(На фото - Валя из Херсона слева и я - справа. 1972г)
Заканчивался мой первый студенческий год. Для нас – пяти девчонок, снимающих частную квартиру у строгой бывшей учительницы, это было окончанием нашей несвободы. Мы жили в одном дворе с хозяйкой Лизаветой в пристройке, которую зимой не отапливали (чтобы не угорел никто), воду не разливали и не грели (чтобы дом не отсырел), еду не варили и чай не кипятили (чтобы дом не сгорел). Если к этому добавить, что у калитки было запрещено останавливаться кому-то из парней под угрозой вылета из квартиры, обязательное возвращение домой не позже 10-ти час вечера, то мы все дождаться не могли, когда же достроят наше новое общежитие.
Существующая студенческая общага находилась в маленьком неприспособленном здании, в комнатах жили по 15-20 человек. Но бывая в той общаге, мы с подругами даже немного завидовали определенной свободе студентов, хотя и там тоже были свои правила с внезапным шмоном после отбоя - все ли пришли ночевать и нет ли спрятанных электроплиток в шкафах.
Итак, стоял теплый кубанский май. На установочную сессию приехали заочники, и наша экономная хозяйка поселила в одном с нами домике молодого мужчину лет 35-ти. Наши с ним комнаты разделял крошечный коридорчик, в котором умещалось ведро воды на лавочке и наша обувь. Новый квартирант был старше почти в два раза, поэтому нам неудобно было называть его по имени, как он представился, и мы за глаза звали его по фамилии – Морозов. Хозяйка очень заискивала перед постояльцем, т.к он платил ей хорошо, и Морозов чувствовал себя по-хозяйски.
Он обстоятельно просматривал вывешенное для сушки наше плохо выстиранное белье в холодной воде под краном на улице под окрики скупой хозяйки, чтобы не лили много воды, и критиковал нас за это. Морозов мог сказать, что наши волосы плохо промыты холодной водой, хотя это было неправдой, что платья плохо отглажены и т.д.
Мы терпели и считали дни до его отъезда уже через два дня после его появления. Рыжеволосая веснушчатая Анечка, которая вся состояла из комплексов и краснела от нечаянного взгляда парней в столовой или в библиотеке, страдала больше всех.
Как-то утром мы проснулись от проклятий Морозова, который сначала бушевал в коридоре, а потом привел тетку Лизавету для расправы. Оказалось, что кто-то залил его башмаки водой до самых краев. Мы дружно вспоминали, кто последний в темноте во дворе набирал ведро воды, кто с кем нечаянно столкнулся в коридоре, и, видимо, также нечаянно разлил воду так неудачно. Все было шито белыми нитками, но «не пойман – не вор».
Война была объявлена, но Морозов еще не догадывался, кто же его противник. Он с предосторожностями, чтобы не увидели девчонки, позвал меня в свою каморку с просьбой пошептаться. «Шепот» заключался в том, чтобы выяснить, кто может иметь к нему какие-то претензии и почему. Я честно выложила ему наше неудовольствие тем, что он лезет не в свои дела, на что он откровенно обиделся. Морозов приводил в пример свою аккуратную жену, его посильный вклад в наведении домашнего порядка и убеждал меня в том, что им движут лучшие чувства в формировании нас – будущих хозяек.
К консенсусу мы не пришли, и квартирант пытался потом «расколоть» других подружек, но на другое утро снова получил полные ботинки воды с кнопками внутри.
Мы не спрашивали друг друга, кто из нас такой мстительный, но догадывались, что это наша тихоня Анечка всему виной. Каждое утро или поздний вечер, когда он возвращался с прогулок, Морозова ждал очередной сюрприз в виде рассыпанной земли у порога или кучи рваных бумаг, налитой воды через порог закрытой комнатушки.
Вскоре теплым вечером я вымыла голову во дворе под краном, выключила свет на улице и не успела войти в в комнату, как в калитку застучали. Пока мы жили одни, калитка запиралась в 10 вечера и открывать ее можно было только хозяйке Лизавете. С появлением Морозова калитка была открыта до его прихода – часто после полуночи.
Время было не позднее – около 9 часов вечера, поэтому я пошла открывать кем-то закрытую калитку, как увидела, что в нашей комнате погас свет. Странно, что Морозов пришел так рано, поэтому я буркнула, что больше открывать ему не стану – пусть хоть через забор лезет потом. Я зашла в свою комнату и спросила, почему такой ранний отбой, и девчонки шепотом рассказали, что Аня в этот вечер пошла ва-банк и влила в замочную скважину соседу клей БФ, который должен был засохнуть к полуночи, и Морозову ничего бы не оставалось делать, как спать на улице. Бестолковая Анечка не рассчитывала, что ее противнику понадобится что-то срочно взять дома раньше обычного, да и не смирился бы он с залитой наглухо замочной скважиной.
Лампочка в коридоре оказалась выкручена не без стараний Анечки, поэтому Морозов, когда не мог наощупь вставить ключ в скважину, выпачкался в чем-то липком, вытащил спички и поднес пламя к двери. Клей БФ вспыхнул и догадливый мужчина со страха вылил все ведро воды на свою дверь, не озаботившись о стоявших рядом наших туфлях.
