Я - дитя любви

Эмилия Викулова
"Ну, как могла я по-другому поступить,
Когда желание меня родить
Не я в себе носила.
Я родилась, хотя об этом вовсе не просила."

 
Сложная мамина судьба на этот раз забросила её в столицу Алтая. В Москве ей
пришлось нелегко с двумя детьми и, опустившимся в бутылку с водкой, мужем. Семья распадалась на глазах.
Свекор сам предложил выход из положения. Он был умным и справедливым человеком. Дед Фёдор понимал, что спасать надо уже не сына, а внуков.
Младшего девятимесячного мальчика взяла на время мамина золовка, а с пятилетним сыном молодая женщина пустилась в бегство от спивавшегося мужа в Западную Сибирь, откуда он увёз ее 8 лет назад.

Тогда ей, выросшей в деревне, исполнилось всего 18, а она уже была вдова и похоронила двоих детей. Встреча с Дмитрием Федоровичем открыла новую полосу в ее жизни. Муж был на 12 лет старше, московский щеголь, уже успевший хлебнуть из послереволюционного кодекса прав человека, после чего стал безнадежно утолять тоску по дореволюционной России водкой. Вначале жена не предавала этому значения: все свободное время посвящала Герману, их старшему сыну, дому и работе на швейной фабрике. Женщина страны советов получила право на труд, и это давало возможность сводить концы с концами из-за сбоев в заработках мужа. Он постоянно терял работу из-за своего происхождения и судимости, а от этого еще горше пил.

Жизнь опять дала трещину. Ей не приходило в голову искать причину его пьянства: кому от этого станет легче? Водка разрушила уверенность в завтрашнем дне. Ответственность перед детьми и добрый совет свекра положили конец сомнениям. Так закончилась её совместная жизнь с богатым и знатным человеком, с которым судьба сыграла злую шутку, как и со многими другими россиянами, чьи жизни перехлестнулись революцией семнадцатого года. Через расстояние немалых лет во мне проросло чувство жалости не только к этому человеку, но и всему поколению начала 20-го века.


* * *

Мои родители встретились в Барнауле. Когда отец снял комнату на втором этаже, мама уже жила на первом после бегства из Москвы. Её комната была рядом с хозяйкиной, что устраивало обеих женщин. Удобно было оставлять шестилетнего Германа, когда мама работала.

Хозяйка дома, пожилая женщина, вдова, в послереволюционной России осталась без средств. Доходом на существование были комнаты ее двухэтажного дома, которые приходилось сдавать квартирантам. Детей бог не дал, а мужа – он же отнял во время гражданской войны.
Дом был расположен в таком месте, откуда можно было легко добраться не только до работы. Школа, магазин и даже роддом лежали в пятиминутном радиусе проворного хода.

Дом – работа – дом. Иногда кружок художественной самодеятельности, где ей поручали главные роли нового, послереволюционного поколения. На фабрике за ней увязалась кличка «москвичка». Среди местных она выделялась не столько красотой, сколько всем образом держать себя.
Преображение произошло в столице, где ее воспитанием тактично руководила сестра мужа, бывшая пансионка Смольного. А деревенская девчушка из никому неизвестного Коргата впитывала, как губка, правила поведения дамы светского круга. Уже через несколько месяцев все родственники мужа заметили утонченность движений, стиль одежды и искусство вести беседы с гостями у своей молоденькой родственницы.

 К её отъезду из Москвы они отнеслись с большим пониманием, хотя многие находили, что ей больше бы подошел Париж, чем столица Алтая, но железный занавес туда опускался медленно, но верно. Нужны были особые причины покинуть СССР. Их у неё не было, да, к тому же, она твёрдо верила в построение коммунизма, а для этого ей надо было много знать и уметь. Молодость всегда верит в будущее, а временные трудности – они преодолимы.
Так началась жизнь молодой квартирантки в новом для неё городе Барнауле. Она устроилась на швейную фабрику почти сразу после того, как поселилась у тихой, как мышка, женщины. Дружба завязалась мгновенно. Их сблизила матушка-нужда. Жизнь протекала без особых взрывов радости или горя. Но...

       "Любовь нечаянно нагрянет,
       когда её совсем не ждешь..."

Осенью 1940 года появился новый квартирант – молодой, холостой мужчина. Это новый заместитель Госбанка Алтайского края. Он приехал из Ленинграда, где был студентом на экономическом факультете. Молодой человек был старше всего лишь на полгода той женщины, что вскоре войдёт в его жизнь. Сначала ему нравилось наблюдать за ней тайком из окна, когда она возилась во дворе, не подозревая за собой слежки. Она была молода и притягательно красива.
Он восхищался ею, ее манерами. Розового мрамора кожа, цвета васильков – глаза, и тёмные густые волосы обрамляли правильный овал лица. Прекрасная головка украшала ренуаровского типа тело вызывали желание, преследовали его по ночам. Его просто влекло к ней. Сопротивляться зову природы – бесполезно. Он понял, что встретил её, ту одну единственную, которую ищут всю жизнь.

