Памяти моего любимого кота...

Даша Савельева
Знать бы мне, зачем она открыла окно. Погода на улице холодная, идет снег, темно.… А главное, все голуби куда-то исчезли. Сколько ни наблюдаю за этими пернатыми, всегда поражаюсь их совершенно недостойной изворотливости и откровенному нахальству.

Многие из них весьма откормленны, но вот вам парадокс – чем жирнее голубь, тем труднее его поймать. С другой стороны, и худосочного изловить непросто – он ловок, потому что занимает мало места в пространстве.

Один такой как-то испортил мне чудесный весенний день. До сих пор дрожь пробирает меня до самых костей, когда вспоминаю об этом.

Я сидел на железном ящике за окном. Было очень тепло, солнце плясало на кружеве нежных зеленых листьев, легкий ветерок кружил мне голову и ерошил отросшую за начало весны шерсть. Словом, я был счастлив, как едва открывший глаза котенок.

 На асфальтовой дорожке играли дети – они иногда махали мне рукой и кричали: «Киса, киса!». Признаться, я терпеть не могу, когда меня называют «кисой», но от детей выдержу все, что угодно.

К старости я стал невероятно сентиментален, и не стыжусь этого.

По веткам порхали воробьи и прочая пернатая мелочь, на которую я обычно стараюсь не обращать внимания, но периодически какая-то искра пробегает по жилам, зажигает глаза, прижимает уши и заставляет дергаться хвост – так и хочется ощутить в когтях комок перьев!


 По складу характера я созерцатель. Стараюсь заглушить в себе эти нелепые звериные инстинкты, и мне это, в общем-то, неплохо удается, если, конечно, речь не идет о голубях. Здесь мой разум бессилен, никакого самоконтроля.

Это уже не  жалкий невесомый кулек, набитый бог знает чем, это мясо, добыть которое – дело чести. Я, конечно, часто изображаю ярость: выпускаю когти, делаю страшные глаза, но все эти проявления свирепости и в подметки не годятся тому, что происходит со мной, заметь я голубя. Я превращаюсь в настоящего тигра!

Итак, я сидел на прогретом ящике за окном. Мысли в голове бродили самые приятные. Я вспоминал, как полтора месяца назад поймал мышь. Мне почти не пришлось над этим трудиться – она оказалась слишком легкой добычей, только жалобно попискивала и трепыхалась в когтях. Помню, что придушив ее, испытал чувство стыда – по натуре я гуманен. Я даже не смог ее съесть. Во-первых, не был голоден, во-вторых, было все же какое-то ощущение собственного могущества, и его вполне хватило. Мышь осталась лежать на полу жалкой серой тряпочкой, а я ушел к себе на батарею спать. Странное дело, долго не мог заснуть, ворочался с боку на бок. До сих пор не могу определить причину этой внезапной бессонницы. Но, повторюсь, воспоминания об этом остались наиприятнейшие. Я ощущал себя непобедимым и всемогущим, радовался солнцу, слегка зажмурив глаза, и тут увидел этого негодяя.

Сначала он появился около противоположного дома на ветке рябины. Я отчетливо видел каждую его черточку – даже сеть мелких трещинок на клюве, каждое перышко в малейших подробностях. У меня сразу же закипела кровь, я почувствовал – это мой! И что я в нем только нашел? Он был невероятно худ, растрепан, пух на плоском темени стоял дыбом, будто он только что вырвался из лап мне подобного.

Я осмотрелся. Вокруг не было не единого голубя, кроме этого, дети куда-то разбежались, воробьи тоже исчезли из поля зрения.

Я взял голубя на мушку. Он сразу не понравился мне своим вызывающим поведением, которое не соответствовало его отнюдь не респектабельной наружности. Он весело скакал по веткам, стряхивая с них солнечные пятна, периодически перелетал от одного куста к другому и искал, к кому бы привязаться.

Вокруг, к счастью, не было его «собратьев по перу», и нахал переключил свое внимание на меня. Сначала он заклокотал что-то явно недоброжелательное в мой адрес, потом подмигнул мне пустым оранжевым глазом и перебрался поближе. Мало того, он даже не соизволил перелететь на мою сторону, а зашлепал кривыми лапами по нагретой дорожке. Он долго расхаживал по ней в опасной близости от меня, бросая косые взгляды в мою сторону, вертел куцым хвостом, изредка похлопывал крыльями и о чем-то ворковал.

Я ощущал запах его тела, чувствовал каждую косточку… Я видел, что он дразнит меня, дразнит сознательно и безбоязненно, видимо, не чувствуя никакой опасности. Он ведь наверняка определил, что я стар, тяжел на подъем, что я, возможно, промахнусь, прыгнув на него, что я могу его и вовсе не заметить.

За последнюю идею я и зацепился. Ну конечно, я его не замечаю, я вообще дремлю на солнышке, вижу сладкие сны.… Как трудно мне было принять расслабленную позу, зевнуть, прикрыв усталые глаза! Вообще, это удивительное искусство присуще только котам и крокодилам – с виду бревно бревном, а внутри – колоссальная напряженность, полная готовность к броску.


