1
Мишка ехал в старенькой Тойоте по тихому переулку с громким названием Верхнесудетский*, когда мы с Лаки, черным лабрадором, появились навстречу. Пес запутался в кустах – питерский аристократ, дальний родственник собаки президента, он не гадит на тротуаре. На длинном поводке убегает в заросли и прячется. Мне остается только ждать и вздыхать, почему такие воспитанные псы не ходят в сортир, как, например, коты. Наш Дыма справляет нужду в туалете, запрыгивая на унитаз, или в крайнем случае мочится в сливную дыру на кафельном полу сауны, расположенной рядом с моим кабинетом.
Сын Михаил вышел из автомобиля, заметив нас. Он живет в городе. Мишка устроился: у него есть постоянная работа, незавершенный университетский курс бакалавра – или кандидатский минимум, молодая жена, тоже студентка, и полторы дочки. Даше три года, а вторая еще в животе у мамы. А может, и второй, поэтому пока половинка.
Спешит на автобус соседка. Она – нетипичная жительница нашего поселка, потому что одевается по-городскому и ведет очень торопливый образ жизни. Аборигены ходят медленно, разговаривают при встрече долго, одеваются по-туристски. У Эвы вельветовое пальто, шляпка-кепи – последний писк, а главное, кожаные ботиночки на шнуровке.
- Добрый день. Отличная погода! – здороваюсь я.
- Хай! Снег выпал. У тебя клевая обувка – не замерзнешь! – хихикая побежала дальше.
- Ты б еще валенки надела! – шипит сын, кивая на мои любимые сапоги-луноходы.
Он не одобряет моего вкуса, особенно его раздражает русский цветастый платок, который я накидываю на голову, выгуливая собаку. Похоже, сын стесняется меня. «Ну почему у нас такая мама? Не говорит по-фински, годы напролет сидит за компьютером, смеется в одиночку и стучит-стучит по клавишам. Виртуальная мама!» - он присоединяется к словам сводной сестры Лили, родившейся в Финляндии. Миша родом из Питера. Он приехал в Вихтавуори совсем маленьким, но, в отличие от Лили, знает русский язык, даже иногда читает книги. В принципе, он ничего не имеет против такой мамы. Наверное, как и пес Лаки, он любит устраивать свои дела без посторонней помощи, не вмешиваясь в политику суверенных государств.
Мама Влада, переселенца из Латвии, работает на деревообрабатывающем заводе, штопая дыры на березовых листах фанеры. Мишке очень интересно, как это происходит, но спрашивать у нас не принято. Родительницы его одноклассников почти все сидят дома и дуют пиво. Ими интересуется Биржа труда,местный Интерпол.Конечно, моя деятельность за компьютером вызывает подозрение. В первую очередь у моего мужа Пекки. Он заработал право ничего не делать, так как попал под сокращение. Фирма назначила солидную пенсию, на которую Пекке пришлосьсодержать всю нашу семью.
- Пекка, как ты не понимаешь, что я занимаюсь? – возмущалась я до прогулки с Лаки. Муж специально запускает пса ко мне, чтобы я все бросала и шла дышать свежим воздухом.
Я всегда сопротивляюсь до последнего: стучу по клавишам, пока не почувствую, что когти царапают меня. Грозно смотрю в преданные глаза Лаки. Откормленный зад начинает качаться, хвост дрожать, а слюна капать с розового языка, как у собаки Павлова перед обедом. Я вздыхаю: Лаки – мой единственный друг во всем Вихтавуори, разделяющий мои исследовательские и политические интересы. С ним мы облазили остатки фундаментов заброшенных домов, изучили развалины барака, в котором жили русские рабочие, и даже обнюхали некоторые части засекреченной территории. Уж я не говорю, сколько белых грибов мы там нашли! Ну что же, друг, в путь! Встаю и спускаюсь по лестнице нашего довоенного дома.
- Вот ты даже не удосужился прочесть историю оружейного завода, который мы с Лаки знаем досконально! Я пишу книгу о нем, - упрекнула мужа в столовой. В ней пахнет сосисочным супом, его Пекка готовит по четвергам. В понедельник – печеночная запеканка, во вторник – рыбный суп, в среду – салака с картофелем, в четверг – сосиски, в пятницу – картошка запеченная с бужениной, в выходные Пекка пьяный, мы голодаем.
Убираю поварешку, оставленную на ручке кастрюли.
- Положи на место! – кричит повар.
