8.
VII
08:00 – 14:00
Разве можно “прощаться”? Кто? Кто придумал это слово? Никогда! Никогда!
– Те, кто уже попрощался, – отходите, не задерживайте… дайте дорогу другим. Осво-бодите проход! Выходите, я имею ввиду, те, кто уже попрощался, – через Южные ворота, чтобы… чтобы… не создавать… дать дорогу тем, кто ещё не… другим. Пожалуйста, не!.. Все проходят!.. под-ходят… Целуем только Евангелие, и Крест, дорогие мои… в знак верности Христу и Евангелию Его и… и! выходят – на улицу! Где продолжится… продолжится… (Прощание.) с… отцом Георгием… Я прошу вас, пожалуйста!
– Как на Пасху! Столько народу!
– А у нас всегда так много. Что вы хотите, – приход в тысячи и тысячи человек. На Пасху – три Литургии – в несколько тысяч – каждая…
– Да, но так не было никогда… Говорят, только, – на похоронах отца Александра, Ме-ня. И – войти не смогла: столько народу! Хотя здесь (Мы стояли у Северных врат, у открытой двери прямо: там и свежо! И – воздух! воздух!) слышно лучше: громкоговоритель!.. трансляция прямая!.. на улицу прямо!.. а на улице ещё сколько!.. тысячи и тысячи!.. Здесь даже лучше слышно… Там – воздуха нет – совсем! Дышать! Дышать невозможно: свечи ещё горят так прямо… На Пасху как! ``Воскресе`` поют. И – напротив – тоже – стоят… На парапетах, балюстрадах, бордюрах. Не подойти. Не войти. Не…
Георгия не было видно. Мы стояли на всём, чём можно. Прощаться было нельзя. По тому, что, – вообще, – прощаться было нельзя. И – ни с кем. В твоей жизни. И – ни с кем. И в моей жизни. И – ни с чем. В твоей жизни. И – ни с чем. В моей жизни. Прощаться нельзя, нет. Никогда. Никогда. Прощаться нельзя! Нет. Нет. Нет. Прощаться…
Священник должен лежать у Церкви. При Церкви. Где Служил. Литургию. Распятия и – Воскресения. Литургию. Божественную. Зачем его увозят? Георгия… нашего. Как ему не хоте-лось… Георгию: Художник должен лежать у своих Полотен, Поэт – у своих Стихов, а Георгий – при Церкви, где служил. Богу. И людям. В земле. У Церкви. При Церкви. Где служил. Где и служил. Как…
– Центр Москвы… знаешь… трудно сейчас… запрещено… Гениева добилась – на Пятницком, где и семья хотела. Земля всё-таки: центр… Знаешь, у них как всё: “нельзя всё… всё нель-зя…” Давно уже нельзя. Центр Москвы. Земля всё-таки… (Дорогая, наверное…) Я не знаю, почему… если честно, не знаю, знаю только, что нельзя, хотя…
– Да, почему же? “нельзя” всё..? всё “нельзя”..?
– Откуда я знаю; ты меня спрашиваешь?
Прошли мимо многие известные… те, кого мы часто видим по… и слышим… по…
Илона… Директор Венгерского культурного центра. Остановилась. Напротив меня: год назад мы делали выставку вместе, там, у неё… Всё поняли… Взглянули друг другу в глаза. И в этот последний год своей жизни Георгий много сделал для того, чтобы ценнейшая коллекция старо- венгерского религиозного искусства вернулась назад на свою родину в… Венгрию. Выступал часто…
И Георгий наш часто был “там ”, в СМИ: он любил общаться… общение… Это его. Главное. Как у отца Александра Меня. «Он был предельно коммуникабельным; с детства. Это – его», – Павел Мень – о своём брате, отце Александре Мене. Это его – люди! Это я о Георгии. Он любил их. Нас. Как мог… Как мог… Он общался как мог: через все доступные и не доступные средства: лично! письмами! статьями! интервью! лекциями! книгами! через экран! радио! выступлениями! телефон! компьютер! почта! передавал записки! подарки! приветы! взглядом! мистически! молитвой! без слов… и – без всякой возможности – общался – Господом! Просил Пречистую! «Надо всегда просить Пречистую! Если нет никакой возможности!» – говорил… Он шёл, бежал, ехал, летел…
– Если бы я был Патриархом! – летал бы на вертолёте! – сказал как-то однажды, когда я его вёз, и мы стояли в пробке (неизбежно: центр Москвы). «Романтик (!): “Патриархом”… “На вертолёте”…» – внутренне улыбнулся/смеялся я. Он боялся не успеть. Не успеть всего. Кричал на нас в голос: «А что я могу бросить?» Обводил нас сверкающим взором. Становилось страшно, жутко: сейчас начнётся!.. (Мы ведь не только любили его, но и боялись – гнева…) «Газету? Приход? Радио? Студентов? Детей? Что? Вас? Кого? Их? Брошу?» – продолжал… Стыдно было: за наш эгоизм. За свой эгоизм. Мы хотели: “как лучше…”, “чтоб лучше…” ему… Георгию. Мы опускали глаза. Молча-ли. Стыдно было. Стыдно. Никто из нас даже не пытался/рисковал вступать в… не поднимая глаз! стояли! пока… как-то само… Да и он пылал!.. весь! Не быстро успокаиваясь… на нас…
Прощаться надо медленно. Не быстро. Мы шли к Георгию. Только. Те, кто не… А его уже вынесли. На улицу, поставили перед Церковью. Так всегда бывает в нашем Храме (на Пасху!): Крестный Ход уже обошёл вокруг, а мы (те, кто вечно в конце) ещё и не… Поэтапно надо прощаться – не сразу! нет! не… Теперь! – на улице!..
