«Кто же будет историком остальных уголков,
кажется страшно многочисленных?
…кто же осветит хотя бы часть этого хаоса,
и хотя бы и не мечтая о руководящей нити?
Главное, как будто бы всем еще вовсе не до того,
что это как бы еще рано.
… У нас есть, бесспорно, жизнь разлагающаяся
и семейство, стало быть, разлагающееся.
Но есть, необходимо, и жизнь вновь складывающаяся,
на новых уже началах.
Кто их подметит, и кто их укажет?»
Ф.М.Достоевский
НАКАНУНЕ
1989-1991 годы (до 19 августа)
Дети сдавали экзамены, взрослые готовились к защите диссертации, на работе проходили политзанятия и собрания. Все еще оставалось по-старому. Но атмосфера сгущалась, наполнялась чужими настроениями, столкновением старого и нового, инфляцией, бешеными деньгами и ожиданиями чего-то важного, что должно было неминуемо произойти.
Интеллигенция ждала революцию, не зная, что она сметет ее навсегда. Корнями уходившая в дореволюционную Россию, она доживала свой век. Нарождалось новое поколение - интеллектуалов-рыночников, интеллектуалов-технократов, будущих политиков, менеджеров, бизнесменов. Словом, средний класс, но уже не интеллигенция. Как в 1917 году безвозвратно уходила с исторической сцены аристократия, так сейчас – интеллигенция.
Локальная война, разразившаяся в России в 1991 году, в которую тихо переросла мировая холодная, прошлась катком по каждой семье. Особенно - по семьям интеллигенции. Задавленная, не готовая ни психологически, ни морально, ни материально, ни культурно к рыночной экономке и товарно-денежным отношениям, оторванная от русской традиции и народа, не укорененная в своей истории, малообразованная и малокультурная, запуганная и замотанная страхом, она первая приняла удар. И, как самое слабое звено, первая начала распадаться и исчезать с исторической арены.
Одни уходили в бизнес (в челноки, на рынки, в кооперативы). Другие – в совместительство на двух-трех работах. Третьи – во внутреннюю эмиграцию и в глухие деревни, четвертые – в пьянку, наркотики, загулы, пятые – уезжали за границу. Все ложное, дряхлое, некрепкое не выдерживало и рушилось.
В начале XX века островками интеллектуальной свободы были религиозно-философские общества, в конце - методологические и игротехнические сообщества во главе с наполеончиками. Их было много. Страна впала в игроманию, как в кОму. Тогда и появилось словечко «как бы». Все становилось симулякром. Игра становилась жизнью, жизнь – игрой. Они выстраивали свое интеллектуально-виртуальное пространство, втягивая в него интеллигенцию, делая на ней деньги, славу, политику.
Реакция на игры была разной: одни - не выдерживали, другие - погружались в новую реальность с головой, третьи делали карьеру. Всюду, как грибы после дождя, появлялись методологи и игротехники. Ценой неимоверных усилий, ночных бдений и дневных боев на игровых площадках раскрепощался в последнем рывке творческий дух советской интеллигенции.
Запад тоже спешил «на выручку»: он открывал Россию, открывал в прямом и переносном смыслах: подбирал ключи, спешил. Американцы ринулись намывать золото. Лекции, семинары, симпозиумы, игры. Спрос рождал предложение. Клондайк был здесь.
Критика общества достигла апогея. Появлялись все новые и новые книги, ранее не публиковавшиеся, известные лишь немногим. Русская религиозная философия: Франк и Леонтьев, Ильин и Лосский, Бердяев и Шестов, Флоренский и Флоровский. Публикации о сталинских репрессиях, воспоминания прошедших ГУЛАГ, закрытые материалы об украинском голодоморе, раскулачивании, убийствах политических деятелей – все выплеснулось на страницы газет и журналов. Начали публиковаться опальные и запрещенные: Шаламов, Войнович, Гроссман, Солженицын, Зиновьев. Неимоверный всплеск интереса к русской истории: Карамзин, Ключевский, Валишевский, Пикуль, Гумилев.
Второе рождение переживало православие: перенос мощей Серафима Саровского и Патриарха Тихона, повальное крещение взрослых, открытие и восстановление новых монастырей, храмов, приходов. Появились многочисленные секты, расцветал оккультизм, белая и черная магия. «Аум Сенрике», «Белое братство», «Виссарион». Активизировались инославные: католики, униаты, автокефалисты. Обострились старые конфликты с русской зарубежной церковью.
