27 сентября 1999 г.
20-25 октября уезжаю в монастырь. Начала сборы. Настроение деловое и спокойное. Решение принято. Помогай мне, Господи!
Сон: женщина дает мне ребенка, но я не могу его нести, нет сил. Отказываюсь. Предсказание?
Переговорила в воскресенье с о. Валерием. Предупредил о серьезности шага. И не благословил.
04 ноября 1999 г.
Вот я и в монастыре. Приехала вчера, 3 ноября. Поставили на кухню помощницей. Повар Евдокия тоже новоначальная, приехала в монастырь только в июне. Дали отдельную келью. Пишу в тишине. Внизу – келейный храм. Здание монастыря восстанавливается. В келье не топят, зато есть печка, старинная, но дымоход разрушен. И книги! Самое большое богатство монастыря. Первые дни показали, что к пострижению не готова. И даже думаю, никогда не постригусь. Это интеллигентская прелесть и гордыня. Если уж пришла к вере, то обязательно – в монастырь, не меньше. Константин Леонтьев три года жил на Афоне, но отцы отказались его постригать. Есть что-то в этом от лукавого. Думаю, что может не хватить меня и и на полгода.
08 ноября 1999 г.
Еще один день прошел. Дни кажутся бесконечными. Как будто сплю и вижу ужасный сон: я в монастыре. Пытаюсь вырваться из бесконечной тоски, которая одолевает в последние годы, из отчаяния, жизнь проходит, а я ничего не сделала. Только мои любимые дочь и внук. Начала скучать по ним. Не зря отцы говорят, что от мирского ни капли нельзя брать с собой в монастырь. Не выдержишь.
Очень устаю, работы много, монастырь совершенно разрушен. Правда, келейный храм восстановлен, я его сторож и храмовница: чищу, мою, слежу за чистотой, подсвечниками, лампадками. Но храм еще не намолен, новенький, как с иголочки. Матушка Ольга обещает, когда будет облачение, поставит читать на клирос. Сплю плохо. Читаю про себя Иисусову молитву. Помогает. Мне здесь тяжело, но я должна понять, что делать мне с моей оставшейся жизнью.
Сегодня понедельник. Пост, а есть совсем не хочется, даже странно. Молчу, ни с кем не разговариваю, тишина и тревога. На душе тоска. Смотрю на фотографию дочери, внука и плАчу. Но мне надо пройти это испытание. Иначе будет плохо. Я это знаю.
11 ноября 1999 г.
Одолевает тоска, страшно, неуютно, непонятно. Здесь – старость, нищета, убогость, болезни. Сделали храм, а в него никто не ходит, кроме меня да Ирины, которая несет послушание: читать по утрам полУнощницу. Приеду домой и опять вернусь к своему письму. Монастырь излечит от иллюзий, вылечит от Парижа, депрессии и тоски. Надо спасаться в мирУ. И там и тут – бездуховность; лучше жить там, чем здесь, если не вести аскетический образ жизни. Только аскеза – смысл пребывания здесь.
12 ноября 1999 г.
Жить здесь невозможно, здесь можно только спасаться. Как только начинаешь обсуждать здешнюю жизнь с точки зрения мирских оценок, тоска становится невыносимой, ехать сюда в этом случае бессмысленно, здесь всё проигрывает! А когда становишься на точку зрения Духа, а не мира, тогда все приобретает смысл, и тогда всё здешнее выигрывает! Значит надо для подавления тоски постоянно помнить, зачем я здесь. Я здесь для испытания, я здесь для очищения, я здесь для приобретения духовного опыта, я здесь для закаливания Духа, я здесь для противовеса Парижу, я здесь для того, чтобы наконец-то обрести смысл и начать жить СВОЕЙ жизнью. Если только забуду это – всё.
Я здесь по своей воле, я знаю, зачем сюда приехала. Мне нужно выдержать эти полгода. Чем хуже плоти, тем больше Духа, тем больше пользы: чем больше плоти, тем меньше Духа. Монах даже в общежитии ОДИН. Они все по одному: каждый монах одинок. Он никого не видит, никого не слышит, ни с кем не разговаривает, только трудится. Он - с Богом.
