По дороге медленно шёл мужчина. Даже не шёл. Скорее, брёл. И брёл он очень осторожно, почти на цыпочках. Будто нёся что-то очень ценное, только что украденное, старательно прижимал это к себе.
Дорога была пыльная, солнце пекло нещадно и становилось непонятным: почему бы в такой жаркий день не сойти с дороги и укрыться где-нибудь в тени деревьев? Можно же переждать, пока спадет полуденный зной и солнце приблизится к горизонту? Благо, что в этот момент, дорога как раз проходила мимо небольшого прудика с деревянными мостками в окружении ветвистых и раскидистых ив. Деревья негромко шелестели под слабым ветерком и словно манили к себе, предлагая защиту от зноя. Обещали прохладу и покой...
Но, высокий немолодой мужчина продолжал идти вперёд по пыльной дороге и под палящим солнцем. Глянул только мельком на оазис прохлады слева, упрямо сжал потрескавшиеся губы… И побрел дальше. Одну руку он прижал к животу, да так, что пальцы в обрезанной кожаной перчатке побелели. Из-под пальцев, капля по капле, сочилась густая кровь. В другой руке мужчина держал меч. Сил поднять и опустить его в ножны на спине у воина не оставалось. Да их и не было, этих ножен. В пылу битвы забыл, как и где были сорваны, или срезаны? Потеряны результаты труда эльфийских мастеров.
- Два золотых орла. Небольшая цена за целую спину.
Машинально отметил тот про себя и усмехнулся своей ненужной корысти.
- Кому оно сейчас надо? Золото это вонючее! Дойти бы до вон той деревни! Вдруг там есть лекарь, или на худой конец – знахарка? И, поэтому он просто волочил меч за собой, отмечая свой путь длинной извилистой бороздой в пыли. Продолжая мысленно разговаривать сам с собой, чтобы оставаться в сознании. Слегка согнутая фигурка воина, двигающаяся на полусогнутых ногах, издалека смотрелась почти комично, если бы было кому смотреть...
Постепенно воин подходил к горящей деревне. Рва у частокола, окружавшего деревню, не было. Отметив про себя это упущение, он направился к воротам. Сам частокол зиял двумя большими, обгоревшими по краям проемами. Один проем находился на месте бывших ворот. И в этот самый проем было видно, что высокие, из толстых бревен створки лежат в десятке шагов от входа. Ещё внутри виднелись дома, редкие плетни и заборы, аккуратная часовенка, что не догорели до конца. От них в небо устремлялись черные столбы дыма и языки красно-желтых всполохов пламени. Воздух, итак горячий как в парной, раскалился до невозможной температуры. Если добавить в этот букет приятностей, то нужно бы добавить ещё и удушливый смрад сгоревших останков людей и скота. Но у мужчины, похоже полностью аттрофировались и обоняние, и брезгливость. Он равнодушным взглядом, слезящихся от дыма глаз, скользил по открывающемуся ему театру смерти. Без тени эмоций брел по дороге сквозь деревню, аккуратно обходя различные препятствия. Трупы и натекшие из-под них лужи крови иногда просто переступал. Было совершенно ясно, что обходит он трупы и лужи лишь потому, что просто боится споткнуться, или поскользнуться. Тем не менее, для себя он успел отметить, что трупы в основном принадлежали оркам-солдатам. Оружие убитых грабителей было при них же. Самих жителей было не шибко, чтобы очень много. Те тоже погибли, в большинстве своем, с оружием в руках. Сжимая топор и щит, а кто и рогатины, мертвые безмолвно взирали на останки своей мирной жизни.
Когда, через несколько минут он вышел на относительно чистую и нетронутую деревенскую площадь, то остановился передохнуть. На площади уцелели почти все деревянные постройки, а мертвые селяне были сложены одной большой грудой перед зданием магистрата. Из-под этой груды, сотен стоунов человеческих тел, натекло целое море крови. Покрыв бурым ковром чуть не половину площади. Отяжелевшие от крови и одуревшие от жара мухи даже не летали. Сонно шевелились, переталкиваясь у очереди за трапезным столом. Магистрат, построенный из спрессованного красного щебня вообще выглядел нетронутым. Ни одного звука, кроме потрескивающего в огне дерева. И ещё, время от времени, обрушивались догорающие деревянные строения. Но, обычно в таких разоренных селениях кипела своя, особенная жизнь. Мародерничали люди, выли собаки над телами хозяев, бегал невыловленный солдатами домашний скот...
Но, нет. Ни одной живой души.