И в этом прорвавшемся сумасшедшем потоке терялась ориентация, идеалы, старые установки. Всем хотелось хоть за что-нибудь зацепиться, прикрыть глаза и просто верить, что все это скоро пройдет как наваждение. Верить хоть во что, хоть чему, хоть кому. Духовно мертвая страна жаждала веры.
Магазины пустели. Есть было нечего, нечего было носить. Глубинка перешла на талоны: на масло, мясо, водку, вещи. Очереди за стиральным порошком, зубной пастой, колготками. С полок магазинов сметалось все.
Политики, как могли, пытались сдерживать натиск. Но это им плохо удавалось. Народ не отрывал глаз от трансляций Сессий Верховного Совета. Политика стала, как спорт, живой.
Из писем тех лет
1989 год
Оля, социолог из Самары, одна из самых близких коллег.
12 сентября
А.А.! Вы обиделись на меня? Будете ли на игре с социологами?
Игра на «Металлисте» прошла, Сергей Николаевич пригласил Вячеслава Павловича. Мне было очень трудно, я ведь ничего не умею, и только доброжелательное и спокойное отношение обоих позволило мне не очень-то комплексовать по поводу своего убожества.
В письме всего не напишешь, мне бы хотелось с Вами поговорить. Разговаривала я с Сергеем Николаевичем о Вас: он вслух рассуждал, почему Вы не захотели приехать, видимо, формальной версии не поверил. В принципе, он нащупал сам причину: в диапазоне исполнительской и самостоятельной.
Посылаю Вам обещанные материалы, не знаю, пригодятся ли Вам методики Дудченко.
Очень хочу Вас увидеть, о многом поговорить. Откликнетесь!
Обнимаю, целую и жду. Оля.
1990 год
Дочь, 15 лет, на будущий год – выпускница.
05 февраля
… На химии опять никакого зачета, опять перенос на следующий урок. Марго выздоровела. Во вторник собирает родительское собрание. Историчка опять истерики устраивала. У нас ведь уже месяц идет проверка. Она и угрожает: «Кто не хочет – не ходите, никого не держу, на обсуждении проверки попрошу, чтобы некоторые не ходили ко мне, а сдавали потом».
На алгебре анкету заполняли. Вопрос: «Какой предмет вам труден и не нравится?» Валерия говорит: «Сейчас все химию и физкультуру напишут». И точно все пишут: химия, физкультура. Следующий вопрос: «Нужна ли вам помощь для лучшего усвоения предметов, какая?». Валерия: «Материальная». Весь класс как грохнул!
На литературе пол-урока смеялись, пол-урока я с ума сходила. Никак не пойму, зачем этот дурацкий «Вишневый сад»? Ну, ходят: одна деньгами сорит, которых у нее самой кот наплакал. Другой – на бильярде чокнулся. Ну, и ходят с этим садом, как в замедленном действии: «Да, да надо, надо. Ну, ладно, поехали назад в Париж». И все. Кто вообще программу составляет. Кто не читал Чехова, могут подумать, что у Чехова всё такое и больше не захотят его читать.
По физике тройку получила, за контрольную. Две задачи были. Одну решила, другую - никто не решил. За эту контрольную одни двойки и тройки. Задача такая трудная, ни разу не решали такие. У Лариски Новиковой отец решил. Она показала формулы, так там формулы, которые мы не писали никогда. Так что не ругайся.
07 февраля
…В среду занятия со второго урока. География. Вызывает по одному и спрашивает строчка в строчку. Меня на каждом уроке спрашивает. Я ей говорю, что меня уже спрашивали. У некоторых еще ни одной оценки, а у меня уже три: 4,5,5. На этом уроке опять спросила. Мне надоело, я ей говорю: «Вы меня на каждом уроке спрашиваете». А она: «Ну и что, иди, отвечай». Я ей: «Спрашивайте, что вы ко мне пристали?» Она глухая вдобавок. Поставила двойку и давай спрашивать тех, у кого оценок нет. На следующей географии опять по всей теме гонять будет. В письме про это ничего не пиши, ведь папа читать будет письмо тоже.
По физике тройку исправила. Завтра будет по физике диктант. Химии завтра, наверное, тоже не будет. Она так устроилась: один урок нет ее, на другой придет и начинает новую тему. Даст еще 15 страниц, присовокупит к зачету, а на следующий урок опять не придет.
А у меня сейчас курица в духовке, косточки! И запахи такие! По радио Корнилюк орет: «Я разучился летать».
