Фантастическая повесть
Фрагмент
«Летящая звезда Барнарда»… является одной из наших ближайших соседей. Расстояние до нее 1,8 парсека…, находится в созвездии Знаменосца и отличается самым большим собственным движением среди всех известных звезд. Многолетние наблюдения привели к открытию у этой звезды невидимого спутника. Скорее всего, это большая планета… движется по резко эллиптической орбите…»
/И. С. Шкловский. Вселенная, жизнь, разум/.
Вздрогнули и зашевелились много лет молчавшие антенны, направленные на созвездие Змееносца, загудели двигатели коррекции, направляя их параболические зеркала в темные глубины космоса в стремлении уловить долгожданный сигнал. Пройдя обработку, отфильтрованный и усиленный сигнал пошел дальше, на Землю.
Из сообщения Всемирного Совета:
«Многие годы всех волновала судьба пропавшей экспедиции, направленной к звезде Барнарда. Полученные ментограммы открыли завесу тайны над этой экспедицией. Ученые приступили к обработке полученных данных. Отрывки из некоторых ментограмм мы транслируем для всех людей Земли».
Василий Орешкин, оператор коркома. «2312-й день экспедиции:
«…Звезды мерцали. Не так, как на Земле, чуть заметно, но все равно мерцали. Конечно, вверху, в зените они все так же застыли неподвижными светлячками в угольной черноте чужого, до сих пор реально не воспринимающегося неба. Чужие звезды на чужом небе. Ни одного знакомого созвездия. Вернее, созвездия-то остались те же, но они так чудовищно исказились, что только корабельный компьютер уверенно указывал – это созвездие Гончих Псов, это Волосы Вероники, а вон та, еле заметная невооруженным глазом звездочка пятой величины – это Солнце, и где-то там наша родная Земля. И только оставшийся неизменным Млечный путь незыблемо пересекает светящейся полосой небосвод, вызывая в душе чувство родства, близости родного дома и реальности этого неба, этих звезд, гвоздиками приколоченных на черном бархате бездонного, необъятного космоса.
И вот эти звезды, застывшие в своем бесконечном молчании, ожили и замерцали блестками, то ярче, то слабее. Мерцали, впрочем, только те из них, которые зависли низко над горизонтом, едва угадывавшемуся по сероватому пологу снега, еле освещаемого самой яркой звездой на этом небе – звездой Барнарда, солнцем этой системы. Система состояла из светила и единственной планеты – Летящей, как мы ее назвали. Астрономы вычислили ее орбиту, оказавшуюся вытянутой в форме эллипса, и теперь ломали друг о друга копья, пытаясь в бесконечных спорах выяснить, является ли она действительно планетой или же компонентом двойной звездной системы, будоражащей уже не одно поколение ученых своей скоростью движения по земному небосводу, своей пляской вокруг какой-то точки, никак не согласующейся с теоретическими астрономическими канонами. В данный момент планета находилась на самом дальнем расстоянии от светила, и его лучи почти не достигали поверхности, а вся атмосфера планеты лежала под ногами, сконденсировавшись в виде снега. Оттого-то и небо было таким незнакомо черным, оттого-то звезды выглядели на нем застывшими. Ничто не искажало их дальний свет. А вот то, что звезды над горизонтом замерцали, указывало, что лучи солнца не такие уж слабые, как кажутся, и что атмосфера начинает понемногу возрождаться. Планета, обогнув в своем затяжном витке самую дальнюю точку 3удаления, теперь возвращалась назад, к источнику тепла и света, медленно приближаясь все ближе и ближе к нему и получая все больше и больше энергии и тепла. И уже первые атомы и молекулы атмосферы, зарядившись квантами этой энергии, оживали, пробуждаясь от долгого, длившегося десятилетия сна и, отрываясь от своего жесткого ложа, резво вздымались над поверхностью, чтобы освободить укутанную в пуховую шубу планету.