Это не та социальность, что в миру. В миру все зависимы друг от друга, зависимость выражается во власти одних над другими, социальность – борьба за власть между людьми. В монастыре – наоборот: все независимы, все строят свой внутренний храм; никто не может его выстроить за другого или получить от другого. Его можно построить только собственными силами. Нужно сосредоточиться внутри себя, на Иисусовой молитве, тогда все внешнее становится незначимым, незаметным, легким, потому что центр тяжести - вовнутри. Это – антимиры: один мир держится на связях, другой – на Духе. Внешние связи в миру диктуют, кому что делать, кому как себя вести. Обрыв социальных связей – главное при уходе в монастырь. Это - суть монашеской жизни. Связь только с Богом. Каждого, в отдельности. Связи человеческие - рушатся, связи Богодухновенные - выстраиваются. ЧЕЛОВЕКА СВЯЗЫВАЕТ БОГ. Одни связи заменяются другими: свяжи себя БОГОМ и скажи себе: «Молчать! Стоять! Не пищать!»
14 ноября 1999 г.
Вчера было 10 дней, как я здесь. Первая стычка, конфликт со священником. Пришла на исповедь, после исповеди он стал меня обличать в том, в чем сама каялась. Хотела уехать домой. Пошла просить деньги на дорогу у матушки Ольги. Она отговорила. Попросила остаться хотя бы до Рождества. Подарила свои четки.
22 ноября 1999 г.
Неделю, как вернулась из монастыря. Не выдержала. Мой очередной эксперимент не удался. Отлеживаюсь, зализываю раны. Опять сделала тот же круг. Когда же перестану эти бесконечные круги? Когда скажу себе, что я – ничтожество, что хочу только казаться, а не быть. Я в той же точке, что и в середине 1995 года. Никуда не продвинулась. Только металась, шарахалась из стороны в сторону вплоть до монастыря. Что со мной происходит? Я даже сама перед собой хочу казаться значимой. Гордыня и тщеславие.
Семь лет потратить на пошляка, семь лет, чтобы доказать свою значимость в его глазах, а он топтал, осквернял, насмехался, так и не признав мою значимость, которой добивалась. И умер. А я продолжала еще три года после разрыва мучаться. Три года до и три года после. Сколько же можно! Монастырь показал мою ничтожность. И что теперь? Как жить?
30 ноября 1999 г.
Ищу свой путь в третьей жизни. Вторую прожила, она закончилась в 1998 году, но только сейчас, в 1999, я это прописала, проговорила, продумала. Возвращение на ту ступень означает откат. Поэтому так нервничаю, когда приходится опять страдать из-за человеческих проблем: денег, любви-нелюбви со стороны окружающих, приспособления к ним. Я ушла, оторвалась от социальности, выхожу в другое пространство опыта, и здесь все незнакомо, все приходится искать наощуп, методом проб и ошибок. Вернулась из монастыря, пытаюсь что-то найти здесь, в тишине. Ко мне постепенно возвращается энергия, интерес к жизни, я должна «отцентрировать» себя. Найти новый центр жизни. НО ЭТО – НЕ КРИЗИС. Кризис прошел. Сейчас - освоение нового пространства жизни.
03 декабря 1999 г.
Запад, как естественная ступень взросления человека. Детская болезнь, получившая осложнение. Исход из Египта (социальности) – начало становления Духа, его излечивание. Это выход из образа Божия в подобие Божие, переход от души к Духу. Не все благополучно проходят эту фазу, и далеко не все вообще ее проходят. Многие, большинство, остаются там, на том берегу. Часть пытается выйти. И только единицы достигают результата. Только единицы доходят до Земли Обетованной. Люди, измученные своей человеческой природой, обращаются к церкви, религии. Она их врачует, успокаивает, усыпляет, анестезирует. В этом наркотическое действие религии, она - наркоз. Как говорил классик: «Религия – опиум для народа». В этом есть правда, но далеко не вся.