Колодец также стоял нетронутым, на нем даже стояло полное ведро соблазнительно ледяной воды. Мужчина почувствовал этот обжигающий холод на фоне жары, когда зачерпнул одной рукой горсть воды и поднес её к пересохшему рту, чтобы попить. Но, в последний момент почему-то передумал и просто плеснул этой водой себе на лицо. Меч стоял рядом, прислоненный к скамеечке у сруба колодца. Затем, отвязав одной рукой грубо спаянную из сырого железа флягу у пояса, зажал ей между ног и выдернул деревянную пробку. С усилием сделал несколько глотков и оглядел ненадолго посвежевшими глазами деревенскую площадь. Видно деревня была очень богатой, на всех уцелевших постройках, особенно выделялся дом старосты, вилась великолепно выполненная, вычурная резьба. Резьба покрытая, явно дорогим, красным столярным лаком. Даже маленький сарайчик не обошли руки мастера. Только очень богатые люди могли позволить себе потратить такую уйму денег. Мужчина усмехнулся своим повторяющимся мыслям и очень осторожно, сдерживая стон, поднялся. Опираясь в это время правой рукой на меч. Все это время вторая рука, будто приросшая, была прижата к животу. Встал, постоял немного и побрёл дальше, в сторону выхода из деревни.
Проходя мимо одного из догорающих домиков, его взгляд наткнулся на чьи-то ноги, торчащие из-под тлеющего крыльца. Ноги были обуты в маленького размера сандалии. Именно эти кожаные, красиво выделанные сандалии и привлекли взгляд воина. Они слишком выделялись на фоне грязи и пыли. Во-первых, они были чистые. Во-вторых, были чересчур дорогие, даже для такого богатого поселения. Одна нога слабо шевелилась, по другой, красной от крови ползали отяжелевшие большие зелёные мухи. Несмотря на грязь и кровь на голенях выделялись точеные, будто их сандалового дерева вырезанные, икроножные мышцы. Остановившись и пошевелив бровями, явно в тяжелых раздумьях, мужчина все-таки подошел к крыльцу. Сил и желания говорить во вновь пересохшем горле он не чувствовал и поэтому просто наклонился, дернул за здоровую ногу. Нога перестала шевелиться на мгновение, а потом начала судорожно дергаться и рыть землю в отчаянной попытке затолкать хозяина, или хозяйку под крыльцо. Но, толи место под крыльцом было маловато, толи тело было тяжелым для обессилевшего беглеца, ничего из этого не вышло. Мужчина снова нахмурил в сосредоточении брови и, схватив за ту же ногу, начал тащить человека из-под крыльца упираясь ногами в землю. Из-под крыльца послышалось сдавленное сопение, и наконец, когда мужчина, поднатужившись, дернул ногу ещё сильней, явно женский болезненный стон. Борьба длилась недолго, мужчина был намного крупнее и мощнее сложен.
Для него это было привычным делом - вытаскивать из различных укрытий прячущихся мирных жителей. Через несколько секунд немолодая, голая, измазанная черной грязью по самые колени, женщина оказалась у ног огромной фигуры воина. В ужасе закрыв глаза руками и подтянув здоровую ногу к голому животу, в безнадежной попытке защититься, она начала выть. Как раненый и загнанный в смертельную ловушку зверь кричит, предвещая собственную смерть. Мужчина никак не отреагировал на это...
Просто подобрал меч, оперся на него и осторожно сел на крыльцо. На женщину он не смотрел. Но, обвёл ещё раз взглядом окружающее его разорение и ненадолго сморщил лоб. В этот момент его удивляло, что никто не появился. Никого, кто бы отреагировал на эти крики. В его теперешнем состоянии появление интересующихся: "А кто тут у нас ещё живой", могло означать, скорее всего, лишь быструю смерть. Затем морщины разгладились. Воин смирился с неизбежным, расслабился: будь, что будет! И явно приготовился терпеливо ждать. Успокаивать сошедших с ума от страха он не умел все равно. Безболезненно для пациентов не умел. А так, была хоть какая-то надежда на помощь от этой воющей "баньши". Другого имени он не смог ей подобрать. И неторопливо проделав нехитрые действия, опять начал судорожно глотать воду из фляги. Неожиданно безумный полувой-полувизг, перешедший в самый верх диапазона, доступного человеческому горлу, прекратился. Замолкнув, вновь нареченная "Баньши" медленно отняла ладони от лица и исподлобья посмотрела на возвышающегося, как статуя, несмотря на сидящую позу, воина. Тот был страшен, весь серый от пыли, в бурых пятнах на одежде и лице. Меч тоже устало прислонился к бедру хозяина. Сквозь пыль и засохшие потеки крови на лезвии проглядывала причудливая вязь чужого языка - языка эльфов. Даже сквозь пыль было видно, какой он острый и надежный. На вершке рукояти грибком торчал изумрудный, переливающийся на солнце отполированными гранями, камень. Женщина не особо разбиралась в оружии, но даже ей было понятно, что перед ней настоящее произведение искусства. Смотрела на этот меч, понимая, что сейчас достаточно одного взмаха этого меча... Стоит воину взять его в руку, сделать одно движение, и всё... Смерть неминуема. Тем более что ускакать на одной ноге от сильного, пусть и раненого, солдата не было возможности. Просто не успеть.
