Тутанхамон

Карит Цинна
К тому времени, когда к власти пришли сумасшедшие цари 18 династии, Хеопс был уже очень стар. Мать, инопланетянка, обессмертила его и велела построить гробницу. Ту самую, великую Пирамиду, в которую он так и не лёг. А сама она ушла. Оставила ему трон и ушла. Трое его младших братьев умерли, построив себе смешные подобия его усыпальницы. Он же и мумифицировал их тела в качестве теперь уже великого жреца, основателя религии Осириса. Хотя религия эта существовала и раньше, но, как полагали сами жрецы, всего лишь в зачаточном виде.
Жрецы почитали Элвера (Хеопса) как бога. Хотя Элвер, зачатый царицей-инопланетянкой от родного брата в космосе, родился горбатым, хромым и непомерно большеголовым. Всё равно. В этой голове водились мозги и помимо инопланетного воспитания. Ибо только с ним, со старшим, великая Хетепхерес, основательница четвёртой династии, вела беседы и учила его всему. Всему тому, что люди не понимали тогда, не поняли до сих пор. И никогда не поймут. Как, например, вложить в пустой череп мумии сознание, то самое, что было при жизни. Так, чтоб мумия вышла из своей гробницы, уставленной золотом, алебастром, лазуритом, кедром и прочим, изукрашенной фресками гробницы, и бродила потом по белу свету, не находя себе покоя, прячась от живых, стыдясь мёртвых. Это означало – великий Осирис не принял душу фараона. Все цари боялись этого. И потому заискивали перед великим жрецом большой пирамиды, бывшим Хеопсом.
Пока на трон не взошла Хатшепсут. Она прогнала Элвера с глаз долой и тайно велела жрецам убить и мумифицировать его самого. Исполнили они приказание или нет – неизвестно. Он надолго исчез. Ни Тутмос Ш, племянник и официальный муж великой царицы, ни Аменхотеп П, ни Тутмос 1V его не видели. Он появился лишь при царе Аменхотепе Ш, чёрный и худой, как щепка, с горящими глазами, в самом деле похожий на мумию. И выяснить, жив он на самом деле или нет – не было возможности. Он снова стал главным жрецом, потому что много знал. И все терпели его. И царь, и жрецы. Он был зол, умён, плохо воспитан и вонял хуже, чем непогребённый труп, ни одна мумия не пахнет так, утверждали придворные. Может, всё дело в том, что он очень, очень стар?
Аменхотеп Ш уже отличался странностями. Во-первых, он был уродлив. Коротконог, животаст, словом, внешне совершенно не похож на царя. Во-вторых, он был гомосексуалист, что царю также категорически не позволено. У него была царица-красавица, родная сестра, принесшая ему сына, ещё более странного и более некрасивого. Именно тогда Элвер (Хеопс) предрёк конец 18 династии. То, что произошло на самом деле, он предсказать не мог, так как просто не знал.
Во-первых, Аменхотеп 1V переименовал себя по номенклатуре другого бога (стал зваться Эхнатоном). Во-вторых, уехал из Фив на север и построил там себе город с храмами для поклонения Солнцу – Атону. Всё это были чудачества, так говорил Элвер. Царь – сумасшедший. Он выписал себе из далёкого Ханигальбата дочь тамошнего царя себе в жены. Конечно. Полноценную царевну ему не дали. Но, из уважения к предкам и великой державе, из Ханигальбата (Митанни) прибыла довольно привлекательная, хотя уже и немолодая особа с одним глазом, что сочли (по решению царя) хорошим знаком. Она рожала только детей женского пола, мужского потомства (официально) у Эхнатона не было.
Он был царь. Властный и добрый. С большим, отвислым животом и длиннющим подбородком. У него были кривые ноги. И он унаследовал от отца его позорное пристрастие. Но его требовалось скрывать. Вообще, в семьн Эхнатона скрывалось многое. В частности то, что и царевны-то на самом деле не все полноценны. Их было всего шесть, и лишь одна (Меритатон) могла похвастаться не только умом, но и несомненным интеллектом. Все остальные были дуры, и царь (якобы) терял их одну за другой. На самом деле усыплял и велел мумифицировать. Очаровательные девочки. Красивые, но у каждой на лице написан диагноз – имбецильность.
Потом, наконец, несчастный реформатор умер. И сейчас же, по приказу Элвера, была умерщвлена знаменитая Нефертити, митаннийская царевна. Трон унаследовала послушная Меритатон, которая переименовала себя в Анхес-Амун и переехала в Фивы. Она восстановила все прежние культы и жреческие коллегии. Отцовский город остался погибать под песками пустыни.

