Залетный. Эротическая новелла

Михаил Борисов
 
 Нынче поздней осенью. В конце ноября. В пятницу вечером он на автобусе поехал в родную деревню попроведовать родителей. Месяца два туда не ездил. В последний раз видел их в «бабье лето», когда с женой приезжал помогать убирать урожай. Урожай картошки в этом году оказался пребогатый, - летние дожди прошли в деревне вовремя, как по заказу, да и лето было нежарким. Тогда все приезжали – и брат Иван с женой, и сестра Марья с мужем. Всем «колхозом» три дня картошку рыли. Кое-как управились. С непривычки «без спины чуть не остались»… Отец с матерью продали картошку оптом около пяти тонн - целую машину, - так мать ему хвалилась по телефону и тогда же просила приехать попроведовать, - отец приболел – не молод уж. Да и сама хотела повидать сына, - видно соскучилась!
 Вот Серега Скоков и поехал.
 Так получилось, что он садился в автобус не на центральном автовокзале, а на промежуточной остановке. Нельзя сказать, что автобус оказался полон людей, но свободного сидячего места для него не нашлось. Ему долго пришлось стоять в проходе, прежде чем освободилось такое место в хвосте автобуса. Хоть тот шел мимо их деревни – дальше, в райцентр, однако, в нем находились несколько знакомых ему еще с детства лиц.
 Когда вошел в переднюю дверь автобуса, первой увидел тетку Анисью Петракову – соседку, что жила недалече от них, в переулке. Петракова приходилась Сереге дальней родственницей по линии матери. – не-то троюродной сестрой, не-то дальше. Та сидела на одном из передних сидений, держа на коленях большую полосатую сумку.
 Когда он поздоровался с ней кивком головы, та его сразу узнала:
 - Здравствуй Сереженька! Никак к мамке едешь? Соскучился, небось? – по-деревенски громко на весь автобус заговорила она.
 - Туда!.. Неужто мимо проеду! Мать звала. …Будто отец хворый! – буркнул ей в ответ.
 - Ничего не хворый. Я его вчерась видела, - он по хозяйству хлопотал. А как морозы ударили, он с моим Митькой свинью колол. …Как у тебя детишки-то?
 - Растут! Че им?.. Вы-то откуда?
 - Ездила в город: кое-чего купить, – нехотя ответила, - а жена-то как?! Как там, в городу живете-то? – продолжала выспрашивать Петракова.
 - Нормально! На заводе пока работаю, - ему не хотелось на публике обсуждать свои семейные дела. Да и пассажиры напирали, входившие за ним в переднюю дверь, сталкивая его к задним рядам автобуса. Поэтому он с легкостью дал им себя сдвигать, прекратив разговор, - я зайду к вам, - там поговорим.
 - Заходи... – пригласила тетка Анисья.
 В середине автобуса сидели Бубенчиковы - отец с сыном-подростком. Они о чем-то разговаривали. Те жили на другом краю деревни – «на Вятке», поэтому Сергей, зная старшего из них, кивнул и ему. Тот также ответил на приветствие.
 На задних рядах автобуса встретились еще знакомые молодые лица парней и девок из числа студентов, едущих, как и он в деревню на побывку, однако Сергей Скоков их знал мимолетно, во время редких посещений родителей, поэтому, пройдя средние ряды, просто брякнул всем:
 - Здорово были!
 В ответ: кто поздоровался, – кто нет. Те сидели о чем-то балагурили.
 На сиденье, том, что напротив задней двери устроилась Надька или Юлька Вострецова с трехгодовалым ребенком на руках, - Серега ее имя точно не помнил. Она поздоровалась вместе со всеми. - Мать Вострецовых одно время рожала ребятишек каждый год. У них в семье родилось их семеро: двое парнишек и пять девок. Вострецовы жили в десятке домов по улице от Скоковых, на берегу речки Говорухи. Жили те, мягко говоря, - крайне скромно. По мере взросления детей одежда в их семье переходила от старших к младшим. Старшей из сестер в той семье была Ольга – его одноклассница. В свободное от школы время та нянчилась с младшими детьми, помогая матери. Она их вместо кукол использовала в своих детских играх. У нее всегда кто-то из них находился на руках.
 Серега Скоков перебрался в город лет двенадцать назад, тогда все эти младшие девки бегали по деревне чумазые, с разбитыми коленками, а кто-то и с «вожжами» соплей под носом. Поэтому запоминать их имена у Сереги особого-то повода еще не было. Конечно, из разговоров со своей матерью во время вот таких приездов, он знал, что все парни и девки Вострецовых окончили школу, переженились, и, в общем-то, неплохо устроились в жизни. Кто-то из них жил в городе, кто-то в райцентре, кто-то тут, в деревне.
 Поздоровавшись, она с приветливой улыбкой открыто ясно глянула ему в лицо огромными серыми глазами. Тем, видимо, и привлекла его внимание своей простой женской красотой. Обратил внимание и все. Еще раза два-три мимолетно встретились взглядами. Что-то у него внутри вздрагивало при этом… Он вдруг тайно испытал острое влечение к красоте этой молодой женщины. Та испускала неведомые ему флюиды.
 Бывает такое иногда в жизни? Бывает!
 Как ни тужился Серега, желая вспомнить имя той, которая сидит перед ним. - Ничего определенного вспомнить не смог. - «Лидка, Юлька, а может быть и Надька? - размышлял, кумекал, - они там все были на одно лицо!» А затеять разговор, – нет повода, да и полный автобус посторонних людей… Мало того, известно ведь - замужем же она.
 «Ты смотри! Из замызганной девчонки выросла такая красотка. Всем на зависть, – мозговал Сергей, - и видать следит за собой. И шубка дорогая на ней, и шапка в руках ондатровая. Да и ребенок чистенький, прибранный... Сроду б не подумал, что из ребятишек Вострецовых вырастет такая прелесть. …Загляденье!».
 Освободилось место позади нее. Присел. Любовался ее густыми пушистыми белокурыми волосами, которые были сплетены в тугую косу и скручены на затылке, ее маленькими ушками, ее белой кожей на шее. Когда автобус ускорял движение и воздух устремлялся назад, наслаждался упоительным и зовущим ароматом, шедшим от ее головы, - пахло от нее чем-то родным, женским, деревенским манящим.
 Но долго наслаждаться не пришлось.
 Скоро автобус остановился посреди его деревни, недалеко от дома Скоковых.
 Темень кругом-м! Собаки лают. Кое-где скотина мычит. Далеко трактор надрывается. Снег под ногами хрустит. Люди приехавшие на автобусе растворились в темноте.
 Только фонарь на крыльце магазина да фары автобуса на пустынной дороге позволили сориентироваться в темноте. Не до Вострецовых стало как-то Сереге.
 Вышел из автобуса и пошел к дому родителей, неся в душе легкое необычайное приятное воспоминание.
 Когда мать с отцом встретили, и забылось все. Начисто. Напрочь. - Пустая химера.
 Сергей привез родителям подарки от себя, от брата и сестры, также живущих в городе.
 Поговорили второпях о скорых новостях: о сестре, о брате, о дочках, о здоровье, о погоде, – обо всем помаленьку.
 - В баньку-то пойдешь? Я стопила, тебя ожидаючи, - предложила мать, - вы там, в городе, все, небось, в ваннах моетесь!
 Мать не знала, как угодить дорогому гостю, - все суетилась чего-то: то у печки, то у стола, за которым тот сидел с отцом.
 - Почему? Иногда и в городскую баню хаживаю, правда, грязновато там… – ответил гость и согласился, - чего ж не сходить, ежили она для меня топлена. Не пропадать же жару?
 - Топила не только для тебя! – У нас сегодня самих «банный день». Иди-ка с отцом. Сейчас я бельишко приготовлю.
 Напарился и намылся гость в тот вечер, всласть.
 После бани Скоковы долго сидели втроем за столом, за ужином.
 Ужинали тушеной свиной свежениной. Отец с сыном выпили водки «за встречу». Не много, - по две стопки. Затем пили чай с клубничным вареньем. Мать все о внучках выспрашивала и сокрушалась о том, что не может их часто видеть.
 Попутно подробно обменялись деревенскими и городскими новостями. Дальше пошли семейные дела.
 - …Сколько можно вам в деревне жить-то? – настаивал гость не в первый раз, - уж на пенсии давно - пора подумать о переезде. К вам ведь не наездишься! - Сто километров в один конец.
 - Как бросить дом-то? – хором сокрушались старики, - это ж ваша родина!
 - Заладили... Там, где хорошо жить – там и родина, - настойчиво напирал сын, - а случится что? Тут ни больницы, ни скорой помощи нет. Один фельдшер на всю округу. Здоровье-то не железное!.. Хватит, пожили в деревне и будет. В конце концов, и в городе можно домик купить...
 - Ладно! Зиму перезимуем, – там видно будет.
 - Лет пять, как собираетесь в город… …Скучища тут у вас. Тоска - не приведи Господь!
 До ссоры дело не дошло. Поладили. Когда легли спать, лежа в горнице на диване, Сергей думал:
 «Два-три часа посидели и уж наговорились досыта. Сколько ж можно сюда ездить?.. С утра Митяя Петракова повидаю, помогу отцу по дому и поеду обратно. Понятно, что старикам внимание требуется, но и они нас понять не могут. Вот еще годик, вот еще... Бесконечно! Не силой же их отсюда увозить!? - как бы разговаривая с отцом и предвидя его вопросы и ответы, отвечал, - Да, мне знаком здесь в доме каждый гвоздь. Но, извини, я никакой ностальгии не испытываю по нему. Может быть, я еще не в том возрасте?.. Здесь прекрасная природа и она намного лучше, чем в городе, однако, летом еще можно тут жить, а зимой-то каково? Вам же, старикам, внимание нужно круглогодично. Да и летом сюда не так просто приехать... Как Митька Петраков тут живет? Не бросать же работу... - Каждый год летом отпуск не дают. Девки Вострецовых – ничего…», – его мысли не очень-то вязались.
