ПАМЯТНИК В КОГАЛЬНОМ РВУ, ГДЕ ФАШИСТСКИЕ ПАЛАЧИ 15 ОКТЯБРЯ 1941 ГОДА ЗВЕРСКИ УБИЛИ 1300 ЕВРЕЕВ, ПОЗДНЕЕ 168 БЕЛОРУССОВ, 35 ЦИГАН И ГРУППУ СОВЕТСКИХ ВОЕНОПЛЕННЫХ. ВЕЧНАЯ ПАМЯТЬ БЕЗВИННО ПОГИБШИМ.
ДУБРОВКА.
На следующий день, рано утром, очень тепло, распрощавшись с Дуськой и ее семьей, мы отправились в Дубровку. Шли долго по проселочным дорогам, Верочку несли попеременно папа и мама, за нашей спиной все время слышна была артиллерийская канонада. Слева вдалеке к небу поднимались клубы черного дыма и слышались беспрерывные взрывы.
В одной из деревень нам сказали, что в Сеще взорвали склад с боеприпасами. Мы стали свидетелями воздушного боя, который разыгрался над нашими головами; наш и немецкий самолеты вначале гонялись друг за другом, затем от немецкого самолета отделилось пламя, и наш самолет вспыхнул, как пучок соломы. От самолета отделилась точка, и раскрылся парашют, немецкий самолет кружил над парашютом, и слышны были пулеметные очереди.
В Дуброву мы пришли под вечер и направились в один из домов, где оказывается нас уже ждали. Во дворе стояла телега, загруженная домашними вещами, а рядом стояла лошадь, жевала овес. Заготовщик, который жил в этом доме сказал, что если бы мы сегодня не пришли, то они закрыли бы дом и уехали. Утром они уехали и оставили нам дом корову и все хозяйство.
Мне была предоставлена кровать с периной, где я спал по человечески, после тяжелого перехода, после всех наших мучений и переживаний. Дом был добротный, в кладовке было заготовлено полно продуктов, стояло пол бочки соленого сала, мешки с мукой и крупой, в огороде огурцы, помидоры, кусты крыжовника, красной и черной смородины, в саду вот-вот должны были, созреть яблоки. Ясно было, что в этом доме жили хорошие хозяева.
Нам здорово здесь понравилось. Мама сказала, что она больше никуда не пойдет, что будет - то будет, что здесь ей нравится, этот городок, хороший, красивый и дом, хозяйство и огород. Идти пешком, у нее больше сил. В Дубровке мы панствовали недолго, на исходе третьего дня пробегавшая мимо дома женщина кричала с еврейским акцентом:
- На станции стоит поезд, бегите скорее, пока поезд не ушёл.
ВСЕВЫШНИЙ ПОДАЛ НАМ ЭШЕЛОН.
Мы схватили свои вещи, Верочку, закрыли дом и побежали на станцию. Там стоял товарный состав. Он прибыл, чтобы забрать зерно, хранившееся на складах, но так как немцы были под Дубровкой, была дана команда состав немедленно отправить. Мы забрались в вагон, где уже было несколько семей, которые сидели на полу на своих узлах. Через некоторое время паровоз ту - тукнул, дернул состав, и мы покатили, только колёса постукивали на стыках рельс.
На следующий день на какой-то большой станции (наверно это была станция Брянск) нам сказали, что последние вагоны, нашего состава обстреляли немецкие мотоциклисты, выскочившие на переезд, когда покидали станцию Дубровка. Мы ходили смотреть отверстия от пуль в деревянной обшивке вагонов.
Три дня мы тряслись в вагоне - телятнике, пока не прибыли на станцию Тамбов. Там нам сообщили, что эшелон дальше не пойдет. Здесь, мы были в безопасности, сюда немецкие самолеты не прилетали, не бомбили, только на вокзале было много военных. Комендант вокзала направил нас в райисполком, чтобы нам определили место жительства. Нас направили в район города Ржакса, из райисполкома на опытную семеноводческую станцию, в селе Жемчужное, где нам выделили коммунальную комнату в кирпичном, двухэтажном доме, на втором этаже.
