Босиком по лужам

Imanka
Глава 1




Я поставила точку и нажала «Сохранить». Наконец-то… Вечно дотяну до самого последнего, а потом сижу до утра, мучаюсь, ругаюсь. А на кого, собственно, ругаюсь? На себя, любимую. Допила остывший кофе, прицепила файл к электронному письму самой себе и нажала «Отправить». Внизу экрана около часов тут же замигал белый конвертик, сообщивший, что мое письмо дошло до адресата. Завтра на работе сохраню файл на рабочий компьютер, еще раз перечитаю, поправлю, и все будет хорошо, а то флешки постоянно теряются или забываются. Я уже и на ключи их вешала, и в сумку кидала… Эх, не живут у меня флешки, не приживаются. Теперь можно ложиться спать с чистой совестью! Я с нескрываемым удовольствием нырнула в постельку, мысленно пообещав себе, что больше не буду засиживаться до трех часов ночи. Все-таки должен быть в жизни какой-то режим. Да, мне, биологической «сове», очень тяжело жить жизнью «жаворонка», но надо же как-то к этому приспосабливаться. Плохо только то, что «сове» спать осталось всего ничего, а ей требуется как минимум девять часов полноценного сна для полного восстановления организма. С этими мыслями я и уснула… уснула бы… если бы ни телефонный звонок… Я чертыхнулась. Ну что за елки-палки! Ни стыда, ни совести! Кому часы надо подарить?
— Машка, какое счастье, что ты дома! — радостно завопила в трубку Полина, моя давнишняя подружка. Мы с ней знакомы без малого двадцать лет. Вот как в ясли впервые пришли первого сентября, так с тех пор почти и не расставались. Помнится мне, у нас даже кровати рядом стояли в детском саду, а в пионерских лагерях и в школе нас постоянно принимали за сестер. Потом, конечно, наши пути немного разошлись, но отношения остались прежними. Мы всегда помогали друг другу.
— Воропаева, ты на часы смотрела? Мне на работу с утра, а ты… Ну что ты за зараза такая? — Иногда я позволяла себе называть Полинку заразой. Она не обижалась. Знала, что я зову ее так любя.
— Дууура! — растягивая гласные, заявила Полька. — Да ты меня расцеловать должна, что так удачно все складывается!
— В три часа ночи я могу тебя только убить! Причем с особой жестокостью.
— Сейчас-сейчас! Ты кинешься мне на шею!
— Имей ввиду, это должно быть что-то совсем аховое. Не томи.
— Мне нужен переводчик на два дня, — выпалила она скороговоркой.
— Медленно повтори еще раз, — нахмурилась я. Действительно, сейчас кинусь на шею и придушу.
— Ну, ты же меня выручишь, правда? — захныкала Полинка.
— Пупсик, ты знаешь, что я тебя люблю, и, как любимой женщине, никогда и ни в чем не отказываю, но…
— Нет, ты не можешь отказаться! — едва ли не ревела она. — Где я найду в три часа ночи адекватного переводчика с немецкого?
— Еще и с немецкого?! Ты же знаешь, что последний год я только по-испански шпрехаю. Полина, да я язык уже не помню.
— Вот и потренируешься! — Я просто таки увидела, как она нагло потирает ручки и хитро лыбится.
— Это невозможно. У меня работа. Я только из Колумбии…
— Тем более отлично! Скажешь, что у тебя акклиматизация! Болеешь ты!
— Ты с головой дружишь?
— Маха, мне нужна твоя помощь! — голос подруги стал неожиданно серьезным. — Мне больше не к кому обратиться. Мой переводчик в больнице с острым приступом гнойного аппендицита. Завтра прилетают эти куклы, которые ни бельмеса ни по-английски, ни по-русски. Всего два дня. Ты будешь их сопровождающим лицом и переводчиком. От себя могу предложить треть твоей месячной зарплаты за два дня работы и эксклюзив, на котором ты еще наваришь кучу бабла.
— Что за куклы? — вздохнула я, понимая, что отказаться не смогу. Не имею права.
— Группа немецкая. Tokio hotel — слышала о таких?
— Как? — перекосилась я. — Токийский отель? Господи, какой ужас. Что курит их менеджмент?
— Да ну тебя, — отмахнулась Полька. — Название в меру бессмысленное и дубовое. Не лучше и не хуже других. Они сейчас очень популярны в Европе. Ну Михалычу и приспичило привезти этих малолеток. Я с ног сбилась, чтобы их волшебный райдер выполнить, тоже нашли мне золотую рыбку. Сделай меня птичкой, сделай меня рыбкой. Тьфу! А мне их раком хочется сделать. Они еще не приехали, а я их уже ненавижу.
— Полина, стыдись! — улыбнулась я. — Зачем ты работаешь там, где тебе не нравится?
— Мне нравится моя работа. Мне не нравится, когда какие-то малолетние сопли хотят срубить денег не хуже Мадонны. Там такие требования только по одной охране, что Путин нервно курит в сторонке.
— Немцы пароноидально щепетильны. Не думаю, что они просят больше, чем надо.
— Вот ты их знаешь, ты мне и поможешь! Машка, ты ж не хочешь, чтобы я померла? Нет, не хочешь?
— Можно подумать, у меня есть варианты. Ты еще нас всех вместе взятых переживешь пять раз, — недовольно проворчала я.
— Вот и отлично! Жду тебя завтра в Шереметьево в полдень. И не опаздывай! — быстро сказала Полинка и повесила трубку, видимо, боясь, что я передумаю.
Я, насупившись, смотрела на противно пищащий телефон. Она вьет из меня веревки. Что с этим можно сделать, как бороться? Я тяжело вздохнула и включила компьютер, чтобы посмотреть, с кем проведу следующие два дня. Стало интересно, что это за малолетки, которые умудрились так сильно напрячь Полину. Она профессионал, работала со многими мировыми звездами, странно, что сейчас подружка жаловалась на кого-то, о ком я даже не слышала. Впрочем, я вообще далека от современной музыки, поэтому зачастую даже не могу порадоваться вместе с подругой, что ей удалось заманить очередную мировую знаменитость в столицу моей родины. Я просто не знаю, кто все эти люди. Запустила Гугль и набрала два слова — Tokio hotel. Какое тупое название… Палата номер шесть на выезде… Параллельно задала поиск картинок. Пойти кофе что ли сделать… Кто бы знал, как я хочу спать…
Через несколько секунд с монитора на меня уставились симпатичные девчонки (одна со слегка агрессивным макияжем и страшным «гнездом» на голове, которое во времена моей далекой школьной юности мы трепетно называли «взрыв на макаронной фабрике», а вторая с прикольными дредами, в длинной широченной футболке, в бейсболке, отчаянно косящая под хип-хопера) и, в принципе, самые обычные парни (один с красивым телом, но не очень приятным взглядом, второй похожий на обиженного медвежонка). Что ж, вполне милый ансамбль песни и пляски, наверняка, со слащавыми песнями о несчастной любви. Новая АBBА, не иначе.
Ссылки с информацией привели меня на несколько форумов и сообществ. Читая интервью, я все силилась понять, почему девочек зовут Билл и Томми. Нет, конечно, каждый выпендривается в меру своей испорченности, но называться мужскими именами — увольте… Но самое главное — кто из них близнецы, ведь у парней даже близко нет ничего общего, они разве что двойняшками могут быть…
Из шока я выходила долго…
Оказывается, те две жутко смазливых девочки, это вовсе и не девочки, а те самые близнецы, у которых от близнецов разве что общий пол. Мужской.
Я еще раз внимательно посмотрела фотографии. Да, действительно, солист —мальчик. Очень худой, высокий андрогин. На ногтях черных лак. На голове кошмарный шухер, торчащий «колючками», словно парень каждое утро начинает жизнь с подсоединения к розетке. На лице боевой раскрас индейца, вставшего на тропу войны. Одевается стильно, но есть в этом что-то вызывающее, вроде бы все гармонично, но как-то не так, излишне. Да еще весь в цепях и каких-то цацках. Зовут это чучело с «гнезом» на голове Билл. Ему 17. Зашибись.
Его брат-близнец Том менее креативен в мэйк-апе, зато превзошел брата в одежде: джинсы и футболки из магазинов «Богатырь» или «Три толстяка» мало подходят юноше, размер которого едва дотянул до 42-го девичьего. Они на нем висят, как на вешалке. На голове шикарный дредастый хвост, спрятанный под повязкой, на которую сверху водружена кепка. Интересно, у него мозг еще не сварился? Если там вообще мозг есть. Судя по интервью, мальчик не слишком интеллектуально развит. Я рассматривала его фотографии. Удивительно красивые глаза. Огромные, наивные, они с удивлением взирают на мир из-под длинных, пушистых ресниц. А вот уже эти же глаза смотрят на тебя с таким потрясающим желанием, что ты таешь, как эскимо в руках ребенка. Или вот еще взгляд — дерзкий, вызывающий, мальчишеский. Он такой разный: то разобиженный пупс с надутыми пухлыми губками, то настоящий мачо, то хитрый пройдоха, то неприступный принц с циничным взглядом. Запрокинутая голова, приоткрытый рот, прилипшие к шее мокрые прядки… Я хочу этого мальчика. И если получится (а куда он денется?), то соблазнить его будет не трудно. Да, решено! Мальчика попробуем охмурить. Одна ночь меня вполне устроит. Хочется забраться под эту хламиду и поиграть с этим маленьким котиком.
Второй гитарист-басист — Георг — больше всех похож в этой компании разукрашенного клоуна и оргазмического мальчика на мужчину. Красивое ухоженное, накаченное тело. Тщательно разутюженные волосы. Взгляд игривый, но не вызывающий, спокойный такой, мужской, самоуверенный. Почему-то в голове вспыхнул образ толстого домашнего кота, который обожрался сметаны, нагадил в любимые хозяйские тапочки и теперь довольно нежится на бархатном платье ненаглядной хозяйки. Вот именно такое у Георга выражение лица — нашкодившего кота. Он самый старший в группе. Ему двадцать. Ну ничего так… Терпимо…
Густав — барабанщик — мягкий, плюшевый и удивительно милый. Его хотелось затискать, затаскать, как таскает любимую игрушку ребенок. С ним хотелось играть, как с медвежонком, кормить, одевать, сажать за маленький кукольный столик и учить азбуке. Наверняка он ворчлив и нелюдим. Прикольный паренек. Продюсеры хорошо поработали. Отлично подобран состав. На любой вкус.
Но таки как меня беспокоит юный мачо! Нет, я реально хочу его. От него просто прет сексом. Представляю, что творится с фанатками. Итак, кумир парня — Анджелина Джоли. Я, конечно, не она, но с внешностью вроде бы все в порядке, ни рябая, ни косая, ни кривая — обычная. Том постоянно твердит о своих сексуальных подвигах, стало быть мальчик немного зажат, скромен и стеснителен. Надо быть осторожной с ним, главное — не спугнуть. А на секс я его разведу как нечего делать. Это будет элементарно. Оденемся сексуально, подразним, изобразим стерву, и он сам падет к моим ногам. Пару часов тебе надо, малыш? Что же (я очень хищно улыбнулась), думаю, за пару часов ты не управишься.
Глянула на часы и ахнула — почти шесть! Три часа сидела и какой-то ерундой занималась. Ну их к черту! Спать! Немедленно спать хоть пару часов!
Накрывшись одеялом и проваливаясь в сон, я еще раз вспомнила глаза Томми. Улыбнулась: докатилась, на малолеток бросаюсь! А что? Я девушка свободная, никому ни чем не обязанная, так что имею право. Завтра ночью, Томми, ты будешь шептать мое имя и кусать мои губы. Это я тебе обещаю.



