Энди: Что вы заладили: «Не прав, не прав»? Да, он не прав! Но представьте, что всю вашу семью перерезали, а вас самих избили до полусмерти и наступили ботинком на горло. И заметьте: из самых высоких побуждений! И вот вы хрипите под этим ботинком, скребёте ногтями пол, а от вас требуют объективности и широты взглядов. Да, сэр! Наступает момент, когда все наши взгляды суживаются до диаметра ружейного ствола!
(А. Кольвен, пьеса «Иглы кактуса»)
«Месть – это блюдо, которое подают холодным»
(Известное утверждение)
- 6 -
Однажды вышло так, что он случайно изобрел стекло. Все открытия делаются глупо и случайно. Купцы, шедшие караваном в Азмин, привезли с собой странную на вид глыбу. На последней ночевке торгового каравана погонщики обложили пылающий костер мешками с содой, опасаясь, что ветер задует огонь. А наутро на месте мешков в кострище лежала оплавленная глыба, твердая и хрупкая. Чудо! В общем-то, купцам она была ни к чему, но они хорошо знали, что Атанар-язим (так называли чародея) любит всякие диковинки, и решили, что деньги – всегда деньги, а глыба – тоже товар. Тем более что столько соды пропало зря, о горе нам!
Расхваливая редкостную находку, купцы поднесли ее чародею. Тот глянул на глыбу и равнодушно ответствовал:
- Благодарю, почтенные. Да будет небо благосклонно к вашим делам. Аюб! Проводи!
И купцы вышли из крепости Азд-Акеш в сопровождении черного Аюба, досадливо плюясь и призывая на печень и селезенку колдуна гнойную язву. Ни гроша не дал, проклятый! А что ему скажешь? Ведь заломит такую пошлину, что без халатов останемся или того хуже: велит конфисковать товары!
А чародей, оставшись один, ощупал глыбу и засмеялся. Во-первых, оттого что досталась она ему задаром (он научился ценить деньги и до страсти любил торговаться). А во-вторых, это было сокровище. Глупцы, они сами отдали ему то, что дороже золота – идею! Он приказал положить глыбу в котел и развести под ним жаркий огонь.
«Ну, давай же, плавься… Ну!!!»
В нетерпении Атанар-язим вдавил ладонь в глыбу, и она зашипела, стала опадать и потекла прозрачными слезами.
- Пошли вон! – отрывисто бросил он двум рабам, и те поспешно выбежали за дверь, а в глазах у них был ужас.
Булькала в котле, подобно супу, странная случайная смесь из песка и соды. Гениально и просто! Потом уже стал он добавлять в этот «суп» золу, доломит, глинозем, красители… Он шалил и смеялся, глядя, как огненная вязкая масса становится синей или зеленой. Теперь он понимал Учителя. Да, это вам, конечно, не Арту из спячки выводить, но радость, радость-то какая!
А вскоре Азмин стал городом стеклодувов. И эта статья доходов настолько обогатила казну, что потомки Эль-Ханга постановили во всех храмах возносить богам особую молитву о здоровье чародея. От стран Холодного Пуха до тропиков славилось азминское стекло: высокие вазы, блюда и кубки, витражные стекла, женские вычурные украшения и – о чудо из чудес! – зеркала.
Да, первое зеркало вышло неудачным. И второе, и десятое. Он никому до поры не показывал это изобретение, а значит, смотреться в зеркало приходилось самому. Те, что не удались, он разбивал в досаде, и рабы вздрагивали, слыша проклятия за дверью мастерской. А потом наступила тишина. Длилась она долго. Черный великан Аюб осмелился приоткрыть дверь, заглянул в мастерскую… И увидел что-то непонятное.
Господин сидел за столом и держал перед собой очередной кусок зеркального стекла. Он что-то шептал на неизвестном языке, нежно гладил пальцами свое отражение, разговаривая с ним, а потом прижал зеркало ко лбу и застонал глухо и страшно. Зеркало всхлипнуло и рассыпалось в его пальцах. Аюб неслышно прикрыл дверь.