 Не заметил, как провалился в сон. Всю ночь ему снилось свое босоногое детство, сопливые девки Вострецовых, грозная, сварливая супруга и постаревшие отец с матерью.
 Проснулся, по обыкновению, раненько, как на работу. Непривычно почувствовал себя в полной тишине и темноте, - ощутил себя во младенчестве. Несколько раз менял свое положение на диване, - вертелся, о чем-то думал. Пытался спланировать предстоящий день. У него не все сходилось и срасталось. Наконец решил: будь, что будет, но к вечеру надо уехать. Чего тут сидеть-то?
 Когда отец закряхтел у печи, гремя ее дверцами, кочергой и дровами, Сергей опять задремал…
 …За завтраком мать спросила:
 - Ты к Петраковым-то собирался сходить?
 - Собирался. А че? Я тетке Анисье обещал. Мы вчера с ней в одном автобусе ехали…
 - Сходи, сходи. Нам Митька Петраков шибко помогает! То дров привезет, то вот, свинью отцу помогал колоть и обрабатывать. …В деревне ведь каждая палка на счету, а он лесником работает, и трактор в руках имеет.
 - Он-то не женился еще?
 - Да нет вроде бы, – говорила мать, раздумывая, - …и че не женится?!
 - Водочкой наверно балуется?
 - Кто у нас в деревне ей не балуется... Выпивает, если подносят. Но я бы сказала Митька Петраков – серьезный мужик. Он ведь года на два помоложе тебя будет?
 - Где-то так.
 - Он сейчас из лесу осины натаскал, – уже третью баню на продажу из нее рубит. Последнюю городской коммерсант заказал, так Анисья хвасталась. Ты уж ему не отказывай, если попросит помощи. Он-то отцу нашему всегда помогает, ежели тому не под силу что-то. Сам знаешь – соседское дело!
 - Хорошо! – пообещал Сергей матери, выходя из-за стола, - А вам-то самим, какая помощь требуется? А то я хочу вечером домой поехать.
 - Об этом ты уж с отцом разговаривай. Он хозяйством ведает. …Че так быстро-то уезжаешь? Погостил ба денек, – мать с сожалением вздохнула.
- Дела в городе – отрезал сын.
 Сергей после завтрака отправился на подворье, к отцу. Стояло ясное тихое утро. Воздух был свежий, густой, тягучий, блистал легкой изморозью в лучах восходящего солнца. Звуки в нем распространялись необыкновенно глухо и сказочно. В бескрайней сини неба чувствовались спокойствие и какая-то торжественность.
 Отец его попросил слазить на крышу, - поправить телевизионную антенну. Он залез, поправил: подтянул ослабевшие на ветру растяжки, укрепил. Потом в стайке вдвоем прибрались. Затем по собственной инициативе разрубил пару десятков березовых чурок. Самых крупных, комлевых, тех, что отцу были не под силу. Раскраснелся, вспотел с непривычки от мужицкой работы. Натаскал в емкости воды из колонки. Помахал лопатой, расчищая снег в ограде и на улице, - его выпало еще немного, – он лежал везде ровным пушистым слоем: по щиколотку. Потом обошел вокруг дома с лопатой, присыпал завалинку свежим снежком. – Старикам все теплее зимой будет. Вроде б ничего не сделал, провозился, считай, до обеда.
 Тут услышал рычание бензопилы на подворье Петраковых и направил свои стопы к дому соседей, к другу детства, с которым в те давние годы дружил.
 Митяй на задах усадьбы резал пилой хлысты в размер стены новой бани.
 - Здорово! – крикнул, подходя сзади.
 - О! Серега! Здорово! – обрадовано возопил лесник и выключил бензопилу.
 Наступила пронзительная и глубокая тишина.
 - Мать мне вчера говорила о том, что ты приехал в гости, - продолжил Митяй, - потом смотрю в окно, - ты на крышу залез. Ну, ладно, думаю, пусть помогает. …Ты как там в городе?..
 - Все также. Работаю. Дочек поднимаю. …А ты-то еще не женился?
 - А зачем? Так дают и хлопот никаких, - довольно засмеялся.
 - Тебе уж тоже под тридцать? Не пора ли?..
 - Некогда все... Пойдем-ка в дом!
 - Я тебя от работы наверно отрываю?
 - Да не-а!.. Эту работу не переделаешь. Итак, всю неделю вкалывал. Сегодня ж суббота. Пора и отдохнуть. Пойдем, врежем, – тут он весело щелкнул себя пальцем по кадыку и поднял на плечо бензопилу - Я тут с мамкой самогону нагнал. Надо бы пробу снять… Там, дома, и поговорим.
 - Пошли!..
 Когда появился графин с самогоном, и тетка Анисья поставила на стол сковороду с пахучим жарким, а к нему еще горшок картошки «в мундирах», Сергей подумал: «Да! Трудновато будет сегодня уехать в город.»
 Самогон оказался крепчайшим. Он обжигал пищевод и быстро мутил рассудок. Но Скоков, поняв это обстоятельство и учтя свое желание непременно нынче уехать в город, решил, начиная с третьей стопки, самогон разводить водой, сославшись на больное горло. Это дало ему возможность, когда хозяева – тетка Анисья и Митяй - отвлекались, наливать в свою стопку чистую воду. Хозяйка также не очень любила пить горькую. Она то и дело пропускала стопки. Митяй оказался пьяней всех. Иногда его сознание мутилось, - он нес околесицу. Потом вдруг неожиданно бодро вскидывал голову над столом, тянулся к стопке и предлагал выпить «за жизнь», «за соседей», «за друзей», «за Серегиных мать с отцом». Когда гость с матерью стали допекать его с женитьбой, он на правах хозяина кукарекнул крайний тост:
 - Давайте выпьем за баб-с. Бабы центр притяжения в этом мире – опрокинул стопку и отрубился, видимо, до утра. Его уложили на кровать, прямо в одежде.
 Сергей Скоков еще какое-то время разговаривал о жизни с теткой Анисьей, но пить самогон не стал, хоть та предлагала и настаивала.
 Так за обедом, разговорами и воспоминаниями прошло несколько часов. За окнами стемнело. Сергей засобирался покинуть гостеприимный соседский дом, сославшись на необходимость возвращения в город. Тетка Анисья встретила его доводы убедительными и не стала удерживать. Они расцеловались на прощанье, и Сергей вышел от соседей на улицу.
 Считай, зима наступила. Погода ясная, морозная. На востоке на небе звезды яркие, на западе еще гасли последние остатки вечерней зори. На улице пустынно. Окна домов кое-где светятся. Дым из труб над белыми крышами поднимается вертикально ввысь. Полной тишины нет: собаки переругиваются в задыхающемся лае, коровы мычат. Где-то на вятском краю поросенок залился в истошном визге. А из переулка, что вдалеке, едва слышится веселая музыка.
 - Волшебный вечер. …Как на Рождество! – произнес вслух Сергей.
 Постоял, похлопал себя по карманам в поиске сигарет, но они остались на столе у Петраковых. Возвращаться не захотел. Потопал к дому. В сенях его качнуло, он за что-то запнулся, чуть не упал в темноте. Кое-как устоял на ногах, растопырив руки в стороны. Загремел пустыми ведрами. Мать открыла дверь, осветила проход.
 - Ты че тут?.. – в испуге спросила.
 - Запнулся! Чуть не упал. Че вы тут наставили? – заплетающимся языком лепетал Сергей, - тут у вас темно, как в выхлопной трубе.
 - Я, Сережа, вам всем гостинцы приготовила, в твою сумку запаковала, - тараторила мать, - Там каждому по куску мяса и шмату сала. На троих… Вынесла, вот, на мороз!
 - Я-то думал: там кирпичи лежат.
 Он зашел в избу, закрыл за собой дверь и сощурился от яркого света.
 - Ничего ты, видать, хорошо помог другу детства, – улыбаясь, удивилась она, разглядывая на свету сына, - сколько выпили-та? …Где Митяй-то?
 - Много! Но живой же. …Спит твой Митяй! - тут он опять похлопал себя по карманам в поисках сигарет. Сморщив лицо, процедил сквозь зубы: - Я схожу в магазин: курева куплю.
 - Магазин уже закрыт – суббота же, – крикнул отец из горницы, - ларек стоит в переулке, что в вятском краю. Знаешь? Там нынче по ночам торгуют и водкой, и пивом, и сигаретами.
 - Понял! - ответил Серега и направился обратно на улицу. - Мать, я скоро, я тут, ежели что!..- крикнул с порога.
 - Ты домой-то поедешь? Скоро автобус пойдет. Опоздашь!? – забеспокоилась мать.
 - Да надо бы. Не знаю... – ему вдруг не захотелось трястись в автобусе, на ночь глядя, - не сегодня, так завтра уеду! - отрубил и закрыл за собой дверь.
 Дошел до калитки, постоял чуток, привыкая к темноте, оглядел улицу – пусто кругом – ни души. Пошел в сторону «вятки».
 «Недавно стемнело, – а уж никого на улице нет. Как тут люди живут? …Клуб закрыли. Мы-то в детстве то в клубе собирались, то в школе, то по домам. Как тут они теперь развлекаются? – шел на ходу размышлял Скоков, - Телевизоры смотрят не иначе. Старики-то понятно – зимой со скотиной управились и сидят у телевизоров, коротают время, а молодежь-то как? Да и мы в городе не шибко-то по театрам ходим. Считай каждый вечер на диване у телевизора лежу. Привычно? Да! …А куда пойдешь? Не на что и некуда! Разницы нет: что в деревне, что в городе. Только вот там магазинов и ларьков больше, да асфальт погуще… А такого вот свежего воздуха, как тут, нету!» - Он глубоко с наслаждением несколько раз вдохнул морозный воздух. Тот трезвил, бодрил и не давал расслабляться.