 
Глава 2




Я крутилась перед зеркалом, примеряя очередную юбку. Не то. С верхом определилась быстро: надела красивый серебристо-черный топ с открытой спиной и глубоким декольте (все-таки на улице обещают +28, не париться же), а вот что нацепить на попу — никак придумать не могла. Перебрав все брюки и юбки в гардеробе, остановилась на легкой джинсовой юбчонке, короткой и романтичной — как раз то, что надо, чтобы покорить юного, сексуально-активного мачо. Плюс тончайшие чулочки-сеточкой — минус мозг мальчика как минимум на следующие 48 часов. Не очень ли откровенно я выгляжу? Нет, все хорошо, спокойно и гармонично, вполне сексуально, но в то же время сдержанно. В любом случае в ресторан с голыми ляжками не пустят. Хотя на самом деле, я б эти дурацкие чулки дома на полке оставила, в них жарко уже от самой мысли о том, что они натянуты на ноги. Главное, чтобы меня потом не посадили за растление малолетних, а то дадут больше, чем он весит. Собрала волосы в два небольших пучка (мучительно не хотелось, чтобы они елозили по шее в такую жарищу). Вышло презабавно и мило, пучки смотрелись словно рожки. Я хищно улыбнулась отражению в зеркале — чертовка. Провела пальцем по открытой шее — искусительница. Ох, берегись, мачо. Я иду к тебе. Теперь легкий макияж — и я стала похожа на семнадцатилетнюю школьницу. Понравилась себе. Все девки, как девки, одна я королевишна. Я выпятила нижнюю губку и наивно похлопала ресницами, встав в позу капризной пуси, — хороша, очень хороша. Конечно, несолидно в двадцать один выглядеть на семнадцать, но мы будем работать на контрасте. Дальше по плану — маникюрно-педикюрный мастер. Ой, надо еще шефу отзвонить, сказать, что на два дня выпадаю из жизни любимого отдела. Валентин Петрович, или просто Петрович, как называл его отец, был большим другом нашей семьи и по совместительству моим крестным. Когда предки благополучно укатили в Канаду на ПМЖ, бросив меня, 16-летнюю дуреху, в России, они с супругой фактически заменили мне родителей. Нет, на самом деле, я сама категорически отказалась покидать родину, и дядя Валя с тетей Таней пообещали следить за мной как за единственной любимой дочерью. Ну а чтоб дите не отбилось от рук, Петрович пристроил меня к себе в отдел, где я благополучно трудилась последние пять лет и даже добилась каких-то результатов.
До прилета импортных гостей оставалось полтора часа. Решила побыстренькому мотануться в магазин: очень нужна вытяжка, а то ремонт закончила еще два месяца назад, а кухня стоит недоделанная. Вот говорила тетя Таня: «Не бери, Машка, нестандартную мебель, потом под нее замучаешься оборудование подбирать!» Нет, выпендрилась, решила сделать так, как я хочу, а не так, как надо. Теперь мотаюсь с рулеткой в сумке как заправский прораб — а вдруг вытяжка моей мечты попадется!
Это была очень плохая идея. Продавец-консультант озадачил меня таким количеством вопросов, что я растерялась. Никогда не думала, что тут может быть столько нюансов. Я-то планировала всего лишь обмерить вытяжку на предмет прохождения между двумя полками, и, если подойдет, то купить, а вечером или завтра позвать охранника дядю Колю, чтобы тот мне ее повесил. Вместо этого я узнала столько нового, что мозг немедленно вскипел и перестал пропускать какую-либо информацию. А еще парень стал советовать мне хороший кондиционер на кухню… Вот оно мне надо? Загруженная терминами и дополнительными функциями по самый верх, я экстренно распрощалась с молодым человеком и бегом покинула магазин. Все-таки нельзя допускать до этой работы юношей с высоким IQ, они им только таких глупых покупательниц, как я, распугивают.
Ленинградский проспект как обычно стоял в пробке. Кто бы сомневался... Самолет, по уверениям Полины, должен приземлиться через пятнадцать минут. Прибавим сюда полчаса на получение багажа...
Телефон нервно замигал именем подруги.
Еду я, e-ду.
Стою, точнее. Плотно стою. Конкретно так.
Я открыла карту, в надежде найти пути объезда, понимая, что дело это гиблое и бесперспективное. Черт меня дернул заехать в тот магазин! Потеряла сорок минут драгоценного времени. Увы, путей объезда пробки не существовало. Максимум, который я смогу себе позволить, — это побыстрее добраться до кольцевой автодороги. А дальше?.. Сделала музыку погромче и расслабилась. Толку волноваться? Кондиционер приятно холодил ноги. На улице +28, в моей Toyota Rav 4, которую я ласково называю пепелацем, — +22. Лепота.
Через час я ткнула морду своего пепелаца в первый попавшийся просвет между автомобилями у международного терминала Шереметьево-2 и резвым карьером понеслась в зал прилета, проклиная на чем свет стоит шпильки и дурацкую юбку, норовящую задраться выше положенного. Полина встретила меня гневным взглядом из-под тщательно выщипанных бровей. Идеально нарисованные губы в негодовании скривились.
— Ой! — испуганно пискнула я. — Ты сегодня такая красивая!
— Вечно ты опаздываешь, — зарычала она.
— Прости, любовь моя, — нежно поцеловала ее в щеку. — Ты же знаешь, какие пробки на дорогах! Гнала как сумасшедшая! Ну, где это чучело с «гнездом» на голове? — я заозиралась, пытаясь найти заморскую зверюшку.
— Багаж они никак получить не могут. Наверное, у мальчика так много косметики, что ее не пропускают таможенники — они просто не понимают, зачем парню такой чемодан, думают, что спекулировать будет.
— Злая ты какая-то, — хихикнула я. — Что-то случилось?
— Михалыч мне все нервы измотал, — дулась она, премило складывая губки бантиком. — «Где переводчик, где переводчик?» Надоел уже.
— О’кей, поняла. С меня обед в «Елках-Палках».
— Так просто не отделаешься.
— Хорошо-хорошо. Уговорила! Пойдем в «Ги-Но Таки». Как ты любишь.
— Ну если только туда… И послезавтра! Пока ты опять куда-нибудь не свалила.
— Не, я только через неделю в Иран улетаю. Так что время есть.
— Эх, Маха, удивительная у тебя жизнь. Весь мир, наверное, уже посмотрела.
— Знаешь, иногда очень хочется заснуть не в душном номере на протухших от влажности простынях в какой-то дыре мира, а дома на своей кровати, не опасаясь, что тебя по ошибке пристрелит какой-нибудь обдолбанный мутант или укусит какая-нибудь ползучая тварь. Я вот из Колумбии через Канаду и Амстердам выбиралась. Спасибо Родриго. А то выслал бы меня на родину в бандерольке, вот бы ты локти кусала, что не уделяешь мне внимания.
— Ой, прекрати! Сто лет ты кому-то нужна в бандероль тебя запаковывать. Ты самый мирный человек из всех, кого я знаю. Хотя, да, нос, иной раз, не туда суешь. И потом, ты сама выбрала такую работу.
— Да, и горжусь этим.
В дверях возникла фигура мужчины. Высокий, крепкий. Взгляд, как у питбуля, готового к нападению, — внимательный, следящий за малейшим движением намеченной жертвы. Один уголок рта-пельмешки чуть вздернут вверх, и не понятно, то ли он противно ухмыляется стоящей перед ним прислуге, то ли просто всех презирает априори. Какой мерзкий тип. Следом шел мужчинка, невысокий, худенький, с простеньким, но удивительно обаятельным лицом. Походка прикольная — как у кошака, знающего себе цену, очень сексуальная. За мужчинкой семенила какая-то худосочная девица в кепочке со стразиками и огромных солнечных очках, если меня не подводит зрение, от Диор, тоже со стразиками. И только когда девица открыла рот, стало понятно, что это тот самый парень, по которому мир сходит с ума.
— Я не поеду ни в какой ресторан. Я хочу в душ, — юная звезда топнула ножкой и упрямо уставилась куда-то в сторону, всем своим видом показывая недовольство.
— Билл, но нас ждут в ресторане, — удивленно произнес мужчинка. — Ты полчаса назад все уши мне прожужжал, что хочешь есть.
— Я сказал, что хочу в душ, — процедил Билл настырно. — Точка.
Я посмотрела на стоящих за его спиной ребят и поняла, что решение на самом деле коллективное, просто парень взял на себя смелость его озвучить. А там, где решение принято коллективом, спорить бесполезно. Полина шумно вздохнула и закатила глаза. Иван Михалыч нервно усмехнулся.
— Что с рестораном? — тихо спросила я у Полли.
— С двух до четырех спецобслуживание. Потом они едут на репетицию.
— Время критично?
— Нет, но это будет стоить мистеру Роджеру лишних десять шиллингов.
Что в переводе на русский язык означало: если парни не уложатся в оговоренное время, контора попадает на деньги. Конечно же, насильно их из-за стола никто не выгонит, но… Мои часы показывали без четверти час. Гостиница в самом центре. Дорога в центр, как не смешно, свободна. Стало быть, до места доберемся за полчаса, ну хорошо, минут за сорок. То есть в половине второго они будут в гостинице, а ресторан в десяти минутах езды от отеля. Ну и отлично!
— Господа, — я шагнула вперед, широко улыбаясь. — Герр… Простите, как вас?
Мужчинка аж перекосился весь. Ну надо же скорчить такую отвратную мину на мою доброжелательную улыбку.
— Дэвид Йост, — сделал он одолжение. — Продюсер.
— Очень, очень приятно, герр Йост, — светилась я от радости, протягивая ему руку. — Мария Ефимова.
Он ответил сухим рукопожатием и уставился на Полинку и Михалыча.
— Герр Йост, если юноши хотят принять душ, то, думаю, стоит пойти им навстречу, — я встала так, чтобы он повернулся ко мне целиком. Йосту подобное расположение собственного тела в пространстве не понравилось.
— Эти юноши сами не знают, чего хотят! — зло выплюнул он.
— Вот и отлично! Вы езжайте в ресторан, а мы с ребятами подтянемся в процессе. Уверена, они смогут без вашей помощи заселится в гостиницу. Их уже ждут. Никаких проблем не возникнет. Обещаю.
— А вы, собственно, кто? — рявкнул отчего-то взбешенный Йост.
— Это Мария Ефимова, сопровождающая группы, — наконец-то Полина соизволила нас представить. — Переводчик. Она будет помогать вам решать все организационные вопросы, координировать работу с журналистами, в общем, делать все возможное, чтобы мы понимали друг друга.
Ее английский был выше всяких похвал. Но, кажется, Йост не слишком хорошо понимал сей басурманский язык. Ну да леший с ним, разберется. Какое счастье, что мне на растерзание выдали мальчишек, а не этого ворчуна. Только вот про подобный объем работ Полина мне вчера ничего не сказала. Мы договаривались исключительно о синхронных переводах, а никак не о координации работы журналистов и организационных вопросах. Спорный вопрос кто кого в японский ресторан поведет.
— О’кей, — дал добро злой продюсер. — А вы, похоже, фрау Воропаева? Паулина Воропаева? Через вас мы вели все переговоры?
Новоявленная Паулина любезно кивнула. Подруга пригласила Йоста к стоящему чуть поодаль шефу. Я ухмыльнулась, глядя ему вслед: дядька явно голодный, судя по синякам под глазами — не выспавшийся, судя по помятости — вообще разбитый весь (наверное, он вчера знатно погулял), а тут еще эти малолетние звезды пальцы гнут. Ему бы поесть да поспать, и через несколько часов он будет прелестной душкой. А вот Полинка овца еще та! Ума не хватило представить меня группе? Ох, всё сама, всё сама.
— Господа, — я опять расцвела, стремительно приближаясь к группе. Том и Георг смотрели с интересом. Густав скорчил безобразную гримасу. Билл набычился, приготовившись к нападению. Ага, сейчас, милок, так я тебе и позволю со мной бодаться! — Господа! Пока начальство разбирается со своими начальственными делами, давайте познакомимся. Меня зовут Мария. Я ваш переводчик. Буду сопровождать группу везде и всюду.
— Даже в душ? — съехидничал Том, состроив одну из своих кокетливых рожиц.
— Если тебе там понадобиться помощь переводчика в общении с краном, то даже в душ, — не менее ехидно отозвалась я.
Ребята заулыбались. Напряжение немного спадало. И только Билл все еще недовольно поглядывал в мою сторону.
— Предлагаю заехать в гостиницу, принять душ, переодеться и в ресторан. Надеюсь, сорока пяти минут вам хватит на то, чтобы привести себя в порядок?
— Мне нужен час, — капризно сжал губки Билл.
— О’кей, я даю вам полчаса. И ни минутой больше. В противном случае обедать будете в ужин. Вопросы? — я улыбалась, но говорила очень строго и безапелляционно.
— Мне нужен час, — настаивал парень.
— Билл, сейчас твое время пребывания в гостинице сократится до десяти минут. Пожалей друзей, — произнесла это таким тоном, чтобы было понятно — спорить я не намерена, будет так, как я сказала.
Он смерил меня уничижительным взглядом и отправился следом за охранником.
— Меня зовут, Густав, — улыбался барабанщик, плюшевый, мягкий и чертовски забавный. — Только не надо звать меня Густи. Я терпеть этого не могу.
— Как скажешь, — быстро согласилась я.
— Том, — задорно рассмеялся парень, схватил меня за руку и от души ее потряс.
— Мне очень приятно с вами познакомиться, — не соврав ни разу, заявила я.
— Георг, — томно сообщил басист, прильнув губами к моей… ладошке.
— А вон то, — Том махнул в сторону сбежавшего солиста, — мой младший брат-близнец Билл. Он не всегда такая зануда.
— Скажешь тоже, — гыкнул Георг.
— Чаще всего он гораздо большая зануда, — хохотнул Густав.
Так я подружилась с группой.
Наконец-то пять тележек доверху нагрузили огромными чемоданами. Юные звезды взяли по тележке и… повезли свой багаж. Я обалдела. Никакого тебе понта, никаких выкрутасов, так просто и мило. И только Билл, подхватив небольшой чемоданчик на колесиках (наверное, ту самую косметичку), задрав нос, гордо прошествовал на выход из аэропорта. Это так кошмарно смотрелось со стороны. По дороге нам попадались стайки фанаток, которые при приближении ребят забавно повизгивали и подпрыгивали от переизбытка чувств. Вспышки. Вспышки. Вспышки. Они ослепляют. Нервируют. Пугают. Но, кажется, никого кроме меня папарацци не напрягали. По крайней мере, Йосту и Густаву было абсолютно все равно, они не обращали внимания на фотографов, Том и Георг с удовольствием кривлялись на камеры, а Билл прикинулся ветошью и постарался проскочить неприятный живой коридор побыстрее.
— Ты ведь с нами поедешь? — как бы между прочим поинтересовался Том около машины. Во взгляде читалось желание и насмешка. Рот приоткрыт. Заметно как кончик языка крутится около колечка пирсинга сбоку на губе. Иногда колечко подергивается, привлекая к себе внимание. Я поймала себя на мысли, что постоянно смотрю на его губы. Такие притягательные, такие нежные, влажные, манящие. Спорный вопрос, кто кого тут соблазняет. Эх, дожить бы до вечера, а то парнишку я в буквальном смысле слова изнасилую в ближайшем укромном местечке в ближайшее же время.
Я глянула на него кокетливо и покачала головой, произнесла снисходительно:
— У меня машина. Своя машина.
Том раздумывал. Я уж подумала, что он сейчас поедет со мной. И даже успела расстроиться — мне хотелось игры и маленького завоевания этого мальчика, а он сам ко мне активно лезет. Стало не интересно.
— Не отставай, — произнес милый эльф и смешной походкой отправился к друзьям.
Отлично! Один — один. Следующий шаг за мной.
В гостинице мы действительно зарегистрировались очень быстро. Хмурый Йост бродил по коридору, наблюдая, как куча чемоданов плавно перебирается в номера ребят. Мальчишки в свою очередь ходили друг к другу в гости, выясняя, чей номер лучше, у кого ванна просторнее, а постель шире. Один Билл с повизгиванием, что у него в номере настоящее «супружеское ложе» чего стоил. Зато у Тома оказался самый большой санузел. У Георга — шикарный вид на Кремль. А Густав порадовался крышам московских двориков — они такие романтичные. «И ужасно облезлые» — подумала я. Время стремительно улетучивалось.
— Детский сад, — вздохнула я.
— А я с самого начала говорил, что это глупо, — раздраженно поддакнул Дэвид.
— Как вы управляетесь с этим зоопарком? — поинтересовалась я с сочувствием.
— Это они сейчас стали немного поспокойнее, — доверительно сообщил продюсер. — А вот прошлый тур я вспоминаю как многомесячный кошмарный сон. Вот только никак не получалось проснуться.
— Надеюсь, вы после него знатно отдохнули?
— Какой там… — махнул он рукой и скривился.
— А что так? — не унималась я.
Увы, чем насолили ребята своему биг боссу, мне узнать не удалось, ибо появился первый свежевыкупанный музыкант — Густав. Он переоделся в шорты и майку, нацепил на мокрые волосы бейсболку. Вид совершенно незвездный. Обычный парень. Будущий типичный бюргер. Вторым, как ни странно, в коридор выполз Билл. Я думала, что мы на самом деле будем ждать его вечность, и даже придумала, как отомщу этой капуше, но солисту удалось меня приятно удивить. Он сменил одежду, посвежел и похорошел, выражение на лице только так и оставалось противно-обиженным — губки бантиком, бровки домиком, глазки узкие. Тьфу!
Мой любимый мачо во всем белом, словно невеста перед алтарем, вышел с такой улыбкой на лице, что я предпочла занять стул, ловко убравшись с диванчика, на который тот нацелился на свободное место между мной и Дэвидом, — незачем искушать мое голодное тело и возбужденный разум. Вот насколько асексуален для меня его брат, настолько же Том будоражил мое воображение каждым своим движением.
— А чего ты так с дивана рванула? — он удивленно поднял брови и обиженно выпятил нижнюю губу, остановившись едва ли не на моих отпедикюренных пальцах.
— Тебя испугалась, — тут же вставил Билл.
Все засмеялись, кроме нас с Йостом. Том одарил меня взглядом, от которого внизу живота все тут же наполнилось томлением.
— Эй, малыш, ты слишком много разговариваешь, — выдал Том, лениво покидая мое личное пространство.
— Кто еще тут малыш? Минус пять сантиметров, — презрительно ухмыляясь, бросил Билл.
— Это вы какой частью тела меряетесь? — скромно поинтересовалась я.
Почему-то вопрос вызвал хохот даже у охранников, стоящих невдалеке. Мне нравятся эти ребята. Веселые такие!
Когда Георг соизволил осчастливить нас своей персоной, все уже не просто нервничали, а весьма серьезно злились. Четверо голодных мужчин на столь малый объем гостиничной площади — это явный перебор. Отпустив по поводу медлительности друга пару сальных шуток и получив инструкцию по поведению с фанатками, стоящих около входа, парни не спеша отправились вниз.
— Ты опять на машине? — ехидно спросил Том в лифте. И с издевкой добавил: — На своей машине?
— Вынуждена тебя огорчить, — ухмылочка стервы. — С этого момента и до сдачи вас на таможне в аэропорту, я буду неотступно следовать за тобой, куда бы ты ни пошел.
Том тут же сделал глаза большими и с притворным удивлением воскликнул:
— И ночевать со мной будешь? — Все повернулись и с интересом уставились на меня. Даже Йост.
— Зачем? Ночевать ты будешь со своим мишкой Тедди. Надеюсь, ты не забыл его дома? — шепнула я ему на ухо, прикусив язык, чтобы не дотронуться до мочки. Том так покраснел! А сквозь мое тело словно ток пропустили, настолько сильно подействовали его близость и запах. Господи, разум, держи тело под контролем!
В одном из интервью, которое я прочитала несколько часов назад, Том, издеваясь над братом, сообщил журналисту, что Билл не может заснуть без поцелуя мамы на ночь. Билл в долгу не остался и тоже сдал близнеца, заявив, что Тома мучает бессонница, если рядом нет его любимого плюшевого мишки Тедди. Что-то мне подсказывало — с тех пор ребят завалили плюшевыми медведями всех мастей и размеров, впору магазин открывать.
Тому нравилась игра в соблазнителя. Я чувствовала это кожей. Его хитрые взгляды из-под чуть опущенных ресниц, язык, постоянно теребящий пирсинг, влажные губы. Слишком близко стоит, случайные прикосновения… Но меня при этом не покидало странное чувство — он вел себя как неуверенный молодой кот, дорвавшийся до бесхозной крынки со сметаной, когда и рад бы немедленно слопать, да страшно — вдруг по шее получит. Он ходил по грани, через которую безумно боялся переступить. Но ходил с гордо поднятой головой, всем своим видом показывая собственную крутизну. Или все это мои выдумки?
По идее, они должны были давать автографы собравшимся у подъезда девочкам. По крайней мере, собирались это сделать. Билл очень дергался и нервничал. Я видела, как он крутит в руках маркер, то снимая, то надевая колпачок. Густав и Георг стояли внешне совершенно спокойные, шутили. Но Густав постоянно барабанил пальцами по любой попадающейся под руку поверхности, а Георг поправлял волосы — нервы ни к черту. И только Том беззаботно рассказывал мне совершенно несмешной анекдот, и сам же над ним угорал. Йост о чем-то трепался с Полиной и бригадиром телохранителей. Охрана похожа на доберманов — боевые стойки. Готовность номер один.
— Работаем, — коротко бросил Билл и… на лице засветилась улыбка.
Они шагнули в стеклянные двери-вертушки как на эшафот.
Сзади меня шли Полинка и Йост. Подруга ворчала:
— Черти их раздери! Говорила же, что надо другой отель. Нет, они этот захотели! А этим малолеткам сейчас жопы надерут, будут знать!
— О чем ты?
— Тут черного хода нет. А через служебный администрация категорически запретила проводить гостей.
— Да ладно, — хихикнула я, — кому они нужны…
Меня припечатало к Полине оглушительным визгом. Размалеванные девочки-подростки визжали так, что казалось, мир сейчас лопнет! А потом они на нас напали… Вот так натурально напали. Нам с Полиной еще повезло, мы шли за ребятами, и на нас попросту никто не обратил никакого внимания, а вот близнецам досталось по полной программе, не смотря на все усилия охраны: визжащая толпа с двух сторон сомкнулась и ее заштормило. Я с ужасом наблюдала с высоты ступеней за белой бейсболкой Тома, которая как поплавок на волнах металась туда-сюда, да за руками, отчаянно пытающимися собрать медовые дреды и спрятать их подальше — почему-то девушки решили оставить его волосы себе на память. Бедный мальчик! Билл как-то весь собрался и проскочил толпу. Его телохранитель, тот самый неприятный тип со ртом-пельмешкой, именуемый народом Саки Пелко, обхватил подопечного за плечики и протащил сквозь толпу к машине практически без потерь. Георгу и Густаву помог наш доблестный ОМОН, так что эта часть группы вообще ни разу не пострадала. Йост тронул меня за локоть, кивнул в сторону минивэна. Полинка поехала в машине со своей охраной.
— Что это? — ошарашено произнесла я, когда за нами захлопнулась дверь.
— Фанатки, — равнодушно пожал плечами Дэвид. — Том, тебе помощь нужна?
Самое прилично слово из небольшого, но весьма емкого монолога Тома было — scheisse, то есть дерьмо.
Обед прошел в молчании. Том все еще хмурился. Густав, как я поняла, вообще редко подавал признаки жизни. Билл бросал какие-то подозрительно долгие взгляды на брата. Георг ушел в себя и не обещал вернуться. Лишь Дэвид и Полина тихонечко чирикали между собой, и я не хотела нарушать их идиллии. Господи, всего два дня. Мне надо потерпеть всего два дня. Зачем я согласилась? Скучно, как же скучно! Да, обед в дорогом ресторане на халяву — это чудесно. Да, по Москве покатают, в клуб сводят — это отлично. Но я же протухну с этими немецкими товарищами. Они ж просто невыносимо скучны. Звезды, елки-палки, звездуны несчастные. Я ковырялась вилкой в десерте, подперев голову рукой: очень удобно, когда тебе надо придержать челюсть от постоянных зеваний. А вот Густав даже не прятался, зевал так, что гланды видны.
— Ты загрустила? — нежно спросил Том.
— Да что-то вы меня не радуете, — откровенно ляпнула я.
— А должны? — он приподнял бровь.
— Мне про вас рассказывали совсем другое.
— Что именно? — не отставал парень.
— Ну… — протянула я, пытаясь на ходу придумать что-нибудь правдоподобное. — Ну… Например, что вы веселые и очень общительные. Что ты остроумен.
Все вновь заинтересованно уставились на мою скромную персонку.
— Разве нет? — расцвел Томми.
— Да я сейчас скончаюсь со скуки. Мы с Густавом, — Густав вздрогнул и прикрыл распахнутый рот ладонью, — заснем прямо тут, лицом в десерте. Такое чувство, что мы на похоронах моей молодости.
— Машка! — возмутилась Полинка.
— А что все сидят с такими лицами? — буркнула я, уставившись в сладкую шоколадную массу.
— А действительно! Чего все сидят с такими хмурыми лицами? — поддержал меня Георг. — Том, ты обратил внимание на девчонок, пока мы в машине ехали?
Билл протяжно вздохнул и закатил глаза. Насколько я успела заметить, выражение лица — меня окружают идиоты — его самое любимое. Том… покраснел. Я едва успела зафиксировать уголки губ, не позволяя им растянуться в довольной насмешке. Сборище придурков. Полли, как обычно, оказалась права.
— Кстати, да! Как тебе наши девушки, Том? Ты же у нас главный мачо планеты, — ехидно поддержала я Георга. Том стал бордовым.
— Ничего так, — он развалился на стуле и широко расставил ноги, ухватившись за край необъятных размеров футболки. — Красивые цыпочки. Я б с удовольствием одну из них поимел.
Он пристально смотрел мне в глаза. Не моргая, не отводя взгляда. Прямо и открыто, с вызовом. Лицо чуть тронуто улыбкой. Язык опять скользит по верхней губе, а потом колечко пирсинга едва заметно дергается, привлекая к себе внимание.
Я тяжко вздохнула, словно узнала о чем-то невыносимо грустном и скучном.
— Не знаю, не знаю… — покачала головой, — светит ли тебе хоть что-то. В России такие порядочные девушки… Да, Полина?
— Охренеть, какие порядочные, — пробормотала Полина по-русски с сарказмом. — Кончай над человеком издеваться. Нашла с кем бодаться.
— Он прикольный, — отозвалась я на родном языке, посмотрев на нее загадочно.
Полина все поняла.
— Он несовершеннолетний. Тебя посадят за растление малолетних. Отвали от ребенка.
— Ревнуешь?
— Вот еще. У меня есть поинтересней вариант.
Я обратила внимание, что Густав пристально смотрит на нас. Так обычно смотрят, когда не очень хорошо знают язык и ловят каждое слово, срывающееся с губ, пытаясь не упустить смысл.
— А ты как считаешь? — повернулась я к парню, задав вопрос на русском.
Густав растерянно уставился на меня, потом перевел взгляд на ребят и достаточно чисто ответил:
— Я не очень хорошо говорю по-русски.
Мы с Полинкой таинственно переглянулись («Я обязательно его заполучу!» — говорила я всем своим умиленным видом. «Ну-ну» — улыбалась она), чем окончательно смутили музыканта, и вновь принялись за десерт.
Саунд-чек, а по-человечески говоря репетиция, прошел веселее обеда. Сначала ребята настраивали инструменты, периодически поругиваясь с обслуживающим персоналом, и в моих услугах совершенно не нуждались. Потом Билл покапризничал — его голос, несшийся из динамиков, подозрительно дребезжал и вообще был каким-то странно-высоким. Он ходил по сцене, пробовал звук то так, то этак, и что-то неразборчиво ворчал. Звукорежиссер подстраивался-подстраивался, но Билл только все противнее и противнее ворчал. Йост и Полина тоже занимались делами. И только я сидела и от скуки не знала, куда себя применить. Попробовала пообщаться с охранниками. Саки глянул на меня, как голодный орел на мышь, — решила отстать, пока не заклевал. Тоби, охранник Тома, мужчина крупный, с каким-то пронзительным стеклянным взглядом как у терминатора и тонкой ниткой губ, приветливо улыбнулся моей любопытной персоне и с удовольствием рассказал, что и как они планируют делать на концерте. Сейчас готовят много воды — это для девочек в фанатской и танцевальной зонах. Будет очень жарко, душно и у них начнется обезвоживание еще до концерта. Поэтому наши российские секьюрити будут поить девчонок, и вытаскивать из толпы тех, кто вознамерится потерять сознание. Их поведут в дальний угол за сценой, где медики готовят воду и нашатырь. Обязательно будет дежурить бригада реаниматологов, мало ли что произойдет. Жесть какая. Да что может произойти? В Москве каждую неделю какая-то звезда мирового масштаба выступает — и ничего. Вон Мадонна пела-плясала, и все живы здоровы. А тут какие-то малолетки… Хотя… Билл что-то рявкнул в микрофон, выводя меня из задумчивости. Тоби даже не повернулся в сторону солиста, извинился и скрылся в полумраке зала. Том пошел успокаивать брата. Йост засуетился.
— Что там? — спросила я у Полины.
— Звук…
— Ну что они за два часа ему звук не выстроят?
— Скоро народ запустят. У нас есть максимум полчаса.
— Уверена, они профессионалы…
— Причем тут это? — подскочила она раздраженно и унеслась куда-то.
Я осталась одна вся из себя обиженная. Подумаешь, какие все нежные… Ну и леший с вами. Ушла в буфет для персонала.
До концерта оставался неполный час. Мальчишки опять были заняты сами собой, что несказанно меня радовало — все-таки мой язык неказенный. Йост и Полина решили «поланчеваться». Мне же оставалось тупо стоять у окна и созерцать происходящую вакханалию, которую устроили на улице около «Олимпийского» фанаты группы. Только вот отчего-то я бы не хотела оказаться в той толпе. Неимоверную кучу подростков ОМОН пытался призвать к порядку. Мужчины в сером двигали разноцветную массу от здания заграждениями вниз по ступеням. Но подростки вовсе не собирались никуда призываться и всячески сопротивлялись своему отторжению от вожделенных подъездов. ОМОН старался быть вежливым, организовывая коридор для прохода. Девушки стояли насмерть и никакого коридора организовать не давали. Так они и бодались туда-сюда. Дело кончилось тем, что слабые инфантильные детки прорвали оцепление ОМОНА и со всех ног понеслись к подъездам. Когда здоровые мужики поняли, что произошло, спасать ситуацию стало поздно, не подавили бы друг друга, глупенькие. Около подъездов вновь организовалась давка. Это что-то страшное! Никогда не думала, что из-за какой-то рок-группы могут возникнуть такие ужасные ситуации.
Выпитые за день напитки прошли свой цикл по моему организму и запросились наружу. Я с сожалением оторвалась от представления на улице и направилась на поиски нужного помещения.
То ли мне так повезло, то ли этаж был особенным, но женских туалетов здесь не оказалось. Минут через пятнадцать мне стало наплевать на буковку на двери, и я влетела в первый попавшийся, решив, что ничего постыдного в этом нет, тем более, что особей мужского пола поблизости не наблюдалось.
Я подтягивала чулки в кабинке, поправляя сбившуюся резинку, когда кто-то вошел. Ноги обдало сквозняком от закрывающейся двери. Знакомые голоса о чем-то ожесточенно спорили. Голос Тома я узнала сразу же. А второй… Кажется Георг… Да, Георг!
— Нет, ну она же клеевая телка! — восторженно вещал Том. — И глаз с меня не сводит!
— Дурак, она просто тебя разводит и дразнит.
— Да прекрати ты, она меня реально хочет. Я же вижу, как она поворачивается, как изгибается. Она хочет меня. Посмотри на ее рот. Он всегда влажный и она постоянно облизывается.
Ого! Мальчики решили кого-то снять, — улыбнулась я.
— Дебил! На улице жара! Ты сам постоянно облизываешься.
— А как она передо мной задницей крутит? Она словно говорит: «Да, да, вставь мне, детка!» А рот? Только представь, как она это будет делать ртом! — он произнес фразу удивительно страстно, и я очень хорошо представила себе, как кто-то мягко и аккуратно… Нет, это из другой оперы…
— Каулитц, у тебя спермопередоз на фоне страшного недотраха! Тебе надо меньше порнухи смотреть. Ты выдаешь желаемое за действительное.
— Нет же! Вот увидишь, этой ночью я ее трахну!
— Не даст она тебе.
— Даст! Спорим? У нее такие сиськи! А задница… О, я весь в предвкушении.
Георг засмеялся.
Шум воды. Включилась сушилка для рук, и мне стало плохо слышно.
— Мария не даст! Она пошлет тебя.
Упс! Нормально… Видимо, в тот день на моего ангела снизошла благодать — неожиданно для себя я оказалась в нужном месте в нужное время. Вот только тема разговора меня внезапно перестала забавлять. Внутри все закипело. Ненавижу, когда на меня спорят! Вот просто до трясучки ненавижу! До кровавых зайчиков в глазах ненавижу! Да, сегодня я бы с радостью провела с тобой ночь. Да, я провоцирую тебя и дразню. Да, я хочу тебя. Но я ненавижу, когда на меня спорят. Резко и бесшумно распахнула дверь, намереваясь врезать Тому по морде. Ребята стояли в проходе. Том ко мне спиной, а вот Георг…
— Спорим, что я ее трахну? На что?
…Георг меня увидел. И от неожиданности замер.
— Том… — проблеял неуверенно.
Но Том уже активно имел меня в своих фантазиях, поэтому предупреждения друга не услышал.
— Не веришь? Чтобы подтвердить выигранный спор, я оставлю у нее засос где-нибудь на видном месте. На желание! Давай спорить на желание!
Я сжала зубы покрепче, прожигая спину мальчишки гневным взглядом. Не-на-ви-жу! Георг косился на меня. Ситуация наиглупейшая.
— Мой бог! Эти сиськи меня с ума сводят. Они такие большие! Как ты думаешь, они силиконовые или натуральные?
Ну разве можно сердиться на это ходячее недоразумение? Я широко улыбнулась, стараясь не засмеяться в голос, и приложила палец к губам, умоляя Георга не выдавать моего присутствия. Уголки его губ довольно растянулись, он посмотрел лукаво и уверенно заявил:
— Натуральные у нее сиськи, Том. И все-таки я продолжаю настаивать, что теперь ты ее точно не трахнешь. Только спорить я с тобой не буду. Потому что ты, Каулитц, дурак каких поискать надо. Пошли отсюда, а то с Биллом истерика случится.
— Вот еще! Поссать нельзя сходить? — фыркнул мачо, гордо проплывая как каравелла мимо друга к дверям.
— Э, нет, мой хороший, — прошептала я ему вслед. — Теперь уж ты обломаешься по полной программе. Ишь чего удумал, сопля зеленая! Спорить на меня! Ха! Приходи смотреть.
В голове творился какой-то кавардак. С одной стороны я действительно хотела Тома и всячески ему это демонстрировала. А вот с другой стороны… Черт! Э, нет, дорогуша. Дураков учить надо. Впредь умнее будет.
Когда я тенью скользнула в гримерную, там бушевала буря. Йост орал на Билла, а Билл, в свою очередь, орал на Йоста. Делали это они одновременно, и я даже примерно не могла понять, о чем они спорят. Густав стоял у окна и, как и я несколько минут назад, с удовольствием рассматривал спешащий на концерт народ. Георг что-то сосредоточенно пытался протренькать на гитаре, но ругающиеся коллеги сбивали его. Он недовольно встряхивал головой, скидывая волосы с лица, и хмурился. Том ел виноград полулежа на диванчике. При виде меня он сразу засветился и развалился еще больше, широко расставив ноги. Сесть некуда. Разве что копытца мачо скинуть. Я с очаровательнейшей соблазнительной улыбочкой продефилировала к нему, слегка покачивая бедрами (Георг на момент этих пятнадцати шагов даже играть перестал, а Билл проследил мой путь с приоткрытым ртом и офигевшими глазами — да, мальчик, я такая).
— Приземлиться можно? — чуть выпятила губки. Голос обволакивающий, завораживающий, укутывающий.
— Чего? — растерялся он.
«Чего-чего! Я говорю, посадку давай!» — улыбнулась, вспомнив фразку из любимого мультфильма.
— Разрешите присесть? — еще более сладко и эротичнее. Фактически делаю ему неприличное предложение.
Ор за спиной прекратился. Я чувствовала, что все четверо сейчас смотрят на нас с Томом. Не спеша поворачиваю голову, демонстрируя ему длинную шею, которая снизу кажется еще длиннее из-за выреза. Да, так и есть. У Билла такой вид, что и словами не описать. Наверное, если бы я сейчас залезла на Тома сверху, он бы меньше удивился. Йост скособочился весь, губы слегка кривятся в улыбке. Густав прикрыл пол-лица ладонью, глаза смеются. И только Георг на нас не смотрит, спрятался в волосах, плечи подрагивают — беззвучно ржет.
— Куда присесть? — лопочет Том.
Ребята не видят моего лица, и я беспощадно пользуюсь своим положением: многозначительный взгляд облизывает его тело, едва-едва задерживаясь на животе, язык легко смачивает пересохшие от жары губы. Том как-то странно дернулся.
— Рядом, — выдыхаю тихо.
— По… Пожа… Конечно… — он торопливо скидывает лапки и отодвигается на самый край. Дурашка…
Я сажусь совсем близко к нему, хотя места достаточно. Том зажат в углу. Нога к ноге. Бедро к бедру. Локоть к локтю. Он ерзает. Мне даже кажется, что парень возбужден. Что ж, это очень хорошо.
— Господа, что-то не так? — наивность в тоне и во взгляде зашкаливает все мыслимые показатели.
Они разом начинают трясти головами.
— Всё хорошо, — бормочут. — Всё отлично.
— Я пойду, — кидает Йост и торопливо выбегает из гримерки. Куда это он?
Билл продолжает пялиться на нас. Хорошо, хоть рот закрыл. Краснота на щеках видна даже под тремя слоями тонального крема и пудры. Еще одна жертва полового воздержания. Георг опять начинает что-то бренчать.
— Том, — тяну имя, как карамельную тянучку. — Пожалуйста, — смотрю в глаза невинно. — Сыграй для меня, — подтекстом «трахни меня».
Даже не ожидала, что так сильно действую на него. Для того чтобы встать с глубокого мягкого дивана, Тому пришлось воспользоваться моей коленкой. Рука потная, холодная и трясется. У него стресс. Хороший такой, жесткий стресс. Надо ослабить хватку. Как жаль, что футболка огромная! Очень хочется проверить догадку о возбуждении, а по походке определить не могу.
Он уселся на подлокотник, водрузив ногу на сиденье, провел по струнам, подстраивая инструмент.
— Гео, — подмигнул басисту и заиграл.
Билл широко улыбнулся, захихикал. Густав отбивал ритм пальцами по столешнице. Том запел! Обалденным голосом!
— Привет!
Ты стоишь у меня в дверях
И больше здесь нет никого
Кроме нас с тобой.
ОК! Заходи в первый раз,
Остальное пойдёт само собой
В комнате 483.
Здесь день пройдёт совсем неправильно,
Свет исходит из минибара,
И утром здесь не будет светло.
Добро пожаловать в отель!
А теперь мы хотим поговорить!
— И сейчас ты лежишь здесь, — подхватил Билл весело. —
А я лежу рядом,
Говорить, говорить!
Входи.
Нас не побеспокоят.
Всё уже учтено -
Don't disturb.
И всё равно, где мы окажемся завтра утром,
Весь мир сейчас здесь.
Ложись сюда!
Я слушаю тебя,
Вижу твоё лицо,
Твои губы открываются.
Говори медленно, пожалуйста, не слишком быстро.
Добро пожаловать в отель!
А теперь мы хотим поговорить!
И сейчас ты лежишь здесь,
А я лежу рядом.
— Говорить, говорить! — вступили Георг и Густав одновременно, посмеиваясь. —
Говорить, говорить!
Все звонят в дверь,
Я нужен всему миру,
Все меня дергают,
А я не хочу ни с кем, кроме тебя
Говорить, говорить!
А теперь мы хотим поговорить!
— И сейчас ты лежишь здесь, — опять солирует только Том. —
А я лежу рядом.
— Говорить, говорить!
Говорить, говорить, говорить, говорить, — закончили они вчетвером.
Я слушала, широко улыбаясь, кивая в такт головой. И это было настолько прекрасно, что я позабыла про включенный режим «Стерва», смотрела на них восторженно и делала робкие попытки подпеть на повторяющихся строчках припева.
— Спасибо, — только и вымолвила восхищенно.
— А я не только на гитаре играть умею, — ухмыльнулся мачо плотоядно, и я тут же вернулась с небес на землю. Черт! Я же тебя хотела проучить… Уши развесила, песней заслушалась…
— Ого! Ты настолько талантлив?
— О да! У меня знаешь какой большой талант. Девушки хвалят.
— Девушки хвалят? — произнесла язвительно.
— Н-да, — Том отклячил пухлую нижнюю губку, лениво провел языком туда-сюда по колечку пирсинга и медленно опустил глаза в вырез на моей груди. — У тебя очень красивые глаза. Большие такие… Как я люблю…
Я одарила его ехидной улыбкой и взглядом с поволокой, кончик языка вновь прошелся по губам.
— Для того, чтобы любить большие, надо иметь большой, — бросила тихим сексуальным голосом.
Мальчишки захохотали. Все, кроме Тома. Кау-старший ядовито прищурился, губешки обиженно изогнулись. Он был до такой степени уверен в себе, что, ни на мгновение не задумываясь о последствиях, ляпнул:
— А ты сомневаешься, что у меня большой.
— Снимай штаны, сейчас померяем. — И изящным жестом я вынула из сумочки рулетку. Хоть когда-то пригодилась.
Георг свалился с противоположного дивана с приступом хохота. Густав сполз с кресла и встал на четвереньки, рыдая от смеха. Билл согнулся пополам, иногда всхлипывая и издавая какие-то нечленораздельные звуки. И только мы с Томом продолжали вежливо скалиться друг другу. Мачо не нашелся, что ответить.
— Ну что же ты? — прохрюкал откуда-то снизу Билл, чем вызвал очередные смеховые подвывания друзей.
Том кинул на брата презрительный взгляд и гордо заявил:
— А ты, я смотрю, опытная, часто мерить приходится?
— Да под твоей ночнушкой даже мерить нечего, все и так понятно, иначе зачем так прикрываться? — отрезала я.
Том словно красна девица залился краской.
— Хватит ржать, уроды! — рявкнул он на друзей и удалился. Была б возможность кого-нибудь пнуть, он бы наверняка пнул не щадя кроссовок. Лишь гитара жалобно звякнула, свалившись.
Мальчишки продолжали хохотать. Я расстроено смотрела на дверь и чувствовала себя последней свиньей. Вся сексуальность во мне исчезла с уходом Тома, осталось лишь разочарование, да чувство вины не давало покоя. Зря я так его при всех опустила. Жестко вышло и очень жестоко. Ладно он — мальчишка непутевый, но я-то — взрослая девушка…