- 7 -
Он думал, что знает жизнь, но ошибался. Он знал войну, а война – это грязь жизни. Что он был такое? Прославленный, великий муж – и подросток с изломанной судьбой, больной ненавистью. Пасынок войны. Волчонок, не знающий ласки, научившийся только убивать. А кого он любил? Учитель, отец – он стал для бессмертного мальчишки всем, всем! Заслонил собой весь мир. Сейчас Ученик начал понимать это.
Но и отец, которого он боготворил, был скуп с ним на ласку и тепло. Почему? Раньше он не думал об этом. Считал, что все это розовые сопли, недостойные двух суровых воинов. Какая там ласка! Кровавые стычки на границе, раны и смерти, резкие военные команды, суховатые доклады в тронном зале, бдительность, тренировки, обучение новобранцев, марш-броски... Война, вечная война за спокойствие Твердыни и людей, живущих под ее защитой.
И лишь пару раз за эти века Учитель выдал свою любовь к нему, да так, что Ученик понял, что и он для отца – всё, всё! Но почему так мало! Почему только вдогонку мы находим нужные слова?! О, сколько упущенных возможностей поговорить, помолчать вдвоем! Бережно прижаться щекой к единственно дорогой обожженной ладони… Просто посидеть за кружкой вина, спросить: «Как ты? Что тревожит тебя?» Сказать: «Ты для меня всё. Позволь, я побуду с тобой», и услышать: «И ты для меня всё», сказанное родным глуховатым голосом.
О, забыть бы этот голос!
Только сейчас, когда все уже было поздно, он начал анализировать. Только сейчас он начал взрослеть. И глядя на свою жизнь, понял, что была она убога.
«Ты не научил меня жить, Учитель. Я служил тебе, отдал тебе всего себя, и что же? Теперь ты – ТАМ, а я один в мире».
Так бесконечная любовь нежданно превратилась в ненависть.
«Хватит себя изводить! Глупо и бессмысленно. Я не хочу больше думать о нем. Я жить хочу!»
И он поклялся самому себе забыть прошлое. Смешно, верно?
- 8 –
Он велел купить красивую рабыню. Приказание удивило слуг, но было исполнено с великой расторопностью и желанием угодить.
Ему доставили самый лучший товар, какой только нашелся в тот день на невольничьем рынке: юную, нетронутую, со следами недавних слез на детском лице.
Но, ничего не зная о том, как надо обращаться с женщинами, он искалечил и убил ее. Это вышло нечаянно. Кто же знал, что женские кости такие хрупкие! Он просто не рассчитал своих сил. И глядя на воющее от боли, жалкое нагое существо, проклинал себя сквозь зубы. Пытался спасти, но спасать было уже поздно. Понял, что милосерднее будет убить. Девочка умерла, и в глазах ее застыли боль и животный ужас. А он сидел на ковре у ложа, тупо глядя перед собой и не замечая, что дрожит мелкой дрожью.
«Проклят я, вот что. Наслушался речей о женских ласках, о наслаждениях, по сравнению с которыми все остальное – пыль. Даже могущество. Даже победы. Даже творчество. И вот, пожалуйста! Какое уж тут наслаждение… Стыд. Подонок. Представляю, что бы он сказал… Нет, нет, не думать! Забыть! Просто это – как с зеркалами. Будем пробовать».
И испуганные, подавленные рабы в течение недели вынесли еще три женских трупа из личных покоев грозного господина. Черный Аюб молчал, но молчание это было недобрым.
Атанар-язим потерял лицо. Он стал злобным, раздражительным, совершенно забросил свои дела. Все валилось из рук. С губ его то и дело срывались проклятия на непонятном языке, из-за которых лопались стеклянные колбы в лаборатории, разлетались на куски светильники и начинали тлеть ковры на полах и стенах. Слуги не смели поднять на него глаз, и при первой же возможности их точно сдувало ветром подальше от разъяренного господина, в которого вселились хашхим - бесы.