Что произошло с еврейским населением, оставшимся в городе Мстиславле под немецкой оккупацией можно прочитать в книге Владимира Ципина «История евреев города Мстиславля».
Отрывок из книги:
Владимир Цыпин. "История евреев Мстиславля
как часть Еврейской Истории".
http://tsypin.vladimir.googlepages.com/
Этот день наступил 15 октября 1941 года. Ранним утром немцы по приказу начальника карательного отряда Краузе стали выгонять всех евреев города из домов, не давая людям даже одеться. Было ветрено и очень холодно.
Евреев, живших в Заречье, построили в колонну и привели в город в сопровождении немцев и местных жителей.
По пути из этой колонны выскочила молодая женщина и побежала в сторону леса. Её догнал парень из оцепления, ударил по голове палкой и убил, за что получил шоколад от немца.
Всех евреев собрали во дворе педучилища. Оттуда их вывели на улицу и погнали колонной по четыре человека в ряду к Кагальному рву, расположенному между Замковой и Троицкой горами.
От Кагального колодца путь проходил вдоль ручья, по грязи и воде, местами доходившей до пояса.
Так я представил по рассказам очевидцев последний путь Мстиславских евреев: от двора школы до места расстрела.
Недалеко от места расстрела людей заставили раздеться догола и сложить одежду. Ценные вещи отбирали.
Затем из строя были выведены пятьдесят мужчин. Им приказали углубить ямы, вырытые заблаговременно, а затем расстреляли. После этого подводили к ямам по десять человек, укладывали плотными рядами лицами вниз и расстреливали. Так были убиты сначала все мужчины, а потом женщины с большими детьми. Маленьких детей убийцы ударяли на глазах у матерей друг о друга и бросали в ямы живыми. Многих оглушали ударами по голове.
Учительница Минкина-Орловская умоляла оставить в живых её шестилетнего сына, отец которого был русским, но палачи в ответ на это подняли ребёнка на штыки и бросили в ров.
Мой дед Цыпин Борух, человек гордый и строптивый, выкрикнул в лицо фашистов оскорбления и высказал всё, что он о них думает. В ответ ему перерезали горло и сбросили в яму. Вместе с ним погибла его дочь Фаня и маленькая внучка, имени которой никто уже не помнит. Инвалидов, которые не могли идти в колонне, расстреляли около своих домов, а затем трупы на лошадях свезли в ямы.
Во время расстрела немцы стояли в оцеплении на откосах холмов, которые потом взрывали, чтобы засыпать ямы с убитыми евреями. Непосредственную акцию уничтожения евреев осуществляли полицейские, состоявшие в основном из украинских националистов и местных предателей. Рассказывают, что немцы пытались привлекать и военнопленных для расстрела мирных жителей. Тех, кто отказывался, – расстреливали.
Этот кошмар продолжался с одиннадцати до шестнадцати часов. Когда расстрел закончился, палачи начали делить одежду своих жертв. Под одеждой обнаружили двух женщин – евреек, которых тут же расстреляли.
Очевидцы рассказывают, что ещё долго вода в Кагальном колодце была красной. Говорят, что даже спустя несколько дней после расстрела лошади сворачивали с дороги, проходившей рядом с этим местом – такой был слышен стон.
Когда моя мама впервые услышала об этом кошмаре, который творился на оккупированной немцами территории, сказала: - Люди добрые объясните мне, это уму непостижимо, за что люди, которые жили рядом с нами веками, убивают нас простых людей? За что? Мы честно трудились за кусок хлеба, никого ни трогали – убивают всех подряд, тотально, без жалости, ни к, детям ни к старикам? – и сама ответила – ни за что – просто так.
Папа с мамой пошли работать в совхоз, мама раскладывала семена в бумажные пакетики, отец был на земляных работах. Мне помнится, там было большое ветряное колесо, гворили, что оно качает воду из скважины. Впервые я видел, как воду берут не из колодцев, а из колонок. В селе была черная земля, которая после дождя прилипала к обуви так, что невозможно было, оторвать.
