Давайте вспомним годы эти

Вера Озерова








«Давайте вспомним годы эти»





2006 г.

Детство и юность - это лучшая пора нашей жизни, и я решила написать книгу о том, как мы жили, учились, дружили. Эта книга о нашем детстве, отрочестве и юности, о годах войны- блокады в городе Ленинграде.
Я посвящаю свою книгу детям, внукам, правнукам, чтобы они, хотя бы немного окунулись в прошлое своих родителей, чтобы они знали и помнили, как жила страна.
Дети и внуки у нас замечательные - они всё поймут…




 








ПО СЛЕДАМ ДЕТСТВА
Наш дом находился на берегу реки Карповки. В те дальние
времена месторасположение дома скорее напоминало окраину города. Река Карповка не была одета, как сейчас в гранит, а протекала среди сорной травы и лопухов. Вода в ней была мутная, грязная. Мама не разрешала мне и моей сестре Наташе даже близко подходить к реке, да и дно Карповки было глинистое, вязкое.
«Был в старом Ленинграде зеленый уголок,
Там бабочки порхали, и рос чертополох,
А рядом Ботанический - альпийские луга,
Растения из тропиков и Невки берега!

Почти, как на гондолах, к крапивным берегам
Умельцы приставали, Везли товары нам:
Гончарные поделки: горшочки и тарелки,
Весёлые игрушки - свистульки, побрякушки»

Мы ждали, когда приедут умельцы, и очень радовались их привозу: нигде в магазинах - таких игрушек - не было!

Красой и гордостью нашего района был и есть Ботанический сад. Напротив дома - институт им. Эрисмана и больница им. Эрисмана.
Ботанический сад в те времена был мало посещаем, и потому мы были частыми гостями в нём, в те времена, которые я описываю, по набережной Карповке и Аптекарскому переулку машины почти не ездили, чаще можно было увидеть лошадку с тележкой и возчиком. «Держи, лови её!» - услышала я крик мамы. Одно мгновение - и я на руках папы. А он, весь в колючках репейника, крепко прижимает меня к себе. «Куда же ты, Ёлочка? Так и утонуть можно!». Возможно, что именно с этого момента я стала осознавать происходящее. Мы любили Ботанический сад и, когда стали старше, приходили сюда самостоятельно, пролезали сквозь прутья решётки и проникали в сад–сказку. Здесь мы давали волю своей фантазии. В какие игры мы только не играли! И в прятки, и догонялки, и в «дочки – матери» В саду были беседки, горбатые мостики, и это были дворцы и корабли, и всё это принадлежало нам! Там мы устраивали театр, разыгрывали спектакли по сказкам «три медведя, три поросёнка, колобок». Всё это, наверно, было очень по-детски, наивно, но мы очень старались, учили роли.
В нашем доме размещался детский дом для трудновоспитуемых детей. После окончания Педагогического института им. А.И.Герцена папа и мама были направлены на работу в этот детский дом.
Ребята здесь были трудные, многие из них уже столкнулись с голодом, разрухой в стране, потеряли родителей, участвовали в разбоях, грабежах и даже убийствах. Но для нас они были обычными детьми, только в жизни они видели много больше, чем мы, и нас к ним тянул интерес, как к какой-то иной жизни, которой мы не знали.
Этих ребят, находили в брошенных подвалах, чердаках сараях, снимали с поездов и ловили на вокзалах. Они были разных возрастов, оборванные, диковатые, измученные долгими скитаниями. Но в детском доме работали любящие детей люди, и случайных среди них не было! Они были молоды, любили свою работу, и поэтому им многое удавалось.
Этот период времени сохранился в моей памяти смутно. Я была ещё очень мала, помню лишь острые моменты: мальчишки решили сделать мне татуировку; при первом же прикосновении, я разревелась, да так громко, что прибежал воспитатель И.С. Хабаров, ребята тотчас разбежались врассыпную, но и мне попало: «не лезь к ним, а то может быть ещё больнее».
Помню падение двух девочек с четвёртого этажа, они наблюдали за игрой мальчишек во дворе, рамы были старые, гнилые - они развалились под их тяжестью, девочки вывалились и разбились насмерть. Помню, как в детском доме возник бунт. Папа домой вернулся поздно, мама нервничала, а мальчишки лазали по водосточным трубам и кричали: «Бастуй ребята!» и прыгали со второго этажа. Позже я узнала причину этого бунта.
В детский дом поступила группа мальчишек из ночлежки, находящейся в подземных переходах в районе Введенской улицы. Они не порвали своих связей со своими дружками и продолжали находиться под влиянием главаря ночлежки и его банды. Бунт возник в связи с выборами старосты в старшей группе мальчиков. Выбранный староста не понравился ребятам, пришедшим из ночлежки, они выдвигали своего, а этого нельзя было допустить, так как слишком велико было ещё влияние ночлежной жизни. Их поддержали ребята, которым не нравилось умываться по утрам и вечерам, ходить в баню, переодеваться, подчиняться дисциплине детского дома. Вот и возник бунт. Были и жертвы: спустя две недели старосту нашли мёртвым в его же постели, убили жестоко: большое количество иголок было найдено в его теле, другого мальчика сбросили с четвёртого этажа. С происшедшим случаем разбирались и администрация района, и детского дома. А папа ходил даже в ночлежку, что было небезопасно, разговаривал с главарём банды. Совместными усилиями порядок был восстановлен. Определённую помощь папе оказал главарь ночлежки, папа нашёл с ним общий язык, и он обещал не вмешиваться в жизнь и дела детского дома. Моими друзьями по двору были дети работников, обслуживающих детский дом: Машенька Смирнова, Валя Кудрявцева, Боря и Веня Веселовы и многие другие. Мы были разных возрастов, но во дворе мы играли все вместе, не ссорились, все всегда были заодно.



В году 1936 детский дом выехал из нашего дома, а вместо него приехала милиция. Нас эти переезды не коснулись. Папа и мама перешли работать в школы, но все мы продолжали жить в тех же квартирах, что и раньше. Ребята из детского дома очень любили папу и долгие годы, даже после войны, переписывались с ним, называя его «дядей Митей». С приездом милиции наш двор преобразился: его покрыли асфальтом, установили спортивные снаряды: брусья, кольца, перекладину. Мы, дворовые ребята, сначала боялись подходить к ним, а потом осмелели и в свободное время занимались освоением снарядов. Кроме этого, в помещении милиции организовали два зала: один - для просмотров фильмов, другой для развлечения и досуга милиционеров. Фильмы показывали почти каждый день. Фильмы были в чёрно-белом исполнении, других тогда и не было, но очень интересные, мы смотрели их с превеликим удовольствием: «Весёлые ребята», «Семеро смелых», «Дети капитана Гранта», «Цирк», «Трактористы» и многие другие. Мы были вхожи в оба зала, более того, мы занимали те места, которые нам понравятся. Фильмы мы просматривали по нескольку раз. Благодаря этому мы знали много песен и узнавали многих артистов, исполнявших основные и главные роли. Хотели быть, похожими на них.
Во втором зале стояли столы с бильярдными досками. Играть в бильярд мы не умели и не могли. Тем не менее, оказалось, что они могут нам очень даже пригодиться при строительстве «наших» домов. Наш двор на одну треть был завален штабелями дров, и из этих брёвен мы строили свои дома. Бильярдные доски можно использовать, как крыши. Здорово придумано? Каково же было изумление милиционеров, когда однажды, войдя в зал, они увидели голые столы!
Но это ж была милиция! Они быстро определили, где доски, и к нашему горю разрушили наши крыши, но мы не сдались! Через день или два мы повторили нашу операцию: крыши были восстановлены, но, увы!- не надолго. Так повторялось несколько раз, пока милиционеры не догадались поставить посты. Ситуация осложнилась: при входе в главное здание теперь стоял один милиционер, при входе в ворота со стороны улицы- другой. Но и это нас не остановило, главное войти в клуб, а это нам разрешалось. Мы вошли в помещение, открыли окно и вынесли, необходимые нам доски, через него. Можно представить, в какой восторг мы приходили при очередной удачной операции! Но мы пошли дальше, и кое-что придумали ещё: у милиционеров был подвал, где хранились разноцветные стёклышки, красные, зелёные и желтые. О них, этих стёклышках мы мечтали давно. И вот мы выждали момент, когда постовой куда- то отлучился, пробрались в подвал, набрали стёкла, спрятали их под одежду на животах и пошли. Выходили очень осторожно: ведь идти надо было мимо постового! Но, как говорится, «бог шельму метит» прямо перед дневальным милиционером именно у меня стёклышки скользнули, и я не смогла их удержать! Вывалились и разбились! Полный провал - нас повели к командиру, скандал! Но видели б вы лицо этого командира, когда постовой доложил ему о случившемся. Он едва сдерживался от смеха. Нас отругали для порядка, и на этом дело закончилось. Командир даже не пожаловался родителям. Но нам было стыдно, особенно мне. После этого случая я решила, что никогда больше не буду брать чужие вещи.
Приходит на память и другой случай. Во дворе у нас стояли красные автобусы для развоза милиционеров по городу на посты. Мы часто без разрешения забирались в них, использовали, когда играли в прятки, в учителей, в дочки – матери. Видимо совместное пользование автобусами, нами и водителями, изрядно последним надоело, и один из них решил нас проучить. В очередной раз, когда мы увлечённо играли в салоне автобуса, водитель вошел в свою кабину, завёл автобус и выехал со двора.
Мы схватились, когда переезжали через Карповский мостик. Выехали мы около одиннадцати часов дня, вернулись приблизительно в час ночи. Он возил, возил нас по улицам города. Сам выходил, нас не выпускал, хотя мы к этому моменту подавали сигналы своего пребывания в машине. Водитель был неумолим. Он заходил в кафе, встречался с приятелями, а мы, обессиленные от тряски, понуро, кто лежал, кто сидел на сиденьях и уже не чаяли, когда-нибудь вернуться домой. Чем же всё это закончилось?
В доме №5 по набережной р. Карповки, среди родителей паника. Пропали дети, ушли все вместе, куда, как, когда?
Никто не видел их проходящими через ворота дома. Постовой твердил одно: «не видел, не знаю!» Мамы и папы бросились на поиски: в Ботаническом саду - нет, на берегу Карповки - нет, в больнице Эрисмана - нет! Дети исчезли, и никто их нигде не видел. В районе часа ночи, голодных, полусонных детей вернули, потерявшим надежду, родителям. Тут уж было не до наказания.
Или вот ещё: при милиции была сапожная мастерская. Маститые, усатые суровые сапожники, вдвоём шили и чинили обувь для милиционеров. Однажды мама сказала: «Хорошо работают сапожники, но уж больно дорого дерут». Однажды, когда мужчины пошли на обед, мы вошли в их мастерскую, собрали все гвоздики и вколотили их в столы. Самый старший из нас, кажется, Мишка, начертал на листочке бумаги: «Чините, чините, но дорого не дерите!» Мы были в восторге от придуманного! Но мама догадалась, кто был главным в этом подвиге, (ей пожаловались сапожники.)
  Однажды папа принёс маленького щеночка. Он был такой славный! Рыженький, пушистый, с очаровательным чёрным носом и глазками он был похож на маленького лисёнка. Мы отвели ему место в коридоре и назвали его Диком. Он резвился, прыгал, валялся, и оставлял небольшие лужицы. Мама сказала, что с ним надо гулять обязательно утром и вечером. И мы пошли в Ботанический сад. В саду Дик сорвался с поводка и убежал. Обыскали весь сад, но пёсика не нашли. Куда он мог убежать?
Прошло две недели. На берегу реки Карповки мы нашли мёртвую собаку, Наверно, это наш Дик, но почему он чёрный? Кто-то сказал: «Давно лежит. Давайте похороним его». Нашли лист фанеры, привязали верёвку, Мишка притащил старый барабан, в Ботаническом саду нарвали цветов и под бой барабана потащили нашего пса в морг.
Зрелище было не из приятных, да и запах тоже. Мы выполнили задуманное с цветами, музыкой и даже со слезами, а спустя два дня наш Дик вернулся. Он вилял хвостом, ползал, прыгал на задних лапах. А мы долго вспоминали, как тащили собаку, и как прохожие затыкали носы, укоризненно смотрели нам вслед. Зря старались!



  Каждое лето наша семья выезжала вместе с детским домом за
город, на дачу. Но, в этот раз мы решили поехать в город Брянск, где жил наш дедушка Илья Яковлевич.
  Папина семья, как и большинство семей того времени, была многочисленной: семь мальчиков и одна девочка.
Главную роль в семье играла мама Варвара Дмитриевна, по рассказам сыновей, она была очень любящей, заботливой, самоотверженной. Все братья очень любили её. Юность их проходила в годы гражданской войны и трое из них погибли: старший - Борис, сражаясь в рядах Красной Армии, при переправе через реку Дон, Валентин и Александр умерли от тифа. Брат Николай стал кадровым офицером, дослужился до чина подполковника, Владимир, самый младший, во время Отечественной войны дошёл до Берлина, сейчас ему без немногого 100 лет.
Мерно стучат колеса, мимо окон плывут поля, леса, города, реки. И я, и Наташа почти не отходим от окон, пожалуй, впервые я почувствовала и поняла, как огромна и прекрасна наша земля! Родина наша, и как здорово жить на этой земле! Солнце вставало и садилось, а мы всё ехали и ехали. Наконец, папа сказал: «На следующей станции мы выходим, Брянск!».
Встретили нас шумно, тепло. Собрали праздничный стол, напекли пирогов, ватрушек. Мы быстро освоились в дедушкином доме. Кроме него в доме жили мамины родные сёстры с семьями: тётя Тоня, тётя Саня и папин младший брат Владимир. Ещё папа познакомил нас со своей старенькой няней Акулиной, приглашённой на обед по случаю приезда папы. Встреча папы с няней была очень трогательной: они обнялись, расцеловались и оба заплакали.
  Жила няня Акулина на другой стороне оврага в местечке, которое называлось «Сенники». Позже мы побывали и у неё. Здесь же я впервые встретилась и познакомилась с единственной папиной сестрой тётей Симой и её дочерью Ниной.
За обедом решили, что на следующий день при хорошей погоде отправимся все в лес и на речку Снежка.
  Позже, когда я стала старше и познакомилась со многими городами, я с веренностью, могу сказать, что г. Брянск, один из замечательных городов нашей страны по своеобразию природы и красоте лесов.
  Брянск - это город сказка: глубокие овраги, дремучие леса, быстрые реки и легенды о чудо–богатырях, сказания о соловье-разбойнике.
  Дом дедушки, большой, бревенчатый, находился на Топальской улице (теперь здесь мост, соединяющий обе стороны оврага; и дома нет, и дедушки тоже нет). Во время войны дом сгорел, а судьба дедушки неизвестна, одни говорят, что он тоже сгорел, другие считают, что его убили немцы.
У дедушки был сад, в котором росли яблони, груши, сливы и вишни. Там же в саду была маленькая старенькая беседка, в которой он отдыхал. Я использовала её крышу, когда залезала на деревья.
Обычно он сам собирал фрукты в корзину и приносил её на крыльцо дома. Для меня было неожиданностью, когда он позвал: «Верочка, ну-ка иди, выбирай яблочки!» и сам подсказывал, какие из них самые вкусные. А маме дедушка говорил: «Раечка, а у Веры характер лучше, чем у Наташи». Почему? Не знаю, а только я чувствовала, что я ему нравилась больше, чем другие, а ведь я была рёвушкой и доставляла немало хлопот и беспокойств. Даже соседи говорили: «Опять эта рёвушка приехала».
Я родилась в июле, и родители решили отметить мой день рождения. Собрались дети, родственники. Дядя Володя принёс вишнёвую настойку, которую пили взрослые, мы же пили чай. Рядом с домом гуляли куры, дядя Володя собрал все косточки и кинул петуху. Надо было видеть, как вёл себя охмелевший петух, его бросало в разные стороны, один раз он даже упал на спину, пытался прокричать, но у него не получилось. Все смеялись, а мне было жаль петуха, я обиделась и заплакала: все бросились уговаривать меня, что ничего страшного не произошло, что петух жив и здоров.
И в самом деле, через некоторое время петушок встряхнул крылышками, подбоченился, и лёг рядом с курочками. А я отправилась к тёте Симе, которая с семьёй, жила тоже на Топальской улице, недалеко от дедушки. Тётя Сима приготовила мне замечательный подарок: слоника на счастье. Слоник, улыбающийся, с задорно поднятым хоботом, был из бело-розового мрамора. А глазки! Они смеялись, и весь он был такой весёлый! Как он мне понравился! Я, захлёбываясь от счастья, поблагодарила тётю Симу и помчалась домой, к дедушке, к маме, чтобы поделиться своей радостью, Ведь ни у кого не было такого очаровательного смеющегося слоника! Я летела, как на крыльях и вдруг, споткнулась, упала, слоник вывалился из моих рук и …разбился! Это было горе! Я запомнила этот случай на всю жизнь. А слоник! Он ещё долго хранился на моём столе с печальной улыбкой, и не было у него задорного хоботка! Так закончился мой день рождения. Мне исполнилось семь лет. Вот и теперь, когда я пишу эти строки, весёлый слоник стоит перед моими глазами и улыбается. Теперь – то я знаю, что бывают потери и пострашнее. Но это в своё время.
  Следующий день был очень хорошим: Ярко светило солнце, день обещал быть жарким. Мы взяли необходимые для похода вещи, корзину с питьём и едой, и отправились на реку Снежку. Во время похода мы многому научились: папа связал плот, на середине реки меня и Наташу столкнул в воду. Мы барахтались, кричали, ловили «огурцов» и, благодаря папиной выдержке, всё-таки научились плавать, чем вызвали гнев у мамы и дикий восторг у нас.
На следующий день мы отправились в лес. Разбили лагерь, развели костёр, и каждый занялся своим делом. Я заметила, что мой брат ушёл в одну сторону, а пришёл с другой. Я заинтересовалась, как это у него так получилось, и тоже решила попробовать. И я пошла. Сначала всё было великолепно: светило солнце, шумел лес, пели и кричали птицы. Я устала и решила отдохнуть, нашла пенёк, посмотрела вокруг и обнаружила, что не знаю, в какую сторону идти. Я сбилась с дорожки, их было так много! Решила идти по первой попавшейся, я заблудилась. Мне стало страшновато. Лес становился всё мрачнее, и мрачнее, солнце едва пробивалось через густую крону деревьев. Я стала кричать, мне вторило эхо. Влезла в какое- то болото, увы! Никто мне не отвечал. Стало смеркаться, я споткнулась и упала в какую- то лужу, попыталась вылезти, но это было не так просто. Зацепилась за какую- то кочку. От страха, со всех сторон, мне казалось, меня окружали страшные чудовища. Тут уж я закричала, что было сил. И… меня услышали родители, которые, хватившись, тоже вышли искать меня. Они услышали мой крик и бросились мне навстречу. Я была спасена, хотя наделала много шуму. В болоте я потеряла одну туфельку. Она мне была мала, жала, и я была даже рада, что потеряла её. Но, я об этом никому не сказала.
  Солнце клонилось к закату, розовато - белый туман клубился над рекой, Замолкли птицы. Ночь вступала в свои права, и мы решили остаться в лесу. Долго сидели у костра. Но усталость и сон скоро сморили нас, и мы стали устраиваться на ночлег. Ночью мне снились соловей – разбойник, баба Яга, и я героически сражалась с ними.
  Утро было светлым и радостным. Ярко светило солнце, взрослые уже поднялись и готовили завтрак. После ночи, проведённой в лесу, он показался особенно вкусным. Решили поискать грибы, и нашли их великое множество: лисички, подберёзовики, и даже несколько белых. К вечеру стали собираться домой.
  Брянск в ту пору был зелёным, утопающим в цветах и фруктовых садах. Каждый дом имел свой сад. Дома были в основном деревянные (бревенчатые) и лепились близко друг к другу. Мостики, соединяющие одну сторону оврага с другой, были тоже дощатые. Я вспоминаю, как утром по ним шли молочницы с коромыслами через плечо, и на каждом конце коромысла висело по пять глиняных горшков с молоком. Слышались голоса: «Кому молока свежего, топлёного, варёного, простокваши, сливочек!» Мы сбегали со второго этажа дедушкиного дома и покупали всё, что надо.
  У тёти Симы тоже был свой дом. В семье дедушки она была единственной дочерью, остальные мальчики. Она прекрасно играла на рояле и занималась цветоводством. Дом у неё утопал в цветах и был очень красивым: много старинных картин, посуды, но главное - это куклы! Когда она была молоденькой девушкой, родители отправили её в город Орёл, где она должна была продолжить занятия по музыке.
  Симочка была так хороша и обаятельна, что генеральская семья, которая не имела своих детей, очень привязалась к ней, и считала её родной дочерью. Они подарили ей пианино с перламутровыми клавишами, но после войны пианино пропало… Жалко, но несравнимо большим горем была гибель дедушки. Он был очень стареньким, и каждый из его сыновей, считал себя причастным к его гибели: он был один среди врагов…
  Там же, в Брянске мы познакомились с ещё одной нашей родственницей - Александрой Борисовной Игрицкой (будущим заслуженным врачом РСФСР, депутатом Верховного Совета), врачом, которая всю свою жизнь посвятила борьбе за здоровье людей, прошла всю войну.
Мы много ходили по городу, знакомились с его соборами, церквями, садами, побывали у няни Акулины. Местечко, где находился её домик, располагался на одной из самых высоких точек оврага. Оттуда открывался вид на весь г. Брянск. У неё был свой сад. Она принесла нам корзину фруктов и так радовалась нашему приходу, что всё время повторяла: «Вы подарили мне двадцать лет жизни». Расставание было тяжким, но неизбежным.
«Босоногое детство мое!
Солнце скрылось давно за холмами,
Только светит родное окно,
И не спится одной только маме.

Вспоминаю церквей перезвон,
Журавлей, улетающих стаи,
А над ними плывут облака
В синеве, утопающей дали.

Счастлив тот, кто хранит огонек
Детства, юности, отчего дома,
Одолеет любой он порог,
Не утонет в мещанских хоромах.

В сокровенных глубинах своих
Сохранит он и верность, и дружбу.
Для людей, беспокойных, духовно родных,
Постоянно окажется нужным!

Теплый, мягкий, отеческий свет,
Не исчезни, доколе мы живы,
Только этот не гаснущий свет
Может сделать любого счастливым!

  Пришло время отъезда. Я и Наташа в розовых платьях, новеньких туфельках, с детскими разноцветными зонтиками, готовы к отъезду. Прощай Брянск – родина мамы и папы, прощайте все родные, когда-то снова увидимся? И снова поезд, мелькают поля, леса: их уже слегка тронула наступающая осень. Мы едем домой в город Ленинград. «Хорошо в гостях, а дома лучше». Я любила свой город, дом, двор, свой Ботанический сад и своих подруг. Чувства переполняли меня. Мне хотелось кричать! И все понимали меня и разделяли мои чувства. И многие, наверно, любили и ждали меня.



Читать я научилась очень рано. Увлекалась сказками, прочитала их очень много. Мама решила, что я, как и Наташа, должна заниматься музыкой и немецким языком. С музыкой сразу у меня было скверно: я очень хотела играть на пианино, но, когда дело доходило до разучивания гамм, этюдов, сонат, терпения мне не хватало, да и за окном я всё время слышала крики: « Вера, выходи гулять! » Это была настоящая пытка! Под любым предлогом я соскакивала с места и бежала, то за книжкой, которую я якобы забыла, то за какими–то нотами, то что–то и кому–то надо было сказать. Я быстро научилась читать ноты, и учительница музыки сначала даже была довольна мной, чем я ввела всех в заблуждение, но потом подвела меня моя неусидчивость и лень: я не учила задаваемые уроки и получала одни тройки. Но всё-таки, Людмила Михайловна (так звали мою учительницу музыки) сумела подготовить меня к поступлению в музыкальную школу. На экзамене я без запинки и с большим чувством исполнила Итальянскую и Французскую песенки П.И.Чайковского, а осенью пошла в музыкальную школу Петроградского района, где училась почти до самого начала войны. Я любила петь, и это тоже заметили, и посоветовали маме обратить на это внимание. Пела я и дома, громко и много, т.к. считала, что главное, чтобы меня все слышали. Наташа, моя сестра, по этому поводу говорила: «Мама, покорми Веру, она опять запела».
Отношения с Наташей у меня были сложные: меня любили во дворе. Я была заводилой, прыгала выше всех, бегала быстрее всех, ловко играла в колдуны и лапту, и дольше других висела на перекладине вниз головой, на согнутых коленях. За это уважали даже ребята постарше. Наташу не любили, с дворовыми ребятами она не зналась, слишком была заносчивой, воображалой, иногда пытались даже её побить, но тут я стояла за неё горой. Дома же мы ссорились часто. Наташа была вредной. Подарили мне и Наташе две лошадки: чёрную и белую. Как только взрослые удалились, Наташа объявила, что обе лошадки её. В другой раз, подарили две куклы: узбечку и якутку, и опять оказалось, что обе куклы её. Мы были очень разные по характеру, и мне часто казалось, что мама больше любит Наташу. Иногда я задавала вопрос, правда ведь я красивее, чем Наташа? Мама улыбалась, но не отвечала.
Видимо, дух соперничества зародился уже тогда, но пока не в пользу меня. Наташа училась хорошо, у неё появилось много подруг и друзей, ссориться мы стали меньше. Уроки, музыка, чтение отвлекали её от меня. Она стала взрослой, и куклы ей были больше не нужны. Да и я в это время очень пристрастилась к чтению: сказки Вильгельма Гаусса, Братьев Гримм, Шарля Перро, Андерсена и многие другие буквально завладели мною, а произведения: «Нелло и Патраш», «Козетта», «Дети подземелья» - это, те книжки, которые я не могу читать и сегодня без слёз. А вечерами мы усаживались поудобнее в кухне, и папа читал нам В. Гюго, А. Дюма, Жюль Верна «Дети капитана Гранта». Слова: « Кто весел, тот смеётся. Кто хочет, тот добьётся, Кто ищет, тот всегда найдёт!» стали девизом нашей жизни! Здесь же проводилась и основная воспитательная работа с нами (это я поняла позже).
  Надо отдать должное: никто из родителей, никогда не тронули нас и пальцем. У них были свои методы, о которых я хочу рассказать.
В самой, большой, красивой комнате стоял новый солидный письменный стол. На нём почти ничего не было кроме статуэтки Л.Н. Толстого и кинжала с костяной рукояткой, которым папа очень гордился, т.к. это был подарок колонистов из Узбекистана с надписью: « Дорогому, лучшему, другу дяде Мите от ребят колонии им. М.В.Фрунзе. Папа и мама проходили студенческую практику в Узбекистане.
После очередной моей проказы (случай с сапожниками) папа позвал меня, посадил рядом со своим столом, а сам занялся какими-то делами и молчал. Прошло минут двадцать. Он продолжал молчать. Со двора неслись крики: «Вера, выходи!» Молчание становилось тягостным. Затем состоялся примерно такой диалог:
 Папа: «Зачем ты вбила гвозди в стол сапожников?»
Я: « Они очень дорого дерут».
Папа: «Откуда ты это знаешь?»
Я: (в защиту себя) « Мама тоже так говорит».
Папа: «Значит и ты, и мама работаете сапожниками и знаете, сколько стоит вычинить пару сапог?»
Я: «Нет, не знаем, не работаем».
Папа: «А зачем же ты так сделала? Мама, что тоже вбивала гвозди в стол?»
Я: «Нет, конечно, нет!»
Папа: «Ну, вот что: иди и хорошенько подумай, всё ли ты сделала правильно, и не подвела ли ты маму? А друзья твои пусть подождут ещё полчасика».
По истечении получасовой паузы я, счастливая, прощённая, летела во двор, где меня ждали друзья.
Бывало и так: в обед или ужин вся семья собиралась за столом. Мама и папа делились впечатлениями прошедшего дня. И вдруг, что странно, они вспоминали какую-то тётю Розу, у которой была дочка Зоя, которая тоже натворила какую-то шалость, очень похожую на мою. Они говорили, как её наказали, как поступили бы они. Никакой тёти Розы, и тем более Зои, я никогда не видела, но они вовлекали в обсуждение случившегося меня, предлагали высказать своё мнение. Только много позже я поняла, что это очередной воспитательный приём моих родителей. Так же, они придумывали сказки, где герои их совершали проступки, подобные нашим, и которые мы не должны были повторять. Но не всегда это получалось. То ли примеров не хватало, то ли сказки не всегда соответствовали теме.



Я и мои подруги любили сесть на ступень, всегда закрытого
парадного входа со стороны набережной реки Карповки, и заняться критикой проходящих мимо людей. Мы были в полной безопасности, рядом в воротах стоял постовой милиционер. А отступать приходилось: «Ты посмотри, глянь, какая она рыжая, и сияет, как начищенный самовар!» Или: «Тётенька, у вас сейчас каблук убежит!» Были и другие не лестные выпады, но мы и не догадывались, что обижали людей. Нам было смешно, и особенно тогда, когда обиженные прохожие пытались нас догнать.
А на даче, где мы жили при детском доме, были два маленьких щеночка. Какой они были породы? Не важно. Но, уж очень они мне нравились! Казалось, нет никого на свете, кто был бы пушистее, краше этих милых щенков. Я кормила их, и часами готова была обнимать и ласкать их, однажды щенки пропали. От меня скрыли причину их исчезновения. Но тут мне «помог» сын директора детского дома Олег. Он был старше меня лет на шесть. «Я знаю, где сейчас наши собачки, они спрятались в свои домики и спят». С этими словами, он подвёл меня к двум домикам, находящимся неподалёку в саду. «Ты постучи громче, они и вылезут», я обрадовалась, что щенки нашлись, и пошла, искать палку, а Олег убежал. Вооружившись палкой, я стала колотить по домикам. И ужас! Вместо собачек вылетели пчёлы, они облепили меня со всех сторон и безжалостно жалили, особенно досталось голове, Я бросилась бежать, а они преследовали и жалили меня. К ночи у меня поднялась температура, я потеряла сознание. Очнулась я в палатке, сделанной из простыней, у меня был страшный озноб. Из рассказа мамы я узнала, что бабуля, которой принадлежали пчёлы, ворчала и называла меня «губительницей», Но когда узнала, что у меня температура почти под 42 градуса, принесла мне пол литра мёда.
 














ШКОЛЬНЫЕ ГОДЫ
Прошёл ещё один год. Я пошла в школу, в первый класс. Это был
очень торжественный и радостный день для меня: новое платье, туфельки, ленты в косичках - всё было с иголочки, а главное, совершенно новый портфель с книгами, тетрадями и пеналом. Папа, мама и Наташа с букетами цветов проводили меня в школу.
Моей первой учительницей была Ольга Павловна Иванова. Она была высокого роста, молодая, красивая, очень энергичная, любила посмеяться, пошутить. Она меня покорила сразу, и я старалась выполнять все ее требования. Класс мне тоже понравился. Я была общительной и очень скоро подружилась со всеми: и с девочками, и мальчиками.
Я восхищалась Светой Богачевой, Раей Щербаковой. Хорошо запомнила Юлю Дымшица и его папу. Папа был профессор, он пришел к нам в школу и очень интересно рассказал о повадках муравьев. Под его влиянием я даже поступила в кружок юных натуралистов. Научилась не бояться змей, потому что знала, как их надо ловить; препарировала бабочек, гусениц и жуков. Одновременно два раза в неделю я ходила в Дом пионеров им. Дзержинского, где училась рисовать с натуры. Вообще, я была чрезмерно активной, участвовала во всех предлагаемых мероприятиях. В новогоднем представлении «Снежная королева» я танцевала «снежинку». Участвовала в школьной «Олимпиаде», в конкурсе чтецов, где заняла первое место за стихотворение:
       «Был у скрипки чудесный голос,
Скрипку сделал в лесу пастушок,
Он коричневый конский волос
Натянул на ольховый смычок.
Целый день над землей туманной
Пела скрипка, звеня и дрожа.
А когда темнели поляны,
И трава становилась свежа,
Как ребенка он скрипку прятал,
Чтобы злой не увидел взор.
И покорно тянулись телята,
На просторный, на панский двор.
Все у пана: земля и пашни,
Дом, как в сказке, красив и высок,
А у Янки – одна отрада:
Эта скрипка и этот смычок»…

Затем, пришло время и я стала готовиться к городской «Олимпиаде». Но участвовать в «Олимпиаде» мне не пришлось. 23 февраля в день «Красной армии» у моей мамы родился сын, мой братишка. Это было событие, праздник для всей семьи и родных. Мы выбрали ему имя Юра, тайным голосованием, основательно агитируя всю родню именно за это имя. Рождение братишки многое изменило в моей жизни и всей семьи. Мама перестала работать, я отказалась от кружков по рисованию и художественному чтению.
Моя сестра Наташа и я помогали маме: мыли полы, стирали белье, пеленки, бегали в магазин, ухаживали за Юрочкой. Все это делали мы с такой радостью и любовью, так восхищались им, гордились нашим малышом Юрочкой.
Юрочка рос очень жизнерадостным ребенком: всегда улыбчивый, подвижный, он рано начал ходить, говорить и главное – петь! Теперь в семье стало двое поющих детей.
У Наташи в классе была девочка Лиля Молчанова. Она в своей семье почти никого не слушалась. Но, часто посещая нашу семью, очень любила папу, его выдумки. Надо сказать, что все друзья: и подруги Наташи, и мои тоже очень любили бывать у нас в доме, именно из-за него. Он был организатором всех игр.
Елка, зажжены свечи, свет не горит; папа увлекательно рассказывает сказку, мы все сидим, не шелохнувшись, вдруг на самом интересном месте он вскакивает, убегает и прячется. Некоторое время мы еще сидим в оцепенении, а потом бросаемся его искать. Шум, визг, смех… Наконец, находим его: либо в кладовке, либо между дверей и даже под кроватью, затем все повторяется сначала.
А игры в шарады! С переодеваниями, с нарядами, или в фантики с выкупом. Мы пели, танцевали, читали стихи и за это получали призы. Уходя с праздника, каждый получал сувенир: маленького мишку, открытку, платочек, свистульку, блокнотик, колечко и прочие мелочи. Игрушки для елки мы делали сами, тогда не было таких замечательных игрушек, как сейчас. Гирлянды из разноцветных полосок бумаги, колокольчики из цветной бумаги, птенчики из желтой марли с хвостиками из перышек, вытащенных из подушек, конфеты, золоченые орехи, печенье и даже пирожки украшали елку.



Наступил 1941 год. Время летело очень быстро. Юрочке исполнилось два с половиной годика. Он сделал первые шаги, сказал первые слова, спел первую песню, им же сочинённую. Я её помню до сих пор, хотя она была совершенно нелепая «Вавва и вавва стоял волк у стенки, он был жадный. Мимо шёл дядька, второй раз свистнул, волк и убежал».
Папа работал в школе № 2, там же, где учились Наташа и я. Он преподавал литературу и русский язык. Внеклассная работа занимала все его время. Он интересовался всем, что касалось его учащихся: условиями жизни, их увлечениями, встречался с родителями, организовывал дополнительные занятия с отстающими. Всем классом они посещали музеи, театры, выезжали за город, где играли в лапту, в волейбол. Папа обладал даром красноречия, умел красиво и с чувством преподнести программный материал.
Уроки его были интересными, насыщенными дополнительными знаниями древнерусского фольклора, истории. Он часто прибегал к высказываниям критиков, таких, как Белинский, Добролюбов, Чернышевский.
Были у него любимые поэты, и писатели: он высоко ценил А.С.Грибоедова, за его острый ум, и яркость речи, М.Ю.Лермонтова, романтизм его стихов и прозы, реализм творчества А.С. Пушкина, Н.А. Некрасова, восхищался творчеством А.П. Чеховым. Эту любовь к литературе он прививал своим учащимся и нам, его детям.
Я знала всех папиных учащихся, так как училась в той же школе. И девочки, и мальчики из его класса часто бывали у нас дома: Кира Рыбкин прекрасно играл на пианино, Саша Петухов часто и помногу разговаривал с папой на тему: «Смысл жизни», у Вовы Торопынина мы брали книги – великолепные старинные сказки. Однажды, Вова предложил папе устроить катание на его собаке. Папа очень обрадовался, что его детям удастся проехать на собаке, запряженной в сани, а он любил делать сюрпризы.
В эту зиму мне и Наташе купили беленькие заячьи шубки и такие же шапочки. Мы встретились на реке Невке. Была зима, река была покрыта льдом. Катались мы на собаке по очереди: сначала я, как более смелая, затем Наташа.
Собака была не ездовая лайка, а дог, и на первой же снежной кочке я свалилась в снег. Посадили Наташу, с ней повторилось тоже самое. Но это нас не остановило, было так весело! Навалявшись вдоволь, в черных мокрых шубках вместо белых, мы явились домой. Надо было видеть лицо мамы! Но это не убавило наш восторг, хотя мы были совершенно мокрые. Больше всего попало, конечно, папе. Наша радость компенсировала гнев мамы, тем более что никто не заболел; шубки подсохли и снова стали белыми. Главное было сделано: мы катались в упряжке на собаке!