Мерцающие звезды были первыми ласточками. По приблизительным подсчетам нужно еще около двух земных лет, прежде чем планета настолько приблизится к светилу, что восстановится атмосфера, и оживет это небесное тело, таящее в себе массу загадок. Вот только расчеты меняются по несколько раз на дню нашими бедными астрономами, вечно спорящими между собой и размахивающими руками, недосыпающими и недоедающими от обилия неизученного материала и к тому же постоянно перегружающими корабельный компьютер своими бредовыми идеями и расчетами, доставляющими мне массу хлопот. Собственно, взбудораженными были все, весь многочисленный экипаж корабля, задыхающийся от нехватки времени и готовый работать круглосуточно. Хотя суток нет и в будущем не ожидается. Планета повернута к солнцу постоянно одной стороной, как наша Луна к Земле. Так что, даже когда звездочка вырастет до размеров нашего Солнца, день все равно не будет сменяться ночью. Придется Валентине, нашему медицинскому монстру постоянно вылавливать злостных нарушителей режима и заключать их в изолятор до тех пор, пока не исчезнет лихорадочный блеск глаз, и не наберут былую форму осунувшиеся, с запавшими щеками лица. Но даже сейчас изолятор не помогал. Бедные нарушители, запертые на замок, непонятным образом исчезали оттуда и оказывались к моменту обнаружения пропажи уже далеко за пределами досягаемости Валентины, где-нибудь в экспедициях или вообще на теневой стороне планеты. Не для того мы сюда прилетели через столько светолет, чтобы тратить время попусту, отлеживая бока на больничной койке. А для того, чтобы затратить, отдать этой планете половину своей жизни, самой лучшей, своей молодости и любви. Отдыхать, нагуливать жирок будем на обратном пути.
Валентина упорно пыталась доискаться способов исчезновения ее подопечных, но я надежно заблокировал информацию в коркоме. В моей же голове ей рыться не позволяла элементарная этика. Укоризненные же призывы к благородству и ответственности оставляли меня глухим. Хорош был бы я, если бы выдал информацию, из которой следует, что замки в изоляторе вскрывает не кто иной, как оператор коркома Вася Орешкин, я сам собственной персоной. Я же не железный, не могу заблокироваться от всех, от их молчаливой мольбы. Так что ты, Валентина, уж прости меня, но секретов выдавать я не намерен. А то, что секреты я хранить умею, знает каждый. Кому, как не мне, регулярно очищаемому память коркома от шелухи ненужных мыслей, дозволено знать все. Я не скряга, не прижимистый, но пусть лучше мы вернемся домой с неиспользованными дискетами, чем страдать потом от невозможности всунуть куда-нибудь важную информацию. Так что мне, изнывающему ежедневно перед дисплеем коркома от ваших мыслей, умных и глупых, общих и сугубо индивидуальных, все вы ясны, как стеклышко. И вы это знаете, но чувства неловкости не испытываете, так как знаете также, что это мое знание под семью замками и ничем вам повредить никогда не сможет. Таков закон Земли, закон человека.
Вот только Вероника выглядит на этом фоне каким-то затуманенным, не совсем прозрачным стеклышком, с темными вкраплениями, которые я очень хотел бы стереть, но не могу. Боюсь, боюсь тоскливого разочарования, той мрачной неизбежности, настигающей иногда влюбленных из-за неразделенности их любви. Эх, Вероника, Вероника, взбаламошенная девчонка, скажешь ли ты когда-нибудь мне те слова, которых я так жду? Я уже до того дошел, что под звездами сижу, стихи тебе сочиняю. Хочешь послушать?
Рассыпались меж звезд твои волосы,
И вижу их всюду, везде я.
Какая же ты недоступная,
Как дальнее это созвездие.
-Спасибо! – вдруг врывается в меня звонкий, искрящийся весельем голосок.
-Вероника, ты? – узнаю я, чувствуя, как бросает меня в жар, чувствуя, что она воспринимает мое смущение. – Ну, зачем же ты так? Нехорошо же!
-Прости, Орешек! – отзывается Вероника, - нечаянно. Ты же сам меня позвал.
-Да? – удивляюсь я, вспоминая, что действительно обращался к ней. Со мной это теперь случается частенько. Хоть к Валентине иди.
-Стихи хорошие. Я их на персоналку записала. Можно?
-Можно, - мямлю я, пытаясь сдержать жар пылающего сердца, но удается плохо. Вероника тоже чувствует его.
-Не взбаламошенная я, Васенька. Я глупая, сама еще не знаю, чего мне надо, чего хочу. Ты уж подожди, пожалуйста, пока я в себе сама не разберусь. Или, может, другую полюби. Вон нас сколько вокруг. Взять хотя бы Валентину. Валя, - зовет она, - ты как к Васе относишься?
