Чувство было необыкновенно красивым и нежным. Оно было чистым и в то же время немножечко робким... Оно существовало обнажённым как правда, а прохладные, всё укорачивающиеся дни послелетия стягивали прозрачное тело Чувства тканью дрожи и заставляли держаться солнечной стороны авеню... Октябрь мотался рыжим щенком у его ног и часто дышал звуками шуршащей листвы, а затем, видимо не в состоянии задержать поступь уходящего дня, звонко лаял перезвоном проезжающего трамвая и этот звук тихо увядал в желтоватой пелене стынущего времени.
Чувство ещё не знало своего предназначения. Оно было новорожденным, но стремительно входящим в мятущуюся пору возмужания. Это было ЕГО Чувство и оно, двигаясь по авеню забрызганному тёплыми, сонными пятнами света, пыталось понять свои чувства, которые, то застревали комом в горле, то горячими ладонями ложились на глаза и надо было отгадать их имена, имена чувств самого Его Чувства...
Из-под выгнутой каменной брови арки, как из случайно вдруг открывшейся птичьей клетки, вылетали звуки скрипки и, даже не ошалев от внезапной свободы, начинали поглощать и заполнять собой близлежащее пространство. Рыжий щенок, фыркая и мотая багряной головой,с напрасным рвением гонялся за порхающими звуками.
Его Чувство, отражаясь в пёстрых витринах, брело по незнакомому городу, вдыхало неведомый, но приятный аромат осени, который с вирусоносной лёгкостью заполнял все клетки тела.
Его Чувству приходили на ум зыбкие картинки из не его прошлого…
…Цоканье лошадиных подков по полированным мостовым Венеции, колыхающийся звон собора святого Марка... Смех детворы за окнами старого мастера, в мастерской которого происходило завораживоющее таинство рождения Матери Звуков... Старый мастер, поправив на переносице поцарапанные и в пятнышках застывшего лака очки, что-то бормотал, перелистывая заласканные страницы старинной книги... Шлёпая лапами по деревянному настилу, подошёл пегий сеттер и ткнулся носом в ногу хозяина...
-Эх, Луиза, Луиза.. Девочка моя.. – старик гладил собаку и его мерцающий взгляд был направлен на портрет молодой женщины в красном...
2.
Возле театральной тумбы стоял нищий с картонкой на груди - «Я глухой, но слышу ваше щедрое сердце». Рядом пьяница, пытавшийся что-то найти в карманах измятой куртки. Нищему не были видны летающие вокруг, поодиночку и стайкой, звуки. Он их не видел потому что не слышал. Не слышал их и потерявшийся в своих карманах... Но у тумбы был ещё кто-то.. ЕЁ Чувство читало афишу предстоящего сезона, отмечая в записной книжке памяти некоторые даты.. Антонио Вивальди, среда ноября 10-го... Надо бы сходить...
Её Чувство наслаждалось непонятным, неведомым доселе чувством покоя и какого-то волнения. Было ощущение что вот-вот что-то произойдёт, как если бы девочка впервые в жизни ожидала на перроне уютного вокзала прибытия поезда, на котором предстоит проделать долгое путешествие в страну её книг... Её Чувство можно было назвать юной девушкой, так как мир открылся ей лишь этим осенним днём. Но, как и Его Чувство, оно стремительно входило в бурлящий мыслеворот отрочества.
Оно, то есть Её Чувство, ещё хранило в памяти перехватывающий дыхание полёт своего рождения, когда, подхваченное разноголосым хором поющих птиц, оно взмыло в акварельную высь сини. Туда, где сходились купола и шпили соборов. храмов, кирх, мечетей, дацанов, и они как апостолы вели негромкую беседу о живописи, музыке, поэзии... Но Её Чувству одиночество было ближе, поэтому, после первого взмыва оно просто плыло над черепицами крыш старой части города и заходящее светило отражалось в его голубых глазах. Затем Её Чувство опустилось на немноголюдное авеню, погладило поникшие шляпки уличных цветов в больших керамических вазах, ощутило первую волну волнительного импульса непонимания своего пребывания в этом мире. Ещё слышались из-под арки воркующие шорохи пролетающих мимо звуков, крылья рассекали пространство и тонкий свист упругого воздуха дразнил слух, обострял обоняние, рисовал взору образы из прошлого..