- Я знаю, что тебя раздражает русская манера присваивать чужое имущество, но как же я налью суп в тарелку, если не воспользуюсь твоей поварешкой? – очень спокойно приступаю к выяснению отношений.
- Времена колхозов кончились! – декларирует муж.
- А жаль! Вот тебя бы в колхоз на перевоспитание, - вылавливаю из горячего супа круглые перчинки и стреляю в физиономию нераскулаченного муженька.
- Не понимаю, зачем писать, когда уже все написано? – Пекка кивает на юбилейное издание, посвященное 70-летию завода «АО Вихтавуори». Книжка в бархатной синей обложке, большого формата и очень удобная для чтения за столом. Конечно, если под нее положить буханку хлеба в пакете, чтобы, не дай бог, не испачкать.
- Ты… Тебе не дано вникнуть в то, что я занимаюсь художественной прозой! Ты даже не знаешь слова такого, - чеканно произношу финский термин «тайдепроза». – Ты можешь пропустить слово «тайде» - это действительно выше твоего понимания, но ПЕРКЕЛЕ!- неужели признанное разными народами понятие «проза» ничего тебе не говорит? Или тебе нужно кастрировать его, удалив первую букву? – намекаю на то, что финны не могут произнести два стоящих рядом согласных звука. – Так это твоя «роплема», учи, Пекка, языки!
Он достает из холодильника банку с малосольной ряпушкой, выуживает рыбку, кладет ее на ржаной хлеб. Чухонские глаза сузились, как у нашего кота. Льняные волосы Пекки заблестели в лучах декабрьского солнца, залившего светом просторную гостиную. Да уж, викинг в солнечном шлеме, как написала о нем моя подруга. Я добавлю: божий человек в венке из одуванчиков.
- Конечно, я могу объяснить, что такое «тайде». Это все равно, что «фикшн», - но останавливаюсь, вспоминая, какая была у нас ссора по поводу лингвистики. Я сказала Пекке «факт», а он решил, что «фак» и очень обиделся. Вот уж действительно проблема – «роплема» стоящих рядом согласных. Как же мне научиться быть гласной? Пристально смотрю на Пекку, он погружен в телевизор. Транслируют передачу зимних соревнований. Перевожу взгляд на стену, на ней висит дедовская реликвия – финка в кожаных ножнах.
- Пекка, ну фиг с ним, этим фикшн. Может, тебе понятнее слово «фиктивный»? Ну помнишь, когда я знакомилась с тобой, я говорила о фиктивном браке? – сербая горячим супом, обратилась к мужу.
- Русская оккупантка, фиктивная п-п-п-роза! – заикаясь вдруг закричал Пекка. Оказывается, русский спортсмен перепрыгнул самого Мякинена. Пекка обращается, видимо, ко мне, – Займись наконец делом! Вдруг хватает льняное полотенце, купленное на Выборгской площади, и проводит им по телевизору. Торжествующе показывает толстый слой пыли.
- Ах ты, эсэсовец, а ну руки прочь от славянского рушника! – не выдерживаю я.
Сын, настраивающий мой компьютер, спускается к нам.
- Что за звездные войны? – спрашивает, наливая себе суп.
- Ты представляешь, я прочитала, как в 39 году завод «Вихтавуори» работал в три смены, выпуская взрывчатые вещества для фронта.
- Это во время Зимней войны? – Мишка намазал хлеб маргарином, потянулся за Пеккиной поварешкой, чтобы налить добавки.
- Слушай, ты помнишь, когда мы пересекали границу, один старый таможенник спросил так подозрительно, мол, куда едете? Я сказала, что в Вихтавуори, а он еще пошутил, что нечего нам там делать!
- Типа в закрытой зоне? – усмехнулся сын. – А причем тут эсэсовцы?
- Здесь строительство завода началось под присмотром немцев. Оборудование закуплено в Германии. На заводе ходили по цеху надсмотрщики, как наш Пекка. Следили за порядком.
- Что же в этом плохого? – удивился мой ребенок.
- Мне рассказал один старожил, что этот порядок доходил до абсурда. У немца был всегда наготове белый платок. Он проверял им чистоту поверхности станка. По мнению немца сталь должна блестеть, чтобы не было ни соринки!
- Ну вот поэтому они и выиграли войну: победила организация.