-Это мое дело, - вклинивается в наши мысли строгий голос Валентины. – А ты, Вероника, не издевалась бы над парнем, если не хочешь, чтобы я его в изолятор заперла.
-Ой! – шутливо пугается Вероника, - больше не буду. Исправлюсь.
Обе исчезают из головы, оставив какую-то томящую пустоту. Очарование звездного неба пропадает. Я нехотя бреду к далекой громаде корабля, темным силуэтом вырисовывающегося на фоне звезд. Надо бы сообщить ребятам о мерцании звезд, но желания нет. Корком сам сообщит по своим каналам, - информация-то важная…».
Джейк Хаммер, геолог. 2426-й день экспедиции.
«…Голограммный графопроектор выписывал уже дно впадины в масштабе один к тысяче. Впечатление создавалось внушительное, а что предстоит увидеть нам наяву, когда сойдет снег? Смахивает на Гранд-каньон, только не продолговатый, а в виде воронки. Будто гигантский конус с основанием в три километра и высотой в полтора перевернули и с размаху воткнули в землю. Оставшаяся от удара вмятина образовала эту впадину. И я, и мой напарник Сергей склоняемся к мысли, что эта впадина искусственного происхождения. И вообще все здесь кажется искусственным. Геосъемка дельта-лучами с борта катера выявила интересную и загадочную картину. Обратная сторона планеты интереса не вызывает, - там все, как у обычных планет, - плоские участки и разломы. А на видимой стороне все меняется. Поверхность становится ровной, перепады высот составляют менее тысячи метров. Идеальная, можно сказать, поверхность для такой громадной планеты. Ведь ее диаметр в два раза больше диаметра Земли, в то время, как давление – ноль девять «же». Рыхлая какая-то. Тяжелые элементы отсутствуют почти полностью за исключением некоторых случаев, о которых позже скажу особо.
Так вот, на этой идеально ровной поверхности одиноко возвышаются удаленные на сотни километров друг от друга неестественные образования – пирамиды с высотой от пятисот до тысячи метров и основанием от одного до трех километров, смахивающие на египетские, только с неизмеримо большим количеством граней. Вот в них-то и сосредоточены все тяжелые элементы. Состав их пока определить невозможно, так как они покрыты доверху слоем снега. Разрывать его, когда он вскоре сойдет сам и обнажит и поверхность, и пирамиды, нерационально. Пирамиды подождут, а мы без работы не останемся. Жизни не хватит, чтобы прозондировать и изучить всю планету. К тому же еще эти непонятные конусные впадины, появляющиеся иногда между пирамидами. Эту загадку тоже предстоит разгадать.
Голограф, вычертив дно впадины, остановился.
-Все, - сказал Сергей, - ровное дно.
-А ты ожидал увидеть волшебный замок, в котором ждет тебя прекрасная неземная принцесса? – съехидничал я.
Сергей зыркнул на меня своими серыми глазами и заблокировался.
-Один – ноль, - невозмутимо констатировал я, пытаясь пробить брешь в монолитной стене, воздвигнутой в его голове. Бесполезно.
Серегу я уже знаю, как свои пять пальцев. Отличный парень, свой, надежный. В старину говорили, - с таким в разведку можно идти. В трудную минуту не оставит в беде, пойдет с тобой без раздумий, неважно, хороший или плохой конец ожидает. Вот только натура у него сложная. Может шутя сказать серьезную вещь, и может при серьезной мине выставить тебя дураком. Не зевай, мол. Так что мы с ним постоянно при нулевой готовности. Бои местного значения, причем без каких-либо последствий, беззлобные. Копья точим друг о друга. Правда, сейчас я применил запрещенный, может быть, прием. Выловил как-то нечаянно его мысль-мечту о встрече на какой-нибудь планете с прекрасной незнакомкой. Вот и запустил в него. Прямое попадание, он даже не ожидал. Теперь надо ухо востро держать, Серега не из тех, кто сразу лапки кверху задирает.
Готовый к любой неожиданности, я нагнулся над моделью и принялся сосредоточенно изучать ее.