03 января 2000 г.
Бог начал спасать, когда евреи стали народом многочисленным, т. е. готовыми к самостоятельной жизни. Значит, спасение может начаться не раньше, чем когда человек станет взрослым. Взрослый – тот, кто может отделить свою сущность от личины.
01 февраля 2000 г.
Опять в монастыре. Мужском, Раифском, но уже как паломница. Была сегодня на всенощной службе, и стало мне ее мало, еще бы столько простояла. Приготовилась к исповеди и иду опять как на плаху: стыдно, страшно. Как зубы лечить. Хочу причаститься, если получится. Хочу спать. Здесь нас 4 паломницы. Двое стареньких, и одна совсем молодая. Одела я свой черный платок, а мне говорят, что похожа на монашку. И там мне матушка Ольга говорила, когда надели на меня апостольник, что хоть сейчас – в схиму, так похожа на монашку.
А в монастыре очень много маленьких ребятишек, мальчиков: по 7-9 лет. Говорят, что это дети, брошенные родителями. Они уже в монастырском облачении, и это так странно видеть. А монахи разные: и старые, и молодые. Очень хорошо поют, и низкими и очень высокими голосами, тоже странно.
Мне здесь хорошо. Монастырь чистый, ухоженный, белый, восстановленный. Есть озеро, источник, в котором купаются. В Богоявление, говорят, было много народа, окунались в специально вырубленную в озере крестом полынью.
03 февраля 2000 г.
Набираюсь понемногу сил, но как в том монастыре, наверное, уже не будет. Там было так тяжело! А здесь - не очень. Но вчера вечером упала без сил и почти сразу заснула. Очень устала. Был пост и послушание, накануне – бессонная ночь. Но отдачу почувствуешь потом. В субботу уезжаю. Приеду сюда снова в Великий пост.
11 февраля 2000 г.
Все-таки вернулась к ритму. Бог – это порядок, это ритм, это правила. Он ограничивает! Делает огранку, шлифует: из естественного состояния приводит к культурному, религиозному. Другое дело, что Он делает это насильно, так же, как Моисей идет к народу не по своей воле, а насильно, он исполняет службу. А Иисус Христос идет – добровольно. В этом – отличие Ветхого и Нового Заветов.
Ритм – стержень религиозной жизни: чин, ритуал, форма. Форма держит! Она – смысл содержания, делает его осмысленным. В буддизме – это дхарма . В переводе с санскритского дхарма – то, что держит. Духовная практика – практика дхармы. И, поскольку форма в религии главное (она создает духовность), то и соблюдение ее – главное. Но форму (упорядоченность, режим, ритм, строгость в исполнении ритуалов собственной жизни) можно практиковать в любой деятельности, с любым содержанием, т.к. содержание - лишь то, что держится формой. Надо ФОРМУ держать, в этом суть!
Когда жизнь о-ритмована, упорядочена, она в тебя вливается. Когда плывешь по воле волн – умираешь, т.к. кроме тела, которое стареет, у тебя ничего нет. Путь оживления – житие, путь умирания - биография.
29 февраля 2000 г.
Вера в Бога? Верую – не верую – для меня не вопрос. Спросить «Веришь ли в Бога?» означает то же, что и вопрос «Веришь ли в мое существование?» Бог – внутри меня. И, поскольку существую, значит, и Бог есть, т.к. я не могу иначе быть. Он – моя суть, моя сущность, мой Дух. Я без Него мертва. Только Он меня держит. И этот вопрос («Веришь ли ты?») – абсурден, т.к. очевидно, что Бог есть, т.к. есть я.
ПРОШЛО СЕМЬ ЛЕТ
07 марта 2000 г.
Человек, родившись, сначала осваивает природу, естество: пространство, время, глаза, уши, кожу, язык и т.д.; потом – социальность (человеческие отношения, любовь, ненависть, верность, труд, заботы, воспитание детей и т.д.); наконец, вечное (веру, смысл жизни, Бога и т.д.). Три жизни. Картина Бальдунга «Три возраста и смерть».