Жуткие слухи поползли по Азмину. Крепость Азд-Акеш, обитель чародея, стала обрастать страшными историями, передаваемыми шепотом в чайханах и на базарах…
Правивший в то время правнук Эль-Ханга, эсмин Язур-Ханг, Алмаз Силы, пригласил чародея к себе во дворец. Приглашение было составлено в самых почтительных выражениях, с упоминанием всех длинных титулов превосходнейшего Атанар-язима, но чародей знал, что разговор будет неприятным.
- 9 –
…В саду резко кричали павлины. Красные лилии и розовые лотосы томно и лениво цвели, распространяя сильный аромат. Чародей ненавидел запах лилий. К тому же он был зол на себя, на эсмина, и вообще на весь свет. Но злоба его (о Восток, Восток!) выражалась лишь в одном: в подчеркнутой любезности.
Оба они, эсмин и чародей, не спеша, прогуливались по роскошному саду. Тихо шуршал под ногами разноцветный песок дорожек, вкрадчиво журчали струи фонтанов… И столь же вкрадчиво повел разговор эсмин.
- Давно уже не выпадал нам случай спокойно побеседовать, о мудрейший Атанар-язим.
- Владыка слишком обременен заботами, чтобы я смел ему досаждать, - отвечал гость с поклоном.
- Зачем лукавишь? – усмехнулся Язур-Ханг. – Кому-кому, а тебе всё можно и должно сметь в наших владениях. А твои дела и заботы не менее важны, чем наши. Но, увы, мы заметили, что ты совсем забросил наш двор. Уж не обижен ли ты на что-то или… на кого-то? Прошу, ответь нам.
- Благодарю сиятельного владыку за заботу. Нет, я ни в малейшей степени не обижен, да и как возможно это, когда я, недостойный слуга, и так обласкан владыкой сверх меры.
- Уж не заболел ли ты (да оградят и помилуют нас боги от такого несчастья)?
- Благодарю, я здоров, хвала небесам.
Шуршал под ногами разноцветный песок… Постукивали в проворных пальцах эсмина нефритовые четки. Собеседники подошли к резной мраморной скамье, Язур-Ханг сделал приглашающий жест. Сели.
Золотые рыбки с огненными плавниками плескались в маленьком выложенном мозаикой пруду. Эсмин вынул из кармана кусок медовой лепешки и смущенно улыбнулся.
- Мы часто приходим в этот уголок и кормим их, – он кивнул на рыбок. – Им это в радость, а нас успокаивает. – И эсмин принялся крошить рыбкам лепешку.
«В общем-то, я не могу на него пожаловаться, – думал чародей, глядя на рыбок. – Он неглуп, пожалуй, умнее всех своих предков. Книги собирает, редкости… Даже астрономией увлекается. А главное – до сих пор меня ничем не беспокоил, уже за одно это надо быть ему благодарным». Но что более всего привлекало его в Язур-Ханге, так это то, чего он сам был лишен: чувственная любовь к жизни.
- Я вижу, что тень тревоги легла на сердце владыки, - проговорил чародей.
- Не скрою, мы встревожены и огорчены, о мудрейший, – отвечал эсмин, не глядя на собеседника и продолжая крошить лепешку в пруд.
«Вот оно, начинается, – мрачно подумал чародей. - Попробуй только заикнись о моих рабынях, последыш Эль-Ханга. Отчитывать меня вздумал? В порошок сотру и тебя, и твой эсминат, Валар меня забери!»
Ему захотелось грубо вломиться в мозг наглого смертного князька, внушить страх, чтобы впредь неповадно было...