По литературе все нормально. Придет и начинает болтать. Мы тоже заговариваем ее. Кому охота этот «Вишневый сад» разбирать. Сегодня опять пришла и давай болтать.
«Так и надо», - все говорят.
«Так и надо», - сам виноват.
Подожди, дожди, дожди.
Я оставил любовь позади.
И теперь у меня позади
Дожди, дожди, дожди».
Мне эта песня так нравится!
Пол-урока прошло, а она и говорит: «Знаете, почему я с вами болтаю? Мне неохота «Вишневый сад» разбирать. Такую тягомуть». Мы ее уговаривали, чтобы его не проходить, а она говорит, что год юбилейный и надо обязательно сочинение писать.
«Комсомолка» опять вчера не пришла. А в ней статья «Операция «Голод» про голодуху на Украине и в стране во времена Сталина. Как люди друг друга пожирали. Я уж папе наказала изловить почтальона. Он сейчас спит. По ночам сидит, читает что-то, а потом – не высыпается.
Встретила Машку. Как всегда, разболтались. Она в Ленинград ездила и гитару брала с собой. В Ленинграде их поселили в Доме молодежи. До ужина – экскурсии, а потом весь этот Дом у них в комнате торчал. Однажды приходит и видит, нет гитары, давай искать. Спрашивает: «Кто взял?». Давай по всему Дому, как мадам Грицацуева, бегать. Нашла эту комнату. Заходит с таким ярым видом. Она – на гитару, а ей: «Гуттен так». Она аж оторопела. Это немцы гитару утащили! Спрашивают ее про гитару, секут по-русски немного, попросили песню спеть. Спела - и пулей оттуда.
Рассказывала, что больше всего в Ленинграде ее поразили добродушие людей и соборы. До сих пор во сне Исаакиевский снится. Говорит, что и зимой Ленинград как игрушка. Приехали они в Ленинград, а на следующий день там ввели паспортную систему. А они хотели апельсинов купить. Подошли к женщине, спрашивают, не может ли она им паспорт одолжить. Та сразу согласилась купить им, сколько надо, апельсинов, и даже сетку свою отдала.
А в Москве: стоят в магазине, и тетка какая-то скандал устроила продавцу: «Почему у вас сегодня в магазине нет бараньей печенки?!» А они с девчонками как взорвались хохотом! Эта тетка на них: «Девочки, не понимаю, что тут смешного?» Машка ей: «Понимаете, у нас в магазинах одна свинина и редко - говядина». «А куры у вас где?» «У нас куры на заводах выдают». «И индюшек у вас нет?» «А что это такое? У нас толстые сосиски дефицит». Та на них посмотрела удивленно и пошла домой.
Машка будет поступать в Куйбышев. Боится до ужаса.
А вчера вечером сидели с папой, болтали насчет университета. Он мне, как всегда, так все расписал, что страшно стало. Сидячий образ жизни, работа в архивах - значит, с бумагой дело иметь, чахотку подхватишь. Да еще учителем истории куда-нибудь пошлют, так что лучше добиваться свободного распределения. Хоть больше вариантов по желанию поехать. Одна из самых маленьких зарплат – 70 рэ. Надо будет кандидатскую писать, чтобы получать хотя бы 225 рэ. Кандидатскую защищу и сразу в вуз перейду работать. Если не поступлю в университет, пойду работать в архив, что за Главпочтамтом. Это партийный архив. Сначала думала, зачем мне туда, а потом – ведь там, в Екатеринбурге, расстрел романовской семьи был. Жизнь узнаю, может, и не понравится в архиве.
P.S. Пока писала, курица сготовилась.
Читаю на досуге «Войну и мир». Пьер, этот дурачок, ходит и не знает, что делать. Его отец на смертный одр зовет попрощаться, а тот ходит, как разиня, и не знает, куда податься.
Конвертов нет, так что посылаю, какие есть.
Про Пленум по ТВ ничего не говорят. Папа нервничает из-за этого.
Папа проснулся. Пошел почтальона ловить.
13 февраля
На МХК проходили мифологию Древней Греции. Все с самого начала. Как она зарождалась и далее, начиная с Хаоса. Наталья Никитична очень интересно рассказывает. На химии проходим спирты. Она нам говорит: «По этой теме – тоже зачет будет. Но я вам предлагаю компромиссный вариант: или зачет, или сделайте композицию на тему «Алкоголь – враг». Или что-нибудь в этом роде». А зачет по углеводородам еще не провела. Она нас так со своими углеводородами замучила, что, когда спросила формулу воды, все ответили «CH». Она на нас смотрит, и давай орать. На литературе полурока - болтаем, полурока – спрашивает. Ей неохота с «Вишневым садом» возиться.