 









ЭТО СЛУЧИЛОСЬ ЛЕТОМ 1941ГОДА…
Скоро конец учебного года. У папы свои заботы: в июне 1941 года он выпускает первых своих учащихся класса, где он был классным воспитателем на протяжении 5-ти лет.
И вот день окончания школы настал. Выпускной бал: девочки в белых платьицах, мальчики в парадных костюмах, веселые, сияющие, красивые, с цветами в руках. Звучит первый вальс: мальчики приглашают девочек. Грациозные, раскрасневшиеся кружатся они в быстрых ритмах вальсов Штрауса, Чайковского. Прочь сомнения, тревоги, дела! Жизнь прекрасна и удивительна! А потом: белые ночи, прогулка вдоль Невы, запах расцветающей липы; смех, песни, танцы! Выпускники - молоды, счастливы, прекрасны, а впереди целая жизнь: любовь, дружба!
Закончился учебный год, пролетел выпускной бал. У папы появилось свободное время, и он согласился покатать нас: меня, Наташу и Лилю на аттракционе «Американские горы», находящемся около кинотеатра «Великан». Наконец, мы на «Американских горах»: вверх – вниз, вправо-влево летит открытая тележка. Мгновение! И мы стремительно падаем в темный тоннель, и снова вертикально - вниз несётся тележка, преодолевая множество переворотов, падений и поворотов. Радость и страх захлестнули меня. Это было здорово, запомнилось на всю жизнь! После этого мы решили и предложили родителям Лили отпустить ее на каникулы с нами отдыхать. Папа на лето устроился снова в 53-ий детский дом, и мы собираемся ехать на дачу в посёлок Сиверский, с нами поедет Лилечка. Потихонечку готовимся к выезду: покупаем продукты питания, мама волнуется, как мы там все разместимся?.. Лилина бабушка тоже привезла продукты: крупы, конфеты, печенье, плитки шоколада, какао, колбасы твердого копчения, таких продуктов, которые мы не могли купить (ведь нас было трое, а работал только папа).



 Мы выехали в поселок Сиверский вместе с детским домом, где папа будет работать, а мы – отдыхать. Нам предоставили две комнаты: одну поменьше, другую - больше. В маленькой комнате разместились папа, мама и Юрочка, а в большой – я, Лиля и Наташа.
Жили мы дружно, нас поставили на довольствие в детском доме, и мы регулярно, по очереди, бегали за обедами. Мы купались, загорали, катались на лодках, которые брали на прокат в детском доме. Я научилась грести, словом, все было отлично. Но хорошее довольно часто чередуется с плохим, так было и у меня. В кружке юных натуралистов мне на лето дали кролика, за которым я должна была ухаживать. И я, и маленький Юрочка много времени проводили с кроликом: нашли ему клетку, рвали травку – клевер, поили и кормили его. Вдруг кролик заболел. Он сидел такой понурый, жалкий; мы побежали в соседнюю деревню, нашли ветеринара, но, к сожалению, спасти его не смогли. Умирать он приполз ко мне за подушку. Я очень расстроилась, жалела маленького кролика, и Юрочка тоже плакал вместе со мной. Было одно утешение, что у меня есть братишка, который разделил мое горе. Это еще больше сблизило меня с ним. Я очень любила Юрочку, мы даже внешне с ним были похожи. С детства мы стали друзьями на всю жизнь.



Прошло совсем немного времени. Стоял жаркий светлый день, и мама предложила сходить в соседнюю деревню за картошкой. Наташа и Лиля не захотели идти, они остались с Юрочкой, а мама и я пошли. Дорожка бежала лесом, потом полем. Кругом цвели васильки, ромашки, маленькие яркие звездочки гвоздик, пахло медом. В деревне купили картошку и вернулись домой. Тишина, в доме никого не было. Где же все?
На столе лежала записка от папы, приблизительно такого содержания: «Началась война, я уехал в военкомат, в Ленинград. Наташа с Юрочкой и Лиля - на реке, они ничего не знают об объявлении войны». Мама, прочитав записку, заплакала, а я помчалась к реке. К вечеру мы собрали все вещи за исключением постельного белья и стали ждать папу. Мама потихоньку вытирала слезы, а мы, поддавшись ее настроению, пытались успокоить, утешить ее. Часов в 10 вечера приехал папа. Он сказал, что, пока его на фронт не взяли, но нужно быть готовым ко всему. Он сразу отправился к директору детского дома решать, что делать дальше. Решено было возвращаться в Ленинград всем вместе. Как говорится: «На миру - и смерть красна». Через два дня мы двинулись в путь. В поезде только и говорили о войне, все были уверены, что она долго не продлится, враг будет разбит, победа будет за нами. Мы, дети, еще не знали, что значит – война, были охвачены общим энтузиазмом близкой победы. Старшие мечтали пойти на фронт, а младшие, как я – поймать шпиона.
На вокзале мы расстались. Каждый поехал к себе. Ленинград немного изменился, всюду висели плакаты с воззваниями: «Люди! Будьте бдительными!», «Вставай страна огромная, вставай на смертный бой!», «Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами!». Ленинград показался мне притихшим. Напряженное ожидание, как будто охватило его.



Все изменилось в один день – 23 июня был подан первый сигнал воздушной тревоги. Мы сразу стали взрослыми.
Вечером приехали за Лилечкой. Мама и бабушка ее категорически отказались от Лилечкиных продуктов, они остались у нас.
Папа каждый день уходил на работу, он занимался эвакуацией детей из Ленинграда: формировал группы, заказывал вагоны, согласовывал маршруты. Где-то, числа 10 июля мы со школой выехали в город Боровичи, а там нас отвезли в ближайший колхоз. Везли нас сначала на поезде, потом на машинах. В колхозе нас уже ждали, вначале разместили в клубе, а затем поселили в домах колхозников. Мы помогали колхозникам, как могли: пололи морковь, свеклу, лук, копали первую картошку. Кормили нас хорошо: картошка и молоко были в изобилии. Там у нас случилось неприятное происшествие. Одна девочка помогала в свинарнике. Как и что там произошло, никто не знает, только на нее набросилась свинья. Она здорово покусала Беллу (так звали девочку). Её отвезли районный центр, где наложили на раны швы.
Каждый день с утра нас собирали на футбольном поле, где зачитывали сводку о событиях на фронтах и планировали работу на день. Так пролетело около месяца.
Однажды, совершенно неожиданно, нам объявили, что через 5 дней будем эвакуироваться. Нас собрали в дорогу, каждому дали по заплечному мешку, в котором были продукты питания и фляжка с водой на случай, если при бомбежке поезда кто-нибудь из нас отстанет от своих. И снова машины, и снова поезд. Только на этот раз мы ехали в теплушках. Нас предупредили, что при налете каждый должен покинуть вагон и прятаться где-то поблизости за кочками, в канавах, впадинах, рытвинах или под вагонами.
В первую же ночь, а ночи были уже темные, мы наблюдали, как гитлеровцы обстреливают нашу землю. Слышались глухие раскаты взрывов, а по небу неслись, как по дуге, раскаленные снаряды, оставляя следы в виде пунктиров; зрелище было страшным, ведь, мы уже знали, что каждый снаряд несет гибель людям.
На следующий день налету подвергся наш поезд. Вражеские самолеты подлетали к самым вагонам и сбрасывали бомбы. Мы все повыскакивали из вагонов и разбежались врассыпную. Самолеты сделали несколько заходов и улетели. Погибло два человека - стариков: они не успели выбраться из вагона, в который попала бомба. Это были первые потери.
Наконец, мы приехали в Ленинград. Не успели добраться до дома, как начался обстрел. Пришлось спрятаться в воротах старого массивного дома. Все обошлось, дальше мы благополучно добрались до нашего дома.
В первых числах сентября были приняты нормы выдачи хлеба: рабочим – 600 граммов, служащим – 400 граммов, а детям и иждивенцам – 300 граммов в день.
8 сентября мы узнали, что замкнулось кольцо блокады.
Нас предупредили, что надо зашторить окна, чтобы свет не был виден из окон, и заклеить стекла полосками бумаги, чтобы они не разбились волной при бомбежке.
10 сентября Ленинградский фронт возглавил Г. К. Жуков.
Ленинград в блокаде. С этого момента город подвергался систематическому вражескому обстрелу и бомбежкам: день за днем, час в час, в одно и тоже время. Мы жили на 4-ом этаже, и каждый день во время налетов немецких самолетов мы спускались в бомбоубежище. 19 сентября сигналы воздушной тревоги прозвучали 6 раз, и каждый раз нам приходилось спускаться и подниматься. Бомбоубежище находилось в подвале, где стены и потолок были укреплены деревянными балками. Сюда спускались и милиционеры, освободившиеся от постовой службы. Они были основными источниками информации. У них на глазах происходили основные события, касающиеся городской жизни. Они рассказывали, что в начале июля была создана комиссия по вопросам обороны Ленинграда под руководством А. А. Жданова, образовался Невский пятачок. Немцы наступали по всем направлениям, захватывали наши города, но так было в начале войны.
В первых числах октября понизили нормы выдачи хлеба: рабочим – 400 граммов, всем остальным – 200 граммов в день.
Сейчас, когда я вижу и слышу, как ведут себя «стражи порядка» - теперешняя милиция невольно вспоминаю времена, когда шла война, и мы почти умирали от голода, и как тогда достойно вели себя милиционеры. Большинство из них никогда не ругались, не выражались нецензурными словами при детях; они были терпимы, когда мы брали у них бильярдные доски, мешали и вертелись у них под ногами, стараясь «помочь» им сбрасывать зажигательные бомбы («зажигалки»). Все боролись с огнем, как могли. Встречаясь в бомбоубежище, они приносили нам: либо сухарик, либо кусок дуранды, кусочек сахара. Мы отвечали им такой благодарностью и признательностью! Ведь, мы только думали и мечтали о еде! В это страшное время, сидя в бомбоубежище, слыша разрывы снарядов и бомб, мы пели!
Как только, первый милиционер переступал порог бомбоубежища, он обращался к ребятишкам, чаще всего к Юрочке, со словами: «А ну, командир, запевай!» И Юрочка, который называл себя: «Юра Софронов, Дмитрий Ильич, красноармеец», ему было всего два с половиной года, начинал петь: «В далекий край товарищ улетает…», и мы все подхватывали и продолжали песню. Песня ширилась, разрасталась, крепла… Пели все. Особенно, трогали слова: «Любимый город может спать спокойно, и видеть сны, и зеленеть среди весны», «Где ж ты, мой сад» и «На границе тучи ходят хмуро…» За песней летела песня; вот и пересидели бомбежку или очередной обстрел. Кто-то из милиционеров протягивал конфету, кто-то сухарик, кусочек хлеба. Несмотря на то, что каждый из нас был очень голоден, мы все делили на всех.
Мы выглядели очень смешно: Юрочка был в бордовой шапочке с помпончиком, в коричневом плюшевом пальто, из которого выросли сначала Наташа, а потом я; Наташа и я – в довольно потрепанных шубках бело-серого цвета. Для нас, артистов от трех до двенадцати лет, это не имело никакого значения: мы пели, слушали рассказы милиционеров, то содрогались от ужаса услышанного, то удивлялись, а иногда и возмущались. Например, они рассказали случай, когда загорелся госпиталь, и как раненные, искалеченные, без ног, рвались к окнам и прыгали с 3-го и 4-го этажей, чтобы спастись. Так велика была жажда жизни! Никто не хотел умирать. Были такие случаи: женщина – водитель при обстреле потеряла ногу и, будучи в шоковом состоянии, вскочила, и, как подкошенная, рухнула; в отсутствии мамы, какая-то малышка лет пяти спасла братишку, закрыв его собой при обстреле.
Мне очень хотелось совершить что-то нужное для всех. Сначала я придумала стихотворение о Ленинграде:
 «Нет, не погибнет г.Ленинград!
 Не сломят его голод и блокада,
 Здесь даже дети по ночам не спят,
 Мечтая о победе Ленинграда!»

Но стихотворение мне показалось очень коротким, и тогда я решила сочинить сказку об окончании войны о нашей победе и рассказала её в бомбоубежище. Сказка понравилась, ведь многие из милиционеров были очень молоды, а потому с удовольствием слушали сказку об окончании войны, так как она поддерживала в них надежду на скорую победу.
Сказка была приблизительно такого содержания: «Жила – была маленькая девочка, на войну ее не взяли. Большие дяди сказали ей: «Мала еще» и отправили домой. Девочке очень хотелось совершить подвиг: вытащить из огня раненого солдата, помочь партизанам достать «языка», самостоятельно сбросить «зажигалку» с крыши дома. Вот и приснился ей сон. Она одна в темном лесу, идёт война, то там, то здесь, слышны, а иногда и видны вспышки разорвавшихся бомб, и тогда на мгновение освещается лес, слышатся крики. Неожиданно она увидела землянку и людей, тянущих что-то вроде стволов деревьев. Кто эти люди? Что они здесь делают? Девочка подошла поближе и услышала голоса, говорили на русском языке. Ее никто не замечал, все что-то оживленно делали. Очень осторожно девочка продвигалась вперед и вдруг наткнулась на колючую проволоку, и запуталась в ней. Проволока как будто опутала ее со всех сторон, врезалась и больно колола, девочка не могла сделать и шагу. В страхе она застыла на месте. Очередной обстрел, где-то рядом разорвался снаряд, осветил лес, и ее увидели. Молоденький парнишка подбежал к ней и буквально на руках принес ее в землянку. Здесь, в землянке, освещенной тусклым огоньком свечи, находились люди: обросшие, в гимнастерках, они сидели перед длинным столом, и что-то рисовали или чертили на бумаге. Оказалось, это были партизаны, они из старых подбитых танков собирали быстроходные, смертоносные танки для победы над врагом. Девочка осталась у них, она давно мечтала помочь партизанам. Она варила им обеды, перевязывала раненых, убирала в землянке.
И, наконец, наступил момент! В тылу врага появились танки, равных которым не было у врагов, и которые разгромили немцев. Это была – ПОБЕДА! Девочка видела, как падали сраженные немцы, и от криков «Ура!» она проснулась» На этом сказка заканчивалась.
В бомбоубежище милиционеры делились впечатлениями прошедшего дня, они рассказывали, что кто-то из жителей города фонариками или из ракетниц, подают световые сигналы немецкой авиации, показывая, где необходимо бомбить. Однажды, в один из вечеров, мы сами наблюдали это.
Город погрузился в темноту; ни фонарей, ни огонька. Объявили сигнал воздушной тревоги. Наташа, я и особенно мама с Юрочкой устали от частого хождения в бомбоубежище. Решили в этот раз не спускаться и переждать налет, выйдя на лестницу. Через лестничное окно мы увидели, что почти над нашим домом появилась зеленоватая фосфорического цвета ракета, которая осветила завод «Линотип», дворы и дома почти во всем квартале. Затем, кто-то усиленно стал подавать сигналы врагу в этом районе. Мы очень испугались. В эту ночь сбросили бомбу на улицу Петропавловская. По словам милиционеров, бомба была огромная, но она не взорвалась, и даже не взорвавшись, нанесла большой ущерб: кинотеатр «АРС» дал трещину. Квартал по Петропавловской улице оцепили: одни говорили, что немецкие рабочие вложили в бомбу вместо взрывчатки соль, другие – печенье (так хотелось есть).
При падении бомбы наш дом качнуло так, что кое-где полопались стекла, и мы очень пожалели, что не пошли в бомбоубежище.
В фильме «Летят журавли» показан разрушенный дом, где осталась одна стена, на которой висят и идут часы-ходики. Я предполагаю, что эти кадры снимались в городе Ленинграде на улице Пушкарской. Там можно было увидеть и часы, и металлическую кровать, как будто прилипшую к стене.

Постоянно снижались нормы хлеба: в середине ноября рабочим выдавали 300 граммов, всем остальным – 150 граммов, а уже в конце месяца: рабочим – 250 граммов, всем остальным – 125 граммов в день.
Город Ленинград к этому времени представлял страшное зрелище. Зима была холодная, морозы достигали до -40;С. Центральное отопление не работало, света не было, остановился транспорт (с 29 октября), канализация замерзла. Город подвергался частым обстрелам, очень много было разрушений. 15 ноября разбомбили оранжереи Ботанического сада, пострадали теплолюбивые растения.
В декабре папа раздобыл чугунную печурку «буржуйку» и наладил ее отопление: пока ее топили - было тепло, как только кончали протапливание - становилось холодно. Папа домой не приходил, работал в госпитале на Большом проспекте и был на казарменном положении. Мы сдвинули две кровати и спали все вместе: мама и трое детей. Из постели никто не хотел вылезать. По нужде бегали в коридор, пользовались ведром «парашей». Помойка во дворе походила на загаженную гору, по которой бегали большущие крысы. Кошек не было видно, собак – тоже; наверно, съели.
За водой ходили на реку Карповку, кто-то прорубил лед и сделал отверстие. От голода люди едва держались на ногах, воду разливали, и вокруг проруби образовалась скользкая наледь, похожая на потухший вулкан. К проруби стояла очередь за водой. Меня уже знали: я могла взобраться по этой замерзшей горке, так как была худенькая и ловкая. Это удавалось далеко не каждому. Я доставала воду всем подряд и себе тоже.
Люди были обессилены голодом и холодом, и многим не удавалось донести тяжелые ведра с водой домой, они падали замертво. Около моста реки Карповки постепенно образовалась гора трупов. Сначала, покойников везли к моргу при больнице им. Эрисмана, потом путь укорачивался: людям было невмоготу везти их так далеко, и постепенно штабеля мёртвых протянулись от больницы до моста. Зрелище было ужасающим.
 «И горы трупов не случайно здесь легли,
Хотелось их, хотя б до морга, довезти,
Но не хватило сил.
Прости нас, Бог, прости».

Но, человек привыкает ко всему, и мы «привыкли». Умирало все больше и больше. Стало страшно ходить в магазин, отоваривать карточки. Рассказывали, что бывали случаи пропажи детей, обезумевшие от голода, люди не только отбирали карточки, но даже не гнушались мертвыми, занимались людоедством.
За осень и начало зимы 1941года 5 раз понижали норму выдачи хлеба. Кроме голода и холода, продолжались бомбежки и обстрелы города.
Мама часто просила меня сходить в милицейскую столовую, попросить там хоть какие-нибудь отходы. Я с большим нежеланием спускалась вниз и выполняла просьбу мамы. Женщины на раздаче начинали ворчать, а иногда и ругались, называли «попрошайкою», но всё-таки наливали мне в котелки жиденький перловый или пшенный супчик и давали чечевичную кашу. Когда раздатчицы не хотели ничего давать, милиционеры заступались и просили за меня. Как им я была благодарна, ведь они помогли нам выжить! Когда я пишу эти строки, невольно слезы навертываются на глаза: все-таки и тогда, особенно тогда, были хорошие, добрые, отзывчивые люди. Эту веру в людей я пронесла через всю свою жизнь, и, если мне кто-нибудь скажет, что больше плохих людей, я на основании прожитых лет утверждаю: хороших больше, несравненно больше, надо только жить по принципу: «Что припрячешь – потеряешь, что отдашь – вернешь в двойне (сполна)».
И мы отдавали: заболел наш сосед по лестнице дядя Коля Кудрявцев, у него была большая семья; он, очевидно, не щадил себя и во многом себе отказывал. Мы, чем могли, поделились с дядей Колей: немного дали крупы и сахара из старых запасов. Но, к сожалению, его это не спасло, также поступила и наша соседка тётя Таня.
Приближался новый 1942 год. Я решила заняться изготовлением свеч, так как сидеть с коптилкой было тяжело: очень она коптила, и в трех шагах уже ничего не было видно. Я собрала все огарыши свечей, из компрессной бумаги свернула трубочку, протянула толстую нитку и закрепила ее с одной стороны с помощью спички (поперек трубочки), растопила огарки свечей и залила во внутрь трубочки. Когда воск остыл, я вытащила свечку. Таких свечек получилось 5 – 6 штук, а может быть и больше. Мама похвалила меня за изобретательность.
Папы давно не было дома, и черные мысли лезли в голову. Мы с нетерпением ждали его прихода, но он не появлялся, зато, по его поручению, пришел Иван Семенович, Хабаров, его друг, и принес подарки: елку, маленький желтенький трехколесный велосипед, плюшевую, белую собачку в бархатном сером костюмчике с бантом на шее и кусок дуранды. Надо было видеть радость Юрочки: он еще не знал, что такое - елка, а вот собачке он очень обрадовался и воскликнул: «Вот этого я и хотела!» (он рос среди женщин, и все глаголы у него были женского рода). Я залезла на платяной шкаф, свалив предварительно с него чугунный утюг в ведро с водой, которое стояло на случай пожара, сняла ящик с елочными игрушками, и мы стали наряжать елку. Радости не было предела, когда среди бумажных гирлянд мы нашли засохшие от времени конфеты на ниточках, позолоченные грецкие орехи (они сморщились, высохли, но некоторые были еще съедобны). Вот было счастье! Получился настоящий праздник, мы ведь ни о чем не моли думать, только о еде. Нашлись и свечки, и подсвечники! Как мы могли забыть про такие богатства? До войны не было красивых электрических гирлянд, а в блокаду и электричества не было. Город погрузился в темноту, казался вымершим; о жизни напоминал метроном, гулкие ритмичные звуки которого слышны были почти в каждом доме.
В полночь прозвучал «Гимн Советского Союза», все встали и, молча, слушали поздравление И.В. Сталина: «Москва жива. Сталин в Кремле. Мы не сдадимся!». Потом прозвучали слова казахского поэта Джамбула Джабаева, обращенные к жителям блокадного Ленинграда: «Ленинградцы, дети мои! Ленинградцы, гордость моя!». Слова прозвучали с такой силой и любовью, что мама даже заплакала, а мы поняли, что люди всей страны думают о нас, разделяют наше горе, пишут для нас. Можно ли такое забыть? Этот Новый год был для нас незабываемым. Мы не спустились в бомбоубежище, не вышли на лестницу, даже мы, дети, понимали торжественность минут наступающего Нового года. И хотя, через некоторое время мы снова услышали хлопанье зениток, взрывы бомб и снарядов, мы верили, что победа будет за нами. Мы ждали весну, теперь уже скоро она придет! Ждали и боялись: по-прежнему бомбили, было голодно: мечтали только о еде, и холодно: сожгли все, что можно сжечь, чтобы хоть как-то согреться. Все время темно: и днем, и ночью. А еще нечистоты, крысы, грязь, и трупы, горы трупов. Все это могло оказаться источником инфекционных заболеваний. Мы старались реже выходить на улицу: только за продуктами и водой, боялись подхватить заразную болезнь, и не было сил от голода. Опасения оказались напрасными. Зима была затяжная и очень морозная, а с приходом весны, где-то в апреле месяце, отряды санитаров и бойцов медицинских служб начали убирать город. По словам милиционеров кое-где пустили трамваи. Но жить все еще было очень тяжело: люди ослабели от голода и холода и устали от обстрелов и бомбежек. Милиционеры немного помогали нашей семье. И ребятам из бомбоубежища, Если бы не они, возможно, мы умерли медленной смертью от голода.
В конце февраля, в день рождения Юрочки, ему исполнилось три года, пришел папа. Он похудел, слегка оброс, но по-прежнему был полон энергии и оптимизма. Юрочка сказал: «Наконец-то ты пришла!» Мы обрадовались его приходу, он всегда умел успокоить нас и вселить надежду. Папа принес лист дуранды, мы его почти тотчас сгрызли.
С приходом весны появились новые заботы: нужно подумать о следующих месяцах жизни. На берегах реки Карповки вскопали землю – небольшие участки. Копать было трудно, везде росли бурьян и чертополох, но справились и решили посадить картошку. Земля на берегах оказалась плодородной. Папа принес несколько картофелин, очистки от картофелин попросили в столовой, и разрезав все на части посадили в землю и стали ждать… Радости не было предела, когда появились первые всходы. Мы очень бережно окучили их, в конце июля месяца выросла темно-зеленая ботва, и картошка зацвела. Теперь важно сохранить ее. Постовые милиционеры, стоящие в воротах на входе во двор, согласились присматривать за картошкой, чтобы ее не вырыли раньше времени. Было у нас и еще одно дело: мы решили проведать, что делается в Ботаническом саду. Пролезли между прутьев ограды и оказались в саду. Он находился в запущенном состоянии, никаких признаков деятельности мы не заметили. Пробрались вглубь и увидели зенитки. Так вот откуда раздавались звуки выстрелов. Мы обнаружили огневую точку обстрела, это тайна, мы никому не должны говорить о том, что видели. Одновременно, мы гордились тем, что зенитки Ботанического сада защищают наш город. Не обнаружив себя, мы незаметно скрылись.
Обстрелы города продолжались. Один из снарядов попал в район Карповского моста, и осколок снаряда, пробив стекло, пролетел над головой, лежащей в постели, Нателлы Петровны. Подними она голову с подушки, и, кто знает, смерть настигла бы ее. К счастью, не судьба…
В августе месяце мы снова окучили нашу картошку, а в начале сентября, едва дождавшись, сняли урожай. Это была самая вкусная картошка, но ее мало досталось, поделили ее на всех жильцов дома.
1941-1942 год мы не учились. Первого сентября 1942 года возобновились школьные занятия. Ходить в школу было опасно, город все еще подвергался обстрелам. Но год, проведенный без занятий, так усилил желание учиться, что мы продолжали ходить, несмотря ни на что.
Для нашей семьи осень 1942 года была серьезным испытанием. Съели картошку, выращенную на берегах реки Карповки, почти не осталось продуктов, оставленных Лилечкиной бабушкой. Но, «мир не без добрых людей». Наша соседка по площадке - тетя Таня, пожалела нас и поделилась своими небольшими запасами продуктов.
В середине января 1943 года мы получили продукты, мало, но всё-таки. Увеличили нормы выдачи хлеба. Днем в доме милиции стали включать электричество, а часов в 5 – 6 вечера выключали. Появилась возможность читать книги и делать домашние задания. Вторично, прочитала книгу «Нелло и Патраш», которая произвела на меня огромное впечатление. Я очень сочувствовала Нелло, сравнивала его судьбу с нашей: герои книги тоже голодали. У нас была уверенность, надежда, что скоро худшие времена кончатся. У Нелло был талант художника, и он до последней минуты жизни тоже надеялся на лучшее. Когда он нашел кошелек с деньгами, то мог бы не отдавать их богачу. Но он отдал, потому что совесть не позволила ему присвоить чужие деньги. Я возненавидела богатых и черствых людей, их жадность. Эти деньги могли бы помочь дедушке, Нелло и Патрашу. Впервые задумалась о том, как я повела бы себя в подобной ситуации. При очередной встрече с папой я решила у него узнать, как надо поступать, если найдешь какую-нибудь ценность. Прошло время, и я задала ему этот вопрос, на что папа ответил так: «Деньги – это тля, которая разъедает душу человека, ограничивает его кругозор. Деньги не принесли бы герою книги счастья, так как совесть замучила бы его».
Для примера, рассказал случай из своей жизни. До войны он работал воспитателем в детском доме. Его кабинет находился на втором этаже. Мальчишки, без труда по водосточным трубам, преодолевали расстояние до второго этажа. Однажды, в детский дом прибыл беспризорник Миша Свердлин. Его привели в кабинет отца для заполнения анкеты. Отец поручил ему, после заполнения анкеты, закрыть двери кабинета, а затем уйти спать. Сам ушел, оставив свои часы на столе и забыв на ночь закрыть окно. Часы были дорогие с дарственной надписью. Когда отец утром, не обнаружив ключи, пришел в кабинет, то увидел там Мишу, дремавшего за столом. На вопрос: «Почему Вы не пошли спать?» Миша Свердлин ответил: «Я сторожил Ваши часы, если бы я ушел, их могли украсть, и вы подумали бы на меня». Отец оказал доверие беспризорнику, и он не только не сбежал из детского дома, но и не взял чужого.
18 января 1943 года войска Ленинградского фронта прорвали кольцо блокады. Милиционеры рассказывали, что это был героический прорыв, настоящий подвиг многих тысяч солдат и офицеров. А мы? Сидим, прячемся, а так хочется совершить подвиг. Я сочинила очередную сказку и рассказала ее милиционерам, они слушали внимательно. «Жила-была девочка, которая очень любила мечтать. Пока она была маленькая, и мечты у нее были коротенькие, маленькие. Но подрастала Анечка, так звали девочку, и мечты её становились всё больше и тоже - росли. Вышла Анечка на лужайку, присела на корточки на травку и увидела сразу целое царство: вот прыгает господин в зелёном фраке, ухаживает за девушкой, наверно балериной, в бархатной пачке сине-зеленого цвета, видно, что она очень нравится щёголю во фраке, а он ей нет. А вот тетушка Марьяша: толстенькая, кругленькая, в черном платочке и красном с черными точечками передничке, только он у нее почему-то на спине. Передвигается она медленно, видно, устала. Но как только Анечка приблизилась к ней, она распустила крылышки и полетела, вот тебе и уставшая тетушка! А это, что еще за чудище такое? Наверно, царедворец – главный охранник царя, и царевича. Он в коричневом, блестящем камзоле, слегка косолапит, и может устрашить любого: у него на носу большой рог, его трудно даже представить бегущим за нарушителем, он переваливается с трудом. А еще охранник! Но, что это? Вдруг, он легко расправил крылья, зарычал и полетел, даже щёголь в зелёном фраке испугался и бросился наутёк, перескакивая через травинки и забыв про красавицу в сине-зелёной пачке. И снова стихло, все занялись своим делом: муравьи что-то несут в муравейники, пчелки порхают с цветочка на цветок, а бабочки – капустницы в белых платьицах летают с одного места на другое, выбирают себе кавалеров и мечтают о свадьбе. «Вот бы мне научиться летать!» - подумала Анечка и вдруг полетела. «Теперь – то я найду своего любимого».
Анечка решила найти царевича. Летела она, летела и увидела на поляне, среди цветов и ягодных кустов домик, красивый такой, с разноцветными окошечками и хрустальным крылечком. Домик показался ей маленьким, едва ли в нем живет царевич, да еще со всей своей свитой. «Здесь и куклам не разместиться» - подумала Анечка. Но тогда, чей же он, кто в нём живет? Она приблизилась к нему, хрустальная дверца открылась, и Анечка оказалась во дворце. Первая комната была довольно большая, и девочка отметила, что в ней можно танцевать. Стены комнаты светились мерцающим зеленоватым огнем, хотя ни лампочек, ни свечей не было. Остановившись у входа и оглядевшись, она полетела дальше, и перед нею стали открываться все новые и новые двери. Все комнаты были различных тонов и излучали каждая свой свет. Неожиданно, перед ней появился прекрасный, стройный юноша, и со словами: «Я так долго ждал тебя», протянул Анечке руку и повел ее в банкетный зал. Там играла приглушенная музыка, стоял длинный стол, уставленный блюдами с яствами. Но больше всего удивило девочку то, что за столом оказались ее ближайшие подруги и друзья. При входе юноши – принца и Ани, как по мановению волшебной палочки, зажглись свечи, и все, сидящие за столом, вдруг зашумели, задвигались. Аня пошла к своим друзьям, оглянулась и не увидела прекрасного юношу. Куда же он исчез? По инерции, сделав еще шаг, она круто повернулась и бросилась искать его. Он шел навстречу ей, неся в руках огромную корзину роз. Встав на одно колено, юноша протянул ей розы и произнес: «Стань моей, Анечка!». Громко заиграла музыка, и Анечка - вся в белом, как бабочка, в ответном порыве, обняла, прижалась к принцу и расцеловала его». На этом сказка кончалась.
Кругом война: взрывы, голод. Милиционеры – молодые ребята, они, как все, хотели жить и быть счастливыми. Они устали от постоянного напряжения бессонных ночей. У них были родители, а может быть, и невесты. Они ждали их, писали им письма. И эта сказка, такая наивная, напомнила им о лучших днях довоенной жизни.
К весне жизнь становилась лучше: светило солнце, появилась трава, а с ней крапивные щи, лепешки из лебеды и дуранды. Крапиву, а потом и лебеду мы рвали в Ботаническом саду, снова побывав там. В этот раз мы обратили внимание на оранжереи. Они находились в плачевном состоянии: выбиты стекла, обрушены переплеты рам, некоторые растения померзли. По железным лесенкам я влезла на крышу оранжереи, здесь было небезопасно: ее покачивало, рамы трещали и стекла сыпались под ногами. Я поспешила спуститься.
Милиционеры приносили хорошие вести.
Прошел почти год, и 27 января 1944 года была снята блокада Ленинграда. «Теперь недалеко и до Победы!» - говорили все. Немцы отступали на всех фронтах. Жизнь начала налаживаться, снова увеличили нормы хлеба. Так мы прожили еще одну зиму.



Об окончании войны, о Победе я узнала 9 мая, выйдя на площадь Льва Толстого. Здесь собрались все люди, которые могли в этот момент двигаться: одни обнимались, плакали, другие смеялись, а третьи пытались разобрать, о чем говорили по репродуктору. Гул радостной толпы заглушал все. Вдруг, большинство, как будто, сорвалось с места, новый порыв и снова начали все обниматься, целоваться и кричать: «Победа! Победа! Ура! Мы победили!». Никто не хотел уходить, зазвучали и понеслись песни, и снова раздались крики радости: «Победа!». Вечером был салют. Синее небо вспыхнуло тысячью разноцветных ракет. Гремели пушки. И снова – крики: «Да здравствует Победа!». Если бы знали, как было трудно жить в блокаде! Мы так ждали победы! От радости я заплакала, и я была не одинока! Правильны слова песни: «Это радость со слезами на глазах!…».



Впереди: лето, встречи с друзьями,родственниками! Все окончательно возвращаются домой, в любимый Ленинград. Родственников у нас много: большинство молодые, энергичные люди, ведь моя бабушка, Раиса Васильевна, получила орден «Материнства». У неё во время войны было восемь детей: младший был Лёша, а самый старший – Николай Львович, он уже работал в городе Москве директором школы. Все они получили высшее образование.
В дальнейшем Леша защитил докторскую диссертацию при институте ЛЭТИ. Муж бабушки, Лев Николаевич Игрицкий, умер от туберкулеза лёгких, когда самому младшему сыну Лёше, было три года. Это было в годы революции. Возможно, было не совсем так, но бабушка и все остальные члены семьи не любили об этом говорить. Лев Николаевич Игрицкий был священником Воскресенской церкви в городе Брянске. Его мать – Юлия Асеани была похищена отцом дедушки из грузинской княжеской семьи, и об этом тоже старались не распространяться. Такие были времена. Дом и сад бабушки в Брянске полностью уничтожили, и ей ничего не оставалось, как, прихватив с собой двух младших сыновей, выехать из города. Приехала она к своим дочкам Мире Львовне Тереховой и Раисе Львовне Софроновой (моей маме) в Ленинград, и поселились они тогда на Васильевском острове.
Мама и тётя Мира (настоящее имя Миропия) были не только родными сёстрами, но и очень близкими людьми Их мужья, папа и дядя Володя были друзьями. В юности они почти одновременно ухаживали за сёстрами, женились и выехали из г.Брянска, чтобы получить высшее образование. Дядя Володя стал экономистом, а папа преподавателем литературы. Все праздники наши семьи отмечали вместе, а мы, их дети, готовы были общаться друг с другом, хоть каждый день. Помню, как мы прятали шубку и шапочку Нади, чтобы дядя Володя и тётя Мира не могли увезти её домой, как мы втроём засовывали в один валенок по одной ноге и так пытались бегать по коридору. Конечно, падали, барахтались, пытались снова встать на ноги, визгу, и смеху было много.
Вернулись домой тётя Мира и Наденька из эвакуации, бабушка и Лёша тоже. Получили письмо от Тиши. Он писал, что лежит в госпитале, на ожоговом отделении, и что его танк подорвался на мине. Тётя Саня (старшая сестра мамы) тоже получила письмо от командира танковой дивизии, в котором извещалось о смерти её сына - Лёвушки. Привожу содержание этого письма:
«Вам будет очень тяжело читать моё письмо. Знаю, что Ваше сердце наполнится горечью и слезой, но надо как-нибудь воздержаться и принять печальную весть и горе без слёз и больших рыданий. Слёзы не помогают, они ослабляют человека, за каждое горе матери, наша мать должна иметь лютую злобу и ненависть к проклятому немцу и работать, не жалея сил, для разгрома врага. Лева, Ваш сын, убит в танке.
Вот как это было.
В начале августа мы выехали на фронт… Дорогой, он заболел малярией, я хотел его где-нибудь оставить в лазарете, но он не захотел отставать от своей части и сказал, что поедет бить фашистов. Двадцатого августа он заявил, что здоров и пойдет в бой; в 11часов 15минут танк подбили, осколком Леву убило наповал. Его похоронили на опушке виноградного поля, у шоссейной дороги, в 10 километрах от города Каушаны. Вечная память вашему сыну».
Тетя Саня нашла могилу сына Левушки…
 







ШКОЛЬНЫЕ ГОДЫ
Сразу после окончания войны мой папа занялся диссертацией, а мама стала работать в школе, в начальных классах и занималась Юрочкой. Наташа и я учились, много читали и помогали маме растить нашего Юрочку. Мы отводили и приводили его из детского сада, читали ему книжки, гуляли с ним. Прочитали все книги, которые были у нас дома, авторов Дюма, Сервантеса, Жюль Верна.
После дня Победы весь народ страны, в едином порыве, взялся за восстановление нашей Родины, а ленинградцы - за восстановление своего города.
В первых числах сентября 1946 года меня и Наташу перевели из школы №70 в школу №63, находящуюся на углу Бармалеевой улицы и Большого проспекта. Школа снаружи и внутри выглядела очень неприглядно. Класс размещался на 4 этаже, отапливался большой печью, окна выходили на Большой проспект. В то время, в школах было раздельное обучение. В нашей школе учились одни девочки, а мальчики были определены в другую школу №69, и это было очень печально, так как без них учиться - было очень скучно.
Стала знакомиться с девочками и учителями. На мой вопрос: «Как зовут учительницу русского языка и литературы?». Без тени усмешки, девочки ответили: «Халдея Васильевна, проще – Халдейка». Когда мне понадобилось обратиться к учительнице, я, естественно, назвала ее: «Халдей Васильевна», чем вызвала взрыв смеха в классе, а на лице учительницы проступили красные пятна гнева. Я поняла, что сказала что-то не так, но отступать было некуда. Звали учительницу – Нина Васильевна. Она была тучная пожилая женщина, носила две пары очков, которые постоянно сдвигала: очевидно, для дальнозоркости и близорукости. Вела уроки она неинтересно, объяснения вела скрипучим, монотонным голосом. Почти аналогичная ситуация произошла и с другой учительницей. На мой вопрос: «Как зовут учительницу физики?», кто-то крикнул: «Варвару кошки съели, Варвары больше нет» В первый момент меня это удивило, но чего на свете не бывает! Когда на следующий урок вошла седая красивая подтянутая женщина, она мне сразу понравилась. После, я решила, что сама узнаю, как ее зовут. Она предложила написать контрольную работу. Я получила за нее: «1» с (-). Что обозначал (-)? Варвара Николаевна мою работу прокомментировала, сказав, что учениц с такими «ценными» знаниями, она раньше не встречала. Она резко спросила: «Где это, в какой школе дают такие редкие знания по данному предмету? А может и школа не причём, а виноваты «бараньи» мозги ученицы Софроновой?». Это было слишком!
По характеру я была вспыльчивой, эмоции сдерживать еще не умела, поэтому вскочила, громко хлопнула дверью и выбежала из класса, а потом и из школы. Вместе со мной получили оценки: «2» и «1» восемнадцать человек (в классе учились двадцать восемь человек), но этого я уже не слышала и не знала. Мне учительница разонравилась
По дороге домой я, упрямо, шептала: «Я докажу, докажу обязательно, что у меня не «бараньи» мозги».
Мама сразу заметила, что со мной что-то произошло, но она не стала расспрашивать, ждала, когда я расскажу все сама. Надо сказать, что с мамой у меня всегда были доверительные отношения, и я обо всем могла поделиться с ней. Она располагала к откровенности, и я замечала, что многие из моих подруг и соседей доверяли ей свои тайны.
Даже по прошествии стольких лет, я помню этот диалог. Естественно, пришлось доказывать, что «бараньи» мозги тут были вовсе не причем. Этим же вечером я, взяв работу, поехала к дяде Леше. Пришлось нам вместе решать все задачи из «Сборника задач по физике», и следующую работу я написала на «5». Это была победа! Вначале мне девочки из класса не очень понравились, но нужно учиться и учиться на «5». В перемену я продолжила знакомство с девочками и дала им понять, что имя «Халдейка» не звучит, и Варвара Николаевна жива, красива, но строга! С девчатами мы очень скоро подружились, а позже у меня появились и настоящие друзья.
В классе было много девочек, которые хорошо учились, пели и танцевали. Каждую перемену мы, закрыв двери изнутри на швабру, устраивали «кордебалет». Что мы только не исполняли: и русские, и украинские, и цыганские танцы! Переодевались, менялись одеждой. Скоро появился патефон, кто-то принес его из дома, и теперь мы танцевали: «танго», «фокстроты» и «вальсы». Открывали окна на Большой проспект, и музыка гремела, неслась на улицу. Иногда, увлекшись, мы забывали про уроки, и учителя не могли попасть в класс, не слышно было стука из-за громкой музыки. Учителя сердились и считали зачинщицей в этих шумных мероприятиях – меня.
Несмотря на танцы и другие развлечения, мы немного скучали без мальчиков, без общения с ними.
 