Нет, нельзя. Он чувствовал, что слишком зол сейчас, чтобы остановиться вовремя и не свести с ума эсмина. А Язур-Ханг был еще нужен ему. Чародей смирил свою злобу и уже приготовился спокойно выслушать дерзкие речи...
Но эсмин заговорил о другом:
- Многое открыто тебе, о Атанар-язим. Что скажешь ты об этом королевстве западных варваров, что ныне так дерзко поднимает голову?
Это был неожиданный поворот, чародей не был готов к такому вопросу. «О чем это он? Западные варвары… Ах, да!»
- Сиятельный владыка, вероятно, имеет в виду Намакзаран?
- Именно так.
- Ну, что о нем можно сказать… Маленькое островное королевство, очень развито кораблестроение и судоходство… Насколько мне известно, никаких полезных ископаемых у них нет, хлеба выращивают крайне мало. Все необходимое импортируют. Жестокие, умелые воины, хорошие оружейники и строители. И по человеческим меркам очень долго живут. – Тут чародей метнул быстрый взгляд из-под опущенных ресниц на эсмина.
- Сколько же?
- От трехсот лет и больше.
- За что же им такая благодать? – спросил эсмин, отряхивая руки от сладких крошек и вытирая их шелковым платком.
Чародей пожал плечами.
- Им покровительствуют боги Запада.
- Они так могущественны, эти боги?
Едва заметная судорога пробежала по лицу чародея.
- Да. Они сильны.
Очевидно, голос его дрогнул, потому что эсмин, оторвавшись от созерцания пруда, пытливо глянул в лицо собеседника.
- Но, к счастью для Востока и Юга, они слишком ленивы и нелюбопытны.
- Однако сами эти… как их... намакзары?..
- Так, о владыка.
- Да. Сами они отнюдь не ленивы. Ты слышал,они осадили Умбар?
Еще бы не слышать! Вообще, Атанар-язим дано уже начал приглядываться к Намакзарану или, правильнее сказать, к Нуменору.
…Ах, Нуменор, баловень Заокраинного Запада, оплот верных Валинору королей, единственный клочок Арты, который Бессмертные принимали в расчет, холили и лелеяли! Нуменор, воплощение идеального представления Валаров о королевстве смертных, любимая игрушка, дорогое дитя. Нуменор, главный проводник политики Запада… Думал ли он о Нуменоре?! Ха!
- Да, о владыка, я слышал об этом прискорбном событии.
- Как думаешь, Умбар сможет выстоять?
- Нет, - коротко отчетил чародей, сознательно не прибавляя "о владыка".
Эсмин пропустил дерзость мимо ушей. Он явно был озабочен.
- К чему же это поведет, о мудрейший?
- Будет война, владыка. Большая война. – Чародей произнес это не без внутреннего злорадства. Вот тебе, жизнелюб, получи!
Эсмин, точно, переменился в лице, и четки замерли в его пальцах.
- Кого с кем? – спросил он отрывисто.
«А, проняло… Ясное дело, не ты поведешь войска, когда настанет час», - подумал чародей, а вслух произнес:
- Война у нас всегда одна и та же. Восток и Север против Запада, и нет конца этой войне.
- Ты думаешь, что надо готовиться?
Жесткое лицо колдуна стало еще жестче, глаза будто оледенели.
- Всегда нужно готовиться, о владыка.
Лицо эсмина стало суровым и в нем неожиданно проступили памятные черты его прапрадеда, Эль-Ханга. Надо же, как вдруг стал похож, мелькнула мысль у чародея. Все-таки порода – великая вещь.
- Да простит мне великодушный эсмин, если мой ответ огорчил его, - сказал он уже мягче.
- Мы ожидали услышать нечто подобное, - отозвался Язур-Ханг. И неожиданно улыбнулся: - Но оставим этот разговор. На днях мы соберем совет, надо будет встряхнуть наших ленивых везиров, а в одиночку нам это не под силу. Надеюсь, твоя мудрость поможет нам в этом нелегком деле?