 Пока шел, веселая музыка все усиливалась. Подойдя ближе к тому месту, где должен находится ларек, он увидел фонарь под крышей небольшого балка-вагона, а под навесом крыльца обнаружил висящие колонки, из которых раздавалась та музыка. Отметил про себя хмуро, с издевкой: - «Весело живут!»
 Зайдя внутрь ларька, где кроме продавца никого не оказалось, вслух произнес:
 - Весело тут у вас. Еще ранний вечер, а на улицах никого нет!
 - Суббота. За день умаялись по хозяйству – по домам сидят, отдыхают, – ответила небрежно продавец, - скоро за водкой пойдут!
 - Ты смотри: какие тут нынче у вас порядки?! – изумился Сергей, - мне бы пачку сигарет.
 Продавщица оказалась ему незнакома. Говорить с ней ему было не о чем. Он подал деньги. Получил сдачу и пачку сигарет. Оглядел прилавок, ничего интересного для себя не найдя, пошел на выход. Вышел на крыльцо, остановился, неторопливо открыл пачку, достал сигарету, размял ее, сунул в рот, прикурил. С наслаждением смачно затянулся, попутно размышляя:
 «Сейчас вернусь, сумку на плечо и пойду на автобус. Че тут торчать?!»
 Родная деревня ему казалась чужой, негостеприимной и вымершей.
 Он спустился с крыльца, сделал несколько шагов в сторону родительского дома и тут услышал веселый девичий смех. Остановился в свете фонаря, еще прислушался, - голоса приближались со стороны «вятки».
 «Может быть, кто знакомый? – кумекал, - Хоть поздороваться...»
 Вскоре показались две женские фигуры. Они кого-то весело обсуждали. Сергей, пристально всмотревшись, узнал в одной из них Ольгу Вострецову – свою одноклассницу. Всегда при встрече с ней он любезно здоровался и долго разговаривал, обмениваясь новостями. Ольга была замужем и имела троих детей. Жила тут в деревне, выйдя замуж за парня из новеньких, из переселенцев. Сергей его не знал. Вот и сейчас решил непременно поздороваться. Вместе с ней шла ее младшая сестрица. Та, с которой он вчера ехал в автобусе и, которая произвела на него быстро исчезнувшее впечатление. Они были одеты по-простому, по-деревенски: в валенках, в телогрейках, в цветных платках. Ольга шла, сунув руки в карманы телогрейки. Другая спрятала руки в рукава.
 Подходя, те прищурились, вглядываясь в земляка, в его лицо, находящееся в тени.
 - Здрасте! Девицы красавицы!
 - О! Серега-а Скоков! Сколько лет! Сколько зим! – будучи под легким хмелем, Ольга бросилась ему на шею. Несколько раз поцеловала в щеку.
 Сергей от такой встречи в первые мгновения слегка изумленно и оторопело смутился. Но тут же пришел в себя, - поддался на провокацию, - обхватив за талию Ольгу обеими руками и сомкнув их «в замок» за ее спиной, приподнял и закружил на месте. Та от неожиданности такого приема громко взвизгнула, стукнула его кулаком по плечу и, когда тот опустил ее на землю, зашипела ему на ухо:
 - Ты че делаешь-то? Чуть валенки не слетели. Бугай!.. Вдруг кто увидит… Под фонарем стоим же!
 Сестра Ольги смущенно стояла и наблюдала за встречей одноклассников.
 Скоков выпустил Ольгу из своих объятий, чуть запыхавшись, спросил:
 - Вы откуда и куда?
 - Мы с Юлькой за водкой идем вот в ларек. – Добавка требуется. У нас сегодня дивишник, – затараторила старшая сестра, - наши мужики на охоту в тайгу уперлись, а у Мармурихи День рождения. Ты же знаешь, что Мармуриха наша тетка – она отцова младшая сестра?
 - Слышал.
 Сергей знал Анну. Она была старше его лет на пятнадцать. Он даже помнил тот день свадьбы. - Его родители принимали в ней участие. Помнил, как Анна когда-то выходила замуж за тракториста Ивана Мармуру, который несколько лет спустя после свадьбы, уехал на Крайний Север, на заработки, но так и не вернулся, оставив дочку на руках Анны. Дочка выросла и уехала в город, а Анна так и осталась жить в деревне в одиночестве. С тех давних пор к Анне Вострецовой прилипла кличка - «Мармуриха».
 - Пойдем с нами! – пригласила Ольга.
 - Неудобно - без подарка как-то!
 - Че там неудобно-то!? Купи бутылку, и пойдем. Там поговорим. …Пойдем! – настаивала Ольга.
 - Сколько вас там?
 - Сама хозяйка, да ее соседка, мы трое: я, Юлька и Надька. Да еще Степан Петрович Давыденко с женой – ты должен помнить его. Он у нас физкультуру и труды в школе преподавал. А его жена - Тамара Сергеевна - физику. Помнишь?
 - Помню! …Неудобно как-то пить водку с учителями.
 - Чего неудобного? Обыкновенные деревенские люди. Свои все.
 - Ладно! Пойдем! Иначе у вас тут в деревне со скуки сдохнешь.
 Зашли в ларек, женщины купили две бутылки водки. Сергей также купил бутылку и плитку шоколада. Рассовали покупки по карманам, вышли на улицу. Скоков подхватил сестер под руки и повел в направлении дома Мармурихи.
 Ему неожиданно стало приятно ощущать живую плоть этих женщин, бьющуюся под руками при ходьбе. Они ему о чем-то рассказывали, он слушал, поддакивал, отвечал на вопросы. В нем вновь как в автобусе вспыхнул интерес к младшей Ольгиной сестрице. Но интерес чисто платонический, из области мечтаний.
 Подходя к дому Мармурихи, Скоков опять засомневался, обращаясь к женщинам:
 - Неудобно все-таки! Анна-то меня, поди, и не помнит.
 - Заладил!? – заговорила Юлька по-свойски, - может быть, как зовут тебя она и не помнит, - так мы напомним.
 Звук ее голоса чем-то поразил его, он был какой-то высокий, певучий и упоительный.
 - Че опять забеспокоился? - в сенях, в полном мраке, перед дверью в дом, видя, как Сергей сбавил ход, вскипела шепотом Ольга, - Заходи! Смелее. Мы знаем, что надо сказать.
 Вошли. Сощурились от яркого света. Вперед вышли молодые женщины, закрывая собой Скокова.
 - Анна, ты знаешь, кого мы встретили и привели? Угадай? – первой заговорила Ольга, обращаясь к виновнице торжества, - ни в жисть не угадаешь!
 - Кого?! – удивленно и громко спросила Анна.
 - У вот угадай!
 Анна вышла на свет и вгляделась в лицо Сергея. Тот стоял молча улыбался. Анна, глядя на него, вспоминала. Долго. Ольга уж хотела раскрыться, но та неожиданно брякнула:
 - Кто-то из Скоковых? – угадала, - только, кто из них не вспомню: Ванька иль Серега?
 - Серега! – выдала Юлька.
 - О! Сереженька! Ё-о! – расталкивая Ольгу и Юлю в тесной прихожей, бросилась на шею гостя Мармуриха, - В госте к матушке приехал. На долго ль? – она несколько раз поцеловала его в губы, в щеку, - проходи родимец! Проходи! Смотри-ка: возмужал!
 Сергей давно не встречался с Анной, – лет десять они не виделись. Она сильно изменилась за эти годы. Но в ней по-прежнему ему виделась еще не ушедшая женская сила и простая деревенская красота. Это была еще сильная краснощекая, смешливая женщина с живыми глазами и не изменившимся за годы необыкновенно нежным чуть-чуть сюсюкающим голосом.
 Серега опять оторопел, безотчетно робея. Привыкший уже к городской жизни и, зная холодность и некоторую официальность тамошних отношений между людьми, не ожидал, что в родной деревне его помнят и встретят как самую близкую родню.
 Тут, услышав весть о новом госте, из горницы вышла Тамара Сергеевна, - маленькая седеющая брюнетка с морщинистым лицом. Она, приглядевшись, громким голосом воскликнула:
 - Э-э! Сережа Скоков! – обняла гостя, едва дотягиваясь до его шеи - тебя и не узнать. Возмужал. Где живешь? Где работаешь? Слышала, что женат, и дочки у тебя! – тараторила бывшая учительница, - проходи. Проходи! Давай, снимай куртку-та. Девки, позаботьтесь о госте.
 Сергея раздели, провели в горницу. Он на ходу передал бутылку Мармурихе и с извинениями вручил ей плитку шоколада:
 - Аня! Я не знал, что День рождения... Извини... Вот... Поздравляю!
 - Все хорошо! Сережа! Спасибочки! – ответила именинница, принимая подарки.
 В горнице суета, как потревоженный муравейник. – Предвкушая продолжение праздника, женщины спешно обновляли стол. Только Степан Петрович маленький, седой, с живой улыбкой и темными мешками под глазами, восседал на старом диване, – царствовал в женской компании. Он с удовольствием встретил Скокова:
 - Представляешь, сижу тут один как перст, - жаловался он новому гостю, пожимая руку в знак приветствия, - куда мне одному столько баб…
 У Степана Петровича был не по росту грубый, громкий и зычный, с легкой хрипотцой голос, поставленный за долгое время работы в школе.
 - Действительно, Степан Петрович, женщин у вас тут! …и одна другой краше.
 - И не говори, – приговаривал старый учитель, - Эх! Где мои молодые годы? – потом, видя, что стол уже обновлен, гаркнул на весь дом, - Ну, вы че там? Пора б уж и налить!
 И праздник покатился по обновленным рельсам.
 Еще раз выпили за здоровье именинницы, затем еще за гостей. По ходу разговаривали, весело смеялись, шутили.
 После третьей стопки, да «на свежие дрожжи», Давыденко неожиданно для Скокова пьяно, громко, не смотря на свою щуплость, вдруг приличным басом, запел старинную песню красных партизан:
 «Отец мой был природный пахарь,
 Женская часть состава празднества подхватила, аж стекла задрожали в окнах этого маленького дома:
 А я работал вместе с ним.