ШКОЛЬНЫЕ ДРУЗЬЯ
Папа работал в мужской школе № 210. Однажды он принес фотографию своего класса, где преподавал литературу и был классным руководителем. Выложил фотографию на свой письменный стол, а я стала рассматривать ее. За первой партой, на первой колонке сидел один юноша с умным и красивым лицом – Фима Каминер.
Он мне понравился, я даже почувствовала какое-то волнение, захотелось увидеть его. Спросила у папы: «Кто этот мальчик, как он учится?». Что я еще могла у него спросить? Как учится – главная характеристика для девочки в 16 – 17 лет. «Обычный троечник, ничего выдающегося» - ответил папа, небрежно.
Кончился учебный год, папа организовал выезд своего класса в посёлок Вырицу, на биостанцию, где студенты биологического факультета Педагогического института имени А.И. Герцена проводили свои эксперименты. Время было послевоенное, студенты еще не успели развернуться, и вместо них поехал базовый класс школы № 210, а вместе с ними и мы.
Приехали на вокзал, ребята уже ждали папу, среди них я сразу узнала Фиму. На карточке он выглядел менее красивым. Глаза у него большие, карие, живые, улыбающиеся. Что делать? Мне кажется, что я влюбилась в него сразу…
Приехали. Кругом запустение. Разместились. В лагере было всего шесть девочек: Ада Левитина, Люся и Женя Ганелины, Инна Петрова, я и Наташа. Второй раз я встретилась с Фимой на волейбольном поле. Он играл прекрасно, я была ему достойной соперницей, но все-таки играла значительно хуже его. Потом мы объединились и представляли серьезную угрозу для всех играющих, и … не только в волейболе. Играя в «Города», мы жульничали, как могли. Например, нужно было назвать город на букву «Я», весь запас названий городов на эту букву мы уже исчерпали. Тогда мы придумывали несуществующее название и безапелляционно уверяли, что такой город есть. Лева, товарищ Фимы, увлекался географией и знал много городов, пытался доказать, что такого названия нет, но мы упорно отстаивали свое мнение и выигрывали.
Нас часто посылали в лес за ягодами на кисели и компоты, и мы ходили всегда вчетвером: я и Фима, Наташа и Лева.
Фима нравился мне все больше. Я почти не ела конфеты, тайком от мамы относила ему, прятала под его подушку, чтобы никто не увидел и не узнал, как он мне нравится. Я узнала, что у Фимы нет мамы, она умерла от голода в годы блокады, старший брат – Миша служил на Дальнем Востоке, а папа ушел к другой женщине. В комнате коммунальной квартиры Фима жил один, отец ему материально помогал мало.
Однажды мы пошли всем лагерем в поход по реке Оредеж. Нашли очень красивое место: река, крутой песчаный берег, пахнет сосной. Расположились лагерем, развели костер, из брикетов сварили гречневую кашу, съели бутерброды. Отдохнули и пошли купаться. Река Оредеж, коварная, и в том месте, где мы остановились, был крутой обрыв, никто из ребят, сколько не ныряли, не могли достать дна. Но большинству этот обрыв не мешал, они легко преодолевали его вплавь. Через два метра оказывались на другой стороне, где было песчаное дно, и вода – по пояс. Все ребята из лагеря переплыли на другой берег, остались я и Ада. Я тоже легко могла доплыть до другого берега, но не хотела оставлять Аду, которая не умела плавать. Она просила не оставлять ее на этом берегу, и я решила рискнуть. Я объяснила, что она должна сильно оттолкнуться ногами и, сделав соответствующее движение руками, плыть, но ни в коем случае не хвататься в панике за меня. Сказала ей, что буду рядом и поддержу, когда станет необходимо. Раз, два и мы прыгнули. Расстояние было небольшое, и я, и Ада преодолели его. Теперь мы со всеми брызгались, плавали и некоторые ныряли. Затем постепенно стали перебираться обратно. Опять я и Ада остались одни. Сумели переплыть на этот берег, постараемся вернуться. В шаге от другого берега Ада пошла ко дну, забыла мои наставления и схватилась за меня, и мы обе пошли ко дну. Из последних сил я высунула голову из воды и крикнула: «Помогите!». Фима оказался поблизости и нас спас.
В этот же вечер мы решили провести конкурсный вечер «Песни». Мы разделились на группы. Каждая группа должна была сочинить песню или на основе другой придумать свои слова и спеть. Это был экспромт, к которому никто не готовился. Я и Фима, Наташа и Лева взяли за основу песню «Дождливым вечером…», переделали ее и спели. Первого места мы не заняли, но спели дружно, весело! И вдруг получила записку: «Раскрывает рыба рот, но не слышно, что поет!» А я то старалась петь громко! Обидно.
Лето близилось к концу. Мне было так грустно расставаться с Фимой и со всеми ребятами, что не выдержала и даже расплакалась, но так, чтобы никто не заметил.
Мы ведь так сдружились за лето. Я боялась даже подумать, что не
увижу Фиму в течение целого года. Утешил меня Лева. Он прислал мне записку, что хочет встретиться и дружить со мной, и предлагал место встречи: у Казанского собора, у памятника Кутузову, в шесть часов вечера 1 сентября. Первая записка – приглашение на свидание. Я спросила папу: «Как быть и что ответить?». Папа
посоветовал мне написать ему, примерно следующее: «Не возражаю встретиться, но не у Казанского собора, а у меня дома: на Карповке 5, первого сентября в шесть часов вечера».



Мы вернулись в Ленинград. Все мои мысливертелись вокруг Фимы. Я и раньше была рассеянная, а теперь просто стала «росомахой». Мне сшили шерстяной костюм, цвета «бордо», с длинным пиджачком, так несколько раз забывала одевать юбку. В этот же период времени я потеряла синий платочек с белым горошком, и все потому, что думала о Фиме.
И вдруг судьба сжалилась надо мной. В школе мальчиков организовали кружок «Бальных танцев», и я через папу решила записаться в него. Девочек в кружке явно не хватало. У меня нашлось время, чтобы раз в неделю, кажется в среду, ходить на танцы. После войны я перестала заниматься музыкой, лишних денег не было, да и занималась я «из-под палки». Танцы – другое дело! В кружке почти все ребята были из папиного класса, но я там не встретили Фиму! Одно я заметила, что, когда я приближалась к школе № 210, по волнению, откуда-то взявшемуся, по биению сердца, я точно знала, встречу его или нет. Кроме Фимы, я познакомилась с другими ребятами из его класса: Женей Дубровским, Колей Крыловым, Борей Лашковым Тёмой Досужевым и другими. Все ребята - весёлые, простые, с ними легко было общаться, и я подумала и решила познакомить мальчиков с моими подружками по классу: Майечкой, Симочкой, Милочкой и Инной. 30 сентября, в день моих именин, я через папу пригласила всех к себе в гости. Они охотно согласились. Мама позаботилась: напекла пирожков, организовала вкусный стол. И мальчики и девочки пришли такие нарядные, красивые и все такие разные!
Милочка – блондинка с вьющимися волосами – локонами и с очаровательными ямочками на щеках; глаза у нее карие, лукавые, обрамленные длинными, темными ресницами, носик слегка вздернутый – она так была хороша! Что сразу обратила на себя внимание.

Майечка тоже была очень хорошенькой. Черные, пышные, вьющиеся волосы оттеняли ее природный румянец и карие глаза с длинными, черными ресницами. Она пришла в коричневом костюме, розовой кофточке.
Инна была повыше нас всех, шатенка, с немного таинственными,огромными, серыми глазами, которые очень гармонировали с ее платьем серо-голубого цвета.
  Последней пришла Симочка, она, видно, решила всех нас поразить своей красотой. Черты лица у нее были классически правильные, волосы – длинные, черные, вьющиеся, заплетены в косы, которые подчеркивали стройность ее фигурки. Глаза – ярко синие с пушистыми черными ресницами.
Девочки ослепили мальчиков, они потеряли дар речи. Первым пришел в себя Боря Лашков, он пригласил Милу на вальс и этим разрядил несколько напряженную обстановку встречи, затем в танцы вступили Фима и я, Женя и Майечка, Инна и Тема Досужев, Коля и Симочка. Это был первый вальс с мальчиками, поэтому я до сих пор отчетливо помню всё. Вечер прошёл очень весело, девочки всем понравились, так как были не только очень хорошенькими, внешне, но и милыми весёлыми, заводными. После этого вечера мы стали встречаться на всех днях рождения, ходили вместе в театры, кино.
Однажды у Милочки заболело горло, и она сидела дома с диагнозом «ангина». Мы решили сходить к ней и проведать её. Шумной кампанией мы ввалились к ней домой. Когда мы пришли, Милочка- вся в слезах сидела и читала книгу «Отверженные» В. Гюго. Книжка, мокрая от слёз лежала у неё на коленях. Рядом стоял тазик, иногда, отрываясь от чтения, Мила полоскала над ним горло. «Ого!» - сказал Боря – «Ничего себе, половину тазика выплакала!». «Не слабо!» - поддержал его Фима. Сейчас, вспоминая эту ситуацию, я улыбаюсь, как сильно переживала Милочка горе героев книги. Вот также она относилась и к нашему, и чужому горю. У них в семье постоянно жили все, кто нуждался в их помощи: глухонемая девушка, племянник няни Фени – Ванечка, какая-то больная, пожилая женщина, приехавшая с Севера.
Милочка жила в дружной, интересной семье, в четырехкомнатной квартире. Одну комнату занимали тетя Милы, Маргарита Вячеславовна, со своей подругой Антониной Антоновной – врачом по профессии. Маргарита Вячеславовна в прошлом она была артисткой, все стены комнаты были увешаны афишами; говорили, что она, когда-то талантливо исполняла свои роли. Во второй комнате жила ее старшая сестра Людмила Вячеславовна, ее муж был видный ученый – химик, который очень увлекался своей работой. Он заболел белокровием, и эта болезнь явилась причиной его преждевременной смерти. Людмила Вячеславовна очень гордилась своим мужем, его достижениями в науке, смерть его, буквально, сломила ее. В третьей и четвертой комнатах жили родители Милы – Елена Вячеславовна и Макар Васильевич. Рядом с кухней находилась комнатка няни Фени, ее племянника и немой девушки. Вся семья поражала своим дружелюбием, добротой, гостеприимством… Милочка училась музыке, училась с удовольствием и довольно успешно: хорошо исполняла вальс Глиэра «Медный всадник», «Танец с саблями» Хачатуряна.
Однажды в школу пришла Рика Борисовна, мама Инны. Она попросила нас, чтобы мы по - чаще вовлекали Инну в наши школьные и комсомольские дела, я в ту пору была комсоргом класса, приход Рики Борисовны встревожил меня. Инна же была замкнутой и ничего не хотела рассказывать, на все мои вопросы она отвечала однозначно: «не знаю, ну откуда мне знать? Тогда я и Милочка решили наведаться к Инне в гости, встретила она нас очень хорошо. Из разговора мы поняли, что её мама обеспокоена тем, что при полном достатке в семье, Инну ничего не интересует, и она ничего не хочет. Мы решили, что очередной сбор нашей кампании мы проведём у Инны. Сначала мы стеснялись, боялись помешать: квартирка была маленькой, а народу было много: бабушка, дедушка, Инна, папа Инны и сама Рика Борисовна. Она работала музыкальным оформителем на киностудии Ленфильм. Семья была обеспеченная, благополучная. Теперь мы стали чаще собираться у неё всей компанией ребят. Встречали нас всегда хорошо. Рика Борисовна садилась за рояль и играла нам вальсы, танго фокстроты, а мы танцевали с мальчиками. Именно здесь появились первые привязанности, симпатии. Мальчики были замечательные: красивые, обаятельные, остроумные и воспитанные. Коля был очень стеснительный, сдержанный, немного скрытный. Женя, Боря и Фима были остроумны, рассказывали смешные анекдоты, забавные случаи из жизни, много смеялись, пели. Мы, девочки, по очереди влюблялись в наших мальчиков, вздыхали, когда долго их не видели, придумывали новый повод, чтобы снова встретиться. Среди девочек, наибольшим успехом пользовалась Милочка – добрый, светлый человек. Её ямочки на щёчках, милые, красивые и выразительные глаза покоряли всех. Мы часто собирались у нее, но всякий раз, когда мы собирались, все тётушки, покидали свои комнаты и присоединялись к нам. Ох, уж эти тётушки! Они садились в комнате, где мы танцевали, и не только наблюдали, но и активно вмешивались, делали нам замечания: «Не так положила руку, резче поверни в такт музыки голову и т.д. и т.п.» Возможно все замечания были очень даже правильными, но нас они раздражали. Милочка пожаловалась своей маме, сославшись на то, что мы стесняемся, и у нас пропадает желание танцевать. Она с нами согласилась, и уже в следующий раз тётушек в комнате не было.
А как хорошо она встречала нас! Угощала и даже учила танцевать вальс «Голубой Дунай» Штрауса, «Полонез» Огинского, показывала различные фокусы. Вскоре мы нашли общий язык и с тётушками, ведь они так любили Милочку, а за одно и нас!
Но, больше всего родные и друзья любили наш дом, двери нашей квартиры фактически не закрывались. Папа шутил, что когда-нибудь он повесит табличку: «Санитарный день». Школьные друзья: мои, Наташи и Юрочки, все находили здесь тепло, уют, Я и сегодня помню всех друзей сестры и брата, встречалась с ними неожиданно и в отсутствие Юры, ведь сразу после окончания института и своей свадьбы он был мобилизован и уехал в город Киев. Иногда, я удивлялась терпению мамы, как она не уставала от всех нас? Добрая, приветливая, она всегда с улыбкой встречала гостей, стараясь всех накормить или напоить чаем.
Все наши родственники: Леша, Тиша, дядя Володя, Юрочка и папа хорошо пели, а тетя Мира с Надюшей прекрасно играли на рояле, «Вечерний звон», «Ехали на тройке с бубенцами…», а позже и более современные песни: «Легко на сердце от песни веселой», «Шагай вперед, комсомольское племя».



Все девочки,мои подруги, были комсомолками, а я долго не вступала, считала, что ещё не готова. Однажды я наткнулась, на высказывание французского учёного Бортеле. Он утверждал, что без религии не может жить ни одно общество, ни один разумный человек: религия подсказывает ему, что надо делать, как делать, и в какой временной последовательности. Само слово « reliqio» указывает на связь человека с богом. Отсюда я сделала вывод: я - разумный человек, и именно сейчас мне подсказывает бог, что мне надо вступить в комсомол. В день приёма в комсомольскую организацию я нарядилась в свой костюмчик бордового цвета, несколько раз взглянула в зеркало, и, довольная собою, полетела на собрание. Каков же был ужас, когда я обнаружила, что на мне нет юбки. Костюмный жакет был длинным, а зеркало по пояс, я так торопилась, что и не заметила её отсутствия, но не бежать же обратно?! Выручила Милочка. Она отдала мне свою юбку, а сама накинула пальто. Всё обошлось. Недовольной осталась одна Лидия Михайловна, наша заведующая учебной частью, уж очень ей не хотелось видеть меня комсомолкой: во всех срывах уроков она винила только меня.
Но все девочки в классе любили меня и видели во мне настоящего лидера не на словах, а на деле. Во всех мероприятиях я принимала самое активное участие.
В доме 26/28 по Кировскому проспекту, в одном доме с Люсей Фомичевой, ученицей нашего класса, проживала семья, состоящая из трех человек: мамы и двух ее дочерей. Отец их не вернулся с войны, и семья очень бедствовала. Люся узнала о них случайно, встретившись на лестничной площадке. Обе девочки серьезно болели, и их мама выбивалась из сил, чтобы они поправились. Жизнь в Ленинграде была тяжелой, карточки еще не отменили, но появились магазины (особторги), где по дорогой цене можно было купить некоторые продукты питания. Собравшись всем классом, мы решили помочь семье с больными девочками, взять над ними шефство. Каждый принес, что мог. Я рассказала об этом дома, и мама стала давать мне деньги для больных девочек. Папа к этому времени защитил диссертацию, ему повысили зарплату, и наша семья стала жить лучше. Так, благодаря помощи девочек нашего класса, больные маленькие девочки стали заметно поправляться.
А вот свою подругу Валю Андрееву мы не доглядели. Валя жила вместе с мамой. Всегда весёлая жизнерадостная, она запомнилась нам своим дружелюбием и ещё тем, что очень хорошо исполняла шутливую песенку, начинавшуюся словами:
«Небо голубое, шаловливая волна,
время золотое, двадцать первая весна…»

За ее веселостью, оптимизмом мы, и не только мы, не поняли, что она серьезно больна. Спохватились тогда, когда Валя заболела воспалением легких и не пришла в школу. Мы пошли ее проведать и то, что мы увидели, потрясло и очень расстроило нас: Она лежала, лицо ее горело каким-то нездоровым румянцем, губы растрескались, а глаза: такие печальные, такие выразительные! Они, как будто, говорили: «Девочки, помогите мне, ведь мне так хочется жить!». На улице была весна, светило солнце. После нескольких недель болезни Валя умерла, и мы ее хоронили. Особенно тяжело было видеть, как переживала смерть Вали ее мама. Она все время рвалась к ней и кричала: «Возьми меня с собой, я не хочу жить, у меня никого не осталось. Возьми меня, доченька, не оставляй одну!». И мы, столько раз видевшие смерть, плакали, потому что знали: ничего не можем изменить, ничем не можем помочь. Мы все очень тяжело восприняли смерть Вали. Да, было о чём подумать!
Весну сменило лето, затем наступила осень. Жизнь шла своим чередом: учеба, дружеские встречи, кружки…
Накануне Нового 1947 года нас ожидал снова ещё один удар. Пришёл папа и сказал, что у Фимы несчастье – умер его отец. Это известие потрясло меня. Как же он теперь будет жить? Ведь у него нет денег. Средств к существованию, у него фактически, со смертью отца не будет. Кроме того, в его маленькой комнате холодно: зимой замерзала вода в стакане. Я быстро собралась и побежала к Милочке, прихватив кое-что с праздничного, новогоднего стола. Она тоже взяла со стола: мандарины, конфеты, пирожки, и вдвоем мы поспешили к моим подругам: Симе, Инне и Майечке, пришло время доказать, что мы – друзья, готовые придти на помощь.
Все вместе, с полной сумкой, мы пришли к Фиме. Соседи открыли дверь, но его не оказалось дома. Мы выложили продукты на стол, накрыли его, поставив тарелки и рюмки, и написали записку: «Фима, мы с тобой! С Новым годом!» и поставили свои подписи. Затем все пошли к Коле Крылову. Фима был там, мы присоединились к ним, поздравили с Новым годом, выразили свое соболезнование Фиме и отправились по домам. Нас ждали: ёлка, накрытые столы, родственники! Мы утешали себя мыслью: «Фима придёт домой – он будет с нами».
 







ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ
После новогодних праздников Фима стал чаще приходить к нам.
Мама старалась всегда накормить его, но Фима был гордым, он не любил, когда его жалели, и ни за что не садился за стол. Но я- то знала, как он голоден! Уговорить его мог только Юрочка, который учился в это время во втором классе. Юра просил Фиму сесть рядом с ним и рассказать, как прошёл очередной матч, кто выиграл, или ещё какую-нибудь занимательную историю из своей жизни, мама в это время ставила Фиме тарелку, и он съедал её содержимое, увлекшись рассказом. Мы много времени проводили вместе. Однажды он сказал мне: «Вера, давай поженимся!» Мы учились тогда в восьмом классе, и это предложение было несерьезным. Вскоре к Фиме приехал старший брат Миша, и он тоже стал приходить к нам в гости – теперь-то Фиме станет легче.
Я вступила в комсомольскую организацию, и сразу меня выбрали комсоргом класса.



Часто случается в жизни, что двум друзьям нравится одна девочка. Так получилось и у нас. Однажды на вечеринке приятель Фимы – Коля Крылов прислал мне записку со стихотворением А.С. Пушкина, адресованным Анне Керн.
«Я помню чудное мгновенье,
Передо мной явилась ты,
Как мимолетное виденье,
Как гений чистой красоты!»

Я мало похожа на «виденье», но моя душа не была чужда романтики и красоты, и, это послание сначала вызвало удивление, а потом меня охватило чувство огромной радости. Мне было приятно получить такое признание!
Ребята школы № 210 часто ходили в театр, и папа всегда брал меня
с собой. С некоторых пор, я заметила, что мое место всегда оказывалось рядом с Колей. Билеты в театр брали ребята и передавали через папу мне. Он к этому отношение не имел. Тогда, что это? Совпадение?! Нет, очевидно, старались ребята. Коля сидел рядом со мной и в течение всего спектакля молчал. Меня это утомляло и тяготило. В это же
время Фима встретил девушку Свету, с которой дружил в детском доме во время войны. Встретил и полюбил её по-настоящему. Фима со Светой, Миша и Коля приезжали к нам на дачу, которую мои родители снимали в Лисьем Носу. Там впервые я познакомилась со Светой, своей соперницей. Она мне понравилась: высокая, со светлыми волосами, заплетенными в косы, и красивыми голубыми глазами.
После окончания девятого класса я получила письмо на 12 листах от Коли, из которого узнала некоторые подробности его жизни. Я ответила ему и получила от него еще одно послание, которое начиналось так:
«Ревела буря, гром гремел, во мраке молнии блистали…,
А я бежал, летел, мечтал – в почтовом ящике письмо твое лежало… »

На этом переписка наша закончилась, и дружба прервалась. Коля перестал заходить к нам, да и к моим подругам тоже. Однажды мой папа встретил отца Коли Крылова. Папа Коли рассказал, что его сын влюбился в какую-то девицу Веру и до того увлекся ею, что забыл «всё на свете. Я запретил Коле встречаться с ней». «Ничего держится сынок» - подумал мой папа и ответил, что хорошо знает эту Веру и никаких глупостей с её стороны не может быть. «Откуда Вы её знаете?» - заинтересовался отец мальчика. «Она моя дочь» - ответил мой папа «Надо было видеть выражение его лица!» - смеялся он потом..
Фима стал реже появляться у нас. Я знала, что «старый друг - лучше новых двух». Вполне понимала и разделяла чувства Фимы, но, что делать с моими? Не могла найти себе место, приходила в отчаяние. Нет, я не ревновала, не желала Свете ничего плохого, но я все время думала о нём. Никому: ни родителям, ни подругам, не могла я доверить свою тайну. Ещё и Коля прекратил переписку.
На очередном вечере в своей школе он все время приглашал на танец «даму в красном», так окрестили мы девушку, танцевавшую с ним.
Наступил последний учебный год, мы усиленно занимались, особенно я, чтобы не думать о Фиме, не переживать: много читала книг, проводила дополнительные занятия с отстающими девочками по литературе, математике и физике. Мы с Милой купили абонементы в Капеллу, слушали классическую музыку композиторов: Баха, Бетховена, Моцарта и других. С Инной ходили в Инженерно-строительный институт, рисовали, так как решили поступать на архитектурное отделение этого института. Проверяла письменные работы мальчиков десятого класса, исправляла их ошибки. Думаю, что папа догадывался об этом, но никогда не делал мне замечаний.
Год назад в нашей школе организовали драматический кружок.
Мила, я и другие девочка заинтересовались и решили попробовать свои силы в сценическом искусстве. Вела кружок преподавательница из театрального института, а на наши выступления приходили строгие зрители – студенты из ее групп. Мы ставили отрывки из произведений: «Молодая гвардия», «Слуга двух господ», «Женитьба Бальзаминова», «Ревизор» и другие вещи. Во всех этих спектаклях я исполняла «мужские» роли. Мальчиков то не было! Играли успешно, нам даже советовали по окончании школы поступать в театральный институт. В десятом классе мы участвовали в спектакле «Женитьба Бальзаминова», мы решили пригласить и наших мальчиков. Старались очень: сами рисовали и делали декорации. Костюмы брали из театральной костюмерной. Я играла роль Бальзаминова, в рыжем парике, немыслимом фартуке башмачника я должна была перелезть через забор – скамейку, обтянутую материалом с нарисованными нами цветочками.
По сценарию - После неудачного знакомства с богатыми девицами Раисой и Анфисой, Бальзаминов, преследуемый братьями сестер, неуклюже перелезает через забор и попадает во двор, скучающей вдовы Домны Евстигнеевны (её роль исполняла Майя Смирнова). Майя стоит за сценой, смеётся до слёз, видя, как я лезу через забор, и не появляется на сцене. Ее выход, а она смеётся. Я вынуждена неоднократно показывать, что не могу преодолеть забор: то падаю, то спотыкаюсь, то снова падаю. В течение нескольких минут мне пришлось обыгрывать паузу, пока Майя, наконец, справившись с собой, вышла на сцену, и я с кувырком свалилась к ее ногам. Зал смеялся от души.
В этом году я и Милочка пристрастились к театру. Ходили, в основном, в Большой драматический театр им. Горького (БДТ). Покупали самые дешевые билеты на галёрку и смотрели всё подряд. Даже контролеры нас знали, и, когда освобождались места лучше наших, приглашали их занять. Мы, таким образом, просмотрели почти весь репертуар БДТ, знали всех выдающихся артистов: Медведева, Лебедева, Стрижельчика, Копеляна, Полицеймако, Ольхину, Кибардину.



Наступили выпускные экзамены. Мы все закончили учебу в школе по-разному. Золотую медаль я не получила, но в основном аттестат был отличный.
Мы с Инной на архитектурное отделение не поступили. Нам нужно было сдать черчение и рисунок. По черчению мы получили оценки «5», а по рисунку – «3». Нас уговаривали перейти на градостроительный факультет, но мы отказались.
Я подала свои документы в Электротехнический институт им. В.И. Ленина (ЛЭТИ), а Инна – в институт Киноинженеров. Мы выбрали свои дороги, и каждый пошёл своим путём. Закончились волнения, связанные с поступлением в Инженерно-строительный институт. «На архитектурное отделение не взяли, пусть им будет хуже, стану учиться на инженера-электрика в ЛЭТИ. Институт находится рядом с домом, ездить никуда не надо. Буду здесь дерзать, заниматься наукой» - решила я.
 










В ИНСТИТУТЕ
Первого сентября 1949 года я – студентка Энергетического факультета института ЛЭТИ. Сентябрь был наполнен обычными заботами всех студентов: знакомились с институтом, его аудиториями, лабораториями, достопримечательностями и, конечно, с преподавателями и однокурсниками. ЛЭТИ всё больше и больше нравился мне, у него своя история: в институте, в аудитории Воровского скрывался от преследования охранки В.И. Ленин, здесь работал изобретатель радио А.С. Попов.
В институте большое внимание уделялось спорту. Сразу, в первые месяцы учебы, все поступившие должны были сдать плавание. Оказалось, что не все студенты умеют плавать, а я считала, что вполне освоила этот вид спорта. Первым ко мне обратился Зовен Хачатурянц и попросил сдать плавание за него. Такую фамилию, как у него, может иметь и девушка. Оценив свои силы, я согласилась, значит: плыву за двоих. Затем ко мне подошел другой однокурсник, его фамилия – Агамянц. «Хорошо, поплыву за троих» - бездумно обещала я. «Чем дальше в лес, тем больше дров» - гласит пословица. Мне пришлось плыть стометровку за четверых. Четвертой стала Майя Кокоз. И вот мы в бассейне. Первого вызывают Агамянца, ныряю и плыву, второй идёт Кокоз, снова я в воде, и так четыре раза. Перед последним моим заплывом преподаватель физкультуры - Борис Ибрагимович Тамиров подошел ко мне и говорит: «Девушка, мне кажется, что Вы сегодня уже плавали и не один раз. Кроме Вас кто-нибудь еще плавает?» «Ну, что Вы!» - отвечаю я – «Вам показалось» и прыгаю в воду. Хорошо, что у меня это был последний заплыв, иначе бы пошла на дно бассейна. Не рассчитала свои силы, устала очень. Училась - с большим интересом, всё мне очень нравилось.
В первое время лекции читали непрерывно по три пары в день. Когда слушала внимательно, то всё становилось понятным, как отвлечешься – теряешь нить объяснения и перестаешь вникать в суть дела. Начались практические занятия по физике, химии и начертательной геометрии, которые еще больше увлекали и выполнялись с интересом. Технические предметы давались мне легко, и память не подводила. Труднее приходилось с иностранным языком. В школе я изучала немецкий язык, а в институте решила изучить английский. Преподавательницу английского языка Нину Николаевну моё произношение приводило в шоковое состояние. Как только я начинала читать, она говорила: «Только не читайте, Я не могу слышать Вашего произношения».
По результатам первой сессии отчислили 11человек, а я заработала стипендию, так - как всё сдала на оценки « 4и 5» За время экзаменов мы все очень сдружились и почувствовали, что мы – «группа».
 








ИНСТИТУТСКИЕ ДРУЗЬЯ
Начались каникулы, я увлеченно занялась спортом, но секцию себе еще не выбрала. Сначала предложили мне записаться секцию легкой атлетики, потом в лыжную секцию, Участвуя в соревнованиях, я завоевала 3 и 2 разряды соответственно, но ни лёгкой атлетикой, ни лыжами заниматься не захотела.
Мне очень повезло, я очень ценила дружбу, у меня всегда были хорошие подруги и друзья, которыми я очень гордилась. Вот и теперь, в
институте я подружилась с ребятами из своей же группы: с Шуриком Талабошем и Зовеном Хачатурянцем. Мы вместе проводили всё свободное от занятий время. Меня тянуло к ним, этим простым, сердечным, и остроумным ребятам. Из всех ребят самым интересным и умным я считала Шурика. Очень энергичный, живой по характеру, с лукавой улыбкой, он пользовался успехом у всех в группе, особенно у девочек. Приехал он из г. Саратова, где жил с мамой и где у него было много друзей. Характер у него был мягкий, покладистый, он готов был помогать всегда и всем: и в жизни, и в учёбе.
Не менее привлекательным был Саша Троепольский. Он был высокого роста, очень скромный, скрытный, с удивительно мягкой улыбкой. Говорили, что он вспыльчив и резок, но я таким его не знала и не разу не видела. Наоборот, по отношению ко мне и своим друзьям он всегда был добрым и щедрым. Он много помогал мне при написании диплома, сердился, когда я в чём-то не разбиралась, но ровно через минуту снова готов был
объяснять, пока не убеждался, что я во всём разобралась. Саша отличался некоторой рассеянностью. Рассказывали, что когда ребята в г. Кронштадте проходили военную практику, с Сашей случился примечательный случай, рассказывали о нём всегда со смехом. Вся группа маршем бодро шагала по одной из улиц Кронштадта. Впереди - фонарный столб. Все естественно, обходят его, а Саша…не заметил – и со всего маха врезался, набив огромную шишку, «чуть не сшиб столб»!
О том, что Саша - сын талантливейшего писателя Г. Троепольского, написавшего « Белый Бим - Чёрное ухо» я узнала на 4-ом курсе. Только очень добрый, искренний человек, глубоко чувствующий боль другого: человека или животного мог создать такое доброе и прекрасное произведение, Значительно позже, когда по своей работе я приезжала в г. Москву и останавливалась у Саши, я узнала, что и Саша очень талантлив, что у него очень широкий круг интересов:
Он - музыкант, игравший на аккордеоне, гитаре, флейте, увлекался фотографией, туризмом и даже участвовал в концертной деятельности, в организации, где он работал. Каждый мой приезд был праздником для меня и Саши, и каждый раз он всё больше и больше раскрывал свою душу, делился своими, трудностями и переживаниями, я отвечала ему тем же. Он был для меня настоящим сердечным другом. Саши уже нет, но есть его сын. Надеюсь, что он похож на своих папу и дедушку.
Ванечка Зыков пришел к нам в группу на второй курс, учился он очень хорошо, сразу подружился с Шуриком и Сашей. Он приехал из
деревни, говорили, что он впервые увидел паровоз, когда ехал поступать в институт. Среднего роста, сероглазый с вздернутым носиком и ямочками на щеках, он, несмотря на свою некоторую неуклюжесть, держался всегда уверенно, с достоинством. И мы, девочки, очень любили его за ум, добродушие и простоту. Ваня был очень
способным в области технических наук. Недаром, после окончания института его направили в город Ковров, Владимирской области, где он, немного проработав, получил должность заместителя директора по научной работе. Впоследствии, по своей работе я ездила в город Ковров и встречалась с ним и его семьёй, очень сердечными и добрыми людьми. Мой папа называл Ванечку маленьким Ломоносовым
В нашей группе ещё училась очень активная девочка – Лариса Тарасова. Она участвовала во всех мероприятиях и вдохновляла на них и нас.
Приехала Лариса из города Ставрополя. Простенькая девочка с двумя выбитыми передними зубами, в высоких сапогах и коротеньком пальто, на первых порах она выглядела простенькой, ничем не примечательной девочкой. За годы учёбы Лариса стала следить за собой: хорошо одеваться, и скоро из провинциалки превратилась в столичную девушку. Она обратила на себя внимание своей щедростью, доходящей до расточительности и, именно, благодаря ей, мы ездили за город, брали на прокат лодки, лыжи, устраивали вечеринки и обеды в общежитии. А вот училась Лариса неважно: или не хотела, или ленилась, а иногда пользовалась служебным положением своего отца – начальника КГБ Ставропольского края. Он любил и баловал свою дочь, и, конечно, жалел, что она росла без матери. Ребятам часто приходилось помогать ей по учебе. В начале из всех девочек группы я общалась с ней больше всего.
С детства я отличалась рассеянностью, всегда что-нибудь теряла, забывала. Папа говорил, что, если Веру оставить одну на неделю, то она потеряет всё и даже пианино. Оставляла включенными электроприборы, теряла тапочки и кофточки, в магазине забывала взять купленные продукты, а иногда и сдачу. В вестибюле института, одеваясь, я оставила портфель Ларисы, в котором находились большие деньги. Когда мы обе спохватились и вернулись в институт, то нам очень повезло: портфель стоял на том же самом месте, где я его оставила.
Лариса любила спорт: являлась главной болельщицей за футбольную команду и увлекалась баскетболом. Организуя соревнования по баскетболу между группами в институте, она и меня вовлекла в это мероприятие, так как девочек, умеющих играть, не хватало. Смешная получилась «картина». Ведь я впервые участвовала в баскетбольной команде. Меня проинструктировали: главное – завладеть мячом. Схватив мяч в руки, изо всех сил я бегала по полю, никому не отдавая его. Судьи свистели, болельщики тряслись от смеха, а я бегала, увёртывалась от нападающих, и не слышала, не обращала ни на кого внимания, стараясь обойти игроков и не отдать им мяч. Кажется - проиграли, но зачёт нам поставили, так как другие не смогли даже набрать команду. На соревнования по волейболу я попросилась сама, вспомнила, как я играла в пос. Вырица с Фимой. Здесь мы победили! На этом, думала я, моя спортивная карьера кончилась.
Я увлеклась Шуриком, почти забыла Фиму и Колю; к нему меня даже ревновал Зовен, это забавляло меня и почему-то мне очень нравилось. Мы были молоды, жизнерадостны, хотелось дружить и любить!
Ко мне домой, на Карповку, часто приходил еще один студент – Боря Новожилов. Он очень увлекался ездой на мотоцикле, гонял на нём, «сломя
голову». В результате получал травмы: и приходил к нам то с завязанной головой, то – с ногой; пропускал лекции и практические занятия и отставал немилосердно по успеваемости от остальных. Я, желая помочь Боре, выступила на собрании группы, рассказала, чем он увлекается и почему пропускает занятия. Было бурное обсуждение этой проблемы, и Боре установили сроки сдачи «хвостов». Он не справился с экзаменами, и его отчислили из института. Все последующие годы обучения я вспоминала Борю. Жалела, что проявила инициативу, и все узнали об его увлечении. Одно утешало, я не хотела подвести его. Как-то, когда я училась на втором, или третьем курсе, Боря пришел к нам домой со своей девушкой и рассказал, что снова поступил в институт, но всё равно, я себя не простила, считая, что была одной из виновниц его исключения.
Однажды меня поймали в коридоре и стали уговаривать выступить на соревновании по гимнастике, говорили, что в команде не хватает девочек и мое участие спасет команду от поражения. Я согласилась, но только при одном условии: «На всех снарядах я буду выступать последней, потому что упражнений не знала и к соревнованию не готовилась». Как же я удивилась, когда заняла третье место по институту и получила 3-ий разряд. Это решило мою судьбу в спорте: я стала заниматься в секции спортивной гимнастики, и для этого у меня было всё: и желание, и гибкость, и пластика и сила. Значит недаром, в нашем дворе, я висела на всех милицейских снарядах – пригодилось. Увлеклась гимнастикой я очень серьезно, как только кончались занятия, спешила в спортивный зал. Я легко выполняла все комбинации на снарядах, была достаточно координированной, но не доставало чистоты исполнения, что достигается годами тренировок.
Одновременно, я активно участвовала во всех мероприятиях группы: «Поехали на охоту?!» - «Поехали!», «Танцуем в общежитии?!» - «Танцуем!», «Едем в Ломоносов?!» - «Едем!». Очень нравились всем поездки: к Иде Смирновой в г. Ломоносов, на залив, ко мне на дачу, в Лисий Нос. Прятались от дождя под лодкой, объяснялись друг другу в лучших чувствах.
Студенческая жизнь захлестнула, закружила меня, появилось много друзей и из других групп. Вступила в общество ДОСАФ, мечтала прыгнуть с парашютом, но прыжки не состоялись из-за отсутствия самолета. Сейчас думаю, как хорошо, что не предоставили нам самолет.
Учиться мы старались и получали хорошие оценки. Собирались у меня дома. Иногда засиживались допоздна. Как и всем студентам, нам всегда не хватало одного дня, тогда занимались и ночью. Знали все слабые места каждого и помогали друг другу. Вот так и учились! Все вместе и дружно.
А как мы любили ходить на демонстрации! С удовольствием вспоминаю это время. Народу много, большинство: молодые с цветами, с шариками в окружении друзей. Идем, поем, приветствуем героев войны. Подкидывали их в воздух, поздравляли, вызывая улыбки у окружающих. Вечером собирались дома за столом, пели песни, танцевали, признавались в любви и дружбе.
 