Глава 3



 
Георг вытолкнул меня в коридор:
— Иди, иди!
— Георг, я тут побуду, — проныла. — Я терпеть не могу шум…
— Иди, я сказал, — подтолкнул он.
— Оно того стоит, — улыбнулся Густав, беря меня за руку, чтоб, наверное, я не сбежала.
— Где мой микрофон?! — заметался Билл.
— У меня в кармане, — апатично вздохнул Том, даже не потрудившись оторваться от гитары. Он кривился, постоянно подкручивал колки, вслушивался в издаваемый звук и опять кривился. — Дерьмо! — психанул в конце концов.
— Пятиминутная готовность, — вынырнул откуда-то из темноты коридора Саки.
— Ребята, я, правда, не люблю рок, — отбрыкивалась я от музыкантов. — Слушайте, мы так не договаривались. Ну можно я хотя бы где-нибудь подальше от колонок посижу?
Том повернулся и мрачно посмотрел на меня, сердито сдвинув брови. Я притихла.
— Черт! С какой песни мы начинаем? — опять нервно воскликнул Билл.
— Всё с той же, — буркнул Том.
— А сколько там народу? — тихо спросила я у Густава.
— Тридцать тысяч, — отозвался Саки.
— Твою мать! — ахнула я. — Полный зал что ли?
— А у нас по-другому не бывает, — Густав гордо расправил плечи. — Всегда аншлаг.
— Можно хотя бы сейчас не говорить о зрителях?! — взорвался Билл.
Сбоку противно шипели рации на поясах охраны — то одна, то другая, то третья. Саки что-то послушал, ответил и, глянув на мальчишек, кивнул:
— Готовы?
— Да, — набрал воздуха в грудь Билл. — Работаем.
Том поправил ремень на плече и понесся на сцену. И как он не путается в своих длинных штанах?
Густав последовал следом. Георг внимательно вслушивался в начавшееся жужжание гитары Тома. Убежал.
Билл сосредоточенно глубоко дышал, глядя в никуда. Микрофон в руках ходит ходуном. Замер, словно приготовился к прыжку… Запел!
Я занервничала, думала, что он опоздал со вступлением, вот и начал петь за сценой, однако, судя по невозмутимым лицам бодигардов, все шло по плану. Билл легко взлетел по ступенькам и зал взревел!
Первые две песни я прослушала, сидя на каких-то ящиках в технической зоне. Зал не видно, лишь многочисленные вспышки звездочками появлялись то там, то тут, да ор стоит такой, что Билла практически не слышно. Он поет, напрягается, фактически кричит в микрофон, но звук, видимо, так и не смогли нормально настроить. Камера неотступно следит за солистом, передавая изображение на два больших экрана. Чаще Билла на экранах показывают только Густава. Еще мне видно кусок партера, руки, тянущиеся к Биллу и Тому. Георг с другой стороны сцены, которая вне зоны моего виденья. Вижу, как охранники то и дело отводят в медпункт девушек… А ведь концерт только начался… Саки сидит на соседнем ящике, пишет кому-то смс и улыбается тепло и нежно. Полинку где-то черти носят. Йоста давно не видно.
Неожиданно прожектора осветили зал. И я увидела «Олимпийский» во всей его красе. Тысячи, десятки тысяч человек отдавались этому тоненькому и невесомому подростку полностью, без остатка. Они тянули к нему руки и визжали! Море рук! Океан рук! Все внимание приковано к нему. Я видела глаза Билла, который наслаждался сумасшествием поклонников. Лучшая музыка для его слуха. Лучшая картинка для его взгляда. Он кайфовал. В какой-то момент мне показалось, что на зал смотрит сам бог, величественно и снисходительно. А потом я заметила искорки в его глазах. Он был счастлив. И он недоумевал — неужели это всё ради меня?
— Привьет, Москва! Как диля? — прокричал он на русском. — Спа-си-бо!
И зал ответил ему взрывом эмоций! Да-да! Это был атомный взрыв в отдельно взятом помещении. Как крыша «Олимпийского» удержалась на месте, я до сих пор не понимаю. От зала шла волна всеобщего обожания. Настолько она сильная, такая она мощная. И он — бог этой энергии!
— Let me hear you make some noise!  — радостно завопил он в микрофон.
Девчонки завизжали.
Билл состроил недовольную гримасску, изогнул бровь. Пальцы сделали несколько волнообразных движений. «Ну так себе, — как бы говорил парень, — фиговенько…»
— Let me hear you make some noise!!
Зал отозвался значительно громче. Но юного бога это не убедило. Он хотел не просто криков и писков, он хотел большего. Он хотел, чтобы зал забился в оргазме.
— Let me hear you make some noise!!!
О, мамочки! Всего одной дурацкой фразой Билл отымел тридцать тысяч человек одновременно. Это был не оргазм, это был… «Олимпийский» отдавался ему с каким-то нереальным отчаяньем, бился в экстазе. Казалось, что мир вот-вот рухнет. А в его глазах опять стояло удивление — неужели это я вас так завел?
Билл что-то еще прощебетал о том, как счастлив быть сегодня в этом прекрасном городе, как он ему понравился и объявил следующую песню. Я решила, что надо действительно посмотреть концерт и отправилась поближе к сцене. Лучше бы я сидела на своем ящике и наблюдала за происходящим на экране.
Том на сцене бесчинствовал. Он заигрывал со своей стороной партера так, что, казалось, девочки умрут от удовольствия. Он строил глазки, кривил рот, закусывал губу и закидывал голову назад. По мокрой шее стекал пот, прилипли прядки… Я вспомнила, как ночью рассматривала его фотографии и поражалась сексуальности парня. Так вот — фотографии не передают и сотой доли того секса, который исходил от Тома. И если оргазм в исполнении Билла носил какой-то божественный характер, то от взгляда Тома народ вокруг вполне мог забеременеть. В нем возбуждало даже то, как он играл на гитаре, как ласкал струны, как пальцы скользили по грифу.
В отличие от Тома, Георг со зрителями общался не особо активно и в попытках «изнасилования» зала замечен не был. То есть он честно выполнял свою работу: играл себе и играл, прыгал по сцене и прыгал. Но классно, надо заметить, играл и не менее суперски прыгал. А как он тряс головой с русо-рыжими волосами! Вау! Это было нечто. Это было так здорово. Он так двигался по сцене. Как кот. Правда, в какой-то момент они с Томом не рассчитали траекторию и таки врезались друг в друга, но это им не помешало беситься дальше. А бесились они отменно. Иногда казалось, что Георг сам от себя торчит.
Густава показывали на экране часто, а мне его «живьем» совсем не было видно. Зато огромное лицо Густава с экрана могло вынести остатки мозга только так. Густав не просто играл на барабанах. Он был сам эти барабаны. Он был с ними един. Он взрывался от игры. Он существовал в них. Он бог этих барабанов. Их дух. Их жизнь.
Том заметил меня ближе к концу концерта — я приютилась в уголке зоны между сценой и партером, поближе к Тоби и подальше от Саки, который постоянно то уходил, то приходил. Улыбнулся, облизав губы. Неожиданно он поставил гитару с треугольным корпусом себе на бедра и… на глазах одуревшей от восторга публики «изнасиловал» ее. Я почувствовала, как в животе торкнуло от сильнейшего возбуждения, резко скрестила ноги, порадовавшись, что не парень и мне не надо прятать внезапную эрекцию и ходить потом с мокрыми трусами…
Уже в самом конце концерта, когда ребят в третий раз вызвали на бис, я сделала открытие: Билл — это вампир, который питается энергией зала. Он с первой же песни послал в зал настолько мощный поток энергии, что она возвратилась к нему фактически в сто раз увеличенной. И чем больше он отдавался, тем больше получал! Весь концерт Билл скакал по сцене как заведенный заяц. Он работал на каждый сектор — прямо, лево, право, верх, партер, балкон. Каждый поворот его головы в сторону публики встречался таким шквалом аплодисментов, криков и визгов, что становилось плохо. Том и Георг тоже шевелились постоянно, перемещались по сцене, показывали себя, любимых, каждому желающему со всех сторон, но Билл он живет этой энергией. Он ловит кайф от себя и своей работы. Он настолько ловит кайф, и настолько старается, так дерет глотку, что мне захотелось дать ему что-то большее, чем у меня есть. Мне захотелось раствориться в нем, в его энергии, стать частью него, лишь бы остаться в этом кайфе, в этой энергии, увязнуть во всем этом, словно муха в янтарной смоле, застыть и донести до потомков, что когда-то мне было так хорошо. Я впервые в жизни попала на настолько мощный по энергии концерт. И я в какой-то момент поняла, что потеряла голову и саму себя, растворилась вся без остатка, я теперь не принадлежу себе, я стала частичкой этой группы…
Пока ребята прощались со зрителями, я унеслась за кулисы. Меня переполнял такой восторг, что хотелось немедленно вылить его на головы мальчишек. Меня раздирало на части от счастья!
Первым мне на глаза попался Георг, и я тут же повисла у него на шее, повизгивая:
— Боже! Боже! Боже!
Он обнял меня за талию и чмокнул в щеку. Довольный такой.
Потом я радостно вцепилась в Билла, задыхаясь от восхищения:
— Ты такой… такой… Ааааа! У меня слов нету!!!
Билл рассмеялся и похлопал меня по спине, крепко обняв.
Следующим сбежал по ступеням Густав. И тут же угодил в мои объятия. Я восторженно развела руками и просто поцеловала его в висок. Слова кончились. Остались эмоции.
Том стоял чуть в стороне, наблюдая за моими метаниями от одного парня к другому. Взгляд очень серьезный.
Отлипнув от Густава, я не спеша направилась к любимому мачо, скромно потупив очи и виновато закусив губу — сама невинность.
Он склонил голову на бок, вопросительно изогнув бровь:
«Ну?» — словно написано на лице.
Я, почему-то покраснев до кончиков ушей и совсем уж опустив глаза, едва заметно кивнула.
«Кончила…» — безумно стыдно.
Он довольно ухмыльнулся:
«Я — бог секса?»
— Ты бог секса, — звучит интимным эхом.
Он приосанивается.
«Я победил?»
Я смотрю ему в глаза теперь уже с горькой обидой:
— Не могу… Ты спорил на меня…
Он резко отворачивается. Розовые щеки сначала белеют, а потом покрываются красными пятнами.
— Дерьмо… — шипит сквозь стиснутые зубы.
— Зачем?.. — одними губами.
— Георг?
— Нет… Я сама… Слышала… Черт побери эти принципы!
Он опять ухмыляется. Теперь уже с досадой.
— И что дальше?
Пожимаю плечами, обнимаю его и шепчу:
— Не знаю…
Ребята устали. Настолько устали, что уже не гоготали, как днем, а сразу же по возвращению в отель рухнули кто где в номере Тома. Странно было находиться рядом с ними и не слышать постоянного смеха и шуток. Даже Билл заткнулся на минуту. Я, скромно постояв в дверях, сняла босоножки и уселась на паркет. Ноги гудели и болели, хотелось их засунуть под холодную воду и немного остудить. Вообще хотелось в душ. По полу приятно тянуло сквозняком. Если бы не мальчишки, я бы скинула одежду и, разметав руки в стороны, наслаждалась прохладой. Георг смотрел на меня с интересом. Потом встал:
— Иди, сядь сюда, что ты там в дверях приютилась.
Мужчина, — расцвела я. — Настоящий мужчина.
— Тут прохладно, — улыбнулась в ответ.
— Я не могу спокойно сидеть в кресле, когда девушка сидит на полу, — неожиданно серьезно сказал он.
Я провела рукой по паркету, приглашая его присоединиться. Георг обалдел от такой наглости. Густав хихикнул и… сел рядом со мной. Том недовольно прищурился и поджал губы, вытянувшись в кресле.
— Тебе, правда, понравился концерт? — тихо спросил Густав.
— Вы боги на сцене, — восхищенно произнесла я. — Никогда в жизни я не испытывала такого драйва, какой испытала сегодня. С первой до последней минуты мое внимание принадлежало только вам. Думаю, что в полку фанаток прибыло. А ты… Ты… У меня нет слов! Ты сердце группы! Ее мотор! Ее ритм! Ты бог ритма!
Густав вмиг покраснел. В какой-то момент мне показалось, что даже волосы на голове у него стали приятного бордового цвета. Ан-нет, это всего лишь отблеск закатного солнца из окна. Три пары глаз недоуменно уставились на нас. Особенно моим признанием был шокирован Билл. Видимо до этого ему никто не сообщал, что Густав круче. Он приподнялся на локтях и склонил голову на бок, пытаясь получше разглядеть сумасшедшего, посмевшего усомниться в его гениальности. Я едва сдерживала улыбку. Какие ж они глупые! Как ведутся, как смешно реагируют на провокацию.
— Вообще-то у нас группа, — попытался исправить ситуацию Густав, косясь на друзей.
— Да ты что? Правда? — излишне притворно и удивленно ахнула я.
— Да, — тут же закивал барабанщик. — И от вклада каждого, зависит успех общего дела.
Я не удержалась, засмеялась. Мой смех тут же был подхвачен остальными. Только Густав насупился, сложил руки на груди и опустил голову, всем своим видом изображая презрение к окружающим. Я несильно ткнула его локтем в бок. Густав недовольно отвернулся, но губы тронула улыбка. Я еще раз пихнула его. Парень вознамерился дать мне сдачи, но я ловко увернулась, и мы повалились на пол, истерично хохоча.
— Эй! Эй! Эй! — завозмущался Том.
На нас что-то плюхнулось. Подушка. Потом еще одна. Но уже не просто плюхнулась, а целенаправленно ударила сверху. Перед моим носом образовались белые кроссовки и складки широких длинных штанин. Том. Густав охнул, когда это существо уселось на нашу кучу сверху. Я взвизгнула от навалившейся тяжести и судорожно застучала рукой по паркету. Они вдвоем меня раздавят!
— Георг!!! Георг!!! Спаси меня!!! — заверещала я сквозь хохот.
— Том, придурок! Совсем спятил?! — перед глазами возникли еще одни белые кроссовки и синие узкие джинсы, надорванные по шву снизу. Потом послышалось кряканье и звук падения. Дышать стало значительно легче. Мы втроем валялись на полу и захлебывались смехом. Со стороны глянуть — дурдом на каникулах. Георг уселся рядом. Рожа такая счастливая, что любо дорого посмотреть.
— Идиоты, — покачал головой Билл, изобразив на утомленном личике снисходительную улыбочку. — Как дети малые. Видели ли бы вас сейчас журналисты… Или папарацци.
— Это был бы очень веселый репортаж! — хихикнула я, поправляя растрепавшиеся волосы. Нет, надо еще и косметику проверить, негоже перед ребятами ходить с размазанными тенями.
Хотелось еще как-то повеселиться. И я не придумала ничего лучше, чем задать один очень щекотливый вопрос, стараясь при этом сохранить лицо максимально серьезным. Конечно же, ответ я знала. Знала и то, что этот вопрос они ненавидят. Все вопросы, касающиеся названия группы и иероглифа, они ненавидят лютой ненавистью. Хочешь достать близнецов — спроси про название группы.
— А почему ваша группа называется Tokio hotel? — Хлоп-хлоп ресничками.
Реакция была предсказуемой. Билл тут же шумно выдохнул, рухнул на подушку и закатил глаза с выражением: «Дура, чего с нее взять?». Георг ухмыльнулся. Густав сделал вид, что не расслышал вопроса и глазами указал на Тома. Том… Мачо обвел всех взглядом — снова я, как что, так сразу я! — тяжелейшим образом вздохнул, скривился похуже братца — имбицилка несчастная! — и с превеликим одолжением произнес:
— Группа так называется потому, что…
Я закрыла лицо руками и заржала. Секунда и ко мне присоединился дружный хор ребячьих голосов. Это было так смешно, что мы с Густавом опять завалились друг на друга, где-то сбоку мне по бедру стучал Георг, приговаривая: «Я знал, что ты издеваешься!». И только облапошенный Том не смеялся, а недовольно косился в мою сторону, сузив красивые глаза и поджав губы.
— Издеваешься, да?
— Надо же нам над кем-то смеяться? Не все ж тебе Георга доставать.
Том гаденько улыбнулся.
— Приятно, что в нашей компании появился новый клоун.
— Ну что ты, я никогда не позволю себе забрать у тебя корону, — произнесла это таким снисходительным тоном, что Том… опять покраснел и отвел взгляд. Как забавно — мальчик он яркий, иногда грубоват, хамоват и всегда наглый, но как только ты даешь ему чуть более наглый отпор, он тут же тушуется и становится похож на разобиженного ребенка. Наверное, все дело в том, что я с ним на равных, не заглядываю в глаза и не смотрю в рот. Сдается мне, что очень и очень давно с ними никто так не разговаривал. Привыкли звездить, а тут я — новая звезда на их чумные головы. И если Георг и Густав это воспринимают нормально и принимают меня, то Том почему-то периодически козлится. А до Билла мне вообще нет никакого дела. Он какой-то неприятный тип, тоже мне божок на выезде. Хотя почему неприятный? Он замороченный, шуганный какой-то. Держится со мной на расстоянии. Отпускает какие-то странные шуточки. Словно между нами им собственноручно зачем-то выстроенная стена. Но с другой стороны я его понимаю: когда вокруг тебя столько народу, когда ты все время под прицелом фотокамер, когда каждый твой шаг обсуждается и тут же выносится на первые полосы сомнительных газетенок, — будешь шуганным. Я бы не просто стену возвела, я б себя на другую планету жить вывезла.
Ладно, провела хорошо день, вечер более чем удался, звезд моих в отель отвезла, на руки охране сдала, пора и честь знать. Том… Вот кто тебя, дурака, за язык тянул? А ведь могли шикарно провести время… Теперь останешься без вкусненького на ночь. Ты, конечно, парень классный, но себя я больше люблю. Почему-то вспомнилось старое кино, кажется, оно называлось «Девчата». Там тоже несчастную Тосю на спор разыграли. Только я тебе, Томми, не шапка, чтобы ты на меня спорил. Потому и подколы мои сейчас жесткие, а местами еще и жестокие. Обиделась я на тебя сильно и ничего с собой сделать не могу.
Из задумчивости меня вывел довольный голос Билла.
— Что ж, хорошо, можно сделать пометочку, что Москву мы покорили, — вальяжно произнес он, сладко потянувшись.
— Ага, шикарный концерт, — согласился Георг.
— Обычный, — пожал плечами Том, вновь обиженно покосившись на меня.
— Господа, — влезла я, — вы отдыхайте, а я поеду домой, если вам ничего больше не надо.
— А есть еще предложения? — Том посмотрел так, что у меня мурашки побежали по спине. Вспомнила его выходку на концерте и опять резко скрестила ноги, пытаясь удержать нахлынувшее возбуждение.
— Предложения есть всегда. Вопрос — нужны ли они.
Я смотрела на него с вызовом, но в то же время насмешливо. Кау-старший победно сморщил носик — понял, что со мной происходит. И ему нравилось дразнить мое тело.
— Ты не откажешься с нами поужинать? — неожиданно спросил Билл. Его длинное тощее тело во всем черном на белоснежном постельном белье смотрелось как трещина.
— Честно говоря, с удовольствием бы отказалась, но уже поздно, а есть дома нечего, — как-то излишне разоткровенничалась я, сама еще не понимая, хочу ли с ним ужинать или нет.
— Ты голодаешь? — ахнул Густав.
— Нет, что ты, — замахала я руками. — Продукты есть. Просто вчера было лень готовить… — И добавила по-русски: — А сегодня вы на мою голову свалились.
Густав улыбнулся. Черт! Я совершенно забыла, что он учил русский и более менее понимает мои подвякивания самой себе.
— Хорошо, что хоть кто-то тебя покормит, — по-отечески хлопнул меня по бедру Георг и отправился в свой номер переодеваться. За ним вышел Густав, все также интимно улыбаясь. Том учтиво предложил мне пересесть с пола в освободившееся кресло. Гляди-ка, какой кавалер. Ох, меня такими глупостями не очаруешь.
— Ничего, если я приму душ? — опять бросил в мою сторону игривый взгляд парень.
— Не стесняйся, — ответила я ему тем же. — В конце концов, мы же в твоем номере. Если хочешь, я тоже уйду.
— Ммм, — скривил он губы. — Интересно, куда? Точнее к кому?
— Я обязана отчитываться? — ласково и сладко, словно благодарность самому лучшему любовнику на свете.
Он пожал плечами, продолжая эротично улыбаться в ожидании ответа.
Я игриво закатила глаза, думая, как бы его «ущипнуть», а потом произнесла, томно растягивая слова и медленно массируя затекшую шею:
— К Георгу… Он такой секси…
Том довольно ухмыльнулся, как будто только что получил долгожданный страстный поцелуй.
— Георг не умеет делать массаж такой, какой умею делать я.
Снял футболку, продемонстрировав мне слегка худощавое тельце, но менее дистрофичное, чем у брата, а следовательно более привлекательное, взял полотенце и исчез за дверью ванной.
Хорош, мальчишка. Ох, хорош. Хочу…
Нет, я люблю себя больше! И только так.
Дурак! Ду-рак! Я вздохнула.
В отлакированной до зеркального блеска полировке шкафа не очень четко отражался Билл. Он лежал и смотрел на меня, думая, что я не замечаю его взгляда. Где-то тихо тикали часы: такой неприятный тык-тык-тык, сильно действующий на нервы. Наконец-то тяжелые струи воды с шипением ударили о фаянс, нарушив уже начинающую угнетать тишину. Послышались чертыхания Тома. Похоже, ему все-таки нужен переводчик для общения с краном. Я улыбнулась этой мысли, представив, как крупные капли сползают по плечам, ниже, по животу, ниже… ниже… В памяти вспыхнула фраза: «А рот? Только представь, как она это будет делать ртом!». И его движения бедер на сцене… Хочу… Билл поудобнее развернулся, наверное, чтобы было лучше видно. Тоже мне, нашел бесплатную передачу «Из жизни Машки обыкновенной»! Почему-то наличие фронтмена в комнате меня сильно раздражало. Даже больше, чем противное тиканье часов. Воображение разыгралось не на шутку. Я так ясно увидела, как ласкаю его в душе, как руки скользят по телу, как он отвечает — страстно, безудержно, грубо… Стоп! Спокойно! Надо на что-то переключиться. Вот почему бы младшему близнецу не пойти к себе в номер, а? Покрутила головой в поисках пульта от телевизора. Бросила досадливый взгляд на развалившуюся суперстар. Небось, он его себе заныкал. Точно! Билл проследил за мной, ухмыльнулся противно и… спрятал пульт под подушку. Я возмущенно приоткрыла рот, собираясь стребовать волшебный «ленивчик» обратно!
— Не надо, не включай. Хочу тишины.
— Ну и сиди себе в тишине. А я хочу телевизор посмотреть.
Густо намазанные черным глаза обиженно вытаращились. Н-да, сегодня для бога всех малолетних девиц не самый лучший вечер на свете: кто бы мог подумать, что кому-то придет в голову перечить самому Биллу Каулитцу, фронтмену популярнейшей группы, вместо того, чтобы восхищаться его персонкой?
— Я устал. И хочу тишины, — тем не менее спокойно повторил он. В уставшем, осипшем голосе я не услышала ни капли каприза или надменности, всего лишь констатация факта. Где-то глубоко в душе поставила ему еще один плюсик — не звездит, хватит опускать и придираться.
— Я тоже устала, но не хочу сидеть в тишине. Что делать? — вредничала моя сучность.
— Давай поболтаем?
— О чем?
— О твоем городе, например. Москва красивая.
Настала моя очередь корчить рожу — вокруг меня исключительные придурки. Но разговор поддержала. Всё лучше, чем думать о голом Томе в нескольких метрах от себя и слушать часы.
— Тебе понравилась Москва? Когда это ты ее видел? — презрительно хмыкнула я.
— Из автомобиля, когда ехали сюда. Ну и так… Пока по городу возили…
— О, тогда ты ничего не видел. Хочешь, я покажу тебе настоящую Москву?
— Не думаю, что нас отпустят телохранители.
— Ты реши для себя, хочешь ли ты увидеть мой город, а потом мы решим, как сделать так, что бы вывести тебя отсюда незаметно для фанаток и охранников.
Вот иногда я удивляю сама себя! Вот что я за человек такой дурной? Кто меня за язык тянул? Что я собралась ему показывать? Ефимова, ты однозначно спятила! Да ты ж с ним и двух часов не протянешь! Больная! Да-да-да, Мария Ефимова больная на всю голову! А как же Том? Бросить мальчика, по которому вся изошла слюнями, махнуться не глядя на его брата-близнеца! Откажись, Билл, откажись, пожалуйста! Если ты откажешься, то твой брат шикарно проведет эту ночь, клянусь! Откажись!
Он мялся. Я видела, что предложение ему интересно, но что-то останавливает. Хоть бы не согласился! Господи! Хоть бы не согласился! Хотя… Стену, говоришь, возвел… Интересно, а какой он в жизни? Нет, развлекаться с этим андрогином я не хочу, но приятно провести время — почему бы нет? И Тому нос утру.
— Не переживай, верну тебя в целости и сохранности утром. Твоя девственность не пострадает. Хочешь, давай еще и Тома прихватим. С ним будет веселей вдвойне.
Моя дежурная фраза про девственность произвела на парня нужное впечатление. Он вспыхнул до самых ушей и, кажется, смутился. Но быстро взял себя в руки. Ни один мужчина не смог мне отказать после этой фразы. Билл не стал исключением.
После более чем легкого ужина (а я еще днем поражалась, чего это близнецы такие тощие) в ресторане отеля, все разбрелись по номерам. Билл с Томом что-то тихо обсуждали, я скучала в сторонке, делая вид, что не слушаю, как один брат совещается с другим относительно того, где потом искать его хладный трупик, в какой подмосковной канаве. После долгих уговоров, Том великодушно разрешил Биллу свалить со мной, пообещав прикрыть перед продюсером и даже помочь с фанатками. Внутри все переворачивалось. Черт, как же меня прет от Тома, и на кой я в итоге выбрала Билла? Ну да, позволить мальчику выиграть спор — это, значит, проиграть самой себе. Но ведь иногда можно наступить на горло принципам? Ну совсем чуть-чуть. Если очень хочется… Эх, видели глазоньки, что брали, — теперь жрите. В конце концов, они близнецы и, если младшего умыть, то что-то общее должно быть обязательно. Придется представить себе, что Билл — это Том. Дурак! Глупый, безмозглый дурак! И так бы все получил, зачем было все портить?
— Куда вы собираетесь? — спросил Кау-старший.
Нет, все равно мне неприятно. Он так быстро отказался от ночи со мной в пользу младшего? С чего бы это? То есть, как с Георгом обмусоливать мои таланты — это нормально, а как дело дошло до младшего — Том просто отошел в сторону и всё? И никакой борьбы? Никакой здоровой конкуренции? Билл выразил желание прошвырнуться ночью в моей компании и Том тут же сказал: «Окей, братишка, вали отсюда!»? Это меня задело. Тем более Том не мужчина, если позволяет себе такое. В том, что Билл знал о споре Тома с Георгом, — я не сомневаюсь ни единой секунды. Они очень близки с братом, это бросилось в глаза, когда Тома помяли фанатки у отеля, а Билл суетился вокруг него в машине. Меня даже улыбнула такая трогательная забота друг о друге. Наверное, если бы у меня была сестра, я бы тоже так о ней заботилась. Все равно такое поведение Тома неприятно удивляло и напрягало. Он отказался от меня! Даже не стал настаивать, прекрасно видя, как я реагирую на все его выходки…
— Просто покатаемся по городу, может быть сходим в ночной клуб… Не знаю, я не продумывала еще развлекательную программу. Если пойдешь с нами, то мы поедем на машине, которая стоит у гостиницы, если не пойдешь — на мотоцикле, благо погода шикарная.
— Это безопасно?
Мог бы не делать такой заботливый вид, собирая младшенького в дорогу, а то прям не старший брат, а любящая мамочка, выбирающая костюм сынуле на первое свидание… Еще, черт побери, презервативов ему отсыпь из личной аптечки!
— Мотоцикл я вожу давно, не переживай, ехать буду очень осторожно. Не хочу, чтобы потом ваши фанатки вырыли мою могилу и нагадили в гроб.
Ребята улыбнулись.
— Это они могут, — сказали в один голос.
— Вот и славно. А теперь, Билл, расчеши гриву и полностью смой грим. Не переживай, мы возьмем твой чемодан с косметичкой, и ты сможешь привести себя в порядок. А ты, Том, тащи сюда самую неиспользуемую бейсболку. Будем делать из «звезды» человека.
Даже умытый Билл без черных разводов под глазами и с прилизанными волосами был похож на себя. Мы с Томом придирчиво рассматривали парня.
— Не катит, — резюмировал Том. Потом посмотрел на меня и велел снять юбку.
— Спятил? — возмутились мы с Биллом в один голос.
— А как вы планируете отсюда выйти? — пожал плечами Том.
— Я не трансвестит! Я нормальный мужчина! — рявкнул Билл. — Иди к черту!
Я скромно потупилась, пряча улыбку. И это говорит парень, которого все принимают за гомосексуалиста и по манере одеваться, и по разговорам, и по поведению.
— Пойми, — как последнему идиоту, терпеливо объяснял брату Том, — в нашу задачу входит не вывести тебя из отеля, а провести тебя мимо нашей охраны. Ты наивно полагаешь, что если сменишь одни джинсы на другие, твою тощую задницу наши ребята не признают? Даже если ты наденешь мои штаны, тебя могут принять за меня. Нам надо пройти мимо Саки. А для этого нужна маскировка. Хорошая маскировка.
— Том, все здорово, только одного не понимаю — я в чем пойду? В чулках?
— Оденешь джинсы Билла, — отмахнулся он, словно от назойливой мухи.
— Да я из них вывалюсь!
— Да они на ней не сойдутся!
— Да ты сам жирный!
— Спорим?
Том не слушал нас, рылся в чемодане. Он откинул несколько пар джинсов, отложил в сторону спортивные голубые штаны и в итоге достал в меру простые джинсики без дыр, наворотов и металлических нашлепок.
Я, ничуть не стесняясь, стянула юбку, оставшись в чулках и черных кружевных стрингах. Да, я знаю, что подобное нижнее белье мне очень идет, и на ребят оно произвело нужное впечатление. Том, не скрываясь, пялился на мои голые ноги и аккуратную попку. Смотри-смотри отчего ты отказался полчаса назад, глупец! Билл покраснел и отвернулся. Какие мы чувствительные!
Билл смотрелся в моей юбке как дешевая проститутка с площади трех вокзалов — патлатый, бледный и стрёмный. Том еще раз придирчиво осмотрел меня и велел снять чулки — карандашеобразные ножки братца нуждались хоть в какой-то маскировке. Кружева чулок эротично выглядывали из-под юбки. Так он еще больше стал похож на проститутку. Н-да…
— Нужна куртка — завязать вокруг талии, так мы скроем худощавость, — предложила я. — А волосы спрятать под бейсболкой или банданой.
— Макияж? — раздумывал Том.
— Нет! Все привыкли, что он с черными глазами. Стоит нам сейчас хоть немного подчеркнуть глаза, и его все узнают. Надо на что-то отвлечь внимание.
— На что? Нужно что-то яркое… Пятно…
— Я в таком виде на улицу не выйду! — взвился Билл. — Вы спятили?
— Помада! Яркая помада! — нашлась я. — Мы переместим акцент на губы, глаза закроет бейсболка. И на него никто не обратит внимание! Выйдешь ты, Томми, следом за тобой мы с Биллом. Ты девчонок уведешь в другую сторону от дверей (типа в баре вышел посидеть, заодно и охрану сдернешь), а мы проскочим мимо.
— Точно! — хлопнул меня по плечу Том.
— Вы с ума сошли?! Какая еще помада?! — возмущался Билл.
— Что ты переживаешь? В машине переоденемся, — отозвалась я, копаясь в сумочке в поисках губной помады ярко-малинового цвета.
Том во всю рассматривал меня, как будто в голове зрел какой-то интересный план. Билл стоял около окна, изучая обстановку и махая девушкам ручкой. Хорошо, что на окнах стеклопакеты. Страшно представить, какой сейчас внизу ор.
— Мария, это… — Том даже покраснел. — Я знаю, как сделать так, чтобы Билла точно приняли за девушку.
— Только не говори… — до меня тоже это дошло.
— Пошли вы все к черту! — завопил Билл на всю гостиницу, видимо догадавшись о ходе наших мыслей.
Том расплылся в наисчастливейшей улыбке.
— Снимай.
— Вата нужна, — я ловко расстегнула застежку за спиной.
— Носки пойдут. Надо ж ему будет твои чулки снять. Хотя… Билл, тебе нравятся эти чулки?
У Билла оказался очень богатый словарный запас ругательств, из которого мы с Томом узнали кто мы, что мы и откуда, а так же, что чулки ему не нравятся, лифчик ему не нравится, и вообще мы два самых дерьмовых извращенца в его жизни. Кто бы сомневался!
Чрез десять минут мы были готовы. Билл с красными губищами, в какой-то стремной майке с цветочками (господи, какие секреты хранит чемодан этого нетрансвестита?), с весьма премилой грудью как минимум третьего размера (Томовой гордостью!), юбке, которая на нем висела на честном слове, в кожаной куртке, которую ему было велено держать в руках спереди, чтобы прикрыть первичные половые признаки на случай задирания подола, слишком коротких чулках сеточкой, кедах и бейсболке, под которой мы спрятали волосы. Вид такой, что до машины бы успеть дойти без приключений. Том покатывался от смеха, предлагал сфотографировать брата и выслать фотографию родителям. Тот едва сдерживался, чтобы не врезать ему промеж глаз. Я в футболке Тома на двадцать размеров больше и тех самых джинсах, штанины которых пришлось подкатать чуть ли не на половину. Волосы распустила, на лице — яркий, вызывающий макияж. Главное, чтобы знакомые не увидели. Позора не оберешься.
На прощание Том что-то шепнул брату, шаловливо глянув в мою сторону. Я не осталась в долгу.
— Поведите эту ночь весело, — наклонился он ко мне.
— И тебе не скучать сегодня и оторваться по полной, — мурлыкнула я, касаясь невесомым поцелуем уголка губ. Его рука быстро скользнула по талии и опустилась на зад. Он расстроено вздохнул, виновато посмотрев мне в глаза. Глупый… Что же ты наделал? Тебе ведь надо было всего лишь настоять…