 Отца убили злые чехи,
 А мать живьем в костре сожгли!
 Серега много раз слышал эту жалостливую старинную песню, но слов так и не запомнил, хотя она ему нравилась.
 Сестру родную в плен забрали
 И я остался сиротой.
 Не спал три дня, не спал три ночи, -
 Сестру из плена выручал.
 Хор тянул песню местами резко ускоряя ритм, - местами протяжно, плавно и в тоже время жалостливо.
 Сергей подпевал, растерянно и невпопад. Пока компания пела, он разглядывал женщин и, походя, думал:
 «До чего ж у Вострецовых все девки прелестные. Невероятно! Ольга хоть и имеет лишний вес, - раздобрела на «деревенских щах» и после троих детей, но все равно – взгляд открытый, веселый, даже дерзкий, тело налитое… О Юльке вообще нет слов: светлые длинные волосы стянуты ленточкой на затылке в «конский хвост», большие серые глаза, в которых скрытая тоска, губки чуть припухлые с каким-то манящим веселым изгибом в разрезе рта, немного скуластенька, но личико овальное, щечки цвета персика, носик правильный, женский, немного вздернут, бюст высок, а от одних изгибов линий спины, бедер, талии «крышу» сносит. Надька – самая младшая из сестер, хоть волосы коротко стрижены и темней, чем у сестер, однако в ней тоже есть свои прелести: личико, как у куклы, фигурка точеная, ножки хоть и в валенках, но красоту не скроешь. – Вот «порода»! Как из такой сопливой малости вырастает такая соблазнительная и восхитительная женщина, - сокрушался, - кругом сплошной грех!.. Эк-к, куда меня занесло!» - его терзали сладкие и грешные мечты.
 Хор пел последний куплет:
 Зайду я на гору крутую
 И посмотрю на край родной.
 Горит село, горит родное,
 Горит вся родина моя.
 Последние две строчки куплета повторяли дважды. У Мармурихи и Тамары Сергеевны от полноты чувств появились слезы на глазах. Да и у девок, видимо, еще и от водки глаза тоже находились на «мокром месте».
 После песнопений вышли во двор со Степаном Петровичем на перекур. Стояли, курили.
 - Природа у нас в деревне – залюбуешься! – начал Сергей, - я, когда сюда приезжаю, - наглядеться и надышаться не могу.
 - У нас летом дачников из города - тьма приезжает! Много уж домов под дачами стоит, – помолчал, потом с сожалением добавил, - наша деревня хоть помалу, но вымирает. Если б не дорога из города в райцентр, то вымерла б давно. Вон на «сурковке», - он махнул в сторону заречной горки, - из пяти домов только один жилой остался. Да и то Юлька Вострецова, то бишь Широкова, там не живет. – Как Юрку - мужика ее - посадили, она ходит только проведать. У родителей в старом доме обитает.
 Последняя фраза бывшего учителя пролетела мимо пьяных ушей Скокова. Но в подкорке мозга слово «посадили» зацепилось.
 - До города ведь далеко. Сто километров. Охота этим дачникам сюда ездить?
 - Они здесь все лето живут. …Куда им ездить? - Они пенсионеры. Сам же говоришь: - природа! – закончил учитель.
 - Юлька теперь одна живет?
 - Выходит одна! Он полгодика уж, как сидит.
 Помолчали. Затем Давыденко, поведя своим орлиным носом и глядя на светящееся окно бани, матюгнулся:
 - Мать их..! В баню ходили, - свет не выключили.
 Затоптали окурки в снег, направились в дом.
 - Девки! - гавкнул Давыденко при входе, - в баню ходили?
 - Парились… - ответил кто-то из Вострецовых.
 - А кто там свет выключать будет? - спросил строго и добавил, - мать вашу!.. Эк вы!.. А ну, наливайте-ка!..
 Налили, выпили, закусили. По ходу Сергей рассказал о своем житье-бытье в городе. Он что-то спрашивал о местных делах, те отвечали. В ходе разговоров еще приняли еще по одной - две неполных стопки.
 После общих разговоров, во время которых Ольга возилась с приемником, она неожиданно брякнула:
 - Хочу танго! – тут она включила приемник на полную громкость и добавила, - дамское танго!
 Она быстро подхватила Сергея, и они стали под музыку обнявшись топтаться посреди тесной горницы. Довыденки поддержали ее инициативу. В прихожей танцевали Надя с Юлей. На весь дом звучал спокойный и доверительный голос Джо Дассена. Когда песня закончилась и началась новая, Сергей пригласил младшую сестру на танец. А Давыденко жену отпустил, а пригласил Юлю.
 Степан Петрович малорослый, узкоплечий, сухой, да еще пьяненький, не столько танцевал, сколько удерживался за партнершу от падения. Ноги у него то и дело подкашивались, он неожиданно вздрагивал, взмахивал бровями и принимал вертикальное положение. - Бодрился. Но тут же опять, похоже, начинал отключаться или сознание его мутилось. Короче партнер из него в танце оказался никудышный. Скорее всего, он вышел на танец исключительно из чувства мужской солидарности, а не из каких-либо других побуждений…
 Следующее танго Сергей танцевал с Юлей, испытывая неведомый ранее душевный восторг. Во время танца он держал ее за талию и почувствовал руками ее гибкое, грациозное и ловкое тело. Ему хотелось говорить ей милые и ласковые слова, но он молча, с любопытством и наглостью рассматривал ее в упор. Под левым ухом, на шее он обнаружил у нее хорошенькую черную родинку. Ее едва было видно из-под распущенных волос. Он млел от вида торжествующей и цветущей красоты этой женщины, теплоты ее тела и опьянения.
 Во время этого их сближения она иногда тоже, вскинув брови, смотрела на него яркими большими глазами. В них чувствовалось некоторое озорство и лукавство.
 Юля по ходу танца неожиданно шепнула ему на ухо:
 - Ты сегодня проводишь меня домой?
 - Конечно! А куда? – слабо соображая от хмельного состояния, спросил он.
 - На «сурковку». – По мужику соскучила-ась, страсть…
 - А где он у тебя? – опять не понял намек спьяну Сергей.
 - В тюрьме сидит. Паразит! …По пьянке с дружком в райцентре ларек ограбили. Их тут же поймали, – жаловалась она, - три года дали вот, нынче в мае. У родителей живу…
 - Кто он у тебя? Наш деревенский?
 - Юрка Широков!
 - Он твой ровесник?
 - На два года старше меня. Они там, в конце улицы на «вятке» жили. После армии поженились…
 - Нет! Не знаю. Честно признаться, я вчера в автобусе гадал над тем, как тебя-то зовут. - Боялся ошибиться. Я-то когда из деревни уехал, вы еще малышней были. Это сейчас вы все выросли и красотками стали, а тогда вы для меня были «на одно лицо», – разоткровенничался он и прижал ее к себе, - она не сопротивлялась, - нет, Юрку Широкова не помню!
 Ее глаза засияли мягкой теплотой и надеждой.
 Песня закончилась. Сергей с Юлей разошлись и расселись на свои места за столом.
 - Надо выпить! – выступила с предложением Мармуриха, - мужики разливайте!
 Степан Петрович разливать водку по стопкам физически не мог. Он отрешенно сидел на диване, не вникая в события. Сергей, наоборот, в его груди, под ребрами вдруг что-то забилось скользкое и теплое, - он осознал, наконец, предстоящее ему сногсшибательное любовное приключение, от которого он не мог отказаться, поэтому и от водки сначала стал отнекиваться:
 - Пить больше не буду. Я уже пьян. Лучше давайте танцевать! - говорил он, разливая по стопкам водку, - иль пойдемте на свежий воздух, погуляем, - но потом все-таки принял половинку стопки.
 - Давайте танцевать! - сыпанула Ольга, выпив свою стопку и закусив соленым огурцом.
 Концерт Джо Дассена продолжался. Старшая сестра Вострецовых стремительно вышла из-за стола и первой вцепилась в Скокова. Других желающих танцевать не оказалось. Сергей с Ольгой вдвоем топтались между прихожей и горницей. При этом она его шепотом наставляла:
 - Ты Юльку-то проводи сегодня домой, – говорила строго, глядя ему в глаза.
 - Конечно, провожу. В чем вопрос-то? …Хоть сейчас! – захорохорился тот в ответ, - вот музыка закончится, и пойду одеваться! – а у самого от этих слов по спине, по позвонкам пробежал ласковый ток нетерпения и радостного предчувствия, а внутри, чуть выше пупка зажгло…
 - Нет! Не сейчас. Пусть водку допьют, и пойдете. Я скажу когда, - она цедила сквозь зубы последние слова.
 Серега в ответ только пожал плечами.
 Музыка закончилась. Диктор долго говорил о творчестве певца. Потом приемник выключили. Ольга командовала застольем:
 - Тетка! - она обратилась к Мармурихе, которая с улыбкой на лице осоловелыми глазами водила по присутствующим, - давай-ка выпьем по последней, а то Сереге надо домой идти, да и Юльке тоже пора к ребенку. - Налили все! Выпили и закусили! …С Днем рождения!
 Тут кто выпивал, кто закусывал. Скоков пить не стал. Гулянка подходила, явно, к своему финалу. Над Степаном Петровичем колдовала супруга. Тот не рассчитал свои силы и охмелел запредельно. Он то храбрился, - создавал бодрый вид, то тут же засыпал.
 Сергей вышел во двор покурить. Успел прикурить и несколько раз затянуться, - на крыльце показалась одетая в старенькое демисезонное пальто, Юлия.
- Пойдем! Проводи меня, – вымолвила тихо, только для него.
 - …Оденусь, и пойдем, – он стремительно направился в дом, далеко отбросив окурок в снег.
 Скоков зашел в дом, снял с вешалки куртку и шапку, сунул под мышку и двинул в горницу. Там попрощался с хозяйкой и гостями, сказав:
 - Бывайте здоровы! Спасибо за угощение!