Мужчина, наконец, напился и, утершись грязным рукавом, протянул нежданной пленнице флягу. Без слов. Та сначала отпрянула, дернулась всем телом назад. Но жажда в какой-то момент пересилила страх. Робко взяла флягу обеими руками и жадно начала пить. Её глаза, вытаращенные в немом ужасе, все это время метались бешеными зайцами с меча на его хозяина. Выпив больше половины огромной, размером с её голову фляги, та отняла флягу ото рта и опять стала таращиться на меч. Также молча. Прошла минута, или даже больше. Она просто не знала что сказать, теперь уже боялась разозлить его звуком своего голоса. Боялась снова посмотреть в эти серые, спокойные, но неумолимые глаза. Так похожие своей беспощадностью на длинный узкий клинок, что был совсем рядом.
Но хозяин смертоносной эльфийской стали опередил её животный ужас и хрипло, с кривой усмешкой, предложил:
- Ну что, Баньши, давай знакомиться? Моё имя – Рейн.
Женщина, поняв, что никто прямо сейчас её рубить не собирается, на всякий случай отодвинулась и нараспев произнесла:
- Анастали Мироен Вен Дзичерелли, дочь Амоена Ди Дзичерелли!
Это была известная на всю страну фамилия. Фамилия лучшего придворного врачевателя. В данной ситуации, о подобной удаче воину приходилось лишь мечтать. Рейн, глядя на неё, хотел опять усмехнуться, но, передумал, и, улыбнувшись одними уголками пересохших в одночасье губ, негромко спросил:
- Ты раны врачевать умеешь, Анастали?
У Анастали были, видно, что совсем недавно, великолепными волнами ниспадающие золотистые волосы, а, сейчас спутанные, местами даже выдранные, слипшиеся от грязи... Она попыталась их поправить, но, лишь откинула грязную прядь с глаз:
- Могу края ран стягивать и сращивать, внутренние органы лечить не могу - наставник не успел научить. Мне же лет всего-то шестнадцать только исполнилось. Меня взяли с полком только из-за нехватки помощниц лекарей...
Воину много о чем хотелось ещё спросить, и попросить волшебницу. И о том, что с ней случилось. И помощь предложить...
И ласковых слов произнести, успокоить. Но, и слова ласковые он запамятовал, и помощь скорее уж ему самому была нужна...
- Помоги мне с этим.
И воин, наконец, отвел скрюченные пальцы от живота. Потому, как сил держать уже не было. Все равно через пару минут вконец обессилевшее тело утратило бы контроль. Из открывшейся, ровной, как луч солнца, раны, тут же с хлюпаньем полезли сизые кишки...
Воин пытался их как-то удержать, не дать вылезти и выпасть на крыльцо, но, в этот момент почувствовал головокружение. Успел увидеть промелькнувший резной потолок навеса над крыльцом, в голове промелькнула мысль: "зачем потолок-то так разукрашивать?", и, основательно приложившись затылком об ступеньку порога дома, отключился.
Волшебница какое-то время, секунд десять, тупо смотрела на потерявшего сознание мужчину. Затем, вскочила и на одной ноге прыгнула к распростершемуся на крыльце телу. По дороге налетела на меч, коснулась предплечьем лезвия, тут же брызнула кровь, но, она произнесла неразборчивое слово, и кровь перестала течь. Склонилась над телом и, с тугим нажимом в голосе, начала что-то петь... Руки вязали что-то в воздухе, перебирали невидимые нити...
Через некоторое время, когда солнце уже клонилось к закату, вымотанная просто рухнула рядом с мужчиной в кожаном доспехе и тоже потеряла сознание... Но, дело было сделано. На животе остался только багровый, тоненький шрам... Потеря сознания у воина сменилась здоровым крепким сном. Тот мерно дышал, грудь слабо вздымалась, но, грудные мышцы были таких размеров, что это слабо выглядело, как штормовая волна на ровной глади озера.
Была глубокая ночь, когда мужчина слабо пошевелился, и попытался приподняться, опершись на стоявший рядом меч...
В животе была тупая боль, в голове гудело, как в церковном колоколе, а рука лишь соскользнула с влажной от прошедшего дождя рукояти...
Язык распух и не помещался в горле, мешал дышать...
Он попытался снять флягу с пояса и напиться, но, непослушные руки бессильно упали обратно на мокрые доски крыльца. Раздался глухой стук, будто уронили бочонок с элем. Галлонов этак на пять. Рейн подумал, что зря он вырос таким большим и тяжёлым, и, утомленный усилиями, закрыл глаза и уснул.