Я пыталась объяснить сыну, что немцы прошлую войну не выиграли, да и финны тоже. Но Мишка уставился в телевизор, там после прыжков с трамплина показывали стерильную, благополучную современную Германию. Я посмотрела в окно. Пекка ходил по двору с широкой лопатой, расчищая дорожки. Снега выпало чуть-чуть, а хозяин снимал порошу со своей территории, как немец пыль со станка.
Из школы прибежала дочка-первоклассница. Я усадила ее обедать, но папин суп моя рыжая «вечерняя звезда» отвергла. Разогревая ей пиццу, продолжала обеденную тему, говоря по-русски с сыном. Очень хотелось поделиться о прочитанном.
- В книге по истории нашего завода говорится, что одновременно с мастерскими начали строить здание столовой, потом оно стало центром культурной жизни всего Вихтавуори.
- ”Всего” Вихтавуори! В нем сейчас проживает две тысячи человек, - Мишка смеется, - показывали тут финское кино: местные подхалимы говорят русскому царю, кажется, Александру, что теперь он будет кайзером ВСЕГО финского народа, ха-ха! Сейчас их пять миллионов, сколько же было в 19 веке?
- Сын мой, мал золотник, да дорог! Ты помнишь здание на въезде в поселок? Правда, похоже на крепость?
- Это тот особняк на гранитном фундаменте, со смешными черепичными башенками? - уточнил Мишка.
- Его строили по стандартным немецким чертежам, но финнам удалось превратить его в памятник своей истории, - продолжала просвещать я Мишку.
- Да, финны сами по себе, у них та же вера, что у немцев, но церкви отличаются от всех в мире. Вон, показывают кирку – ничего особенного, другое дело - финские соборы! – выдал мой сын, приехавший в Финляндию в семилетнем возрасте. Я крестила его в православной церкви, но событие мало отразилось на мировоззрении юноши.
- Это называется национальное самосознание, - я почему-то вспомнила собор в Тампере. Он построен в начале двадцатого века, в стиле национального романтизма и действительно очень самобытен. Смотрится, как великан с острова Пасхи, с синими прожилками узких окон-бойниц и рыжими разводами дверей.
- Ну ты мать, сказочница! Почему ты так любишь сочинять легенды? Никогда не была на острове Пасхи, а уже напридумывала!
- Да, Михаил, этот собор я считаю таким же таинственным, как и каменные идолы. Ведь до сих пор никто не знает, кто изображен на острове. А мне кажется, такие глубокие глазные впадины, птичьи огромные носы, крепко сжатые губы были у великанов, героев финского эпоса.
- Мам, по-моему, ты засиделась у своего компа! Ты же по профессии экскурсовод, вот и толкай историю в народ!
Я хотела возразить, но увидела Пекку, направившегося на второй этаж. Прислушалась к скрипящим половицам, подумала: куда хозяин путь держит?
Дому нашему под семьдесят, но время его не испортило. Мачтовые сосны первого класса, до сегодняшнего дня без единой червоточины, они послужили отличным обшивочным материалом. Конечно, пришлось менять - и не один раз - доски на лестницах. Наверху расположены предбанник, туалет с сауной, просторный кабинет и мансарда, отделенная от комнаты стеной и двумя дверьми. Чердака, как такового, у нас нет. Кот не гуляет под крышей, не шумят привидения. Бюргерский домик очень практичный, в нем царствует дух вещей. Всю мансарду занимают платяные шкафы, стеллажи и сделанная на заказ мебель. Например, высокий, напоминающий старинные напольные часы шкаф из карельской березы для охотничьего оружия. В его нижней выдвижной части помещен ящик с патронами, над ней ячейка для стволов. Шкаф является собственностью Пекки и запирается на ключ. Пекка - член охотничьего общества и участвует каждую осень в организованной охоте на лосей.
Люблю слушать свой дом. Особенно зимой, когда бухают сползающие с крыши снежные шапки. Каждый раз испытываю облегчение, как будто и с моих плечей свалилась ноша. Уже второй год я не слышу этих звуков. Обычно в Средней Финляндии зимы снежные и морозные, безветренные и затяжные.
Мишка собрался домой, а мне так хочется с ним еще поболтать, и я продолжаю ”экскурсию”.
- Ты представляешь, я нашла инструкцию для посетителей в столовой. Отгадай, о чем речь?
- Как достать талоны на бесплатные обеды? – пошутил Мишка.