Последний его Крестный Ход… С нами… Вокруг… Вынос…
Так всегда… Как всегда… Мы… ещё не… Только шли… Толь… А… Где же?
Усыпанное ложе! Цветами… Пустое! Пустое!
Воскресе будто. Воскрес (?)
Весь путь его – крестный, последний – усыпан цветами, слезами.
От… и – до…
От… и – до…
От… и – до – земли, могилы!
Ложе – в цветах! Опустевшее! В Церкви! Мы стояли! и смотрели: где он? что с ним? унесли? куда дели вы любимое тело… Так, наверное, чувствовали искавшие Воскресшее Тело Спаси-теля женщины, пришедшие к отваленному камню гроба-могилы! Умаслить Тело. Спасителя. Своего. С благовониями и... Ужас! Ужас они испытывали! Испытали! Ужас! От! – … От того, что Его нет, там нет, нет там, где Он должен быть. Георгий…
Георгий был с нами. Всю ночь и этот день. Молился и утешал нас и плакал. С каж-дым. С каждой. О нас же. И утешал: клал руки – возлагал надежды/упования… За каждого, на каждо-го. За каждую, на каждую. Это чувствовалось – утешал. Впервые и последний раз – он телесно – сре-ди нас, с другой стороны амвона: … И читал Евангелие… С каждым… С каждой… Он жил Им… И любил… Он обнимал нас. И рыдал – о расставании. Все чувствовали – рыдает Георгий о нас… о… о расставании… о каждом из… о… с нами… о… с нами… Это – чувствовали. Все. В…
«Христос Воскресе!» – грянуло за окном. Разбудив нас, “спавших”, “спавших”, нас. Мы очнулись. Будто. Наводя свои объективы своих фотоаппаратов на… на… ложе… ложе… А его уже здесь и нет: он воскрес! будто! Мы бросились к окну: увезут? так и не попрощались? успеем? без нас? Георгий? что уже? машина? грузят? Мы защёлкали через окно: удастся ли подойти? Дождутся ли? Дадут? «Христос Воскресе Из Мёртвых // Смертью Смерть Поправ // И Сущим Во Гробех // Жи-вот Даровав // Христос Воскресе Из Мёртвых // Смертью Смерть Поправ // И Сущим Во Гробех // Живот Даровав // Христос Воскресе Из Мёртвых // Смертью Смерть Поправ // И Сущим Во Гробех // Живот Даровав».
«Что ж вы плачете? родные мои – радоваться надо! радоваться! Для кого “умер” отец Георгий? Для вас он умер? Это для вас он умер? Так, какие же мы христиане после этого? Ведь мы же знаем: смерти нет! она побеждена! Так, чего же вы?.. Радоваться надо! Радоваться надо!
