Холода отношений

Першин Максим
Когда мне было 4 года, поехал я в Барнаул.
Такая вот история.
Ладно, не буду вам докучать. Пойду лучше, водки выпью.

Ух. Выпил. Итак, о чём это я?
А.. вспомнил. Приехал я в этот самый Салехард. А там температура минус 150 по Целию. Целий этот не будь дураком, придумал такую чертовскую температуру. Ужас, не только сопли замерзали, но даже мозговая жидкость твердела.
Приехал я в Ухту по делам, в командировку так сказать, на смежный завод номер шесть. Но, по правде говоря, была у меня в Ухте любовница. Марька Цуприкова. Шалава ещё та. Но я её прощал. Ибо.. надо прощать.
Было мне шесть лет, а вёл я себя, как взрослый. Потому как Вундеркиндер! У меня голова была огромная, как биллирдная кегля. С такой головой нелёгонько жилось мне, господа хорошие, ой нелёгонько. С такой головой и парусность большая, и аэродинамика плохая. Того и гляди застудишь. Получишь Минигот. Я боялся Мииногота, как Толика Мануилова, хулигана из параллельной группы. Он умел растянуть из носа соплю, так что бы она замёрзла на морозе, а потом тыкать ею кого ни попадя, как шпагой. В мою то голову было легко попасть. Она вона какая огромная! Даже поболее биллиардных кеглей.
А, чёрт. Надолело мне вам рассказывать. Пойду, хряпну!

Что там? Ах, да. Усинск. Ну, Усинск, Усинск. Есть такой город, и что? Это в Коми. Кстати, Эдик Кретов тоже из Усинска. Вообще, в Коми татарвы много. Видно, татарва холод любит. Я то холод не люблю, страсть как не люблю, даже больше пенки от кипячёного молока. Минингота боюсь. Говорят, схватишь Миингот, дурачком станешь. А у меня вопрос – ежели ты уже дурачок, что поумнеешь что ли?
Я то не дурачок, от того и Миингота боюсь.
Итак! Идём с Марькой Шараповой (кстати, она тоже татарка, хотя и фамилия московская) по этому самому Уссурийску. Я озираюсь, не дай бог Эдика Кретова встретить. Я ему денег должен был за мёртвого хомячка. Идём - разговариваем.
- Поцелуй меня, - пищит Марька, - шалунок.
А я будь дураком, да выполни её просьбу. Высунул рот из шарфа, вытянул губы в трубочку, да так и остался.
- Отпусти меня, - кричит Марька, - педераст!
А как я её отпущу, ежели у меня губы в ледышку превратились? Я ни туда ни сюда. Марька дёргается, как головастик хвостом. Слова бранные пускает. А я губы в трубку и баста!
Милиционера стали вызывать. Старые сибирские милиционеры не ровня современным мильтончикам – пухленьким, нагленьким, с невинными бусинками глаз и потными ладошками, указывающими сумму мзды. Нет, сибирские милиционеры того времени все были под два метра, с неизменным именем Степан. Я даже знал одного такого салехардского – Стёпку Ермолаева. Он вообще ростом был три метра. Клянусь! Погиб по служебной обязанности в конце 80-х. спешил на вызов в мотоколяске, да пригнуться под мостом не успел, головы лишился. Приехал Стёпка на вызов, а головы то у него нет. Вот страхов бандиты натерпелись. До сих пор в Самарканде легенды ходят про мусорка без головы.
А… мутная это история. Пойду роуд хауз блюзом напьюсь что ли. Как Марьку вспомню, глаза её пухыле, так тоска в грудину тянет. Ни дышать, ни веселится не даёт. Марька умерла от сифилиса в 65-м… Упаси господь.
Милиционер Степан сделал всё как надо. Марька даже рожицей щёлкнуть не успела, как мы были разъеденены. Степан в этих делах был профессионал. На радостях я пошёл купить мороженного. Сибирское мороженное, должен вам сказать, катастрофически вкусное. Съедаешь три грамма – и мозг, как камень!
Возвращаюсь я с пломбиром имбирьным. А Степка не будь дураком, полез Марьке в трусы. Та веселится, хохочет, кокетливо ноздри раздувает. Милиционер раскраснелся, с паучьей страстью присосался к ушному локатору Марьки (ушами Марька всегда отличалась) и шепчет песню лирическую.
Тошно мне стало.
И решил я поехать на юг, где потеплее и лучшие друзья не изменяют!