СТУДЕНЧЕСКАЯ ЖИЗНЬ
После второго курса, летом 1951 года я поехала отдыхать к нашим родственникам в город Одессу. Этот город мне очень понравился: весь в зелени, с шумным базаром и веселым, со специфическим говорком, народом. Дача дяди Коли и тети Лены была расположена на скале, омываемой морем, в местечке с романтическим названием: Аркадия. Дядя Коля был военным подполковником, после войны он с женой поселились г.Тбилиси, а дачу имели под Одессой. Каждый день я вставала, рано, чтобы увидеть восход солнца. Он поражал меня своей красотой: сначала на горизонте розовело небо, затем появлялся, прямо из моря, шар – солнечное светло, которое озаряло поверхность моря непередаваемым цветом. Море рябилось, переливалось, вспыхивало искрами, а я ныряла в эту красоту, и счастливей меня не было человека на земле. Плавала до того момента, пока не появлялся дядя Коля. Тогда мы садились в лодку и выходили в море на ловлю бычков. ловилось их много, и мы быстро, за два часа, наполняли целую корзину. Появлялись чайки, они стремительно бросались к лодке, стараясь ухватить рыбешку из нашей корзины. Иногда им это удавалось. А мы, довольные уловом, скорее возвращались на дачу. Но не всегда море было спокойным, иногда картина менялась: черные тучи, бурлящие волны с белыми гребешками, но даже таким, оно было прекрасным. И в такую погоду я ныряла в море, хотя это было не совсем безопасно. После рыбалки мы шли: либо на пляж загорать и купаться, либо в город и на базар. Дядя Коля и я обязательно заходили в бильярдную. Одесситы – хитрый народ, давали возможность выиграть одну-две партии, дядя Коля входил в азарт, продолжал играть и проигрывал. Приходили домой без продуктов и без денег. На следующий день все повторялось сначала. Тетя Лена просила меня: «Верочка, не ходи с дядей в бильярдную, он всегда проигрывает!» Я решила поступить по-другому: «Выиграем партию и уходим».
У меня была запланирована поездка в город Сочи, и через 10 дней отдыха, купив билет на теплоход, я отправилась в этот город. Не я одна посетила Сочи и восхищалась его сказочной красотой: синее море, пурпурные канны, вечнозеленые кипарисы и пальмы, и на фоне этого – стройная архитектура Домов отдыха, пансионатов и санаториев, доступных и открытых для многих простых людей. Зачарованно осматривала город, любовалась, синеющей вдали, полосой гор и, сверкающими на солнце, снежными вершинами.
Меня встретили Мира Дерновская и Люся Озерова - девочки, с которыми я занималась гимнастикой в г. Ленинграде, и с которыми мы договорились вместе отдохнуть в Сочи. Они сняли комнату в некотором отдалении от города, ближе к морю. Началась наша жизнь в Сочи. Люся вскоре вернулась домой, и вместо неё приехала Майечка, моя школьная подружка. Примкнули к нам и молодые люди – Саша и Сеня из города Харькова. Саша был кладезем анекдотов буквально на каждый случай жизни. В жизни мы не смеялись столько, как в период пребывания в Сочи.
Сеня – молодой человек очень высокого роста (1 м 98см), когда мы впятером ходили обедать, то девушки, работавшие по ремонту на территории столовой, шутили: «Опять Он свой детский сад привел!». Мы, девочки, были невысокие, (около 1,5 метра ростом) Харьковские ребята оказались остроумными и очень веселыми, нам хорошо было с ними.
Время проводили очень интересно и с пользой: ходили в Самшитовую рощу, Красную поляну, посетили Хосту, Гагры. Поднимались в горы, смотрели водопады, купались, прыгали с волнорезов и ныряли с вышки. Незабываемая ночь в ресторане, в Гаграх: музыка и лунная дорожка в море. Купались ночью, брызги разлетались в лунном свете, как искры! Хотелось кричать от восторга. «О море в Гаграх! О пальмы в Гаграх!» Какой чудесный незабываемый отдых!
Возвращалась в Ленинград вместе с девочками. Мы, загоревшие, отдохнувшие, с новыми силами принимались за гимнастику и учебу.



На третьем курсе произошли события, которые предопределили мою дальнейшую жизнь.
Еще раньше, занимаясь в школе и сталкиваясь с трудными задачами по физике и математике, я обращалась за помощью к своему дяде Леше. Считала его образцом ученого, который разбирался во всем.
Теоретическая механика была для меня самым трудным предметом. Даже сопромат, после которого «можно жениться», давался мне легче. И я попросила Лешу помочь мне: мы встретились, разобрались, в разделе «динамика» перерешали задачи в гораздо большем объеме, чем полагалось, и я успокоилась.
На экзамен по механике студенты должны были принести тетради с решенными задачами. Экзамен – это лотерея, волнение за себя и других. Кто из нас этого не знает? Только тот, кто никогда не сдавал ни одного экзамена, а таких людей нет. Стоишь у двери, ждешь, нервничаешь… Выходит из аудитории студент, окружаем его с вопросами: «Ну, как ты, сдал?», «Все знал?», «Дополнительные вопросы задавали?», «Задачу решил?» и так далее. Наступила моя очередь. Вошла, взяла билет, вроде все знаю, и вдруг вопрос: «Где Ваша тетрадь с решенными задачами?». Воскликнув: «Ой, я забыла ее в коридоре, сейчас принесу!», выбегаю и ищу у окна. Тетради на месте не было, спросила всех, стоящих в коридоре, никто не брал. Гурий протянул мне свою. «Как утопающий хватается за соломинку», так я ее взяла. Профессор Холодняк взял тетрадь из моих рук и спросил: «Она, Ваша?» «Да» - ответила я. Последовали вопросы: «А разве, Вы были отстающей?», «Вы ходили на дополнительные занятия?» В ответ: «Нет! Честное слово, она – моя». На вопрос: «Тогда, почему преподаватель поставил в ней свои подписи?», ответить не смогла. Все, кто не успевал, посещали дополнительные занятия, и преподаватель практики расписывался в тетради после их проведения. Я этого не знала, и Гурий в спешке не вспомнил, но все-таки я была ему благодарна, ведь он хотел помочь мне. Пришлось положить билет и выйти из аудитории. Меня не волновала «двойка» и отсутствие стипендии, меня больше всего «убивала» мысль, что кто-то без спроса воспользовался моим трудом, тот с кем я занималась, кто хорошо знал, что в моей тетради все задачи решены. «Кто мог так поступить?» - я думала всю сессию и, кажется, вычислила этого человека, но «не пойман, не вор». Пожалуй, это первое мое разочарование в жизни и в людях! Было очень стыдно за свое «честное слово», данное сгоряча.
После третьего курса на нашем факультете произошла реорганизация, каждый студент определился по специальности. Я осталась в группе №942 на специальности: «Следящие системы».
Я по-прежнему занималась гимнастикой и на соревнованиях на первенство ВУЗов заработала первый разряд, Продолжала дружить со всеми ребятами из общежития, мы ходили в кинотеатры, на стадионы, болели за футбольную команду «Зенит». Я с удовольствием в гостях ела суп с макаронами, который готовил Ванечка.



Летом мы должны были поехать в строительный отряд, в окрестность города Выборга. Стоя в очереди за стипендией, я познакомилась с юношей, скорее даже мальчиком – Юрочкой Озеровым. Разговорились, оказалось: что он тоже едет в этот стройотряд, и ещё я узнала, что он волейболист второго разряда. Меня это очень обрадовало: в свободное время будем играть в волейбол. Руководителем отряда назначили Толю Манюшко. Толю мы знали ещё на факультете – очень положительный юноша, серьезный, отличник, на курс старше нас, но организаторских способностей он не имел никаких. С самого начала нам (всем из стройотряда) дали самую низкооплачиваемую работу, например: прополку грядок, сбор сельскохозяйственных культур. Почти ничего не платили, кормили тоже из рук вон плохо, ребята постарше голодали и некоторые даже собирались вернуться домой. Наконец, нам предложили работу с хорошим заработком: покрывать слоем гудрона стены коровника для двух человек, и еще - тяжелую и пыльную: разбирать и обрабатывать кирпичи финских фермерских домиков, разрушенных войной, для целой бригады. Исполнителей на первую работу решили разыграть «морским счетом». Вика Добровольская сама решила участвовать в этой работе, а на меня выпал жребий. (Счастье?) В девять часов утра мы пришли к коровнику, нам дали два ведра гудрона, и мы приступили к покрытию стойл. Мы очень старались: макали тряпки в гудрон, брызги летели во все стороны, но производительность была такой низкой, а нам так хотелось заработать больше денег для отряда! Вот тогда – то мы и решили, связать веники и, опуская их в ведро, ими мазать стены. Работа пошла быстрее, но от веников тоже летели брызги! И, когда нас позвали на обед, мы поняли, что стали пятнистыми, как леопарды. Пошли мыться, но пятна от гудрона водой не отмывались. Кто-то предложил, а потом и принес солярку из, поблизости находящегося, трактора. Не знаю, солярка или вода подействовали на черные пятна, только они исчезли, но кожа стала светло-коричневая и с водными пузырями. При последующем смывании водой в реке, Вика упала в воду, очевидно на мгновение, потеряв сознание но сильные мальчишеские руки. Быстро подхватили и вытащили её из воды. Я входила в воду более осторожно, но результат был похожим: я не упала в обморок, но вышла вся в водных пузырях и, слегка покачиваясь. Мы измерили температуру, она оказалась - близкой к 41;С. Нас положили на телегу и повезли в медсанчасть. Вот тут- то и началась «сказка».
Сколько мы ехали, сказать трудно, но, наконец – то прибыли. В медсанчасти фельдшер, осмотрев нас, сказал: «У них 45% кожи рук обожжено, температура под 41 градусов не исключено, что к вечеру они помрут, а я – отвечай. Везите их в другую больницу». В следующем медицинском пункте, куда нас привезли, нас смазали вазелином, но лечить отказались опять - таки, боясь ответственности, и направили в город. Пока нас возили, мы поняли, что всё бесполезно – показатели превыше всего! И мы отказались ехать дальше и решили вернуться обратно в стройотряд. До места добрались поздно вечером, нас трясло, как в лихорадке. Спать или просто лежать мы не могли, жгло все тело. Ночью, когда весь лагерь погрузился в сон, мы, накинув белые простыни, бродили по территории, считали звезды, загадывали желания, если они «падали». Так прошла ночь. Следующее утро порадовало тем, что у нас снизилась температура, и боль отступила, или мы просто привыкли к ней. Прошло два или три дня, и мы почувствовали себя намного лучше, а еще через пару дней, попросили включить нас в бригаду Юры Озерова, на работу по обработке кирпичей.
Финская война оставила множество разрушенных хуторов, сохранились лишь развалины домов, окруженные садами с фруктовыми деревьями и цветами.
Под ударами лома по кирпичной кладке, кирпичи падали, вздымая в воздух известковую пыль, осколки. Вика, как и большинство в бригаде, взялась очищать с помощью топорика кирпичи от налипшего и засохшего на них цемента, а мне поручили вручную относить их в кладку. Работа была тяжёлой, обожженные руки еще болели, кожа с них сползала клочьями, кое-где мокла. Бригада работала без перерыва на обед, и я сильно уставала. Когда по ночам, я стала вскакивать и кричать: «Падает! Падает!» и будить всех находящихся в комнате, девочки и я возмутились и сказали, что без отдыха нельзя, а я заявила, что больше работать без перерыва не могу. Стали работать с перерывом. Разрушая разбитые в финской войне фермерские домики, с уютными, красивыми, ухоженными, фруктовыми садами, я всё больше убеждалась, что война - это разрушение, насилие, зло, недостойное человека и с сочувствием относилась к тем, кто вынужден был покинуть свои родные места, спасая свою жизнь. Работая всё время вместе с Юрой и другими ребятами, мы всё лучше узнавали друг
друга. Кто-то стал нравиться больше, кто-то меньше. Юра и я понравились друг другу и стали больше общаться: вместе ходили на работу, в свободное время играли в волейбол. Юра был серьёзный, добрый юноша с приятной внешностью, но младше меня по возрасту. После ужина мы встречались с ним и шли провожать поезда: взбирались на насыпь, собирали цветы и махали ими вслед уходящим поездам. Скоро я заметила, что другие девочки заметили его особое отношение ко мне, и стали слегка подтрунивать, подсмеиваться надо мной. Мне это очень не нравилось. Я и сама чувствовала, что, Юра очень симпатизирует мне, но в городе был Шурик, и я дружила с ним и, он тоже очень мне нравился.



Кончилось лето, мы отправились в обратный путь, в Ленинград.
Там меня ждала любимая гимнастика, ребята из общежития и Шурик.
Юра стал часто заходить ко мне домой в городе. Придет, меня дома нет: я - на тренировке по гимнастике, мама накормит его, и он остается ждать меня, читая книги, которых у нас было достаточно много. Я буквально приползала с тренировки, с трудом добиралась до кровати, ложилась спать, и никакие силы не могли меня поднять. Мама надо мной подтрунивала: «Вера! Юра пришел, а ты укладываешься спать». «Пусть почитает литературу» - отвечала я. Спустя час, она будила меня снова словами: «Юрочка, такой хороший, а ты заставляешь его ждать». Напрасные усилия! Сквозь сон, повторяю: «Да, очень хороший, но пусть он ещё почитает литературу». Однажды Юра сказал, что прочитал все книги в нашей домашней библиотеке. Мне пришлось подумать: чем же его занять дальше? Выход нашелся сам.
Наш тренер – Виктор Павлович Шкляр, проводя занятия, обратил внимание на мой сильный толчок ногами, и, очевидно, задумал использовать его при выполнении какой-то комбинации на снаряде. Поставили высокий «козел», и мы стали прыгать через него. При прыжке я так сильно оттолкнулась ногами, что не достала до «козла» руками и полетела вниз головой на «мат». Виктор Павлович поймал меня за левую руку, и она оказалась вывихнутой (хорошо, что не голова). Вывих был сильный. Помню, как я произнесла фразу: «Была рука, и нет руки», в таком неестественном положении, я ее увидела после неудачного приземления. Виктор Павлович быстро дёрнул мою руку и поставил её на место. Потом кто-то принес снег, сделал тугую повязку, кто-то проводил домой. Все это произошло, как в забытьи. Ночью поднялась температура, сильно болела рука, она распухла и посинела.
В это время мы должны были выполнять курсовой проект, какой уже не помню, кажется по электрическим машинам. Вот и нашлось дело для Юры. Он полностью разработал и оформил мой проект, сделал все чертежи к нему, и я подошла к весенней сессии «без хвостов».
Сдавая зачет по электротехнике, профессор Башарин так прокомментировал мое выступление: «Вы, Софронова, в электротехнике, как и в гимнастике, комбинации решаете легко и просто, но не оттягиваете носочки» и поставил мне «4».
 








СМЕРТЬ СТАЛИНА
Наступил март месяц 1953 года. Кончились зимние морозы, но весеннего тепла еще не было. О смерти И.В. Сталина, 6 марта, я узнала неожиданно. Ехала в автобусе и вдруг, при подъезде к площади Льва Толстого, он остановился. Вышел водитель и дрогнувшим голосом сказал: «Дальше не поедем». Голос водителя прозвучал необычно, все молча переглянулись, а водитель тихо добавил: «Сталин умер». Все вышли из автобуса… На площади уже толпился народ. Небо было темным, тучи закрывали солнце. Громко звучал репродуктор: передавали сообщение о смерти вождя советского народа, потом заиграла траурная музыка. Люди притихли, изредка слышались отдельные всхлипывания. Это было горе… народное горе. Музыка продолжала звучать… Потрясенная увиденным и услышанным, я пошла в институт. Около него встретила Ларису Тарасову. Поздоровавшись, она отрывисто произнесла: «Я еду на похороны Сталина!» У меня впервые возникло чувство зависти. Мы считали вождя - победителем в Великой Отечественной войне, и мне так же, как и Ларисе, хотелось проститься с ним. Увы, мне это было недоступно.
Позже мы узнали, как тяжело проходили похороны, сколько людей приехало на проводы Сталина. Добирались на крышах поездов, вагоны не вмещали такого огромного количества людей. Многие погибли, об этом сообщали по радио. Народ любил своего вождя и достойно провожал его в последний путь.
Вернулась Лариса, полная впечатлений, уставшая, но гордая тем, что присутствовала в похоронной процессии. Она была не простая девушка. Лариса не имела врагов или недоброжелателей, она умела со всеми ладить, за что ей многие симпатизировали. Мне это откровенно не нравилось. Человек не может быть хорошим, если у него нет врагов, он либо неискренен, либо равнодушен – это мое убеждение. Обязательно, кто-то должен больше нравиться, кто-то – меньше.
Подлец, предатель, лжец не может вызывать симпатий, и не надо относиться к нему, как к другу, как к хорошему доброму человеку, но так думала я, многие другие думали, очевидно, иначе.
1 мая прошел не очень радостно. Каждый год с поздравлением выступал И.В. Сталин. Люди всегда ждали его выступления, которое кончалось обещанием: повысить зарплату, или снизить цены на продукты, или пустить в действие какой-либо объект. Эти обещания всегда выполнялись, народ бесконечно верил и знал: «Сталин сказал, значит так и будет!».
 









ПОДРУГИ
Четвертый курс был решающим во всей моей жизни. Теперь мы учились в разных группах, по своим специальностям, которые каждый выбрал сам.
Совершенно неожиданно ко мне подошла Лариса. «Вера, мне очень нравится Шурик Талабош» - сказала она. «Ну, и что?» - спросила я. «Как что? Я его люблю!» - почти с возмущением, продолжила Лариса – «У тебя и без него много мальчиков, которые тебе симпатизируют, а я люблю только Шурика» И мне кажется, что ты его не очень-то любишь, он подарил тебе свою фотокарточку, отдай мне ее». «Подожди, Лариса. Как это ты решаешь: люблю я его или нет, и почему я должна отдать тебе его фотографию? Мне тоже нравится Шурик, я тоже его люблю, и от него зависит, как сложатся наши отношения» - ответила ей я. Она не унималась: «Советую тебе подумать на эту тему, а иначе у тебя могут возникнуть большие неприятности. Все равно Шурик будет мой». Этот разговор вызвал у меня бурю вопросов и тяжелые раздумья. Очень хотелось знать: Сама Лариса так решила, или Шурик тоже? Скоро я получила ответ на этот вопрос…
К экзаменам я готовилась с подругами: Женей Калининой и Лилей
Воробейчик, дома у Жени. Ее папа работал врачом, младшая сестра Надежда училась в школе, мамы не было, она умерла от рака легких. Обычно мы располагались в уютной комнате Жени, на кровати, брали лекции и старались разобраться в них. Попутно, решались и другие наболевшие вопросы, которые волновали нас в те годы. Женю волновала проблема: как относится к ней Миша Махнер?
В своей любви к ней признался Виталий Кремков. Он так и сказал: «Никому тебя не отдам!» А его слова стоили многого. Виталий славился своими «подвигами», в прошлом - поговаривали даже, что он был судим. При более близком знакомстве он казался много старше нас, видевшим в своей жизни много такого, о чем не хотел вспоминать. Несмотря на прошлое, Виталий был очень интересным человеком. Внешность его притягивала к себе: волевое, мужественное лицо, красивые серые глаза, шрам на лбу, подчеркивающий смелость, его неустрашимость. В то время для него существовала только одна девушка – Женя. Когда они брали гитары и пели, никто не мог сравниться с ними: у Жени – мягкий, лиричный голос, идущий из самой души, а у Виталика – тенор, негромкий, но такой выразительный!, что слезы, того и гляди, брызнут из глаз. Слушать их без слез было почти невозможно, так же, как нельзя передать словами всё очарование их дуэта, к сожалению, такого недолгого. Они рано ушли из жизни: Виталий погиб в командировке, а Женя унаследовала болезнь мамы и умерла от рака легких. Мужеству Жени поражались даже, лечащие ее врачи. После вскрытия они удивлялись, как она могла так долго терпеть такие боли, да ещё и работать?! Это произошло после окончания института.
Женя, пожалуй, больше любила Мишу, который подавал признаки предпочтения ей, но любви большой не проявлял; во всяком случае, мы, ее ближайшие подруги, особых чувств к ней с его стороны не наблюдали.
Там же, во время подготовки к экзаменам, у Жени, мы решили и дали клятву друг другу: выйти замуж в одно время, и свадьбу устроить за одним столом, и, отмечая торжественный день каждый год, обязательно вспоминать всех, никогда не забывать, чтобы с нами не случилось. Однако последующие события резко повернули наши намерения и судьбы.
После разговора Ларисы о Шурике я поняла, что мои отношения с ним как-то изменились. Я узнала, что он поменял фамилию, стал Дерюгиным. Шурик сам недоумевал, почему мама его попросила это сделать, но с фамилией Талабош было покончено. К этому времени я узнала, что он встречается с Ларисой. Позже они поженились, и у них родилась дочка – Танечка. Я ходила к ним в общежитие, Танечка спала на двух стульях, такая маленькая, худенькая, рыженькая; и мне стало ясно, что Шурик ушёл из моей жизни навсегда без всяких объяснений. Я тяжело переживала «измену» Шурика, но вида старалась не показывать. Утешение находила только в гимнастике, но судьба не очень щадила меня.
Меня ожидал еще один удар. После вывиха руки, когда я пришла в зал, то попала в такую обстановку: никто меня не заметил, не подошел, не поинтересовался моим здоровьем. Все увлеченно занимались на снарядах, объясняли, показывали, как сделать тот или иной элемент. На какое-то время, вышедшая из строя, я стала им неинтересна. Вот тогда я поняла: «Жизнь – жестокая штука: когда человек нужен, то с ним считаются, окружают вниманием и заботой. Увы, незаменимых - нет!» Несмотря на то, что я довольно быстро вошла в спортивную форму, тренировалась и даже подтвердила первый разряд, я не смогла забыть такого безразличия. Теперь ко мне вернулось увлечение театром и балетом, а гимнастика отодвинулась на второй план. В это время на сценах театров ставили балеты: «Сольвейг», «Лебединое озеро», «Золушка» и оперы: «Князь Игорь», «Хованщина», «Иван Сусанин», «Травиата». Они учили верности в любви, были хорошо поставлены, прекрасны по музыке, и по идеям, заложенным в них. Ходила я вместе с Юрой Озеровым, пересмотрели и прослушали все эти постановки. Юра жил с мамой, его папа ушел к другой женщине (позже я познакомилась с нею) Юре и маме приходилось трудно, и я старалась не пользоваться деньгами из их скудного семейного бюджета, все билеты покупала сама. Моей маме очень нравился Юрочка, она поощряла мою дружбу с ним и всегда с удовольствием давала мне деньги на театр. Она удивлялась его настойчивости, терпению и любви ко мне. «Другой, давно хлопнул бы дверью и перестал бывать у нас. Это надо! Он – на порог, а она – спать, а Юра всё ждёт!» – говорила мама. На что, я отвечала: «Ты его любишь, и люби, а я в своих чувствах разберусь сама. Нравлюсь ему – пусть ждет».



Неважными были дела и у Наташи, но она была скрытной, а просто чувствовала, что – то не так.
Постоянно быть счастливой невозможно. Вот и в моей жизни наступила чёрная полоса. Чтобы отвлечься от мрачных мыслей, я и Наташа решили по путевкам поехать по Военно-грузинской дороге, предварительно, заехав в город Тбилиси, где нас ждали наши родственники дядя Коля и тетя Лена. Дядя Коля хорошо знал Тбилиси и показал нам самые интересные места, связанные с пребыванием А.С. Грибоедова, могилу его жены Нины Чавчевадзе, могилу матери И.В. Сталина, старый и новый город. Тбилиси – очень красивый город и довольно своеобразный. В нем гармонично сочетаются: старые, древние постройки с вполне современными, многоэтажными домами; много зелени - парки и сады, красивые и широкие мосты через реку Куру. На вершине горы Митацминда, возвышающейся над городом, расположен фуникулер – канатная железная дорога. Достопримечательностью Тбилиси были и знаменитые серные бани.
Однако, нужно быть осторожными: грузины – мужчины очень любят русских женщин, об этом нас предупредил дядя Коля, и нам его предостережение пригодилось, но не в этот раз.
После г. Тбилиси мы прибыли г.Владикавказ, откуда начиналась Военно-грузинская дорога. Кто путешествовал по Военно-грузинской дороге, тот знает, что это поездка в сказочно- прекрасную горную страну, «где ленты гор и гладь озер чудес полны». Не стану описывать те места, где проходил наш путь, расскажу о том, что произвело на меня неизгладимое впечатление.
Наша группа состояла из тридцати молодых, жизнерадостных и энергичных людей, заинтересованных в том, чтобы весело провести время «на людей посмотреть и себя показать».
Первая остановка – горный посёлок «Казбеги». Яркое солнце, синее небо и снежные вершины, я раньше ничего подобного не видела. Жара больше 250С, и снег – белый, ослепительно белый. Вместе с проводником нам удалось подняться на высоту около 2000 метров. Невольно вспомнились слова Пушкина:
«Кавказ подо мною.
Один в вышине,
Стою над снегами у края стремнины,
Орел, с отдаленной поднявшись вершины,
Парит неподвижно со мной наравне!»

Чувство свободы охватывает нас. Кажется: взмахнешь крыльями и полетишь туда, «где гуляет лишь ветер да я». Впечатление не забываемое!
Переезд до Пассанаури осуществляется автобусом по горной дороге. – Водители - грузины, не знают страха: машины в их руках мчатся с невероятной скоростью, лихо - можно себе представить, сколько страху мы натерпелись: то пропасть справа то слева и вот, мы уже летим в неё, но водитель во – время отворачивает автобус от пропасти, и мы облегчённо вздыхаем; или огромная скала нависла над дорогой, и она того – гляди, оторвётся и рухнет, начнётся обвал, сначала полетят камни, а за ними обрушится снег. Но ничего подобного не случилось, и мы благополучно добрались до Пассанаури.
Пассанаури – это большой цветущий сад, расположенный среди гор. Воздух насыщен ароматом цветущих садов. Было душновато, земля как будто отдавала тепло ушедшего дня. Решили не спать, и вышли прогуляться почти всей группой. Южные ночи – темные, не то, что в Ленинграде. Высоко, в иссиня-черном небе мерцали яркие звезды. Медленно, сияя голубоватым светом, среди облаков плыла луна. Вдруг кто-то из нас услышали звуки пения, прислушались - мужские голоса. Мы решили пойти посмотреть и увидели группу поющих мужчин. Они стояли полукругом, обнявшись, и мерно покачивались в такт песни. Было что-то завораживающее в их пении, и мы невольно остановились и стали слушать. Слов мы, конечно, не разбирали, пели они на своем родном языке, но само исполнение было прекрасным. Мелодичные, красивые, сильные голоса наполняли ночь чарующими звуками, проникающими в душу и наши сердца. Никогда: ни раньше, ни позднее, мы не слышали подобного звучания. Песня буквально заворожила нас! Нам не хотелось спать и мы, с трудом находя тропы, пошли в горы.
Другим ярким впечатлением для меня была остановка в Тбилиси. На окраине города располагалось много небольших домиков, прилепившихся к скале, как птичьи гнезда – это был старый город с террасами, лесенками, но не это поразило наше воображение, интересны традиции грузин, удивительны люди в горах!
Мы, туристы, поднялись на фуникулере в городской сад, там же был и летний ресторан. Договорились, что каждые два человека купят бутылочку кавказского вина и угостят всех остальных. Все грузинские вина продавались под номерами. Заняли столик, на закуску взяли блюдо «сулугуни», стали пробовать. Выпив несколько рюмок, слегка захмелев, пошли танцевать. Все развеселились, вино кружило голову, играла музыка. Когда музыка прервалась, мы, кончив танцевать, подошли к столику, продолжить дегустацию, и не узнали его. Он был заставлен новыми бутылками вин, фруктами, всевозможными грузинскими деликатесами. В недоумении, позвали официанта. Он кивнул в сторону другого стола, за которым сидели почтенные, седовласые грузины: все в белых, безупречно отутюженных, красивых костюмах. Мы повернули головы в их сторону. На мужественных, загорелых лицах появились улыбки; на русском языке они приветствовали нас и с широким жестом произнесли фразу: «От нашего стола – вашему столу». Мы раздвинули столы и пригласили их присоединиться к нам. А когда они узнали, что мы из Ленинграда, их лица просияли еще больше. Грузины умеют говорить тосты, и одним из первых – произнесен был тост «за ленинградцев, выстоявших и победивших»… Потом прозвучали ответные тосты: пили «За Родину, За Победу! За Грузию! За Сталина!» Нас удивляла щедрость грузин, доброжелательность и молодость их седин. Почти все они прекрасно танцевали.
В Сухуми мы побывали в питомнике обезьян: огромные, в человеческий рост, орангутанги, шимпанзе, гориллы поразили наше воображение, чуть меньше - макаки, дальтоны, бабуины и небольшие, но подвижные и забавные обезьянки сновали по огромным клеткам.
О ливнях в Батуми я знала из уроков географии в школе. Стоял яркий солнечный день, мы решили пойти в парк, там отмечался какой-то праздник. Подошли к парку, прогуливаемся, и вдруг кто-то из нас обратил внимание, что на праздник идет только наша группа, все остальные, по-видимому - местные, суетливо торопятся выйти. Нас это удивило, но не встревожило. Вскоре парк почти опустел, солнце скрылось, пошел дождь, который усиливался и перешел в ливень. Мы выбежали на улицу, которая превратилась, у нас на глазах, в реку. Взялись за руки, по одиночке нас унесло бы в море, вода быстро поднималась и дошла мне до груди. Девочки закатали свои нарядные платья на голову. Местные жители, наблюдая эту картину из своих домов, посмеивались. Ливень длился недолго и в течение нескольких минут прекратился, вода сошла, вновь засияло солнце, и мы – мокрые, но пережившие «чудо природы», вернулись на туристическую базу.
Зеленый мыс и последняя остановка. Мы сидим в столовой турбазы, по местному радио передают какое-то объявление. Наташа спрашивает: «Вера, ты слышала, что сказали?» Я уловила обрывки объявления и уверенно ответила: «Просили, отъезжающих, ничего у турбазы не покупать».
Пошли на пляж. Море бушует, волны высоченные! Ни о чем, не думая, я бросаюсь в море, волна подхватывает меня, и я уже не вижу: ни берегов, ни гор, ни людей; меня охватывает ужас. Делаю какие-то плавательные движения, но очередной волной меня отбрасывает назад. В какую сторону плыть совершенно не представляю; ни с одной стороны берега не видно, только белые барашки на гребнях волны. Ужас! Я совершаю два броска вперед, а волна отбрасывает меня назад в море. Обессиленная, потерявшая надежду выплыть, по счастливой случайности, попадаю на гребень волны, и она выкидывает меня на берег. Слава Богу, выплыла! Кто пережил такое, тот поймет!
Кончилось наше путешествие, мы возвращаемся домой. Встречал меня Юра Озеров. Оказалось, он по-прежнему ждал меня, и очень обрадовался, что мы вернулись. Его преданность покорила меня. За время моего путешествия моё чувство к Шурику заметно ослабело, но меня мучил вопрос, почему он так быстро отказался от меня? Всем своим существом я чувствовала, что он не равнодушен ко мне. Вот он взглянул на меня, лукаво прищурился, и в его взгляде я почувствовала такую любовь и тепло, что мне потребовалось не мало сил, чтобы сдержать себя, не ответить порывом на его чувство. Но куда же всё это исчезло, и почему так быстро?!



Начался последний год учебы в институте. Много времени я проводила с Лилей и Женей, мы обсуждали все сложные жизненные проблемы, делились своими переживаниями и чувствами. Непонятно складывались отношения у Жени. В группу пришел Юра Красиков – очень симпатичный юноша. Он сразу заметил Женю и стал оказывать ей знаки внимания. Она растерялась от большого числа поклонников и не знала, кого же выбрать? Не помню, что явилось причиной, но кто-то решил вынести этот вопрос на комсомольское собрание группы. Было бурное обсуждение: Женю обвиняли в легкомыслии и непостоянстве.
Мы же были такими наивными, что согласились участвовать в этом собрании, помогать Жене. Как будто личные отношения можно решать на комсомольском собрании?! Такие были времена. Помню, что меня очень удивил приезд на него мамы Иды Смирновой из Ломоносова. Ее выступления я не помню, но знаю, что после собрания, Женя плакала, я и Лиля утешали её, как могли. Конкретно, мы ничего не решили, но у всех осталось тяжелое впечатление, как будто мы вмешались не в свое дело, и выглядело это – как-то очень неприлично. Женя была замечательной девушкой, талантливой и красивой, недаром в нее влюблялись ребята, и - не только из нашей группы. Разве она виновата, что всем нравилась?
Наступила весенняя сессия. Мы опять вместе готовились к ней, сидя на кровати у Жени. Женя отошла приготовить бутерброды и поставить чайник. Вдруг Лиля говорит: «Вера! Помнишь, мы дали клятву - выйти замуж одновременно?» «Конечно, помню» - ответила я. «Я нарушила клятву, мой муж - Вова Повзнер» - произнесла она. «Да?!» - только и смогла сказать я. Лиля продолжила: «Вера, поддержи меня, выйди замуж за Юру Озерова. Женя рассердится, если узнает, что я не сдержала слово, а, когда мы обе нарушили клятву, тогда и гнев будет наполовину. У Жени со временем всё наладится, и жизнь тоже сложится нормально!» Я согласилась с ней и ответила: «Хорошо, я подумаю, все «взвешу» и к следующему экзамену решу».
 