 - Помнишь наш уговор? – в прихожей его тихо спросила Ольга, - помоги бабенке-то. Проводи...
 - Какой разговор...
 На ходу влезая в куртку, он устремился за Юлей. Та уже вышла на улицу и ждала его в некотором отдалении от дома. Скоков обнял ее за плечи, прижал к себе, наклонившись, поцеловал в щеку, опять ощутил дурманящий пленительный аромат, - тонкий и свежий, - идущий от нее, затем взял ее под руку, и они пошли. Ему было хорошо с ней, намного лучше, чем со своей женой, - интересней. Сергей даже и не подумал, что поступает греховно в отношении своей супруги. Будто ее и не было у него сроду. Им всецело овладела пылкая новизна чувств, опьяняющая едкая радость, которая подавила его волю и заставила шагать рядом с молодой женщиной с замиранием сердца.
 Пройдя два дома по улице, они свернули в переулок ведущий к Говорухе. Там по тропке стали спускаться к реке.
 - Серега! Надо бы дров с собой взять. В доме холодно. Здесь где-то поленица дров. Давай украдем!
 - Давай, – тут он, проваливаясь в неглубоком еще снегу, подошел к поленице и стал шарить по карманам, - ё-мое – я свои перчатки у Мармурихи забыл. Пойдем обратно.
 - Как ты забыл-то? - с горечью в голосе журила его Юля, - когда ты их успел выложить из карманов? Может быть, потерял где?
 - Потерял бы дак то одну. Обеих нету! – он похлопал себя по карманам.
 - Там в доме еще печку надо топить...
 - До утра успеем.
 Они стали подниматься до улицы.
 - Извини, что забыл перчатки. Так получилось, - говорил Скоков, при этом у него бешено билось сердце и захватывало дыхание.
 - Ладно, идем быстрее.
 - Постой тут. Я сам схожу и вернусь, – оставляя эту милую женщину в темноте, приказал ей он.
 - Веревку попроси у Мармурихи. Не в охапке же дрова несть Я забыла…
 - …Спрошу.
 Он бегом бросился к имениннице в дом. В доме навстречу ему вышла Ольга и вопросительно:
 - Что случилось?
 - Перчатки забыл у вас где-то.
 - Ищи.
 - Ольга! Веревку какую-нибудь найди, - дров принести, – попросил он, копаясь в одежде у одежной вешалки.
 - Где я тебе ее возьму? Так донесете. У тебя брючный ремень есть?
 - Есть. А если штаны потеряю? - найдя перчатки в ворохе одежды, пошутил Скоков.
 - Не потеряешь...
 На прощанье он Ольге шепнул на ушко:
 - Смотри, чтоб до ушей моей супруги не дошла история моих «подвигов». - Ты сваха...
 - Дурак ты, Серега. О чем предупреждаешь... – она покачала головой, - Помочь женщине в трудную минуту-то. У тебя не убудет.
 Он махнул рукой и разгоряченный выскочил из дома на улицу. Мороз к ночи закрепчал. Снег под ногами поскрипывал жестко, звонко и громко.
 Юля сиротливо стояла на том же месте, где он ее оставил. Подойдя к ней, он обнял ее и поцеловал. Поцелуй оказался долгий, дрожащий, какой-то непривычный, но от этого жутко пьянящий и приятный.
 - Нашел? А веревку взял?
 - Перчатки нашел, а веревки нет. Пойдем.
 Он опять взял ее под руку, и они вновь стали спускаться к речке. У поленицы свежих березовых дров остановились. Сергей вытащил брючный ремень, растянул его на снегу, наложил на него дров, застегнул ремень на самый край, взвалил тяжелую ношу на плечо, и они продолжили свой путь.
 На перекате вода в речке не застыла и звонко журчала среди камней. Но в омуте, по краю брода, кто-то давно свалил березу – большое дерево. Та вмерзла ветвями в лед, и шагая по ней, можно было перейти Говоруху. Юля легко, привычно, преодолела препятствие, а Сергей, нагруженный дровами, неожиданно пошатнулся, запнулся за ветки - потерял равновесие и провалился одной ногой по колено под лед.
 - Надо ж так! - воскликнул он, освобождая ногу и сбросив с плеч вязанку.
 Стоя, на центральном стволе березы он, наклонился, отпустил ремень и стал поленья перекидывать через речку. В один из бросков, от хмеля опять потерял равновесие и провалился в лунку второй ногой по колено.
 - Не везе-ет! – почти про себя тихо проговорил, взял остатки поленьев в охапку и пошел через речку вброд, по перекату. Вода скрывала ноги по щиколотку, была теплей воздуха, но ломила стопы нещадно.
 - Простудишься! – забеспокоилась Юля, увидя его шагающего по воде.
 - Теперь уж че?.. Дрова собирай, и пойдем быстрей. Далеко тут?..
 - Третий дом, вот на взгорке. Метров двести будет.
 Когда он вышел на берег, в его ботинках чавкала вода. Выливать он ее не стал. Они вдвоем быстро вновь увязали дрова в вязанку и двинулись вверх по тропке, вернее, по тракторной колее. Юля почти бегом впереди Скокова шла в сторону дома, и когда он подошел к крыльцу, та уже успела открыть дверной замок и запустила его во внутрь.
 В доме оказалось темно, холодно, пахло горьким пожаром от печи и сыростью. Скоков остановился у открытой двери, не зная, куда сбросить с себя вязанку. Широкова ушла куда-то внутрь дома и там что-то искала в темноте.
 - Ты куда делась-то? Жульен! – его голос в пустом доме раздался гулко и тревожно.
 - Свечку ищу!
 - У вас что, электричества нет?
 - Алкаши нынче осенью, как дачники съехали все провода поснимали и на металлолом снесли!
 Устав держать дрова, он с грохотом сбросил их с себя на пол, вынул из кармана сигарету и спички, – закурил. В свете зажженной спички по углам засверкали искры инея на потолке по углам. Он также увидел печь, стоящую посредине дома.
 - Долго ты будешь там копаться?
 - Темно, не вижу ничего!
 - Брось искать! Покажи печку. Дрова березовые – берестой разожжем. Потом найдешь. А то у меня брюки уже колом встали, и ноги коченеют, – он наклонился и постучал по низу брюк щелчком. – Раздался характерный стук.
 Та принесла свечу, ее зажгли, огляделись. Сергей осмотрел дрова, содрал с нескольких поленьев бересту, подошел к печи, открыл дверку, заглянул в топку. Топка оказалась пуста. Женщина освещала его действия свечой. Он сунул бересту в топку…
 - У тебя топор-то здесь есть?
 - Он, наверно, на улице. - Его где-то снегом занесло.
 Сергей закинул несколько поленьев в топку корой и острым ребром вниз. Поджег бересту. Береста загорелась, - дым пошел в комнату.
 - Открой все задвижки у печи, чтоб быстрей протянуло, и разгорелось. Не дай бог, если не загорится. Бегом придется бежать обратно.
 Широкова взяла стул, встала на него стала открывать задвижки, освещая их светом свечи, те находились почти под потолком. Дым продолжал поступать в помещение, несмотря на закрытую дверцу топки. Запахло горьким дымом.
 Скоков голыми руками пытался содрать кору с других поленьев. Ничего не получалось.
 - Ну, хоть нож-то здесь есть?
 - Где-то был… Но я не помню, где? – защебетала Юля, чуть не плача.
 - Что-нибудь острое железное есть?
 - Где я тебе в темноте здесь что найду? – ее голос звучал в доме, звонко, громко, надрывно и безысходно.
 Печь продолжала дымить. Поленья не загорались.
 - Где сухих мелких дровишек взять на растопку: не подскажешь? У меня уже ноги ничего не чуют.
 Юля пожала плечами. Он заглянул в топку: береста догорала, а поленья только закоптились.
 - Твою мать!.. - пробурчал себе под нос Сергей, затем еще раз спросил, - Где ж взять-то сухих щепок?
 - Вон стоит старый табурет. Сломай его!
 Сергей подошел к нему, взял в руки, высоко поднял над головой и ударил об пол одной ножкой по диагонали табурета. Тот разлетелся на мелкие куски. Вдвоем они быстро собрали мелкие крашенные щепки и, подняв поленья, уложили их на остатки догорающей бересты. Немного погодя, огонь стал разгораться. Все веселей и светлей, засветились щелки в дверке и кружках плиты. Дым, наконец, перестал идти в комнату.
 - Протянуло! – констатировал гость.
 - Разувайся скорее, – обеспокоено велела хозяйка дома и со свечой в руках двинулась за печь, куда-то в глубину дома.
 Скоков, присев на стул, снял ботинки, носки. В свете, проникающем через приоткрытую дверцу топки от горящих дров, его стопы чуть не светились малиновым цветом.
 Она вернулась и подала ему сухую холодную тряпку, а также такие же холодные старые спортивные штаны.
 - Снимай брюки и вытирай ноги, – командовала Юлия, - потом наденешь эти штаны.
 - Угораздило же меня!.. Тут холод собачий. Когда эта печь разгорится? – кряхтел гость, снимая брюки, затем вытирая насухо ноги, - Здесь, мне кажется, невозможно натопить. - …Сутки топить надо, чтоб нагреть дом!
 Печь растопилась. От чугунной плиты пошло тепло.
 - А ну-ка закрывай потихоньку вьюшки. Как тут у вас?.. Ты хозяйка, - тебе видней, как с печью обращаться.
 Юля принесла еще стул из горницы, встала на него и стала прикрывать вьюшки. Скоков, ежась, переоделся в сухое, сидя у печи на стуле. Приподняв над холодным полом босые ноги, он мудрил над мокрыми ботинками, носками и брюками: выжал, расставил и развешал их над плитой. Закончив работу с печью, она опустилась на пол.
 - У тебя, тут, нет никакой обуви?
 - Сейчас! – она, держась за печь, сбросила с ноги валенок, затем сняла с себя толстый шерстяной носок и подала ему, - Одевай! – голую ногу сунула обратно в валенок.
