*
- Любовная переписка… Сначала страшно, в смысле – страшно увлекательно, а потом стыдно. В конце концов, всегда смешно.
- Ну, почему же… Не всегда. Правда, сам я никогда не писал любовных писем.
- Откуда же Вам знать?! То, что Вам встречалось в литературе, лишь отдаленно напоминают настоящую переписку любовников. Знаете, я ведь, в сущности, большой скептик на предмет нежных эпистол. Но всегда случалось так, что мужчины сами начинали со мной этот многословный марафон. Каждый из них был Татьяной со своим признанием, а я – Онегиным. И я, вообразите, усмехаясь и кривясь, из вежливости отвечала. А потом неизменно втягивалась в процесс и, уже ничего не соображая, неслась во весь опор по сумрачному, условному пространству написанных чувств. Так рьяно, что обгоняла своих адресатов. И потом, оглянувшись, с удивлением замечала, что они выдохлись. Я возвращалась к прежним словам и признаниям, как к верстовому столбику, у которого застрял мой уставший любовник, и снова летела вперед. А они все чаще и чаще отставали. Поначалу до меня еще доносились их редкие и уже не пылкие междометия. Потом - молчание человека, которого зовут, а он делает вид, что не слышит. В конце концов, они исчезали. Некоторых я встречала на других «тропинках», отстоящих в стороне от нашего, когда-то общего, любовного письменного тракта. Но те «дороги» ко мне уже не имели никакого отношения…
- Что же тут смешного или стыдного?
- А всё. Смешна торопливая сумятица слов... Прежде казавшиеся переполненными значением, как бутон – соцветьем с прекрасным ароматом, они оказываются грудой перепревшего сена. Собственно, и стыдно поэтому же… Как же так получилось, что Вы не писали любовных писем?
- Да, как-то обходился без них. Все и так было ясно.
- А в расставаниях? Разлука – это такой бешеный укол для стимуляции липкой любовной переписки.
- Я расставался, и всё для меня кончалось. Здесь все понятно.
- А жена? Ну, там письма с фронта, из плена, из командировки - наконец…
- А я с ней не расставался. А потом я просто умер. Здесь тоже все просто.