Сколько священников пришло! И, – я не знаю, там, – не по звонку благочинного (ка-кого-нибудь), а по зову сердца! Ну, что это: “усоп”, “умер”? Это Георгий – “усоп”? Это Георгий “умер”? Да, он, родные мои, живее, чем мы с вами, родные мои…
Ну, что это: “усоп”? Ну, что это: “закончился земной путь”? И, что это, мы говорим: “умер”? “закончился”? Это, – для кого он закончился? Это для вас он закончился? Это для Георгия он закончился? Да, он только начинается…
Родные мои, ну, я не знаю! Радоваться! Радоваться надо. Ну, я не знаю… Что вы пла-чете? Он воскрес! Воскрес! И, я уверен, – ему сейчас гораздо лучше, чем, когда…
Родные мои, из всех ста тридцати пяти наград Русской Православной Церкви не на-шлось ни одной, даже самой маленькой, для отца Георгия, для священника Георгия Чистякова. Это лишний говорит о том, что его награда – на Небесах, родные мои. Его награда – на Небесах, родные мои, ждёт его. Родные мои, что же вы плачете, – это вы прощаетесь с отцом Георгием? Это он с вами прощается? Да, – родные мои, мы ему здесь жить спокойно не давали. Думаю, – и там не дадим…»
Все засмеялись. Заулыбались, переглядывая…
Действительно!..
Лапшин. Отец Владимир…
Страшные они – люди. Мы – люди! – страшные! Действительно!.. Это за них (За нас!) – Умер Христос. Это они кричали (Это мы кричали!): «Осанна! Осанна!» и «Слава в Вышних Богу!» Это они кричали (Это мы кричали!) неделю спустя: «Распни! Распни!» и «Кровь Его на детях на-ших!» Страшно. Вечность, как миг – пронзает Историю. Историю Человечества. И – нашу личную! – историю, как Вселенскую! Масштабную! Это о них молился Спаситель: «Отче, прости им, ибо не ве-дают, что творят». На Кресте. (Это о нас молился Спаситель.) Издыхая. Издыхая. На… Кресте… Кре-сте Голгофы. Это такими их Любил Христос. (Нас.) Это такими любил их Георгий. (Нас.) Наш. Эта за нас, таких(!), Умер Спаситель. Это за нас, таких(!), умер Георгий. Это о нас, таких(!) Он молился. Это о нас, таких(!) он молился. Христос. Георгий.
«И ни один Иерарх Русской Православной Церкви не приехал, не пришёл, не нашёл такой возможности, не счёл нужным даже, возможным… Спасибо Владыке Тадеушу. Кондрусевичу. Спасибо, Владыка Тадеуш».
Мы обернулись. Владыка Кондрусевич стоял поодаль, у парапета, с монахинями и священниками. Католичес…
По странному “закону” христиане других (“иных” – такое ``георгиево`` СЛОВО! Он так его любил! употреблял! Филолог!..) Конфессий, Деноминаций, Церквей не могут стоять рядом с... молится вместе с нами о… о!.. о!.. у гроба даже!.. Причащаться… Даров Господних!.. Христовых Та-инств!.. С нами вместе!.. О!.. О!.. Эта жизнь! На это работал! работал! работал! работал! он, Георгий! Георгий! [Чтобы не было этого больше никогда! никогда! никогда! больше… больше… больше… вражды! разделений!] – такое его это СЛОВО: “работать!”. «А, вокруг, – так много р-р-р-а-а-а-б-б-б-о-о-о-т-т-т-ы-ы-ы», – говорил но, вспыхивая будто. Как режиссёр великий, дирижёр великий. За-молкая мгновенно, обводя глазами нас. И он оставлял жест: вскинутую вверх руку! с раскрытыми, распахнутыми в Небо пальцами! [Музыканта и Художника: будто гранату какую схватил, чеку с неё сорвал… и – … Или ухватил, выхватил – вдруг! вдруг! вдруг! – самый! самый! самый! смысл! смысл! смысл! жизни, жизни, жизни. И!.. И!.. И!..])
«Есть только Церковь Христова!» – вскликнул Георгий однажды, когда я (в чисто бы-товом смысле) употребил/сказал слово “католический” (без всякого умысла, конечно: мы говорили [практически] о Иконе Святого Франциска, из Алтаря больничного Храма Покрова Пресвятой Бого-родицы – я не ожидал такой реакции). «Есть только Церковь Христова!» – восклицал Георгий… уже и после лекций… (отвечая на пришедшие ему обильно записки).