Элвер с поклоном просил царицу выбрать себе мужа.
– У меня есть, – последовал спокойный, веский ответ.
– Есть? Кто он?
– Мой брат.
– Но...
–  О, это тяжелая история, царь (она обращалась к жрецу его настоящим титулом). Нефертити и отец прятали его всю жизнь.
– Он... первенец?
– Да.
– Почему он скрывал его?
– Потому что он красив. Прекрасен, как цветок лотоса. И ещё потому, что он очень, очень умен, царь. Эхнатон боялся такого наследника. И, кроме того, мальчик обесчещен.
– Кем?
– Отцом.
– Отец изнасиловал его?
– Нет, царь. Наоборот. Когда юный Тутанхатон...
– Ах, его имя Тутанхатон... Прости, царица, что я перебил тебя.
– Когда юный Тутанхатон стал входить в возраст, это чудовище, я имею в виду отца, заставило мальчика удовлетворять себя.
– И он всё делал?
– Он очень умён, царь. Он очень много читал, с детства. Он решил (одному ему, да Осирису ведомо, почему), что так будет лучше. Возможно – он делал это из жалости.
– Сколько ему лет?
– Сейчас ему семнадцать, он на год старше меня. Живет он там же, в Ахетатоне, у крестьян. Он совсем забыт и заброшен. Ведь его семья погибла и вряд ли он думает, что я, царица, вспомню о нём. Но, царь, я люблю его ! Я полюбила его с первого взгляда. У него истинно царственное прекрасное лицо, у него чудесный нос, широкий лоб, а губы подобны бутонам нераскрывшегося лотоса.
Элвер всё внимательно выслушал. И велел привезти из заброшенного города безвестную личность семнадцати лет от роду, мальчика по имени Тутанхатон.
Будущего мужа царицы привезли на телеге в жутких лохмотьях. Его отмыли, одели прилично. Подкрашивать лицо не пришлось – оно сияло красотой. Оно было даже лучше, чем описала юная наследница. Во всём: фигуре, осанке, взгляде, блеске глаз чувствовался – царь. Но... в ожидании главного жреца (в таких случаях являлся не Элвер, а его заместитель), юноша упал в обморок и забился в судорогах. Эпилепсия.
Таким его и застал жрец. Он сообщил обо всём Элверу, твёрдо уверенный, что тот откажет Анхес-Амун, велит ей искать соправителя в другом месте. Дискредитация – это чепуха. А вот болезнь...
– Эпилептик? – переспросил Хеопс, выпятив нижнюю губу. – Ну что ж. Эпилептик может оказаться умницей. Это хорошо. Смотря, правда, до какой степени. Может оказаться тупицей. А это вообще прекрасно. Ну что ж. Я думаю, юную пару можно свести и объявить им о решении главной жреческой коллегии Фив предоставить им трон.
– Но, уважаемый...
Элвер поднял на заместителя горящие космическим пламенем круглые очи.
– Но, уважаемый, когда юноша станет царём, будет уже поздно разбираться, умник он или тупица.
– В этом разобраться никогда не поздно.
– И никогда не поздно отплатить по заслугам, – добавил Хеопс, нехорошо, как-то криво и гадко улыбаясь.
Заместитель (Херихор) опустил глаза. Он понял, о чём идёт речь. Ведь Эхнатона-то (официально Аменхотепа 1V) похоронили вообще без мумификации. Он лежал в кедровом простом гробу в совершенно пустой и даже (Элвер хорошо разбирался в таких вещах) сырой гробнице. И разлагался. Царь. Но – поделом ему. Херихор поклонился и пошёл исполнять приказание.
Новый царь получил тронное имя – Тутанхамон. Он был покладист и щедр в отношении религии. То есть он был к ней абсолютно равнодушен. Плод воспитания в семье религиозных фанатиков. Зато он сразу обнаружил свой властный, жёсткий, несгибаемый характер. Наследника волновала судьба родителей. И, прежде всего – матери. Оказалось, Нефертити убили и бросили на съедение собакам. Сын велел отыскать самое лучшее, то есть именно похожее изображение царицы, и похоронить со всеми подобающими почестями. Душе всё равно, где жить, в мумии или в прекрасной статуе, объяснил он.
За это время он всего два раза видел сестру-супругу. Восхищённая, наряженная, осыпанная цветами, она не вызывала в нём ничего, кроме досады.