Живем с папой хорошо. Меня он беспокоит. Кашляет сильно. Кашель – не как обычно, когда горло болит, а какой-то легочный, как мне кажется. Вчера с девчонками болтали про поступление. Я слушала по ТВ, что для тигров в следующем году звезды показывают успешное поступление в ВУЗы. Между прочим, оказывается, что с 2000 года начинается эра Водолея – эра свободы. А 2003 год – самый лучший для СССР. (Если б она знала, что жить СССР оставалось всего два года)
На физкультуре кросс 5,5 кругов вокруг школы бегали. Сорока куда-то ушла, и весь кросс где-то проходила, за нами Михалыч смотрел. Мы бежим последние полкруга, а Сорока прибегает и говорит: «Еще 1,5 круга бегите». Милое дело. Мы пробежали полкруга и встали. Через три минуты прибегает и давай права качать. Говорит, что на два круга уходила, а сама весь кросс прогуляла. Мы ей доказали, что ее весь кросс не было. А она: «Не оторвалось же ничего. И ладно». Это вообще, до такой степени нагло, что у меня настоящий шок был. Ну, не оторвалось, ну, выжила, ну и ладненько, а если бы оторвалось – тоже ничего, пришили бы. Это ужас какой-то, а не человек! Для нее никаких этических и моральных норм нет. Она говорит, что тот, кто не может пробежать 6 кругов, балласт, а не человек. Всех людей на свои мерки меряет. У меня нет границ возмущения. В общем, школьная жизнь идет все в том же русле и никуда не сворачивает.
15 февраля
…В пятницу в школе была ярмарка солидарности. Мы решили собрать по рублю и сдать вместо поделок. У меня все хорошо. По географии получила 5. Вчера по литературе начали писать сочинение по «Вишневому саду». Я писала на тему «Что изменилось в Ане в течение пьесы». На двух страницах написала и больше не могу. Утром по программе «120 минут» был репортаж. Появился какой-то театр им. Чехова. В нем Евстигнеев играет. И самой первой пьесой, которую они поставили, была «Вишневый сад». У режиссера спрашивают: «Что для вас «Вишневый сад»?» Он: «Жизнь». Евстигнеев там Фирса играет. Продолжаю читать помаленьку «Войну и мир». Прочитала 26 глав I части. Распределила: в день читать по 14 глав. Из второго захода две главы дочитать не успела.
Когда пришла из школы, пожарила рыбу, сейчас лежу. Папа спит. Он вчера сессию смотрел. Я тоже немножко посмотрела. Там Сазонов говорил, что надо потребовать отчет от президиума, председателя президиума, членов политбюро, всех министров. Назвать не только мертвых, причастных к Афгану. Ввести ответственность за лживые показания. Все про Тбилиси рассказал, как было, про их показания (Горбачева, Лукьянова, Лигачева). На Егора тянул. В общем, мы с папой подумали, что два претендента на вылет уже есть: Собчак и Сазонов.
Сессию собрали под предлогом национальных отношений, а вопрос поставили на повестку дня 16 номером, пятым номером – о налоге на холостяков. Жизнь кипит, все меняется с каждым днем.
Папа проснулся. Он мне не сказал, чтобы его разбудила, опять проспал. Все.
Папа, преподаватель института, 43 года
13 февраля 1990
…Дома все нормально. Я копошусь, как обычно. Доченька тоже держится ровно. Говорит, что оценки получает только хорошие. У Черного, по обыкновению, хвост трубой, а глазки грустные. Порядок более или менее поддерживается, поскольку «генеральной» уборки я еще не затевал. А дочь растет – по своей инициативе то пол подметет, то посуду помоет.
Пришел, как всегда, ровно к трем: директор собирал кафедру. План на пять лет давайте, говорит, комиссия едет к началу марта. Л-ва что-нибудь напишет. Все равно – дело формальное: что за план на 1,5-2 страницы? После этого должна была быть политучеба. Но с кафедры на учебу никто не пошел.
Как видишь, дела у нас идут своим чередом. Главное – как у тебя жизнь московская? Может, это и к лучшему – отдохнешь немного…
(Продолжение следует)