Отвесные, градусов под шестьдесят склоны, заканчивающиеся внизу слоем осыпи, исперещены трещинами и выходами скальных пород. Жутко смотреть на эту картину. Вот громадная глыба зацепилась краем за крутизну, вот целый геологический пласт, вопреки всем законам тяготения спокойно лежащий на склоне. Почему так? Или это планета шутит над нами, скованными земными мерками гравитации? А там что? Выступ, выпирающий из склона, был слишком правилен геометрически для природного образования.
-Сережа, смотри! – шепчу я, чувствуя, как срывается в бег сердце, - слева, вон там, у трещины.
Сергей мгновенно ориентируется, забегает слева, справа, наконец, ныряет внутрь голограммы. Вид получается воистину фантастический. Представьте себе гигантскую котловину, над которой торчит опять же гигантская живая голова и хлопает глазами. Сейчас, правда, размеры не гигантские, но немного воображения…
-Жека! – громким шепотом шепчет Сергей, - это стена. И в ней вроде бы дверь. Плохо видно, - тень и масштаб большой. Отведи катер в сторону и выдай этот участок оттуда в увеличенном виде.
Проделываю необходимые манипуляции и склоняюсь над голограммой, медленно проявляющейся перед нами. Теперь виден только участок склона с выступающим цилиндром. Точнее, не цилиндром, а параллелепипедом, шестнадцатигранным параллелепипедом. В его торце при однотонном цвете голограммного изображения отчетливо видна многоугольная нашлепка, смахивающая на крышку люка.
-Полметра примерно в поперечнике, - просчитывает Сергей, - а сама штука метра полтора-два.
Большего мы так не узнаем, - поднимается он. - Давай просветим кси-зондом.
-А можно ли? – сомневаюсь я. – Вдруг там живые существа? Да и расстояние большое – тыщи три метров.
-Стали бы живые под километровым слоем снега сидеть, - возражает он.
-Ну, хорошо, - соглашаюсь я, - попробуем.
Мне самому невтерпеж хочется узнать, что в этой капсуле.
Сергей подскакивает к установке, настраивает и дает излучение. На экране высвечивается все та же капсула, только она не желает просвечиваться. Такая же темная, непрозрачная. И это в кси-лучах, которыми мы просвечиваем любое тело, даже Луну! Что-то невероятное!!
Но это еще не все. Под грунтом, ставшим прозрачным в кси-лучах, эта капсула соединялась с такой же непрозрачной массой, переходящей в неразборчивое сплетение труб, шаров, кубов и спиралей.
-Ого! – присвистывает Сергей. – Не ожидал увидеть такое.
-Слушай, - говорю я, - тебе это ничего не напоминает?
-А что это может напоминать?
-Пирамиды. Те тоже не просвечиваются кси-лучами. По всей видимости, материал что там, что здесь, одинаков. А отсюда можно сделать еще одно предположение. Соображаешь?
-Н-нет.
-Вся эта мешанина труб и спиралей – это ходы подземные, не так ли?
-Допустим.
-Предполагаю, что под пирамидами в глубине земли такая же система ходов. Мы же под ней не светили, только саму пирамиду пробовали.
-Надо будет просветить.
-Погоди, не перебивай. Дай мысль закончить, пока не потерял.
-Молчу, молчу.
-Так вот, второе предположение, что когда-то здесь стояла такая же пирамида. Потом ее разрушили, материал весь растащили.
-Почему же тогда не забрали все, бросили на половине?
-Обрати внимание на склоны. Они такие крутые, что велика опасность обвалов и оползней. Из-за этой опасности шахту и бросили, перестали разбирать. Тут вдогонку возникает третье предположение.
-Ну, Жека, тебя понесло.
-Как ты думаешь, каков возраст шахты?
-Трудно сказать. Мы же в ней даже не были, руками не трогали.
-Ну, примерно?
-Примерно? – вздыхает Сергей. - Судя по не очень осыпавшимся склонам… примерно не очень много, - выворачивается он.
-В таком случае третье предположение, что на планете есть или, по крайней мере, существовала до недавнего времени жизнь. В данный момент хозяева планеты могут находиться в пирамидах, скажем, в спящем состоянии из-за неблагоприятных сезонных условий. У них сейчас зима, если сравнить с нашими земными циклами. Через самую дальнюю, холодную точку планета уже прошла. Дело идет к весне. Снег растает, восстановится атмосфера, и тогда эти существа выйдут из пирамид. Потом пройдет лето, осень, и к зиме они опять уйдут в пирамиды и залягут до весны в спячку. Как медведи. Планета обращается вокруг солнца за двадцать три земных года. На каждый сезон получается примерно по шесть лет. Добавим на восстановление климата года полтора…
-И в итоге получим, что ждать нам их выхода еще года два-три, - заканчивает Сергей.