 
Глава 4




Мы спускались в двух лифтах с задержкой в десять секунд. Как и рассчитывалось, Том собрал всех фанаток, дежуривших у входа, около окна гостиничного магазина. Туда же подтянулась для подстраховки охрана. Пока он увлеченно рассматривал всякую всячину на витринах, намеренно близко подходя к окну и периодически помахивая девушкам, мы с Биллом резвым галопом неслись к машине. Только сейчас я осознала, что эта глупейшая выходка с переодеванием действительно могла выйти парню боком и опозорить на весь мир. Нам повезло. Красавчик Том великолепно справился со своей задачей. Мы прыгнули в машину и были таковы.
— Ну что? — поинтересовалась я, немного отъехав от гостиницы. — Будем в машине кататься или за мотоциклом заедем?
— А у тебя можно дома переодеться?
— Конечно, — фыркнула я, а потом, рассмеявшись, добавила: — Даже могу подобрать тебе юбку поинтересней.
— Не смешно, — Билл надулся и принялся стирать помаду, нагло повернув зеркало заднего вида к себе, полностью лишив меня обзора дороги.
Так мы и ехали с ним под тихую музыку какого-то первого попавшегося радио. Билл восторженно смотрел в окно, и мне нравилось, что он ведет себя естественно, живо интересуясь архитектурой и людьми, комментируя и иногда показывая пальцами на что-то особенное. Я пыталась хоть как-то объяснить, что такого исторического мы сейчас проезжаем, попутно смутно припоминая историю родного города. Н-да, не сильна я в истории, как выяснилось, не сильна…
Я повезла его длинной дорогой по украшенным огнями проспектам, чтобы показать насколько красива столица. Здесь было бы классно просто прогуляться, пешком, не спеша, дотронуться до старинных кирпичиков зданий, заглянуть в еще не закрытые магазины, побродить по улочкам, подышать воздухом (ну и что, что загазованный и вообще с экологической точки зрения непригодный для проживания, зато насквозь пропитанный свободой!)… Но в таком виде на улицах небезопасно не столько мне, сколько Биллу. Я не могу им рисковать. Он слишком дорогой мальчик, чтобы подвергать его жизнь хоть малейшей опасности.
Через двадцать минут мы выехали на финишную прямую — Кутузовский проспект. Всё было хорошо: Билл рассказывал о Лейпциге, и о том, как сильно отличается его родной город от моего, как он любит все эти огни больших городов и как хотел бы жить вот в таком же прекрасном ярком месте, пока в какой-то момент его рука, сопровождаемая изощренным ругательством, резко не дернулась к радио и не вырубила его. Я удивленно отвлеклась от дороги, вопросительно уставившись на парня. Билл скрестил руки на груди и каким-то непонятным мне образом переплел ноги.
— Ненавижу! — буркнул под нос.
— Что такое? Ты не любишь этого исполнителя?
— Почему? Я просто уже не могу слышать эту песню. Меня от нее тошнит. Каждый день одно и то же. Не хочу. Даже слышать ничего не хочу из нашего репертуара.
— Вашего? Это ты пел?
— А ты не слышала ее на концерте?
Я промычала что-то нечленораздельное, сильно покраснев. Чего-то, да, ступила…
— Классная, — тут же соврала я, потому что на самом деле даже не успела понять, что за мелодия начала звучать из динамиков. — Мне очень нравится.
Билл сидел напряженно, безразлично уставившись в сторону, поджав губы. Вся работа насмарку из-за этой песни! Надо его тормошить, иначе я тут свихнусь через пару часов.
— Три года одно и то же почти каждый день! — вдруг процедил он раздраженно. — Иногда не по одному разу. Одни и те же песни, одни и те же слова, одни и те же жесты, улыбки, позы. Три шага вверх до Густава. Встать к нему передом, к залу задом и поднять правую руку вверх, а левой указать на Тома. Игривый взгляд, черт побери, обязателен! Десять шагов бегом до Тома и спина к спине. Двадцать шагов и наклониться в зал около Георга. Балкон. Трибуны. Визжащий партер. Ужасные, потные, обезумевшие лица сливающиеся в одну безликую массу. Руки. Лес рук. Они тянутся. Дай им волю и они сдернут меня в толпу, разорвут на части. — Он неприятно усмехнулся: — На сувениры…
— Ну, я смотрела, конечно же, не только концерт, и тоже сильно обалдела от увиденного, — очень аккуратно и вкрадчиво начала я. — Не ожидала, что такое вообще возможно… Еще вчера я ничего не знала о твоей группе, а сегодня после концерта хочу купить диск. Все диски, какие есть! Мне понравилось, что зал взорвался с первых же аккордов. Мне понравилось, что ты был таким искренним. А еще… Знаешь, когда я сидела за сценой, включили свет, чтобы ты мог видеть зал, и я увидела твои глаза на большом экране. Ты был счастлив в тот момент. Тридцать тысяч человек стояли на ушах, орали, визжали, махали руками… И ты был счастлив. Искорки… Не знаю, понимаешь ли ты, о чем я говорю… В твоих глазах были искорки. Ты сам был искоркой… Мне ведь это не показалось?
Он улыбнулся. Очень мягко и ласково. Немного устало, но я вновь увидела те искорки в глазах.
— Да, я был счастлив. Ты себе не представляешь, каково это — видеть, что ради тебя пришло столько народу. Не десятки, не сотни, а десятки тысяч! Они подпевают… Этот акцент… Он такой необычный, такой непередаваемый… Для меня нет ничего слаще, когда зал поет со мной. Они поют на моем родном языке! Понимаешь? Все! Французы, поляки, русские, чехи, венгры, финны, голландцы, датчане! Все! Они не знают языка, но поют мои песни. И глаза! Просто представь, — он развел руками, как заправский шаман, изображающий огромное озеро. — Я вижу первые несколько рядов более менее хорошо. Там девчонки. И у всех горят глаза! Я вижу в них драйв! Я вижу в них счастье! И они делятся этим со мной! Они словно посылают мне энергию… Я счастлив… Мурашки по спине… Я так боюсь начала концерта. Ноги ватные… Главное сделать первый шаг, заставить себя выйти на сцену и открыть рот. Том, он начинает первым. Ему труднее всего. Как сейчас все пойдет? Что случится? Овации? Камни? Всё на нем. Потом остальные вступают. А мне… Я придумал, как сделать, чтобы перебороть себя. Надо выйти на сцену, как в воду, — бегом. И я начинаю петь еще за кулисами, а потом… Потом мне уже некуда деваться, хватит прятаться. Первая песня еще страшно, а на второй я вижу глаза девчонок и обо всем забываю. Я пою для них. Для каждой в отдельности. Почти каждый концерт особенный. Девчонки что-то придумывают, что-то делают. Вот в этот раз… — Билл восторженно посмотрел на меня, и я вздохнула с облегчением: есть искорка, неправду он мне только что говорил, устал видимо. — Вот в этот раз я открыл глаза на песне, а зал полон мыльных пузырей! Боже! Это так красиво! Так… Так… Мне было чертовски приятно! Извини, я, наверное, сильно устал, вот и раздражаюсь на всё.
— Это не страшно. Мы ведь договорились, что сегодня ночью не существует рок-звезды и фронтмена группы Tokio hotel Билла Каулитца. Зато есть просто Билл, который может быть самим собой и ничего не опасаться, да?
Он с готовностью кивнул.
— Давай обсудим нашу программу твоего выгула. Итак, хочу, чтобы ты сегодня был самим собой. Хочу сделать так, чтобы ты просто отдохнул от всех. Вот что тебе в голову придет, то и будем делать, договорились? Я твой язык и путеводная нить. Сейчас мы заедем ко мне домой, я переоденусь, возьмем мотоцикл и поедем кататься по Москве. Потом предлагаю поехать в ночной клуб. Вариантов два. Первый — это самый крутой и пафосный на сегодняшний день клуб в Москве. Там собирается вся местная богема. Будем пить и танцевать, или просто сидеть в сторонке и наблюдать за происходящим. Второй вариант с точностью наоборот. Место там тихое, уютное, развлекательное. Можно будет поиграть в боулинг, бильярд, q-zar, в игровые автоматы, можно выпить и потанцевать. Публика и там, и там, вполне достойная, фанатьё к тебе приставать не будет. Надоест — будем развлекаться дальше. Надоест развлекаться, отвезу тебя в гостиницу.
— План, конечно, так себе, но… — протянул он, скривившись.
Я даже не нашлась, что ответить. Парень меняет маски на раз-два! Только что он был классным мальчишкой, ради которого мне хотелось свернуть горы. И неожиданно вновь превратился в гнусную брюзгу, которой ничего не нравится. С чего бы это? Почему? Отчего он не может быть самим собой? К чему все эти кривления губ, хмурые складки на лбу? Мы же договорились… Ничего не понимаю… Черт! Вот зачем я вляпалась в эту авантюру? Сейчас эта зануда падет смертью храбрых. Интересно, мне много дадут за убийство в состоянии аффекта?
— Что-то не так? — участливо спросила я. — Ты чего-то боишься?
— Всё хорошо, — тут же нервно отозвался он.
— Билл, ничего с тобой не случится, обещаю. Хочешь, вернемся обратно или позовем с собой Тома?
— Нет. Мне нравится твоя затея. Просто, пойми, я так привык к круглосуточной охране, что сейчас чувствую себя не совсем… уверенно что ли… Я даже в сортир хожу в сопровождении Саки. — Я хихикнула, зажав рот ладонью. Он не обратил на это внимания, страдальчески продолжил: — Да еще страна чужая. Про Россию столько всего говорят… нехорошего.
— А ты не слушай.
— Стараюсь. Пока не получается.
Я азартно закричала, указывая на тротуар:
— Смотри! Смотри! Вон, видишь, стадо медведей побежало! Смотри!
— Где? — Билл подскочил и припал к окну. — Не вижу!
— Черт, я тоже… — произнесла серьезно. — Меня так бесят все эти штампы.
Он сконфуженно улыбнулся.
— Меня тоже. Ты давно водишь машину?
— Второй год.
— Сама купила?
— Нет, что ты! Я столько не зарабатываю. Друг подарил. Мы встречались… Он много мне дорогих подарков делал…
— Ты содержанка? — не то спросил, не то констатировал факт Билл.
Гнев родился где-то в кончиках пальцев на ногах и, стремительно поднимаясь вверх, подобно огненной лаве, вырвался наружу, снеся все на своем пути. Я с силой надавила на тормоз, вложив в движение ногой всю свою ярость. Если бы не ремень безопасности, то Билл вылетел бы через лобовое стекло. Ремень впился в грудь, откидывая его обратно. У меня в сознании происходило извержение. Меня трясло от гнева. Я закрыла глаза и, положив голову на руль, процедила:
— Саша был моим парнем семь месяцев. Мы жили душа в душу. Он был частью меня, моим дополнением, моей любовью, душой, счастьем. Я засыпала с его именем на устах. Я просыпалась и вместо: «Доброе утро» — говорила: «Как я по тебе соскучилась». Я ревела, когда не видела его больше оговоренного количества часов, я не находила себе места. Мне хотелось быть его тенью, чтобы следовать за ним везде и всюду. Хотелось быть его сердцем, чтобы трепетать в его душе. Хотелось быть его мозгом, чтобы всегда знать, о чем он думает…
Воспоминания яркими картинками вспыхивали где-то в районе лба, похоже, именно там находится третий глаз — глаз, позволяющий видеть прошлое. Вот Сашка приходит совсем поздно ночью. Его кожа пахнет морозом, на волосах тают снежинки. Целует меня в нос. Чувствую аромат лилий. Открываю глаза — огромные красные пахучие колокольчики лежат около подушки. И сладко пахнут на всю комнату. Ледяные руки скользят под одеяло, я вскрикиваю и ёжусь от прикосновений к горячей коже. Вижу, как он доволен собой, — только что я открыла глаза и увидела небесно-голубой Rav4. К ручке привязан красный бантик. Прыгаю ему на шею с воплем, наши губы впиваются друг в друга. Вижу, как он нервничает и отводит взгляд… На рубашке след от красной помады, свежий запах D&G Light Blue. Я люблю сладкий… Становится страшно… Мое будущее, такое светлое, такое надежное, рушится. Города взрываются. Замки гибнут в руинах. Мечты лопаются… Не знаю, как себя вести. То становлюсь мягкой и ласковой — его это раздражает. Закатываю сцены и устраиваю истерики — его это бесит. Хочу быть с ним чаще — он с головой уходит в работу. Пытаюсь оторваться с друзьями — ему все равно. А потом…
— А потом ты понимаешь, что что-то происходит в ваших отношениях? Какие-то маленькие перемены?.. — тихо-тихо и очень осторожно, словно боясь нарушить тонкую пленку воспоминаний.
— Да, сначала он перестал меня целовать перед уходом. Потом стал больше времени проводить с друзьями.
— Ты старалась что-то сделать, как-то исправить ситуацию. И все было бесполезно.
— Он все дальше и дальше. И тогда я решила, что нам надо поговорить…
— …потому что так жить невозможно.
— Пригласила его в клуб…
— И он сказал, что между вами все кончено.
— Нет. Мы только пришли туда, сделали заказ, и налетел ОМОН. Началась перестрелка. Саша умер по дороге в больницу.
Я никогда не забуду тот вечер. Он вскрикнул и повернулся ко мне. На белой рубашке расплывалось маленькое красное пятнышко. Как-то странно пахло паленым мясом. У меня не было истерики. Я не кричала. Не рыдала. Подошла к нему и протянула руку. Он повалился на меня, смяв под собой, — тяжелый взрослый мужчина, которого не удержит худенькая девятнадцатилетняя девочка. Тяжело дышит. Глаза подозрительно блестят. Смотрит на меня с удивлением. Изо рта стекает красная вязкая струйка, похожая на гранатовый соус. Я так люблю мясо с терпким, ужасно кислым гранатовым соусом «Наршараб»… С тех пор я никогда не покупала гранатовый соус…
— Что он сказал тебе?
— Что все было ошибкой…
Тонкие пальцы впились в мое плечо. Откуда-то пришло понимание, что он, как и я, не умеет выражать сочувствие словами, лишь вот такой поддерживающий жест. Жест, более важный, чем тысячи слов. Словно говорит: я здесь, я рядом, ты можешь на меня рассчитывать. Короткое и тихое:
— Прости…
Мы стояли посреди Кутузовского проспекта. Мимо проносились машины. В салоне тикала аварийка. Кроме этого неприятного звука, ничто не нарушало тишины.
Билл провел рукой по спине. Ладонь теплая и влажная.
— Знаешь, я иногда думаю, что хорошо, когда любимые люди умирают. Это очень больно и тяжело. Но так человек остается в твоей памяти хорошим, он не перестает быть для тебя близким, не причиняет больше боль… — произнес он глухо.
— Если бы он ушел, я бы пожелала ему счастья. Лишь бы он жил.
— Но ты бы страдала еще больше, зная, что он счастлив с другой.
— Это была бы моя боль… Надо же, какой ты эгоист! Хотя, о чем это я? — зло рассмеялась. — Кто бы понимал что-то в боли! Вокруг тебя полно девок, которые по мановению твоего наманикюренного ноготка готовы пойти на любые унижения, лишь бы удостоиться холодного взгляда. Уверена, у Люцифера договорной отдел работает без выходных и перерывов на обед, заключая контракты на передачу душ в обмен на ночь с тобой. Каждую ночь новая телка. А то и не одна. Или тебя больше пацаны вдохновляют?
Я моментально пожалела о сказанном. Сама испугалась. Билл отдернул руку как с жаровни. Гордо вздернул нос и расправил плечи, окатив меня таким презрительным взглядом, что мне стало невыносимо стыдно.
— Извини, я что-то не то ляпнула… Я… просто…
— Я привык.
Какая обреченность в голосе, сколько одиночества и какая внутренняя сила всего в двух словах: «Я привык»…
Надо срочно спасать ситуацию!
Отъехала к обочине, чтобы не мешать все еще интенсивному движению, и протянула ему руку, мягко улыбнувшись:
— Билл, мы оба были неправы. И не отрицай этого. Оба наговорили друг другу гадостей, сделали друг другу больно, но при этом мы оба не хотели никого обидеть. Давай мириться?
Секунда. Две. Три. Четыре. Пять.
Ноль эмоций. Кисть начинает затекать. На лице залипла улыбка. Чувствую себя дурой.
— Ээээй, — тяну сладко. — Билл… Биииль… Ну же…
Он хмурится. Сложил руки на груди. Закрылся от меня.
Восемь. Девять. Десять.
Черт! Я упрямая. Я очень упрямая.
Тринадцать. Четырнадцать…
Подумаешь, маленького обидели! Как меня содержанкой называть — так это можно! А как самому поддых получать, так мы губки тут же поджимаем и оскорбленную невинность из себя корчим. Пошел к черту!
Резко выжимаю газ. Пепелац с визгом срывается с места. Гудит, набирая скорость. Билл испуганно смотрит на меня. Сильно выворачиваю руль вправо, чтобы уйти на разворот. Машину ведет в сторону. Твою мать, только в аварию не хватает попасть! Вылетаю на встречную полосу и с трудом вывожу «Тойоту» из заноса. Менты без разговоров вздернут на ближайшем столбе за такие маневры! Адреналин бьет в мозг. Камеры… Не помню… Черт… Тут же нет камер?..
— Подожди! Подожди! — кричит парень. — Я… Черт! Я просто пошутил! Дерьмо! Я просто пошутил! Не надо в гостиницу! Ты же обещала мне показать город! Пожалуйста! Я не сержусь на тебя! Правда! Прости меня!
Меня трясет от гнева. Чертов мальчишка! Я ему кто, чтобы передо мной комедии разыгрывать?!
— Мария… — с мольбой.
Леший с тобой! Сбавляю скорость. Только теперь придется ехать в объезд, если я не хочу остаться без прав. Какую же свинью подложил Том, спихнув на мои хрупкие плечики своего ненормального братца! Билл довольно улыбнулся и развалился на сиденье. Включил радио. Ну почему я отказалась от Тома?
Минут через десять, когда блеск золотых огней Кутузовского проспекта сменился темнотой и колдобинами переулков, я смогла справиться с раздражением. Билл что-то напевал, и даже иногда размахивал руками, периодически стараясь как-то нелепо меня рассмешить. Временами это у него даже получалось. Но было видно, что на самом деле он по-прежнему напряжен.
— Билл, как твоя девушка реагирует на твои разъезды? Сильно ревнует? — решила поддержать разговор.
— У меня нет подруги, — он стал серьезным.
— Врешь!
— Правда. Ты когда рассказывала о своем друге, я очень четко представлял себе все происходящее. Как про меня говорила. Я встречался с девушкой, вроде бы в наших отношениях было все хорошо. А потом со мной случилось то же самое, что с тобой. В какой-то момент между нами пролегла пропасть. Я так и не понял, кто был виноват.
— Что ты ей сказал?
— Написал смс, что все это было ошибкой.
— Отправил?
— По-моему нет. А может да. Два года прошло…
— Она ответила?
— Нет. Я был занят работой. Гастроли... Тур… Она приходила к нашей маме… Я не знаю зачем.
— А я полтора года уже одна. Сначала это меня угнетало, а теперь чувствую себя вольной птицей. Никому ничем не обязана. Куда хочу — туда лечу. Хотя иногда хочется прийти домой, и чтобы тебе были рады.
— Эх, я тоже мечтаю о свободе. Хочу быть вольной птицей. Что хочу, то и делаю. Ты живешь одна?
— Да. Родители несколько лет назад эмигрировали в Канаду. Они у меня в дипмиссии работали. Я с ними по миру намоталась в детстве, иногда казалось, родной язык забуду. Два года в Германии в Берлине жили, там я выучила немецкий. У папы шиза была — он всегда меня в национальные школы отдавал, не при посольствах, а в ближайшую родную. Так я и приноровилась к языкам. Здесь, в Москве, училась в спецшколе с углубленным изучением английского. Потом еще год во Франции жили. Я по-французски могу худо-бедно изъясняться. Полтора года в Лондоне. После школы поступила в московский институт иностранных языков. А там еще добавился немецкий. Так что английский и немецкий мне так же близки, как русский. А сейчас по работе часто езжу в Венесуэлу и Испанию. Так я выучила испанский. Он простой. Гораздо проще немецкого.
— Круто! А я вот так и не смог выучить толком ни одного языка. Английским занимаюсь, вроде как международный язык… Но… — он недовольно перекосился.
Я рассмеялась.
— Тут не нужен талант. Тут нужна система. Языки похожи. У них одинаковые корни в большинстве своем. Все просто.
— Вот еще, буду я голову себе этим занимать. Мне б тексты не забыть на выступлении — вот это проблема, а с миром и через переводчика можно общаться. Пару фраз для концертов выучу и хватит. Девчонкам нравится и мне не трудно.
— Ленивый ты.
— Да, — самодовольная улыбка. — И не скрываю этого.
Я остановилась у ворот перед домом. Мы несколько секунд постояли, а потом решетка вздрогнула и начала медленно отползать в сторону. Билл опять нахохлился, сжался весь, словно я его в логово лютого зверя в качестве еды привезла. Тронула парня за острую коленку, ободряюще сжала и по-доброму улыбнулась. Он вздрогнул, как будто я его уколола. Так, никаких больше физических контактов. Дерганый он какой-то. Ну к черту этого психа.
— Хочешь, посиди в машине здесь, на улице, я не буду ее загонять. Мне надо минут пятнадцать, чтобы принять душ и переодеться. А потом поедем кататься.
Билл сглотнул и торопливо кивнул. Что за фигня такая? Он в самом деле что ли боится? Господи, ну почему я не взяла Тома? Он бы до моего двадцать второго этажа одетым не успел добраться… Теперь всю ночь буду нянчиться с этим диким солистом.
Припарковалась у бордюрчика, проигнорировав открывшийся зев подземной стоянки.
— Вон там… видишь? Камера на стене, — я указала в темноту, отстегиваясь и вытаскивая ключи. — Тут все под наблюдением. На всякий случай, я попрошу охранника за тобой приглядеть. Только не уходи никуда, а то где я тебя потом искать буду?
Билл сидел с таким видом, что я начала волноваться за его душевное здоровье — мертвенно-бледный, даже губы отливали какой-то нездоровой синевой. Похоже, парень в самом деле решил, что сейчас его как минимум продадут либо на органы, либо в сексуальное рабство к бомжам-извращенцам.
— А… — заикаясь, пискнул он, вцепившись в меня, выпрыгивающую из машины, взглядом. — Можно… с тобой?
Я задумчиво дернула плечами:
— Мне показалось, что ты не хочешь ко мне подниматься.
— Так ты не приглашала!
— Так у тебя такое лицо, что я и пригласить боюсь!
— Правда?
— Да ужас!
— К тому же я не могу выйти в люди в юбке!
— Семен Семеныч! — стукнула я себя по лбу. — Я ж забыла, что ты у нас в образе!
Охранник дядя Коля недовольно покосился на меня, когда мы с Биллом прошествовали мимо. Высокий, крупный, коренастый и угрюмый, он относился ко мне особенно тепло. Всегда помогал, чинил что-то в квартире, иногда ковырялся в машине, когда мне было лень загнать ее на сервис, чтобы поменять какую-то мелочевку.
— Вы чего там торчали-то на въезде, дорогу загораживали? — проворчал он для виду, внимательно разглядывая моего спутника в юбке.
— Скажите тоже… дорогу загораживали… — фыркнула я, лучезарно улыбаясь. — Ночь на дворе. Все уж спят. Дядя Коля, я там вытяжку приглядела, повесите?
— Ох, Машка, ты б лучше кавалера себе приглядела. А то только каких-то шалав в гости водишь.
Я захохотала и толкнула Билла в открывающийся лифт. Какое счастье, что он не понимает по-русски. Николай Борисович никогда не отличался тактом в своих оценках.
Было очень забавно наблюдать, как Билл исследует новую территорию. Сначала гость жался в дверях. После того, как я зажгла свет во всей квартире, он медленно из прихожей перебрался в гостиную — самую ближайшую к себе комнату. Потоптался там. Присел на краешек дивана, милейшим образом сложив ручки на коленях. Я подглядывала за ним в большое зеркало шкафа-купе из коридора, делая вид, что ищу одежду на выход. Потом постоял пару минут у окна, любуясь великолепным видом на Парк Победы и высотку МГУ. Выскочил на балкон, скрывшись из виду. И уже оттуда вышел совершенно счастливый и расслабленный, словно там ему открылась какая-то сногсшибательная истина.
— Чай или кофе будешь?
— Сок есть? Апельсиновый?
— Манговый. Из холодильника. Холодный то есть.
Он на мгновение задумался.
— Буду. А где можно переодеться? Я в юбке себя идиотом чувствую.
— Где хочешь. Можно тут, можно в спальне. Сок в холодильнике. Холодильник на кухне. Сам налей. А я мыться и одеваться. Не стесняйся, в общем.
— Знаешь, что хорошо у тебя дома? — произнес он мне в спину, и не дожидаясь ответа, сообщил: — Окна занавешивать не надо. У тебя можно спокойно на балконе постоять!
— А зачем окна занавешивать? — остановилась я как вкопанная.
Билл состроил обалденную гримасу. Сейчас ему бы позавидовал сам Сережа Зверев: чтобы скорчить такую рожу, талант надо иметь.
— Папарацци, — терпеливо пояснил он тоном, каким обычно говорят с малолетним туповатым дитятей.
— А, — понятливо протянула я и добавила: — Паранойя это, а не папарацци.
Закрыла дверь на щеколду и включила теплую воду. Больше не надо тупо улыбаться, не надо быть участливой, не надо изображать радушие. Я устала. Чертовски устала. У меня болят ноги и спина, а в голове вообще какая-то каша. Из зеркала на меня смотрела весьма помятая деваха, с синяками на пол-лица и красными глазами — сказывались вторые сутки бодрствования. Контрастный душ, конечно, немного освежит общую картинку, но не настолько хорошо, как бы мне хотелось. В голове скользнула глупая мысль — послать Билла к черту и лечь спать. Или для начала трахнуть его? Нет! Не хочу! Тома хочу, а его нет. Том… Томми… Ну почему я опять вляпалась в историю? Весь день дразнила старшего, а в ночь утащила младшего! Уму непостижимо! Да и младший дефектный какой-то. Том все-таки лучше, смелее, активнее, интереснее во всех отношениях. А этот… как девица на выданье. Ох… Назвалась, Машка, груздем, так и не ной теперь.
Теплые струи ударили по макушке. Веселым потоком понеслись по телу, смывая усталость…
Я аккуратно подвела глаза. Накрасила ресницы. Нарисовала губки. Вышло немного агрессивно. А в сочетании с коротким кожаным топиком-лифом, кожаными бриджами на низкой талии и высоким «хвостом» на голове, мой макияж так и вовсе смотрелся вызывающе. Но не смывать же. Настроение у меня такое — агрессивное. Вдела в пупок серебряную висюльку с блестящими камушками, повесила на шею цепочку с кулончиком-капелькой. Ему должно понравиться.
— Билл, вот тебе защита, надень, пожалуйста, эту куртку вместо своей. Могу еще штаны дать специальные и ботинки, но, думаю, они с тебя свалятся, — я вывалила перед ним одежду. — И шлем. Надеюсь, что твоя голова не слишком большая для него?
— Вау! — вытаращил он глаза. — Вот это да!
— Что? — смутилась я.
— Девочка-рокер! Круто!
— Ой, только давай вот без этого, — отмахнулась я, перекосившись.
— А откуда вещи?
— С антресоли.
— У тебя такой пресс! Я еще днем заметил, но сейчас особенно видно…
— Это я несколько лет восточными танцами занимаюсь в свободное время, — улыбнулась довольная и сделала змеевидное движение телом как Шакира. Потом качнула эротично бедрами, замурлыкала боязливо тихо-тихо:
— Lucky you were born that far away so —
So we could both make fun of distance.
Lucky that I love a foreign land for
The lucky fact of your existence…
— Baby I would climb the Andes solely.
To count the freckles on your body, — неожиданно подхватил Билл, улыбаясь. — Never could imagine there were only
Too many ways to love somebody.
— Lo ro lo le lo le.
Lo ro lo le lo le.
Can't you see...
I’mat your feet… — пела я смелее и оттого громче, соблазнительно двигаясь перед ним.
— Whenever, wherever,
We'll learn to be together,
I'll be there and you'll be near!