11 апреля 2000 г.
Вчера, 10 апреля, опять приехала в Раифу, думаю, недели на две, но как Бог даст. Я больна и здесь лечусь. Как во Франции. Там я впервые почувствовала свою болезнь.
И сейчас снова, с новой силой, ощущение болезни, до огня в сердце и невозможности затушить его ничЕм. Все мои действия исходят из состояния этого полузадушенного цыпленка - моего сердца. Жизни осталось - всего ничего. Только на ощущение боли и беспомощности преодолеть эту боль, омертвелые ткани, нет живого места, виртуальный инфаркт, который не лечится никакими мне доступными средствами, и я плАчу по той девочке, которая осталась давно в прошлом, мечтаю реанимировать ее, вывести из комы, но своими силами не могу.
13 апреля 2000 г.
Сегодня причащалась. Во время причастия пришло понимание, за что такое мучение: мысли о своем ничтожестве и никчемности. Чем больше это понимаешь, тем больше должен быть противовес ничтожеству, тем мощнее должен быть Дух, чтобы нейтрализовать это ничтожество, которое вот уже 50 лет мучает меня.
Отец Антоний сказал, что только молитвой и добрыми делами. Вот откуда возникла мысль: противовес будет давать баланс, равновесие, мир и душевный покой. Если нет противовеса, возникает комплекс неполноценности. Если не будет ощущения собственного ничтожества, не будет необходимости в противовесе. Он уравновешивает человеческую немощь, но если только осознаешь ее. Вот почему: «Пока не поймешь свое ничтожество, ничего не выйдет, Бог на помощь не придет. Бог помогает и спасет грешных, немощных и ничтожных. Делает их сильными, духовными и мощными».
Понимание своего ничтожества – это дар, благодать, результат движения к Богу. Отсюда начинается сознательное выстраивание противовеса. Тщеславие нейтрализуется не уговорами себя, что все хорошее от Бога, а строительством новой реальности. Это на словах просто, а на деле – понимание приходит постепенно. Как инсайт. Вот затем и приехала сюда.
Отец Антоний: «Надо беспощадно посекать злобу и осуждение». Злобы стало значительно меньше, а вот с осуждением – проблема. Еще о. Антоний сказал, что все – по грехам нашим: чем больше грехов, тем сильнее борют дурные помыслы. В себе можно любить только то, что от Бога, а Бог приходит, когда понимаешь свое ничтожество. Вот и замкнулся круг. Когда нет ощущение собственного ничтожества, все превращается в резонерство, морализацию, осуждение, в злой дух. Все равно настроение замечательное! Было причастие! Причастие состоялось!
14 апреля 2000 г.
Сегодня, когда шла на вечернюю службу, шла большая экскурсия, поймала себя на том, что они для меня чужие, мирские, просто внешний интерьер, как во Франции – французы. Язык их русский, но как будто чужой. И это уже интересно, т.к. в прежний приезд меня угнетала обстановка (уже на второй день, на третий – сбежала). А сейчас - мне хорошо. В первый раз была не готова. Неделя была тяжелая, но очень плодотворная, много поняла. Еще неделя. В понедельник, мне 50. Вот такой у меня Пост! Замечательный. Первый раз так. И главное, конечно, монастырь и монастырская жизнь.
17 апреля 2000 г.
Вот мне и 50 лет. Не верится! Физически не чувствую этих лет. Духовно – да, чувствую. Семь лет назад (1993 – Париж) я была совсем другой. Я могла позволить себе быть девчонкой, влюбленной. Теперь – нет. Он умер. И я умерла, не физически, но по человеческому. Мое новое существо еще очень слабо, хотя начинает жить сознательно, не стихийно, как раньше. Стала понимать Ницше: «Мертвое хватает живого», «Заратустра тащил на себе мертвого канатоходца».