Сеттер дремал под широкой дубовой лавкой. Грезились ему тёплая и удивительно звёздная ночь, залитые лунным взглядом холмы Турина, многословный хозяин и его задумчивая спутница в красном... Созвездие Гончих Псов, устав от очередной погони, дремало на развилке нового столетия, поскуливало во сне и только кончики ушей выдавали готовность проснуться в любой момент по зову их владельца.
- Наконец-то мне удалось создать рецептуру необыкновенной жидкости придающей мёртвому дереву живое звучание! – глаза
мужчины укутанные невесомой тенью широкой шляпы сверкали зрачками и дублировали фосфоресцирующие гребни моря, белую монетку луны и чёткий, словно высеченный из тёплого мрамора, профиль спутницы...
- Да, прав был мой учитель, великий магистр теории музыки и гармонии, Пьеца Мальконе Старший, утверждая что качество звука зависит от умения музыканта по настоящему плакать и смеяться во время исполнения. В моей рецептуре живут воск от недогоревшей любви и солёные слёзы потерь и обретания, терпкий дымок костерка над обрывом юности и прозрачная печаль в глазах одинокого ребёнка... Даже боль молодого клёна, вызванная рассекающим изгибом топора и дрожащий шопот листвы дополняют состав ...
Знаешь, Луиза, – голос мужчины чуть дрогнул – ещё в раннем детстве у меняя как-то возникло странное ощущение недостаточности чувств. Вроде все чувства имелись: голода и его уталения, страха и безрассудной бравады, покоя и его отсутствия... Но какого-то и весьма важного чувства не было! Совсем не было... Тогда я не мог понять зачем мне это? Тем более, это ЭТО мне было неведомо... И к тому же периоду относится мой внезапный страх к звукам... Странно, не правда ли?.. Меня стали раздражать крикливые голоса торговцев, хлёсткие пощёчины бичей погонщиков мулов, скрип кованных железом колёс странствующих кибиток... А омерзительный звон монет, внезапно воназавшийся коготками в кожу лица и, оставляя мелкие красные точки крови, проникавший в мой мозг, казался самым чудовищным звуком во всей вселенной! И тогда я... оглох. Никто, казалось бы, этого не замечал, но я был глух внутри себя. Я ощутил то блаженое чувство тишины, когда на смену прокалывающих моё сознание звуков, пришли лёгкие как бабочки мысли - о жизни и смерти, суете и сути, цельности и дробности, нужности и изгое... Я уходил в густые заросли кустарников и, укрыв небо переплетением колеблющихся веток, лежал на подрагивающей тёплой земле и думал... Вот низко и безвучно пролетела птица - лишь ощущение взмаха крыльев, словно лёгкими прикосновениями кончиков пальцев, пробежало по моему лбу... Какой-то муравей, остановившись в нерешительности на моей ладони, сделал несколько зигзагов вдоль линии судьбы и, не спеша, покинул меня... Я был глух, но я слушал. Я слышал как мои мысли возбуждённо разговаривают меж собой... Иногда их язык становился мне непонятным, так как они пытались передать мне звуки восхода и заката, шелеста крон платанов и шорохи шагов вдоль залитой лунным сиянием стены моей маленькой комнаты под широкой лестницей... Старнно, но я их слышал. Слышал эти высокие, словно детские голоса... Реальный мир ужасающих созвучий был мёртв, но звучание моих мыслей было отчётливым и приятным... Возможно тогда появился Этот Звук – тонкий, вибрирующий, изящный, ароматный, чуть терпкий и сладкий, пронзительный и всхлипывающий одновременно... И глаза, глаза Матери Звуков – бездонные, мерцающие при свете предвечернего неба, зовущие своим светом за собой. И я понял – глупо прятаться от мира нaсыщенного звуками, где , наряду с криками погонщиков, есть пение церковного хора... Рядом со звоном монет живут мелодии переворачиваемых страниц старинных фолиантов... Гортанная сталь голосов торговцев утопает в голосе вопрошающего ребёнка – почему грустит мама?.. И я вновь вернулся, но уже более счастливый и знающий чего хочу...