Он захлопал! Засмеялся. Глаза лучистые. Взгляд мягкий, добрый. Ласкающий… Лицо оттаяло. Он стал похож на обычного мальчишку. Он стал собой. На какую-то секунду, ничтожное мгновение. Я увидела Билла без маски. Таким, каков он есть на самом деле, а не того, кем он пытается казаться. Нежный, ранимый. Простой и открытый. Никакой он не рок-бог. Обычный мальчишка, ошалевший от собственного успеха, каждый раз удивляющийся новой высоте. Тонкий, миниатюрный, узкий как луч. Детская улыбка. Открытые ладони…
Билл перехватил мой взгляд.
Со страшным металлическим лязгом маска вернулась на место, захлопнулась, как забрало на шлеме средневекового рыцаря.
Лучик исчез.
Вместо него вновь возникло то существо, которое меня жутко раздражало.
— Тебе нравится Шакира? Не ожидала, — сделала вид, что ничего не заметила. Билл смутился.
— Нет, мне нравится Нена и «Грин Дей». А Шакира нравилась Тому. Он этот клип, наверное, десять тысяч раз смотрел. Хочешь — не хочешь, а слова выучишь. Он даже музыку подобрал, а потом пел. Мы так с ребятами ржали. Ему бы очень понравилось, как ты двигаешься под его любимую песню.
— А тебе? — Я смотрела в глаза, не моргая.
Он беззлобно ухмыльнулся и пожал плечами:
— Нормально.
Вот ведь гад какой!
Я обиделась.
Дядя Коля смешно распахнул рот, увидев, что я выхожу из лифта в сопровождении самого что ни на есть натурального парня. Билл поздоровался, расплывшись в улыбке:
— Guten Abend.
— И тебя туда ж, едрить твою налево… — пробормотал охранник. — Машк, он откуда?
— Из Германии. Доброго вечера вам пожелал.
— А чего в юбке был? Это ж он был?
— Проспорил мне, вот и ходил в юбке по городу.
— Вот ведь ты какая стерва. Смотри, всех мужиков своим дурным характером разгонишь.
— Кому надо, тот на характер смотреть не будет. Мотоцикл мой на ходу? А то я его с зимы еще ни разу на божий свет не выкатывала.
— Стоит, блестит красными боками, чего ему будет? Только перед твоим приездом все проверил. Знал, что на него пересядешь, как тепло станет.
— Спасибо!
— Ты там аккуратнее, дочка. Не гоняй сильно.
Пришлось долго и нудно объяснять Биллу, почему со мной так фамильярничает охранник. Ну никак не доходило до молодого европейца, что в нашей стране надо дружить с обслугой, если хочешь, чтобы тебе помогали, ведь как ты к людям относишься, так и они к тебе. А мне дядя Коля был и за сантехника, и за слесаря, и за автомеханика, и за телохранителя время от времени.
Удивительно и не совсем привычно после долгого перерыва ехать по городу не на машине, а на мотоцикле. Да еще не торопясь, аккуратно, с седоком за спиной, который обхватил тебя за талию и прижался всем телом. Эх, сколько бы фанаток сейчас меня разорвали только за то, что Билл сидит вот так близко, держится так крепко и еще что-то восторженно попискивает мне в затылок. Что? Я не понимаю, потому что толком не слышу.
Я специально повезла его в клуб самой длинной дорогой: через район Университета и Воробьевы горы (хотелось показать ему панораму столицы), по набережным (чтобы он увидел город во всем его великолепии), через центр (Кремль ночью особенно красив в подсветке), подло проехала мимо отеля и показала сидящих на ступенях девочек (отчего у Билла испортилось настроение на несколько минут), потом покружила около ВВЦ и телецентра, и направилась, собственно, к месту нашей предполагаемой дислокации — спортивно-развлекательный центр «Фаворит». Я там пару раз зависала с друзьями на праздновании своего дня рождения. Очень удобно, потому что каждый нашел для себя что-то по душе.
Пока я возилась с мотоциклом на парковке, Билл осмотрелся. Выражение его лица не предвещало нам ничего хорошего. Я улыбнулась:
— Это самый большой развлекательный клуб Москвы. Здесь тридцать дорожек боулинга, шикарно оборудованный бильярдный зал, есть караоке, игровые автоматы, компьютерная комната, q-zar, кинозал, дискотека, скалодром, суши-бар, футбол-бар, кафе-мороженое и ресторан.
— Да ладно! — недоверчиво усмехнулся он.
— Клянусь!
— Вот в этом страшном здании?
— Более того, все это прячется вон за той маленькой дверцей. Пойдем, не бойся. Еще нам надо договориться, как себя вести, если тебя вдруг узнают.
— Есть идеи?
— Предлагаю делать вид, что ты понятия не имеешь, кто такой Билл Каулитц и группа Tokio hotel.
— Разумно. А если меня кто-нибудь сфотографирует? Я вот каждый божий день посылаю проклятия на голову того человека, который додумался вмонтировать фото- и видеокамеру в мобильный телефон.
— Сам подумай: Билл Каулитц, фронтмен Tokio hotel, звезда мировой величины, икона стиля и законодатель моды, без верного Саки, без Тома, без грима, в совершенно простой одежде развлекается с какой-то девчонкой в самом непонтовом клубе, не в модных, как ему подобает по рангу, «Опере» или «Раю», а в обычном клубе — это ли не бред?
— Учитывая то, что Билл Каулитц сейчас в Москве… — с сомнением протянул он.
— Хозяин — барин, — пожала я плечами. — Поехали еще покатаемся пару часиков и вернемся в гостиницу.
— Вот еще! Боулинг, говоришь, тут есть?
— Да. Тут даже есть зал с «космической» подсветкой. Все обалденно светится в темноте: кегли, шары, одежда!
— А почему мы тут до сих пор стоим, а не там играем?
Все наши опасения оказались напрасными — на нас никто не обращал внимания, и мы преспокойно развлекались в свое удовольствие. Билл два раза обыграл меня в какой-то настольный футбол, который я видела впервые в жизни. Потом мы посражались с монстрами. Потом немного побесились на танцполе. Совсем чуть-чуть, когда от переполняющей энергии уже некуда было деваться. И, наконец-то, отправились играть в боулинг, как раз дорожка освободилась.
— Страйк! Ура! Я выиграл! Я выиграл!— запрыгал Билл, радостно хлопая в ладоши. Я довольно улыбнулась: фиг бы ты выиграл, если бы я специально не промазала два раза. Но мальчику важно быть первым, поэтому иногда стоит уступить. Я уступила. Он в порыве обнял меня и поцеловал в щеку. — Я выиграл! Еще?
— Попозже. Пойдем в q-zar играть. Обожаю!
— Я не очень хорошо знаю, что это такое? — смутился Билл.
— Q-zar — такая стрелялка, надо бегать и стрелять по чужим. На тебя одевают такую штуку, которая щекотно вибрирует, если кто-то попадает, и выводит из строя твое оружие на несколько секунд. В общем, забавное развлечение.
— Хочу! Очень хочу! Только давай для начала чего-нибудь выпьем. Тут так душно.
— Пиво будешь? Или тебе коктейль взять? Водку?
— Возьми бутылку минералки.
— Что так плохо?
— Просто хочу пить. — И Билл, манерно взмахнув ручкой — брысь, челядь, — плюхнулся в кресло, лениво вытянув длинные ноги. ПрЫнц. Сказочный.
Через пятнадцать минут, отдохнув и напившись, мы все-таки решили пойти поиграть в q-zar. Как раз время предыдущей игры подходило к концу, собиралась новая команда.
Мы стояли перед дверью, ожидая, когда все выйдут и нам будет разрешено переодеться и приступить к игре. Билл нетерпеливо ходил туда-сюда, нервируя окружающих. Я разглядывала фотографию на стене в проходе между игровым и танцевальным залами. Неожиданно он схватил меня за руку и указал в зал, из которого мы только что ушли. Помещение стремительно наполнялось людьми в черных масках и с автоматами наперевес. Я замерла, словно изнутри меня кто-то заморозил. Перед глазами возникли окровавленные бледные губы, белый жемчуг зубов пошло поблескивает сквозь кровавые слюни, стекающие тонкой ниточкой на белую дорогую рубашку… «Наршараб»… Саша…
— Что э…? — пробормотал Билл и осекся, уставившись на меня большими глазами.
Я не могла ответить, чувствуя, как подкашиваются ноги, как сознание вот-вот ускользнет… Он сгреб меня и рванул к ближайшей двери с надписью «Служебный вход».
 
Глава 5




Билл резво несся по коридору, крепко сжимая мою ладонь. Выскочил на кухню, а оттуда вылетел во двор. Закрутил головой, пытаясь понять, куда бежать дальше. Черная тень метнулась к нам. Раздался неприятный глухой звук удара по телу, вскрик, и парень отлетел к противоположной стене. Я сиротливо осталась стоять посреди темного дворика, с ужасом глядя, как огромный мужик заносит руку для нового удара, а Билл беспомощно закрывает лицо. В минуты опасности мой мозг отключается. Точнее отключается та его часть, которая отвечает за безопасность. Не думая ни секунды, я подскочила к дядьке и вцепилась в плечо, повисла на нем, смазывая удар. Он развернулся и брезгливо отшвырнул меня в сторону. Так стряхивают соплю, когда в нее случайно вляпываются. Я пребольно впечаталась спиной в корявую стену. В глазах потемнело от удара затылком обо что-то острое. Огромное черное расплывающееся пятно, видимо, решило меня добить: низ разделился на две части, и одна из них как-то странно отвелась в сторону. Однако ему помешало другое черное пятно, поменьше в размерах, зато значительно проворнее. Они слились воедино, рухнули наземь, а потом вновь распались: длинное пятно так и осталось лежать ничком, а огромное вело себя явно неадекватно, слишком суетилось, периодически выкидывая протуберанцы то справа, то слева. Какие-то вселенские разборки двух туманностей, — пронеслось в голове. Муть в глазах постепенно рассеивалась. Я уже могла разобрать, что на помощь мужику пришло еще несколько человек. Я видела, как Билл сопротивляется, брыкается и кусается, как его бьют. Он кричит, матерится… А я ничего не могу сделать, меня распластали на асфальте, прижали коленом, даже дышать не могу, хриплю, задыхаюсь. Наконец-то сопротивление парня удалось сломить — они так заломили ему руки, что он взвыл. Вместо того, чтобы ослабить хватку, люди в черном поволокли его куда-то в темноту. А там и меня, резким движением поставив на ноги и крепко обхватив запястье, повели за ним следом.
Меня гадко обыскали (скорее смачно облапали), отобрали мобильный, напоясную сумку с документами и деньгами и грубо закинули в машину. Хорошо, что кто-то успел подставить руки, иначе я бы разбила лицо о пол. Какой-то парень аккуратно поднял меня, поддержал. Я отчаянно пыталась найти в этой толпе Билла. Но людей все кидали и кидали, а моего гостя среди них не было.
— Билл! — заорала я истерично, чувствуя, что схожу с ума. — Билл!!!
— Мария! — радостно отозвался он откуда-то сбоку, отпихивая плотно стоящих людей, продираясь ко мне.
Я вцепилась в него как в самое дорогое сокровище, уткнулась носом в пыльную и немного разорванную футболку. Он шикал и морщился от боли, но и сам держал меня крепко-крепко.
— Кто это? — шепотом спросил он.
— Я не знаю. Похоже на ОМОН. Облава что ли какая-то?
— Облава? Но мы ни в чем не виноваты!
— Тихо, тихо, — я всхлипнула. — Сильно тебе досталось?
— Главное, что по лицу не попали и зубы целы.
Нас долго куда-то везли в кошмарной скотовозке. Все молчали. Меня трясло от страха. Билл гладил по спине и еще сильнее прижимал к себе. И было не понятно — то ли он успокаивает меня, то ли таким образом пытается успокоиться сам. Он разжал руки только тогда, когда понадобилось выйти из машины.
В отделении нас еще раз обыскали, записали данные и отправили в «обезьянник». Народ вокруг немного отошел от шока и теперь всячески издевался над молодыми сержантиком и двумя рядовыми. Мы забились в уголок и сидели тише воды. Я знала, что по закону они не имеют права держать нас тут дольше трех часов. Хотя был еще вариант, что мы застрянем здесь до утра, но об этом думать не хотелось.
Постепенно страх уступил место здоровой разумной злости. Какого черта! — думала я. — У парня всего несколько часов вольной жизни, а эти ублюдки решили все испортить! Надо выбираться отсюда, как-то выкручиваться. Причем не понятно как. То, что Билл иностранец, — это, несомненно, облегает мою задачу, так как менты не должны его трогать, только в присутствии консула, да и нет у них на него ничего, если не считать того, что он оказал сопротивление при задержании и начал брыкаться, когда его скрутили. То, что он музыкант, — еще лучше, у наших в крови преклонение перед известными личностями, да еще мирового масштаба. Прибавим сюда его возраст — семнадцать. И всё, дело это подсудное — трогать его можно только в присутствии опекуна, то есть Дэвида Йоста. Итого вот три момента, на которые я буду тупо давить. Что мне могут предъявить? Ничего. Порядок я не нарушала. Напиться мы не успели. Вели себя прилично. У них на меня тоже ничего нет, а вот у меня еще один козырь в загашнике найдется. Я дотронулась до ледяной руки Билла. Он вздрогнул.
— Послушай, я попробую с ними договориться, чтобы тебя отпустили. Они не имеют права тебя трогать — ты несовершеннолетний гражданин иностранного государства.
— Что я сделал? — голос дрожал. Похоже вся смелость парня благополучно улетучилась сразу же, как за нами захлопнулась решетка.
— Ничего. Это простая облава, — ласково улыбнулась я, хотя у самой поджилки тряслись. Но я не могу показывать, что мне чертовски страшно. Кто-то же должен быть смелым в нашей маленькой компании. — Похоже, у них клуб был в разработке в эту ночь, а мы имели глупость оказаться не в том месте, не в то время.
— Зато в замечательной позе, — буркнул Билл.
— Да уж, про позу ты прав. Воспринимай это как забавное приключение. Когда еще ты потусуешься в русской тюрьме? — хихикнула я, представив парня в страшной мешковатой робе.
Билл, видимо, тоже что-то себе представил, потому что лицо его исказилось гримасой ужаса.
— У меня концерт завтра! Я не могу тусоваться в русской тюрьме! У меня контракт! Мне надо позвонить Тому! Я имею права на один звонок! — закричал он.
Я зажала ему рот рукой. Заозиралась по сторонам, глупо улыбаясь уставившимся на нас присутствующим.
— Иностранец, — прочирикала я беззаботно по-русски. — Все они такие психи, жуть! — И добавила по-немецки: — Заткнись и не привлекай внимания!
Билл сжался, нахохлился, как воробей на морозе.
— Я попробую договориться, — погладила его по сгорбленной спине. — Ничего не бойся. Самое главное — сиди тихо и ни с кем не общайся. Я скоро вернусь.
— Ты не бросишь меня здесь? — он смотрел огромными перепуганными глазищами.
— Ну как ты думаешь? — вздохнула я. — Ты бы меня бросил?
Он задумался на секунду, а потом кивнул.
Я даже поперхнулась от неожиданности.
— Хорошо, что я не такая сука, как ты, — бросила брезгливо, сморщившись. Черти меня дернули потащиться в ночь с этой гадиной, когда можно было приятно провести время с его очаровательным братиком без всяких эмоциональных встрясок. Нет, выводим его отсюда, отвозим в гостиницу и аривидерчи, бэйби! Мужчина, елки-палки, защитник женщины. Тьфу!
Молоденький младший сержант посмотрел на меня с суеверным ужасом. Я очаровательно улыбнулась и очень мило, но твердо, повторила просьбу.
— Я спрошу, — проблеял он подобострастно.
— Давайте вместе спросим, — и я шагнула вперед, всем своим видом показывая, что один он никуда не пойдет. — Как вас зовут?
— Анвар, — юноша покраснел и стыдливо отвел глаза.
— Красивое имя. Ну же, где сидит ваш начальник, Анвар? Ведите меня к нему, эфенди.
Парнишка стал приятного малинового цвета. Он засуетился, а потом торопливо засеменил вперед. Маленький, худенький, белобрысый и голубоглазый. Узкие плечики. Форма висит мешком, зрительно кажется, что он еще более тощий, чем есть, какой-то, простите за тавтологию, бесформенный и неуклюжий. Господи, ну зачем же это дите взяли в милицию? На него же смотреть больно. Вот как он будет меня защищать от преступности?
Мы немного попетляли по темным коридорам и лестницам, поднялись на третий этаж. Анвар замер перед приоткрытой начальственной дверью. Замялся, не решаясь войти. Я ободряюще улыбнулась и подтолкнула его вперед. Он робко постучал, просунул голову в щель и тонким голосом пискнул:
— Игорь Мамедович, тут такое дело... Разрешите обратиться?
Мое выражение лица надо было видеть — тщательно завуалированное бешенство, прикрытое безразличием. Мент, черт побери! Борец с преступностью!
— Игорь Мамедович, — скользнула я в кабинет, отодвигая Анвара, улыбаясь так, словно увидела ясное солнышко после долгой полярной зимы. — Здравствуйте!
Капитан недоуменно уставился на нас. Открыл рот, чтобы что-то сказать, но я не позволила. Стремительно пересекла маленький кабинетик, плюхнулась на стоящий рядом со столом стул и кокетливо протянула руку:
— Меня зовут Мария Ефимова. Товарищ младший сержант, будьте любезны передайте мои документы товарищу капитану.
Игорь Мамедович вяло пожал мою ладонь. Неприятные мурашки пробежали по спине и рукам. Рукопожатие «безвольный пенис» — так я называла это. Руку захотелось тут же вымыть, но я старательно держала лисью морду, приветливо улыбалась. Капитан шевельнул пышными усами, сложив губки куриной жопкой, и принялся изучать мои документы. Я терпеливо ждала, внимательно наблюдая за реакцией. Он удивленно причмокнул. Брови зашевелились. Видимо, капитана осчастливили мысли. Зелено-карие глаза впились в меня, потом на фотографию, потом снова на меня. Он расплылся в наисчастливейшей улыбке.
— Как я рад с вами познакомиться! Игорь, — он еще раз протянул руку.
— Маша, — ответила я, по-балетному изогнув пальчики, словно для поцелуя. — Игорь Мамедович Разгуляев... — многозначительно посмотрела на именную табличку на сейфе. — Капитан. Оперуполномоченный…
— Игорь. Просто Игорь, — перебил он, сладко улыбнулся, пожирая мою персону глазами.
— Игорь, — нараспев произнесла я, смакуя имя.
— Вы простите, Машенька, это какое-то недоразумение, — принялся оправдываться он. — Надеюсь, наши хлопцы вас не сильно помяли? Извините их великодушно. Чай, кофе? У меня печенье есть и сухарики.
Он был таким забавным в своей заботе, что я расплылась от умиления, захлопала ресницами.
— Спасибо. Всё хорошо. К тому же мы только из клуба, где успели поужинать, пока ваши юноши на нас не напали как бандиты. Они не очень сильно нас избили. Как обычно обойдется без внешних синяков. Профессионалы, — протянула я с сарказмом настолько гордо, словно ОМОНовцам обязаны были выдать ордена за избиение нас с Биллом.
— Работа у них такая. Но вы ведь не сердитесь?
— Что вы, Игорь! Конечно же, я понимаю. У вас своя работа. У меня — своя. И мы оба отлично делаем свою работу. Ведь так? — я продолжала мило улыбаться, но во взгляде читался вызов.
— Ну ваша работа вне всяких похвал.
— Уверена, что вы тоже профессионал своего дела, — прервала я его мягким голосом. Отчего-то меня начало мутить от этого фальшивого восхищения. Надо переходить к делу. Не дай бог наш нежный принц в темнице занедюжит и насморк подхватит, а с меня потом три шкуры спустят. — Игорь, мне очень неудобно, я никогда не пользуюсь своим служебным положением даже с гаишниками, но тут назревает международный конфликт. И только вы можете мне помочь.
Его губы вновь приняли вид куриной жопки, а усы начали смешно топорщиться. Я обворожительно хлопала ресницами. Челюсти свело от слащавой улыбочки.
— Для вас, Машенька, все что угодно, — процедил он таким тоном, что стало ясно — ни черта мне не светит. Что ж, посмотрим!
— Я не прошу всё, — ворковала я. — Самую малость. И это в ваших силах.
Он нервно крутил авторучку, то и дело щелкая механизмом, разглядывая удостоверение, сравнивая с фотографиями на паспорте и правах.
— Вы совсем другая в жизни. Я представлял вас иначе. Думал, что вы такая бой-баба, а вы маленькая и хрупкая.
— Это не помешало вашим ребятам вытереть мною асфальт, — произнесла я голосом обиженного пупсика. Разгуляев так покраснел, что я испугалась за его здоровье, думала, сердце не выдержит. Но именно это мне сейчас и нужно — гнусное чувство вины. Я продолжила менее ехидно: — Вы знаете, что ваши ребята среди прочих схватили и иностранного гражданина?
— Да, там как минимум семь иностранных граждан. Один взят с поличным. У него изъяты наркотики — несколько граммов первоклассного героина.
— Ух ты! — искренне восхитилась я. И тут же произнесла с патриотическим пафосом, достойного председателя коммунистической партии: — Надеюсь, этого мерзавца вы засадите по полной программе, чтобы не распространял всякую дрянь на территории моего государства.
— Будьте спокойны. Он будет отвечать по всей строгости закона.
Через полчаса разговор меня утомил, он начал напоминать игру в пинг-понг. Мы обменивались вежливыми ничего не значащими фразами, выжидая удобного случая, чтобы сделать соперника. Более того, мы оба понимали, что каждый из нас настроен на победу, каждый из нас уверен в себе, каждый из нас знает, что именно он сегодня сделает партию. Выиграет самый выдержанный.
— Игорь, все-таки давай серьезно. В клубе я находилась с солистом иностранной группы. У него сегодня был концерт. Завтра второй. Выпусти его, пожалуйста. Он парень молодой, впечатлительный, несовершеннолетний, не хватало еще, чтобы он заболел на нервной почве и потерял голос. Он-то по вашим темным делишкам не может проходить по определению, ибо в стране он впервые и пробудет меньше 48 часов.
— Как зовут твоего иностранного солиста?
— Билл Каулитц.
— Он твой любовник?
— Нет.
— Тогда зачем ты вокруг него суетишься?
— Он мой друг, я за него отвечаю. Тем более я сопровождающая группы. Никто с его стороны и с нашей стороны не знает, что он ушел из гостиницы. Поэтому я этого соловья особенно оберегаю… Оберегала. До тех пор, пор вы на нас коршунами не налетели. Если выяснится, что его нет в номере, у нас у всех будут большие неприятности. Включая тебя.
Он усмехнулся в усы.
— А зачем вы поперлись в этот клуб?
— Мне нравится, что там можно не только пить водку, но и активно отдыхать. Вот мы и отдыхали там активно. К тому же, по моим расчетам, именно в этом клубе у нас были минимальные шансы нарваться на фанатов.
— Или пили водку?
— Я за рулем. А Билл кроме минералки ничего не пил. У него завтра концерт.
— Или не успел?
— Глупо теперь говорить, что он успел, а что нет.
— Не знаю я, Маха. Не похож он на музыканта. Слишком молодой.
— Игорь, побойся Бога! Вся Москва обклеена афишами с его лицом, а ты мне не веришь! В отделении есть Интернет?
— Есть, но у начальника. А ключей от начальственного кабинета у меня нет.
— Хорошо. Пошли ребят в ближайший круглосуточный магазин и попроси купить какой-нибудь молодежный журнал с группой Tokio hotel. Билл, правда, сейчас без грима, но думаю, что понять, кто есть кто, можно. Игорь, это все не шутки. За парнем стоят серьезные люди. Его надо отпустить. Он ни в чем не виноват.
— Но я не могу его выпустить.
— Господи, почему? — тяжело вздохнула я.
— Он оказал сопротивление при задержании. И именно у него был найден тот героин, про который я тебе говорил сорок пять минут назад.
Мое лицо в тот момент мало отличалось от «лица» Джима Кэрри в фильме «Маска», когда у него в ресторане «выпали» глаза и «отвалилась» челюсть. Свою челюсть я еще долго пыталась найти под столом, а глаза категорически отказывались вставать на место. Разгуляев даже расхохотался, когда увидел, какой эффект произвело сообщение. Я вручную медленно вернула челюсть на место и проблеяла, сильно заикаясь:
— Ч-ч-тоооо?
— Что слышала. У него нашли героин.
— Бред! У него не было с собой героина! Он вообще не употребляет!
— Тогда зачем вы убегали?
— Испугались. Я испугалась. Полтора года назад ваши хлопцы случайно убили моего друга. Когда я увидела, что клуб наполняется какими-то людьми в черном, то схватила Билла за руку и потащила на выход. Еще раз повторю — твои мужики нас серьезно избили при задержании, а мы, между прочим, не оказывали никакого сопротивления.
— Уверен, вы сами случайно упали и ударились, — неприятно протянул он.
— Думаю, что смогу в этом убедить Билла. Он упал и ударился сам. И никакой прокуратуры, — я опять мило оскалилась. — Мы можем идти?
— Машенька, ну когда ты еще ко мне зайдешь, чтобы так душевно посидеть?
— В любое время. А сейчас, Игорь, мы можем идти?
— Конечно же, ты можешь идти. Хочешь, тебя на машине до дома подвезут?
— Нет, ты не понял. Я не спрашивала тебя, могу ли я идти, я спрашивала тебя, можем ли мы идти с Биллом, — вновь лучезарный оскал.
— У него нашли наркоту, — не менее душевно скалился капитан. — Сопротивление при задержании.
Я насупилась и замолчала, рассматривая комок пыли в углу кабинета. Черта с два ты от меня отвяжешься! Все равно ты нас выпустишь и никакой наркоты на нас не повесишь! Иначе я тебе такую райскую жизнь устрою, что ты проклянешь тот день, когда связался со мной. Я набрала воздуха в легкие и, добродушнейшим образом растянув губы в улыбке, вновь защебетала.
Стрелки на часах над дверью медленно ползли по циферблату. Я как зацикленная пленка вновь и вновь объясняла капитану, по какой причине он обязан выпустить Билла.
Игорь Мамедович потер и без того красные глаза, потянулся, хрустнув суставами, и предложил выпить чаю. Я согласилась, хотя пить с ним чай мне было, выражаясь языком его подопечных, в большое западло.
— Нет, все-таки что вы с ним делали в этом клубе?
— Игорь, ты издеваешься?
— Но все же?
— Игорь, — наклонилась я к нему. — Послушай. В этот раз промах. Пойми, я выйду отсюда через полтора часа самое позднее, ибо ты же не хочешь нарушать закон, а вы его и так при задержании нарушили энное количество раз, как раз для прокурора и ОСБ работка будет. Как думаешь, что я сделаю первым делом? Правильно! Позвоню его опекуну, потому что я не могу допустить, чтобы парень завис у вас надолго. Давай дальше думать, что произойдет. А дальше ваше отделение получит мировую известность. Сначала сюда приедут журналисты центральных каналов, консул с послом и адвокаты. Заметь, иностранные адвокаты, которые не зря свой хлеб черной икрой мажут. Когда информация просочится на фанатские ресурсы, не пройдет и часа, как ваше отделение облепят девочки-обезьянки. Тебе рассказать, как эти дети снесли сегодня ОМОН перед концертом? А что начальнику скажешь по поводу несовершеннолетнего гражданина Евросоюза?
— Ты мне угрожаешь? — он протянул нечистую чашку с кипятком, в котором плавал пакетик дешевого чая.
— На фиг надо, — безразлично пожала плечами, с сомнением глядя в мутную воду. Что-то пить это пойло у меня не возникало никакого желания. — Я тебе рассказываю о перспективах. И они не слишком радужные. Давай разойдемся по-хорошему. Отпусти парня. Пожалуйста. Ты же можешь. К тому же он во всех интервью рассказывает, что наркотики — страшный вред. Ну сделай экспертизу, посмотри руки — он чистый. Поверь, я с утра от него не отхожу. Он чистый.
— Ох, не знаю… — тяжко вздохнул он.
— Игорь, ты можешь. Пожалуйста, — давила я на него. — Если узнает пресса, ты прославишься на весь мир. И это не та слава…
Игорь что-то ответил, но я не услышала. Неожиданно, в глазах потемнело, а в ушах загудело. В солнечном сплетении кто-то собрал всю энергию и с силой дернул на себя. Меня обдало такой волной страха, что я чуть не упала со стула. И этот жуткий страх прошел сквозь меня, разрушая сознание, причиняя телу невыносимую боль, словно этот отвратительный кто-то окатил меня кипятком.
Игорь закричал и грязно выматерился.
Билл — ясно щелкнуло в голове.
Капитан рванул к тумбочке и достал полотенце. Принялся вытирать мои ноги. Я все видела и не видела одновременно. И я не понимала, отчего так больно. Потом перевела взгляд на чашку. В руках была только половинка.
— Игорь! — заорала я. — Прикажи его привести! Немедленно! — И испугалась собственного голоса. Он был черным, вязким, тягучим, как смола.
Игорь Мамедович шарахнулся в сторону и нерешительно подошел к телефону. Не знаю, что он увидел в моем взгляде, и, слава всем богам, никогда не узнаю, но он набрал короткий номер.
— Опанович? Это Разгуляев. Там парень... немец... Давай его сюда со всеми документами. Что? — Уши Игоря дернулись, рот сжался, между бровей складка возникла и разгладилась. — Что?! Я сказал, давай его сюда! Немедленно! Я тебя самого сейчас! Ты мне международный конфликт хочешь?
— Он не говорит по-русски, — истерично взвизгнула я, подлетая к мужчине. — Он не пойдет!!! Игорь, пожалуйста!!! Сделай же что-нибудь!!!
— Зайди! — приказал капитан и повесил трубку.
У меня задрожали руки, а в ногах появилась слабость. Я рухнула на его стул и закрыла лицо, пытаясь спрятать слезы.
— Машка, ты чего? Машка, перестань, — он хлопал меня по спине. — Ну попугали немного парня. И ему экстрим и нам развлечение.
— Игорь, он после концерта, он весь на нерве, на пределе, он выкладывается так, что нашим и не снилось, а ты на него своих бультерьеров натравил? Попугать решил? Он же...
— Впредь наука будет, — по-отечески отозвался Разгуляев.
Опанович оказался мужчиной весьма внушительных размеров и неопределенного возраста. Говорил он медленно, двигался еще медленнее, как мясник перед новой партией мяса, ибо скотину уже забили, и никуда оно не убежит.
— Мамед, че там? — пробасил он, вальяжно входя в начальственный кабинет.
— За девчонку головой отвечаешь. — Игорь толкнул меня навстречу лейтенанту. — Она его переводчик. Пойдет с тобой. Немца этого мне сюда приведи.
Опанович неспешно поплыл по коридору. Сказать, что я нервничала, значит, ничего не сказать. Меня так на госэкзаменах в институте не трясло, как колотило сейчас. И больше всего пугало то, что шли мы не туда, откуда привели меня!
Волна страха накрыла вновь. Я задохнулась. Это был словно удар в живот. Сильный. Короткий. Лишающий возможности двигаться и дышать. Я вцепилась в руку проводника и глухо застонала.
— Да ты чего так нервничаешь? Ничего с твоим фрицем не случится.
— Пожалуйста, — провыла я. — Быстрее, мать вашу!
Наконец-то он соизволил остановиться у камеры. И это была вовсе не та камера, в которой я оставила Билла!
Я чувствовала, что вот-вот потеряю сознание от кошмарного страха. Опанович неторопливо распахнул дверь, как я поняла, в обход всех инструкций и правил. И я, вынырнув из-за его спины, узрела страшную картину: в левом углу около нар какая-то свалка тел, орущая и матерящаяся. Мгновение, и до меня дошло, что происходит. Я забыла про Опановича, забыла про безопасность, забыла про все на свете. Оттолкнув мента, словно выпущенное ядро, влетела в кучу с каким-то звериным рыком. Разбила ее. Билл метнулся к стене, судорожно вцепившись в приспущенные джинсы. Глаза красные, взгляд затравленный, лицо белое, губы дрожат. Между мной и им встала какая-то фигура. Это он зря. Я в такие моменты за себя вообще не отвечаю, да и постоянные путешествия по чужим странам научили реагировать быстро, не думая, не размышляя. Этому приему меня научил отец. Он называл его «датским поцелуем»: левый кулак в нос, правый локоть в солнечное сплетение и отлакировать сильным ударом в пах. Если противник не ожидает нападения, то срабатывает в десяти случаях из десяти. Этот не ожидал нападения. Рухнул к моим ногам, захрипел. Сзади кто-то дернул за волосы. Я со всей дури вонзила металлическую шпильку в босую ступню нападающего, протыкая плоть, ломая каблук. Не удержалась на ногах, отлетела в угол к Биллу.
От страха я крепко обняла его и осыпала лицо короткими поцелуями, бормоча:
— Прости, прости, прости! Я не имела права оставлять тебя одного! Я больше тебя не оставлю. Слышишь, я всегда буду рядом с тобой. Прости! Я больше не дам тебя в обиду. Все хорошо. Все закончилось. Прости…
В камеру, как просыпавшийся горох, вбежали менты. Много ментов.
Билл уткнулся носом в мою шею и всхлипнул, сжал так, что грудной клетке стало больно.
— Прости.
— Я думал, ты меня бросила.
— Нет, я пыталась нас отсюда вытащить.
— Я звал тебя.
— Я услышала.
Опанович протянул руку, помогая нам подняться. Билл вернул джинсы на бедра. Но без ремня они норовили свалиться. Пришлось придерживать их рукой. Я озлобленной волчицей глянула на уголовников. Один из них усмехнулся:
— Какого петушка забирают.
Он стоял в метре от меня.
Надо сделать всего шаг.
Верхняя губа непроизвольно поползла вверх, обнажая зубы. Из глотки вырвался гортанный рык. И я вцепилась в его рожу, с силой дернула на себя. Под ногтями остались тонкие полоски кожи и грязи.
Два мента с трудом оттащили меня от вопящего урки. Выкинули в коридор, как взбесившуюся кошку.
— Попугали? — орала я на Опановича, нервно размахивая руками. — Уроды! Вонючие уроды! Попугать вы захотели! Парня чуть не изнасиловали! Вы вообще в своем уме? Он гражданин иностранного государства! Вы спятили?! Охренели?! Страх потеряли?! Вас его продюсер сам по кругу пустит!!! Собственноручно!!!
— Заткнись, — коротко, но емко попросил лейтенант.
Я заткнулась, но ненавидящий взгляд исподлобья, гневно раздувающиеся ноздри и сжатые в полоску губы говорили сами за себя. Кулаки побелели, ладоням стало больно от того, что в них вонзаются обломанные ногти. Я готова была повторить на бис выход с расцарапыванием лица.
Билл жался к стене, с ужасом переводя взгляд то на бешенную меня, то на громилу Опановича.
— Пошли, — невозмутимо кивнул Опанович.
Мы последовали за мужчиной. По дороге я очень тихо объяснила Биллу, что у нас произошло.
— Все на самом деле плохо. У тебя нашли наркотики. Из-за них у нас серьезные неприятности. Меня еще могут отпустить, а вот насчет тебя…
— Это не мои наркотики, — устало отозвался он. — Я не употребляю.
— Я знаю. Но их нашли у тебя.
— Их подкинули.
— Там твои отпечатки пальцев.
— Мне дали что-то подержать. Откуда я знал, что это наркотики.
— Тсссс, не шуми. Короче, стой на своем. Тебе их подкинули и все тут. Требуй дать тебе возможность позвонить Йосту. Черт с ним со скандалом, скандал будет, когда народ узнает, где ты и за что. Но это будет потом, главное, тебя отсюда вытащить. Только давай договоримся, пока я не скажу тебе вставать в позу «звезда в шоке», стой, молчи и не звезди. Я почти дежурного дожала.
Он удрученно кивнул.
— Ты меня, правда, больше не оставишь одного?
— Только через чей-нибудь труп, — серьезно заверила я его.
В кабинет Разгуляева я влетела впереди Опановича. За лейтенантом тенью следовал бледный как смерть Билл.
— Игорь Мамедович, довожу до вашего сведенья, что с подачи ваших подчиненных наш немецкий гость был подвергнут насилию, — зло зашипела я.
— Брехня, — промычал Опанович. Я резко обернулась и бросила на лейтенанта самый презрительный взгляд, каким только обладала. Фактически плюнула в него злобой. На всякий случай мужчина отодвинулся подальше.
Игорь зыркнул на коллегу. Тот качнул головой и виновато пожал плечами.
— Уверен, ты преувеличиваешь, — не слишком уверенно начал Игорь.
— Преувеличиваю?!! — взорвалась я. — Может быть нам снять побои и провести освидетельствование?! Ты понимаешь, что подсадка в камеру к насильникам — это уже не шутки и не «учеба»?! Ты понимаешь, ЧЕМ это теперь вам всем обернется? Где его вещи? Я спрашиваю, где его вещи?
— А ты что тут разоралась? — попробовал взять ситуацию под контроль капитан.
— Игорь, послушай меня! — зло цедила я. — Он имеет право сделать один звонок. Всего один звонок. Ты меня хорошо слышишь? Один звонок продюсеру. И ты навсегда останешься лейтенантом. И то в лучшем случае.
Билл стоял вплотную ко мне, вцепившись в пояс моих брюк, словно придерживая, чтобы я все-таки не бросилась на мента. Руки ледяные, дыхания почти не слышно.
— Игорь, мы ведь можем идти? Так? — строго и твердо спросила я.
— Опанович, вещи их принеси и пропуск выпиши. Я подпишу, — нехотя сдался он.
— Спасибо, — бросила я. Сама победно сжала за спиной руку Билла.
— Спасибо, — неожиданно отозвался он по-русски.
— Смотри-ка, он и по нашему кумекает! — расплылся в довольной улыбке Игорь.
Билл испуганно посмотрел на меня, требуя перевода.
— Расслабься, — отозвалась я по-немецки.
— Нет, Машка, он на самом деле такой известный, что весь мир сходит по нему с ума? — скептически оглядев затравленного парня, в сотый раз спросил Игорь.
— Да.
— А он может мне дать автограф? Я дочери снесу. А то ведь не поверит, что этой ночью у нас в отделении чуть не был изнасилован Билл Каулитц.
— Не вижу поводов гордиться, — резко осадила я мента.
— Какое у тебя отвратное чувство юмора, — гоготнул он.
— Что он хочет? — не выдержал Билл.
— Автограф.
— Скажи, что я дам ему автограф, только пусть выпустит.
— Он и так нас сейчас выпустит. Не нервничай.
Опанович свалил на стол останки мобилки Билла, документы, портмоне, ремень и шнурки от кед, мою напоясную сумочку.
— Телефон! — расстроено воскликнул он.
— SIMку забери.
— Черт! Он стоил пятьсот евро!
— Леший с телефоном! Тебе чуть очко не порвали, а ты по телефону убиваешься! Я тебе свой отдам, — я зло толкнула парня к выходу.
— Автограф-то даст? — улыбнулся Разгуляев.
— Билл, — перевела я, — черкани ему пару добрых слов. Только по-умному, типа «господину Разгуляеву в знак признательности…» все дела…
— Можно матом?
— Валяй! Только красивым матом, чтобы внешне смотрелось.
Он хищно улыбнулся и облизал пересохшие губы. Ровным, немного зажатым подчерком написал… Я даже отвернулась, чтобы не засмеяться. Они еще хотели сфотографироваться, но Билл категорически отказался. Мы сгребли вещи со стола и быстро покинули отделение.