– Почему? – мягко спросили его.
– Она любит мою красоту, – был ответ. – Пусть полюбит мой ум.
Жрец долго объяснял, что дело не в этом. Что дело, мягко говоря, лишь в детях. У династии должны быть наследники. Тутанхамон слушал. Его яркие чёрно-синие глаза искрились смехом:
– Глупец. Да дело вовсе не в династии.
– А в чём? – опешил жрец.
– В Египте. Пусть правит любая династия, лишь бы Нил разливался вовремя и народ Египта не голодал и имел потомство. А у царя – оно всегда будет, – отрезал юный фараон, углубившись в свиток. Жрец намётанным глазом определил. что именно читает муж покладистой и доброй, мягкой, как воск, царицы. Это был сложнейший трактат по космосу. Да, видимо, эпилептик (а припадки случались довольно часто) оказался уницей. Но вот до какой степени...
Херихор всё рассказал Хеопсу. И Хеопс самолично отправился засвмдетельствовать своё почтение фараону.
Тутанхамон продолжал читать. Масло в алебастровом светильнике издавало мягкий, успокаивающий запах сандала. Было уже далеко за полночь и фриз  в кабинете царя, усыпанный изображениями звёзд, сверкал и искрился, как настоящий космос. Крылатые богини по углам фриза смотрели благосклонно и милостиво. В их лицах было что-то общее с его лицом. Это жрецы, восхищённые умом и стремлениями юного нследника, постарались придать чертам богинь неба черты царя.
Он всем пришёлся по душе: народу, жречеству, армии. И юная сестра продолжала его без памяти любить. Всё было хорошо. Он только ещё не знал, достаточно ли достойно похоронен его отец. Ведь его тело лежало здесь, в долине Царей, а не в им построенной гробнице на севере. Стоит посмотреть...
Дверь мягко, без скрипа, отворилась. И кто-то вошёл без стука. Тутанхамон в гневе вскинул голову.
Перед ним стоял Хеопс.
– А, инопланетянин! – приветствовал его Тутанхамон. – Говорят, тебя тоже мумифицировали?
Хеопс оставил вопрос без ответа.
– Если это так (а я проверю), то я тебя спалю. И если не так – всё равно спалю. И тебя, и всех тех несчастных, которых ты своим неземным знанием заставил мотаться по свету на соблазн современникам и грядущим поколениям. Слышишь? Всех переловлю и сожгу, – он опять опустил голову в папирус. – А пока убирайся. Кыш, нечисть! И не попадайся на мои глаза.
Хеопс поклонился и медленно, бесшумно вышел.
А через некоторое время Херихор в ужасе сообщил ему, что царь требует глину и печать от гробницы отца.
– Ну что ж. Предоставь ему и то, и другое. Пусть посмотрит.
– Как можно!
– Нужно, отрезал Хеопс. Мумия он, или не мумия, но он – тоже царь. И гораздо более древний. Кроме того, Херихор хорошо знал, что голова Элвера полна мозгов, и он живей т гораздо здоровей восемнадцатилетнего юноши. Он загорел и высох, скрываясь  в заброшенных пустынных храмах, и обречённые им на скитания цари  добывали ему еду. Херихор поклонился. Пусть смотрит. Пусть наследник смотрит, как хоронят тех, кто нарушает закон. Он для всех. И для царей – в первую очередь.

Элвер медленно брёл по пустыне. Долина Царей, высохший, ощеренный скалами каньон, нагретый днём до температуры раскалённой жаровни, теперь медленно остывал и издавал стоны и вздохи. Это умершие фараоны скорбели о прошлом. О пирах, войнах, царицах, наложницах. Но они все _ спали. Не таковы были их грехи, чтобы Элвер заставил их мотаться по свету, как изрёк теперешний. Ему всего восемнадцать. Но править он не будет. Так решил Хеопс. Он подходил  к самому заболоченному месту долины, куда просачивались воды Нила. Его паирусные сандалии оставили в топкой почве глубокие следы. А рядом с ними виднелась цепочка других затопленных следов. Обратно они не шли. Значит, тот, кто явился сюда ещё днём, теперь здесь. Элвер усмехнулся. И сжал за пазухой льняной широкой одежды тупой бронзовый пестик, каким в каменных ступах толкут служанки киннамон.
Дверь гробницы была закрыта, но печать сломана. Элвер бесшумно вошёл и поднялся по сырым каменным ступеням. На верхней он услышал мягкий, пропитанный слезами голос:
- Значит, так, отец!
