Дружок, ко мне...

 
 
На улице лил дождь. Потоки мутной воды стекали в овраги, образуя маленькие озера с размытыми краями. Все живое попряталось от непогоды.

Среди этого ненастья ползла на брюхе собака, жалобно скуля. Капли крови, которые стекали у нее из задней лапы, смешивались с каплями дождя, и их цвет из алого быстро становился бурым, а потом и серо-грязным.

Собака останавливалась, начинала лизать рану. Ее глаза тоскливо осматривали окрестность. Дождь все усиливался, и собака от боли и холода протяжно завыла. Так, подвывая, она опять начинала ползти, словно борясь с непогодой, со своей бедой.

Вдруг она вся насторожилась, остановилась, к чему-то прислушиваясь. Потом осторожно развернула свое тело и поползла в противоположную сторону.

Там, омываемый проливным дождем, шел человек. Он весь вымок. На голове его была старая кепка, легкий пиджак покрывал худые плечи. Деревянная нога часто застревала в грязи, и он останавливался, чтобы вытащить ее. За спиной его болталось ружье.

Серые глаза человека с тоской смотрели вокруг, не останавливаясь подолгу ни на чем. Охрипшим голосом он все кого-то звал и звал.

Вдруг он увидел движущееся пятно на размытой колее дороги, и все в нем потянулось к нему навстречу: лицо, голос, руки. «Дружок, дружок», - звал голос.
Собака отозвалась. Человек рванулся, но не удержался в месиве грязи, и упал. Деревяшка мешала подняться. Опираясь на руки, он встал, но ремень, который пристегивал ногу, лопнул, и человек опять упал в грязь.

«Дружок, дружок», - звал он. Собака была совсем близко, и человек, не теряя времени на ремень, пополз ей навстречу.

На краю оврага они встретились. Собака, собрав последние силы, лизнула его в лицо.

Мокрый человек заплакал. «Прости меня, дружок», - шептал он, - прости». Сняв рубашку, он быстро разорвал ее на куски, начал перевязывать собаке раны. Положил собаку на свой пиджак.

Худенькое тело хлестал дождь. Перевязывая, он вспомнил утро, свой выстрел. Доверчивые глаза собаки. Его собаки.

Он помнил ее еще щенком, маленьким, неуклюжим. Привязался к ней, как к своим детям. Работая ночным сторожем, он стал теперь спокойнее переносить дежурства. Собака чуяла чужого, и никого не подпускала к охраняемому им складу.

«Василий», - стал теребить его сменщик, - продай собаку». И то сказать, как случилась у него кража, стал сменщик беспокойным, боялся любого шороха.
«Уступи собаку», - все требовательнее звучал голос Шурки, жестокого и настырного. Не умеющий ни в чем отказывать людям, Василий переживал, но собаку не отдавал.
Поняв, что договориться о продаже собаки не удастся, сменщик придумал другой ход. «Пусть собака дежурит каждый день, и с тобой, и со мной», - заявил он. «Вот и лады», - обрадовался Василий, довольный, что и товарищу можно помочь, и собака с ним останется.

«Сторожи, Дружок», - приказал он собаке, приведя ее вечером на работу. «Я уйду, а ты оставайся здесь с Шуркой», разъяснял он ей, словно оправдываясь.
Ночью его разбудил лай Дружка под окном. Собака убежала от сменщика.
«Вот, ведь, ушла, поди же, ты», - говорил он Шурке, не решаясь поднять на него глаза, приведя собаку назад.
Но собака прибежала опять, разорвав все губы в кровь. Прибегала она от Шурки в каждую ночь его дежурства, и ничто не могло остановить собаку. Однажды она пришла, вся исполосованная ремнем, в запекшейся крови от ударов. Сменщик с каждым днем свирепел все больше и грозил теперь, что отравит ее.

Не зная, как помочь своему непослушному другу, Василий страдал, и все пытался задобрить Шурку. То пивка ему принесет, то яблочко. Отрывал от себя, от детей. Жаден был его напарник на чужое, и разошелся, понимая, что все отдаст Василий за собаку. «Давай меняться тулупами», - уже приказывал он, отдавая свой рваный и беря новый тулуп Василия.