«Церковь – Едина, – Христова! – мне некуда из Неё переходить», – отвечал Мень, отец Александр (на записки, приходившие к нему в таком множестве после его лекций). «Церковь, в Которой я служу… Русская Православная… Она для меня и есть – Христова. Так что…»
Мы хлопали Владыке Кондрусевичу…
Владыка Тадеуш (Кондрусевич) поклонился… С ним поклонились и те, кто стоял ря-дом: монахини, священники, пасторы, миряне. Все христиане… И – не христиане… Верующие и не… Пришедшие ко Христу. (“К Нему”, – как голосил часто Георгий, да так, что бронзовая лошадь, по-моему, похрапывала, вздрагивая с перепугу под бронзовым Юрием Долгоруким на площади перед мэрией, где мы и расположились. Я имею ввиду, наш Храм. “Косьмы”. ``Космы и Дамиана в Шуби-не``. И, вообще… Рядом с закрывшимся (и правильно) “Арагви”, рестораном: Столешников 2. Моск-ва, самый центр. Нашей страны. И…) Мы, пришедшие ко Христу. И – к Георгию. Благодаря ему, Ге-оргию, пришедшие ко Христу. И – идущие ещё только ко Христу, благодаря Георгию. Георгия бла-годаря, идущие! Идущие пока, только пока. Ко Христу. Но, – пришедшие к Георгию. К нему. Ве-рующие и не верующие, христиане и не христиане. Но, пришедшие к… В этот день. Великий день Скорби. Весь мир представленный… облачениями! языками! лицами! Те, кто плакали вдали. От нас, от гроба. Те, кто пришёл. Сегодня. В этот скорбный день. Счёл своим долгом, нашёл в себе силы и возможность, кто… для кого… Эта потёря! Эта утрата! – жуткая! существенная! личная! семейная! общественная! катастрофическая! кафолическая! Не!.. Не!.. Не!.. – восполнимая…
Попы, присланные по “разнорядке”, заместитель благочинного по… чему-то там, ко-торому и было поручено… (Да! как можно было, чтобы не отец Александр – Настоятель [``Дорогой отец Настоятель наш``, – как говорил Георгий.] – служил в этот день?) Которые, называли всё Геор-гия “Григорием”, зевая всё, поглядывали по сторонам равнодушными лицами… Растворились… По-звали “обедать” их что ли? Правильно…
Опять “свирепствовали”: перед Причастием не допускали… спрашивали… всё чего-то. Сейчас ногти, платки, цвет юбок и… “котлеты”, кто ел три дня назад, будут проверять…
– Опять не допускали. Будто это само всё не очищение по себе – такие дни! В такой день! Да что они! Не видят что ли! Жестокие! Равнодушные! Что они! Пуза свои вперёд повыставля-ли только и… И опять кричали на людей, что они сели… Им же тяжело: пожилые женщины… При-шли… Стояли… Сели только. Присели только. Столько народу. Ну, нельзя же так, ох! Я пошла к Владимиру: он не спрашивал. Народ не допускали…
– Да, отец Александр предупреждал…
– Что ж ты мне не сказал?
– ……
– К Батову можно было ещё идти; но там народу столько! у него! Я Витю видела! – нашего отца Виктора. Можно было и к нему, но, я… уже… Я видела сама: отправляли… спрашива-ли… переспрашивали. Не допускали! Не допускали! Опять! Опять! В такой день! В святой день! Опять!.. Началось это! Что мы делать будем? Без Георгия…
– ``Выводят`` меневскую ``линию``. Хотят совсем…
– Ох! Съедят они нас. Съедят.
– Ничего: ``Свет во тьме Светит // И тьма не объяла Его``: ни они нас… ни мы их… ничего! ничего! как-то… ни мы, ни они – никто никого: так и будем!
Мы…
Мы долго хлопали… Ему – Владыке Кондрусевичу и. Ему и… Всем, кто пришёл, не-смотря на существующие и не существующие всяческие запреты и рекомендации, так называемые, “запрещающие и не рекомендующие” то-то и то-то или то-то и то-то в отношении “братских” Церк-вей или “братских” Конфессий или “братских” Деноминаций...
Подойти “хватило всем”. И постоять ещё… И. Уже начали отвлекаться, чего-то обсу-ждать другое, смеяться (всегда есть, что обсуждать, над чем смеяться).
– Ну, родные мои, кто не подошёл – давайте: автобусы уже ждут. Мы должны… – то-ропил Лапшин (отец Владимир. «Стоял со скорбным лицом, убитый совсем, не понимая ничего… смотря на… Георгия… Георгия закрытого», – сказала мне… ). – На кладбище должны быть в… уже… Когда? И он смотрел на часы… – отец Александр?? Во сколько??
Отец Владимир делово: «Пора». (Я уже расслышал плохо.) Обводя вокруг и… опуская глаза… (Держа широко раскрытыми руками гроб.)
Убрали цветы. Белое… И только… Евангелие… Как Итог Жизни… Поверх… Поверх всего! Поверх жизни всей – Евангелие. (“)Серебро Господа моего(”) /Гребенщиков/. Старинное, се-ребряное… Целуем… Целуем… «Только Евангелие», – напоминают нам. Тишина. Тишина. Несколь-ко минут тишины. Обнимаем. Ложимся. Прикладываемся. Последние “щелчки” затвора фотоаппара-та… фотоаппаратов. Георгий так любил тишину! В центре Москвы… 13:45.