- И чего же ты хотел тогда? – спросила его Луиза.
3
Его Чувство остановилось на миг на крутом выгибе небольшого каменного мостика, застывшего в одной из стадий прыжка над узким каналом. Внимание его было привлечено парой пожилых людей – мужчина и женщина, явно иностранцы, судя по их внешнему облику, стоявших неподалёку. Как нечто единое их обьединяло неразрывное рукопожатие и светящиеся взоры к друг другу...
Мужчина глядя на волны вод, продекламировал довольно громко великого Петрарку:
Улыбки вашей видя свет благой,
Я не тоскую по иным усладам,
И жизнь уже не кажется мне адом,
Когда любуюсь вашей красотой.
Затем он повернулся к спутнице и прошептал что то нежным тоном, что Его Чувство не смогло расслышать. Но оно заметило как лица обоих оозарились мягкой улыбкой и душевной теплотой... Пара обнялась и, замерев, долго смотрела на заходящее солнце. Кисти лучей выкрашивали облака в золотые тона. Два луча вырвались из кружевов облачной ткани и их исходная точка была как рукопожатие. Его Чувство почувствовало нечто странное внутри себя, как если бы оно было человеком и сердце забилось бы в более учащённом ритме. Но Чувство было почти бестелесным (не считая еле видимой для некоторых прозрачной оболочки) и, всё же, состоящим из других подчувств.
В это же время возле него остановились двое – молодой человек с бородкой, длинными волнистыми волосами вьющимися из под широкополой шляпы, и молодая девушка с выражением какогй-то печали на смуглрм лице. Её спутник пытался что то сказать, но молодая особа уворачивалась от его взгляда и её дрожащие слёзы робко пытались отразить краски пылающего неба. Она не делала ни малейшей попытки уйти от своего спутника, но и не была открыта к нему чувствами... Какая то обьединяющая сила витала над ними, заставляя пылко обьясняться в чём то и, в следующий момент, отстраняться в молчании. Что-то, витавшее в воздухе, ласкалось об их кожу, даря тепло и волнующий аромат распускающихся весенних бутонов и, буквально через мгновение, острыми ледяными ножами вспарывая ткань сомнения, недоумения, непонимания, ненависти... Даже парочка, всё ещё державшаяся за руки, оглянулась на молодых, провожая понимающим взором, затем мгновено, прочитав лишь им ведомый код слов в зрачках друг друга, снова обратились к небу над каналом...
- Что со мной? Зачем я ? – мысли Его Чувства переходили от одного сомнения к другому – Что движет этими людьми и заставляет их радоваться и страдать?... И почему это так тревожит меня?! Может это как раз то, чего мне недостаёт от рождения?...
Его Чувство покинуло мост и медленно направилось вдоль гранитного парапета канала. Чтобы отвлечься от жёсткой хватки его мыслей, оно возвращалось к вибрирующим где то далеко в глубине сознания мелодии утренней скрипки из под арки. Музыка продолжала звучать, но как-то прерывисто и словно в отдалении...
4
- Мне тогда было лет восемь или девять, и моё воспринятие и понимание мира основывалось на прочитанных книгах. При этом книги были не совсем для моего возраста – алгебра, астрономия, философские трактаты Мари Франсуа Аруэ и поразительный трактат о смысле бытия одного древнего китайского философа... Думаю даже этого достаточно чтобы понять как мне было скучно и неинтересно, не то что со сверстниками, но и с более старшими по возрасту.
Мастер чуть помедлил, прокашлялся и, шаря рукой в складках пояса, как будто что-то потеряв, продолжил:
- И, помнишь, у меня был комплекс неолноценности чувств... Однажды, когда я возвращался из под веточного неба ещё погружённый в свою уединённость, внезапно услышал чей то смех, а затем увидел незнакомую девочку... Это было странное ощцщение, будто я невидим, прозрачен, не существую – девочка была в пяти шагах, но меня словно не было! Она смотрела чуть в сторону, нерешительно пыталась коснуться пушистых шариков мимозы, а в лице застыли улыбка и любопытство ребёнка. Она и была тем ребёнкоом, может моего возраста, а может и младше... Девочка, как если бы после долгой разлуки, пыталась возобновить дружеские отношения со старым другом... Её пальчики почему-то начинали искать соцветие мимозы издалека, пробираясь осторожно по ветке к пушистому злату. Губы её были напряжены, а глаза... Она была... слепа. Внезапно она вздрогнула – хруст ветки под моим башмаком! Пальцы её резко дёрнулись в сторону, ветка мимозы заходила по какой-то немыслимой траектории перед встревоженным лицом юного создания.