СВАДЬБА И СВАДЕБНОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ
Я прекрасно понимала, что лучшего и более верного друга, я не найду. А потому через некоторое время я и Юра, купив букет цветов,
вместе с Лилей отправились в ЗАГС на улицу Скороходова. Так решилась моя судьба, мое будущее. Мы долгое время скрывали моё замужество. Почему? Просто хотелось романтики, таинственности. Однажды тетя Мира спросила: «Когда же ты, Вера, выйдешь замуж?» «Скоро» - ответила я, а сама же расписалась. Сдали экзамены, и в начале июня 1954года мы отпраздновали две свадьбы: одну с друзьями, другую с родственниками.
Причем первая – прошла для меня менее радостно, чем вторая.
О том, что Фима женился, я знала давно, мое чувство к нему жило во мне тайно и долго. Света, его жена, мне нравилась, и я давно смирилась с тем, что Фима выбрал ее. Я отдавала себе отчет в том, что она – его первая любовь, он сохранил свое чувство, нашёл её, женился, и всё это говорило о его верности и порядочности. Для меня же он был первым, в кого я была влюблена. И до сих пор у меня сохранилось теплое чувство, память, как о прекрасном прошлом, которое не забывается. На своей свадьбе я узнала от Миши, брата Фимы, что Света прислала ему телеграмму с просьбой: дать ей развод. Она работала геологом, уехала на Шпицберген в экспедицию. Там встретила другого мужчину, от которого родила сына, и ушла к нему. Миша беспокоился, боялся: вдруг Фима покончит с собой, так он переживал свой разрыв со Светой, а мы волновались за Фиму. На другой день я и Наташа поехали к нему домой, «поддержать» его. Мы увидели комнату, усыпанную разорванными фотографиями Светланы.
На вторую нашу свадьбу собрались родные, надо было познакомиться с родственниками Юры. Волновались очень, так как мы пригласили маму Юры и его папу с новой женой. Все обошлось, и свадьба состоялась без слез и взаимных упреков родителей Юры. Было очень весело: танцевали, пели, говорили тосты и пожелания, кричали «Горько!» и целовались. Среди многих подарков от гостей, нам подарили: огромную корзину белых штамбовых лилий, и путевку на юг в медовый месяц от моих родителей, всё было очень красиво. Мы обрадовались, что увидим море, горы, и главное со мной будет Юра, который никогда там не был.
Брат Юрочка сочинил мне свадебные стихи в стиле русской былины:
«Воссияла в небе синем, небе праздничном,
Золотая звезда ярким пламенем,
И горит она, разгорается,
Всем гостям и друзьям улыбается.
Улыбается звезда, рассыпается,
Разноцветными лучами переливается
И приветствует она дорогих гостей,
Самых преданных друзей Веры с Юрою.
Пир во всю разрастается,
Кто-то в пляс пошел, кто-то с тостом встал.
Ну, а я прошу всем бокалы поднять
И слова свои молодым сказать.
Пронесите любовь через годы, друзья,
Пусть счастливой, большой
Будет Ваша семья»

Вот уже более 50лет мы вместе, живем дружно и весело в большой семье. Отшумели праздники, и мы отправились в путешествие. Поездка была очень интересная. В Одессе мы встретились с моими сестрами и их мужьями: Надей и Ваней, Наташей и Олегом. Здорово, что собрались все вместе! Купались, ловили бычков, радовались морю и солнцу. Мы много гуляли, ходили в летние театры, ресторанчики.
Двоюродная сестра Надя была самой красивой, и Ванечка влюбился в неё «с первого взгляда». Когда Надя вошла в аудиторию 1-го Медицинского института, Ваня сказал: «На этой девушке я женюсь», и он этого добился.
Незадолго до поступления в институты мои сёстры Наташа и Надя познакомились с юношами из училища им. Ф.Э. Дзержинского. Разные судьбы привели их в инженерно – морское училище: одних увлекала романтика моря, других возможность получения высшего образования за счёт государственной дотации. Все мальчики были, как на подбор, красивые, умные, да ещё их форма, которая сводила с ума, наверно, не одну девушку! Среди них обращал на себя внимание Витольд. Он был потрясающе красив. Именно к нему можно было с полным основанием отнести слова романса: «Очи чёрные, очи страстные, очи милые и прекрасные!» Витольд влюбился в Надю: он нашёл её адрес, встречал и провожал её и, как правило - с цветами.
Ванечка не обладал потрясающей красотой Витольда, но у него были свои достоинства: он был человеком редкостной души, щедрым, готовым к самопожертвованию. Там, где требовалась помощь, Ванечка всегда шел на встречу и помогал. Ванечка помог Юрочке брату определить Верочку в институт Скорой помощи, когда Верочка сломала ногу, Ванечка был врачом – хирургом и работал под руководством профессора Углова. Надя выбрала Ваню. Прошли годы, Надюше было 43 года, когда Ванечки не стало – он умер от цирроза печени. Но выросли его девочки, Наташа и Алёнушка; и растут внуки и внучки, правнучки и правнуки. Пройдёт время, и дети, внуки и правнуки узнают, каким замечательным человеком был их папа и дедушка.
А пока мы продолжаем свадебное путешествие, радуемся горячему солнцу, морю и окружающей нас красоте.
Из Одессы морем мы добрались до Алушты, а дальше, то пешком, то автобусом решили двигаться в направлении Ялты. Кругом виноградники, кисти спускаются прямо к шоссе. Солнце светит, красота! Вышли к парку, перелезли через ограду, тишина. Полдень. Людей никого не видно. Где мы? Наткнулись на «избушку на курьих ножках», на отдельные персонажи из сказок, увидели «мертвую голову» огромных размеров из поэмы А.С. Пушкина «Руслан и Людмила». Приблизились к морю, впереди – скала, по виду напоминающая северный утес, на мраморе высечены слова:
«Прощай, свободная стихия,
Последний раз передо мной,
Ты катишь волны голубые
И плещешь гордою красой»

Может быть, именно, здесь сидел А.С. Пушкин, смотрел в море и восхищался его красотой, писал стихи. Белые барашки волн мерно «лизали» берег, вдали синела Медведь-гора, садилось солнце, и на Гурзуф опускалась ночь, выплывали звёзды. Небо становилось испещрённым тысячами светящихся точек. Это миры, там, возможно, тоже живут люди, любят, страдают и ждут? Хорошо мечтать ночью! Что же такое любовь, неожиданно возникающая, прекрасная, необъяснимая?
Впереди: Ялта, Ливадия, Алупка, Симеиз. Сколько красоты, впечатлений ждёт нас! Ливадийский дворец, русалки, девушка с кувшином.



После окончания путешествия мы вернулись в Ленинград.
Приближалась осень. Наташа окончила институт и приступила к работе. Брат, Юрочка, окончил школу с золотой медалью, учился в институте, занимался спортом, туризмом. Имел много друзей. Летом, на три – четыре дня Юрочка ходил в поход со своими друзьями, поймал ужа и привез его в корзине домой. На следующий день мы обнаружили, что уж пропал, очевидно, высвободился из корзины и уполз. Пересмотрели всю квартиру, искали, где только могли. Нигде нет!
Спустя неделю, соседка по лестничной клетке рассказала маме: «Случай у нас произошел ужасный: подхожу к раковине на кухне, а под ней – змея. Я перепугалась и позвала сына, он схватил топор и убил ее. Откуда змея могла взяться?». Мама промолчала, а когда пришла домой, она сообщила о трагической судьбе ужа. Мы все огорчились, особенно Юрочка. «Что же соседка не разглядела рыженького пятнышка на голове змеи?» - вздохнул он и вопросительно посмотрел на маму. «От страха, конечно, не заметила» - сказала мама и посоветовала: «Жалко ужа, но ты, Юра, в следующий раз прячь ужа надёжнее, или совсем не привози».
Пролетел пятый курс, я сдала последнюю сессию без троек и получила задание на дипломное проектирование. Одновременно с группой получила распределение на работу, на завод «Арсенал» в Ленинграде. Волновалась очень: рабочих мест в городе, где требовались специалисты нашего профиля, было мало. Большинство приезжих ребят получили распределения в разные города Советского Союза. Моим и Лилиным руководителем дипломного проекта был Алексей Семёнович Погодин. Он немного старше нас, но к тому времени уже преподавал и являлся кандидатом технических наук. Я и Лиля защищали проект в один день и получили отличные оценки. После защиты дипломного проекта я подружилась с Алексеем Семеновичем, и он стал приходить к нам в гости. Вскоре он женился, и мы стали дружить семьями. Особенно приятно, и мне хочется отметить, что он не забывал ни одной памятной даты, ни одного дня рождения моего и членов моей семьи и всегда звонил и поздравлял с праздниками.
 








РОЖДЕНИЕ НАДИ
Второго марта – день рождения Алексея Семеновича совпал с рождением нашей старшей дочери – Надюши.
До и после меня, женщины, желая создать семью, хотят иметь детей. Когда появилась Надюша, меня охватило такое чувство, как будто я одна, в целом мире, совершила подвиг, радости не было предела. Она, наша маленькая малышка, сделала из меня героиню. Родила я быстро, легко, но не без приключений.
У роженицы Титовой, соседке по палате, были трудные роды. Умирала и она, и только что рожденный сынишка. Это было ЧП, и все: акушеры, врачи и даже профессор находились в родильном отделении. А я осталась одна, никто не обращал на меня внимания. Мне было страшно, ведь в первый раз, а это тем более страшно, беспокойство нарастало. Подождала ещё немного, никто не появился, тогда я босиком (тапочки были спрятаны) отправилась туда, где появляются дети. Пришла, стою, жду своей очереди, явно мешая всем. Старшая сестра грубовато обратилась ко мне: «Ложитесь, я посмотрю». Посмотрев, произнесла: «Рано, еще через сутки будешь рожать!» И вдруг неожиданно начались роды. Сестра бросилась к умывальнику, а профессор закричал: «Ребенок, ребенок идет!», я решила посмотреть и перегнулась. Профессор подскочил и в руках у него, в одно мгновение, оказался ребенок, моя доченька. Вот тебе и завтра! Дальше все пошло, как у всех: отвели в палату. Девушка – акушерка, Галя, училась со мной в одной школе, пришла и сказала: «Вера, у тебя – девочка! Такая красивая: головка в черненьких кудряшках, глазки большие; просто - чудо, а не ребенок, весит 4 кг при росте 50 см».
Домой я написала письмо – записку, в которой точь-в-точь повторила слова Гали.
Я не могла дождаться, когда принесут маленькую доченьку на кормление. Очень хотелось увидеть: какая она, малышка? На второй или третий день мне принесли маленький, пухленький кулечек, из платочка выбивались рыженькие волосики, а глазки были закрыты, и я никак не могла рассмотреть их. Но стоило только ей припасть к груди, я стала ее рабыней и не сомневалась в ее красоте. Любить, так любить! Конечно, она – самая, самая лучшая девочка на свете! Из роддома меня встречали: мама, папа и Юра. На первое время разместились в маленькой комнатке, у нас на Карповке, все помогали, ухаживали за доченькой. Назвали её – Надеждой. Она отличалась отменным аппетитом. Врачи ещё в палате предостерегали меня: «Ограничивайте кормление дочурки, она у вас переедает». И правда, через 1,5 – 2 месяца Надя заболела. «Детская диспепсия» - таков был диагноз врачей. Начались тяжелые будни с бессонными ночами. В этот период больше всего помогал мне мой папа, он целыми ночами носил Надюшу на руках, давая возможность мне немного поспать. В это время я думала только об одном - скорее бы она поправилась, и я никогда и никого не буду любить сильнее, чем Надюшу, да и разве я могла думать о чём - то другом!
Выходили Наденьку, теперь можно переехать к Юре и его маме – Марии Алексеевне, они жили на Васильевском острове. Первое знакомство с ней состоялось приблизительно год назад, на свадьбе для родственников.
Теперь надо познакомиться поближе, создать условия для переезда, главное приготовить уголок и постельку для Надюши, которой исполнилось полгода. Я решила съездить днём. Приехала. Меня встретила Мария Алексеевна, она только что пришла из бани. Лицо ее было красное, разгоряченное, волосы – иссиня-черные, вьющиеся, стоящие шапкой, как у Анжелы Дэвис. Особенно выделялись на ее лице два передних зуба, желтые от курения, они стояли почти перпендикулярно лицу. Нос, несколько приплюснутый, носил следы травмы (в деревне, во время войны, она работала на лесоповале и ее лягнула лошадь, отвозившая бревна).
Не успела я переступить порог квартиры, как Мария Алексеевна начала описывать, как подло поступил по отношению к ней и Юре ее муж – Дмитрий Михайлович, полюбив другую женщину и оставив их. Всё это произошло в годы войны, в блокадном Ленинграде. Она не стеснялась в выражениях, а я стояла, оглушенная этой руганью, и думала: «Куда же мы едем?» Вышел Юра, и она сразу замолчала.
Вернулась домой одна, полная самых мрачных мыслей и впечатлений. Родителям я рассказала сцену встречи и категорически заявила, что никуда не поеду и жить с Марией Алексеевной не буду. Меня успокоили, сказав, что насильно никто меня из дома не гонит, и если Наташа выйдет замуж, то они сразу найдут выход из создавшегося положения. А пока, папа пообещал сам побывать у Марии Алексеевны и познакомиться с ней поближе. Я бесконечно верила папе, знала, что он любит меня, и сделает всё, чтобы мне с Надюшей жилось хорошо.
Прошло некоторое время, и папа рассказал мне, что он съездил к Марии Алексеевне что, «она – очень хорошая женщина, несправедливо обиженная судьбой, глубоко переживающая свое горе. Постарайся понять ее, ведь она болеет душой не только за себя, но и за сына – Юру и теперь ещё и за Надюшеньку. То, что произошло – это жизнь, и ничего с этим не сделаешь. Забудь обиду, прости ее». «Ну что ж постараюсь» - ответила я.
Теперь наступило время действовать мне. Разгородили перегородкой комнату Марии Алексеевны на две части: большую и светлую, и поменьше - менее светлую. Перегородка (1,8м) не доходила до потолка, так как он был высокий – 3,5 метра. В светлой части поставили две кровати: большую и маленькую, деревянную с перильцами для Нади. Во второй части комнаты разместилась Мария Алексеевна. При переезде ни я, ни она не вспомнили о предыдущей встрече, мирно попили чай, угостились пирожками, обустроили маленькую кроватку и пришли к соглашению: если найдется хороший вариант обмена, то мы воспользуемся им. Я понимала, что нас у мамы трое и за каждого она болеет душой, тем более что и у Юры и Наташи дела были не так – то уж и хороши.
Наташа была скрытной, поэтому о её жизни я знала значительно меньше, чем хотелось бы. Друзей у неё было мало. Когда она училась в институте, у неё появился молодой человек, который был лет на семь старше её. Звали его Володей. Мне он казался очень солидным, серьёзным и старым. Они вместе занимались. Володя дарил Наташе замечательные, по тем временам, подарки: проигрыватели, приёмники, сделанные своими руками.
Володя Александров всегда заступался за Наташу, когда мы с нею ссорились. «Влюбился в Наташку - вот и лезет не в своё дело» - думала я, но, тем не менее, он был симпатичен мне. Внезапно, Володя исчез, и Наташа переживала его исчезновение. Она похудела, никого не хотела видеть, но мне ничего не рассказывала. Мама что-то знала, но тоже молчала, изредка только вздыхала и повторяла фразу: «Бедная доченька». (Всё это произошло до нашей поездки по Военно–грузинской дороге). И вдруг я узнаю: у Наташи тоже свадьба, она выходит замуж за военного врача Олега Короленко. Вскоре вместо комнаты в коммунальной, двухкомнатной квартире Наташе купили двухкомнатную отдельную квартиру. Ещё через несколько месяцев у них родился сын Серёжа, немного моложе нашей Наденьки.

 








МОЯ РАБОТА НА ЗАВОДЕ АРСЕНАЛ
По окончании декретного отпуска я приступила к работе на заводе «Арсенал», в конструкторское бюро, в отдел электриков, под руководство И.И. Хотеева Его очень ценили на заводе, он был знающим инженером, лет пятидесяти, с несколько занудливым характером. Меня сразу вовлекли в общественную работу, предложили стать членом редколлегии газеты, освещающей самые значимые события в конструкторском бюро. На комсомольском собрании утвердили мою кандидатуру, приняли название газеты «Коса» и предложили тему. Одновременно я попала в сборную команду по волейболу завода «Арсенал».
Завод получал большие премии за выпуск продукции, но она, как правило, расходилась по заводоуправлению. Управленческий персонал имел от неё большой процент, а инженеры-конструкторы, которые делали расчеты, выпускали чертежи и непосредственно участвовали в испытаниях, получали в процентном отношении намного меньше их. Обо всём этом я узнала на комсомольском собрании, где обсуждался вопрос с премиями, и я взялась за выпуск газеты. Несмотря на то, что я еще ни одной премии не заработала, мне тоже не нравилась такая несправедливость.
Вопрос денег, бюджета семьи, волновал и меня. Юра, мой муж, еще продолжал учиться, получал стипендию, я занимала должность старшего техника с окладом 850 рублей. Марию Алексеевну мы решили освободить от работы, так как на швейной фабрике у нее был очень маленький заработок, а работа трудная, кроме того, найти няню для Надюши - было сложно и дорого. К тому же, мы привыкли («притерлись») друг к другу, и пока решили жить вместе. Мария Алексеевна восприняла уход с работы с радостью, она уже успела полюбить свою внучку, и Надюша отвечала ей полной взаимностью. Как только бабушка появлялась на пороге, она начинала так «бешено» прыгать, что вполне могла выпрыгнуть из кроватки через перила, как я когда-то – через «козла».
Газету «Коса» я выпустила: В верхней части газеты изобразила улыбающегося, румяного поджаристого колобка на большом блюде. А дальше веселый колобок покатился по ковровой дорожке лестницы через двери с надписями: «Директор», «Начальник производства», «Плановый отдел» и другие. По мере продвижения колобка выражение его «личика» становилось все менее радостным, и сам он, от двери к двери уменьшался в объёме, и к концу ковровой дорожки из глаз его потекли слёзы, сначала – одна, а в конце лестницы, где обрывалась дорожка, появились лужицы. Конструкторы, вооруженные лупами, разглядывали крохи колобка - всё, что от него осталось. Лужицы образовались не только от слез колобка, но и конструкторов, которые обманулись в своих ожиданиях. Рисунок сопровождался стихами, объясняющими и слезы, и таяние колобка.
«А Колобка - то съели…»

«Колобочек – колобок, подрумяненный бочок,
По ступенькам лесенки: прыг да скок.
Скачет, веселится, славный колобок,
Напевает песенку, премию несёт.

«Я от бабушки ушел,
Я от дедушки ушел,
И к директору зайду,
Посмотрю и убегу».

« Нет, румяный колобок,
Аппетитный твой бочок,
Ты так просто не уйдешь,
Ты нам песенку споёшь».

Колобок – то и запел,
А пока он песню пел,
Откусили, колобок,
Твой поджаристый бочок.

Погрустнели глазки…
Это только в сказке:
«Ты от бабушки ушел,
Ты от дедушки ушел…»

Но, а нашего начальства,
Опасайся, колобок!
Будешь в плановом – учти!
И бочок свой сохрани!

Снова погрустнели колобка глаза,
По щёчкам покатилась первая слеза.
Очень невесёлый скачет колобок,
Отощал изрядно, и болит бочек.

Снова остановка –
Начальник производства:
От такого никогда,
Не уйдешь ты никуда!

А впереди за дверью – дверь:
Главный конструктор,
И главный инженер.
Печален, чуть не плачет,
Славный колобок
И песенку весёлую
Спеть уже не смог.

Кой- как не докатился-
Доплёлся колобок,
 и на площадке лестницы.
Он, бедняжка, слёг.

Инженеры с лупами.
Колобка нащупали!
От сочного румяного
 Чудо - Колобка,

Поверьте, не осталось,
Почти - что и СЛЕДА!»

Газета вызвала сенсацию не только в ЦКБ, приходили рабочие из цехов, смотрели, фотографировали её. Иногда, когда я шла по территории завода, то за спиной слышала шёпот: «Вот, это – она выпустила «Косу» и нарисовала «колобка». И действительно, газета получилась яркой, красочной и всем очень понравилась, за исключением начальства.
Начались «репрессии». Секретаря комсомольской организации, Мишу Эфроса, перевели работать в цех. Меня же, нарисовавшую колобка, вызывали последовательно к начальнику ЦКБ, главному конструктору ЦКБ и даже в Райком комсомола.
Сначала пригласили пройти к П.А. Тюрину – начальнику ЦКБ. Выпив изрядную дозу валерьянки, я вошла в его кабинет, он поздоровался и предложил мне сесть в мягкое кожаное кресло. Позвонил телефон, и он, извинившись, снял трубку и стал говорить, разговор длился долго. Пока, он разговаривал по телефону, я заснула. Сказались: многочисленные недосыпания из-за ребенка, бессонные ночи волнений по поводу газеты и переживания из-за перевода Миши Эфроса в цех; валерьянка тоже сделала свое дело. Наша беседа не состоялась, я проснулась, когда Петра Александровича в кабинете уже не было, и я, подождав некоторое время, ушла. «Вызовет еще раз, если буду нужна» - решила я. Он не вызвал…
Совсем по-другому выглядел разговор с главным конструктором – А.И. Арефьевым. Он вызвал меня через В.И. Бачалдина, начальника отдела, где я работала. Я вошла в кабинет. А.И. Арефьев сидел, развалившись в кресле, всем своим видом давая понять, что перед ним «букашка», недостойная его внимания, и даже не предложил мне сесть. Презрение было написано на его красивом лице, и меня охватило чувство злости к этому холеному, шикарно одетому, человеку. Сдержаться я уже не могла, спросив: «Может быть, Вы, разрешите мне сесть?», и, не дождавшись ответа, провалилась в мягком, соседнем кресле. «Не утруждайте себя проблемой, как начать разговор, унизив меня. Всем своим видом Вы уже показали это. Наказали инженера Эфроса, теперь добрались и до меня. Вам не понравилась газета, и Вы решили так разобраться с нами, чтобы впредь не повадно было, высказала я ему «речь» на одном дыхании. Надо видеть, как изменилось лицо главного конструктора! Такой «взрыв» с моей стороны был для него полной неожиданностью. Он побледнел от злости и, взорвавшись, как и я, мгновенно отреагировал так: «Да, я тебя выгоню с работы, выкину из газеты!» «Ну, уж – нет! На «ты» - не обращайтесь, мы с Вами на брудершафт еще не пили, и с работы Вам меня не выгнать, я – молодой специалист, придется потерпеть! Да, и редактором не Вы меня назначили, не Вам и снимать!» - с этими словами я вылетела из кабинета. Мне было стыдно, что я не сдержалась, но где-то подсознательно я гордилась собой, что не спасовала и ответила «достойно» А.И. Арефьеву.
Об этом инциденте рассказала родителям. Мама произнесла: «Ну, точно, вся в папу. Как же ты могла такое сказать? Выгонят тебя с работы! А папа утешил: «Правильно, Вера, не давай унижать себя, всегда держи голову выше!»
В Райком я не пошла, из-за волнений у меня пропало молоко, и решила: «Что будет, то будет».
Следующий номер газеты также не принес большой радости, но маленькую победу, мне казалось, я одержала.
В каждом отделе существовал свой принцип распределения летних отпусков. Обычно начальники по своему усмотрению или принципу давали летние отпуска тем, кто был поближе к ним. В нашем отделе мы чередовались: кто в отпуске был летом, тот в следующем году шел зимой. Случилось так, что наш начальник отдела В.И. Бачалдин заболел и временно исполнял его обязанности ведущий инженер – Д.Д. Порсев. Отличался он тем, что всегда со всеми соглашался, поддакивал тому, кто был в его глазах авторитетней.
В.И. Бачалдин давно работал с ним, и мы недоумевали: неужели он не знает и не понимает, что Д.Д. Порсев своего мнения не имеет и не может защищать интересы отдела. Приступив к распределению отпусков, заместитель выслушал почти всех работников отдела, со всеми доводами сотрудников согласился, а получилось, что летом в отпуск пойдут исключительно мужчины.
Женщины были возмущены, и я в том числе; в других отделах тоже нашлись недовольные. Мы задумали отразить эту несправедливость в газете. Я разделила большой лист на две части: левую и правую. В левой – изобразила южный пейзаж, где мужчины в полосатых купальниках, под разноцветными зонтиками, лежали на солнце и пили пиво, а в правой – северный, где женщины с сумочками и саночками, в которых сидели детишки, катались со снежных гор. Затем написала стихи:
«Хоть я – начальник лишь на час,
Но согласитесь: все же – власть,
И наслажусь я ею всласть.

Мужчин всех в отпуск – летом!
А женщины пойдут зимой!
Такая установка и принцип мой такой».

На самом деле, он никаких принципов никогда не имел.
Газета опять не понравилась начальству, и снова меня пригласили на ковер к начальнику ЦКБ – П.А. Тюрину. Мне казалось, что я очень толково объяснила причину вышедшего номера газеты, и на этот раз П.А. Тюрин выслушал меня внимательно и даже кое-что записал из моих доводов.
«Все, пора мне угомониться, а то действительно выгонят с работы или переведут в цех» - подумала я. Того же мнения придерживалась и мама: «Ты допрыгаешься со своей газетой и премию не заработаешь, а у тебя – семья, ребенок». Все-таки, первую свою премию я получила и, не заходя домой, поспешила ее потратить. Купила Надюше белого, плюшевого медвежонка, который в то время превышал дочку в 1,5 раза, 1,5м шёлка на платье, и финские сани. Мишке позже я посвятила стишок:
«Мишка – самый лучший друг,
Если кто обидит вдруг,
К Мишке я бегом бегу,
Расскажу я всё ему,
Он не скажет, но поймет
Слёзы горькие утрёт,
Он обнимет меня лапой,
 Друг мой верный и лохматый»

Мама, посмотрев на мои покупки, посмеялась и спросила: «А на какие деньги вы будете жить?» Мария Алексеевна ничего не сказала, но в душе, наверно, осуждала, но вида не подала. Ведь Наде было десять месяцев, нужны ли ей финские санки? Правильнее всех прореагировала тетя Зина – вторая жена отца Юры: она дала мне 500 рублей и сказала: «Вера, я тебя понимаю, это же первая премия!»
А я в доказательство того, что все купленное - необходимо, мною продумано и целесообразно, я в выходной день собралась покататься с Надюшенькой на санках по Неве.
В очередное воскресенье, привязав дочку к саням, мы с Юрой отправились на прогулку. Как так получилось, и сама не поняла: и горка была накатанная, и берег невысокий, а саночки- то опрокинулись! а с ними Надя и я оказались в сугробе. Думаю, что маленькому ребенку упасть в снег не так больно, как непривычно: снег залепил ей всё личико. Она очень испугалась и заплакала, я с трудом успокоила ее и почувствовала себя виноватой. «Хорошо, что не влетели в какую-нибудь полынью» - проворчала Мария Алексеевна, узнав о том, что произошло. Она, как «в воду глядела». Почти такой случай мне скоро представился, но это произошло в другой раз и без дочки.
В этот день был сильный мороз. Мне, как всегда не хватало времени, потому что я ещё кормила ребенка молоком. Я, торопясь на работу, выбежала из дома и помчалась скорей к автобусной остановке. Подошел переполненный автобус, и я с трудом влезла с передней площадки, тогда придерживались строгих правил: пассажиры должны входить с последней площадки, а выходить – с первой. Втиснулась, еду…
На середине Тучкова моста водитель остановил автобус, схватил меня за руку и потребовал, чтобы я вышла из автобуса. Опаздывать на работу было нельзя, я начала упираться, и тогда он выхватил мою сумку и швырнул ее в Неву. В сумке находились: деньги, документы, а главное – заводской пропуск, без которого не пустят на завод, за его утерю мне полагался выговор, и в результате, я лишалась премии за квартал, а сумма была, как правило, немалая. Сумочка, описав крутую дугу, приземлилась на лед, как раз рядом с полыньей. Я была в состоянии шока. Все это наблюдал постовой милиционер. Он, как и все пассажиры автобуса, был страшно возмущен поступком водителя, записал его фамилию, № автобуса, и сам, рискуя провалиться под лед, спустился и достал мою сумку, и, просмотрев документы, вернул ее мне.
Как благородно, по-мужски, повел себя постовой милиционер. Да, в милиции работали люди! Не то, что теперь. Я благодарна ему и помню этот случай до сих пор. Месяца через два из автобусного парка мне пришло письмо, в котором передо мной извинились за поступок водителя и сообщили, что его наказали: на рабочем собрании постановили лишить его квартальной премии. Моему удивлению не было предела. Ведь я никому не жаловалась (не было времени), очевидно, постовой милиционер довел дело до конца. Я несколько раз ходила вечером с Надюшей на Тучков мост в надежде встретить и поблагодарить милиционера еще раз за его помощь, но мне это не удалось.
Вскоре мы поменяли квартиру и выехали из этого района. Наша соседка Елена Петровна нашла обмен жилплощади, и со словами: «Только не отказывайтесь. Обязательно посмотрите вариант» она сообщила об условиях обмена: требовалась 2-х – 3-х комнатная отдельная квартира на втором этаже, нам же предлагались четыре комнаты, разделенные пополам тамбуром на две семьи, в коммунальной квартире, общей площадью 82 м2. Мы съездили, посмотрели: квартира понравилась. Две комнаты одной половины были очень красивые, и из их окон виден Свечной переулок, две другие – выходили окнами во двор, уступали по красоте, но зато они были более тёплыми. Стали тянуть жребий, и нам досталась теплая половина. И нас, и Елену Петровну это устраивало, и мы все переехали. Кроме нас, в коммунальной квартире проживали еще двое съемщиков: люди хорошие, и очень доброжелательные. Мы быстро подружились, тем более, в одной семье была девочка Светочка почти одного возраста с моей Надей. Правда, они скоро выехали, и их площадь заняла семья Морозовых, тоже с девочкой. Единственным минусом было то, что один из жильцов – Василий Николаевич болел туберкулезом и состоял на учете в диспансере. Об этом мы узнали позднее. Я ждала второго ребенка.



На работе, в связи с новой тематикой, в ЦКБ был организован научно-исследовательский отдел (НИО). Ведущий инженер нашего отдела – Василий Никитич Иванов был переведен на должность начальника группы в НИО. Он пригласил меня перейти к нему на работу в качестве старшего инженера. Я согласилась, мне нравилось заниматься вибрационными измерениями. Много ездила в командировки, читала техническую литературу, искала вибрационные датчики. Побывала в городах: Зеленограде, Загорске и в городе, который тогда ещё не имел названия, в Московской области, где шли подобные разработки. Новостройка, так мы называли его между собой, являлась центром передовой науки и техники, там работали молодые специалисты, приехавшие сюда с семьями со всего Союза. В городе имелись институты, библиотеки, где были сосредоточены все новейшие достижения в области ракетостроения; молодые специалисты построили свой театр: сами ставили пьесы и даже играли в них, организовали кружки и секции для детей. Кроме этого, в городе были спортивные центры и стадионы, в которых занимались и участвовали в соревнованиях семьями. Я была просто потрясена всем увиденным.
В Загорске меня поразила Троице - Сергиевская лавра и ее сокровища (памятник архитектуры 15-18 веков). Интересно, что стало с ней сейчас, сохранила ли она свою вековую древность? Я увидела монахов, живущих в слободе, и паломников, пришедших за «святой водой». По преданию считалось: вода в Загорске лечит раны и болезни. Старожилы говорили, что в лесах поселились больные проказой, которых никто никогда не видел. В определенное время к воротам их обители монахи подвозили продукты питания, разгружали и уезжали, а потом прокаженные больные забирали еду, так ни с кем и не повстречавшись. Была ли это правда или ложь, не знаю, так рассказывали.
В Загорске я впервые услышала о конструкторе космических кораблей - Сергее Павловиче Королеве о нём говорили с большим уважением: говорили, что он был крут, но справедлив.
В Зеленограде я нашла приборы, которые искала: датчики вибрационных колебаний, усилители и анализаторы, а также методики их установки и работы. Познакомилась и с другой измерительной техникой.
Все это было очень интересно. По возвращении из командировки я заехала на Карповку. Там были свои неприятности: Наш Юрочка
влюбился, Сначала его первой любовью была Варя, училась она в Библиотечном институте. Приходила она и к нам. Мне она не понравилась: девочка выглядела унылой и неинтересной. По сравнению с Юрочкой она была не красивой, не парой ему. Я старалась не показывать своего первого впечатления, хотя это было трудно
для меня. Отношение к людям я тогда ещё не умела скрывать, да и позднее тоже. Мама говорила мне: «У тебя всё написано на лице».
Варя, однако, сама совершила ошибку. Не судьба!
На одной из вечеринок она приревновала Юру к девушке из её же института и не пустила Веру (так звали девушку) в ту в комнату, где она жила. Юра пытался наладить отношения с Варей убеждал, уговаривал её, но Варя была неумолима. Юра переживал этот разрыв, но судьба сделала свой выбор: Верочка и Юра поехали кататься в Кавголово на лыжах. И горка была не высока, и берёзка всего одна, но именно она явилась притягательной силой и Верочка со всего маху врезалась в берёзку. Она сломала ногу и Юра с большими трудностями, доставил её в институт «Скорой помощи». Начался процесс лечения. Верочка не переносила антибиотики, у неё длительно держалась высокая температура. Девочки из института к ней не приходили, не навещали её из солидарности с Варей.
Положение Верочки становилось критическим. Решили вызвать родителей из г.Гурьева, откуда она приехала. Обеспокоенные родители Верочки прилетели тотчас г. Ленинград, а где остановиться? Юра из аэропорта привёз родителей Веры на Карповку, к нам. Познакомились, оказались родственными душами с нашими родителями, тоже учителя, преподаватели литературы. Юрочка, чувствуя себя виновным в происшедшем, регулярно навещал Верочку: носил передачи, записочки. У Веры был открытый перелом, она болела долго и тяжело. Профессор, врач Веры подсмеивался над нею, говоря: «вы, Верочка, одной левой завоевали сердце молодца».



В НИО тем временем во всю готовились к испытаниям, составляли протоколы, подбирали необходимые датчики и аппаратуру, вели согласования с заказчиком.
Испытания проводились на полигоне. В испытаниях изделий одни измеряли тягу, другие - давление, третьи – температуру, а я – вибрации. Здесь мы встретились впервые с С.П. Королевым. Он был интересным мужчиной средних лет, с мужественным, интеллигентным, но усталым лицом.
Он приехал на полигон к полковнику А.Д. Нудельману для участия в испытаниях. Накануне его прибытия всё отлично работало, были сняты все осциллограммы, записаны все процессы. А в присутствии С.П. Королева, как назло, не удалось зафиксировать параметры тяги, её плохо закрепили, и она сорвалась. Конструктор отнесся к этому промаху спокойно, поняв, что это произошло из-за большого волнения сотрудников, и обратился к записи предыдущего дня.
Рассказывали почти аналогичный случай, происшедший в один из приездов С.П. Королева. Специалисты, проводившие испытания, и не получив результата, сгоряча показали ему осциллограммы предыдущей проверки, предварительно смочив их в воде. Сергей Павлович долго рассматривал мокрые графики, потом рассмеялся и спросил: «Кто же успел в воде расшифровать записи процессов? Кто этот герой? Надо его отметить!»
Был и другой случай. Во время последних минут перед пуском заметили, что один из датчиков не исправен, а времени на обнаружение дефекта оставалось мало. Кто-то из работников бросился искать и устранить обрыв цепи. Сергей Павлович, присутствуя при этом, скомандовал: «Я – Королев. Отставить проверку цепи». В ответ прозвучало: «Я – Метривелли. Исправлю цепь». Все затихли, зная вспыльчивость конструктора, и подумали: «Наверно, Метривелли уволят с работы». Когда испытания закончились, и все датчики сработали, Королев поблагодарил всех участников испытания и спросил: «Где же Метривелли? Такой герой и вдруг исчез». Все переглянулись и услышали: «Я не исчез, я только руки помыл…» Сергей Павлович, с благодарностью пожал руку смельчака, Кто-то из ребят заметил: «Теперь долго можешь руки не мыть».
Там, на полигоне происходили и другие истории, которые нам казались тогда смешными. Как-то мы находились в бетонном бункере и наблюдали по телевизору, как проходили последние минуты подготовки к проверке объекта. Прозвучала команда, и в это время на экране мы увидели довольно солидную фигуру нашего сотрудника – Ю. Бравве, который при цифрах: 5, 4, 3 2 лёг… на живот и пополз к нашему бункеру. Мы все смеялись, уж очень неуклюже и нелепо он выглядел. А ему каково?!
 