 
Глава 6




Первое, что я сделала, — это, под удивленные взгляды курящих на крылечке ментов, выкинула сапоги за пятьсот евро (увы, сломанный каблук в принципе можно починить, но я совершенно точно не буду их больше носить из-за следов крови). Между прочим, это были мои любимые сапоги на удобной колодке, купленные в Милане всего три месяца назад. Н-да, Полиночка, подкинула ты мне работку, сплошные траты и нервы. Я мужественно вздернула нос и гордо прошествовала к калитке. Ничего, что босая, утешала я себя за нелепый вид, это в некотором роде даже пикантно. Ступни неприятно холодило и кололо. Надо побыстрее добраться до мотоцикла и ехать домой, по дороге закинув нашего принца в апартаменты в отеле. Вон, как шустро улепетывает, хоть бы оглянулся, ищи его потом по темным подворотням с собаками. Не дай Бог, хулиганье привяжется, придется в ментуру возвращаться, вот смеху-то будет. Разгуляев не простит нам того пошлого автографа, где парень отборным немецким матом смешал его с отходами жизнедеятельности человека. Билл, конечно, погорячился, но его тоже можно понять. Лично я была бы сильно сердита, если бы меня пыталось изнасиловать несколько урок. Или... Я остановилась как вкопанная, с ужасом глядя вслед удаляющемуся силуэту. Нет! Менты же не совсем больные, чтобы наживать себе такие проблемы! У Билла в документах четко написано — несовершеннолетний, гражданин Германии. Они должны были понимать, каким боком это выйдет! Мне стало страшно. Я вдруг вспомнила, что около камеры никого не было и его некому было защитить. Вспомнила, то страшное зрелище из потных вонючих тел, синих от татуировок рук и ног. Перед глазами четко встали упущенные детали картинки: я с разбега врезаюсь в толпу, по инерции толкая какого-то полуголого мужика, он слетает с подмятого Билла, который в свою очередь затравленным зверьком отползает в угол... натягивая джинсы. Голова закружилась. Я, не в силах сделать больше ни шагу, хлопнулась на бордюр и сжалась в комок. Погуляла?! Показала город?! Развлеклись?! Как ты могла подвергнуть его такой опасности? Как ты смела?! Идиотка! Гребаная идиотка! Вечно тебя на подвиги тянет, вечно приключения находишь на свою дурную голову!
Билл, опустившись на колени, оторвал мои ладони от лица и заглянул в глаза:
— Ты чего? — ласково произнес он. — Я иду, с тобой разговариваю, поворачиваюсь — тебя нет. Со мной чуть удар не случился, думал — пропала! Куда бежать? Кому звонить? А ты здесь сидишь... Ты плачешь что ли? Не надо. Все уже кончилось. Этот кошмар завтра забудется, ногти новые отрастут. Лучше прежних.
— Я так виновата перед тобой, — всхлипнула я и ткнулась лбом в его плечо.
— Ты? — Он усмехнулся, обнял, потрепал волосы на затылке. Потом отодвинулся, взял за подбородок, пристально посмотрел в глаза и мягко, но настойчиво спросил: — Они ничего тебе не сделали?
Интересно, что он хотел сейчас услышать? Даже если бы сделали, неужели Билл думает, что я ему об этом скажу.
— Думаю, что скажешь, — словно прочитав мои мысли, отозвался парень, продолжая прожигать взглядом дыры в моем разуме.
— Нет. Я из касты неприкосновенных. Меня трогать — себе дороже.
— Точно? — настаивал он.
— Да.
Он облегченно вздохнул. Губы коснулись кончиков пальцев, каждого поломанного ноготка по очереди. Меня страшно трясло. Это все последствия сильнейшего стресса. Сначала ты впадаешь в какой-то ступор, потом на тебя обрушивается нездоровое веселье, а затем начинается отходняк, очень сильно похожий на истерику. Неожиданно его глаза потемнели. Он до боли сжал кисти, опустил голову мне на колени, сгорбившись так, что стало страшно за его позвоночник. Я растерялась, когда заметила, что плечи дрожат. Интуитивно склонилась над ним, спрятав от всех. Так мы и сидели несколько минут, приходя в себя. Билл дрожал, а я беззвучно плакала, роняя слезы на его футболку.
— Ты ведь меня больше не оставишь, да? — очень глухо, глаза болезненно блестят, руки сжимают мои запястья до синевы.
— Я всегда буду рядом с тобой, — шепотом, как клятва.
Мы всматривались в лица друг друга, будто увиделись впервые. Где-то на самых горизонтах сознания мелькнуло, что сейчас случилось чудо — я вижу то, что никто и никогда не видел (ну может быть только Том) — передо мной на коленях сидел не мировая звезда, а обычный мальчишка. Самый что ни на есть обыкновенный, из крови и плоти, с какими-то своими страхами и проблемами. Словно маска спала навсегда. Словно я допущена в святая святых — его внутренний мир, его душу. И больше не увижу того человека, который периодически так сильно меня бесил. Будет Билл. Тот самый Билл — искорка, маленькая искренняя искорка.
Он сел рядом на бордюр. Через несколько минут я почувствовала, как прошла его дрожь, и он наконец-то смог немного успокоиться. Каким-то внутренним чутьем я понимала, что не стоит сейчас говорить, не стоит ничего спрашивать и уже тем более не надо ему ничего рассказывать. Да мне и не хотелось. Мы оба устали. Оба перенервничали. Оба подавлены и раздавлены произошедшим. Надо прийти в себя, всего лишь собрать в кучку растерзанные нервы и хоть как-то реанимировать настроение…
— Я хочу извиниться, — тихо и очень неуверенно начал он. — Я обманул тебя.
— Это все-таки твоя наркота? — проворчала я, осознавая, как глупо выглядела перед капитаном, пытаясь доказать, что героин подкинули. Благими намереньями…
Он грустно усмехнулся и покачал головой:
— Я обманул, когда сказал, что бросил бы тебя в тюрьме. Я бы сделал все возможное, чтобы ты туда не попала.
Я удивленно подняла брови и скептически скривилась, начала врать:
— Глупости. Я в тебе уверена.
— Н-да? А по твоему лицу так нельзя было сказать в тот момент. На нем большими буквами было написано: «Черт меня дернул потащиться в ночь с этим мерзавцем! Выйдем отсюда, отвезу его в гостиницу и чао!»
Я ошарашено уставилась на парня:
— Но ведь именно так я и подумала!
— Вот что бы ты так больше не думала, я и довожу до твоего сведенья — Билл Каулитц своих друзей в беде не бросает. Понятно?
Я скривилась так, словно мне в рот засунули одновременно сразу два незрелых лимона, даже передернулась вся.
— Вот только давай без этого дешевого пафоса. Ненавижу, когда люди так говорят, от этих слов смердит ложью за тысячу верст. Дрянь какая…
Он отвернулся.
— Нет, и нечего обижаться. Я серьезно. Звучит ужасно мерзко. Как в дурацком бразильском сериале. Пошлость такая!
— Я тебе не врал.
— Ладно, там видно будет. Билл… можно один вопрос?
— Смотря о чем?
— Нууу… я… ээээ…. мммм… это… как бы… так… — промычала я, потупившись.
— Спрашивай, — улыбнулся он. — Не бойся.
— Ээээ… там… мммм… в камере… это… как его…
Мои руки были подобны рукам индийской танцовщицы — те же замысловатые кривляния пальцами, которые пытаются сквозь закрученные фигуры передать смысл бессвязных звуков. Он несколько секунд пристально вглядывался в глаза, видимо, пытаясь понять, что я все-таки хочу сказать, а потом отозвался:
— Если честно, то за пару секунд до твоего весьма эффектного появления, я мысленно успел попрощаться с девственностью. К счастью, только мысленно.
— Точно? — настороженно спросила я.
— Точно. За это тебе отдельное спасибо. Меня несколько раз ударили в живот, и когда я больше не мог сопротивляться, завалили толпой… — Билл сморщился и замолчал.
— Два раза… — ошарашено пробормотала я.
— Что «два раза»?
— Ударили два раза… Первый раз был очень сильным — у меня лопнула чашка, а второй раз парализующий — я чуть не упала в коридоре от этого удара… Я на самом деле физически чувствовала все, что происходило с тобой в камере…
Он опять тяжело посмотрел черными в ночи глазищами, словно пытаясь проникнуть в сознание, и твердым утверждающим тоном произнес:
— Ты просто перенервничала. Куда дальше?
Я огляделась. Какой-то странный район. Даже фонарей нет. Темень, общественные, обшарпанные страшные производственные здания. И никого кругом. Ни одного светлого пятна, кроме ментовского отделения.
— Туда, прямо! — махнула я рукой, словно Ленин, указывая путь в ближайшую черную подворотню. Какая разница, куда идти. Москва — город маленький, в любом случае выберешься к свету.
Мы, не спеша, зашагали по разбитому асфальту. Все хорошо, кроме одного: ветер поднимается и воздух тяжелый. Небо постепенно затягивается свинцовыми в лунном свете тучами. Кажется, гроза собирается. Надо добраться до дома быстрее, чем ливень доберется до нас.
Билл тоже задрал голову, хмуро рассматривая ползущую тучу. Внезапно в небе сверкнула молния. Он хмыкнул:
— Зарница… Красиво… Как думаешь, сколько у нас времени?
— Не знаю. Но идти надо быстро. Я отвезу тебя в гостиницу. Нагулялся, небось, на всю оставшуюся жизнь?
— Ты хочешь от меня избавиться? Я надоел тебе?
— Нет, что ты! Сегодня твоя ночь, как скажешь, так и будет. Точнее остатки ночи.
— Тогда давай закажем такси и поедем за мотоциклом. У вас евро принимают?
Он полез в портмоне и застыл. Судя по его удивленно-разочарованным глазам, деньги у нас прихватизировали.
— Много там было?
— Четыреста евро. И мелочь.
— Нет, возвращаться мы не будем. Погоди, у меня еще должны остаться деньги!
Я достала кошелек. Он оказался пуст. Я почему-то даже не удивилась.
— Много там было? — улыбнулся парень.
— Восемь тысяч рублей. И мелочь. Примерно двести тридцать евро.
— Может все-таки вернемся?
Я мрачно оглянулась:
— Пусть себе на белые тапочки оставят. Стервятники!
— Терпеть не могу ходить пешком.
— Можно поймать такси, а оплатить по факту доставки домой. Но дома остались деньги из серии «НЗ» — неприкосновенный запас, только до зарплаты, если ужаться.
— Нет, тебя мы грабить не будем. А то нас кормят, а ты и так тощая, чтобы еще голодать. Черт, и я выгреб все карманные деньги.
— Как-то скромно вам не карманные расходы дают, — усмехнулась я.
— Скажи спасибо, что вообще дают. Мы на полном обеспечении. А на мелочевку этих средств вполне хватает. У Тома должны быть деньги. Если он их все не спустил на девчонок.
— Ого! У Тома хватает времени общаться с девчонками? Интересно, где и когда?
— Поверь, Тому не важно где и когда, были бы девчонки.
— Он ведь не бабник. Закомплексован, зажат, но не бабник. Что-то я сомневаюсь насчет большого количества девчонок.
— Ты только Тому об этом не говори, а то разрушишь его образ мачо.
— Я угадала?
— Да. У нас у каждого в группе свой образ, который был тщательно продуман психологами и продюсерами, они просчитали все. Например, я — романтик. Нет, я на самом деле немного такой: в облаках витаю, иногда слишком сильно оторван от действительности, могу во время разговора ляпнуть что-то не то, вспыльчивый и капризный. Но это редко. А Том главный ловелас. Брату нравится эта игра. И он всячески поддерживает образ развязного, хамоватого мачо, хотя на самом деле он стеснительный и зачастую робкий. Густав — хозяин, домашний. Все домашние девочки должны пищать от него, и хотеть за него замуж, потому что он надежный и спокойный. А Георг мой антипод. У нас четко объяснено, кто и что говорит, кто и как себя ведет, расписаны все роли, даже кто на какие вопросы отвечает.
— Я в шоке, — только и смогла произнести. — То есть все ваши интервью, все это лажа и просчет психологов? В них нет ни грамма настоящего?
— Нельзя сказать, что все интервью… — смутился Билл. — Ты такая наивная.
— Я просто никогда не общалась со звездами так близко. Я не знаю вашей кухни.
— Понимаешь, иногда журналисты задают такие личные вопросы, что не знаешь, как ответить. И не потому, что не хочешь отвечать, а потому, что заранее знаешь, что они все переврут, выдернут слова из контекста, переиначат. Я сначала очень терялся, когда, откровенно отвечая на вопросы, потом читал какой-то бред. Иногда получалось так, что слова мои сохранены, но в них вложен совершенно другой смысл, акценты по-другому расставлены. Я даже первые полгода пытался какие-то опровержения давать, но выходило еще хуже. Поэтому со временем мы научились отвечать на вопрос так, что вроде бы сказано много, а смысла нет вообще.
— Особенно это удается Тому. Даже я со своим почти идеальным немецким, не понимаю иной раз, что за чушь он наболтал.
— Да, Том долго тренировался перед зеркалом, — усмехнулся парень ехидно. — К тому же журналисты печатают много поддельных интервью, которые мы никогда не давали. А сколько фотографий в сети! Сколько фотоподделок! Ты бы это видела! Самые грязные люди на свете — это журналисты и папарацци! Первые всегда врут, они готовы на все, лишь бы получить информацию, этакие шлюхи пера. Вторые — это стервятники, которые не оставляют нас в покое ни на минуту. Вот мы сейчас с тобой тут идем, но ты должна быть внутренне готова, что завтра во всех газетах могут быть напечатаны наши фотографии с грязными интимными подробностями.
— Во-первых, не все журналисты шлюхи. Не надо обобщать. Таким образом, ты оскорбляешь большое количество порядочных людей, которые честно делают свое дело. А во-вторых…
— Среди журналистов нет порядочных людей, — упрямо повторил Билл.
— Я таки настаиваю на этом, — не менее упрямо произнесла я. — Все зависит от внутренней сути человека. Среди журналистов очень много порядочных людей, но попадаются и моральные уроды. Такие люди есть везде, в любой профессии.
— Среди журналистов нет порядочных людей, — процедил он недовольно. — Я их ненавижу. Они все уроды. И папарацци в том числе. Ты только представь себе. Вот мы ездили с Томом отдыхать на Мальдивы в прошлом году. Остров маленький, тихий. Так и там достали. Я постоянно в напряжении был. Ни тебе на пляж выйти, ни искупаться, ни поесть, ни, простите, плавки переодеть. Только стакан ко рту поднесешь — пфых — и на первую полосу с трогательным репортажем, как братья Каулитц пьют водку и курят сигареты. А я потом маме полчаса доказывал, что да, сигаретами балуемся иногда, а водку в рот не брали, потому что по такой-то жаре только водку пить! Мы вообще как параноики стали — вошли в помещение, тут же плотно зашториваем все окна, чтобы никто подлезть не мог и ничего не наснимал лишнего. Веришь, я иногда спать боюсь ложиться. Мне мерещится, что из шкафа папарацци выскочит.
— Или поклонница? — хихикнула я.
— Ой, не надо о плохом.
— Что так? Ты же сам говорил…
— Мало ли, что я говорил. Ты видела, что они сегодня с Томом сделали? Вот скажи мне, зачем было драть его за волосы? Мы бы дали всем автографы. Если бы время позволило, пообщались бы, пофотографировались, а они налетели, Тома за дреды оттаскали, меня чуть с ног не сбили, Георга и Густава помяли. И только вам с Дэвидом чрезвычайно повезло. Зачем вся эта дикость, эти вопли, эти истерики? Зачем?
— Билл, ты пойми: вот вы видите друг друга постоянно, общаетесь, контактируете, для тебя каждый концерт — это рутина, одни и те же истерящие лица, одни и те же песни, слова, движения, всё одно и то же (это ты сам мне говорил). А для девочек каждый ваш приезд — это редкий праздник. Они готовятся к нему заранее, подарки, плакаты, что-то выдумывают, хотят вас как-то поразить, порадовать. И в итоге нервы сдают, эмоции из ушей, разум просто отказывается контролировать ситуацию. И когда они видят кумира, то теряют над собой всякий контроль.
— И что из этого? Надо драть Тома за волосы? — разозлился он. — Знаешь, что с нами однажды сделали в Мангейме? Мы приехали к гостинице, Георг и Густав ехали в первой машине, мы с Томом во второй. Так машины чуть не перевернули! Парни проскочили, а мы с братом застряли. Шофер ни туда, ни сюда деться не может. Решили с Томом выйти, как раз охрана подошла. Ну и что? Тома из машины выдернули, сначала на стену бросили, потом по капоту размазали, а пока его охранник сквозь толпу вел, так еще и за дреды оттаскали, футболку порвали. Одна как вцепилась ему в плечо… Меня тоже Саки не успел перехватить. Так к машине прижали, что, думал, спина сломается. Потом Саки меня из толпы на руках вытащил — я ноги не мог поставить на землю. Куртку порвали, волос клок выдрали. И все орут! Орут так, что уши отваливаются. Я стал бояться толпы. Для меня каждый выход из гостиницы — стресс. Я каждый раз с жизнью прощаюсь.
— А зачем вы из машины вышли? Сами виноваты, что вас потрепали. И, потом, подумаешь, их по капоту размазали. Меня неделю назад чуть не пристрелили в Колумбии — вот это был экстрим! Меня из страны на перекладных через Канаду вывозили и Амстердам с поддельными документами. Хм… На капот его кинули!
— В Колумбии? — округлил он глаза. — А что ты там делала?
— Мы с другом там репортаж готовили о старообрядцах. То есть о потомках русских староверов, которые, спасаясь от преследований царского правительства, расползлись по всему миру. Вот одно из таких поселений и находится в Колумбии.
— А ты кто по профессии?
Я открыла рот, чтобы ответить, и тут же прикусила язык. Трепло я тупое! Овца я безмозглая!
— Переводчик? Ты помогала переводить, да? — сам того не зная, подсказал Билл.
— Да… Переводчик… Родриго не очень хорошо говорит по-русски, и я ему помогала… — На самом деле Родриго, проживший в России 24 года, имеющий русскую маму, испанского папу, мексиканское гражданство и постоянное местожительство в престижнейшем районе Каракаса, говорил по-русски едва ли не лучше меня, по крайней мере матом он ругался первоклассно. — Он пишущий журналист, главный редактор очень известного журнала о приключениях. И он делал репортаж, а я помогала, переводила. Мы случайно наткнулись на плантации коки. Вау! Это настоящий рай для наркоманов! Смотрел фильм «Остров» с ДиКаприо? — Билл закивал. Глаза горят. Интересно, видимо. — Так вот — это было в сто раз круче! Ну, Родриго решил и тут сделать репортаж, так сказать, по ходу дела, не бросать же такой эксклюзив. А нас засекли. Мы ноги в руки и бегом. От одного убежали, двое других нас встретили. Как не пристрелили — не знаю до сих пор. Я глазами хлопаю, руками развожу, дуру из себя строю: «Руссо туристо — облико морале. Микаил Свердлофф… Ту-ту!» Тут и Родриго подсуетился. В общем, прыг мы в машину и ходу! Они в погоню! Это в кино смешно и интересно, а на деле я чуть от страха не умерла. Они ж стрелять начали! Родриго вот руку прострелили. Не знаю, как он от них ушел, я в это время пошло пряталась за сиденьем и молилась. Но, когда через час после возвращения в гостиницу уже в городе он влетел в номер с выпученными глазами и воплем: «Сваливаем отсюда!», я поняла, что мы по уши в дерьме. Спецслужбы вывезли нас сначала в Мексику. Там отправили в Канаду. Из Канады Родриго вернулся в Венесуэлу. Меня услали в Амстердам. А оттуда уже в Москву прилетела. Родриго писал, что мы на что-то совсем крупное наткнулись. Вот они и занервничали. А ты «по капоту размазали…» Глупости и детские шалости! Поэтому ты все равно не прав! Большинство журналистов профессионалы своего дела.
— Нет, ну тут особый случай, — уважительно протянул Билл. — Таких меньшинство. Но в основном все журналисты продажные шлюхи, готовые ради денег на все. И не надо их защищать! Вот допустим, что ты обычный журналист. Представь себе это.
Я на секунду задумалась, подняв глазки к небу и сделав умный вид.
— Готово! — хищный взгляд. Именно так должна смотреть настоящая акула пера на свою жертву! Билл засмеялся.
— А теперь представь, что сейчас у тебя есть уникальная возможность сделать эксклюзивный репортаж, ну, допустим, на тему «Вся подноготная Билла Каулитца».
Изобразила, что достаю ручку и блокнот, приготовилась «записывать».
— Готово! Билл, это вы разгромили ночной клуб в Москве? — я сунула ему под нос телефон, ставший на время «диктофоном».
— Нет, это не я.
— Отлично, так и запишем: «Да, я так много выпил, что не помню, как его разгромил!» Следующий вопрос. Билл, это ваши наркотики?
— Нет, это не я! — хохотал он.
— Значит пишем: «Нет, наркотики моего брата. Когда последний раз он ходил в моих штанах, то забыл их вынуть!» Билл, как вам понравилось в русской тюрьме?
— Великолепно! — согнувшись пополам и схватившись за живот, закатился парень.
— Отлично! «Русская тюрьма отстой. Там воооот такие клопы и воняет тухлой рыбой!»
— Почему рыбой воняет? — вытирая слезы, спросил он.
— Не знаю. Не могу ж я написать, что там воняет пОтом и мочой. У меня как никак приличное издание. Эх, сюда бы еще фоток попикантнее. Например… Ты на нарах в компании урок. И тебе колют какую-то синюшную тутаху на всю руку! Вот это был бы репортаж!
— Ты бы обогатилась!
— Сомневаюсь. Мое приличное издание просто не будет печатать эту фигню. А еще мне шеф накостыляет по шее за то, что я использовала непроверенную информацию и притащила такой непрофессиональный фотомонтаж. Но и это не самое страшное. Самое страшное заключается в том, что я перестану себя уважать после написания такого материала.
— Зато как это поднимет тираж твоей газеты! Компания обогатится за наш счет! — с иронией произнес он, но в голосе слышалось надменное раздражение. — Самоуважение тут ни при чем. Деньги — всё для таких, как ты.
Я обиженно вытаращилась на парня. Он суетливо добавил:
— Ну я имею ввиду для журналистов. Ты же не журналист. Мы же просто играем, да? — посмотрел взглядом нашкодившего ребенка, которому безумно стыдно. Пришлось простить.
— Билл, скажи, а каково это быть на вершине?
— Там страшно, холодно и безумно одиноко, — не задумываясь ни на мгновение, произнес парень совершенно серьезно. — Я хочу быть свободным. Каково это быть свободной?
— Свободной… — хмыкнула я. — Это… Это страшно, холодно, пусто и безумно одиноко. Еще это ответственность.
— Почему?
— Потому что, когда ты любишь, ты теряешь свою свободу, стало быть, ты должен быть один и ни от кого не зависеть, а это натуральное одиночество. Там, где одиночество, там всегда страшно, холодно и пусто.
— А я не хочу ни от кого зависеть. Я хочу отвечать за свои дела и поступки.
— Отвечай. Билл, свобода — это состояние души. Можно сидеть в клетке, но быть внутренне свободным.
— О, мне это не грозит. Я связан контрактом по рукам и ногам. Мы все им связаны. Это хуже, чем клетка. Там через прутья хотя бы видно небо и есть шанс. У нас же даже неба не видно. К тому же за нами с Томом постоянно следит наблюдатель за соблюдениями прав несовершеннолетних из суда по делам семьи…
— Господи… Кто это?
— …без разрешения которого мы не имеем права сделать ни шагу. Даже наш контракт на визит в Москву был выверен органами юстиции, чтобы ни дай бог мы не перетрудились. Это такая штуковина в Германии, которая якобы отвечает за наши права. Но на самом деле я готов лезть на стену и жрать землю, лишь бы они от нас отвязались. Они нам дико мешают! Мы бы на год раньше начали выступать, если бы не они: пока все документы подготовили, все проверки прошли… Мы с ними график выступлений согласовываем… Я не могу спокойно посидеть в баре и выпить бокал шампанского, чтобы потом на родителей не наехали. Однажды мы с ребятами и Дэвидом пошли в клуб, там стриптиз был. Так в прессе разразился страшный скандал, маму чуть родительских прав не лишили. Такое раздули! Теперь ты понимаешь, почему я не люблю журналистов и почему я мечтаю о свободе?
— Понимаю. Но ты тоже пойми — дело не в этом наблюдателе из суда. Исполнится тебе 18, и ты его еще добрым словом вспоминать будешь. Дело в другом. Пока ты приносишь своей компании доход, ты будешь… — я запнулась. На языке крутилось всего одно слово. И это слово ему совершенно не понравится.
— Кем я буду? — потребовал он договорить.
— …ты будешь… — я замялась.
Билл набычился.
— Говори!
— …ты будешь вольным продюсерским рабом. Не важно, сколько тебе лет — семнадцать или тридцать пять, — пока ты приносишь доход, ты будешь рабом контракта. Вы все.
— Я буду свободным, — с вызовом.
— Я в тебя верю, — на полном серьезе.
— Ты… Ты… — шипел он.
И я поняла, что безумно его обидела.
— Я сказала тебе правду, — отозвалась спокойно. — Извини, если она тебе не понравилась.
Кау-младий недовольно засопел и зашагал вперед.
— Билл, — крикнула ему вслед. — Я тоже раба контракта. Только у меня свободы немного больше, чем у тебя, зато нет твоих возможностей.
Он резко обернулся и не менее стремительно вернулся ко мне. Подошел в самый притык и глянул сверху вниз. Поддался вперед, словно хотел что-то сказать, но внезапно передумал. Я стояла и смотрела на метания парня. Сильный порывистый ветер трепал его волосы. Они лезли в глаза и рот, закрывали лицо. Он их стряхивал недовольно, словно они мешали ему видеть совесть той, что сделала больно.
— Почему ты такая маленькая? — выдал удивленно. — Ты же выше была.
— Потому что вот уже полчаса я иду рядом с тобой босая. Мои сапоги пали смертью храбрых в битве за твою задницу.
Он расстроено вздохнул.
— Мой бог! И тут я должен!
— Не должен. Я наоборот мечтала выкинуть эти дурацкие сапоги, так что с твоей помощью их смерть стала не напрасной, — в очередной раз честно соврала я, стараясь не думать о том, с какой радостью совсем недавно таскала любимые сапожки и как их обожали мои ножки.
— Я понял… — буркнул хмуро. — Нам далеко еще?
— Не знаю… Я даже не знаю, где мы. Хорошо, если вообще в Москве.
Лицо Билла вытянулось. Он заозирался вокруг, словно ища кого-то, кто всенепременное ему поможет. Но кроме меня в обозримом пространстве никого не наблюдалось.
— Телефон?
— Там батарейка села еще в клубе. Мы с тобой без связи, денег, босые и голодные.
— А скоро будем мокрые. Знаешь, мне кажется, прогулка удалась. Я и не ожидал, что в Москве так весело по ночам. Том много потерял, что не пошел с нами. Одна полиция чего стоит! Н-да… — его перекосило от неприятных воспоминаний. — Том мне не поверит!
— А ты ему всё рассказываешь?
— Всё-всё, — радостно заявил он. Зашибись! — Том мой самый близкий друг. Самый родной человек. Ближе него у меня никого нет.
Мне почему-то стало неприятно, обидно и… завидно.
— Счастливый… У тебя есть Том… — голос подвел, дрогнул.
Билл секунду смотрел на меня, а потом рывком обнял. Прижал к себе крепко-крепко. Подбородок уперся в мою макушку. Я не знала, как реагировать, и не поняла, что это за внезапный приступ нежности на него вдруг напал. Просто робко обняла в ответ. Вообще необычные ощущения — как будто мы стали ближе после этого происшествия в милиции, роднее… Но самое главное, мы начали общаться как добрые старые друзья, которые безумно соскучились друг по другу. Мне удивительно хорошо рядом с ним и спокойно. Странно… Непривычно…
Сверху начало капать. Мы подозрительно уставились на небо.
— Надо где-то спрятаться.
— Еще бы разобраться где… Черт! Я уже полчаса пытаюсь понять, что это за улица, но кроме номеров домов ничего не вижу! Промзона какая-то!
Капать стало интенсивнее. Первые капли — тяжелые, важные — кляксами разбивались об асфальт. Билл взял меня за руку, и мы бегом понеслись к огромному дереву метрах в ста от нас — не бог весть какое укрытие, но хоть немного спрятаться от начинающегося ливня.
Впрочем, могли и не бежать. К тому моменту, как мы прижались к корявому старому клену, лично я была мокрой насквозь. Кожаные вещи намокли, размокли и потяжелели, куртка неприятно давила на плечи. Выражение «льет как из ведра» мало подходило к тому, что творилось на улице. Казалось, что лило из огромного шланга с сильным напором в конкретно заданном районе. Стена из воды. Настоящая стена из воды!
Мы смеялись. Смотрели друг на друга и хохотали, как малые дети. Я скинула куртку. Билл наоборот застегнулся. Можно подумать, что это хоть сколь-нибудь ему поможет. Капли стекали по лицу, задерживались на кончике носа и он их, смешно щурясь, стряхивал. То и дело передергивал плечами, когда тонкие нервные струйки затекали за воротник. Волосы висели черно-белыми сосульками. Такой забавный.
— А Родриго этот… — сквозь улыбку начал Билл и заткнулся, не договорив. Глаза вот точно не улыбались, скорее сверлили…
Я пыталась понять, как ему лучше ответить. У меня не было привычки рассказывать мужчинам о своих кавалерах. Но раз уж вопрос задан, то ответ должен быть получен. Решила сказать правду.
— Родриго мой первый мужчина. Мы встречались с ним полгода, когда я училась на первом курсе Университета. Потом разошлись, он меня бросил. Сказал, что я никакая в постели. А откуда мне быть «какой», если я до него голых мужчин ни разу в жизни не видела. Я потом еще с год раны зализывала, мужчин боялась, казалось, что все похотливые самцы, одним сплошным комплексом была. Но на третьем курсе после какой-то знатной попойки мы решили, что вполне можем остаться друзьями. С тех пор мы дружим, Билл. Просто дружим. Очень тяжело иметь близкие отношения с человеком, который живет на другом конце света. Да и я в разъездах постоянно, тут московских-то друзей почти не вижу, не то что Родриго… — Мы, конечно, с Родриго во время моих редких наездов в Каракас не всегда «просто дружили», но Биллу об этом знать совершенно не обязательно.
— Это хорошо, — удовлетворенно протянул он.
Над головой протяжно громыхнуло, как будто взорвалось что-то. Это было настолько неожиданно, что я испуганно дернулась, вжав голову в плечи и зажмурив глаза. Билл обнял меня, закрывая от грохота, дождя и ветра, как-то сгреб в охапку и спрятал.
— Глупенькая, это всего лишь гром. Гроза… — прошептал на ухо.
Я подняла лицо вверх. И… Нет! Это сумасшествие… Сильнее прижалась к противной холодной куртке. Показалось. Да, мне показалось… В его взгляде не может быть нежности ко мне. Он слишком закрыт, слишком отгорожен от мира. Нежность и покровительство. Не ко мне! Не хочу это видеть! Не хочу! Не ко мне! Не может быть! Черт! Что ты делаешь? На меня так давно никто не смотрел. С похотью — да. С презрением, с ненавистью, с отвращением, с завистью — да. Да и вообще я сама по себе далеко не сахар, и скорее раздражаю окружающих своим откровенно дурным характером. Но с нежностью… Я еще ниже опустила голову, лишь бы не видеть его глаз.
Он провел рукой по спине, успокаивая меня. Коснулся горячей влажной кожи поясницы. Ладонь замерла. Пальцы подрагивают, словно прислушиваются к ощущениям. Я сама вся напряглась.
Опять страшно громыхнуло над головой. Он еще крепче прижал меня к себе. Губы касались макушки.
— Смотри, ливень и луна! Какая яркая луна прямо над нами!
Вскинула голову вверх. Действительно, яркая огромная луна болталась где-то в районе забора и смешно нам улыбалась. Казалось, протяни руку, и она мячиком скатится к тебе в ладонь. И ливень сшивает тонкими нитями такие разные плоскости — землю и небо, соединяя несоединимое. Я заметила, что он не смотрит на луну, а разглядывает мое лицо. Секунда… Нижнюю губу накрыл мягкий поцелуй. Осторожный, невесомый, ласковый… Короткий, как мгновение. Я так растерялась, что даже не ответила. Так и смотрела на него испуганными большими глазами. Билл улыбнулся. Притянул мою голову к своей груди, уткнулся носом в волосы. И я зажмурилась от переполняющей душу нежности.