-Кто?.. – голос девочки был почти неслышен. Она смотрела в мою сторону, сквозь меня и далее... Я запнулся на какое-то мгновение и не мог сказать ни слова... Меня поразил её взгляд – невидящий, но чувствующий. В нём не было страха. Лицо её было бледным и во всей хрупкой фигуре было ощущение цветка выросшего в тёмном помещении, куда солнечный свет не знал дороги.
- Это.. я – Фионни... Музыкант... – последнее было добавлено в странной надежде что мир звуков, а значит и причастный к ним, имеет отношение к внезапно явившемуся. Мой голос был тих, нерешителен, смущён. Не знаю, смущение перед девочками мне было неведомо, так как никогда не обращал внимания на них. Тем более, никто из ведомых мне соседских особок женского пола не обладали чем-то тем, что исходило от этой незрячей девочки. В её лице, в движениях, в статике, был магнетизм покоя и зеркальность совершенства. Мог ли я, мальчишка, понимать те тонкие механизмы таинства противоположных природ? Конечно нет... Не понимал, да и не нужно было их понимать – чувствовал.
- Музы-ы-кант...- девочка смотрела почему то не на меня, а в сторону заходяшего солнца – Я вижу когда ко мне приходят звуки. Красный звук вызывает во мне жажду. Синий наводит грусть, а голубой меланхолию... Мне нравится жёлтый звук – сразу становится тепло рукам, как если бы я обнимала маму. ...С белым у меня самые радостные чувства, но я боюсь их – радость настолько ощутима, как и страх расставания с ней... Мой любимый звук – светло зелёный. Когда слышу его, возникает ощущение парения над землёй. Это как сон. Не люблю коричневый спектр, от него болит голова... Фионни... Странное имя, наверное Вы приезжий из дальней провинции?..
- Нет, я родился здесь. Мои родители назвали меня в честь Фионни Брончески, настоятеля монастыря Всех Святых в Ареццо. Он в юности обладал прекрасным голосом и был известен далеко за пределами города. Родители хотели чтобы я тоже пел как и они в церковном хоре.
Но они оба умерли в один год, когда была та страшная эпидемия...
- Эпи-и-демия... – голос девочки дрогнул – я помню все краски, лица мамы и моего брата до того как всё это случилось... Их тоже нет, как и мир пропал в моих глазах... Лишь звуки и запахи. А ведь каждый звук обладает своим запахом и я их хорошо различаю. Если хотите, я расскажу Вам о них, но,боюсь, не сегодня... Уже поздно,мне нужно идти. Всего доброго, Фионни!
- А... как Вас зовут? – единственное что я мог вымолвить в тот момент своего странного смущения.
- Лаура. Лаура Вескоччи. Всего доброго...
Я проводил взором медленно уходящую в зыбкий вечерний туман, лишь ей ведомой дорожкой, Лауру. Мои ноги вросли в землю и душа не могла подвигнуть меня к сопровождению постепенно растворявшейся средь деревьев девочки.. Больше я её никогда не встречал. Никто, у кого бы ни спрашивал, не знали такого имени... Мне иногда кажется что она была видением, не более...
Ты спрашивала, что я осознал и чего ждал в те годы от будущего...