РОЖДЕНИЕ НАТАШИ
Вскоре, после переезда на другую квартиру, у меня родилась
вторая дочка. Имя дали ей – Наташа. В день ее рождения из города Брянска нам прислали пианино «Десна». Оно было очень красивое с рисунком: «Бегущего оленя» на передней панели. Вот это – подарок! «Быть моей дочери – пианисткой» подумала я.
Теперь у нас в семье росли две очаровательные девочки!
Наташа родилась, когда Надюше было два года восемь месяцев. Меня с новорожденной выписали из больницы через 3 дня, Наташенька всё кормление просыпала, надо было к ней приспособиться, а это лучше делать дома.
Наденьку каждый день я укачивала на руках. Её ножки уже вылезали из её детского одеяльца, а Натуля, хоть была младшей, засыпала в кроватке сама.
Укачивала я Надю с исполнением колыбельной песенки. Вот Надюша закрыла глазки, кажется, заснула, можно класть и её в кроватку. Последние слова колыбельной песенки: « Ты махнешь рукой…» «укой» - почему-то басом вторит мне Надя, значит: «Не заснула». И всё опять повторяется сначала.
Надя была очень шустрым ребенком. В шесть месяцев она встала на ножки, в восемь месяцев – прыгала в своей кроватке, держась за перильца, а в девять – самостоятельно пошла. Мы жили на даче в посёлке Лахта, Надюше исполнилось два года, и она убежала из дома. В поселке был настоящий переполох. Ее искали все дачники, их дети, хозяева дома, где мы снимали дачу. Об исчезновении двухлетнего ребенка заявили в милицию. Бабушка, Мария Алексеевна, была близка к помешательству (чуть не лишилась рассудка), так расстроилась, что потеряла ребенка. Я и Юра в это время работали.
Надя отсутствовала в течение трех часов. Нашёл ее милиционер у магазина, где она ковырялась в песочке. Он опознал ребенка по приметам, указанным бабушкой, и привез домой.
Вот как произошел побег дочки. Рядом с нами жила соседка с девочкой Оленькой, с которой Надя часто играла. Пока бабушка покупала у хозяйки дома яйца, Надюша выбежала из сада и стала догонять Олю, которую везла ее мама на коляске. Мама знать не знала, и видеть не видела, что Надя её провожает вплоть до магазина. Потом Надюша так объяснила свой поступок: «Я догоняла, догоняла Олю, так и не догнала…»
В другой раз дочка отправилась «выгонять Бармалея из реки». Бабушка увидела сандалики, стоящие на дороге, рядом с калиткой забора. Она, уже однажды пережившая потерю внучки, бросилась к соседке Тане - маме Оли, и, не обнаружив детей, они вместе побежали их искать. На окраине поселка Мария Алексеевна увидела Олю и Надю, важно вышагивающих по тропинке к реке, и ещё машину, движущуюся в том же направлении. От ужаса у бабушки потемнело в глазах, но машина остановилась, вышла женщина-водитель, что-то спросила у детей, и, увидев бегущих женщин, догадалась: посадила девочек в машину и подвезла их к ним.
Еще случай: незадолго до рождения Наташи. Мы с бабушкой пошли в рыбный магазин, там возник какой-то вопрос, и я, буквально на секунду, подошла к Марии Алексеевне, а в это время Надюша - сбежала. Подхожу к месту, где оставила – а её нет, зато из другого конца магазина слышу крик: «Чья девочка? Кто потерял ребенка?» Стыдно было ужасно! «Мой, мой ребенок!» - призналась я. Ни на минуту, ни на секунду я не могла отвлечься, чтобы Надя не скрылась с глаз. Ну что за ребёнок?
С Наташей было иначе. Я с младшей дочкой приехала в гости к маме, и решила погулять с ней в садике Попова. Там встретила свою школьную подружку – Милочку Красавину. Мы с ней давно не виделись, сели на скамеечку и разговорились, а Наташенька неподалёку играла в песочнице. Вопросов много, взглянула на песочницу – а доченьки- то нет! Я подскочила: «Милочка, а где Наташенька?», и обе побежали её искать. Милочка поспешила к Кировскому проспекту, а я – к реке Карповке, к трамвайной линии. Осмотрев всё вокруг садика, мы, запыхавшиеся, чуть не плача от страха и от досады, сошлись у той же скамейки. И, о радость! Под ней спокойно сидит Наташа и ковыряет совочком. Очевидно, она и раньше там находилась, а мы и не заглянули под скамейку, а сразу бросились искать! Вот как бывает: это называется «от страха – глаза велики!»
 









РАБОТА НА «АРСЕНАЛЕ»
Жизнь нашей семьи постепенно налаживалась. Юра работал в Судостроительном бюро (ЦКБ), а я продолжала трудиться – в НИО. Коллектив у нас был дружный, в основном, молодой. Все праздники мы отмечали вместе: ходили на демонстрации, устраивали различные конкурсы, викторины, соревнования: бегали в мешках на перегонки, с завязанными глазами срезали яблоки, подвешенные на ниточках, прыгали через натянутую веревку. Дни 23 февраля и 8 марта тоже отмечали вместе. Рисовали «Ромашку» с лепестками, на которых указывались номера вопросов, иногда устраивали состязания по стрельбе, и в зависимости от попадания в цель, где были нарисованы: пауки, комары, пчелы и другие насекомые, выдавались подарки. Проводили лотерею: вытаскивали билеты с разными выигрышами от пачки соли до бутылки шампанского. Что вытянул, то и получил. Чтобы подготовиться к празднику, наиболее активные ребята и девочки оставались после работы, продумывали все до мелочей: кто как должен быть одет, что нарисовать, написать, что принести и так далее. Появлялись сомнения, а как старшие коллеги отнесутся к таким нашим выдумкам? Например, к стрельбе из детского пистолета по цели из положения «лёжа». Ничего, участвовали все, всем было весело.
Организовали группу здоровья, ездили после работы в Озерки, играли в волейбол. У меня был надежный тыл, Юра всегда поддерживал меня, ездил с нами и принимал активное участие в спортивных играх.
Но в работе были и свои трудности. Так, например, измерив вибрацию изделия, необходимо выделить частоты, с которыми оно работает. Тема была новая, датчики приходилось выбирать опытным путем после третьего, четвертого измерения, да и расстановка датчика требовала сноровки и опыта, которых у меня ещё не было.
Начальник НИО, В.В. Врочинский, был несколько консервативен, не любил ничего нового. Возможно потому, что работу, которую выполнял отдел, он знал, двигаться дальше вперёд не хотел или не мог в связи с возрастом и образованием: кроме того, в отделе существовала группа, которая занималась изготовлением собственных датчиков давления, тяги, температуры. Отказаться от их выпуска – это значило оставить группу ребят без работы. Тем не менее, изготовление своих датчиков вызывало недовольство со стороны представителей заказчика. Трудно было согласовывать программы испытаний без аттестации устанавливаемых датчиков: не было на них ни паспортов, ни данных о пределах измерения, ни по условиям работы.
В.Н. Иванов спорил, доказывал, что следует переходить на покупные датчики, но В.В. Врочинский не хотел ничего об этом даже слышать. И началась борьба. Врочинский обвинил Иванова в том, что Василий Никитич хочет занять его место (т.е. в подсиживании), и многие поверили ему. В отделе прошло собрание, Василий Никитич доказывал целесообразность установки покупных датчиков, но не смог настоять, так как многие сотрудники были заинтересованы в «доморощенных» датчиках. Тогда Иванов В.Н. обратился с заявлением в партийную организацию.
Василий Никитич учился в Политехническом институте на заочном отделении, учился долго, но сдавал все экзамены на 5. Он был прекрасным специалистом, очень знающим инженером. Если на заводе возникала какая-либо проблема, связанная с электричеством, то приходили консультироваться к нему. Кончилась борьба тем, что В.Н. Иванов вынужден был перейти в отдел, где он раньше работал, т. е. вернуться в отдел к В.И. Бачалдину, человеку очень знающему, а главное, умному. Я тоже подала заявление о возвращении обратно в отдел к своему прежнему начальнику. Не успела я дойти до нового места работы, как мне дорогу преградил Роман Зуев и предложил пройти к Анатолию Ивановичу Манюшко – секретарю партийной организации ЦКБ. Я не была членом партии, но все время думала о вступлении в неё. Останавливал меня папа, он говорил, что умный человек и так пробьётся. Тогда мы ещё верили в это!
А.И. Манюшко в своем кабинете находился не один, там сидели: В.В. Врочинский и заместитель главного конструктора, Евгений Иванович Малишевский. Все были решительно настроены против В.Н. Иванова и, конечно, против меня, так как я была единственной, кто поддержала Иванова. Доказать что-либо было совершенно невозможно. Более того, они договорились до того, что Василий Никитич поступил нехорошо по отношению ко мне, его уход – предательство, и он давно признал свою ошибку в выступлении на партсобрании.
В.В. Врочинский и вся команда пообещали повысить меня на должность ведущего инженера, если я признаю, что наши датчики лучше. На что, я ответила: «Предал или нет меня Иванов – это дело его совести, а вот зарабатывать «ведущего» таким способом - это не по мне. Я не буду доказывать, что Иванов не прав и наши датчики лучше покупных». После этого разговора меня догнал Роман Зуев и сказал: «Ну, ты и дура! Могла стать ведущим инженером и отказалась!» На что я ему ответила: « Учиться, Ромочка, надо! Сначала разберись, а потом и лезь со своим мнением». Поняла я и другое: пробивать что-то новое, пусть даже лучшее непросто! Теперь я буду работать в отделе «Эксплуатации». Сотрудники в НИО жалели, что я перешла в другой отдел. На прощание они подарили мне боксерскую перчатку с надписью: «Первой перчатке НИО – драться и не сдаваться!»
 





В ОТДЕЛЕ ЭКСПЛУАТАЦИИ
Я опять работала в отделе В.И. Бачалдина, со своими бывшими коллегами: Ирой Маровой, Татьяной Сизовой, В.Н. Ивановым. Возглавлял бюро эксплуатации В.А. Храмцов. Я занималась эксплуатацией изделий производства, начиная от конструкторских разработок до государственных испытаний. Для меня снова – это новая тема. И вот первое поручение: меня посылают в командировку в город Севастополь на ходовые испытания. Я отправилась не одна, ехали втроем: ведущий инженер-конструктор – Владимир Шеремет, Инна Чернова и я.
Мои спутники не в первый раз были в такой командировке, а я – впервые. Мы с Инной разместились в каюте прямо на крейсере. На месте познакомилась с электриками-монтажниками. Они решили меня проэкзаменовать: я разбиралась с чертежами, когда ко мне пришли ребята и сказали, что схема подъёма в автоматическом режиме не работает, и они никак не могут понять, в чем дело? А от местного пульта управления всё получается. Я проанализировала схему подъёма и поняла, что в ней предусмотрена блокировка «цепей подъёма» в автомате, на случай, когда работает другая техника (тогда на контакты блокировки подается напряжение 24В из схемы центрального управления). Сомнения не было, и я предложила отключить напряжение, блокирующее цепь «подъёма» в автоматическом режиме и не ошиблась. Одержала, хоть маленькую, но победу - схема заработала. Меня больше не экзаменовали, и я завоевала авторитет знающего инженера. Мы даже подружились, они стали приглашать меня к себе в гостиницу, в которой они проживали. Со мной ребятам было веселей, мы вместе исполняли лирические песни, я всегда поднимала им настроение. Рассказывала истории из своей жизни, они делились со мной своими семейными проблемами. У некоторых из них не ладилось в семьях, и они от этих семейных неурядиц бежали на корабль, но и здесь, на корабле, в командировке, им было неуютно. Они тосковали по своим жёнам, детишкам, остро ощущали своё одиночество. В каждом случае я разбиралась с ребятами по-своему, пыталась показать, где они допустили ошибку, советовала поменьше выпивать и быть более терпимыми к близким людям, любящих их. Я помогала им разбираться в жизни, тем более что у многих из них росли дети. Они, в свою очередь помогали мне.
И работали мы по – настоящему дружно, все возникающие вопросы решали сообща, иногда подстраховывая друг друга.
В день проведения испытания была штормовая погода. Мы вышли в открытое море. Я и сейчас не могу забыть бедных «матросиков», почти висевших на вантах, зеленых от качки, и нашего главного конструктора А.И. Арефьева; Его тошнило, он еле держался на ногах. А мне и Инне почему-то страшно хотелось есть.
Испытания длились около недели и прошли успешно. По результатам их всегда составлялся протокол, в котором указывалось: кому и что надо доработать. Это был бой: мужчины курили, нервничали, отбивали атаки своих коллег, ведь каждый отвечал за работу своей команды, защищал её честь.
Дальше были командировки в города: Балтийск, Калининград, Североморск, Владивосток; поездки на автобусах, поездах, самолетах. Каждый город отличался своими достопримечательностями, памятниками музеями и особенностями. Я объездила крайние точки Советского Союза, участвовала в ходовых, контрольных и государственных испытаниях. Были свои неудобства, победы и разочарования.
В г. Балтийск я попала зимой. Что удивило меня тогда? Море, довольно теплая погода и отсутствие снега. Меня, жительницу Ленинграда, поразила зима без снега. У нас в городе тоже рядом море, тот же Гольфстрим, но снег зимой лежит длительно. А здесь? Скорее осень: трава пожелтевшая, жухлая и совсем незамерзающее море.
В г. Балтийске была всего одна гостиница «Золотой якорь», а народу для участия в государственных испытаниях было вызвано много. Изначально нас расселили в гостинице, и мы приступили к подготовительной работе на корабле.
Ждали прибытия министра С.Г. Горшкова. В день его прибытия палубу застелили коврами, нас это покоробило. Зачем министру на палубе ковровая дорожка? Министр прилетел на вертолете, и сразу же поступила команда: «Всем испытателям покинуть корабль». Мы ушли к себе в «Золотой якорь», и здесь нам неожиданно предложили переехать на специально оборудованные баржи. Нас, женщин, такое отношение обидело. В середине дня на баржу пожаловал адъютант Горшкова и пригласил всех женщин вечером прийти в банкетный зал «Золотого якоря». Там министр решил познакомиться с персоналом, участвующим в государственных испытаниях. Женщины из городов: Коврова, Москвы, Ленинграда, Донецка отказались от приглашения, потому что были обижены, даже оскорблены: с корабля нас попросили, из гостиницы выгнали. Что мы развлекаться сюда приехали? Но понял ли министр нас? Где этика поведения офицера? Испытания прошли успешно.
Мы часто ездили в г. Балтийск, подружились со всеми участниками испытаний, хотя каждый делал свое дело и защищал своё предприятие.
Летала я на самолете и в город Владивосток. Путь был нелегкий и долгий. При последнем взлёте у меня заложило уши, я испытала такую острую боль, что готова была кричать, и ещё подумала: «Лопнули перепонки, никогда не буду больше летать на самолёте». Но стюардесса успокоила меня и объяснила, что самолет просто сделал очень крутой взлёт. С тех пор летать самолетом, особенно взлетать и приземляться мне стало страшно. Уже, прибыв на место, в течение нескольких дней мои уши были, как будто заложены ватой, и страшно болела голова, сказывалась, очевидно, разница во времени и в климате. Я никак не могла сообразить, когда нужно спать, а когда – работать.
Меня поразил Владивосток: он лежал на холмах, и по улицам его сновали трамваи, автобусы вверх, вниз, снова – вверх. Населяли город, так мне показалось, в основном японцы и китайцы, иногда попадались рикши, русские лица встречались редко.
Владивосток – это морской порт, центр рыбной и рыбоконсервной промышленности, даже воздух здесь был пропитан запахом морских продуктов. Одновременно, он являлся европейским городом с западной архитектурой и научным центром Приморского края. Мы жили на корабле, много работали, готовились к выходу в море и к испытаниям, которые впоследствии прошли успешно. При составлении протокола испытаний я столкнулась с вопросом, который оказался для меня достаточно трудным, мне пришлось позвонить Владимиру Алексеевичу Храмцову. Он помог мне сформулировать пункт протокола и, только положив трубку, я вспомнила, что в Ленинграде сейчас около трех часов ночи.
Мне нравился В.А.Храмцов, его добросовестность, и честность, он никогда не отказывался от своих решений, даже, если они были не совсем удобными для предприятия, не давал в обиду своих сотрудников. На долгие годы сохранила я память о В.А. Храмцове, как о лучшем, принципиальнейшем руководителе и отличном человеке.
Из командировки мы возвратились в Ленинград, купив много дешевых рыбных консервов. Большую часть их я подарила своим коллегам.
Во время моего отсутствия, в наш отдел пришел инженер Константин Петрович Максимов. Вернувшись, я прямо попала «с корабля на бал»: отдел отмечал какой-то праздник. Я сидела за столом в ресторане, когда появился Максимов и буквально всех покорил своей щедростью: заказал целый ящик шампанского. Играла музыка, произносились тосты, почти поминутно хлопали пробки шампанского. Все изрядно выпили и пошли танцевать, Костя пригласил меня. Под ритмичную музыку мы хорошо вальсировали, и сами понимали, что у нас всё получалось ритмично, с чувством и красиво. После исполнения третьего или четвертого танца Костя сделал мне предложение: выйти за него замуж. Я ему объяснила: « У меня уже есть муж и двое детей, и, по возрасту, мы не подходим друг другу. Ты, моложе меня на 14 лет. Сейчас в тебе говорит «шампанское», посмотрим, что будет завтра!». «А что будет завтра?» - спросила Ира Марова, которая танцевала рядом и услышала мою последнюю фразу. Тогда Костя с горячностью мавра произнес: «Да. Вот так всегда. В первый раз влюбился, предложил руку и сердце, и получил отказ». «Всё правильно, - сказала Ирочка, твой поезд давно ушёл». Но надо сказать, что пока я работала у Всеволода Ивановича в отделе, я всегда чувствовала: Костя не равнодушен ко мне и готов пойти на любые жертвы ради этого чувства: он всегда вставал на мою сторону при возникновении спорных вопросов, защищал меня, когда я ссорилась с моим главным недругом в отделе – Виктором Скворцовым, всегда выполнял мои просьбы и поручения.
С работой я справлялась, а вот с секретным отделом у меня были явные не лады. Однажды ночью меня разбудил шум, кто-то незваный приехал в гости ко мне домой. Это были представители первого отдела. По окончании работы необходимо было сдавать все документы в первый отдел. Я именно так и поступила, сдала портфель с документами и в него же вложила блокнот, выданный мне отдельно. За сдачу портфеля я расписалась. На карточке оставалась моя подпись о выдаче мне блокнота, а о сдаче не было. Не было блокнота и на месте. Обыскали стол, перерыли все ящики – не нашли ничего. Тут я об этом вспомнила. Вскрыли портфель. Пропажа нашлась, но за неправильное хранение секретных материалов я должна была получить выговор. Вступился за меня В.А.Храмцов: «Документы на месте, в первом отделе, за что выговор?» Но я рассердилась и решила: надо уходить, с моей рассеянностью здесь работать нельзя, но куда? Решила съездить после работы на Карповку, посоветоваться с мамой и папой. Одновременно, зашла в институт, и, конечно, в спортивный зал к своему тренеру. Со времени нашей последней встречи прошло около шести лет. Всё тот же зал, девочки. Увидев меня, Виктор Павлович обрадовался, подошёл, стал расспрашивать, что нового в моей жизни. Я рассказала, что у меня уже две хорошенькие дочки! Он загорелся: «Вера, приводи своих девочек на гимнастику. Прямо сейчас»!
«Да, они ещё маленькие!» - рассмеялась я. «Тогда возьми мой адрес». Подрастут – приводи. Прошло года два, и я поехала к Виктору Павловичу. Дома его не оказалось, и меня встретила его жена. Узнав о цели моего приезда, она сказала: «Верочка, не делайте этого, не нужно вашим девочкам заниматься спортивной гимнастикой, им надо заниматься художественной! Это такой красивый вид спорта! Поезжайте в детскую спортивную школу на Петроградской стороне, к Людмиле Федоровне Троновой, она одна из лучших тренеров нашего города. Она посмотрит ваших девочек и все решит».



Я очень любила музыку. Всю жизнь я мечтала – научиться играть на пианино, но я была неусидчива, нетерпелива. Вот, если бы так, как сестра Надюша! Садится за пианино, и через минуту - две она уже воспроизводит мотив любой песни.
Теперь, когда мы получили инструмент, музыкой должна заняться наша дочь Надюша. Но, к сожалению, повторилось то же, что было со мной. Рахиль Леонтьевна (так звали учительницу) давала уроки на дому, и скоро Надя сделала первые успехи: освоила ноты, научилась правильно держать руку, освоила первые пьески из «Сборника фортепьянных пьес и ансамблей для начинающих». На уроках всё было хорошо, вот домашние занятия шли плохо, почти так, как у меня.
10 минут – Надя играет. Затем она встаёт, берёт книжку и отправляется в туалет. Мы живём в старом доме, туалет у нас холодный, соседи рядом ходят, дёргают дверь. Она не слышит. У неё интересная книга! Я, проходя мимо, говорю ей: «Надюша! Выходи!» молчание. Проходит минут пять, я снова повторяю: «Надя, ты выйдешь или нет?» «Да, да, последняя страничка» и так повторяется несколько раз. Я начинаю сердиться. «Надя, ты будешь заниматься?» - « Да, мама» - «Ну, так выходи!» Надя, сияющая, появляется. Чему она так радуется? Наверно, очень увлекательная книжка. И через 10 минут занятий музыкой всё опять повторяется: она читает книжку! «В ней мои гены», - думаю я. Решили отправить Надюшу во Дворец пионеров держать экзамен по музыке. Посмотрим, что будет? Пройдёт по конкурсу, то будет учиться дальше, а если нет – на этом поставим точку. Надя прекрасно сдала экзамен, и её приняли во Дворец пионеров по классу фортепьяно. Учительница музыки не понравилась ни мне, ни Наде, вида, я, конечно, не подала. Три года проучилась Надя там и за это время, кроме гамм, она ничему не научилась. Пришлось поставить точку. Но уроки музыки дали свои результаты: они развили её слух и теперь она поёт вместе со всей семьёй, и поют они прекрасно.
Папа часто говорил мне, что из меня получился бы хороший преподаватель. Я любила детей, мне нравилось общаться с ребятами, своими и чужими. Выросла я в семье учителей, возможно «заговорили» - повлияли «гены»?
И я стала подыскивать работу. Еще одно обстоятельство меня к этому подталкивало – командировки.
В мое отсутствие все заботы о семье ложились на Марию Алексеевну. Юра тоже часто бывал в отъезде, и бабушка разрывалась на части: внучки еще маленькие, надо их накормить, погулять с ними и постирать белье. Устроили девочек в детский сад, отводить в основном приходилось мне. Нужно утром встать пораньше, собрать их и отвезти на 1-ую Красноармейскую улицу, в садик. Путь неблизкий, а главное, мне не по пути на работу, а опаздывать нельзя. А когда меня нет, кто повезёт?
Привлекал в преподавательской деятельности постоянный летний отпуск.



…Наде было два года. Жили мы тогда в поселке Лахта.
Надюша росла шустрым ребенком, и однажды – потерялась. Пришлось к поиску подключать милицию. С тех пор мы, смеясь, говорили, что Надя имеет «милицейский привод».
После «милицейского привода» Надюши и по настоянию Марии Алексеевны мы решили поехать к ней на родину, в Калининскую область, в деревню «Богатырево». Я тоже захотела поехать, познакомиться с деревенской жизнью, тем более, что отпуск у меня был летний. Ехали в общем вагоне, (купейный – был для нас большой роскошью), а в плацкартный – билетов не достали. Ничего, приехали на место в город Калинин (теперь Тверь), а дальше до села нужно ехать на автобусе. Народу много: все в основном с корзинами, мешками, ведрами. Подали автобус – настоящую развалюху, и вся эта толпа людей рванулась к дверям. Мы с трудом втиснулись: я с Наташенькой на руках, Марья Алексеевна с Надей, нам достались последние места. Автобус двинулся в путь. Впереди стоящее сидение оказалось сломанным, и все время под тяжестью пассажиров оно падало на меня и Наташу. Я напрягалась и упиралась в него, как могла. А дороги: канавы, рытвины, ухабы, только кое-где насыпан гравий, а в основном – не просыхающие лужи. Трясет на такой дороге автобус и всех едущих в нем, как при землетрясении в два или три балла. Доехали до Быково. Там нас встретили и, проехав еще на лошади 5 - 7км, мы, наконец, прибыли в деревню «Богатырево».
Тяжелая была дорога, но стоило ее преодолеть, чтобы попасть в царство «спящей красавицы». В деревне насчитывалось 10 – 12 домов, вокруг лес: настоящий, дремучий, с грибами и ягодами. В маленьком, голубеньком домике с резными наличниками, окруженном палисадником с цветами, жила семья тети Кати. Она осталась вдовой с тремя детьми, муж не вернулся с фронта. К нам навстречу вышли: тетя Катя – маленькая, удивительно подвижная, красивая женщина в яркой пестрой юбке и ярком платочке, и высокая стройная, еще не согнутая годами, старушка в голубоватом, слегка вылинявшем, платье и тоже с платочком на голове. Две девушки с любопытством выглядывали из-за бабушки.
Познакомились. Домик был небольшой, но места хватило всем.
По случаю нашего приезда, они напекли пирогов, ватрушек, лепешек и поставили 3-х литровую бутыль с мутноватой жидкостью – самогоном.
Утомленные длинной, тяжелой дорогой, дети скоро уснули, а мы вышли на улицу. В избе было жарко и душно, и нам захотелось погулять по деревушке, полюбоваться ее окрестностями. Дом, в котором мы остановились, находился почти на краю деревни, слева стояло еще два дома: в одном жила Акимовна, а в другом, ветхом, - Мария с сыном, далее – сарай с сеном и коровник.
Акимовна в молодости была красивой женщиной. Во время войны она потеряла мужа и сына. Рассказывали, что она приглашала девчонок, лет десяти – двенадцати, из деревни для уборки в своей избе. Перед этим она угощала их пивом собственного изготовления, они пьянели и засыпали, не выполнив работу.
Мария была сравнительно молодой женщиной, и ее можно было назвать привлекательной. Во время войны убили ее жениха. Получив извещение, о его гибели, она решила покончить жизнь самоубийством, но ее успели вытащить из петли. После этого у нее слегка помутился рассудок. Но время лечит: через несколько лет она родила сынишку Павлика. Он был худенький, бледненький мальчик, лет восьми или девяти. Дружил Павлик с дядькой Кузьмой, который славился охотой на кротов, и жил в другом конце деревни. Кузьма отвечал мальчику полной взаимностью и учил его ставить капканы и ловить рыбу.
Кузьма был высокий, угрюмый и одинокий человек. Он никогда не улыбался, и в деревне его звали «кротом».
В том же конце деревни жила старушка по имени Акулина со своим внуком Сашей. Старушка была старательная, держала корову и птиц. Она косила траву, собирала грибы, которых в лесу было великое множество. Саша хорошо рисовал, и я думаю, он мог бы стать художником. Рядом с домом Акулины, ближе к нашему дому, жила Таня с сестрой. Они трогательно любили друг друга. Таня слегка прихрамывала и была немного «не в себе». Сестры имели корову, и Татьяна часто заменяла пастуха: посла свою корову и соседские.
Напротив нашего дома жил дядя Куста с женой и двумя сыновьями. Старшая дочь его переехала в город Кимры. Дядя Куста пользовался уважением в деревне. Он воевал и вернулся с фронта без ноги, но зато вся грудь его была в орденах. После войны в деревне осталось мало мужчин, и он, пожалуй, был единственный, сильный мужик: высокого роста, широкоплечий, как говорится, богатырского сложения. Старший сын его, Веня – весь в отца – «богатырь». Младший сын - послевоенный, в мать Наталью, худенький, стройный, красивый мальчик.
В самом конце деревни стояли еще два дома, в одном из них жила Семеновна, которую прозвали «ведьмой» за ее черные, постоянно распущенные волосы. Она была очень энергичной и языкастой. «Ее не переговоришь» - говорили в деревне про нее. Жила она одна, никого у нее не было, но дом содержала в полном порядке.
Последний дом принадлежал матери Кусты, Наталье. Она – была очень властной, суровой женщиной, командовала сыном, а жена Кусты ее даже боялась. Наталью никто не считал старухой, хотя лет ей было под семьдесят.
Рядом с нашим домом находился дом дяди Якова. Он выглядел стариком, высокого роста, облысевший, поседевший, волосы на лице его росли какими-то клочками, и весь он был какой-то полинявший. Он имел восемь дочерей. Все дочери, как картинки, повзрослев, вышли замуж и уехали в разные города. Настю и Машу мы застали в деревне, обе настоящие русские красавицы, рукодельницы, плели кружева, трудились с утра до вечера в огороде и ухаживали за скотиной. Рассказывали, что до революции их дом был самым богатым в деревне. Нажили они свое добро тяжелым крестьянским трудом, но в период коллективизации их занесли в списки кулаков и раскулачили. Жители деревни сочувствовали им, но сделать ничего не могли. Дядя был двоюродным братом бабушки Татьяны.
После замужества племянницы Маши её муж Петя перебрался жить в домик в деревню Богатырево, а мы стали ездить в – деревню Самодурово, где жили двоюродные сестры и брат Марии Алексеевны.
Места здесь были прекрасные, исконно русские. Под горой протекала река, открытая солнцу, приток Волги – Медведица. В ней было много заводей, в которых водилась рыба, в основном: щурята и красноперки, их ловили руками.
Вдоль всей реки - берега песчаные, на них располагались пляжи, ничуть не хуже, чем в Крыму, на Кавказе. Чистый и мелкий песочек скрипел под ногами! В метрах пятидесяти от реки простирались хвойные леса. А какой аромат! Он распространялся на всю округу в радиусе двух километров. Воздух был наполнен запахом: сосны, липы, черемухи, сирени и земляники. Такой сильный аромат смолы в лесу, что вылечивал простуду за два дня.
До деревни Самодурово (от Кашина до села Красного) дорога такая же трудная, как и в Богатырево (от Калинина до Горец), за исключением одного преимущества. Сюда мы ехали поездом до Кашина, куда прибывали вечером, и там нас встречал брат Марии Алексеевны – Володя, работавший водителем в колхозе. Машина у него – грузовая, немного разбитая; Наденька и я садились в кузов, а бабушка и Наташа – в кабину. Он вез нас до реки, а дальше мы переправлялись на пароме и на лошадке.
В девятом часу вечера мы добрались до реки. Темнело быстро. Вылезли из машины и сразу почувствовали, что мы находимся рядом с деревней. Дом помещика, не сохранился, а вот красивые аллеи: сирени, берез и лип разрослись. Сирень благоухала настолько сильно, что вытеснила удушливые пары отработанного бензина. В темном чистом небе сверкали звезды и светила луна. Тишину нарушали трели соловьев.
Переправившись на противоположный берег реки, Володя крикнул: «Маша! Ау!». В ответ послышалось звяканье запрягаемой лошади и ответный крик: «Иду! Иду!», потом все стихло, и снова слышны были только соловьи. Я с Наденькой пошли пешком по дороге, но заблудились и попали в такую гущу кустов, из которой не знали, как и выйти, поэтому – остановились.
Нас догнала лошадка, и мы все двинулись вперед. Ночь была очень тихая, вся деревня была погружена в сон. Проехали овраг, поле и увидели свет в окнах дома, где жили тетя Вера и тётя Нюша. Нас ждали: они приготовили для нас горячий чай из самовара, мед и ватрушки, которые только что вытащили из печи. В доме тепло и уютно. После дороги проголодавшиеся дети набросились на еду: яичница, картошечка с луком выглядели так аппетитно и были такие вкусные.
Первую ночь спали в избе на матрасах, набитых сеном, а в последующие дни – в сеннике. Утром встали и побежали на речку мыться, а заодно и купаться. Река находилась в пятидесяти метрах от дома, и в этом месте – мелкая и теплая. Так началась наша жизнь в деревне Самодурово.
Мы же часто ходили в лес, собирали ягоды и грибы. Однажды, я и Юра набрали пятилитровый бетон земляники на полянке, рядом с дорогой. Удивительно, краснеют ягоды на фоне зеленой травы, такие крупные величиной с лесной орех, на высоких стебельках; видно, все прошли мимо и не заметили. В другой раз, мы уже возвращались домой из леса с грибами, вышли в березняк, а там – белые, крепкие, настоящие красавцы с темно-коричневыми шляпками. Собрали около 150 штук, не хватило корзин, Юра снял рубашку, я – кофту и наполнили их грибами. Вот была радость! Насушили, пожарили, насолили их. На следующий день пошли на тоже место, собрали, но значительно меньше. Богата русская земля! Как хорошо на ней жить!
В семи километрах от нашей деревни тянулся сосновый бор, а в нем – черничник. Идти далеко, но ягода величиной с вишню. А сосны! Высоченные, со стройными, смолянистыми стволами. «Из них только строить корабельные мачты! – говорил Юра. Ляжешь в мох и не видно, где кончаются сосны, так высоко в небо уходят их кроны.
Выдался жаркий день, и мы пошли в лес, в сосновый бор, воздух – свежий, наполнен ароматом хвои и смолы. Куда ни взглянешь – всюду черничник. А ягоды! Синие, сладкие. За два – три часа каждый собрал по ведру. Стали возвращаться обратно. Ведра тяжелые, нести трудно, хорошо еще: детей не взяли с собой!



Время летело быстро, заканчивался мой отпуск. Я решила сделать детям подарок: пойти с ними в поход. Детей было четверо: мои – Надюша и Наташенька и соседские – Надя и Толя. Все дети в возрасте 6 – 6,5 лет, а самой маленькой - Наташе было 3 года 6 месяцев. Я навьючилась, как верблюд, несла: целое ведро картошки, пятилитровый бидон молока, две буханки хлеба и сухари, кроме этого на спине висел рюкзак с двумя спальными мешками, двумя ножами, кружками и спичками. Дети помогали по мелочам, им было под силу: масло подсолнечное, сковородка, бачок для ухи, топорик, сахарный песок и мед на случай болезни. Сначала шли лесом по дорожке, где попадались грибы и ягоды, и вышли к реке. Потом пошли прямо по мелководью, перешли на другой берег и сделали привал. Отдохнули, искупались, впрочем, купались почти все время. Нашли очень красивое место: ровная, уютная полянка, приблизительно 40м2, рядом – никого. Начали делать шалаш, он получился несколько дырявым, но от солнца закрывал великолепно. Развели костер, недостатка в дровишках не было. Толя отправился на реку ловить рыбу, девчата вмести с ним – купаться. Вскоре Толя вернулся с уловом, и мы начали варить уху. На свежем воздухе, после купания, аппетит у всех зверский, пообедали и легли отдохнуть. Проспали часа два. После отдыха я взялась за приготовление ужина. Толя и Надя наловили рыбы, причем Толя – сачком, а Надюша в заводи, прямо руками, поймала двух щурят. Пожарили – ужин удался на славу. Стало темнеть, пора укладывать детей спать. В спальный мешок хотела положить двух подружек, но не получилось, обеим Надюшам было тесно; поэтому разместила их по-другому: в одном – оставила одну Надю, а во втором - уместились две сестренки: Наташа и Надя. Я и Толя сели у костра.
Нам повезло, день похода оказался замечательный, жаркий, а к вечеру стало холодновато, сказывалось влияние близко протекающей реки. Вскоре все заснули, и Толя тоже. Я задремала, сказалась: усталость, ведь в основном все несла на себе, и напряжение – чувство ответственности за детей. Приходилось следить за ними, чтобы не утонули, не заблудились, не простудились.
И вдруг, среди ночи послышался вой зверя, я моментально вскочила и первое что сделала - подбросила сухих веток в огонь. Костер разгорелся, но кто-то продолжал выть…
Мороз прошел у меня по спине, я лихорадочно стала разжигать костер сильнее и сильнее. Пламя взметнулось вверх и озарило всю поляну. Осмотрев ее и не обнаружив волков, я немного успокоилась. От страшного завывания проснулись дети, и только Наташа безмятежно спала в спальном мешке. Между тем, вой становился все отчетливей, казалось, что он приближается. На всякий случай, для обороны, я предложила каждому ребенку взять в руки обгорелые или горящие головешки. Все замерли…
Вскоре непонятный вой стих, наступила тишина, но перепуганные дети спать не захотели, и я решила рассказать им сказку: «В одной деревне, на её окраине, жил старик. У него никого не было: ни жены, ни детей. Однажды к нему пристала собака, да так и осталась с ним. Он обрадовался живому существу, кормил ее, разговаривал с ней. Но, как-то дедушка заболел, и некому стало ухаживать за ним, некому натопить печь и сварить пищу. Собака сидела рядом с больным, голодная и унылая. Так прошло несколько дней. Дедушка обратился к Дружку, так звал он собаку: «Дружок, милый, пойди в деревню и попроси добрых людей, чтобы они дали тебе корочку хлеба, а то ты сидишь голодный». Пес послушался хозяина: поднялся и поспешил к людям. Сначала Дружок подошел к самому красивому и богатому дому и завыл. На крыльцо выскочила хозяйка, схватила палку и прогнала его прочь. Тогда он подбежал к самому неказистому и бедному домику и залаял. Навстречу ему выбежал мальчик, Дружок перестал лаять и завилял хвостиком, вскоре появились еще две девочки. Дружок снова повилял хвостом, встречая их. «Мама! Мама, к нам собачка пришла!», - закричали дети, - «Она, наверное, очень голодная и хочет есть. Посмотри, какая она худая! Давай накормим ее!». Они вынесли собаке миску супа, Дружок поел, но немного оставил (для больного деда). Затем лизнул руку мальчика и, схватив его за штанину - этим показывая, чтобы мальчик шел за ним, потащил его на улицу. Мальчик понял собаку и побежал следом за ней. Дружок привел его к больному деду. Мальчик, увидев старика, вернулся домой и рассказал о нем сестрам и матери. В тот же вечер они накормили дедушку, вызвали к нему врача и стали ухаживать за старичком и его верным другом. Постепенно дедушка стал поправляться, а когда совсем выздоровел, то повел ребятишек в лес показать места, где росло великое множество грибов и ягод. Дети привыкли к дедушке и не пропускали дня, чтобы не навестить его. Их мама тоже была довольна: насушила и насолила грибов, сварила варенье. И решили: «Будем все вместе жить-поживать и добро наживать».
А богатый дом посетило несчастье. Утром пошла хозяйка корову доить, и видит: лежит она в хлеву бездыханная. Что же с ней случилось? Никто не знает. Только нет теперь кормилицы и очень жалко корову. «Зря я прогнала собаку, - подумала хозяйка, - Надо было, хотя бы накормить ее». Вот и сказки конец, а кто слушал – молодец.
«Да, - откликнулись мои ребята, - нельзя было жадничать и прогонять собаку, нуждающуюся в помощи. Если бы богачка была добрее, то и не случилось бы с ней такого несчастья, не погибла бы корова, и всем бы жилось лучше».
На следующий день я обратилась к детям с вопросом: «Будем ночевать еще ночь в лесу?». Они подумали и дружно согласились остаться на ночь. «Может, это были не волки» – сказала Надюша. «Наверно, голодная собака» – подтвердил Толя. «Ладно, остаемся. А сейчас пошли ловить рыбу!» – сказала я, и все побежали на речку. Вторая ночь была спокойная, никто не издавал страшных звуков, дети спали, а я сидела у костра и смотрела в огонь. В лесу – темно, небо звездное, искры от костра летели и гасли. Тишина, вокруг – тишина! «Господи! - думала я, - Какие детишки счастливые! Не знают они, что такое бомбежки, разрывы снарядов». Как счастливо могли бы жить люди, если бы не войны! Как хорошо жить на земле и знать, что наступит рассвет, запоют петухи, выйдет солнце и наступит новый день!
Мы вернулись домой с массой впечатлений. Дети наперебой рассказывали, как ловили рыбу, купались, как проснулись ночью, напуганные ревом зверя, возможно волка, и боялись отойти от костра. Нашлись и фантазеры. Кто-то поймал огромную щуку, кто-то не спал и видел хвост волка, а Толя оказался настоящим героем: бегал вокруг костра и защищал девочек. Я радовалась: растет настоящий мужчина. Этот поход запомнился надолго. Но вот кончился мой отпуск, пора уезжать. Я обещала скоро вернуться.