 - Куда он мне? …На нос?
 - Хоть ступню прикрой. Тебе ж не в дорогу, а так - вместо тапочек.
 Он натянул ее носок на ступню. Она и он проделали то же самое с другой ногой. Тут он почуял на своих ногах ее тепло.
 Она вновь удалилась и принесла старые одеяло и какую-то верхнюю одежду. Верхнюю одежду бросила ему под ноги. Затем открыла шторку надпечника, – пустой полости в печи над плитой, где хозяйки обычно хранят стеклянные банки, всякие крышки, сушат мелкие щепки на растопку, и, вновь встав на стул, повесила на веревку одеяло вместо шторки.
 - Зачем?.. – спросил Скоков.
 - Пусть согреется, – ответила Юля, и добавила, спускаясь на пол со стула, - расстели под ногами старое пальто
 Печь уже хорошо разгорелась. Он сунул в топку еще пару поленьев и спросил:
 - Почему у тебя дров-то нет? Дом имеешь, а дров нет.
 - Когда Юрку посадили, мне не до того было... Да и он запретил одной мне тут жить. Поэтому дров и не готовили. Страшно тут одной-то… Здесь, на «сурковке», ни одного жилого дома нет. – Одни дачники и я.
 - А летом?
 - Мне и у матери места хватает...
 Сергей, наконец, огляделся вокруг. Дом, в котором он находился, был срублен давно – типичный деревенский пятистенок. Та комната, где они топили печь, служила хозяйке и кухней, и прихожей. Из этой комнаты выходили три двери: одна в сени, другая в маленькую спальню, третья в горницу. Из мебели в кухне находился только голый стол, стул, на котором он сидел, табурет, который он разбил, и еще короткая лавка стояла в углу. Через дверь в маленькую спальню в свете свечи виднелся край небольшого дивана. В кухне и спальне еще имелось три окна, но они оказались закрыты ставнями снаружи.
 Все что делал, чем занимался Скоков после ухода от Мармурихи, он делал чисто механически, даже иногда не до конца осознавая того вопроса:
 Зачем оказался здесь?
 Конечно, он понимал свое дальнейшее предназначение и свои действия, но это все продолжало быть где-то за далекой гранью, почти в несбыточных мечтах. Хмель глушил этот вопрос. А хоть и небольшая, но экстремальная ситуация, в которой оказался, провалившись в речке, заставляла бороться за собственное здоровье и также не способствовала осознанию того вопроса.
 Холод, свежий воздух и время делали свое дело, - он трезвел, и его внимание от проблем обыкновенного существования, стало постепенно переходить на молодую женщину. Причем не просто женщину, а именно ту, от одного вида которой он еще вчера, находясь в автобусе, испытывал душевное волнение и наслаждение. Эта женщина находилась, тут рядом с ним и ничто и никто не мешал ему продолжить знакомство с ней. Мало того, она сама его сюда привела для этого… И вот стояла рядом с ним, глядела на сверкающий в щелках печи огонь в ожидании этого… И он сей час, сию минуту, страстно хотел именно ее и никакую другую женщину на свете.
 Ее прекрасное молодое лицо было освещено, снизу, мерцанием огня из печи и тусклым светом свечи, находящейся в ее руках. От такого света на фоне темноты ее лицо приобрело волшебную нечеловеческую, сверхъестественную красоту и цвет. Прекрасные густые светлые волосы она распустила, и они спадали ниже плеч. Темнота и светлые волосы контрастировали между собой и, казалось, волосы имеют свое божественное сиянье. Ее спокойные великолепные глаза блестели красными огоньками отраженного света в зрачках.
 В какой-то момент он как бы проснулся от глубокого сна, пелена окружавшая его вдруг оказалась кем-то резко, в одно мгновение сдернута. - Как блиц фотоаппарата осветил пространство вокруг него. Сергей осмотрелся вокруг и каждой клеточкой своего организма ощутил невероятную близость этой милой, стройной молодой женщины. Он, сидя на стуле, вдруг увидел ее лицо снизу и вновь оказался поражен и изумлен, в какой уж раз, невиданной силой женского притяжения.
 - Жульен! Давай, я буду тебя так называть. – Мне это имя больше нравиться. - Оно к тебе больше подходит!
 - Называй! Ты уж так меня один раз назвал, – сказала она тихо, продолжая стоять и глядеть на огонь. Затем добавила, - надо бы печь дровами заправить.
 Он открыл дверцу и на раскрасневшиеся угли закидал половину оставшихся дров. Когда ее просьба была выполнена, он взял за руку и легонько потянул к себе, томясь мучительной страстью, со словами:
 - Иди ко мне. …Сядь на колени.
 - И сяду... – она присела, потом поерзала влево вправо, устраиваясь поудобней.
 Обнял левой рукой за талию поверх пальто, а правой, расстегнув пуговицы, проник под пальто, ощутив тепло ее тела, начал нежно, через кофточку ощупывать талию, правый бок, поднимаясь все выше, выше… Ее гибкий и тонкий стан вызывал в нем восторг и сладкий душевный трепет. В нем проснулось любопытство, которое требовало раскрытия милых тайн.
 Поцеловал в щеку, в шею, ища мягкие податливые губки, зарылся лицом в ее волосах, дотягиваясь губами до той черной родинки Кончики ее волос нестерпимо приятно щекотали его лицо.
 Юля не противилась, - она сама искала этой встречи…
 Он ощутил податливое, гибельно-опьяняюще пахучее живое тело в своих руках. Оно билось пульсом и вздрагивало от ласковых прикосновений, вызывая в нем сладкую ломоту и замирание сердца. Неожиданно прервавшись, она задула свечу и небрежно бросила ее на пол, та с шумом закатилась за печь. Он в это время чуть приоткрыл дверцу для тепла и света.
 В доме, по крайней мере, у печи становилось тепло. Однако пол, стены, потолок таили в себе студеный зимний холод.
 Убедившись, что никакого сопротивления ожидать не следует, Сергей, подгоняемый страстью немедленного обладания, не стал торопить событий. Сдерживал себя, хотя это ему стоило огромных невероятных усилий. Он понимал, что Юле требуется не только физическая близость, но и тщательная, долгая подготовка к ней. Вот он и не стал поспешать, наслаждаясь ее телом сам и предоставляя ей максимум нежности и ласк, на которые был способен… Двигался к цели на полшага впереди нее, удовлетворяя прежде всего ее устремления в получении тех жизненных потребностей, которые той были так необходимы в настоящий момент времени. Действовал не как ярый и жадный потребитель, а как человек – созидатель невероятных, доныне неведомых никому и никогда в этом мире, ощущений и наслаждений для обоих. И она поняла его шаги, и тоже не стала спешить, доставляя себе и ему неслыханное нечаянное безмерное фантастическое удовольствие.
 Ласкались они долго. Он опьянел от тепла, вкуса и запаха ее тела. В нем все напряглось и напружинилось.
 Они оба емко и жадно дышали, запыхавшись от нечаянных, редких по силе ощущений и радости взаимного познания.
 Захлебнувшись и изнурившись в очередной раз в нежном поцелуе, она вдруг прервалась, и тихо шепотом предложила:
 - Давай диван вынесем из спальни и поставим перед печкой, напротив дверки, чтоб согрелся.
 - Достань свечу, – велел он, - я сейчас ее зажгу, и пойдем за диваном.
 Она поднялась с его колен, зашла за печь и ощупью по полу стала искать свечу. А он, воспользовавшись возникшим перерывом, достал из кармана сигарету, прикурил, несколько раз затянулся, наклонившись к дверце топки, стал выпускать туда струйкой дым. Лицом он ощущал жар, бьющий навстречу. Он, охваченный безудержной радостью, не веря в реальность происходящего, подумал: «Это все происходит вовсе не со мной! Наваждение какое-то или сон... – ущипнул себя за палец, - нет, реальность. Вот и Жульен – это небесное созданье, там за печью. Я ее вижу... И слышу ее дыханье!».
 - Зажги свечу, – подойдя, повелела она, держала свечу в дрожащих руках, - и подбрось дров.
 Он бросил недокуренную сигарету в топку, чиркнул спичкой, зажег свечу, забросил в печь несколько поленьев. Часть из них оказалась ножками того табурета.
 Юля медленно двинулась в сторону спальни, прикрывая свечу ладонью, чтоб с той не сдуло пламя. Тень от Юли распласталась на беленых потолке и стенах, и шевелилось там, как тень фантастического чудовища. Сергей двинулся за ней, шлепая по ледяному полу. Та зашла в спальню, повернулась и установила свечу на полку, находящуюся на уровне ее глаз. В ее дивных и восхитительных глазах он опять увидел тот отраженный свет.
 Фигура этой крайне соблазнительной женщины пленила и манила его и он, воспользовавшись занятостью рук – установкой свечи, не преминул обнять ее теплую, такую податливую и неслыханно желанную. Он обхватил ее своими руками в районе груди и легонько, нежно прижал к себе, но ему жутко хотелось, от избытка страстных чувств к ней, сжать свои объятия изо всех сил, до ломоты в суставах, до зубовного скрежета, до полного изнеможения. Она поддалась на его устремления, подставив свои губы для поцелуя, но тут же отстранилась, трезво рассудив:
 - Сергей! Есть ли у нас время на поцелуи? Дрова догорают. Давай займемся диваном…
 Он только цокнул языком в ответ, отпустил ее, подошел к краю дивана, наклонился, взялся за углы, выпрямился, - диван заскрипел в тишине, - потянул на себя и резко поставил его «на попа».
 - Ты че делаешь? – возмущенно и сердито спросила Юлия.
 - А как мы будем тащить его через дверной проем? – вопросом на вопрос ответил Скоков и начал, слегка раскачивая диван из стороны в сторону, двигать его в сторону печи.
 Юля только быстро суетливо ходила вокруг дивана, боясь, что тот упадет, а Сергей, ровно двигаясь, в мгновение ока переместил его в кухню через дверной проем, оглянулся, измеряя «на глаз» расстояния от стен, затем также быстро опустил близко напротив дверцы печи.