«У, проклятая», - кричал он на собаку, видя, что она положила свои лапы напарнику на колени, - убить ее мало».
«Ну, зверь она и есть зверь», - не зная, что сказать, кивал головой Василий. И жалко ему было Шурку. «Ну, что с него возьмешь, всю жизнь такой», - размышлял про себя. «Жалко собаку. Ни за что обижает животное». Переживал, что не умел помочь ни тому, ни другому.

«Ты, Шур, того, не тронь собаку. Друг она мне. В детдоме у нас такая же была», - пытался он как-то иначе убедить своего сменщика. «А я и не буду связываться с этой шкурой», - спокойно ответил ему Шурка. «Ты сам ее убьешь. Вот из нашего охранного ружья и убьешь». Довольная усмешка скользнула по его небритому лицу.

У Василия все похолодело внутри. Взглянув в жестокие, ледяные глаза сменщика, понял, что тот не отступится.

По деревне поползли слухи, что собака у Василия бешеная. Люди стали сторониться ее. Каждый день кто-то из соседей приходил к нему, грозил, что убьет животное. Стали бросать в нее камнями, бить палками.

Задерганная, собака рычала, сторонилась людей, но никого не трогала. Василий, не в силах помочь ей, в сердцах ругал ее, казня себя за это.

В наступивший ненастный день с раннего утра тяжело было у него на душе. Ждал, будто беда какая-то случится. Вот и дождь томил душу, лил, как из ведра.

Собираясь на работу, он проверил ружье, которое стал брать домой, боясь оставлять его в руках сменщика. Выйдя на улицу, он удивился толпе людей возле подъезда. Дождь, а они не уходят. Присмотревшись, он увидел Шурку, который держал его собаку и что-то кричал. «Она бешеная, она укусила мою жену», - услышал он его надрывный голос. Люди, подогреваемые этим криком, свистели, улюлюкали.

«Бедный Дружок», - подумал хозяин. Увидев его, собака рванулась, ища защиты.

Но Василий уже переступил черту. Обида, гнев, жалость, беспомощность - все смешалось в нем. Подняв ружье, он крикнул: «Разойдись!». Люди, увидев его таким, отпрянули. Даже Шурка, и тот растерялся, выпустил собаку.

Она почему-то осталась сидеть на месте. «Так ей будет лучше», - успел подумать Василий, нажимая на курок.

Выстрела он не слышал. Боль и недоумение в глазах собаки заслонили от него все.

«Почему она живая?», - был самый страшный вопрос, который обжег его. Собака, завыв, бросилась прочь, волоча ногу и оставляя лужицы крови.

Василий не заметил, как люди куда-то поспешно разбежались. Сам он торопливо,едва держась на ногах,почему-то особенно сегодня мешал протез,побрел по мокрой дороге, не понимая, куда и зачем он идет. Дождь промочил его до нитки, но он был рад дождю, который скрывал его слезы.

Лишь подойдя к оврагам, где они с Дружком часто гуляли, Василий понял, что ищет свою собаку.

Он принес ее домой, с трудом, но выходил. Стал опять ходить с ней на дежурство, не выпуская собаку из виду ни на минуту.Шурка не вынес его угрюмого молчания, перешел на другую работу.

Через месяц, когда Василий попал в больницу с тяжелым воспалением легких, Дружка кто-то убил.

Василий похоронил свою собаку в лугах за оврагами. Часто навещал это место, утопая в непролазной от размытой грязи дороге. Переживал, что поднял руку на свою собаку, не уберег ее. Чувствовал, что жить надо как-то иначе, но как, не знал. Все чаще вспоминал свой детский дом, но ничего полезного для себя вспомнить не мог. Тоска не унималась, чувство одиночества пронизывало его насквозь.

Всегда-то немногословный, после гибели Дружка  Василий стал совсем замкнутым, молчаливым и лишь изредка поднимал в разговоре с кем-либо глаза, в серых зрачках которых растворились солеными топями боль и вина.

Даже его дети, которых он так любил, не могли, как не старались,помочь ему. Не зря, видимо, говорят в народе, что лечит только время. 

Собаку он больше не заводил. Только выпивши, все звал: «Дружок, ко мне! Дружок, ко мне!».