За неделю монастыря очень устала. Каждый день подъем в 5 утра, каждый день два правила и две службы, через день – строгий пост, постоянное бдение и, наконец, понимание невозможности справиться со своим человеческим существом. Каждый день – послушание. Подготовка к исповеди, причастию. Словом, жизнь в монастыре – это постоянное самоограничение, постоянный труд, постоянное бдение. Очень тяжело. Но я выдержу эту неделю. Усталость больше моральная: от постоянного понуждения, расслабление только между службами и через день – в еде.
Еда – способ отдохнуть, передышка. Стала чувствовать свое сердце, не природное, а духовное. Оно - из любви, милости, ласки. Когда чувствую новое сердце, тогда всех начинаю жалеть и любить. Но это состояние появляется только проблесками, иногда. «Человек – больное и несчастное животное» - опять Ницше. Оно лучше выберет ничто, чем будет жить бесцельно. Поэтому и жалость к нему и любовь. Больше и больше прилепляюсь к Серафиму Саровскому. У него было это, второе сердце, очень большое. А я уже после первой недели монастыря устала. Самый главный результат – ощущение собственной немощи, слабости и потребности, все больше, в помощи Бога. Вот с этим и уеду. В монастыре каждый день - на Голгофу, каждый день – никаких просветов, каждый день - преодоление и никакой расслабленности. И я не выдерживаю.
Вчера было собОрование. Первый раз. Очень понравилось! Хотя, по рассказам соседки, это была – полупроцедура. У них, в деревне, собОрование длится с 9 до 12 часов дня. Народу – человек 30. Здесь же было человек 150. Там батюшка, делает все не спеша (здесь - все в темпе, много запада, мало востока, неспешности), Евангелие читается с чувством, тактом, в перерывах между помазАниями, а не одновременно с ним. Высокий темп – не православное начало. В восточной идеологии главное – плавность, медленность, повторы, постепенность, наполнение по капле, медленное, но верное, неспешное. Тише едешь – дальше будешь.
ПРОШЛО 12 ЛЕТ
05 декабря 2005 г.
Главное – покой и воля. Познание идет, как говорил в последней передаче митрополит Кирилл, либо мистически, через собственный духовный опыт, которому открываются антинаучные глубины, то, что не увидишь внешним глазом; либо научным путем, через философию, через размышление, разум, своей волей и своим разумением. В духе нет своего, есть Божие, в естественном, натуральном – философском – есть только и, прежде всего, свое, Божие – на втором плане, потому что к Богу можно прийти, а можно и не прийти, наоборот, отдалиться, ожесточиться, озлобиться (яко от юности и от науки злы). Это и есть «вкус» дерева добра и зла, когда под личиной добра, вкушаешь наживку зла. Сверху – красиво, внутри – отрава, в лучшем случае – некачественное.
13 декабря 2005
«В России остались с Родиной, но без любви к ней, а те, кто уехал, потеряли Родину, но сохранили любовь к ней» - программа Виталия Третьякова («Культура»). Остались: бедные, малообразованные, не помнящие родства, сироты, бездомные разночинцы, интеллигенты. Противоположность тем, кто уехал тогда. Аристократия умерла.
Во Франции я тоже не любила Россию, я не хотела возвращаться, я хотела остаться. И потом долго еще хотела. Пока не произошло обращение. Только когда покрестилась, ко мне пришла вместе с верой любовь к России. Понимание ее отличия от запада, католиков, протестантов. По сути только сейчас я обрела корни - через православие, образованность - через чтение огромного количества книг, которые раньше и в руки не брала и о которых и не подозревала - вся богословская литература, аристократизм – через веру и аскетизм (только сделала первые шаги), богатство – через веру. Вот такое сочетание – православие, широкая образованность и культура – вернули мне любовь к России. Сейчас многие проходят такой же путь, и многие обретают эту любовь. Слава Богу, все не зря. Знание своих корней и родословной расширяет тебя и делает ответственным не только за себя, но и за свой род, за своих предков. Это чувство ответственности было характерно для дворян, аристократов, всех тех, кто любил Россию, потому что она жила в них не отдельно, а в предках.
Каким странным и сложным стал Французский маршрут: к России - через отказ от России. Воистину, чтобы обрести, надо потерять; чтобы ожить, надо умереть.