-Да. Только сюда накладывается еще неизвестные нам факторы, - к примеру, благоприятный для них климат, степень восстановления атмосферы и ряд других.
Мы молча смотрим друг на друга, мысленно представляя тот путь, который нам предстоит еще пройти. Сколько предстоит еще ожиданий, какие неудачи и невзгоды встретятся нам на пути за это время.
Виктор Изотов, метеоролог. 3986-й день экспедиции.
«…Тонны воды, смешанные с землей в грязное месиво, рушились сверху из серой непроницаемой мглы. Ураганные ветры сметали почву, обнажая скальные основания, и уносили с собой, чтобы воздвигнуть из него в другом месте горы и холмы. Рельеф планеты менялся на глазах. Там, где еще вчера была равнина, сегодня уже возвышались горы, которые могли исчезнуть в любую минуту. Грязевые тучи, мечущиеся в низко нависшем мглистом небе, разрываемые стаей ветров, вверху, мерзкое месиво из снега, воды и земли, предательское, засасывающее как болото, внизу, и сумасшедшие ураганы, сметающие все на своем пути, - таков оказался новый мир этой некогда тихой замерзшей планеты в момент пробуждения из долгой многолетней спячки. Под действием лучей приближающегося светила возрождающаяся атмосфера неистовствовала, содрогая планету до основания. И в этой разбушевавшейся стихии, в этом аду я, жалкое нежное создание, муравьишка, пытаюсь выжить, выстоять назло всем силам Люцифера, правящего бал в данный момент на этой планете. Только лишь выжить. Потому что ни о каких-либо наблюдениях и речи быть не может. Все контролирующие установки за пределами силового экрана уже давно вырваны с корнем и развеяны по планете. И Венька, бедный Венька! Я ничего не мог сделать. Ураган мгновенно растерзал бы меня на части, если бы я выскочил из-под защиты силового поля. Я видел, как его вездеход, кувыркаясь и подпрыгивая на неровностях почвы, поскакал как мячик и исчез во мгле внезапно налетевшего урагана. А в вездеходе был Венька, Венька Соколов… Был… Теперь его уже нет. Остался я один на станции, и что меня ждет дальше, неизвестно. Может, я еще позавидую Веньке, его легкой смерти. Сколько продлятся еще эти ветра – дни, месяцы, годы – неизвестно. Катер с корабля сюда не прорвется, - заведомая гибель. Кислород на планете есть, энергии хватит на несколько лет, а вот с пищей плохо. На скромном пайке протяну с полгода, не более. А потом голодная смерть. Ну, полгода - это много. За такое время что-то да изменится. Или планета утихомирится, или наши прорвутся. Так что мы с тобой еще поспорим, Летящая, - кто кого. Вот только без Веньки скучно. Хорошо, что связь с кораблем держится, несмотря на помехи.
-Виктор, Виктор! – пробивается сквозь думы далекий голос. – Это я, Орешкин. Слышишь?
-Да, слушаю тебя, Вася, - отзываюсь я. – Как вы там ?
-Нормально. Изнываем от безделья. Хоть бы скорее климат восстановился. Все работы прекращены, вот только о тебе беспокоимся. Не знаем, как вызволить. У тебя как дела?
-Все в порядке. Скучно только. Вы не очень переживайте. Продержусь до лучших времен.
-Корком просчитал вероятность стабилизации климата через полтора месяца с точностью восемьдесят три процента. Но постараемся пробиться к тебе пораньше на «черепахе».
-Хорошо. Только не рискуйте зря.
Вася отключается. Хороший он парень. Что его Вероника все мучает, что ей надо?
Сидеть на станции скучно, и я выбираюсь наружу понаблюдать за погодой. Пока расставляю и заряжаю уцелевшую аппаратуру, темнеет. Быстро наползает темень, озаряемая сполохами молний. Серая слякоть, видимость два-три метра. Тучи с громадной скоростью проносятся мимо. Глаза не в состоянии выхватить что-либо из этой сумятицы.