 
Глава 7




О том, что мы не вписываемся в поворот, я поняла слишком поздно. Билл нас вполне сносно довез почти до дома (мне, босой, было неудобно, пришлось уступить бразды правления мужчине), и осталось только вырулить на мою улицу — две минуты и мы на месте. Он поступил так же, как я поступала в детстве с велосипедом: когда до него дошло, что мы вылетаем за пределы дороги, он просто-напросто завалил мотоцикл на бок, благо скорость была низкой. Всю левую сторону моего тела обжег мокрый асфальт. Я сгруппировалась, как смогла, но это мало помогло. Мир несколько раз перевернулся, и мой затылок с кошмарным треском встретился с бордюрным камнем. «Пораскинуть мозгами» — вспыхнуло белым. И наступила полная темнота…

Удивительное ощущение полета. Невесомое тело взмывает вверх, преодолевая легкое сопротивление ветра. Руки-крылья раскинуты в сторону и без труда ловят поток воздуха. Я еще не умею маневрировать, лишь пытаюсь удержать тело. Несусь к зефиру облаков. Туда, где прячется солнце-леденец. Страха нет. Любопытство пропитало каждую клеточку организма. Мне интересно, смогу ли я достичь солнца, смогу ли вкусить сладость его лучей, прикоснуться к великой тайне. Я еще не знаю, что это за тайна. Тайна… Именно так, с большой буквы Т. Тайна… Она уже согревает мою душу, тревожит сердце. Я не знаю, как называется это состояние. Мне кажется, что еще никогда, да-да, никогда в жизни я не испытывала ничего похожего на это состояние.
Тебе нравится летать?
Не знаю. Со мной такое впервые.
Страшно?
Я верю в твою поддержку.
Твоя жизнь в моих руках?
Не только.
И ты не побоишься отдать мне всё?
Ты ведь не причинишь мне зла.
Я дал тебе крылья. Разве я могу сделать тебе больно?

На лицо упало несколько тяжелых капель. Меня кто-то резко дернул вверх. Ощущение полета пропало. Стало больно и тяжело.
— Ты плачешь? — неожиданно спросил мой рот у темно-серого медузообразного пятна, постепенно превращающегося в Билла.
Парень вздрогнул, словно его поймали за занятием, которое он бы не хотел афишировать, торопливо вытерся рукавом и нервно произнес:
— Вот еще! Чего ради?
Спасибо, что не бросил мое обмякшее тело наземь со страху. Я слабо улыбнулась:
— Плачешь. Я же вижу.
Он помог мне сесть, продолжая поддерживать под спину. Я медленно и аккуратно проверила шею, руки и ноги на наличие повреждений. Сделала глубокий вдох — ребра, кажется, тоже целы. В принципе жжет только бок, на котором я проехала по асфальту. Все остальное вроде бы отделалось легким испугом, не считая затылка с огромной шишкой. Какое счастье, что скорость была низкой, а на мне была защита и шлем! Многострадальные бриджи и крутку можно выкинуть. Черт! Этот парень раздевает меня с маниакальным упрямством. Сначала из-за него я сломала каблук и осталась босой. Теперь из-за него же в хлам убиты кожаные штаны и куртка. Про мотоцикл думать не хотелось. Все-таки мужчины — это излишне дорогое удовольствие. Билл наблюдал за мной, не произнося ни слова.
— С тобой-то все хорошо? — поинтересовалась я чисто из вежливости. И так было видно, что с ним все тип-топ. Он кивнул. — Что с мотоциклом?
— Мне не до него было. Я думал, что ты разбилась насмерть.
Я потерла глаза, потянулась. Нет, тело цело. Кожа вот на бедре содрана. Локоть, кажется, не болит. Ничего серьезного.
— Да брось ты! Подумаешь, навернулись. Бывает. Мне такой классный сон снился. Как будто я лечу к солнцу. Вот-вот его достигну. И какой-то голос… на твой похожий… такой же мягкий и сексуально-вкрадчивый.
Я заметила, что Билл напрягся, нахмурился.
— И что тебе говорил голос? — подозрительно прищурившись, спросил он.
— Не помню, — отмахнулась я. Так я тебе все и рассказала! Держи карман шире. Это моя маленькая тайна, о чем мы с тобой разговаривали на небесах. — Посмотри мотоцикл.
С таким же успехом я могла попросить Билла его починить. Он подошел к мотоциклу, склонился над ним, а потом сообщил, что разбита фара. Исчерпывающая информация.
Но вот вновь завести мотоцикл я не смогла. Точнее не то, чтобы не смогла завести, я не смогла себя заставить сесть за руль. Билл тоже стоял в сторонке, и по решительному виду парня я поняла, что место пассажира его привлекает больше, чем водителя. Мы откатили «Хонду» в ближайшие кусты и отправились домой пешком — надо пройти сквозь Парк Победы, пересечь шоссе, а там и до дома рукой подать. Попрошу дядю Колю, чтобы он вызвал техпомощь и отправил мой любимый байк в ремонт… Господи, кончится, когда-нибудь эта ночь или нет? Такое чувство, что время застыло. Столько приключений втиснуто всего в несколько часов, голова кругом, дух уже даже не захватывает, а апатично махает рукой: аааа, опять что-то случилось, ну и что на этот раз? Со мной такое иногда случалось в офисе — переделаешь кучу работы, устанешь как буйвол, на часы глядь, а там еще до обеда как до Китая из Парижа пешком! Поэтому и предпочитала мягкому креслу и большому столу с красивой настольной лампой, грязь дорог других стран. Вот только остановившееся время этой ночи меня несказанно радовало. Я вдруг осознала, что не хочу, чтобы она заканчивалась.
Сверху опять начало что-то накрапывать. Не так сильно и страстно, как полчаса назад, но все же. Билл втянул воздух полной грудью и восторженно окинул царственным взором открывшуюся панораму Парка Победы с его неповторимыми рядами фонтанов с красной подсветкой, отчего казалось, что это не фонтаны, а какие-то фантастические флаги.
— Если смотреть сверху, то можно увидеть, что в центре находится музей боевой славы (вон, видишь, такое полукруглое здание впереди?), а от него лучами отходят аллеи, каждая из которых посвящена… посвящена… Черт, забыла как называется! Ну в общем вон там стоят танки, вон там морская тематика, а вон там аллея влюбленных, по которой проезжают новобрачные. По традиции надо возложить цветы к Вечному огню или стеле, чтобы почтить память предков. Идем, надеюсь, что к нам тут никто не пристанет.
Билл отстраненно кивнул и понесся вперед… периодически подпрыгивая и кружась. Я наблюдала за ним с некоторой долей опасения — вдруг падение с мотоцикла плохо отразилось на его психическом здоровье и он с ума сошел. А что? Он тоже ударился, не так сильно, как я, но тем не менее. Билл подурачился немного и сияющий вернулся ко мне.
— Мария, это самая чудесная ночь за последние несколько лет моей жизни, — начал он неожиданно серьезно, положив руки мне на плечи. — Я хочу что-нибудь сделать для тебя. Наверняка у тебя есть какое-нибудь желание, которое я мог бы исполнить. Ну там с работой помочь, я не знаю… Еще что-нибудь… У меня все чего-нибудь просят. Ты не стесняйся. Я все сделаю для тебя. Хочешь, я дам тебе денег? Или куплю что-нибудь? Не стесняйся, проси. Я знаю, что просто так ничего не бывает. Что ты хочешь? Я дам тебе это.
Я обалдела. Фея, твою мать! Видали? Он все сделает! Ха! Мне глаза его не нравились. В них не было ни нежности, ни умиротворения, лишь холодный блеск, вызов непонятно кому. Решение родилось сразу. Что ж, давай поиграем в бога и тварь дрожащую. Только мы сейчас посмотрим кто из нас кто.
— Да, Билл, ты прав, — сказала я тихо, опуская глаза, словно стыдясь сама себя и своих желаний. — У меня на самом деле была к тебе просьба… И я решила, что вот в такой неформальной обстановке можно надеяться на ее исполнение… — Я гордо вскинула голову и наткнулась на победный взгляд парня. Опять та маска, что меня бесила весь день и полночи, — циничный, холодный взгляд, губы кривятся, выражение лица — я бог и не волнует. Он знал, что я попрошу, он ждал этого. От него всем и всегда что-то надо. И я не стала исключением. Его всегда все используют. И я такая же, как они. — Сними кеды.
Еле удержалась, чтобы не заржать! Он растерялся. И не просто растерялся. Моя просьба пробила брешь в его разуме, он потерялся в ней, заблудился. Он даже не понял значения услышанного.
— Что? — Билл наклонился поближе, словно от громкости моего голоса зависел смысл фразы.
— Сними кеды, — четко разделяя каждое слово, повторила я.
— За… За… Зачем? — недоуменно пробормотал он. Куда король-королевич-то делся, а, мальчик?
— Я хочу побегать с тобой босиком по лужам, — без капли улыбки.
— То есть? — продолжал тупить Билл.
— Что ты не понимаешь? Я хочу, чтобы ты, Билл Каулитц, сейчас снял кеды, закатал джинсы и босиком прошелся со мной по траве, по лужам, по асфальту. Я хочу, чтобы мы хулиганили, вот так, — я со всей силы топнула по луже, в которой стояла, окатив его теплой водой. Лицо непроницаемое, словно я требую вернуть миллион евро, которые он взял до зарплаты в прошлом месяце. — Ты же спрашивал про мое желание. Ты обещал, что исполнишь его. Исполняй.
— Но…
— Исполняй мое желание, — жестко, на грани ультиматума.
Билл послушно присел и принялся развязывать шнурки и закатывать штанины. Я с улыбкой наблюдала за его нервными действиями. Мальчишка, глупый тщеславный мальчишка. Ума совсем нет. Сплошные комплексы. Он связал концы шнурков и повесил кеды на шею. Лицо довольное, светится. Взгляд игривый, хулиганский.
— Вот так? — и он топнул по той же луже.
— Вот так, — подтвердила я, вновь поднимая мириады капель в воздух.
Мы носились по дорожкам. Мы топали по глубоким ручьям, что образовались после ливня, брызгались. Мы смахивали с гранитных плит лужицы в лица друг друга. Если наши импровизированные салки заводили нас на траву, к деревьям, то Билл подпрыгивал и дергал за ветки. И меня окатывало водой с листвы. Мы дурачились. Пихались и толкались. Мы истерично хохотали. Дождь усиливался. Уже не ливень, но тоже стремительный, краткосрочный. Было бы солнце, я бы сказала, что он грибной. И вообще над нашими головами сейчас обязательно должна быть радуга. И никак иначе! Я так хочу! Радуга!
— Свобода!!! — орал Билл на всю округу, раскинув руки в стороны, задрав лицо к небу и кружась. — Сво-бо-да!!! Я свободен! Сво-бо-ден!!!
Я смотрела на него и улыбалась.
«Я счастлива, — родилось в сознании. — Я нереально счастлива».
Сама себе не верила. Я давным-давно забыла это чувство. Вычеркнула его, уничтожила, жила как живется. И вот сейчас я счастлива просто от того, что вон тот немецкий мальчишка орал как потерпевший о своей свободе. Я счастлива от того, что кто-то другой счастлив.
— Билл, вон там лесенка, — указала в сторону. — Мы тут навернемся.
Мы стояли на крутом пригорке. Прямо перед нами внизу ртутью блестела аллея, а по бокам метрах в тридцати с каждой стороны две лестницы.
— Не хочу по лесенке, хочу по траве! — капризно поджал губы и потянул меня за собой.
— Мы не спустимся, слишком круто.
— Спустимся! Держись за ме…
Билл вскрикнул и, поскользнувшись босыми ногами на мокрой траве, плюхнулся на задницу, уронив меня следом. Только в отличие от него, я упала лицом вниз, неловко выставив свободную руку вперед, и покатилась по склону. Кочки и неровности больно били по ребрам, перед глазами все вертелось, голова, казалось, сейчас оторвется. Черт бы побрал этого упрямого осла! Я застонала, когда в спину впилась колючая ветка. Но через мгновение поняла, что это были цветочки, ягодки рухнули на меня сверху, полностью раздавив. Я сдавленно крякнула, перед глазами все поплыло. Билл ржал, уткнувшись носом мне в грудь, всхлипывал даже.
— Сколько ты весишь-то? — промычала я.
— Пятьдесят три.
— Блин, а такое чувство, что все пятьдесят четыре, — притворно захныкала.
— Ну может быть с курткой…
Серебристые крупные капли летели в лицо. Попадали в глаза, от чего пришлось их закрыть и просто слушать его счастливый смех. Я лежала и наслаждалась тяжестью его вздрагивающего тела. Вода забиралась под поясницу. Плечо ужасно саднило. Ноги давно заледенели и мало что чувствовали, но мне было так хорошо, что хотелось, как Билл, кричать об этом на весь мир.
Губ что-то коснулось. Аккуратно и осторожно, словно спрашивая разрешения. Дотронулось и чуть задержалось. Его губы — осенило уставшую головушку. Мой язык слегка лизнул его в ответ. Он всосал мою нижнюю губку и тихонечко прикусил ее. Пришлось проделать тоже самое с его верхней губой. По зубам прошелся требовательный язык, встретился с моим…
Каждый его поцелуй проливался на меня невозможной нежностью, разливался по телу удивительной теплотой, пропитывая разум негой. Мы просто целовались, пробуя друг друга на вкус. Его ладони обхватили мою голову, мои — покоятся на его пояснице. Никаких лишних движений. Никакой пошлости. Иногда он отрывался, чтобы посмотреть в мои глаза, смахнуть с лица прилипшие пряди или чуть потереться носом о нос, а потом опять припадал к губам, словно путник, мучающийся от жажды, смакующий малейшую каплю драгоценного напитка.
Еще один долгий поцелуй и он, рывком перевернувшись, развалился рядом на газоне.
— Знаешь, когда я устаю, то вот так ложусь в номере на пол, закрываю глаза и представляю, что надо мной небо, звезды, луна. Я стараюсь не думать о проблемах…
— И что, помогает?
— Да, это помогает прийти в себя. А вот сейчас я лежу, смотрю на небо, на звезды, на луну, и мне удивительно хорошо. И знаешь что?
— Что?
— Когда в следующий раз мне будет плохо, когда будет казаться, что всё против меня, что жизнь вот-вот закончится, и нет спасения, нет выхода, я подойду к окну и буду смотреть на звезды. Я скажу: «Звезда, звезда, помоги мне». Я вспомню тебя, и… она мне поможет. Обязательно поможет.
Я поднялась на локтях, наконец-то убравшись с ненавистной колючки, посмотрела в жмурящиеся глаза. На лбу легкие морщинки из-за почему-то нахмуренных бровей. Щеки с легким румянцем. В растрепанных волосах запуталась какая-то трава и листик. Я убрала его. Взгляд скользнул по телу. Перемазанная в грязи одежда. Язык медленно и аккуратно слизнул капельку с уголка губ.
— Обещаю, что где бы я ни была, поднимая глаза к небу, я буду видеть там всего одну звездочку, — улыбнулась в ответ. — И если мне будет трудно, если руки опустятся, надежда покинет, я произнесу: «Звезда, звезда, помоги мне». И она мне поможет. Обязательно поможет.
Склонилась над ним и нежно поцеловала приоткрытые губы. Звезда, звезда, помоги мне…
 