Злые языки поговаривали, что директорская дочка долго не засидится в невестах при таком заместителе. Поводом послужили частые приглашения «отобедать домашнего». Слухи не оправдались. Зато вскоре хозяйка заметила, что её квартирант всё чаще и чаще играет с маленьким Германом. Она с любопытством сводницы приглядывалась к своему квартиранту. Он был предупредительно вежлив. По воскресеньям приходил с коробкой конфет, напрашиваясь на чай, после которого просил разрешения у хозяйки пригласить ее молодую квартиросъемщицу сходить с ним в кино. Старушку импонировало такое поведение, и она с удовольствием оставалась с Герочкой, который ей стал вроде родного внука.
 
Вот на этой радостной ноте, впервые после революции, старушка-хозяйка встретила Новый 1941 Год в компании своих квартирантов. Счастливы были все тем небольшим хрупким счастьем, когда каждый ждёт, что Новый Год «обязан» принести только радость. Ведь за счастье в наступающем году они пили шампанское и верили, что всё страшное позади, а счастье – вот оно, совсем рядом...

Страна устала от горя гражданской войны, неумолимое следствие революции. Выжившие довольствовались маленьким счастьем и мечтали, что добьются большого и светлого, ведь их страна – единственная в мире строит коммунизм.

Свадьбы не было, но счастье от этого не казалось молодой женщине меньше. Он впервые пробудил в ней истинную женщину, способную растворяться в объятиях мужчины, погружающегося в ее плоть. Они сливались в одно целое, бьющееся в экстазе высшего блаженства.
Прежних двух мужей, словно не существовало. Трудно было поверить, что еще недавно притязания пьяного мужа воспринимались как повинность. С ним становилось все иначе. Его легкое прикосновение к ее коже пробуждало желание отдаться без остатка во власть его сильного тела. Она чувствовала внутренний жар собственного тела, который мог утолить только он. Страсть и любовь переплелись в единое чувство родства двух, совсем еще недавно, совершенно незнакомых, чужих человека. Это новое манило и пугало.
Она любила в муже всё от и до без остатка. Даже когда стирала его носки – запах от них был для неё таким родным и близким, что кружилась голова, а душа пела.

Для маленького Германа теперь их семья стала снова большая: бабушка Даша, мама и папа Миша, даже лучше папы московского. Папа Миша - самый настоящий, и самая, самая ... мама на свете.

Молодые спали наверху. Герман радовался, что у него своя комната. Он уже мечтал о школе и даже читал книжки по слогам.
Хозяйка дома - баба Даша, как называл ее Герман, с удовольствием готовила обеды. Она питала материнские чувства ко всем троим квартирантам. Ей было приятно сознавать, что она им просто необходима! А ведь это счастье чувствовать себя востребованной.


* * *

Добиться счастья легче, чем его удержать. Самое хрупкое и ненадёжное, что есть у человека это счастье. Оно может изменить в любую секунду.
Могли ли они думать в ту Новогоднюю ночь, что уже через полгода несчастья начнут валиться на головы миллионов людей нашей страны?
Это случилось 22 июня 1941 года, когда объявили о нападении Германии на СССР.

Три недели спустя младшего лейтенанта Михаила Николаевича, моего отца, поезд увозил на запад вместе с тысячами других призывников Западной Сибири.

Перед самым отъездом он ездил в Головинщино попрощаться с матерью, где встретил всех своих братьев. Они тоже приехали прощаться. Оставили ей что имели, сделали запас дров больше, чем на одну зиму, ведь старушка оставалась одна. Прощались утром у калитки. Мать не плакала, просто потускнел взор. Она перекрестила и благословила их на нелёгкую дорогу. Все шестеро отправились на фронт. С тремя из них ей не суждено было увидеться.

* * *
Маленький Герман не понимал, почему плачут мама с бабушкой. Ведь идти на войну так классно! Вот он скоро вырастит и тоже пойдёт воевать, а пока надо расти, это так скучно...
У его мамы свои заботы: уже два месяца скоро, как муж ушел на фронт, и ни звука от него. Душа изболелась. По городу уже сыпались «похоронки». Известия по радио совсем не утешали: наши отступали.

