Он. Появился в её жизни совершенно случайно. Даже неожиданно. Скорее всего, неожиданно для обеих сторон. Что не исключало факта его преднамеренного… знакомства. Странно? Да всё, связанное с ним, странно.
И его тело первоклассного атлета, манящего, влекущего за собой. Зовущего окунуться в себя, почувствовать аромат нежной кожи, непохожий ни на какой другой. Предлагающего стать его рабыней и госпожой одновременно. Вкупе с лицом молодого наивного мальчишки-девственника, который даже не знает, что такое клитор. Просящего всем своим видом «дать наконец прикоснуться - и не только - к женскому телу», потому что не иметь полового контакта в его возрасте уже страшно стыдно. Странно? Да, пожалуй.
И его разговоры о фильмах, которых он никогда не смотрел, но готов критиковать часами. О смерти и жизни – вечно борющихся друг с другом сёстрах. Именно так – в начале всегда шла смерть, и лишь потом он мог затронуть тему её не в меру скучной родственницы. Он всегда считал, что первая куда интереснее второй, куда занимательнее. Странный типчик.
О бесталанных голливудских актрисах и актёрах, успех которых складывается лишь за счёт съёмок в тупых боевиках, главный сюжет которых держится на профессионализме компьютерных гениев. Зачастую именно с этой темы он плавно перетекал на предыдущую: людям всегда ведь интереснее посмотреть, как кому-то оторвало башку или на худой конец руку, как кто-то подох от передоза, пусть и на экране, нежели на жизнерадостных людишек, рассказывающих свою историю.
Он не такой, как все – это было видно невооружённым взглядом. Видно всем, даже прохожим. Но он терпеть не мог, когда она ему это говорила, с завидной регулярностью забывая о его ненависти к таким сомнительным комплиментам. В ответ он повторял ей раз за разом: «Ведь все люди отличаются друг от друга так или иначе, я прав? Конечно, прав. А тогда к чему весь этот пафос пустых слов? Да, я не такой, как все, но и ты не такая. И твой «вечный ухажёр под окнами» не такой; и жирная тётка с ужасной халой на башке, живущая этажом выше, которая вечно орёт на тебя за стоны по ночам, тоже не такая. Мы все разные и, к сожалению, очень далеки от того идеала, какой хотел бы лицезреть с небес Господь...»
Он не уставал повторять одно и то же. Правда, это относилось только к ней, остальных он гнал к чёртовой матери, стоило им только раз забыть о его правилах… Да, он устанавливал свои правила там, где находился, и никто не смол ему перечить, никто даже не думал этого делать. Все просто подчинялись. Он умел влиять на людей, этого не отнять.
Он вообще был странный. Странный до ужаса, до покалывания в кончиках пальцев, до слёз по утрам от бегло брошенного взгляда в его сторону, до боли в позвоночнике, до ломоты суставов. До рези в глазах. До… Странный. Безумный. Любимый. Любимый? Нет, пожалуй, всё-таки нет.
Она так и не узнала его настоящего имени. Он попросил придумать ему имя, потому что не может всё время откликаться лишь на что-то одно. Постепенно навязающее на зубах, разъедающее эмаль, добирающееся до нервных окончаний и оседающее там. Она придумала. Ким. Она звала его Ким. Коротко, ёмко, чётко. Ему нравилось. Нравилось, как она выделяет интонацией «м» - так больше никто не умел. Нравилось, как она смакует имя на разные лады, примеряла его на себя, словно новое чёрное платьице.
Она так и не узнала, сколько ему лет. На вид что-то около двадцати пяти. А в остальном… Странный он.
Она так и не узнала, откуда он родом, где жил в последнее время, где мог вообще жить. Ведь для него мир – хрущёвка с низким потолком и крошечной кухней. Невозможно представить его в каком-либо городе – будь то Москва, Нью-Йорк или Париж. Банально. Ему подошёл бы, пожалуй… Марс? Да, вполне. Земля – банально.