Элвер вошёл в пустую гробницу, освещённую стоящей на полу лампой. Тот, кто сидел  на закраине гроба к нему спиной, его не заметил, и он медленно, как тень, вошёл в тёмный угол.
Это была самая пустая из всех возможных гробниц. На полу не было даже каноп с внутренностями, ибо все они были внутри, в трупе, их не вынули.  Льняная маска с небольшим количеством золота и полудрагоценных камней была сдвинута на сторону. Чёрное, гнилое, уже начинающее скалить зубы лицо. В гробнице стоял ужасный запах, и было совершенно непонятно, как юный царь его выдерживает. Но он был весь погружен в своё горе. Видимо, он любил отца.
– Значит, так! – повторял Тутанхамон.
Он сидел, сгорбившись, уронив руки. Ему было велено оставить всё как есть и, накрыв гроб крышкой, снова запечатать дверь. О! Он этого так не оставит. Мумифицировать, конечно, уже поздно. Но он положит здесь лучшее из изображений отца. Он велит украсить всё фресками. Он отдаст  в эту гробницу половину всего золота 18 династиии. Великий отец! Великий фараон! Сам Эхнатон!
Наконец, Тутанхамон глубоко вздохнул. Встал и направился к выходу. Он оставил всё как есть: раскрытый гроб, сдвинутую маску, лампу на полу. Она теперь светила ему в спину. Элвер медленно шёл за ним. На середине спуска он изо всех сил ударил опустившего голову царя по затылку бронзовым пестиком. Тот умер без звука.
Элвер вышел из гробницы, прикрыл дверь. А потом вернулся в долину царей по болоту, стараясь ступать по собственным следам, так что создавалось впечатление, что человек пришёл и ушёл.
На другую ночь он велел Херихору одному сходить в гробницу Эхнатона и принести тело восемнадцатилетнего наследника. Херихор ужаснулся:
– Ты убил его!
– Да, я это сделал. Как видишь, я всегда определяю вовремя, слишком умён новый царь или нет...
Херихор бросился перед ним на колени:
– Только не отправляй его мумию бродить по свету, великий Элвер!
– Что ты! Я сожгу эту мумию!
– Сожжешь?! – ещё больше ужаснулся Элвер.
– Ну, ты сейчас меня не поймёшь. Всё будет так, как положено. Никаких нарушений нашего кодекса. Он спит. Он уснул сразу, как только умер. А следовательно – его ждёт вечность.
Херихор поднялся на ноги:
– Куда ты велишь мне перенести его?
– В спальню. И уложить в кровать. И объявить всем, что царь во время очередного припадка ударился затылком и умер.

Больше всех горевала царица. Юная. Влюблённая. Девственница.  Она осыпала лицо мёртвого поцелуями и орошала его слезами. Разложение ещё не началось и царь был по-прежнему прекрасен. Поэтому труп пришлось отнять у вдовы и начать мумификацию.
Элвер всё проделал лично. Он вынул мозг и внутренности, запеленал ноги и руки, пересыпав бинты драгоценными камнями и амулетами. Только лицо, прекрасное лицо Тутанхамона, он чем-то обработал, достав из пробирки, и покрыл самым тонким и нежным бинтом.
В долине Царей это было самое тайное и труднодоступное место. Анхес-Амун свезла туда всё своё золото (она после похорон буквально осталась нищей). Жрецы изготовили не один, а несколько саркофагов, золотых и из позолоченного кедра. И несколько золотых масок, повторяющих лицо фараона в разных возрастах. Но самое прекрасное покоилось под бинтом, наложенным Элвером, Анхес-Амун позволили положить на эти бинты букетик васильков...
А потом Элвер велел принести несколько ведер благовоний. Жрецы не роптали. Они думали – это честь для столь рано погибшего и столь много обещавшего царя.
Только через три тысячи лет археолог, разобрав гробы и маски и сняв последнюю крышку, ужаснулся. Благовония превратились в битум и слепили, сожгли, испепелили тело мумии. Только верхняя часть, покрытая белым, слегка пожелтевшим льном, была чиста от почерневшей массы. Светло-голубые цветы, покоящиеся на лбу, при прикосновении рассыпались в прах. Тонкой лёгкой кистью были смыты с лица мумии льняные бинты... Фараон спал. Ему снились сны. О космосе, о будущем, о прекрасном. И ярко-розовые губы, похожие на бутоны нераскрывшегося лотоса, улыбались во сне.