Мама всегда часто болела, заболела и здесь у неё начались постоянные поносы. Врач направил маму в город Ржакса в больницу. Отец получил повестку, из военкомата, явиться с ложкой и бельём на призывной пункт. Ложку нашли, а белья не было. Мы очень переживали, мама много плакала, но деваться было не куда, она поехала провожать отца, и одновременно лечь в больницу. Верочку она взяла с собой.
Я с Маней остались одни в комнате, за нами мама попросила присматривать соседку. Хотелось кушать, мы нашли в буфете кусок мяса присоленного, и ели его сырым с хлебом, было вкусно. Маня заболела корью, пришел врач, нам одели наши зимние пальто, которые мы захватили при бегстве из Мстиславля. Врач отправил меня и Маню в больницу Ржакса.
В больнице нас посадили на стулья в коридоре, мы сидели одетые, вдруг из двери палаты выходит мама с чашкой в руках. Увидев нас, она остановилась, с перепуганным лицом, уронила чашку, которая упала и разбилась, и не могла сдвинуться. Придя в себя, узнав, что Маня заболела, начала хлопотать, чтобы нас положили в больницу.
Теперь мы все вчетвером лежали в одной палате. На завтрак обед и ужин давали тарелку манной каши, кусочек черного хлеба и стакан чая. У мамы было несколько яиц, которые, она варила каждый день по одному яйцу для Верочки, когда у Мани начался кризис, мама сварила для нее яйцо, но ей было плохо, и она отказывалась, есть. Мне манная каша так надоела, что я на нее не мог смотреть. Я просил у мамы, чтобы она мне сварила яйцо; но она говорила:
- Не могу я тебе, сыночек, дать яйцо, вот, видишь, у меня всего два яйца. Мане плохо, и Верочка ничего не ест.
Затем заболел я, и в тот день, когда у меня был кризис, мама целый день сидела у моей кровати. Она сварила мне яйцо, но мне было так плохо, что я не мог, ни на что смотреть, мама меня уговаривала, как только могла, съесть яйцо, как будто от этого зависела моё выздоровление и моя жизнь, но я не мог открыть рта; но зато, когда мне стало лучше, я снова стал просить яйцо, но было не до меня, заболела Верочка, да и яиц у мамы больше не было.
ВЕРОЧКА.
В палате стояло девять коек, моя и Манина кровати стояли у стены, кровать, где спали, мама с Верочкой стояла посреди палаты. Одна из больных была женщина москвичка, которая по своей "интеллигентности" постоянно открывала окна, ей постоянно нужен был свежий воздух.
Она переругалась со всеми больными в палате, говорила, что нужно закаляться, чтобы не болеть. Была осень с дождями с холодными ветрами. У Верочки был кризис, мама просила не открывать окна, но москвичка была, как кремень. К вечеру Верочке стало совсем плохо. У неё была очень высокая температура, мама прикладывала к её лобику мокрую тряпку, смачивала губы водой, пыталась с ней разговаривать, звала врачей и сестер на помощь, но ничего не могли сделать. Всю ночь мама просидела около Верочкиной кровати.
Утром Верочка умерла. Она лежала, как живая, и казалось, что она спит. То, что творилось с мамой, описать невозможно. Похороны Верочки взяла на себя больница, сколотили гробик и дали работника больницы с лошадью. Хоронили втроем и работник, который опустил гробик в вырытую яму и насыпал холмик земли.
У мамы не было ни копейки денег, чтобы отблагодарить работника больницы. И так моя сестричка Верочка двух лет от роду осталась похороненной на городском кладбище, в городе Ржакса Тамбовской области, и с тех пор, как мы уехали из этого города, ни кто там не бывал.
Пока мы находились в больнице, мама то ли со мной или втроём, каждый день ходили на кладбище, клали на могилку цветочки, мама старалась подправить холмик. При нас мама старалась держаться, не плакать; но однажды, увидел её в коридоре, она стояла около стенки, и плакала навзрыд, какая-то женщина её успокаивала. Увидав меня, она тут же перестала плакать.