Всё!
Откуда-то появляются “крепкие мальчики” в чёрных костюмах, действительно, креп-кие… Откуда они? В “траурных” “облачениях”. – Чёрных, гладко сидящих костюмах. Наверное, так и должно быть?
– Хорошо, правда? Достойно, правда? Как это всё теперь… Я и не думала…
– Да, были бы деньги…
Откуда-то вырастает автомобиль. (Это его слово, Георгия – “вырастать!”, “вырас-тать из себя”, “вырастать из своих грехов”. – Так – часто он нам говорил – на исповеди, на пропо-веди.) Но, этот автомобиль – вырос как-то иначе. (Тоже его слово: как-то иначе!.. как-то иначе!..) Автомобиль-автобус – специальный; закрытый. Чёрный Мерседес. Всё происходит быстро.
Священники берут… Подхватывают ещё… И
– Саша (?)… Володя (?)… – подзывает Владимир.
Мы стоим уже перед закрытыми дверями. В широких чёрно-тонированных стёклах отражаемся мы… батюшки. Народ. Стоящий. Молчащий. Щёлкают аппараты. Что – ещё? Это мы – в стёклах. Мы. – Чёрные… Лишь золото крестов на… на… И на Храме нашем. Случайные удары коло-кола. Как подходят они сюда. Ложатся ударами по/в сердце/душу. Сзади ждут уже “загруженные”, заранее подготовленные, подогнанные автобусы. – Гигантские прям! Как на “tour” какой-то! Других не было. Наверное. Нет, всё очень достойно! действительно! Мест нет! (как и всегда) де… й… ст… ви… те… ль… но…
Действительно!..
Бегут за машиной. Идут за машиной. Догоняют. На Тверской встали: пробка – как всегда!.. Трогаются: спринтеры!.. спринтеры!.. Бегут за гробом-машиной… (чёрной!-чёрной!) Не стесняются… Ничего… Женщины… Пожилые… В возрасте… Крестят! Машут! Целуют! Платки… Слёзы…
Стояло. Во мне… Последний вздох Настоятеля. Его проповедь. На отпевании Георгия нашего. Нашего Георгия… Ему-то, наверное… Ему-то… С нами тут… оставаться и мучаться! С на-ми!
«Смерть, при всей своей ужасающей трагичности, – как последний удар резца скульп-тора-творца, – завершает творение». Я ахнул: никогда отец Борисов так образно и проникновенно не говорил. Может, оттого, что я художник… «И творение остаётся прекрасным – отец Георгий. Такая смерть!.. такой финал! Такой итог! Столько душ – спасённых – пришедших ко Господу! к Богу! ко Христу! в Церковь! Благодаря нашему дорогому отцу Георгию!.. Тысячи людей! Тысячи людей! При-шедших!.. Сколько накормленных… утешенных… излеченных… вымоленных… обращённых… – спасённых! спасённых! спасённых!..»
Голубые глаза его!.. В которых – Небо! Поднятые ко Христу – из глубины нашего Храма, из глубин наших сердец… И… голос его дрожал! Как никогда! и.
«Не уходите из Церкви… Не надо… Хотя отца Георгия… отец Георгий… Надо благо-дарить… Мы благодарны, что Господь послал нам такого яркого человека, друга, проповедника, учё-ного, пастыря, такого горящего верой… Пылающего и… отдающего всего себя нам, таким… От-дающего всего себя Господу! Людям! Церкви! Даровал на нашем пути – такого человека… такой культуры… такой эрудиции… такой огненной веры… такого открытого и горящего добром! и мо-литвой! сердца!
Многие учебные заведения, многие научные учреждения, не только нашей страны, но и за рубежом, мечтали, хотели бы видеть отца Георгия своими сотрудником, но он выбрал Церковь. Церковь. И употребил все свои необыкновенные, чудесные и такие блистательные, богатые и щедрые дарования во Имя Иисусово, во благо проповеди Христа! и Евангелия Его! И – вот итог! Такой обильный, такой щедрый, такой яркий… Мы – приобретаем!..» – голос дрожал!..
«Мы приобретаем на Небе, где мы обязательно встретимся с отцом Георгием, нового молитвенника, нового заступника! Святые – верные Христу! Отец Георгий не оставит нас, и мы мо-жем уже сегодня возглашать: Господи! Отче! Отец Георгий! Моли Бога о нас!»