 - Молодец! - похвалила она.
 Тут он наклонился и открыл дверцу топки настежь. Из топки от углей на диван полилось излучение. Ткань спинки дивана начала быстро, быстро теплеть.
 Пока он возвращался в спальню и гасил свечу, Юля, стоя немного в тени от света из топки, развела руками полы своего пальто, подняла подол юбки и опустила вниз рейтузы. Затем, поочередно снимая с ног валенки, сняла с себя их, бросила на диван и вновь обулась. Миг постояла, о чем-то подумав, и вновь полезла руками под пальто на поясе. Через мгновенье юбка лежала на полу под ее ногами. Она чуть отошла в сторону подняла ее и, аккуратно свернув, повесила на спинку стула.
 Сергей, придя в спальню, окинул ее взглядом, оценил обстановку, подумав: - «Разоренное гнездо!», чуть повернул голову в сторону полки, дунул на свечу. Пламя не потухло, - свеча уже хорошо разогрелась, тогда он сильнее дунул во второй раз. - Свеча погасла. Развернувшись и направляясь в обратную сторону, он глянул на Юлю, и увидел мелькнувшие в разрезе пол ее пальто прелестную светло розовую кожу ее бедер и ног, освещенные раскрытой печью.
 Вернувшись к ней, он сначала обнял ее, та в ответ подставила губы для поцелуя.
 Не прерывая поцелуя, Сергей, сначала одной рукой затем другой раздвинул полы ее пальто, положил свои кисти рук на ее бедра, ощутив при этом легкую ткань белья, и прижал ее к себе. Спереди она была почти обнажена: на плечах под пальто и расстегнутой настежь шерстяной кофтой свободно висел бюстгальтер, на бедрах еще находились легкие кружевные трусики. Юля в ответ на его ласковые действия и поцелуи едва слышно замычала от полноты чувств и наслаждения. Скоков продолжил нежно трогать ее гладкую шелковистую кожу на спине, бедрах – везде, испытывая при этом неслыханное удовольствие, которое вызывало в нем внутреннюю давно забытую дрожь. Только непривычность обстановки еще как-то сдерживала его от эмоциональных бурных действий. Его испытание жаждой ее молодого тела подходило к концу.
 - Достань одеяло! – прервав поцелуй, неожиданно велела Юля.
 Когда он, едва оторвавшись от нее, взялся за край одеяла и дернул его, то оно упало в его руки вместе со шторкой.
 Дальше их действия разворачивались стремительно.
 Приняв теплое одеяло, она свернула его вдвое и кинула на диван так, чтоб то накрыло спинку и сиденье дивана посередине, в том месте, которое находилось как раз напротив открытой дверки печи. Сама резко развернулась, подобрала под себя распахнутое пальто и опустилась на край дивана, откинулась головой на его спинку, далеко раскинув ноги, обутые в валенки.
 Скоков в это время снял с себя куртку, бросил ее на диван, расстегнул рубашку, распахнул ее, скинул низ одежды и встал на колени между ее ног. Дотронувшись до ее бедер, он почувствовал страстное нетерпеливое вздрагивание молодого женского тела. Взявшись пальцами за резинку трусиков, он потянул их на себя… Юлия чуть привстала и помогла ему в этом неслыханно приятном деле. Затем рывками-пинками она сбросила с ног валенки. Те разлетелись в темноту. …Ее трусики оказались на полу.
 Перед ним открылось то, о чем он еще вчера и мечтать-то не мог увидеть. Предстало то, на что постороннему мужчине смотреть нельзя, но уж если увидел, то редкому мужику удается оторвать глаз…
 Стоило ему едва дотронуться ладонями до ее теплой мраморной груди и нежно прикоснуться к соскам, он ясно услышал из ее уст всхлипывания, точь-в-точь такие, какие издают нетерпеливые младенцы перед кормлением, уже видя материнскую грудь. Все ее тело содрогалось от этих всхлипов нетерпения. Скоков даже немного напугался и оторопел - какой уж раз за последний день.
 - Ак! Ак! Ак! – раздавалось из ее уст нетерпеливо, потом, - Юра! Юра! Давай! Давай. Скорей. Что ты медлишь?.. – зашлась она криком в истоме, сползая корпусом своего тела на него.
 - Я не Юра! Я Сергей, - растерянно и изумленно пытался поправить ее Скоков и глянул в недоумении ей в запрокинутое лицо.
 - Замолчи-и! Юра! Юра! Давай!.. – она не говорила, она кричала громко, протяжно, призывно, охваченная бурным проявлением радости и гибельной страсти…
 У Сергея терпение и подавно кончилось…
 Он, живший с женой в городе, в панельном многоэтажном доме, привык в такие моменты жизни к сдержанным проявлениям женских эмоций из-за слабой звукоизоляции тех домов, тут вновь безотчетно слегка оробел. Ему то и дело приходилось в недоуменье сдерживать ее:
 - Жульен. Жульен. Потише! Жульен! Тише, тише!
 - За-мол-чи-и-и!!! – получил протяжный прерывистый, в ритм их совместных движений, ответ женщины, привыкшей к полной свободе в этом деле.
 …Изнурившись, они оба глубоко дышали, приходя в себя. Юля, не меняя положения своего тела в первые минуты, только приподнявшись чуть выше на диван, отрешенно глядела на огонь в печи. Сергей, приблизившись к ней вплотную, почти лежа на ее коленях, благодарно целовал ее тело, а руками легонько мял грудь, бедра, кожу на спине, продолжая наслаждаться свежим, потрясающим запахом струящимся от нее.
 - Залетный ты мой! – тихо произнесла, обняла и поцеловала его несколько раз в висок, в лоб, в щеку.
 Получив знаки благодарности, Сергей перевалился через ее ногу, подтянул штаны и присел на диван рядом с ней. Она тотчас свела ноги вместе и укрыла свою наготу полами пальто, а также вновь чуть приподнялась над диваном и опустилась в самой его глубине, навалившись на спинку.
 - Жульен! - положив ей руку на плечо, довольно журчал Скоков, - ты сумасшедшая женщина! Я не верю в реальность происходящего.
 - Почему не веришь? Ты что, не видел, скучающих без мужских ласк, женщин?
 - Как-то не приходилось. …Что у нас в деревне мужиков нет?..
 - Мужики-то есть, да только они держать язык за зубами не умеют. Ославят по деревне, а Юрка вернется: что мне скажет? – говоря, она смотрела на затухающий огонь, - ты-то завтра уедешь и с концом. Да еще и женат… У тебя не убудет. А мне сегодня одинокую душу согрел.
 - А сестры-то не расскажут? Ольга же знает, куда мы пошли. Да и, наверно, Надька…
 - Да ну-у! …Я тоже про их дела кое-что знаю… У нас круговая порука, – смеясь, произнесла последнюю фразу, сияя отраженным огнем из печи в глазах.
 Он продолжил ласкать ее шелковистые волосы, грудь, бедра, целовал милые ушки, но уже без той жуткой страсти, которая совсем недавно сжигала его изнутри, – тихо, спокойно наслаждался. Юля в ответ также тихо улыбалась, о чем-то думая, видимо, и по ее телу разлилась неслыханная сладость.
 Около печи им стало тепло, даже уютно и как-то немного привычно.
 - Подбрось-ка дров.
 Сергей, освободившись от нее, встал, сходил в спальню, взял на полке свечу, принес ее к печке и зажег фитиль. Одновременно прикурил сигарету, затянулся и долго выдыхал дым. Затем осветил пол, подняв свечу повыше над собой, оглядел его. Увидя несколько поленьев, он собрал их и поднес к печке. Потом поочередно сунул в открытую топку. Те моментально загорелись. Он немного походил по кухне, разминаясь и куря, затем вновь вернулся к печке швырнул туда окурок и выпустил туда же дым. Передал ей в руки свечу.
 - Надо бы еще дровец?! – с сомнением произнес не то, спрашивая, не то предлагая.
 - Сходи во двор, посмотри там, – нехотя ответила Юля, - только обуйся.
 Он присел на стул, стоящий около печи. Взял ботинок в руки и стал щупать его нутро. - Ботинки почти высохли. Потом снял с ног ее шерстяные носки и на босую ногу надел ботинки. Накинул на плечи свою куртку и пошел к входной двери. Вышел на крыльцо, плотно с силой закрыл за собой дверь. При этом щеколда замка недовольно громко звякнула.
 Огляделся. Звезды на небесах светились непривычно ярко, совсем не так как в городе. «Млечный путь» дымным облаком рассекал небесный купол на две части. Пахло зимней свежестью с примесью дыма. Со стороны деревни слабо, слабо тянуло запахом жилья. Почуял, ощутил нужду внизу живота. Сделал несколько шагов от крыльца, чуть опустил вниз передний край штанов и расслабился…
 «Даже и эти штаны-то наверно Юркины? – мимолетно ему подумалось, - …не будет так надолго оставлять свою бабу... Не «намотать бы чего на конец…»? …Теперь-то уж че переживать. Кто ее знает?.. Может быть, она вот так каждый день «скучает» по мужику?.. Но Ольга-то должна знать ее дела... Поди б меня не подставила. …Нет. Нельзя так плохо думать о женщине!» - Сергей тут же забыл о промелькнувших нечаянно мыслях.
 Он зашел в стайку, в кромешной темноте потрогал перегородки, - те стояли крепко. Тронул стены, – обнаружил висящую доску под потолком, пошевелил, рванул ее на себя. Уже на выходе, продолжая ощупывать потолок, у дверей, наткнулся на ножовку. Так с ножовкой и доской в руках вышел из стайки и направился в дом.
 Перед крыльцом, почти на том же месте, где только что стоял сам, чуть не наступил в темноте на присевшую по тому же поводу Юлию. Она предупредила его голосом:
 - Нашел, что-нибудь?