Обычно возвращаясь с кладбища, мама обвиняла себя, что не смогла уберечь Верочку, ведь она была абсолютно здорова и заразилась в больнице. Мама говорила, что, если бы она Верочку положила бы, не посреди палаты, а у стены, в стороне от сквозняков, и если бы... и если бы и так далее, то она бы могла сберечь Верочку. Я не знал, как утешить и успокоить маму, и только просил её так не переживать и не убиваться. Я стал маме говорить, что теперь уже ничем нельзя помочь, и еще неизвестно, что будет с нами.
Я говорил, что нужно подумать, как жить дальше, что здесь скоро наступят холода, и нам нужно ехать в Ташкент, и что без Верочки, нам может быть будет легче туда добраться. Что я с Маней уже большие, и будем ей во всем помогать и слушаться. Потом мама рассказывала, какой у нее рассудительный сын, трезва мыслит, и сумел её немного утешить, и начать думать, как дальше жить.
Рассказывали, что Ташкент город хлебный, что там круглый год тепло и не нужна теплая одежда. Я ел манную кашу и представлял, что иду по Ташкенту, тепло, нет этого пронизывающего, холодного ветра с дождем, тепло, светит тёплое солнце, кругом свежий пахучий хлеб с хрустящими корочками, ем свежие французские булочки с топленым молоком (как любил кушать дома).
С моим желанием ехать в Ташкент мама согласилась, и решили: выписываемся из больницы и собираемся ехать в Ташкент. Возвращаясь, очередной раз с кладбища, мама увидела мужчину, подошла к нему и спросила:
- Я вас запомнила, вы отправлялись в одном эшелоне с моим мужем, почему вы оказались здесь?
Он рассказал, что эшелон разбомбили под Курском, тем, кто остался в живых, приказано было вернуться к месту призыва; отца он не знает и ни чего не может сказать, только знает, во время бомбежки было много убитых и раненых.
Мало нам было горя, а тут еще прибавилось. Мама побежала в военкомат, но и там ей ничего не могли сказать. Наступили тревожные дни ожидания. Я забирался куда-нибудь, чтобы меня никто не видел, и многократно повторял:
- Чтоб папка вернулся, чтоб папка вернулся, чтоб...
Но вот, мама встречает другого призывника, и он ей говорит, что он видел отца после бомбежки У нас немного отлегло от сердца, а отца все не было.
Нас выписали из больницы, и мы теперь вернулись уже втроем в село Жемчужное на опытную станцию, в нашу комнату, решили ждать отца. И вот вечером, только зажгли лампу, входит в комнату папка. Мы настороженно смотрели на него. Он сразу понял, что у нас что-то произошло по нашим напряженным лицам, испуганно смотревших на него.
- Что-то случилось? – спросил 0н стал внимательно нас рассматривать - а где Верочка?
Мама рассказала о том несчастии, которое постигла нашу семью. Он напряженно сидел за столом и потом заплакал. Я никогда не видел ни до, ни после этого вечера, чтобы отец так плакал. Мы тоже все начали плакать, сидя рядом. Отец любил Верочку, в основном он нес ее на плечах, когда шли пешком, теперь, когда чудом, можно сказать, уцелели от немцев, здесь, где нет войны, потеряли ее.
Отец рассказал, что после бомбежки он поехал в Курск искать свою двоюродную сестру Цилю, которая там жила, и которую он не видел много лет. Три дня он ее искал, так и не нашел, учитывая, трудности с транспортом, с трудом добрался до нас.
С каждым днем становилось все холоднее, мы стали собираться ехать в Ташкент. Отец поехал в райвоенкомат и там объяснил военкому наше положение, и договорился, и ему разрешили отвезти семью в теплые края. Его сняли в военкомате с военного учета, Выдали все необходимые документы и под вечер приехал из Ржакса. Теперь у нас не было никаких препятствий ехать. Настроение у меня было отлично
- Едим в Ташкент!!!
Собрали свои вещички, кому, что нужно нести, и утром следующего дня на совхозной машине мы должны были уехать в город Ржакса на железнодорожную станцию.
5 Продолжение ЕДЕМ В ТАШКЕНТ. http://www.proza.ru/2008/01/29/102