Через пять минут в нашу дверь тарабанила Лизавета, крича дурным голосом, что повыгоняет нас к чертовой матери за все наши прегрешения. Девчонки трусливо попросили меня отдуваться за всех, сославшись на то, что они давно уже спят, а меня-то Морозов уже видел. Я вышла в коридор и промямлила, что, мол, девицы устамши после трудов великих и почивать изволят, а я на все вопросы ответить не могу. Сама я ничего плохого не делала, ничего больше не знаю и нового не скажу. Хозяйка дала мне на сборы несколько часов до утра, а потом чтобы духу моего у нее не было. Я вспомнила было о каких-то правах, но получила страшным аргументом по голове – жалобой начальству, что в новое общежитие меня селить будет нельзя за неуживчивость – и замолчала.
Утром хозяйка подняла нас всех, хорошо поставленным голосом по-левитански зачитала мне приговор убираться немедленно, но смилостивилась, что я уйду после занятий. А идти-то некуда!!
Все перемены между занятиями наша дружная группа искала варианты моего спасения. Для всех было ясно, что найти свободную квартиру за месяц до окончания учебы совсем нереально, хотя бы из-за того, что хорошего человека среди учебного года никто не выгонит, а плохой – кому он нужен?
Валя из Херсона предложила спать валетом на ее односпальной кровати в общаге, если только на время обхода комнат комендантом я буду прятаться в шкафу. Хоть в шкафу, хоть в столе – а куда деваться?
С последнего занятия полгруппы девчонок пошли со мной, чтобы помочь с вещами. Лизавета была уже начеку. Мои вещи ею были уложены в чемодан, матрас свернут и завязан, металлическая кровать уже отсутствовала – рассчитывать на снисхождение было нечего, да я особенно и не обольщалась.
Моя мама была довольна найденной квартирой, потому что хозяйка была строгой и обещала, что будет держать нас в ежовых рукавицах. Нам, домашним неизбалованным девочкам, все требования Лизаветы были не в тягость, только лишь отсутствие бытовых удобств немного напрягало.
Хозяйка в очередной раз пристыдила меня, спросив, как моя мама воспримет такое безобразное поведение своей дочери, и я впервые с ужасом подумала, КАК я объясню своей маме, ПОЧЕМУ меня выгоняют с позором с хорошей квартиры.
Девчонки потом меня убедили ничего не говорить маме, взяли узелки, чемодан, матрас, и мы похоронной процессией поползли к общаге. Наш скорбный путь пролегал мимо главного корпуса, где шли занятия.
На третьем этаже у окна сидела Люба - одна из девушек, с которой мы жили у Лизаветы. Она вытаращила на нас глаза и, забыв, что сидит на уроке, прокричала в окно:
«Танька, тебя что – эта сука все же выгнала? И куда ты теперь?» Мы наперебой стали орать, куда направляемся, пока не поняли, что информация оказалась интересной всем сидящим у раскрытых окон в своих аудиториях. Вдруг Люба исчезла, и в соседнем окне появилось злобное лицо преподавателя, который оторопело посмотрел на наш цыганский табор и заржал.
Я представила, как мы выглядим – десяток девчонок, тянущих скромный скарб и огромный полосатый матрас, орущих под окнами аудиторий - потом поняла, что Люба своим криком в полной тишине напугала своих однокурсниц и преподавателя, и стала смеяться. Это был нервный смех, по-видимому, потому что я не могла остановиться минут десять, пока мы не пришли в общежитие. В здании не было вахтера, потому что там проживало немногим более ста человек, и мы беспрепятственно прошли в комнату.
Двадцать девчонок из разных групп и курсов приняли меня в свой круг без реплик недовольства – с каждым могло такое случиться, ведь не станешь же выдавать товарища из-за собственного благополучия. Ни у кого не было тени сомнения, что я поступила правильно, а о виновнице инцидента я сказала, что не знаю, кто это.
Целый месяц я жила как подпольщица или разведчица - пряталась в шкафу , и однажды просто случайно не была разоблачена. Комендантша зашла в комнату около полуночи и почувствовала запах яичницы, что значило – в комнате есть электроплитка, т.е возможен потенциальный пожар. Крутая по характеру женщина стала обыскивать столы, кровати, открыла один шкаф, второй... В третьем шкафу за платьями спряталась я, и кто-то из девушек сказал, что ее плитка спрятана под табуреткой, раскрыв надежный тайник и отдав драгоценную плитку, чтобы спасти меня.
Сессия подошла к концу. Мы собрались отметить вечером наш отъезд, для чего решили купить 3-х литровую банку кваса. Я стояла в очереди за квасом, ко мне подошла моя бывшая хозяйка Лизавета и смущенно сказала: «Таня, извинись за меня перед своей мамой за то, что я тебя выгнала с квартиры. Мне сегодня Анечка сказала, что это она была во всем виновата, а не ты.» Я ответила, что моя мама ничего не знает, и не стала спрашивать, почему бы ей не извиниться еще и передо мной за совершенную ошибку.
Анечка училась в другой группе, поэтому благополучно избегала меня весь этот месяц и уже на следующий год при встрече просто кивала мне как случайной знакомой, но извиниться тоже не догадалась.
С Валей из Херсона мы потом жили в одной комнате в новом общежитии. После получения диплома она взяла распределение на Урал, где живет сейчас и хранит в картонных коробках все мои письма, которые я написала ей за последние 35 лет.
Пару лет назад я выслала Вале к 8 марта немного денег в подарок. Вскоре Валя написала, что деньги получила на другой день после пожара - обгорел дом - и купила кирпич для реставрации углов дома. В конце письма Валя добавила:"Ты помни, что теперь у тебя есть свой собственный угол в моем доме."
2006г