- Это список, приложенный ко всем документам на строительство здания – к смете, ко всевозможным разрешениям. Еще не утвердили проект, а правила поведения составили, - с упоением рассказывала я. – В 1940 году расширяли производство, строили дома для новых рабочих и переделали помещение столовой. Это было самое страшное время для страны, все силы брошены на фронт, на заводе работали в три смены, выпуская оружие.
- Делать было нечего им, как придумывать кодекс чести для горячих финских парней! – видимо, Мишке тема наскучила.
- Ты только послушай: каждый принимающий пищу в столовой должен быть чисто одет, должен уметь пользоваться столовыми приборами – кстати, в Советском Союзе не было ножей в столовых, почему? – не унималась я.
- И это все? Я-то думал, что запрещено пользоваться взрывчатыми веществами, принесенными из цеха! – Мишка загоготал. – А распивать спиртные напитки можно было?
- Не знаю. Кажется, тогда был сухой закон, - я обиженно замолчала.
- А вот интересно, была у них «Книга жалоб и предложений»? – Мишка дразнил меня. Я удивилась, откуда он знает? Оказывается, ему свекровь рассказывала про это.
Как-то были мы с Мишкиным отцом в командировке. Обмеряли Вологодский кремль, жили в гостинице и обедали в столовой. Мишка находился у меня в животе, я была очень нервной и все время просила книгу жалоб. Заходя в столовую, сразу требовала ее. «Что ж ты такое там съела?» - спрашивали родственники мужа. Однажды я взяла тарелку с блюдом «Яйцо под майонезом». Среди настриженной зелени обнаружила странные на вид золотинки. Думая, что это подсохший пассерованный лук, насадила на вилку, попробовала. На зубах захрустело. Этот вкус до сих пор у меня во рту: я слопала жареного таракана!
- Вот смотри, второй пункт гласит: «Любые претензии в адрес персонала, публичные выступления, проведение митингов и дискуссий запрещены».
- Ничего себе: свобода слова! – возмутился Михаил.
- Это закон военного времени. Обрати внимание, у нас расстреливали, а там просто лишали права обслуживания. Столовая работала с 6 утра до 22 часов ежедневно, - закончила я свою лекцию.
- Ну это уже военный коммунизм, - пошутил мой сын. – Если бы ты еще раздобыла меню того времени, я б написал курсовик по истории партии и народа!
Плоды такого воспитания обнадежили: Мишка имеет мое чувство юмора и совсем не забыл Родину. Радость омрачило неожиданное суждение Лили. Покончив с пиццей, она глубокомысленно изрекла на чистом русском языке: «Русские оттяпали у нас Карелию!»
Я стрельнула глазами в сторону открывшейся двери. На пороге стоял Пекка с оружием в руках.
- Мам, а русские были на этом заводе? – спросил Мишка, развалившись на диване с пультом от телека.
- Я нашла только одно русское имя – ”Nestor”, - ответила медленно, следя за человеком с ружьем. Запахло в доме как-то неприятно: то ли сыростью, то ли смертью.
- Небось, в списках награжденных в каком-нибудь лыжном соревновании, - не унимался мой ребенок, не чувствуя опасности.
- Нет, в списках пострадавших во время взрыва, - прошептала я.
- Раненных в голову? – вопрос я уже плохо понимала…
На полу лежала винтовка и раскрытый деревянный ящик с патронами. На крышке ящика Лиля прочитала: «Wihtawuori».
* Верхнесудетский – в названии отражен факт истории: перед началом Второй мировой войны Германия присоединила Судетскую область, принадлежавшую Чехии. Судетская область (нем. Sudetenland) — исторический регион, промышленно развитая, богатая полезными ископаемыми область на севере и северо-западе Чехии, называется по горам Судеты. До 1945 место компактного проживания судетских немцев. В тридцатые годы между Финляндией и Чехией велась оживленная торговля, в том числе и на бартерной основе. Так, в 1933 году Финляндия закупила на заводе Letow моторы для самолетов и расплатилась сельскохозяйственными продуктами, а также охотничьим порохом с завода в Вихтавуори.
Комментарий автора: название улиц в финском Вихтавуори звучит так - от немецкого ”Sudetintie” - ”Судетская дорога” и ”Ylasudetintie” - ”Верхнесудетская дорога”. Интересно совпадение: в Вихтавуори во время войны тоже проживало этническое меньшинство - русскоязычные ингерманландцы, которые были депортированы после войны.
В Судетах немцев проживала меньшая часть населения, они были зажиточными, ненавидели чехов и евреев. Гитлер потребовал присоединения Судетских городов - в основном курортов - к Великой Германии. С фразы ”Heim ins Reich” (назад, к Родине) началась Вторая Мировая.