Я понял, если Бог тебе дал понимание и способности к чему то, то грех отказываться от дара свыше. Тебе дают маленькое семечко и, если ты терпелив и целеустремлён, то не дашь крохотному носителю новой жизни погибнуть – посадишь в хорошую почву, будешь поливать и далее ухаживать за нежным ростком. Если ты в силах защитить эту хрупкость, сделать своим другом, то никому впредь не удастся вас разьеденить... Мне Бог дал счастье понимания музыки и все мои терзания от звуков окружающего мира, были лишь этапом поиска совершенства не только звуков, но и моего восприятия мира вообще. Меня покинул зверь, ранее готовый терзать всех не таких как я, стремившийся переделать в краткий срок пороки других... Я понял что могу опустевшее в душе место занять музыкой и через неё пытаться донести до людей все мои мысли, переживания... Встреча с таинственной Лаурой Вескоччи лишь ускорила этот процесс. Я долго думал о трёхмерности звука, о его цвете, запахе, температуре... Многие годы ушли на поиски своего звучания, такого звучания чтобы человек чувствовал присутствие другого живого существа, хотя и невидимого для многих... Скрипки и виолы рождались в моей мастерской, обретали голоса и.. покидали меня. Это были хорошие инструменты и их владельцы до сих пор с удовольствием играют на них. По ночам же ко мне приходила в моих снах Матерь Звуков и мне слышались столь прекрасные звучания проникавшие легко в мой мозг и заставлявших тело парить в воздухе, что я просыпался в жарком поту и ещё продолжал слышать затихающие где то в сердце таинственно прекрасные звуки.
Пару лет назад я приступил к работе над необыкновенной скрипкой. К тому времени я уже приблизился к секретам своего лака. И скрипка эта готова... Я назвал её Лаура...
Лёгкий ветер с моря дразнил далью, теребил края чёрной шляпы и играл волнами складок платья молодой женщины. Луна освещала две одиноко бредущие фигуры вдоль плавного изгиба побережья. Оставленные за ними на песке отпечатки ног медленно растворялись, подтверждая недолговечность всего сущего.
- Не знаю как ты воспримешь это, но... я должна..., должна это сказать.. – женщина замедлила шаг, остановилась, взглянула вначале в звёздное небо, а затем на своего друга.
- Мы не сможем быть вместе... Обстоятельства таковы что я... я... выхожу замуж. Пожалуйста, не спрашивай меня ни о чём! Понимаю что делаю безрассудный шаг, который ни тебе, ни мне не в радость. Но такова воля моего отца, осмелиться коего я не в силах... От этого брака во многом зависит его здоровье и, главное, жизнь. Ты знаешь что он тяжело болен уже многие годы и я делаю всё возможное чтобы облегчить его страдания... Я очень его люблю. Мне сделал предложение один состоятельный и очень влиятельный синьор из Флоренции. Он обещает сделать всё что в его силах по спасению моего отца... Взамен я должна стать его женой... Извини меня, мой друг... Но у меня нет выбора и видимо такова наша судьба...
Пока оба стояли и женщина сбивчиво говорила, набегавшие волны проглотили все их следы и с тревожным шорохом тёрлись об ноги стоявших, желая и их растворить в пучине брызг, влаги, времени...
5
Солнце скрылось за грядой устремившихся ввысь зданий и улицы города оказались во власти фонарей, светов витрин и жёлтых глаз проезжающих авто.
Её Чувство сидело на широких ступенях, амфитеатром спускающихся на небольшую площадку, где в летнее время обычно не смолкала музыка. Мимо неё спешили прохожие, каждый закутанный в свои мысли. Вот мимо прошествовал мужчина в лёгкой накидке из кружевов мыслей и лицо его было беззаботно-спокойным... Навстречу ему шла пожилая дама со злым взглядом, в тяжеленной шубе неповоротливо-серых раздумий. Удивительно, но вослед ей шёл старик в наряде не менее, казалось бы, тяжёлом, но одеяние его было как пачка балерины – воздушное, кружевное, колышущееся в такт походке. Лицо старика было задумчивое, с печатью неких постигнутых истин.... И словно сомнамбула, безо всяких печатей на лице, шёл человек не обременённый каким либо нарядом мысли. Адам, да и только...
Её Чувство вдруг ощутило себя одинокой, выброшенной в неприветливый мир физических обьектов и совсем никому не нужной.
В ней продолжала звучать мелодия породившая её несколько часов назад. Мелодия, словно сердечная боль, постоянно напоминала о себе и, словно, чего-то хотела от Её Чувства. Оно (Её Чувство) понимало раздвоенность самого себя, но как это привести в единое не знало и от этого терзалось ещё больше. Хотелось слушать ту мелодию, но в сердце (у Её Чувства тоже было что-то вроде сердца) было какое то ожидание ей пока непонятного. Оно устало и хотело спать... Прохожих становилось всё меньше, улицы пустели...