По окончании отпуска я сразу приступила к подготовке «Технического описания изделия» к типографскому изданию. По работе мне часто приходилось ездить в г. Москву, Ковров, Саратов, проводила согласования Электрической схемы нашего изделия, решала совместно с представителями других предприятий вопросы по усовершенствованию схем. Обычно эти командировки были дней от семи до десяти. Там я работала с удвоенной энергией, успевала все сделать за день, два до субботы, закрывала командировку понедельником, брала билет на электричку до г.Калинина, и вот я уже «в трех шагах» от своих детей.
Я выезжала из Москвы в любое время суток. Случалось, что ночевала даже на вокзале в Калинине.
Как - то, приехала я на вокзал в одиннадцать часов вечера, ни о каком транспорте не могло быть и речи. На улице темно, накрапывает дождь, прохладно. Сижу, жду рассвета, чтобы сесть в автобус и ехать дальше. Вдруг раздались звуки музыки и пения…
В открытые двери вокзала ворвались цыгане, впереди всех – цыганенок, лет четырех – пяти. Он шел на руках, потом стал перемещаться, делая непрерывные перевороты «боком» или «колесом», сзади шумною толпой появились нарядные цыгане. Началось выступление с девушек, они, в пестрых ярких одеждах, лихо отплясывали цыганские танцы, следом за ними появились мужчины, плавно, в такт музыки они выделывали красивые танцевальные движения, кокетливо поглядывая на девушек – цыганок. И, во всём танце было столько страсти, огня, вдохновенья, что казалось - это настоящие артисты!
Маленькие ребятишки - цыганята тоже танцевали между взрослыми и, что удивительно – босиком! В это время цыганенок, который первым ворвался в зал на руках, с шапкой обходил всех зрителей, собирая деньги. Затем цыгане запели. Вот тогда-то я поняла, за что русские люди так любили заезжие цыганские хоры.
Откуда явились цыгане, почему босиком, кто они? Меня взволновало их выступление, и я подумала: «Какие же они все талантливые!»
Но наступило утро, я побежала на автобус, доехала до села Красное и через лес поспешила к своим девочкам. Или под впечатлением увиденного, или по рассеянности, а только я сбилась с дорожки и оказалась в другой деревне, но, быстро сообразив, по берегу реки я побежала в правильном направлении и, наконец, добралась до деревни Самодурово.
«Надя! Наташа!» - закричала я и стала переходить вброд реку к дому тети Веры. Выбежали дети, еще сонные, но довольные тем, что мама – приехала!
Я любила делать сюрпризы. Всякий раз, возвращаясь из командировки, я привозила детям подарки: кукол, шоколадных зайцев мячи скакалки. Как радовались девочки! Все были довольны, когда на столе появлялось что-нибудь вкусненькое: пирожные, колбаса, сыр, ветчина и пр. Ведь в деревне всего этого не купишь!
А дня через два я уже ехала в поезде, поменяв билет из Калинина на билет из Москвы. Снова я – дома…
Вот так мы жили, трудно, но были счастливы!



И снова командировка в Балтийск, и снова испытания, меня поселили в гостиницу «Золотой якорь». Со мною в номере жила Андреева Татьяна, но я с нею практически не встречаюсь, так как работали в разные смены: я днём, она ночью. Но однажды мы встретились. Оказалось, что она тоже окончила ЛЭТИ и училась вместе с моим дядей, Лёшей, братом мамы. Таня рассказала некоторые подробности из его личной жизни, о которых вряд ли, кто и знал в нашей семье. Лёша был общим любимцем в группе, А вот с девушкой, в которую он был влюблён, ему не повезло: она вышла замуж за его сокурсника. А.В. Башарина, хоть тот во многом уступал Лёше. Приезд Леши к нам в семью всегда был праздником: интеллигентный, красивый, умница, он обладал красивым голосом и был главным запевалой за нашим праздничным столом. Это к нему я летела, когда требовалась помощь по физике, технической механике и электронике, его я считала настоящим учёным!
Много добрых и светлых воспоминаний связано с его жизнью! Вот мы маленькие, три сестрички Наташа, Надя и я в комнате у бабушки прыгаем по кроватям Тиши, Лёши и бабушки. Кто-то дёргает струну балалайки, висящей на стене - и мы замираем, кто не замер с того фант, потом всё начинается сначала. И никогда, никакого упрёка, что кровати помяты, а одеяла оказываются на полу. Лёша очень любил детей.
Кончилась командировка. И в это время у меня опять возникла неприятность, и опять из-за первого отдела: моя бывшая коллега по работе в НИО, Шубникова попросила меня взять для неё блокнот. Она работала над составлением очередной программы испытаний и - при переходе в главное здание Ц.К.Б, она мой и свой блокноты выронила и – потеряла! Идущий сзади начальник 5-го цеха нашел блокноты, просмотрел их и сжёг.
По результатам следствия: я, Шубникова и начальник цеха получили по выговору и лишились премии за квартал. Ну, надо же было так влипнуть!
Нет, надо уходить! В НИИ меня было много работы: над типографским изданием «Технического описания», по обслуживанию производства, ездила по командировкам. Я научилась отстаивать интересы своего завода, преуспела в составлении протоколов испытаний и завоевала звание «Лучшего работника КБ».
Одновременно, я всегда помнила, что у меня растут две дочки, талантливые, умные, бесконечно любимые. Где бы я ни была, я скучала о семье, муже, своих девочках. Они тоже нуждались в моей заботе и внимании.
 










Я УХОЖУ С ЗАВОДА «АРСЕНАЛ»
Вскоре после истории с блокнотом папа позвонил мне по телефону и сказал, чтобы я в назначенное время подошла к директору «Электромашиностроительного техникума», к Г.В. Киселёву. Мы встретились, поговорили, и он согласился с нового учебного года взять меня к себе на работу в качестве «заведующей электронным отделением» с преподаванием предмета «Радиоизмерений».
Меня это устраивало: я могу съездить за детьми в деревню. Подготовиться к преподавательской деятельности и перевезти сестру папы из местечка «Верхние серьги» в г. Брянск.
Наша бабушка летом времени даром не теряла: собирала грибы, ягоды, и груз у нее всегда был тяжелый и неудобный: два ведра варенья, соленые и сушеные грибы.
Однажды на вокзале к нам подбежала заплаканная девушка, лет семнадцати – восемнадцати. У нее украли сумочку, она не могла купить билет домой. Я протянула ей деньги – приличную сумму, она взяла наш адрес с обещанием вернуть их. За это я впервые получила выговор от свекрови, которая проворчала: «Незачем было давать такие большие деньги». «А, если бы у твоих внучек украли сумочки, и им не к кому было обратиться, что тогда?» - возразила я и, казалось, убедила ее. Прошло несколько месяцев, и вдруг получаем перевод, которого совсем уже не ждали. Мы забыли про деньги и очень удивились: «Кто мог прислать их нам?» Оказалось, они от девушки, повстречавшейся на вокзале. Со словами: «Вот, получай. Бабушка! Всегда надо помогать людям в беде!», я положила перевод на стол. Мария Алексеевна, смутившись, согласилась со мною.



Бабушка с Надей и Наташей приехали в детскую спортивную школу Петроградского района. Людмила Федоровна строго оглядела девочек и высказала свое мнение: «Надя опоздала, ей уже 8 лет, а Наташу приводите 1 сентября на тренировку. В ноябре месяце Наташе исполнялось 6 лет. Художественная гимнастика! Какой это замечательный вид спорта! Сколько грации, женственности, артистизма и красоты открывается у каждой гимнастки. С какой великолепной легкостью, ловкостью они выполняют упражнения с мячом, обручем, лентой и булавой. Как точны и размерены их движения!
Первое соревнование, первое выступление, и Наташенька занимает первое место в своей группе. Начало положено, но до чемпионки еще очень, очень далеко. Впереди долгий и нелегкий путь. В школе Петроградского района реорганизация: группы переводят в разные школы. Наташа переходит во Дворец пионеров, к тренеру Миральде Петровне Винокуровой.
В дальнейшем Наташенька много и упорно тренируется и в 1973 году становится мастером спорта, завоёвывает титул чемпионки города Ленинграда и сохраняет его в течение трех – четырёх лет. Одновременно, она становится членом сборной Союза.
Художественная гимнастика научила Наташу выдержке, воспитала у нее волю. Ей много пришлось испытать: и обиду, и несправедливость, и нечестность, а иногда и предательство. Но, она все это выдержала и научилась быть сильной.
Гремит маршевая музыка, и вот они идут тоненькие, изящные, красивые! В соответствии с завоеванными баллами, они занимают места на пьедестале почета: 1 – 2 – 3. Исполняется гимн Советского Союза, гимнастки награждаются медалями: Золотой, Серебряной, Бронзовой. Минута торжества: некоторые плачут, и мы – родители застыли, а затем буря аплодисментов, поцелую, объятья и поздравления.
Настало время Наташе идти в школу. А нам объявили, что наш дом идет на капитальный ремонт. Я узнала об этом одна из первых, так как давно с соседями добивались этого: дом на Свечном переулке – старый, лестницы – изношенные, того гляди – обвалятся, стены – в трещинах. Дали смотровые листы, и мы поехали разведать, как выглядят новые квартиры. Нашей семье предложили трехкомнатную квартиру на пятом этаже в новом доме на проспекте Космонавтов. Был солнечный день, и я, как увидела залитые солнцем комнаты, сразу полюбила их и больше ничего не хотела смотреть. Бабушке понравилась квартира, но она считала, что на верхнем этаже свои трудности: высоко – подниматься тяжело, жарко от крыши, и протечь она может. Мария Алексеевна была права, но я – молодая, ее не послушала. Правда, для порядка, сходила и попросила пониже этаж, но мне – отказали, и я согласилась на эту квартиру. Покрыли в ней лаком полы, купили новую мебель и въехали.
Надя и Наташа пошли в новую школу. Сначала всем нам было трудно: добираться до центра и до работы – не легко и далеко, транспорт туда прямой не ходил. Но шли годы, наладилось сообщение, пустили метро до станции – «Звездная». Бабушка была старше нас, ей исполнилось семьдесят лет, она с трудом поднималась на пятый этаж. Вот, что значит жизненный опыт, она еще тогда предвидела это. Мария Алексеевна занималась хозяйством: приготовлением обедов, мытьем посуды, стиркой. Подрастали дети, требовали все больше внимания. У Нади в школе – карнавал. Кто будет шить костюм? Конечно, мама! Придумали наряд – «нотки», очень удачный – получил первое место.
Во дворце пионеров тоже праздник и тоже карнавал, и опять мне – работа: Наташу нарядила в «кота в сапогах». Сколько их, костюмов, сшито: «осень», «лисичка», «космонавт», «снегурочка», «принцесса»! А для выступлений по художественной гимнастике?! Ведь было время, когда не разрешалось украшать спортивную одежду, и мне иногда кажется, что именно с Наташиных нарядов началась новая полоса красочных костюмов в художественной гимнастике.
А домашние постановки, выступления детей? Начали с «Колобка», а потом – «Золушка» и «Снежная королева». Дома я, практически, только занималась: рукоделием, пришлось поступить на курсы по шитью и вязанию на машине. Постановки спектаклей. Приносили столько радости! Поэтому и праздники получались интересными, нарядными, веселыми! Читались стихотворения, исполнялись танцы.
Дети росли, делали успехи! Как у большинства сверстников, у них были свои радости и огорчения.
Однажды в квартиру позвонили, я стала открывать дверь. Никого. Только слышен топот ног убегающих ребят. Посмотрела: кто такие? И увидела на площадке лестницы роскошную коробку конфет. Я ахнула! Взяла, открыла коробку, в ней лежали: 6-7штук конфет, типа школьных или кавказских, и записка, написанная детской рукой: «Наташа! Выходи гулять» А Наташе некогда, ей нужно на тренировку. В следующий раз на лестничной площадке обнаружила медвежонка, потом – чебурашку и опять – записку такого же содержания. Так повторялось несколько раз. Выяснилось, что двум мальчикам из класса, Наташа - нравилась, и таким способом они хотели обратить на себя ее внимание. Она была все время занята: тренировки, поездки, соревнования, сборы.



Много лет подряд на лето бабушка с внучками, Юра и я, выезжали в деревню Самодурово. Нас всегда ждали, готовились к нашему приезду. В одну из поездок мы пригласили с собой моих родителей. Папа очень увлекался ловлей рыбы, он готов был и ночью, и днем сидеть с удочкой на берегу реки, в ожидании клева и не без успеха. Он приносил много рыбы: небольших щук, карасей, плотву, Мы же часто ходили в лес, собирали ягоды и грибы. Однажды, я и Юра набрали пятилитровый бидон земляники на полянке, рядом с дорогой. Удивительно! Краснеют ягоды в зеленой траве, такие крупные, величиной с лесной орех, на высоких стеблях; видно, все прошли мимо и не заметили. В другой раз, уже возвращались домой из леса с грибами, вышли в березняк, а там – белые, крепкие, настоящие красавцы с темно-коричневыми шляпками. Собрали около 150 штук, не хватило корзин, Юра снял рубашку, я – кофту и наполнили их грибами. Вот была радость! Насушили, пожарили, насолили их. На следующий день пошли на тоже место, собрали, но значительно меньше. Богата русская земля! Как хорошо на ней жить!
Решили устроить праздник! Но какой праздник без выступлений, танцев, пения и угощения?! Собрали всю деревню, в основном – пожилых людей; молодых семей было немного: Вася и Вера, Сергей и Рая, Вова и Маша, Юра и я. Принесли старый патефон. Надюша нарядилась цыганочкой, пошли в ход бабушкины цветные платки, а бабушка – «колокольчиком», надела широкую юбку, довольно короткую, из-под которой торчали штанишки, перевязанные голубыми ленточками с бантиками, и шляпу – летнюю, широкополую, извлеченную из старого сундука. Я с Юрой составили «вокальный дуэт», а Наташа исполняла спортивный танец.
Выступление началось…
Вначале танцевала Надя, ее даже не узнали, думали, что мы пригласили настоящую цыганочку, потом Наташа в спортивном костюме порхала словно бабочка, она ловко ловила и крутила ленту. Затем вышел наш «дуэт», мы спели: «Где ж ты, мой сад». После нас появилась Мария Алексеевна, ее выступление вызвало фурор: все смеялись от души. Бабушка делала такие пируэты, так лихо отплясывала, что много лет спустя все вспоминали ее исполнение. Веселый азарт захватил всех. Выступления повторялись снова по кругу. Наденька в паре с мальчиком – Толей исполняли танец «Летка - Енка», сбивались слегка, но все равно – здорово. Наташа показала свое мастерство, теперь с мячом. Я с Юрой повторили песню еще раз, и снова Мария Алексеевна – в роли «колокольчика», но уже отплясывала другие «па». Праздник удался, и в завершении его угостили всех жареной картошкой с грибами.
Прошло много лет, а очевидцы долго еще вспоминали наше выступление, и даже возникла идея - устроить концерт в сельском клубе, но мы постеснялись и не решились: ведь это был экспромт.



Надоело ездить в командировки. Спать в гостиницах, на баржах, в каютах. Участились поездки в Балтийск, наскучил мне этот пятачок земли, где не было никаких развлечений кроме работы да сбора янтаря.
У меня было еще одно дело, которое нужно выполнить – съездить в город Верхние Серьги и помочь выехать оттуда моей тете Симе и ее дочери. Тетя с мужем – Тихоном Васильевичем и дочерью Ниной во время войны эвакуировались в этот город, уехали вместе с заводом, на котором работал Тихон Васильевич, чуть ли не главным инженером. Через какое-то время он там заболел и умер. Тетя Сима была такая беспомощная, что сама решиться вернуться в родной город Брянск никак не могла. Нина выросла, выучилась на врача. Она очень любила отца и не хотела оставлять могилу, где он был похоронен, и всячески оттягивала переезд на свою родину.
Приехав в Верхние Серьги, я узнала, что у тети и Нины все вещи уже собраны, но возникли трудности с получением контейнера для перевозки вещей. Нужно идти договариваться на завод. Но я не взяла с собой никаких документов: ни паспорта, ни даже профсоюзного билета. Что делать? Подошла к заводу и увидела, как открываются ворота, и маленький паровоз с вагончиком въезжает на его территорию. Вскочив на ступеньки вагона, я уговорила провезти меня на завод. Я много раз бывала в разных командировках, умела общаться и с рабочими, и с начальством. И вот, я уже в приемной главного инженера. Рассказала ему: зачем приехала в Великие Серьги из Ленинграда, что на заводе работает моя двоюродная сестра врачом, и что она с мамой собралась на родину, а контейнера для перевозки вещей нет. Главный инженер, узнав, что я – из Ленинграда, растрогался, восхитился мужеством жителей этого города, и сразу распорядился выделить контейнер. И через день мы грузили вещи, а еще через день – следовали в поезде в г. Брянск.
Прошло около тридцати лет, когда я последний раз была на родине родителей. Говорят: «Лучше один раз увидеть, чем десять раз услышать!» Мои папа и мама часто ездили в Брянск повидаться с родственниками, друзьями, навестить могилы, и много рассказывали, каким стал город. Но, только побывав там, я поняла, как изменился Брянск, сколько стало красивых домов, памятников, улиц. Это все удачно сочеталось с оврагами, зелеными насаждениями. Я привезла тетю Симу и Нину в их когда-то очень красивый дом, но теперь он обветшал, сад зарос; правильно говорят: «Без хозяина – дом сирота». Посетили могилу бабушки, дедушкину – мы не нашли.
Наступило время расставаться, и я поехала в свой любимый Ленинград, на новую работу – в Электромашиностроительный техникум. На новом месте я освоилась очень быстро. Директор, Георгий Васильевич, на первом же педсовете представил меня преподавателям. Все они были молодые, пришедшие с заводов, и я снова почувствовала себя в «своей тарелке».
Папа всегда считал, что учителем может быть не каждый. Необходимо: призвание, талант и любовь к детям. Отработав двенадцать лет в техникуме, я, совершенно, согласна с ним. Деятельность педагога сравнима с выступлением артиста: нужен контакт, взаимное сопереживание, и неважно: играешь ли ты роль врача в «Неоконченной повести» или рассказываешь о взаимодействии сердечника с магнитным полем катушки. И то, и другое должны захватывать зрителя или слушателя. Правильно и другое, самое важное в учебном процессе – ребята! Они должны почувствовать, что преподаватель - неравнодушный человек, а болеющий за свое дело, заинтересованный в передаче своих знаний учащимся, и не только по своему предмету, но и по важнейшим вопросам жизни. С какими только вопросами не приходили ко мне учащиеся! Не отмахнуться, а вникнуть, пропустить их боль через себя и помочь – вот в чём была моя задача! Все, что я умела и могла, пришло из семьи, от меня самой. Может быть, кто-то не согласится со мной, но главное – это любить свою работу, любить ребят и не уставать расти вместе с ними.
 










«ТЕМНЫЕ» ПОЛОСЫ МОЕЙ ЖИЗНИ
Болезнь папы ворвалась в наш дом совершенно неожиданно.
Еще вчера он ездил на велосипеде, вел большую работу со студентами, которые шефствовали над малолетними преступниками, был жизнерадостный, энергичный и вдруг…
Колония находилась недалеко от Ленинграда, в местечке Стрельна. Помню возмущение папы: «Малолетние хулиганы живут с вполне состоявшимися преступниками в одной колонии. Кто на кого повлияет? Кто кого перевоспитает? Сегодня они - малолетние, а завтра станут закоренелыми уголовниками». Он писал, ходил, доказывал, но изменить ничего не мог. Его слушали, соглашались, но все оставалось по-прежнему. Видимо, именно эти переживания создали предпосылку будущей его болезни.
Врачи поставили диагноз – «Стенокардия». У отца болело сердце, появился учащенный пульс, он стал опухать. Отёчность появилась в ногах, поднималась всё выше. Он стал очень раздражительным, если не сказать, плаксивым. Состояние с каждым днем ухудшалось, и его положили в больницу имени Каняшина на Московском проспекте, а потом лечение продолжили в Военно-медицинской академии, и там снова подтвердили диагноз -
 «Стенокардия». Лечащий врач из поликлиники №51, не заходя в квартиру, задавала один и тот же вопрос маме: «Ну, как он? Еще не умер?» После одного из очередных посещений мама попросила ее больше не приходить.
Однажды зашла навестить папу его племянница Наташа – учащаяся Стоматологического института. Она поставила свой диагноз: «У дяди Мити – щитовидный токсикоз». Однако болезнь прогрессировала: отечность дошла почти до сердца. Я осталась ночевать у родителей. Мама плакала, я просила ее не показывать папе своего отчаяния, хотя сама тоже волновалась за него.
Папа попросил меня обратиться за помощью к его ученикам. После нескольких попыток я дозвонилась до его бывшей ученицы – Нины Владимировны Васильевой. Она – доктор медицинских наук работала в больнице имени Куйбышева. Я объяснила сложившуюся ситуацию, и Нина Владимировна, выслушав, как протекает болезнь и постановку диагнозов врачей и Наташи, сказала: «Верочка! Доживите до утра, в восемь часов я приеду к вам на машине скорой помощи». Ровно в назначенный час я и папа ехали в больницу имени Куйбышева. Подтвердился диагноз Наташи – щитовидный токсикоз. Папе сделали облучение, и через два-три месяца он уже ловил рыбу в Кандикюле и ездил на велосипеде.
Болезнь папы подорвала здоровье мамы. Через некоторое время она заболела. Как и чем лечить? И опять на помощь пришла папина ученица – онколог Вера Игнатьевна Михайлова. Беда не приходит одна. Примерно в это же время заболевает наш любимый Лёшенька, тот, к которому я ездила решать задачки по физике и теоретической механике. Врачи определили, что у него «рак», все попытки вылечить его не увенчались успехом. «Замолкли звуки чудных песен…»
Болезнь мамы была продолжительной: сначала ее мучили сильные боли, она очень похудела, но потом боль отступила, и у нас появилась надежда. Папа поехал на дачу, чтобы подготовить ее к приезду мамы. Я осталась с мамой, и три дня, три ночи безвыездно ухаживала за ней. Юра привозил обеды и все необходимое. Потом сестра Наташа с мужем увезли маму на дачу в Кандикюль. Но там она недолго прожила, всего три дня. После обеда мама уснула и больше не проснулась. Трудно передать, какое горе испытали мы все. Для каждого из нас она являлась не только мамой, которая нас учила быть людьми, но и другом. Мы могли доверить ей все сокровенное. Это была самая большая потеря, которую мы пережили.



Георгий Васильевич был прав, когда говорил: «Преподаватель еще думает с чего начать, не приступил к работе, а учащиеся уже знают: хороший он или плохой, и соответственно его встречают». Откуда они это узнают?!
В юности я дружила с двойняшками – Люсей и Женей, дочерьми видного ученого-педагога Ганелина. Они окончили школу с золотыми медалями. Одна – пошла по стопам мамы, выучилась на врача, другая – решила стать учительницей. Она окончила Педагогический институт имени Герцена, и начала преподавать химию в школе. Через неделю, в слезах, прибежала к нам и сообщила моему папе: «Я еще и в класс не вошла, а ребята встретили меня свистом. Начала объяснение, а они демонстративно хохотали, да так громко, что мне пришлось прервать урок». Женя не стала преподавателем, она сначала работала лаборанткой в своем же институте, а потом защитила диссертацию…
Я очень увлеклась своей деятельностью: делала конспекты лекций, которые могли быть полезны в случаи болезни учащихся, проводила дополнительные занятия по лабораторным работам, тренировала ребят в составлении схем, в проведении тарировки и так далее. Многие классные руководители просили меня участвовать в классных часах, особенно, если разбирался какой-либо поступок. Учащиеся группы №297 очень невзлюбили одного мальчика и как-то заперли его в шкафу. Совершенно случайно одна из уборщиц услышала стук в аудитории, заглянула – никого не увидела. Но как только закрыла дверь, стук повторился. Она поняла: откуда он доносился, открыла шкаф и обнаружила там учащегося моего отделения – Мишу Талалаева. На следующий день состоялось классное собрание группы. Мальчика обвиняли ребята в предательстве. Собрание проходило горячо, приводились факты. Выяснилось, что на демонстрации Миша нес транспарант, который был достаточно тяжелым, в конце шествия он оставил его около столба. В результате транспаранта не досчитались, а Миша не признался, что именно он бросил его на улице. Я предложила основательно разобраться в том, что произошло и еще раз продумать все. Наказание было слишком тяжким, поэтому решили собраться еще раз на классный час через неделю. Сама же стала искать материалы в педагогической литературе, посоветовалась с папой, словом, отнеслась очень серьезно к этому делу, чтобы определиться, какую сторону принять. Прошел классный час, разобрались. Казалось бы, вопрос закрыли. Но меня поразило следующее: через неделю ко мне подошли трое учащихся и произнесли следующую фразу: «А все-таки, Вера Дмитриевна, Миша – предатель, и правильно мы его наказали». Значит, после классного часа ребята продолжали думать над тем, что произошло, и по-своему переживали случившееся. Я сделала вывод: мне удалось достучаться до их сердец, я заставила задуматься. И неважно: кто прав, а кто виноват, обе стороны не правы, главное то, что ребята думали! А это всегда важно! И я это довела до конца.
В своей педагогической деятельности я не всегда действовала по принятым традиционно мерам воздействия. На диспетчерском совещании у директора, которое собиралось один раз в неделю, встал вопрос о курении. Мнения разошлись: запретить курить в туалете, отвести место для курения и так далее. Я поступила по своему: в перемену подошла к туалету мальчиков, и постучав, громко сказала: «Мальчики! Прекращайте курить, я сейчас войду». Это имело свое действие: мальчишки повыскакивали в коридор. Я не собиралась входить в их туалет, но настойчиво снова повторила фразу: «Я сейчас войду». Кто вышел последним, произнес: «Вера Дмитриевна, там никого нет». И так повторилось несколько раз. Ребята в техникуме перестали курить.
Вот еще случай! Выхожу из кабинета: шум, толкотня - ребята играют в чехарду: прыгают друг через друга. Увидев меня, стали разбегаться. Я беру «под ручку» первого попавшегося и, ни слова не говоря, начинаю прогуливаться с ним по коридору. Ребята удивлены: «Что будет дальше?». «А ничего не будет, пусть ребята расслабятся после напряженных уроков» – думала я.
Один из моих учащихся долго не мог получить зачет по электронике. И парень – неглупый, а вот не сдает предмет и все тут. Вызываю к себе в кабинет и спрашиваю: «В чем причина?» Оказывается, преподаватель электроники – Владимир Николаевич Маштаков не хочет ставить зачет, пока учащийся не принесет, обещанный ему, лист пластика. «Откуда ты возьмешь его?» – спрашиваю у студента. «Мне обещал дядя, но ему этот лист не вынести с работы. Будет транспорт, привезет» - ответил он. Разговариваю с В. Н. Маштаковым, выясняется, что учащийся сказал правду, и зачет был поставлен в этот же день. Но каков Маштаков! Похоже на шантаж! Хотя, Владимир Николаевич, как педагог, очень хороший, знающий свой предмет, он интересно преподносил материал. Учащемуся тоже наука: впредь не будет давать невыполнимых обещаний и дядю толкать на неприятности, если не сказать хуже – на воровство.
Расскажу еще об одном подобном проступке. Из милиции пришел протокол с требованием рассмотреть поведение студента – Валерия Писарева. Мы, преподаватели, очень удивились. Писарев был незаурядный учащийся, обладал сценическим талантом: участвовал в конкурсах самодеятельности групп, которые проводились регулярно в нашем техникуме. В группе он являлся главным режиссером и исполнителем, и она всегда занимала первые места. И вот на Валеру пришел протокол. Вызываю его к себе, интересуюсь: «В чем дело?» Оказывается: во время практики он шел по цеху и обратил внимание на два ящика, стоящих где-то на пути. В них лежали счетчики для специальных изделий. Интересен диалог, который произошел между Валерой и мной: «Они же долго валялись в цехе. Я видел, что ящики никому не нужны» – спокойно сообщил он. «И как долго?» – спрашиваю его.
«С начала практики».
«А когда началась практика?»
«Неделю тому назад».
«И это, ты считаешь, давно?».
«Вот что - возьми за правило: не ты положил, не тебе и брать».
«А мои родители считают иначе. Не проходит и дня, чтобы они чего-нибудь не принесли».
«А что же они несут?»
«Гвозди, гайки, шурупы, инструменты. Словом, все то, что «плохо лежит», то есть никому не нужно».
«И поэтому, ты решил утащить счетчики, не подумав, что они зачем-то заказаны, привезены в цех».
«А я думал, что раз ящики валяются без надзора, где попало, то их содержимое подлежит списанию. Мне счетчики пригодились для велосипеда, и брату тоже. Вот я и взял два».
С такими доводами можно согласиться – нет хозяина на производстве. Но все же, его поступок - воровство, и мне пришлось объяснять ему это.
Множество было случаев и простых, и сложных. Но, я всегда старалась разобраться.
Поступила в наш техникум Света Хлусова. Пока она училась, ее бабушка регулярно приходила узнать, как внучка учится, все ли у нее ладится. Вскоре мы с бабушкой подружились. У нас оказалось много общего: и я, и она очень любили своих детей, беспокоились за них, и поскольку она была старше меня, то просила не оставлять Свету без внимания даже тогда, когда она закончит учебу и уйдет из техникума. Прошло много лет, бабушки уже нет в живых, но я со Светой не теряем связи, мы по-прежнему общаемся и помогаем друг другу в трудные времена. Дружим и помогаем и сейчас, спустя двадцать лет после того, как она окончила техникум.
Другая девочка училась в техникуме. Ее мама пришла ко мне посоветоваться. Семья у них обеспеченная, денег «куры не клюют», а девочка сбежала из дома, ушла к молодому человеку. «Почему? – спрашивает мать, - верните дочку. У меня больше никого нет». Оказалось, сама мама была воспитанницей Детского дома, выросла вне семьи, потом вышла замуж, у нее родилась девочка. В семье - полный достаток, нет одного: сама мама девочки не являлась хозяйкой в доме, не научилась материнству, она с детства не видела и не познала родительской любви и заботы. Она поступала так, как научилась в Детском доме, поэтому ее дочь так же не знала ни ласки, ни тепла, ни уюта. Бывает и такое в вполне обеспеченной семье. Я посоветовала маме девочки: «Примите дочку и ее молодого человека в свою семью. Помогите им найти свое счастье». Получилось ли это? Не знаю, так как в скором времени девочка окончила техникум, вышла замуж, вернулась домой. Но, была ли она счастлива?! Все ли сложилось у нее в жизни?!
Как хотелось бы, при случае, сказать воспитателям Детских домов: «Воспитывайте детей ближе к тем условиям, в которых им придется жить дальше».
Еще в детстве, когда я училась во втором классе, ко мне обратилась бабушка Мити Цуринова и попросила меня ходить с ним в школу вместе. Они жили с нами по соседству. Я согласилась. Митя всегда ждал меня у моста реки Карповка, и вместе шли с папой, который соблюдал все правила переходов, да и постовые милиционеры были «наши», так, что мы были в полной безопасности. А вот на обратном пути, почему-то Митю всегда поджидали какие-то мальчишки, которые жаждали его побить, или толкнуть, или забросать снежками. Поскольку мы возвращались из школы вдвоем, то доставалось и мне. Я терпела, терпела, а потом не выдержала и вступила в бой. Один из ребят сгреб снег на фанеру и уже хотел высыпать его на меня и Митю. Я, извернувшись, снизу ударила ногой по доске, и куча снега вместе с фанерой опрокинулась на нападающего и засыпала его с головы до ног. Результат был потрясающий! Все. Больше они не приставали к нам. Этот опыт пригодился мне и в техникуме.
Вот как было дело: Однажды, на выходе из техникума возникла драка. На наших ребят напали мальчишки, откуда-то пришедшие. Дрались в полную силу: кого-то повалили, били ногами, кулаками махали то в одну, то в другую сторону. Сначала, я крикнула, чтобы остановить их, но не получилось. Пришлось решиться на следующее: совершенно неожиданно я ворвалась в кучу дерущихся мальчишек. Мое появление было так спонтанно, так неожиданно для них, что через некоторое время центр был нейтрализован, и беспорядок постепенно затих. Сделала для себя вывод: стараться не бояться, влезть в самую гущу дерущихся, наметить лидера и как следует ударить именно его. Конечно, есть риск и страшно, но надо! Никакие уговоры не помогают! Мои ребята, наблюдавшие эту сцену, так прокомментировали происшедшее: «А Вера Дмитриевна прямо с крыльца прыгнула, да в самую кучу дерущихся, здорово!!!»
Попутно, вспомнила другое событие. Еду в автобусе № 63 с работы. Двое мальчишек 12-13 лет перекрыли дверь входа и выхода, нецензурно ругаются и издеваются над пассажирами. А пассажиры? В основном – пожилые, едут мимо своих остановок, хулиганы никого не выпускают и не впускают, в общем, мы – заложники. Подъезжаем к остановке, мне нужно выходить, а один из мальчишек перекрыл дверь. Я протиснулась к выходу и встала лицом к лицу с хулиганом. Водитель открыл дверь, я стремительно с силой схватила мальчишку за руку, срывая ее с поручня, и спрыгнула на тротуар, увлекая его за собой. Теперь он один, наедине с разъяренными пассажирами, которые мне помогли. И я перехватила его за воротник и толкнула несколько раз в сугроб снега, приговаривая: «Надолго запомни, не смей издеваться над людьми!» Когда я мальчишку отпустила, он, отбежав на середину улицы, закричал: «Ну, погоди, я тебя подкараулю и отомщу…» Я не испугалась и спокойно пошла домой, чувствуя себя победителем.
Дела в техникуме шли хорошо и интересно. Ребята меня любили, не боясь, заходили в кабинет и с удовольствием общались, доверяли мне свои тайны. Мы думали о будущем, разбирали конкретные ситуации, обсуждали настоящее. Иногда вместе ходили в театры, ездили гулять в пригороды Пушкин и Павловск. Общение с ними для меня всегда было радостью.
На входе в техникум находится вертушка, и, когда дежурит моя группа, ребята стоят около нее. «Вера Дмитриевна идет! Вера Дмитриевна пришла!» – радостно встречают меня ребята. Этого утреннего приветствия хватало мне на целый день и даже больше. Настроение прекрасное! Тебя любят, тебе рады! Как это – здорово! В такие минуты я готова была все сделать, чтобы учащимся легче жилось на свете, желала им счастья. Трудилась целый день и чем возможно им помогала. Я посвящала им стихи, от лица администрации техникума дарила подарки. Ни один выпуск не проходил без моего участия. Самые добрые слова, пожелания я посвящала моим дорогим ребятам. Работа в техникуме была самым счастливым периодом в моей жизни. И в «День знаний», первого сентября, я больше всех получала цветов и очень гордилась этим, тогда и сейчас.
С преподавателями я работала в контакте, многими, откровенно, восхищалась. Они освоили новую технику: компьютерные установки, предметы информатику и программирование, и со знанием дела, вели свои уроки. Но иногда были и разногласия, люди – то разные!
Директор вызывал у меня двойственное чувство. С одной стороны, я понимала, что Георгий Васильевич Киселев – умный, остро чувствующий требования времени преподаватель. На педсоветах мы всегда получали новую информацию о том, в каком направлении должен двигаться техникум, какие предметы должны превалировать, какую аппаратуру, приборы нужно совершенствовать. А с другой стороны, вопросы воспитания учащихся он отдал решать Мире Михайловне, своему заместителю по воспитательной работе, которая практически ничего не делала, а лишь изредка ругала ребят употреблением непечатной лексики. Ребята не любили ее и ее уроки, а вела она литературу.
 









ДЕЛА ДОМАШНИЕ
А как складывалась жизнь моих дочек? Окончила школу Надя и собиралась поступать в институт ЛЭТИ, выбрала его совершенно самостоятельно. Училась она без троек, посещала подготовительные занятия, и у меня не было сомнений, что она поступит в институт. И всё – таки, я решила проведать свой институт.
А со мной произошел забавный случай. Меня часто подводила рассеянность, так получилось и в этот раз. Я решила съездить в свой институт, узнать все, что касается поступления Надюши, и не исключала возможности встретить там кого-нибудь из своих друзей, приятелей. Поэтому соответственно принарядилась, посмотрела на себя в зеркало, и, довольная своим видом, я пошла на остановку. Стою в ожидании транспорта, вдруг ко мне подходит незнакомая женщина и, улыбаясь, говорит: «Мадам, Вы надели разные туфли». Посмотрев на ноги, я ужаснулась: на одной ноге – ярко зеленая босоножка, на другой – ярко розовая. Ничего себе нарядилась! Пришлось повернуть к дому, но возвращаться – плохая примета. Подойдя к дому, крикнула Марии Алексеевне: «Брось мне любую босоножку!» и загадала: «Если – розовая, то Надя поступит, а зеленая – нет». Из окна пятого этажа упала – розовая, я одела ее, зеленую положила в портфель и поехала в ЛЭТИ. Надя сдала экзамены, и ее зачислили в институт. Училась она хорошо, предметы давались ей легко. Так же, как мы с Юрой, она ездила в стройотряд. Там подружилась с однокурсниками и встретила свою первую любовь. Заканчивая учебу, Надя вышла замуж. Ее молодого человека звали Сережа. Когда он пришел знакомиться, мы встретили симпатичного юношу – высокого роста, стройного, скромно краснеющего при очередном обращении к нему.