Зажглись прожектора. Пытаюсь рассмотреть, что там, вверху. Ничего не разобрать. Сверху сыплется, льется, валится мешанина из земли и воды, стекая потоками по защитному полю. Булыжники катятся. Колпак занесло уже на высоту человеческого роста. Если так дело пойдет, придется ребятам потом откапывать меня. Надо бы ударить по этим завалам полем, очистить хоть на время.
Внезапно раздается сигнал тревоги. Врываюсь в станцию, откидывая на ходу шлем скафандра. Внутри тишина и куют. Не верится, что творится там, за защитой. Но почему мигает и всплескивается я веером табло системы защиты?: Вглядываюсь в него. Система работает на пределе. Словно кто-то или что-то пытается пробить защиту. Но кто?
Выскакиваю наружу, забыв впопыхах закрыть шлем и глотнув порцию кислого приторного воздуха Летящей. Вот он, непрошенный гость! На куполе защиты, вмяв его внутрь на метр, лежит глыба. Вернее, не глыба, а целая скала. В сете прожекторов я вижу ее острые кромки. Тускло отсвечивающие черные зернистые грани. Это только видимая часть глыбы, а что еще теряется в темноте? Судя по тому, как прогнулся купол, величина глыбы должна быть внушительная. Это какую же надо иметь силищу, чтобы прикатить ее сюда?
-Витя! – врывается тревоженный голос, - что у тебя с защитой?
-Обломок скалы навалился, - стараясь не выдавать тревогу, передаю я. - _защита на пределе, но держит.
-Сбрось ее силовым ударом.
-Сомневаюсь. Мощности может не хватить. Скала-то здоровая.
-Уменьши сферу защиты, тогда мощность увеличится.
Я вижу, что и этого делать нельзя. Купол ее настолько прогнулся, что выступающий конец скалы висит в полуметре над крышей станции. Если уменьшу сферу хотя бы на десять сантиметров, скала может в динамическом ударе перекрыть эти полметра и проломить крышу. К тому же еще неизвестно, как поведут себя тонны грунта, уже наполовину завалившие сферу.
Я совсем забываю о том, что за ходом моих мыслей следят ребята.
-Вы не мешайте, - говорю я им. – Я сейчас просчитаю на компьютере варианты и сделаю, что можно.
Они молчат, но я чувствую их многократно усиленную тревогу. Захожу на станцию и сажусь за пульт компьютера. Алые сполохи системы защиты и что-то невидимое, не осязаемое там, над крышей, мешают думать. Но необходимо спешить, пока все более прогибающийся под нарастающей тяжестью грунта купол защиты не коснулся крыши станции. Пальцы мелькают на клавишах, вводя данные. Наконец, я откидываюсь на спинку в ожидании конца расчета.
И тут над головой раздается треск.
-Не успел, - пробегает мысль. В последние мгновения я вижу расширяющуюся трещину на потолке, отваливающийся кусок пластика и что-то серое и острое, медленно и грозно влезающее в образовавшуюся дыру. Затем гаснет свет, и что-то темное наваливается на меня, кидает на пол, давит и душит, душит, душит…».
Василий Орешкин, оператор коркома. 4336-й день экспедиции.
«…ни Веню Соколова, ни Виктора Изотова найти не смогли. Даже следов от них не осталось. Вездеход ураганы распылили по всей планете, станцию разнесло при взрыве атомного реактора, когда глыба, проломав крышу, нарушила энергопитание системы защиты. Кратер взрыва, видимый в дельта-лучах, уже через десять минут занесло песком, и от места катастрофы не осталось никаких следов. Так что от Вени с Витей остались только их образы в наших душах да их мысли, записанные на дискетах и которые я ни за что не сотру, пусть даже придется лишиться важной информации. Веня и Витя. Первые люди, оставшиеся навечно на этой чуждой нам планете. Нет, ни за что людям не привыкнуть к ней. До того она изменчива. Казалось. Совсем недавно сидел я на заснеженной вершине под застывшим звездным небом, и малейшая неисправность скафандра грозила мне неминуемой гибелью в безвоздушном пространстве. Казалось, совсем недавно бурно возрождающаяся атмосфера гоняла по планете вихри и ураганы, стирая в порошок горы и заглаживая неровности и складки рельефа. Теперь ее опять не узнать. Летящая явилась нам в новом, третьем своем состоянии. Голубое с фиолетовым оттенком небо, по которому лениво плывут редкие розоватые облака, ровная песчаная равнина с ребристыми барханами и дрожащей дымкой далеких миражей создают иллюзию Земли. Даже редкие чудные растения, смахивающие на кактусы Аризоны, разлегшиеся в истоме на земле и лениво разбросавшие во все стороны изумрудно-черные мясистые листья, - даже они кажутся атрибутами Земли. Если бы… Если бы не быстрота, с которой росли эти растения, меняющиеся прямо на глазах, набухая, выкидывая новые побеги, которые в свою очередь ткут же начинали расползаться по земле. Будто кто-то торопил, подгонял их, заставляя быстрее расти… Если бы не жутко маячившая на горизонте черная гигантская пирамида, казавшаяся отсюда нереальной, будто нарисованной на куске голубого картона. Загадочная, явно не принадлежащая этой планете, но все-таки существующая. И к тому же не одна.