Я опытен, но даже мне бывает сложно прикинуться эдакой развалиной, правда, в последние годы я с болью ощущаю, что развалиной почти не нужно прикидываться. Тем не менее, самовнушение – великая вещь.


Я молод, силен, собран, хочу есть! О Боже, как я рассеян! Настраиваясь, чуть не открыл глаза. Вот уж чего нельзя делать ни в коем случае. Я замер, превратившись в шерстяного сфинкса. Я будто весь состоял из слуха и обоняния (зрение временно отключено, дабы усыпить бдительность крылатого прохвоста).

Шорох коготков по асфальту. Ближе, ближе – он почти уже подо мной, лапки легко несут изворотливое тело. Скрип, скрип, дальше, дальше... Отдаляется, быстрее, чем подходил. Не мог же он, в конце концов, сообразить, что к чему, своей бестолковой головой. Опять приближается. Я всей кожей ощущаю его запах – запах теплых хитрых перьев. Ох, открыть бы глаза! Движения стали резкими – очевидно, подпрыгивает. Сейчас ты у меня допрыгаешься!

 Я сплю, я сыт и доволен, я вообще не люблю голубятину, мне вполне хватает моего кошачьего корма, и так далее. Ну подойди поближе, еще немножечко, я ничего тебе не сделаю.

Ускакал, почти не чувствую его присутствия, невыносимый шум машин с дороги мешает слушать шаги. Легкий треск – взлетел! Не открывай глаза – еще рано, но надо срочно зафиксировать его местонахождение. Есть! Он слева, на ветке, оттуда донесся его запах. Наплывает волнами – что ж, это естественно, ветер качает ветку и голубя вместе с ней.

 Чувствую, что он приблизительно на две лапы повыше меня и на пять-семь хвостов дальше. Прыгнуть? Нет, наверное, не достану, возраст уже не тот. Тем более, что он заинтригован, быстро подбирается все ближе и ближе. Сейчас я доведу его до того, что он вздумает клюнуть меня в нос! Он совершенно обезумел от своей полнейшей безнаказанности и теперь его можно брать почти гарантированно.

Помню, один такой был мною схвачен в тот момент, когда обнаглел до того, что пытался клюнуть меня в хвост. Весьма несвоевременное воспоминание – кончик хвоста начинает предательски дергаться.

Он все на той же ветке. Похоже, пока еще осторожен, но его уже захватывает пьянящее ощущение собственной бесшабашной смелости. Он храбр, силен, не боится старого плешивого кота, разомлевшего на весеннем солнышке.


Я был совершенно прав – он перебрался еще на пару веток поближе. Теперь его птичий, мясной запах окутывает меня дурманящими волнами, плывет в ноздри и растекается по всему телу… Восхитительное ощущение. Еще немного, и можно будет приоткрыть глаза и посмотреть на него. Легкий зуд в подушечках лап, подбираю живот, напрягаю все мускулы.

Я охотник, зверь, мне нужна добыча, и она совсем близко. Я чувствую шуршание крови в ее жилах! Приоткрываю щелочку глаза – ух ты, он почти напротив меня, наклонил набок пустую куриную голову, мигает оранжевым глазом…

Собираю все силы, концентрируюсь – прыжок!

Когти хватают пустоту. Над головой треск крыльев, вслед за которым наступает мертвая тишина. Сижу на черной земле газона, в ушах все еще ветер полета и ощущение стремительно приближающейся земли. Смотрю вверх – там только бездонное синее небо, куда улетел сейчас крылатый негодник, сломавший мне жизнь.

Испытываю жгучий стыд и болезненную какую-то расслабленность. Я стар и убог, надо мной насмехается сейчас вся птичья братия, люди, и, что особенно страшно – хозяева. Ведь это первый серьезный промах в моей жизни. Нет сил лезть обратно на ящик, вокруг смеется весенний день, наверное, тоже надо мной… Лучше бы умереть на месте. Я так готовился к этому прыжку, так просчитал его… Просто у голубя оказалась слишком быстрая для их натуры реакция.

Я один на всем белом свете, никто не поможет мне, никто не поддержит. Не замечаю того, что говорю это вслух, и причем уже давно. Представляю, какой вой я поднял. Ну, да мне это уже не важно. Хочется закрыть морду лапой и прямо сейчас проститься с жизнью.


Тяжелая дверь подъезда открывается, выходит бабушка, оглядывается по сторонам: «Барс, Барсик, где ты спрятался?» Можно подумать, я прятался. Она, вероятно, считает, что я с ней шутки шучу. Но в рокоте ее голоса слышатся сочувственные нотки, пристыженно выхожу к ней навстречу. Она берет меня на руки, гладит, уносит домой.

Бр-р-р-р! Неприятное воспоминание, надо вам сказать. Но сейчас я почти ничего не испытываю, глядя на голубей. Я научился быть выше своих инстинктов. Или это мне только так кажется?

Ну, хорошо, хорошо...  Я очень стараюсь быть выше этого.