Чародей против воли усмехнулся и поклонился, прижав ладонь ко лбу и сердцу.
Эсмин доверительно взял собеседника под руку.
- А сейчас мы покажем тебе гордость нашего сада.
- 10 -
Язур-Ханг повел гостя по садовой дорожке, вымощенной зелеными и голубыми стеклянными плитками. Наконец перед ними показался розовый куст дивной красоты. Он был в полном расцвете, он благоухал и царствовал над садом. Мохнатые пчелы, озабоченно гудя, вились над чудными нежно-розовыми цветами.
- Шесть лет назад мы своими руками посадили его, - с гордостью молвил эсмин, любовно оглядывая цветущую гору, вздымавшуюся над его головой. – Посмотри, какое совершенство в каждом лепестке! Недостижимое совершенство!
Хозяин и гость застыли перед розами и углубились в размышления.
«И на Севере можно любоваться красотой, - думал чародей, - можно и творить ее, но созерцать красоту можно научиться только здесь. Увы, во мне еще слишком много Севера. Но зачем он потащил меня к этому кусту? Неужели только затем, чтобы…»
- Как мудро все устроено богами – услышал он негромкий голос эсмина. - Обрати внимание, о Атанар-язим, на этих пчел. Видишь? Они оставляют без всякого внимания плотно свернутые бутоны. И правда, зачем они им? Бутоны полны девственной прелести, но какое дело пчелам до их девственности? Чтобы наполнить хоботок божественным нектаром, они летят к распустившимся цветам, и наслаждаются, погружаясь в самую их сердцевину.
«Куда он клонит?»
- Многие мужчины уверены, что самое ценное в женщине – ее девственность, - продолжал эсмин задумчиво, словно уже не обращаясь к собеседнику. – И мы сами, надо признаться, долго разделяли это заблуждение. Да, наивный юноша и развратный старик ищут чистоты; и тот, и другой идеалисты, хотя побуждения у них разные. Но тот, кто стоит между этими двумя, зрелый муж в расцвете сил и желаний, по нашему мнению, не найдет наслаждения с девой… Если не считать, конечно, прелести укрощения, визгливые вопли, синяки, царапины и долгие напрасные труды!
Тут Язур-Ханг комично приподнял бровь и взглянул на чародея так, словно говорил: «Ну, мы-то с тобой знаем!» Это деликатное приглашение в сообщники обезоружило чародея, и уже разгоравшееся пламя его гнева зашипело и погасло. Он невольно засмеялся и почему-то вдруг прочувствовал себя легко, так легко, как в незапамятные времена юного мира.
Язур-Ханг тоже засмеялся и без всякого перехода неожиданно закончил так:
- Долой на сегодня заботы! О мудрейший, не откажи нам в радости достойно принять столь дорогого гостя!
И оба отправились во дворец, весьма довольные друг другом.
…И были клубы пара и полное растворение в руках немилосердного банщика, и сладостный вопль разгоряченной плоти от погружения в прохладную воду… И были изящные и грубые непристойности и хохот, когда они вдвоем с эсмином сидели развалясь за маленьким резным столом, и легкое изысканное угощение, и дурманящий дым благовоний…
И был мгновенный ледяной укол тревоги, когда он понял, что в кальяне возбуждающее наркотическое снадобье, а потом – полное пренебрежение к опасности и блаженное расслабление. И были танцовщицы с их дразнящими взглядами и змеиными телами, жемчужными, смуглыми и даже черными как ночь…
А дальше…
О, Тьма и Свет! Бездна поглотила его, и так это было сладостно, что он, обжигаемый женским телом, решил, что умирает. И он поистине умер и воскрес в ту ночь.
Да будешь ты благословен, о Язур-Ханг, мудрый соблазнитель, вкрадчивый и коварный хитрец! Будь благословен ты, о радушный змий, олицетворенный Восток, истинный сын Наслаждения!
(Продолжение следует.)