Вдруг, Её Чувство ощутило в груди приятное жжение и чувство рассудка повелело открыть глаза. По улице шёл..., нет шло Его Чувство. Его Чувство, в свою очередь, запульсировало сердцем и ощутило прилив необычной силы и теплоты от вида этого странного, но прекрасного существа на каменных ступенях. Они оба застыли на мгновенье. Мир перевернулся. Свет исчез – лишь Его и Её чувства светились в фиолетовом мраке улицы... Они медленно приблизились, изучая друг друга... Нарастая всё громче, сверкая всеми красками и источая тонкий аромат розы, меж ними зазвучала мелодия скрипки.
Она звучала на уровне их сердец, проникала внутрь одного и возвращалось к другому. С каждым мгновеньем это расстояние сокращалось, пока мелодия не оказалась внутри одного чувства – Чувства Любви.
6
Две пилюли тайлинола вроде помогли... Голова перестала сверлить болью Мэри и она, приняв душ, прошла на кухню. Микроволновка звякнула, можно было пообедать вчерашними остатками лозаньи. Аппетита не было... Зазвонил телефон. Опять этот Фрэнк со своей назойливой идеей играть в его ресторане... Нет, нет и нет! Мэри зареклась впредь не быть играющей марионеткой, пусть даже и в ранге примы, работая на упивающуюся едой публику. По крайней мере не в этот год, в год окрашенный оттенками чёрных трещин в отношениях с Фрэнком...
Мэри переоделась. На ней был странный наряд явно из прошлого века – длинное, до самых пят, серое платье с оборками и расшитая разноцветными нитками жилетка. Раструб рукавов начинал шириться от локтей и заведомо рваные края постоянно были в движении. Мэри поправила на голове шляпку с огромным зелёным пером, подмигнула отражению и закинула за плечо футляр скрипки. Пройдя кварталов десять в северную часть даунтауна, она свернула влево на 10-ой стрит и минут через пять оказалась в узком проходе ведущем на оживлённую авеню. Проход заканчивался высокой каменной аркой, под сводами которой Мэри играла где то около года. Ей нравилось это место – довольно оживлённое и не так продуваемое в холодные дни. Правда иногда это место занимал Джэк – неопрятного вида чёрный парень, зарабатывавший на жизнь игрой на саксофоне. Но сегодня его не было, возможно играет в другом месте... Звучание инструмента в высоком проёме арки было особенно сочным, да и картинная галерея была через стену. Всё это придавало Мэри необыкновенное чувство радости, сердце рвалось ввысь вместе со звуками скрипки... Мэри пристроила у стены небольшой рюкзак, отщёлкнула потёртые замки футляра и вынула старую скрипку... Открытый футляр подвинула носком деревянного башмачка чуть вперёд... Опять появилось ощущение голода в желудке, но так бывало часто перед началом игры и Мэри, проглотив слюну, уверенно взяла смычок в руку и пристроилась к телу скрипки. Это была очень старая скрипка, явно прошедшая через многие руки и годы... Уже расстрескался и осыпался местами лак, выцветшие пятна на корпусе были словно следы оспы на переболевшем теле... Ещё можно было разобрать на изогнутом грифе готическую надпись – Лаура... Скрипка досталась Мэри когда ей было 10 лет от её покойной бабушки Нэнси, которая сама никогда не играла на ней.
Футляр вздрагивал от каждого падения монеты. Ему приятнее было ощущение медленно опускающейся вовнутрь купюры, но этим его не баловали. Прохожие сновали по своим делам. Посетители галереи иногда останавливались у арки и заворожённо слушали виртуозное исполнение... Мэри играла одну мелодию за другой, изредка подтанцовывая и пристукивая башмачками о бетонное покрытие улицы. Октябрьский день рыжим щенком носился под аркой и гонялся за опавшей листвой... Звуки скрипки вылетали из-под арки и заполняли собой близлежащее пространство... Музыка порождала в прохожих разные чувства: печали, тревоги, радости, покоя, ностальгии, любви..
16 декабря 2006. Миннеаполис.