Первое время они жили у нас: сдавали экзамены, защищали дипломы. Вскоре, 9 сентября у них родилась Юленька – первая дочка
Нади и первая наша внучка. Мы всей семьей помогали ее растить. Потом они переехали в комнату Сережи в коммунальной трёхкомнатной квартире. После окончания института Надя и Сережа по распределению попали на завод «Арсенал», на котором работала я в течение - восемнадцати лет. Но, Надя мечтала о другом
поприще и, отработав положенные три года, она, как и я когда-то, стала заведующей электронным отделением Физико-математического техникума.
Через пять лет после рождения Юлечки, семья Нади увеличилась, родилась Оксаночка – черноволосая, кудрявая красавица. Одна комната теперь стала маловатой. Надю поставили на очередь. Надюше повезло и с квартирой: Одна соседка выехала, а другая, дожив до девяноста лет, умерла. Квартира досталась Наде и её семье.
Через два года после окончания школы Надей, Наташа закончила Спортивный интернат, и поступила в институт им. А.И. Герцена. По-прежнему она – чемпионка по гимнастике города Ленинграда, член сборной СССР.
Обиды, несправедливости сопутствуют каждому спортсмену и здесь главное – не сдаться. «Ничто не вышибет нас из седла» - это стало девизом нашей жизни.
На одном из соревнований Наташа выступала в роли судьи и тренер по спортивной гимнастике – Сережа, увидев ее, обратил на нее внимание. Вскоре после этого Наташа стала странно себя вести. Утром, уходя в институт, она говорила, что вернется в девять часов вечера. Училась она в Педагогическом институте им. Герцена, на спортивном факультете. В обещанное время - Наташи нет, проходит час, другой и в двенадцать ночи она приезжает домой. Все это время, я, как «бешеная львица», мечусь от двери к окну, прислушиваюсь к каждому шороху, волнуюсь ужасно, что могло случиться? И так каждый день! Наконец, Я нее выдерживаю и спрашиваю ее: «Наташа, в чем дело? Почему ты каждый день опаздываешь, не приходишь вовремя домой?!» Наташа отвечает: «Мама! Я познакомилась с молодым человеком, который недавно потерял маму. Он очень переживает ее смерть, теряет сознание, я ему помогаю: ухаживаю за ним, покупаю продукты и лекарства, варю обеды».
И снова она приходит поздно. Наконец, я не выдержала и предложила ей: «Давай, Наташа, вези своего Сережу к нам домой. Пока он болен, пусть поживет у нас. Мы все будем ухаживать за ним. Дома – бабушка, она и накормит его, и лекарства даст. Я его врачу покажу, а ты поможешь ему в учебе и по жизни».
Сережа согласился и переехал к нам лечиться. Шло время, побывал врач, сделал свои назначения, сказал, что у него истощение нервной системы и только покой и хорошее своевременное питание поможет вывести его из этого состояния. Сереже понравилось жить в нашей семье, он начал поправляться. Перестал терять сознание и все чаще поговаривал о начале работы: Видно, здорово скучал по ребятам, которых тренировал во Дворце пионеров. Вечерами Сережа с Наташей садились в средней комнате и занимались английским языком.
Она готовилась к экзаменам в аспирантуру, а он старался ликвидировать отставание по языку, чтобы перейти на третий курс. Так прошло полгода. Однажды я спросила у Наташи: «Собирается ли Сережа возвращаться домой? «Я его спрошу». Серёжа спокойно отнесся к ее вопросу. А через некоторое время они вместе пришли домой с огромным букетом роз. Я все поняла: они подали заявление во Дворец бракосочетания. Сережа окончательно поселился у нас, легко вписался в нашу семью, и мы очень его полюбили. Жизнерадостный, остроумный, щедрый Сережа имел много друзей, ценил и дорожил их дружбой. Он очень любил Наташу, и не было для него прекрасней, ближе и дороже человека, чем она, и Наташа отвечала ему взаимностью. Скоро, сыграли свадьбу. Торжество проходило в два этапа: все не уместились в один день, хотя собралось сорок человек, и столы накрыли в двух комнатах. Пришлось продолжить и на следующий день для второй партии.
Летом решили съездить в Болгарию, в свадебное путешествие к моему приятелю по институту – Ванче Михову. Перед этим он с женой Марианной приезжал в Ленинград на празднование двадцати пяти лет со дня окончания института и заезжал к нам в гости на обед. Здесь мы обо всем договорились: взяли адрес, согласовали время приезда.
Ванчо тогда занимал пост заместителя министра по торговле, жил в Софии, имел коттедж, где в верхней части его была оборудована квартира - гостевая для приезжих.
Наташа и раньше посещала Болгарию, она участвовала в соревнованиях, и болгарские девочки считались достойными нашими соперницами. Я и Сережа путешествовали за границу в первый раз.
Поездка в другую страну всегда заманчива и интересна: другие люди, обычаи, культура, история, города, пригороды, встреча с друзьями, новые знакомства. Нас встретил Ванчо, поселил в гостевую квартиру, и мы начали знакомство с Болгарией. Походили по городу, посетили Софийский собор, посмотрели другие достопримечательности: холмы с лесами, в которых росли деревья с грецкими орехами, вишней, кустарники с ежевикой. Потом, по нашей программе, мы отправились к морю. Ванчо дал адрес своего приятеля, и мы поездом приехали в город Крайново, находящийся рядом с курортом «Злато пяски». Там, на берегу Черного моря, мы купались, загорали, катались на катамаранах, любовались великолепными парусными яхтами и даже посетили ресторан. Загоревшие, похудевшие мы вернулись в Софию, а затем, истратив последние деньги на покупки, полные впечатлений от путешествия, возвратились домой, в Ленинград.
В день моих именин – 30 сентября, Наташа подарила мне маленького щеночка, который умещался у нее на ладони. Мы назвали его Джеком. Это был удивительный песик! Розовато-бежевого окраса, смесь болонки с терьером, мохнатый, с черными носом и глазами, озорной и необыкновенно умный Джек.
Девочка, семи лет, Ирочка Воробьева, жила в нашем доме. Она взялась научить Джека всем командам: «лежать», «стоять», «сидеть», «дать лапу», «фас», «взять» и так далее. Ирочка выполнила свое обещание, и в скором времени он освоил многое: приносил палку и мячик, прыгал в обруч, ходил по бревну, лазал по пожарной лестнице. Мы все очень полюбили Джека и радовались его успехам.
Сколько счастливых минут, тепла и ласки излучал этот маленький песик! Приходишь домой, он встречает на пороге, виляет хвостиком так, что кажется вот- вот хвостик оборвется и отлетит. Джек становится на задние лапы и подпрыгивает, стараясь лизнуть пришедшего гостя. А уж, если ты чем-то огорчен или у тебя болит душа, он снимет эту боль своей любовью и лаской. Здесь же появится и кот – Булька. Про него говорили все так: «Если бы был конкурс кошачьей красоты, то Булька занял бы «первое место». Кот большой, мохнатый, цвета гнилой сливы с черными полосами; в белой манишке и белых тапочках, с беленькой мордочкой и розовым носиком, и с огромными выразительными глазами. Он был
неповторим в своей красоте. Ходил он важно, с чувством собственного достоинства, и был сдержан в проявлении своих чувств, словно знал себе цену. Он принял Джека, они часто, по-своему, выражали восхищение друг другом и очень ладили, совсем не в соответствии с поговоркой: «Живут, как кошка с собакой». Они любили друг друга. Об этом мы узнали, когда Джек пропал, но об этом позже.
Вскоре после поездки в Болгарию, в 1981году, у Наташи родился сын Юрочка, а у нас появился первый внук. Говорят, что внуков любят больше, чем детей. Дороже моих девочек у меня не было никого, но лучше, любимее внука и внучек – тоже. Такой по-детски очаровательный, славный ребенок! На первых порах его ножки были чуть кривоваты, и от этого он казался еще более забавным. Когда Юрочку вывезли на пески в местечко Кандикюль, там его ножки на горячих песках выпрямились. Юрочка и Джек росли вместе: гуляли, купались, грелись на солнышке, копались в песке на берегу залива.
Был жаркий солнечный день. На берегу было много отдыхающих. Неожиданно, из прибрежного леса выскочила огромная овчарка. Она была в ошейнике – значит не беспризорная, но это я рассмотрела позже.
В два прыжка собака оказалась рядом с Юрочкой, Наташей и мной Я страшно испугалась за Юрочку и бросилась к овчарке, она отскочила и зубами вцепилась в животик нашего псёнка. Минута! и она бы растерзала его. Но я успела: я схватила собаку за ошейник и изо всех сил тряхнула её. Собаке ничего не оставалось, как разжать челюсти и наш маленький щеночек, визжа выпал из её пасти. Я крикнула: «прочь, пошла прочь самозванка! и собака, попятившись, убежала в лес. Мы осмотрели Джека и на руках понесли его домой, так как он нуждался в перевязке.
«И как Вы не испугались такой, большой собаки?» - спрашивали меня свидетели нашей схватки. «Хорошо, что успела» - подумала я.
Наша бабушка была не без юмора, и хозяин, у которого мы снимали дачу, тоже любил пошутить, особенно, когда был «навеселе», а это состояние у него было почти постоянным. Пока мы обрабатывали раны нашего Джека, Ваня (так звали хозяина) проснулся, и решил пошутить с нашей бабушкой: «Маня, ты пойдёшь за меня «замуж»? « А то – отвечает бабушка, хоть сейчас» «А платье – то подвенечное у тебя есть?» – подключается к разговору сосед Юлёк. «Да, я и без платья пойду, мне ведь не впервой». «Не… туда без платья никак нельзя, холодно» - продолжает Ваня. «Я же с тобой, Ваня, неужели не согреешь?» В это время из-под кровати Вани выскакивает маленькая собачонка Тюшка., она скалит зубы и набрасывается на Маню. «Вот! - Ваня поднимает указательный палец – «Тюшка не велит без платья», и продолжает гордо – «она меня ревнует!» И это правда, где бы Ваня ни был, и куда бы он ни свалился, Тюшка всегда охраняла Ваню и никого к нему не подпускала. Прошло лето, и я стала подумывать, что пора иметь собственную дачу: появилось столько внуков, надо детей вывозить, а куда?
Как – то мне позвонила моя бывшая ученица Света Манучарян. Её отчим был управляющим садоводства от предприятия «Сельхозтехника». Она вспомнила, что когда – то я мечтала о даче и предложила приехать, посмотреть, а, возможно, и купить продававшийся дом. Я с Юрой отправились в Кингисепп. Как только мы увидели реку и домик на её берегу, мы не раздумывая купили его. Домик был небольшой, но на первое время нам хватало, а потом мы достроили и вторую половину.
Весь год прошёл в заботах и мечтах о даче. За зиму вырастили рассаду помидор и огурцов. А весной вскопали землю и всю рассаду высадили в теплицу. Я очень увлеклась дачей. Много читала, экспериментировала. Собственными силами построили сарай, вторую половину дома, туалет, кухню, маленькую теплицу и очень гордилась своими успехами в области овощеводства. Но не только хозяйственными делами я занималась на даче, я увлеклась написанием стихотворений, но писала я их только для себя.
 

 Настроение

«Утром встала рано,
Глянула в окно
Ласточки летают,
 Солнечно, светло!

За окном настурций
Полыхает куст,
Вдаль за горизонтом,
Распахнулась Русь.
 
До чего ж любима,
До чего ж мила!
Это моя Родина,
Колыбель моя!

Ею я богата,
Ею дорожу,
И других сокровищ
Я не нахожу»

Чайка

«На солнышке река ребрится,
 серебрится
И чайка белая, как снег, в её волнах
 резвится,
То плавным облачком всплывёт,
То вдруг стрелой взлетит.
Она жива, она живёт,
И радостью кипит!»
 

Белка

«Она доверчиво прильнула
 к моей протянутой руке,
 Глазёнки – бусинки блеснули,
 И скрылись в солнечной листве.

Лишь хвостик рыженький мелькает,
 Средь веток язычком огня,
 И будто в сказку леса манит,
 Плутовка, рыжая, меня»

Юрочке было около года, у него заболели ушки, и Наташа с Юрочкой попала в больницу.
Вечерами Наташа приходила домой, а я каждый раз встречала ее у больницы с расспросами о Юрочке: «Как он? Заснул ли?». И только, получив утвердительный ответ, бегом бежали к метро, чтобы попасть на последний электропоезд. Серёжа в это время служил в армии.
Через полтора года следом за Юрочкой, родилась Анечка. Я провожала Наташу в Родильный дом и находилась еще там, когда мне сказали, что родилась девочка. Это было счастье, о котором мы все тайно мечтали и ждали. Я вышла на улицу около двух часов ночи. Стоял ноябрь месяц, темно, не видно ни зги, пошла по пути, который
запомнила, когда ехала в машине скорой помощи. Выбежала медсестра, (я забыла забрать одежду Наташи) и окликнула меня, пришлось вернуться за одеждой, заодно она сказала, что я пошла не в ту сторону. К метро надо идти в другую сторону. Последовав её совету, я повернула и поспешила в направлении к метро.
Вскоре меня догнал автобус и водитель, предложив сесть, довез меня до станции метро «Купчино», оно было уже закрыто. Поблагодарив водителя за то, что он доставил меня почти к дому я вдруг, услышала свое имя. Это был голос Сережи. Он, вернулся с работы, и побежал меня встречать. Я перелезла через насыпь железной дороги, и мы пошли домой. Всю ночь мы не могли заснуть: так были рады, что у Наташи родилась дочка Анечка.
Семья Наташи по-прежнему жила с нами, мы предоставили им отдельную комнату.
Сережа со своей мамой был прописан в комнате женского Медицинского общежития. Но его мама умерла. Когда Сережа женился, то он прописал Наташу, а затем и детей, в свою комнату. Но жить в ней было невозможно: дом подлежал капитальному ремонту.



Дружная, любящая семья, двое здоровых детей. Как счастливо складывалась у Наташи и Сережи жизнь! Окончили институт Наташа и Серёжа. Наташа поступила в аспирантуру, закончила её, защитилась. Казалось, их счастью и радости не будет конца!
Но, к сожалению, совершенно неожиданно пришла беда.
Прошло с тех пор двадцать лет, а я до сих пор вижу, стоящих на обочине дороги, двух ребятишек – Анечку и Юрочку в легких костюмчиках, забрызганных кровью.
Юрочке исполнилось четыре года, а Анечке – два. Они испуганно смотрят на разбитую машину, мало понимая, но, интуитивно чувствуя, что произошло что-то страшное, чему они еще не могли дать верную оценку. Впрочем, мое состояние немногим отличалось от состояния детей: я – в «шоке», зачем-то держу подмышкой батон, засыпанный мелкими стеклами, мечусь от Наташи, лежащей на остановке, и Сережей, которого уже забрали в машину скорой помощи, пытаюсь уверить врачей, что он в обмороке временно и скоро встанет. Снова бегу к Наташе, ее положили на носилки, и кто-то из медиков мне резко говорит: «Бросьте, Вы, эту булку! Что, Вы, есть ее будете?» Только после этих слов я увидела, что держу засыпанный стеклами батон, бросаю его, затем, хватаю Анечку и Юрочку, и с ними тоже сажусь в машину скорой помощи.
Что же произошло? Двенадцатого июля у Сережи день рождения, и он с Наташей и детьми решил поехать к своим друзьям на озеро Зеркальное. Серёжа только что демобилизовался из армии. День был солнечный, жаркий, и мы все вместе на машине поехали отдыхать на три дня на нашу дачу, за рулем сидел Сережа. Настроение у всех было прекрасное, ничто не предвещало несчастья. Накануне Сережа с Наташей пообщались со своими друзьями, хорошо отметили день рождения, накупались с детьми, позагорали, весело провели время.
И вдруг, в районе Тикописи налетела огромная, черная, мрачная туча, неизвестно откуда взявшаяся, закрыла солнце, и пошел сильный дождь с градом. Асфальт моментально стал мокрым от дождя, появились лужи, машина заскользила, и ее повело влево на полосу встречного движения. Я взглянула на Сережу: лицо его стало бледно пепельное, на руки, которыми он держал руль, упала голова. Машина завертелась на месте, и вдруг – удар. Детей отбросило в мою сторону, машина продолжала вертеться и, наконец, остановилась. Подбежали люди, одни вытащили Сережу, другие – Наташу, я и ребята вышли сами. Я убеждала врачей, что удар был не сильный, что он сейчас встанет.
Дальше я все делала, как во сне. Подъехала машина скорой помощи и забрала нас. Ко мне вернулось осмысленное сознание, когда мы оказались в больнице города Кингиссеп. Сережу и Наташу положили в реанимацию.
Пришел следователь, подъехал муж, позвонили друзьям в городе Кингисеппе и, наконец, добрались до их дома. Юрочку и Анечку одели в теплые вещи, напоили чаем.
И вдруг, раздался звонок из больницы: «Анечку нужно еще раз проверить, при просмотре рентгеновского снимка обнаружили затемнение: либо это – гематома, либо плохая пленка. Снова, побежала с внучкой в больницу, я думала, что не выдержу, не переживу еще и этой беды. С Анечкой все обошлось, а вот Сережа и Наташа находились в тяжелом состоянии. Началась борьба за их выживание. Каждый день я ездила в больницу и получала один и тот же ответ на свой вопрос: «Состояние Сережи крайне тяжелое, возможен летальный исход. У Наташи – сотрясение мозга, состояние тяжёлое». Прошло несколько дней.
Наша соседка по даче работала врачом в той больнице, где лежали Наташа и Сережа. Она сообщила, что состояние Сережи улучшилось, появилась надежда на выздоровление, Наташе тоже стало лучше. Наташу перевели в палату.
Заскочила к своим друзьям, которые так нам помогли во время аварии, к Ларисе Ароновне Бойко – директору третьей школы города Кингиссепа. Лариса Ароновна позвонила в больницу. Молчание… Страшные слова сорвались с ее губ: «Пять минут назад… Сережа умер». Я упала, и не могла встать.
На похороны Сережи Наташу не отпустили врачи, ее самочувствие оставалось тяжелым. Мы, родители, и соседи по даче взяли организацию похорон на себя.
В течение двадцати лет Наташа с детьми посещают могилу Сережи на Ковалевском кладбище. Они «рассказывают ему», как идут дела, что нового появилось в их жизни, и осыпают могилу цветами. Наташа не может забыть его любовь. После случившегося несчастья, мне, уже пенсионерке, пришлось продолжать работу, чтобы помочь Наташе растить детей, но теперь - на другом поприще – в проходной Дизельного института в качестве вахтёра. Сутки работаю, трое дома.
«Скрипит снежок под сапогами,
А в Дизельном - так сказочно тепло,
 И Дед Мороз танцует вместе с нами,
 И на душе так радостно, светло!

Говорят, что в Новый Год, все мечты сбываются,
 И для счастья людей двери отворяются,
А мечта у всех одна, и на целый век:
Чтоб по–доброму, красиво жил бы человек!
 
Чтобы Вера и Любовь рядышком шагали,
А Надежда у людей жить не уставала.
Чтоб в делах любой семьи музыка звучала,
А в делах большой страны Мудрость процветала.

Чтобы с каждым годом ширилась семья,
За столом богатым были бы друзья,
Чтоб лилось шампанское, бокалами звеня,
И вокруг царили Мир и Доброта!»



Я дежурила на вахте, когда позвонила Наташа и сообщила, что пропал Джек. Я, закончив вахту, тотчас отправилась на его поиски. Я оббегала весь квартал вдоль и поперёк, расспрашивала всех и всякого, кто встречался мне на пути, поиски были безрезультатны. На следующий день я подключила к поискам Джека своего мужа – Юру, кто – то из соседей сообщил ему, что накануне был отлов собак и что целесообразно съездить на Лиговский пр., в ветеринарную станцию, куда их отвозят. Я поехала на ветстанцию. Джека там не оказалось. Я сходила на почту к разносчикам почты, предупредила их о пропаже собаки, развесила на каждой остановке объявления с просьбой сообщить о найденной собачке, всё было безрезультатно. День мой начинался с поездки на ветстанцию, меня там уже знали все работники и спокойно пропускали внутрь. Но однажды прибыла какая – то комиссия и меня не хотели впустить. В это время привезли отловленных собак и стали их выгружать. Лай, визг стоял неимоверный, но я сказала парню, который ведал входом, что слышу голос своей собаки. Парень так изумился, что без слова пропустил меня – и я увидела Джека, а он увидел меня!
Казалось, он затопчет большого пса, с которым он находился в одной клетке, он прыгал выше крыши, слёзы текли из моих и его глаз, Это были слёзы радости!
Быстрее ветра нёсся Джек к нашему дому, и это правильно - здесь ему рады были все!



Шли годы. Я отработала в охране 18 лет, работала с удовольствием, интересны были люди, со многими установились очень добрые отношения. Но и трудностей было не мало, особенно в годы перестройки: институт перестал отапливаться, полопались трубы, каждый день приходилось убирать грязь из взорвавшихся труб, не стало воды, закрылась столовая. Резко сократился контингент работников дизельного института. Чтобы не развалиться совсем, администрация приняла решение сдавать свои освободившиеся помещения в аренду. Появилось новое сословие – арендаторов и новых русских: ребят, молодых, нагловатых, грубоватых, но очень дерзких и энергичных.
Я дежурила, когда позвонила старшая дочь Надя. Она плакала. Что случилось, почему ты плачешь?
«Ксюшу только что отправили в больницу, она попала под машину».
Началась борьба за здоровье Оксаночки. Надя и Оксаночка в этой борьбе проявили столько мужества, терпения и героизма, что не победить, они не могли. Оксаночка поправилась.
Беда никогда не приходит одна. Мы только что вернулись с дачи, папа был с нами. Прошло несколько дней, и папа заторопился к себе домой. Я уговаривала его пожить ещё, но он отказался. Дома – то лучше!
Было около пяти часов вечера, папа позвонил по телефону, он хотел встретиться со своими ветеранами и просил меня ему помочь, но как раз в тот день у меня было дежурство, я предложила ему перенести встречу на любой другой день. Так и решили. Но ровно через две минуты снова раздался телефонный звонок: «Вера, в квартире твоего папы пожар, выезжай скорее, Я и Юра поехали на машине, когда прибыли, пожар уже был потушен, Папа был мёртв. Врачи зафиксировали смерть от угарного газа. Скорее всего, причиной его гибели был взрыв телевизора.



Заканчивается рабочий день, все работники: и офисов, и дизельного института спешат домой. Приближается ночь.
Работники вахты закрыли двери, обошли все этажи, подёргали двери кабинетов, где находилась администрация: нигде ни шороха, ни света. Можно и нам расслабиться, отдохнуть. Нас двое: я и Таня Конрад. Она прилегла в комнатке для вахтёров, а я ещё какое – то время сижу в будке, на вахте, слегка подрёмываю. Приближается зима, скоро наступят холода…
Но что – то тревожит меня, а в чём дело - не пойму.
Пойду ещё раз пройдусь по институту; и ещё раз подёргаюсь во все двери 2-го этажа, выход на лестницу по–прежнему закрыт. Возвращаюсь и иду по следующему лучу коридора, прислушиваюсь: где – то звучит музыка, радио, наверное, не выключили, но почему его раньше не было слышно? Этот коридор тоже имеет выход на улицу. Подхожу - ближе. Музыка становится громче. Спускаюсь к выходу: дверь, которая при первой проверке была закрыта, распахнута настежь, на пороге её – 2 блока из комплекта компьютерной техники. Всё ясно: блоки подготовлены к вывозу. Я снимаю тапочки и бесшумно бегу на вахту, беру замок и им закрываю комнату, из которой звучит музыка. В ней 2 человека. Они заперты. Хватаю блоки и отношу их к себе на вахту. Там я закрываю блоки в комнате вахтёров на ключ. Поднимаю Таню, она бежит на улицу, наблюдать за окнами 2 –го этажа, где жулик мог и выпрыгнуть. Сама набираю телефон начальника офиса – Миши Погорельцлера, бывшего работника института, Иду к двери, где только что стояли приборы, подготовленные к выносу, и которые я только что спрятала. Вижу: замок открыт и из комнаты выходит молодой человек и девушка. Ничего себе дела! Как же они открылись? Кто–то им помог… Но кто, как? Предлагаю им пройти, на вахту, задаю первые вопросы, но тут появляется следователь и Миша. Задержанную пару передаю им.
Или ещё: во время дежурства Нины Федосовой выкрали из офиса Росбизнесколсалтинга компьютеры на очень крупную сумму денег. Всех вахтёров вызывают, к директору института Бордукову В.И. Нас обвиняют в халатном отношении к дежурству. Прежде, чем идти к директору, я решила, посмотреть офис, откуда вынесли приборы. И вот, что я обнаружила: в ночь, по заявке начальника отдела, пришли рабочие, покрывать в офисе пол лаком и чтобы быстрее высохло, открыли окна. Офис был на 2-ом этаже, окно выходило на улицу так, что его ни с какой стороны не было видно. Этим, очевидно, и воспользовался кто-то из работников Росбизнесконсалтинга, который знал, что полы будут покрывать лаком, и соответственно подготовился. Ночью наверняка подъехала машина и из окна 2- го этажа приборы прямо загрузили в машину. Конечно, это был кто-то из своих сотрудников, работавших и знавших о покрытии полов, такова была моя версия, С ней мы и отправились к директору – справедливость была восстановлена, а вахтёры были реабилитированы.
В связи с ожидаемым «банкротством института» прошло ряд мероприятий, которые коснулись и нас вахтёров: Вместо нас охрану института будет выполнять Охранное предприятие, нас же, либо увольняют, либо переводят на работу в другие службы или отделы.
Меня вызвал главный инженер института Евгений Иванович Орлов и предложил мне должность инженера на магнитной станции. Я, не раздумывая, согласилась, т.к. страшно соскучилась по настоящей работе, да и надо было помогать детям, они учились в институте.
М.С. представляла собой помещение, где только что был пожар, немного почищенное, отштукатуренное, но ещё со следами огня: закопченные столы, стеллажи приборы; всё это было свалено в кучу и со всем этим надо было разобраться. Кое – как, разобрав столы, приборы и стеллажи, я приступила к выполнению своей главной задачи: составлению «инструкции». Вот тут – то я натолкнулась на трудности – не было никаких схем, черновых набросков по работе станции. Но станция работала, и надо было подгонять «инструкцию» под схемы, составленные вопреки всем правилам инженерной графики, и которыми занимался и восстанавливал после пожара Попов Г.А. Никто кроме него не знал, какие он выполнял соединения, какими проводами, а, он делиться со мною не торопился. А, если учесть, что прокладка кабелей проводилась: либо под полом, либо на высоте 5–ти метров, то можно себе представить, с какими трудностями я столкнулась. За свою работу я получала пятьсот рублей и работала 3 дня в неделю. Более того, в дни, когда я отсутствовала на работе, он забирал, написанные мною главы, не предупреждая меня об этом. А я, каждый раз, не обнаружив свои записи, начинала писать их заново. В результате - каждую главу я переделывала по 2 - 3 раза (не предупреждая, он также возвращал написанные главы). Он всячески хотел принизить мою роль, но почему! Я была уже в том возрасте, когда мне нужна была только работа и ничего больше: Он предлагал мне мыть полы, разбирать полки и настаивал на мытье электроизмерительных приборов (кроме меня станцию убирали ещё две уборщицы). Работать под его руководством было очень сложно, тем более, я не исключаю, что он и у начальства создавал обо мне соответствующее впечатление. Всем было некогда: читать, разбираться. Ведущий Адуев ни разу не поговорил со мной, хотя бы, чтобы определить уровень моих знаний. Он не подпускал меня к схемам измерения магнитного поля, хотя переводы с английского и немецкого языков измерителных приборов напряжённости поля, выполнялись мною. Я терпела долго, но однажды не выдержала и решила твёрдо - надо уходить:
«Прошло тому немало лет,
Когда впервые прозвучал квартет:
Осёл, козёл, мартышка и
Косолапый мишка.

Хотите верьте, или нет
Из глубины веков, от баснописца,
До нас дошёл его привет,
Великой мудрости завет.

И удивляться нечему:
Ведь тема не нова – по-прежнему
Звучат, из басни той, упрямые слова:
А вы, друзья, как не садитесь,
Всё ж в музыканты – не годитесь!

Мы об осле не скажем и двух слов:
Осёл и в Африке останется ослом.
Своим молчаньем и умом
Осёл прославился давным, давно.
 
В квартете он за главного, за дирижера,
 Хотя минор порой, не отличит он от мажора,
Ну а козёл? Козёл совсем другое дело.
 Поле магнитное освоил он «всецело».

Пока он с бурей в море воевал,
Голосовые связки так отшлифовал,
 Что стал кричать по делу и без дела,
Диапазон частот раздвинул до предела!

А Миша вздумал выпивать,
 И стал на «змия» наступать,
А музыке, нужна ль такая стать?
Уж, лучше Мише помолчать.
.
Мартышка ноты сочиняет,
А что в тех нотах?
До сих пор никто не знает.
Ослу их некогда читать,
 Гораздо проще, не читая, дурью обозвать

А вот козёл попробовал читать,
И с сожаленьем начал вопрошать,
Зачем нам ноты? Знаем всё и так
Их прочитает, разве что дурак!

Уж лучше, что другое написать,
Иль пыль с приборов постирать?
Не надо время зря терять,
Давайте с грязью воевать!

Мартышка ждёт, пока ответа нет,
Напишет она новенький сонет…
Осёл с козлом, вновь, не читая.
Скажут: нет, нет, Нет!
 Пусть, кто – другой напишет им сонет!»

Вы помните 2-х ребятишек, которые очень хотели, чтобы Наташа вышла погулять? А Наташе было некогда!
  Наступили другие времена, и маленькая Наташа превратилась в «прекрасного лебедя». Назначен день встречи учащихся, окончивших школу двадцать лет тому назад. Времени прошло много. По-разному сложились судьбы бывших учащихся. У Наташи с утра высокая температура 38,8. Неужели, мне не удастся попасть на «вечер встречи»? К вечеру температура снизилась, и Наташа поехала на праздник. Там они и встретились: Вова и Наташа! «И тоже в вас очарованье, и та ж в душе моей любовь».
 










ОЧЕНЬ ХОЧЕТСЯ ЖИТЬ
Сегодня мне 75 лет. Мы два года назад отметили Золотую Свадьбу. У нас две дочери: старшая Надежда Юрьевна Павличенко – заведующая кафедрой Электронного отделения Физико–механического Колледжа, и младшая Наталья Юрьевна Соболева – доцент – кафедры физкультуры и спорта Педагогического института им. А.И.Герцена. У Нади две дочери: Юлия и Оксана, у Наташи сын Юрий и дочь Анюта. Все внуки учатся в институтах: Юлечка уже закончила институт, замужем и родила внука Димочку. Кроме них, живущих в своих квартирах, есть ещё два лохматых члена семейства: собачка Джерика, как две капли воды похожего на Джека, и кошечка - красавица Дульсинея персидского происхождения. Она совсем не похожа на нашего кота Бульку, но только чуть – чуть уступает ему в красоте. Так, что жизнь продолжается, ещё не написана последняя глава нашей жизни:
 «Над золотым корабликом синеют небеса,
Ещё во льды закована, не плещется Нева.
Гранитные громады стремятся в облака,
И в пламени закатов алеют купола.

А на душе весною, так радостно, светло,
И жить безумно хочется болячкам всем назло!
Я волею рассудка гоню свой липкий страх,
 И верю в провидение – нас Ангелы хранят!»
 
Папа для меня всегда был и остался в моей памяти образцом настоящего мужчины… Он отличался энергией, силой, обаянием, огромным оптимизмом и любовью к семье, детям, к своим учащимся; Он был добрым, мягким и тактичным человеком.
Он рассказывал, как в молодости, познакомился и ухаживал за мамой. Папа был романтиком: всегда приезжал на велосипеде, в сверкающей каске пожарника, и с букетом цветов, сорванных на клумбе у Симы, своей сестры. Он любил делать подарки, сюрпризы.
В юности читал много стихов, играл в театральном кружке самодеятельности. Он много знал, многое умел и всю жизнь учился. Свое отношение к жизни, к знаниям передавал ученикам и своим детям. Большинство людей, знавших его, испытывали большое чувство уважения к нему, часто граничащее с восхищением его силой, эрудицией, красноречием, умом и обаянием.
Папа - был интересным человеком. Мне кажется, что он с каждым мог найти общий язык и тему для разговора, обладал щедростью души и способностью к сопереживанию.
Передо мной газета «Ленинградская правда» за 10 августа 1982 года №84, в ней статья «Классный руководитель», портрет учителя, написанный его учениками.
«В первую субботу февраля к одному из домов на Витебском проспекте подходили небольшими группами немолодые уже люди. Встречались у подъезда, радостно восклицали: «Витя, здравствуй!», «Здравствуй, Танечка!», «Кирочка!», «Вера!», «Боря!». Шумно переговариваясь, они поднимаются на четвертый этаж и на площадке у квартиры №114 останавливаются, извиняясь перед, выглядывающими из дверей, соседями. Впрочем, они не сердятся, уже привыкли, что в этот день у Дмитрия Ильича бывает шумно и весело. Соседи знают, что собираются у него его довоенные ученики…»
Это традиционная встреча.
«Не все из тех, кто в 1941году под руководством Дмитрия Ильича окончил десятилетку, могут навестить своего учителя. Многие отдали свои жизни за победу в Великой Отечественной войне, шагнув в бессмертие прямо со школьной скамьи. Каждый раз, когда называются фамилии этих восемнадцати-девятнадцати летних ребят, наступает минута молчания. Было это четыре десятилетия назад, но и сегодня они для нас все так же молоды и близки. И каждый, сидящий за столом, мысленно обращается к их образам, вспоминает, какие это были хорошие, честные, талантливые ребята. Несколько человек ушли из жизни после войны: сказались фронтовые раны…»
В 1982 году из 46 бывших учеников собрались двадцать, а в 2005 году их было восемь человек.
В 1936 году классный руководитель – Дмитрий Ильич принял два шестых класса, через два года школа преобразовалась в среднюю - №68, и два класса были объединены в один класс, который Дмитрий Ильич выпустил в июне 1941 года. Сейчас у нас, его учеников, уже седые головы. Мы сами стали пожилыми людьми…
С учителем мы встретились в школе №2,
 И дружба завязалась на долгие года,
 Мы вместе познавали премудрости наук,
 И отдыхали весело в кругу друзей, подруг.
 
Завтра едем в Пушкин, там лицеистов сбор,
Там осень разбросала багряный свой узор.
 Потом едем на Невский, затем в Русский музей,
У Киры - день рождения, зовёт всех нас, друзей..
Но быстро пролетела прекрасная пора,
И юность беззаботную война оборвала.
Дорога испытаний сквозь жизнь нашу прошла
И болью и потерями сердца нам обожгла.

Но знали мы, и верили: так будет не всегда -
Победою закончится суровая война.
И снова, как бывало, мы встретимся, друзья,
В наш день традиционный 8го февраля!

Папы нет, он погиб на пожаре. Но учащиеся до сих пор помнят своего учителя, и теперь в день традиционной встречи приезжают ко мне домой.
В 2006 году исполнилось 70 лет со дня их встречи с Дмитрием Ильичом. Много ли найдется учителей, которые могут похвастаться таким долголетием, их мало осталось, многие больны, с трудом передвигаются, но все-таки они встречаются на станции метро «Звездная» и приходят в дом, где их ждут, любят и ценят их дружбу.
 

СОДЕРЖАНИЕ


ПРЕДИСЛОВИЕ…………………………………………………………….1
ПО СЛЕДАМ ДЕТСТВА…………………………………………………....3
ШКОЛЬНЫЕ ГОДЫ………………………………………………………20
ЭТО СЛУЧИЛОСЬ ЛЕТОМ 1941 ГОДА…………………………………25
ШКОЛЬНЫЕ ГОДЫ………………………………………………………45
ШКОЛЬНЫЕ ДРУЗЬЯ……………………………………………...48
ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ………………………………………………….59
В ИНСТИТУТЕ………………………..………………………………….64
ИНСТИТУТСКИЕ ДРУЗЬЯ………………………………………..66
СТУДЕНЬЧЕСКАЯ ЖИЗНЬ………………………………………..72
СМЕРТЬ СТАЛИНА………………………………………………...80
ПОДРУГИ……………………………………………………………82
СВАДЬБА И СВАДЕБНОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ…………………….91
РОЖДЕНИЕ НАДИ…………………………………………………..…...96
МОЯ РАБОТА НА ЗАВОДЕ «АРСЕНАЛ»……………………………101
РОЖДЕНИЕ НАТАШИ………………………………………………….114
РАБОТА НА «АРСЕНАЛЕ»…………………………………………….117
В ОТДЕЛЕ ЭКСПЛУАТАЦИИ…………………………………...120
Я УХОЖУ С ЗАВОДА «АРСЕНАЛ»…………………………………...140
«ТЕМНЫЕ» ПОЛОСЫ МОЕЙ ЖИЗНИ………………………………148
ДЕЛА ДОМАШНИЕ…………………………………………………….158
ОЧЕНЬ ХОЧЕТСЯ ЖИТЬ……………………………………………….179