По утрам я прикидываюсь глиной, податливой глиной; я скрываю, что я ненавистник формы. Всегда я вижу всех их прокаженными, закосневшими в их безумии обыденности, я знаю все их слова и выражения лиц, и очертания затылков, и подкладки одежд, я подчиняюсь всем поветриям и всем беседам, я передатчик мнений. Попавшее в меня может быть уверено, что не умрет, хотя цветение чужих импульсов никогда не бывает во мне уж чересчур лучезарным. И вместе с тем я много прокаженнее других, я страдаю одновременно всяким из бешенств своеобразия, укусы мои порой небезопасны, я только стараюсь не подавать о том вида. Знающих меня немного, и я сам не из их числа.. Но когда я вижу все безобразнейшее свое, я только бормочу безучастно: "Как хорошо! Как хорошо!"