 - Нашел ножовку и доску... - обходя ее, прошипел Сергей, - еще б пару жердин и совсем тепло будет.
 - Посмотри на соседском плетне, – она встала, и двинулась за ним в сторону дома.
 Скоков поставил доску к дому у крыльца, а с ножовкой зашагал к соседскому плетню. Там, потрогал жерди: сначала хотел отпилить одну, но напрягся и оторвал один конец, затем вывернул и второй. Точно также поступил и со второй жердью. Взяв под мышку обе жерди, потопал к двери дома. Занеся их в дом, при помощи Юли, ножовки и перевернутой скамейки в качестве «козла», быстро распилил их на поленья. Доску оставил в резерве – «на всякий случай».
 - Теперь мы до утра не замерзнем – констатировала факт хозяйка дома.
 - Сейчас я снегом руки помою. И вернусь к тебе.
 Он вновь удалился из дома, но ненадолго
 В ту ночь они еще слились в бурном, гибельном упоении страсти. И не один раз…
 Эта молодая пленительная женщина своим божественным видом, притягательностью и необычностью поведения вызывала в нем столько мужской силы, сколько не могла вызывать ни одна женщина до нее. Эта ночь оказалась для него каким-то безумным любовным затмением, дивным мигом небесных упоений, мгновеньем сумасшедшего увлечения сияньем этой молодой деревенской женщины, которую он знал с самого ее рождения, с пеленок.
 Знал-то он ее всегда!..
 Первое пенье петухов по деревне вызвало у Юлии некоторые беспокойство и озабоченность.
 - Тебе не пора домой? - вымолвила она со вздохом, - ты должен уйти по темну. «Сурковка» у всей деревни, как на ладони.
 Она с грустью и глубокой нежностью поглядела в его лицо.
 - Жульен! У нас еще есть час–полтора времени. Уйти успею...
 Их голоса в тишине дома звучали глухо и странно.
 Ему не хотелось никуда уходить и покидать тепло и немыслимые прелести этой молодой женщины, подарившей ему столько неслыханных радостей, сладких минут восторга и изумления, и оглушительных ощущений этой ночью. – У него в голове еще звучали торжественные звуки и колокольный звон от пережитых страстей.
 - Уходи, Сережа, мне надо здесь прибраться и идти домой, пока у матери в доме все спят. …Моя мать рано встает, – настойчиво излилась хозяйка дома.
 У него еще не кончилось восторженно-возбужденное состояние. Он продолжал трогать ее чудное, податливое и приятное тело, и с жадностью целовал и целовал ее голову, лицо, шею. - Ему хотелось пресытиться ей, но пресыщение не наступало, и он знал, почему оно не наступит никогда. - Жульен для него оказалась запретным плодом в хрустальном ларце супружества с двойным замком, который, вдруг нежданно-негаданно открылся перед ним на мгновенье волшебной нынешней ночью, он увидел и ощутил всю дивную прелесть его содержания. Сергей тянул это сказочное время и испытывал дикую, огненную, не знающую границ страсть.
 Этот заветный ларец вот-вот обязательно должен захлопнуться для него навсегда.
 Он понял, наконец, эту безысходность и не стал противиться судьбе.
 Встал с дивана, пересел на стул к печи, где сушилась его одежда, и стал переодеваться. Мельком он бросал взгляды на Юлю, которая суетливо прибирала разбросанную одежду и одевалась сама.
 Когда Скоков оделся и даже похлопал себя по карманам, убеждаясь: на месте ли перчатки, вдруг затих перед прощаньем. Юля тоже оторвалась от дел. В доме наступила ошарашивающая и оглушительная тишина. Пауза щемяще томила. Дрова в печи давно прогорели. Свет излучал только огарок свечи стоявший на голом столе. Увидев в этом свете готовность к уходу Сергея, Юля подошла к нему, откинула рукой свои прелестные волосы назад, взяла его обе руки в свои, прижала к груди и грустно, спокойно, с легким сожалением приятно насмешливым голосом тихонько сказала:
 - Залетный ты мой. До свиданья! - она поцеловала его, - все, иди.
 - Жульен! У меня ноги не идут из этого дома, – прозвучал ответ.
 - Все. Все! Я очень довольна. Не думала и не надеялась, что будет так хорошо.
 - Ты не знаешь, как я доволен. Я выразить словами это удовлетворение не могу.
 - Вот и хорошо. Иди!
 Он обнял ее на прощанье, несколько раз поцеловал, последний раз ощупью прошелся по ее прелестям и решительно отвернувшись, зашагал к входной двери. Дверь за ним закрылась и громко, коротко звякнула щеколдой. – Волшебный ларец захлопнулся. Лицемерная и тягостная комедия прощания закончилась. В его душе осталась упоительная грусть – сладкая, невесомая и тихая.
 Сергей вышел через калитку на улицу и по тракторному следу, спотыкаясь, а где и, скользя с горки, пошел в отчий дом. За эту ночь лед на Говорухе закрепчал…
 «Вот тебе и скука, и тоска. У них тут жизнь бьет ключом. Только звон того ключа не всегда слышен непосвященному. Все происходит в тишине и темноте, как под одеялом. Другие времена – другие песни, – идя, подтрунивал над собой и жителями родной деревни, - «Ой! Хорошо-то как, Маша-а! – Да не Маша я вовсе. – Не Маша разве? Но все равно хорошо-о!» – он вспомнил анекдот и улыбнулся себе под нос. – Чего ж она все Юрой меня кликала-то? Ну, первый раз – понятно, – от избытка страсти. Дак она ж и потом… Показывала мне свою душевную верность мужу? Демонстрировала мне то, что она это делала со мной якобы от безысходности, по нужде, по зову Природы, так сказать? что она еще не так низко пала?.. Называла меня именем законного мужа специально, чтоб не привыкнуть к другим именам и не назвать его чужим именем в минуты страсти? - Ух, и хитрый народец эти бабы!.. О чем говорит ее поступок? – О простоте отношений между людьми в деревне? Она просто и прямо попросила старого знакомого, а я не отказал. Да и не мог отказать. Я ее сам хотел до жути. …А в городе? Если пристально присмотреться? …То же самое..! Из-за множества незнакомых людей – эти отношения не так бросаются в глаза…».
 По дороге к родительскому дому он испытывал ощущение гордой радости и одновременно почувствовал зарождение глубокого отчаяния и безумной тоски в своей душе.
 Стараясь не шуметь, он вошел в дом, передвигаясь на цырлах, снял верхнюю одежду и прилег на диван, не раздеваясь. Тотчас отец включил в кухне свет и закряхтел у печи.
 - Сергей, ты, где был-то? – негромко спросил отец.
 - На Дне рождения! – сквозь сон шепотом ответил тот и провалился в сон.
 Когда он проснулся, - часы показывали полдень. Во всем его теле еще разливались приятные воспоминания ночи. Да и запах Юлии все еще окружал его, до тех пор, пока он не умылся.
 За столом мать ненавязчиво спросила:
 - Ты где это всю ночь шлялся?
 - Ольгу Вострецову встретил. У Мармурихи вчера был День рождения!..
 - Напилси поди?
 - Не очень! – нехотя ответил сын.
 - Помоги отцу дрова дорубить! – со двора слышались глухие удары топора.
 - Помогу, немного. Я хочу сегодня уехать дневным автобусом.
 Разрубив несколько мерзлых чурок, Сергей засобирался идти на автобусную остановку. Повесил на плечо тяжелую сумку с посылками. Мать с отцом пошли провожать сына в дальний путь. На ходу он слушал их наказы, что-то отвечал, но мысли его блуждали вокруг Жульен.
 Когда подошли к остановке автобуса, там уже собралось много народа. Среди собравшихся, видимо, оказались и провожающие. В числе провожающих находилась и Юля Широкова. Выглядела она опять потрясающе: на веселом улыбчивом личике румянец от морозца, в шубке, под которой угадывалась и манила его ее греховная стать, в шапке, прикрывавшей ее чудесные волосы, в сапожках, подчеркивающих стройность ее ног. – Она провожала младшую сестру Надежду с мужем. Из невольно подслушанных им разговоров, Сергей узнал, что те жили в соседнем райцентре, что на пути автобуса.
 Встретившись с Юлей взглядом, Скоков внешне холодно поздоровался с ней, - она ответила тем же. Им явно мешали окружавшие их люди. Встреча была такова, будто встретились односельчане - просто давно знакомые люди и никак не связанные между собой; будто не существовало между ними такой вместе проведенной волшебной бурной ночи с взаимными ласками и любовными страстями; будто события, случившиеся прошедшей ночью, произошли не с ними, а с какими-то неопределенными людьми, хотя они оба знали до мельчайших деталей, до вздоха, до взгляда все те события; будто то была великая тайна и ее нельзя никому выдавать, ни при каких условиях.
 Холодно здороваясь, они оба как бы клялись друг другу о сохранении нестерпимо сладкой тайны и уж, несомненно, в будущем с ними ничего подобного не произойдет.
 Уже сидя в автобусе, Скоков, вдруг опять невероятно живо ощутил в своих руках, именно, в руках, бьющееся в любовных нетерпеливых вздрагиваниях ее тело, мимолетно почувствовал ее запах, вкус ее губ. Он, не веря ощущениям, даже перевел взгляд с вида за окном на свои руки, но они были пусты. Его неожиданно охватила всепоглощающая, томительная и дикая душевная пустота. Он осознал дорогую ему до боли утрату. Похмелье после праздника наступило.
 Зачем этот автобус? зачем эти люди вокруг него? куда он едет и зачем? если его сердце оказалось сражено (разве он мог когда-нибудь такое предположить!?) притягательной силой той сопливой с разбитыми коленками, чумазой девчонки, которая в давние времена жила с ним по соседству! Ему в этот момент захотелось крикнуть на весь свет: - «Но ведь она была! была! была в моих руках!..»
 Но вряд ли от такого крика ему б стало легче.
 Сергей знал точно: прошедшую ночь он не забудет никогда.
 ------------------------