Черные тучи заволокли небо. Надвигались грозы не только летние, но и грозы из
прошлого. С питанием тяжелее с каждым днем.
Тошнота по утрам и зверский аппетит днем на работе постоянно напоминали последствие в бездну ушедших, счастливых ночей. Будущее уже не казалось светлым и безоблачным, как в первую неделю беременности. Что делать сейчас? Подруга уже нашла женщину.

- С ума сошла, оставлять! Вернётся – новых наделаете. А если не вернётся? На что жить-то будешь? – выкладывала аргументы подруга.

- Конечно, она права, но под сердцем родной комочек от самого любимого мужчины на свете, - мысленно оправдывалась беременная.

- Романтика сейчас не для тебя, забыла, что тебе ещё за вторым в Москву ехать?


Нет, она не забыла. Она копила на поездку за младшим сыном уже давно, но много ли отложишь с её маленькой зарплаты? Золовка Ольга утешала, что с Альбертом всё хорошо и просила не волноваться. А разве это возможно?
- Ладно, пусть приходит,- ответила согласием подруге.


* * *

Всё готово: щипцы, спирт, стерильные тряпки, в общем, всё необходимое в этих случаях. Немного потерпеть и всё забудется, как страшный сон. Разделась, надела ночную сорочку, стала снимать русские трусы с длинными рукавами... и погас свет. Ждали более трёх часов. Утром на работу.

 - Давайте, завтра после работы,- предложила пришедшая специалистка по подпольным абортам.

Это «завтра» решило мою судьбу.

Почтальон принёс заветный солдатский треугольник, с которым встретил ее сын, крича: «Танцуй, мама, танцуй!». Это он видел у своих друзей, к которым приходил почтальон с новостями с фронта.
У матери дрожали руки, и слезы радости мешали читать, но главное она разглядела:

« …родится сын, назови его Валерием, а если дочь – выбирай сама имя. Мысли о тебе, о нашем ребенке – самое светлое, что у меня осталось, так что, береги и себя и детей для меня. Передай Герману, что он – мужчина в доме и в ответе за нашу семью пока я воюю, а если не вернусь – то и навсегда…»

Вот так отец дважды дал мне жизнь.

А может быть, я обязана жизнью электрикам, вырубившим свет?

 Или военно-полевой почте?


* * *

Карусель времени сделала более трех четвертей оборота из цикла создания нового существа – меня. Осталось лишь две недели до назначенного природой срока. Если утробное существо мыслит, слышит и переживает, то я не была исключением. Я уже понимала, когда маме было тяжело, а когда и весело и все те месяцы, что она вынашивала меня, старалась не причинять ей лишних хлопот. Врачи уверяли, что в середине марта срок, когда ребёнок захочет увидеть свет, хотя мне было уютно у мамы под сердцем и спешить мне совсем не хотелось.

Среди бела дня 28 февраля к нам во двор вбежал с рёвом соседский мальчик, закадычный друг Германа.
- Тетя Дуся! Вашего Геру машина задавила!

Мама охнула, обняла большой живот и, как подкошенная, стала оседать на ступеньки крыльца. У неё пошли воды. Это я спешила на помощь и маме и брату. Но уже подоспела хозяйка бабушка-Даша с криком:
- Евдокия рожает! Помогите добраться до роддома!
- Ах, Господи, несчастье-то, какое,- убивалась пожилая женщина, заливаясь слезами.


* * *


Ни предродовых болей во время схваток, ни самих родов, ни моего появления на свет мать не могла вспомнить. Боль душевная заглушала всё, но слёз не было, душа окаменела. За неё ревела я, лишь появившись на свет. Почему дети плачут при рождении? Предчувствие, что ничего хорошего их не ждёт? Я же ревела с горя, что никогда не увижу моего старшего брата. Словно в тумане слышала мама слова медиков, что родилась девочка и до полуночи лишь несколько минут.
- Запишем, что родилась первого марта?
Роженица безразлично кивнула. Врачи опасались за неё. Меня же первые две недели кормила другая роженица, пока у моей матери вернулось молоко.

Три недели спустя за мамой и мной пришли и бабушка Даша и коллеги с работы, не было только папы и моих старших братьев.

По существу, родственников не было ни в день рождения, ни в торжественный день выхода из роддома. Зато было много снега. Весна в 1942 году отметилась по календарю, но опаздывала вступить в свои права. Не от того ли так люб мне снегопад?

- Родственников нам даёт Бог, друзей, мы выбираем сами,- обычно говорю я, когда речь заходит о неприятностях, доставляемых родственниками. О том, как я получила имя – в другой ниточке моего жизненного клубка.

             (Продолжение: "Я дитя любви")