Киберразведчики, обследовав всю планету, насчитали таких пирамид, расположенных на солнечной стороне планеты примерно на равных расстояниях друг от друга, свыше сотни. Что бы это могло быть? Памятники вымершей цивилизации или инопланетной? Ведь больше не обнаружено никаких следов деятельности разума, если не считать непонятных образований, обнаруженных Сергеем и Джейком в котловине. Но с ними не все еще ясно и вряд ли прояснится, так как от котловины не осталось и следа, - засыпало при корчах пробуждающейся планеты. Осталась надежда только на пирамиды. Но обследование их пока дало очень мало. Материал пирамиды имеет уникальные свойства – высокую прочность, не позволяющую отколоть даже крупинку для микроанализа, и абсолютная поглощающая способность. Свет поглощается до такой степени, что даже грани и углы не видны и осязаются только на ощупь. Стоишь на пирамиде, а кажется, что под тобой ничего нет. Только черная бездонная пропасть. Попытка просветить дельта-лучами окончилась неудачно. Даже луч лазера, вместо того, чтобы вырезать участок, полностью поглощался поверхностью, не вызывая ни малейшего нагрева. Но ребята все равно не сдаются, ползают по пирамиде как муравьи…
Внезапно в мои размышления вторгается сигнал тревоги. Лихорадочно замигали огоньки коркома, сигнализируя о включении силового экрана, систем безопасности, готовности корабельных орудий. И пришла извне боль, невыносимая человеческая боль… И тут же оборвалась…».
Юрий Климов, биолог. 4336-й день экспедиции.
«…из многочисленных отверстий, внезапно образовавшихся на гранях пирамид, выплеснулись струи воды. Нет, не воды, а серого дыма, тумана, осязаемого, вещественного. И валом покатились вниз. Почти мгновенно оказались у подножия и растеклись по равнине. А затем последовало ужасное. Ребята, привыкшие к безопасности и беспечности, не ожидали этого и почти все оказались в зоне действия этого тумана. Я вижу, как они вскрикивают и падают, вижу, как искажаются болью их лица, чувствую их боль. А туман густеет над ними, скрывая их из глаз.
Стремительно бросив катер вниз, к самой земле, пытаюсь хоть кого-нибудь спасти. Но все утонуло в тумане.
-Юра! – слышу крик. – Скорей ко мне. Не могу подняться.
Внутри второго катера, стоящего на земле, сквозь феррогласовую оболочку колпака видна машущая руками фигура. Подгоняю катер к люку и зависаю в метре над ним. Вокруг катера клубится дымка, взбрызгивая как пена на скользкий колпак кабины.
Сергей, а это оказался он, откинув люк, броском прыгает на мой катер, но тут же, дико закричав, начинает медленно сползать вниз. Забыв об опасности, я откидываю люк и едва успеваю схватить его за ослабевшую руку. Втаскиваю бесчувственное тело в кабину, краем глаза замечая, как на прозрачном колпаке остаются кровавые полосы. Откуда? Взгляд падает на ноги Сергея. Какой ужас! Начиная от колен вниз ноги Сергея в крови. Высокопрочная ткань комбинезона свисает лохмотьями, от ракордовых ботинок ничего не осталось. Пальцы на ногах исчезли, а сами ноги будто изгрызены безжалостными челюстями.