Уютные деревянные дома бежевого цвета с черепичными крышами, окошками мансард, гранитными или бетонными цоколями, узкими колоннами у крыльца и другими европейскими деталями построены были в Вихтавуори по образцу немецких домов в Судетах.
2
Я работала переводчицей в середине 90-годов на русско-финской границе. Участвовала в проекте по выявлению и депортации наших челночниц, торговавших и своим телом.
Обычно они ездили на автобусе. На самом Севере обслуживали норвежцев или «норгов», шведов – «сверей» и финнов, то есть «чухну». Женщины были общительны, работой довольны, пока финики не стали пасти наших. Умные братцы-кролики учили жить: пасиму нэ работа, нэ нато сута прыэхат, тавай-тавай тамой, Русиа! А меня заставляли проводить что-то вроде политинформаций. Типа, наши финские товарищи не допустят, чтобы женщин так эксплуатировали. Ведь в некоторых странах социализм уже построен, а у вас никакой культуры. Вы даете клиентам, их мужьям и братьям, использованные презервативы! Вы даже не моетесь перед бассейнами и по-прежнему носите шапки в саунах. Вы что, совсем дикие?
В результате этих политатак поняла я, что вытесняют нас всех проклятые социалисты. Устроили самую настоящую борьбу за рынок. А когда и меня стали «кидать», не платить проценты от числа отловленных и депортированных, то решила я свое дело открыть, семейное предприятие на вражеской территории. Стала читать по интернету книги "Как выйти замуж за иностранца", навела справки у выученных соратниц.
Выбрала страну знакомую, с готовыми контактами и привычным климатом. Все-таки уже в возрасте, не до америк! Ответил один, даже фото прислал. Рыжий такой, крепенький, нос, правда, картошкой, зато в очках. Улыбка почти интеллигентная. Костюм его меня в смятение привел, однако. На одной фотке изображен он в шапке с рожками, цветастой такой, в рубахе с полосками, при кушаке и в сапогах-мокасинах. Мама родная, прямо скоморох, еврей индейский! На другой фотографии в куртке и шапке-петушке. Типичный турмалай, каких полно было в Ленинграде во время сухого закона.
Списались, прислал приглашение на языке каком-то не финском, прямо скажем. Разве я знала тогда, что Финляндия – страна не только шведского, финского, но еще и языка саамов? В консульстве визу поставили, и вот я уже в поезде. В купе сижу, как дорогая, а не автобусная подруженька. Думала, на таможне обыскивать будут. Но симпатичный таможенник даже не глянул на меня. Может, признал. А может потому, что рядом настоящая сидела. Ну вы понимаете, челночница. Радостно ей так улыбался, но все денежки пересчитал, трусики перетряс, наслаждался, гад!
Ну а дальше сплошной курорт начался. Пекка встретил хорошо. Рыбой мороженой кормил, как тюлениху, много и щедро. Поразилась я: у них тут сплошное натуральное хозяйство. И в магазин-то особенно не надо ездить. Угощал меня суженый лосятиной с брусникой и можжевеловкой.
А утром велел одеться потеплее, сказал, к родственникам поедем, вроде как на смотрины. Вот мчимся на собаках, в ушах звенит, в голове гудит, а вокруг - красота! "Среди хлебов спелых", - затянула я от всего сердца, по-зыкински, а он по-своему, по-собачьи.
Прибыли на место, стали карабкаться на сопку. Дух захватывает от красоты и просторов. Привел меня к коряге замшелой, поваленному дереву.
И вдруг, мама дорогая! Закрутился юлой Дерсу мой, как шаман. А потом, прикиньте, как завоет! Я уж и не знала, назад бежать, к собачкам, или с горы этой чертовой бросаться. Вдруг разом успокоился, опустился на колени, стал дерево гладить, бормотать что-то, временами на меня пальцем показывать.
Поднялся, как ни в чем не бывало, подвел к обрыву, стал окрестности комментировать. Говорит, там чум его, там пастбище, десяток оленей имеет, тут вот охотится. Лось в основном и птички разные. Рыбы полно, налима уважает. Из ягод морошка, брусника, отличная закуска. " А грибы-то дачники собирают?" - спрашиваю. Уставился он на меня, как его папа на красноармейца в тундре. Никого, говорит, здесь нет, кроме нас с тобой, да мамы покойницы, что в дерево превратилась.
Тут уж все я поняла, всплакнула. Как же без людей-то!
Прошло четыре года. Дочь родилась у нас, настоящая саамка. Я устроилась на работу экскурсоводом по вызову. То есть клиентов мало, но когда приезжают новые русские, то мне звонят. И я сажусь в микроавтобус, развожу их по тундре.
Однажды муж собрался на похороны. Умер сосед. А соседи здесь ценятся больше родственников. Пекку пригласили в общину за триста километров от нас. Надо быть в классическом костюме и при галстуке. Лютеранский обряд – вещь серьезная!
Пекка, ростом 1.95 и весом 130 кг., имеет проблемы с гардеробом. Не в силу своих габаритов, а по национальным пристрастиям. Ему доплачивают, если он носит костюм саама. Чтобы поддерживать дух малых народностей, их обычаи и все такое.
Утро посвятили инвентаризации парадных одеяний в нашем доме. По причине "усадки" были отвергнуты несколько костюмов с кушаками, ленточками и бахромой. Я ходила по пятам и приговаривала: "Вырос, дорогой! Ничего, я отдам в Питер, пусть и наши бомжики в саамов превратятся".
Наконец серые сатиновые брюки заслужили доверие. Правда, на причинном месте что-то блестело. Вооружившись автомобильной щеткой, я стала яростно тереть это пятно. Пекка радовался.
Потом нашли рубашку цвета морской волны. Маловата, но под пиджак сойдет.
С последним вышла заминка. Пекка исчез в недрах дома. Я следила за передвижениями его огромных лаковых ботинок, купленных вчера на распродаже. В них путешествовала наша трехлетняя дочка. Она загрузила их всем домашним скарбом, оказавшимся без присмотра. Когда появился на горизонте папа, и ботинки были заброшены, я быстро извлекла поварешки, крышки и прочую утварь из похоронной обуви.
Но вот явился он, и я ахнула! Хитрые глаза пытались сохранить серьезность, рыжие патлы шевелились, как у Олега Попова. От важности Пекку распирало. Он напялил мой синий вязаный жакет, золотые пуговицы еле держались на круглом животе. И вот на моем саамце-неандертальце фирменный жакет. Ярко-синий галстук с золотой бляшкой, сверкающий на правом борте значок "GUIDE".
После примерок мы отправились в супермаркет за едой. Меня высадили из машины и дали инструкции вместе с деньгами. Купить молока и мороженой рыбы. Пекка будет делать чухонский суп, "чтобы все ели!"
Дело в том, что когда готовит он по финским рецептам, я перехожу на голодание. Пекка считает, что только картошка может быть гарниром. Простокваша или молоко всегда должны стоять на столе в качестве запивки. Ну и, конечно, хлеб, густо помазанный маргарином, как без этого?. На десерт, по его мнению, хорош кисель такой густоты, чтобы ложка стояла, или сладкий жидкий творог с ягодами. После всего можно выпить и можжевеловки с черничным пирогом. Ну и жрут они!
Купила овощей, восточных соусов, риса и оливкого масла. Уже собиралась на выход, но тут произошла встреча. Я узнала ее сразу. Почти родное лицо из многочисленных семейных альбомов, которые Пекка не удосужился спрятать.
Украдкой рассматриваю. Типичная финка, с химией и в очках, крашеная блондинка, флегма, лицо напряжено, щеки, как у бульдога. Как будто решает мировые проблемы, выбирая лук! Хотела было удрать, чтобы избежать конфликта. Но вспомнила, что мне тоже нужен лук. И мы рядом, почти касаясь локтями, роемся в лотке.
Вот подошел ее муж, спрашивает что-то. Холодный взгляд, худощав, не национальный костюм. Европеец-сноб. Окинул меня презрительным взглядом, мол, русская!
И вы знаете, что-то со мной произошло. В машине стала тискать своего живого медведя, Пекку то есть."Оторвали мишке лапу, все равно его не брошу, потому что он хороший!" - пела моя двуязычная дочь на заднем сиденье машины, спешащей домой.
Вечером выезживала собак по тундре, пела. О том, что среди немногословных людей, огромных просторов, начинаешь чувствовать людей, как зверь. Взгляд, запах, одежда, мимика. "Не наших" чуешь сразу.
Я уж тут привыкла, что людей встречаю так редко, и почти все мне улыбаются. Потому что улыбка - первый знак общения.