Глава 8




Я остановилась перед незапертой дверью в ванную и замялась: стоит ли мне туда заходить. С другой стороны, если Билл и дальше планирует валяться в горячей воде, то ужин окончательно остынет и будет не вкусным. Ладно, почему бы не попробовать для начала постучать. Я тяжко вздохнула и поцарапала остатками ногтей по двери.
— Н-да? — довольно протянул он. Слишком быстро отозвался, словно ждал.
— Билл, я вот думаю, может быть ты в ванной поужинаешь. Романтики, конечно, никакой, гигиены тоже, зато два в одном: и из воды вылезать не будешь, и поешь.
— Кофе в постель мне приносили, а вот ужин в ванну! — он расхохотался.
— Я тебе там, если хочешь, свечей зажгу два десятка, — с улыбкой отозвалась я. — Будет тебе особая, русская романтика. Конечно, если бы было время, я бы показала тебе немного больше русской романтики, но приходится вот так совмещать приятное с полезным.
— Да! Да! Хочу! Хочу ужин в ванну и свечей два десятка! — веселился парень.
— Тогда прячься за шторку, а я пошла за тарелкой и зажигалкой.
За шторку он не спрятался. В ванне было столько пены, что даже при большом желании что-то разглядеть — не получилось бы. Фи, Машка, стыдись! Что ты там рассматривать собралась? Можно подумать, голых мужиков ни разу не видела.
Я поставила перед ним специальную дощечку, которой частенько сама пользовалась в качестве стола, отмокая в ванной, и поднос с едой. А потом медленно начала зажигать свечи длинной каминной спичкой. Сто лет не делала этого. Я знала, что сейчас будет красиво, потому что когда-то сама провела несколько часов, подбирая и переставляя свечи так, чтобы тень и свет играли, мерцали, переливались. На полочках стояли разноцветные пузырьки, в их гранях отражались огоньки, отбрасывая на стены легкие искрящиеся брызги света. Я не суетилась, зная, что он наблюдает за мной. По-кошачьи, грациозно тянулась к верхним полочкам со свечами, наступая на маленькую скамеечку. Короткий шелковый халатик приоткрывал правое бедро (левым боком я вообще старалась к нему не поворачиваться из-за ссадин) ровно настолько, насколько надо, чтобы дальше начала работать фантазия. Легкие рукава падали к плечам, обнажая тонкие загорелые руки. Индийские браслеты на запястьях поблескивали в пламени, едва слышно позвякивали — тихо, завораживающе. Тени играли: что-то скрывая, что-то искажая, что-то подчеркивали. Я знала, как повернуться так, чтобы показаться ему совершенно невесомой, сказочной, маленькой и хрупкой. Ни разу я не позволила себе на него посмотреть, лишь кожа покрывалась мурашками под его взглядом, лишь уши ловили легкие всплески воды и шепот пены. Когда процесс закончился, я удовлетворенно оглядела помещение и наивным голоском опытной искусительницы спросила:
— Нравится?
Билл восторженно развел руками, беззвучно открывая рот.
Ну и хорошо. Молодец я. Ему понравилось мое маленькое представление. Продолжаем в том же духе.
Я уселась на край и с ласковой улыбкой принялась наблюдать, как он пытается поесть. Лично я бы не смогла сейчас есть, когда все настолько пропитано страстью. Судя по тому, как он ерзал, Билл мало отличался от меня.
— Я хочу тебя попросить, — хрипло и нервно произнес он.
— Уже ухожу, — вздохнула я.
— Нет-нет! Пожалуйста! — он подскочил и ухватил меня за руку, умоляюще заглянул в глаза.
Пришлось сделать вид, что не понимаю, чего он хочет. Билл смутился, рассеянно посмотрел по сторонам, словно собираясь духом, чтобы выдать что-то очень важное. Я не торопила его, терпеливо ждала.
— Нет, это неправильно. Я так не могу, — пробормотал он, выпуская мою руку и погружаясь в воду по самый подбородок.
Я еще несколько секунд смотрела на него, в ожидании каких-то действий, но Билл решил сосредоточиться на еде.
— Я постелила тебе в спальне. Думаю, там будет удобно.
— А ты где ляжешь? — насторожился он.
— У меня прекрасный диван в гостиной, — пожала я плечами. — Сейчас только полотенце чистое принесу. Чай сделать? Будешь? У меня есть отменный ромашковый чай.
Он кивнул.
Милая улыбка с моего лица сползла сразу же, как только за спиной закрылась дверь. Нет, конечно, и у меня случались обломы с мужчинами, не все кошке март, но чтобы вот так! Чего он испугался? Почему пошел на попятную? Я же видела, слышала, чувствовала, что он возбужден не меньше моего. Где допущена ошибка? Я была слишком откровенной в своем желании? И что теперь делать? Если я начну все сначала, то буду выглядеть не самым лучшим образом. Сам все испортил, сам пусть и исправляет. Решено.
Нет, так не пойдет, — злилась я, заваривая чай. Зачем он тогда раздразнил меня на улице? Я же чувствовала, что у мальчика там все в порядке, как и должно быть у нормального здорового мальчика, который очень хочет девочку. И в ванной он весь извелся. И с дыханием боролся. И даже голос подвел. Ничего не понимаю! Стоп, Машка! Не нервничай! Считай до десяти и обратно. Ну мало ли по какой причине он тормознул. Может быть, он любит мальчиков, что ничуть не удивительно. Тогда почему он с тобой целовался? Может быть, он боится? Чего? А может быть, у него есть девушка и он хранит ей верность? Тогда почему он не сказал об этом раньше, я ведь спрашивала? Конечно же, я и сама не на все его вопросы правдиво отвечала, тоже коза еще та… Вопросов стало так много, а ответов не было вообще… Я расстроилась. Что же делать? А ничего не делать! Несколько часов на диване в гостиной я как-нибудь переживу. Не насиловать же парня в самом деле, если он не хочет. Он такой милый, когда стесняется. Совсем еще мальчишка…
Их высочество МакКряк Лучезарный наконец-то соизволили покинуть свою акваторию и переместиться на кухню. Его одежду я предусмотрительно еще перед получасовым заплывом отправила в стирку, так что теперь он сидел передо мной в черном кимоно с огромным драконом на спине, вышитым вручную. Немного восточные черты лица, черные мокрые волосы с редкими белыми "перьями", хрупкий и… очень красивый. Настоящий бисёнен, сошедший со страниц манги! Я даже им залюбовалась неожиданно для себя. Билл тоже разглядывал меня с какой-то милейшей ухмылкой, словно он теперь знает мою самую большую тайну.
— Чай, — пододвинула к нему чашку.
Он кивнул, и капельки сорвались с кончиков длинных волос, упали на тонкий шелк, быстро впитались, оставив темные пятнышки.
Билл перевел взгляд с меня на стены.
— Вытяжку надо купить, — робко прокомментировала я пустоту между кухонными полками над плитой. — Я что-то с размером промахнулась. Никак не могу найти…
— Ты для этого рулетку с собой таскаешь? — улыбнулся.
Я кивнула, виновато сморщившись:
— Некрасиво с Томми вышло.
— Некрасиво, — отозвался эхом. — Зато смешно. У тебя сигареты есть? — спросил тихо, словно боясь, что услышит мама.
— Есть, — так же тихо отозвалась я и заговорщески ему подмигнула.
— Тащи.
— Может тебе еще и выпить налить? — хихикнула я.
— А есть что? — очень удивленно.
— Обижаешь, — сложила губки бантиком.
— Тащи.
— Пошли вместе.
Мы чуть ли не наперегонки добежали до минибара в гостиной. Билл присвистнул, когда увидел ассортимент алкоголя.
— И ты мне будешь говорить, что не пьешь?
— Почему не пью? Пью. Иногда. Это ты у нас тут образец для подражания миллионов подростков: не пью, не курю, сексом не занимаюсь, наркотики не употребляю. Ангелы и те порочней! — съехидничала я, скорчив противную рожицу.
— Наркотики я и правда не употребляю, а вот насчет остального — иногда случается, — принялся оправдываться он.
Я захохотала.
— Ой, у тебя абсент есть? — восхитился Билл, вцепившись в бутылку.
— Да, вот уже полгода стоит, не знаю, что с ним делать. Компании подходящей не было, — честно соврала я.
— Так что же ты мне сразу не сказала?
— Вау, ты пьешь абсент? А как же здоровый образ жизни?
— После всего того, что с нами сегодня произошло, мучительно хочется выпить и покурить.
— И не только, — мрачно добавила я по-русски.
Правая бровь вопросительно изогнулась, он ждал перевода. Перебьешься.
— Что тебе надо для приготовления этого божественного пойла? — как ни в чем не бывало проворковала я на доступном ему языке.
Билл обиженно приподнял вторую бровь и забавно скривился. Мимика у парня потрясающая. Я настырно молчала, загадочно улыбаясь, — вот мучайся теперь.
— Ну и не надо, — буркнул он. Нехотя добавил: — Два пузатых фужера, сахар и зажигалка. Если я только помню, как оно делается…
— Так ты ни разу этого не делал?
— Зато два раза видел.
— Черт с ним! Тут его столько, что ты можешь поупражняться!
Мы степенно вернулись на кухню. Особенно степенно шествовал Билл, обнимая бутылку King of Spirits Gold. Да, батенька, вы алкогольный гурман — выбрали самый дорогой напиток из всего разнообразия моего бара.
Билл намочил фужеры и, второпях рассыпав сахар по столу, засыпал им внутренние стенки. Вытряхнул излишки. Я, конечно, видела, как делают абсент, но что бы такое… Он аккуратно налил зеленую жидкость в бокал, стараясь не смыть сахар со стенок. Намочив кончик пальчика в капле абсента, я принялась собирать сладкие крупинки и слизывать их. Билл покосился на меня, улыбнулся. Я сделала самый невинный вид, какой смогла. Медленно наклонив бокал практически на девяности градусов, он чиркнул зажигалкой и поджег. Жидкость занялась синим пламенем с красноватыми всполыхами. Красиво. Даже мне понравилось.
— Секундочку! — подпрыгнула я. — Мы сейчас сделаем это офигенным!
Я достала с полки приправы для креветок. Порылась в пакетиках в поисках гвоздики. Где же она? Вот!
Абсент прогорал. Мы как завороженные нос к носу склонились над бокалом, я еще держала наготове одну гвоздичинку и зажигалку. Когда пламя почти потухло, подожгла пахучую веточку и бросила в фужер. Она заискрилась как маленький бенгальский огонек, отчего зеленый напиток заиграл желтыми и серебристыми бликами.
— Ух ты! Круто! — одобрил мое дополнение гость.
Он взболтал напиток и накрыл его маленькой бамбуковой подставкой под чашку.
— Сейчас я открою стакан, ты возьмешь и быстро выпьешь, а потом занюхнешь, — инструктировал он.
— Билл, я не знаю! Я такое не пью! Давай ты первый! — замотала я головой.
— Я для кого делал?
— Ну, пожалуйста! — взмолилась я.
Он обиженно засопел. Взял фужер, еще раз взболтал абсент, а потом одним махом ухнул без всякой предварительной подготовки! У меня аж дыхание перехватило! У него тоже. Из глаз брызнули слезы. Он беспомощно распахнул рот, стараясь вдохнуть воздух. Я не растерялась, тут же к носу пододвинула руку с пустым бокалом:
— Нюхай! Нюхай, а то весь кайф пропустишь!
Билл упал на стул с блаженным лицом и краснющими от слез глазами. Еще раз с удовольствием втянул пары.
— Хорошо так, тепло по телу разливается, — он от души потянулся, словно растягивая мифическое тепло. — Мир такой прекрасный вокруг. Жить-то как хорошо!
— А хорошо жить, как говорится, еще лучше! — улыбнулась я, заметив, как его щеки приобрели приятный розоватый оттенок. — Предлагаю мне тоже доставить удовольствие. Или ты на бис это не повторишь?
— Аааа, — мурлыкнул бисёнен, томно поведя плечами и удовлетворенно затягиваясь сигаретой. — Я тебе предлагал. Сейчас, секундочку подожди, покурю.
Но я решила, что надо сделать что-то более традиционное. Не люблю пить теплые напитки. Тем более такие крепкие и горькие.
— Сиди уж, тащись, — махнула я на него.
Несколько кубиков льда во второй бокал, немного абсента и много колы. Вот так вкусно. Я тоже почувствовала, как в желудке растекается обжигающее тепло. Билл недовольно скривился:
— Вот алкоголь у тебя хороший, а пить ты не умеешь. Зачем продукт испортила? Его же надо как хорошее вино употреблять, с умом.
— Я не люблю горькое.
— Это вкусно.
— Это горько.
— Вкусно!
Он отобрал у меня фужер и в два глотка осушил содержимое под мои отчаянные протестующие вопли.
— Отвратительно! — изрекло это чудо. — Фу, дрянь!
— Билл! Ты спятил? Я что с тобой тут пьяным буду делать? — возмутилась я.
Он хитро хихикнул и снова изящно затянулся. Выпустил дым колечками.
— Сейчас тебе тоже будет хорошо, — многообещающе заявил парень.
Я недовольно закатила глаза: малолетний алкоголик.
Он повторил коктейль. Пришлось пить. Такого я действительно никогда еще не пробовала! Пищевод обожгло. В глазах заискрилось. В нос ударило что-то терпкое и безумно крепкое, вышибая мозги напрочь. Билл хохотал, наблюдая за эффектом, совал под нос бокал, но мне хотелось только одного — вдохнуть немного воздуха. Простого, человеческого воздуха! Он оказался прав: абсент подействовал сразу же, расслабил меня, сделал похожей на конфитюр в свежевыпеченной булочке. Мир изменился, наполнился розовым воздухом и оранжевыми бабочками. Билл стал каким-то необыкновенным эльфом, невесомым, нереальным. Я пялилась на него и сама себе завидовала: ну надо же какой клевый пацан сидит на моей кухне и пьет мой абсент!
А потом мы болтали! Обо всем! Сначала на кухне. Потом перебрались в гостиную на мягкий пушистый ковер. Он без умолку рассказывал какие-то смешные случаи из их богатой жизни. Как хулиганили в школе, доставая учителей и одноклассников. Как однажды ему на сцену кто-то бросил тампон. Настроение было хорошее, публика принимала замечательно, и Билл решил приколоться, поднял его и спросил: «Неужели вы думаете, что это мне пригодится?» Ржали все, включая самих ребят и охранников, а ролик с тем тампоном долго держал рейтинг в Интернете. Как однажды к гитаре Тома прилип… презерватив. И бедный брезгливый Том полпесни пытался его безуспешно скинуть, сгорая от стыда и отвращения. А они с Георгом едва сдерживались, чтобы не начать гоготать прямо на сцене, потому что лицо Тома в тот момент надо было видеть: он разве что не рыдал от отчаянья! Потом гитару долго дезинфицировали, но парень так и не смог заставить себя на ней играть, пришлось уничтожать инструмент на съемках очередного клипа. Или как за колки баса Георга зацепился чей-то брошенный на сцену лифчик неимоверных размеров, который Георгу пришлось не просто полпесни таскать по сцене, но и выносить на поклон, потому что самостоятельно сниматься лифчик отказался. А Билл с братом и Густавом еще долго издевались над другом, подкалывая «этой шапочкой для сиамских близнецов».
— Давай еще выпьем, — веселился Билл и… навалившись на меня, полез за колой с абсентом, едва не просыпав пепельницу.
Стало щекотно. Я захохотала, поджимая ноги, пытаясь увернуться на бок. Билл не удержался и рухнул лицом мне на грудь, давясь от смеха. Мы начали бороться — кто первым дотянется. Подмяв меня под себя, Билл вырвался вперед, схватил бокал и вознамерился вернуться обратно на свое нагретое место. Но я-то не видела, что он уже с бокалом, резко развернулась и… мой красивый, уже хорошо распахнувшийся халатик, обдало липким теплым коктейлем! Материя тут же облепила тело. От неожиданности я втянула живот и некоторые капли начали стекать в пупочную впадинку. Он с интересом наблюдал за их движением по моему телу.
— И что теперь делать? — поинтересовалась я. — Неси полотенце. Не могу же я валяться в таком сладком виде.
Взгляд стал лукавым. Он чуть капнул остатками колы на тело. Я опять втянула живот. Капли вновь скатились во впадинку. Билл наклонился и выпил их, коснувшись кожи языком. Я дернулась, не смогла сдержать тихого стона. Мальчику понравилось. Он, внимательно наблюдая за мной, начал играться. Еще несколько капель. Губы аккуратно собирают пролитое. Стон… Горячее дыхание обжигает кожу. Пальцы медленно ползут по контуру материи, аккуратно приоткрывая тело. Вверх. По чуть-чуть… Низ живота тянет от возбуждения. Старюсь удержать дыхание. Билл как-то робко развязывает пояс, словно удивляясь самому себе, откидывает полы халатика, которые еще каким-то чудом кое-где меня прикрывают. Я слежу за ним из-под полуопущенных ресниц, с трудом сдерживаясь, чтобы не захохотать. Билл рассматривает открывшееся загорелое тело с видом голодного студента, который каким-то чудом оказался на банкете около самого вкусного блюда. Он плотоядно облизнулся от удовольствия и… пребольно укусил меня за сосок. От неожиданности я громко вскрикнула. Парень испуганно отпрянул. Лицо исказилось от страха. Мой крик перешел в гогот.
— Ты решил меня съесть?
— А что он так призывно торчит? — обиженно вопросил он.
— Кто? — прохрюкала я, рыдая от смеха. Такого просто не бывает!
— Сосок, — покраснел парень.
Я не могла говорить минут пять. Обливаясь слезами, корчась на полу, задыхаясь от смеха до боли в животе и спине, мы ржали. Когда становилось совсем невмоготу, поднимали друг на друга глаза и опять начинали хохотать.
— Ну это же не повод его есть! — кое-как между смеховыми всхлипами произносила я.
— Но он такой вкусный! — захлебываясь отвечал Билл.
Он все еще смеялся, а я нависла над ним, любуясь зажмуренными глазами, слезами, сползающим к вискам, морщинками, образующимися от смеха. Такой хороший веселый мальчик.
— Что ж, придется тебе объяснить, что делать с сосками, — строго сказала я.
Я, не отрываясь, смотрела ему в глаза. Рука спокойно, но уверенно развязывала пояс его халата. Билл перестал ржать, пялился на меня, почти голую, и улыбался. Черт! Ну почему мне опять кажется, что он боится. Робкая улыбка. Не самоуверенная, как на фотографиях, на концертах, на встрече с журналистами, а робкая и стыдливая, как у… Бред! Этого просто не может быть! Никогда не поверю! Секс-символ для миллионов девчонок… Кумир, по которому льют слезы, на фотографии которого молятся, которого хотят все…
Пальчик, едва касаясь кожи, начал рисовать круги на его груди. Он затаил дыхание. Улыбка словно приклеилась, стала натянутой, чужеродной на всё еще счастливом лице. Я коснулась дыханием его соска — так бабочка касается цветка. Пощекотала языком — словно росинку срывая с листка. Мышцы в месте поцелуя едва заметно напряглись. Да что с ним?
— Одно твое слово… — посмотрела серьезно.
Он вздрогнул и покраснел.
— Я… — беззвучно, одними губами, — хочу…
— Расслабься… — шепотом.
Язык по шее. Мочка. Ушная раковина. Такая небольшая, аккуратная. Горячая. Пара ничего не значащих глупых фраз, просто чтобы ты улыбнулся. Обжечь дыханием. В ответ легкий стон. Поцелуй прикрытых век. Кончик носа в кончик носа. Язык легко скользит по губам. Ты отвечаешь, ловишь мои губы, хватаешь язык, что-то бормочешь глупое. Нет, мы не будем задерживаться. Опять шея. Ямочка ключицы. Какая сладкая. Грудь. Сосок. Хватаю его зубами, слегка сжимаю. Ты стонешь громче. Моя рука опускается вниз. Гладит кожу живота. Твои руки несмело движутся по моему телу. Застреваешь где-то на бедрах. Словно не знаешь, что делать дальше, боишься коснуться кружевной резинки стрингов. Не важно. Пусть ладони поглаживают поясницу и бедра. Мы не спешим. Я не устаю тебя целовать, наслаждаясь каждым миллиметром твоего тела. Боже, как ты возбужден! Надо быть осторожной, чтобы все не кончилось раньше времени. Я опустилась к татуировке звезды внизу твоего живота. Целую каждый лучик, касаюсь тату кончиком носа, вдыхая аромат твоего тела. От пупка вниз веду языком, дую на образовавшуюся влажную дорожку. Тело покрывается мурашками. Рука плавно ласкает тебя вверх-вниз. Ты постепенно теряешь над собой контроль. Злишься, что не достаешь до моего тела, лишь треплешь волосы, захватываешь их иной раз слишком сильно, дергаешь. Вот сейчас ты готов… Откидываешься назад, полностью отдаваясь удовольствию, отдаваясь мне. Уже не стонешь, кричишь, вцепившись в мои плечи когтями, выгибаешься навстречу моим движениям, ласкам… Отключаешься от мира, кусаешься, дерешь мою кожу. Я кричу, не замечая, как сама вонзаю зубы в шею, как ногти оставляют красные следы на плечах. Резким рывком ты переворачиваешь нас. Всего мгновение ты удивлен и растерян — что дальше. Все просто. Секс – это танец. Ты же умеешь танцевать. Я подсказываю — двигаюсь под тобой. Ты ловишь мой темп, но через несколько секунд задаешь свой, перехватываешь инициативу. Я извиваюсь. Постепенно отключаюсь, ухожу, исчезаю. Голова кружится. Ноги наполняются теплом и тяжестью. В груди холодит, живот становится тяжелым. Замри, — шепчу я, с силой обхватывая ногами твои бедра и прижимаясь к тебе всем телом. Ты не слышишь. Двигаешься быстрее, сильнее, кажется, ты поставил себе цель пробить меня насквозь. Удовольствие судорогой проходит по телу. Ты на секунду останавливаешься и, расширившимися от ужаса глазами, смотришь, как я кончаю. Двигайся же! — требую я, почти кричу. Пара движений и ты со стоном изливаешься. Падаешь на меня, тяжело дыша. Наши сердца колотятся друг об друга. Мне даже показалось, что в унисон. Ты касаешься моей мокрой шеи губами, что-то бормочешь, но я не понимаю. Мне хорошо. Мне очень хорошо. Обхватываю тебя ногами и руками, сжимаю сильно-сильно. Нежно целую в губы. Жмурюсь от капельки пота, упавшей с кончика твоего носа прямо мне в глаз. Ты умница, ты великолепен.
— Ты правда так считаешь? — весьма удивленно спросил Билл. — Тебе понравилось?
Я даже не сразу поняла, о чем он.
Билл с сожалением переместился с меня на ковер, обнял.
— Что ты сказал? — рассеянно переспросила я.
— Я спросил, понравилось ли тебе и правду ли ты сказала?
— Не помню, что я там сказала, но ты божественен, великолепен… Ты просто… ах…
— Тебе понравилось? — отчего-то волновался он.
— Очень.
Он аж расцвел.
— А тебе? — на всякий случай поинтересовалась я. Хотя и так было понятно, что мальчик в восторге.
Вместо ответа Билл меня ласково поцеловал.
Мы лежали молча, наслаждаясь тишиной, стуком сердец и объятиями. И лишь мое сознание глодала одна мыслишка. Я никак не могла от нее отделаться. Гнала прочь, но любопытство было сильнее. И оно в конце концов победило.
— Билл, — протянула я. — Биииль…
— Мммм, — отозвался он лениво.
— Скажи, а что случилось? Кто обидел тебя настолько, что ты начал бояться… эээ… ммм… отношений…
— Секса? — совершенно спокойно уточнил он.
Я кивнула.
— Дай мне сигареты, пожалуйста.
Протянула ему уполовиненную пачку и зажигалку. Он затянулся. Молчал. Лицо серьезное, сосредоточенное. Я ждала.
Сигарета выкурена наполовину.
Нет, не расскажет. Не сможет. А жаль. Было бы понятно, что за «таракан» живет в его голове, а, следовательно, можно было бы попробовать его от этого комплекса вылечить.
— В четырнадцать лет я встречался с девочкой. Там… В Германии… Дома… — неожиданно начал он, когда я уже решила от него отвязаться со своим любопытством. — Мы почти полгода дружили. Ну там всякие прогулки совместные, кино, мороженное. Казалось, что она меня понимает. Мы часто зависали у нее дома, смотрели кино, целовались, обнимались… Ну ты знаешь, чего я тебе рассказываю. А потом она начала намекать, что не мешало бы наши отношения перевести из романтических в более взрослые. Я был не против. Стеснялся только сильно. Толком даже не понимал, что и как делать. Она тоже была девственницей, и тоже не знала, что и как. Она так сильно мне нравилась, что я безумно боялся причинить ей боль. В общем, я перенервничал и…
Билл замолчал. На лице никаких эмоций. Лишь пальцы крошат остатки сигареты.
Когда пауза затянулась, я вкрадчиво спросила:
— Она высмеяла тебя?
Он грустно ухмыльнулся:
— Если бы. На следующий день это обсуждала вся школа. В подробностях. А потом кто-то пустил слух, что я гей. Мне очень помог Томми. Он не давал меня в обиду, защищал. Готов был убить любого, кто хотя бы криво посмотрит в мою сторону. Том занимался каратэ, с ним лишний раз предпочитали не связываться. А потом нас развели по разным классам. Начался настоящий кошмар. Такое ощущение, что я остался один во всем мире в стае диких голодных зверей. Травили так… — Дыхание участилось. Я почувствовала, как его рука на моей спине сжимается в кулак.
— Почему ты не защищался? Почему позволил себя унизить? Почему? — в негодовании вскочила я. — Ты ведь сильный! В тебе такой потрясающий стержень, который просто так не согнешь. Почему ты позволил этим ублюдкам вытирать об себя ноги?
— Этих ублюдков был целый класс, и они собирались против меня всем скопом. Периодически к травле присоединялись старшеклассники и лупили нас с Томом почем зря. А если учесть, что большинство учителей нас ненавидели за хулиганские выходки, даже за те, которые мы не совершали (представляешь, Тому однажды отвесили оплеуху при всех и влепили выговор только за то, что кто-то выключил свет в зале, а подумали на него!), то ты хоть обзащищайся, толку все равно никакого. Что я мог сделать против них всех? — Удивительно, но Билл говорил абсолютно безразлично. Ни грамма эмоций. — Потом группа стала стремительно набирать популярность. Все тут же решили, что мы зазнались, и агрессия достигла своего максимума. Однажды мы с Томом пришли в школу, а они все ходят в майках с надписью «Убить Билла». Мы спокойно развернулись и ушли домой. И уже там, дома, у меня была такая истерика, что Том хотел вызвать врача. Больше ни я, ни Том, ни Георг, ни Густав не появлялись в той школе.
— И с тех пор у тебя не было девушки, и ты ни с кем не спал?
— Знаешь, я после того случая пережил такой стресс, что даже боялся подходить к девушкам.
— Не верю! Около тебя вьется такое количество фанаток, что хоть кто-то должен был раскрутить тебя на секс.
Он засмеялся. Только вот мне стало страшно от этого дикого смеха, наполненного горечью и обидой.
— О чем ты говоришь?! Билл Каулитц — секс-символ, человек, которого хотят все независимо от пола, возраста и прочих положений! От некоторых плакатов, которые нам пишут, мне становится не по себе, я краснею, от некоторых вопросов, которые нам задают, я теряюсь, мне стыдно на них отвечать. Однажды один рэпер сказал, что хочет меня трахнуть. Он сказал это в своем интервью, в телепередаче, в прямом эфире, прямым текстом. Так и сказал, облизывая пальцы: «Билл, приходи ко мне в гости. Сначала будет больно, а потом тебе понравится». Я был в таком шоке. Продюсеры велели мне не делать никаких резких движений, никаких заявлений. А потом нас с Томом попросили вручить музыкальную премию. Угадай кому? Я держался изо всех сил, улыбался… Рядом стоял Том и поддерживал меня. Без него я бы не вынес того позора. Правда, мне было проще: меня хотя бы предупредили, кому буду вручать ту злополучную премию…
— Ты мог отказаться.
— Не мог. Я… Как ты там сказала? Раб контракта? Пойми, меня хотят все. Дело не в принципах! Я пробовал несколько раз переспать с фанатками. Но они мало того, что смотрели на меня как на божество, так еще и в истерику впадали от прикосновений, а некоторые даже в обморок грохались. Ужас такой! Они ждали от меня того, чего я им толком не мог дать, даже если бы сильно постарался! А облажаться еще раз… Теперь уже я не имел никакого права облажаться, потому что скандал в школе — это одно, а обмусоливание моих способностей по всей Европе — совершенно другое. Я — звезда. Я — бог. Я кто угодно, только не человек!
Мне показалось, что эмоции сейчас вырвутся наружу и он все-таки заплачет. Я торопливо заткнула его поцелуем. Не хочу больше ничего слышать. Хочу тебе за эти оставшиеся часы подарить много счастья, научить хотя бы тому немногому, что знаю сама. Хочу, чтобы ты больше никогда не терялся, не нервничал и не дергался, жил полной жизнью, позабыв о своих страхах и комплексах.
Он отзывался на ласки. Моя рука поверх его направляла, мягко, ненавязчиво, я позволяла играть с моим телом, дразнить его, изучать…
Билл отключился около шести часов утра, отвалившись от меня, как насытившаяся пиявка. Казалось, что он мало того, что старается наверстать упущенное, так еще и на пару лет вперед пытается назаниматься любовью. Такого сногсшибательного секса у меня давно не было. Тело невыносимо болело, особенно нижняя его часть, самая пострадавшая, я даже начала думать, что мы натерли там мозоли, горело все страшно и внутри, и снаружи, живот нехорошо тянуло и дергало, надо было бы быть поаккуратнее. Так, во сколько его разбудить? Через час самое позднее, иначе опоздаем. Надо дать ему хотя бы немного отдохнуть… Мне-то что, я просто перевожу, а вот ему надо хорошо выглядеть, звезда как ни как. Кошмар! Я переспала с самим Биллом Каулитцем! Кому сказать — не поверят. А никому нельзя говорить. Ну на фиг его сумасшедших фанаток. Свои-то посмеются и забудут, может быть позавидуют… Странно, парень вызывает столько чувств у окружающих. Здесь нет середины. Его либо неистово любят, либо бешено ненавидят. Почему? Да какая мне разница! Главное, что сейчас мы лежим, обнявшись, на полу моей гостиной (Черт! Надо ж было на постель перебраться!), и нам божественно хорошо! Я слушала его спокойное, глубокое дыхание. Чувствовала запах его тела, вперемешку с моим. Ежилась под его случайными прикосновениями, когда он начинал шевелиться. И мне хотелось, чтобы это никогда не кончалось, чтобы не было звонка будильника через час, чтобы… мне хотелось, чтобы утро никогда не наступило, чтобы всегда была ночь, та самая ночь, которая подарила мне этого мужчину…
Я нежно поцеловала его в губы. Он едва заметно улыбнулся. Аккуратно выбралась из-под его руки. Он недовольно что-то проворчал. Принесла одеяло и подушку. Не хочу, чтобы он замерз без меня. Сама отправилась в душ. Дел много, некогда прохлаждаться, надо еще его одежду погладить, не пойдет же он мятый.
Через полчаса я захотела есть и задалась логичным вопросом, что съесть самой и чем же мне покорить его. Раскрыла холодильник и принялась созерцать пустые полки. Чем же мне его покормить? Можно, конечно, сварганить блины. Пара яиц и мука есть. Но возиться с ними мне не хотелось. Ни тебе сосисок, ни колбасы, ни сыра, ни хлеба… Как я живу? Картошку чистить лень. Макароны мы ели вчера… Точнее сегодня ночью. Что же делать? Кажется мальчик любитель пиццы? Вот, пожалуй, ее-то мы и закажем. И вкусно, и сытно, и возиться не надо. Ай да я! Ай молодец! Сказано — сделано. «Заказ принят, ждите в течение 30 минут». Отличненько! Осталось кофе сварить и будет нам счастье! Интересно, ему много надо времени на сборы? Он будет краситься? Звучит-то как по-дурацки! Парень и красится. И я с ним пойду по улице. Ох, не дай бог соседи увидят. Ну и леший с ними! В конце концов, когда еще меня осчастливит такое чудовище, от слова чудо, между прочим!
Я насыпала кофе в турку и включила огонь. Надо добавить немного корицы, она тонизирует. А вдруг Билл не любит корицу…
В коридоре послышалось шлепанье босых ног. Я сделала вид, что не заметила, как он вошел на кухню.
— А я халат найти не могу, — улыбнулся.
— Жаль, что ты уже встал. Я хотела сама тебя разбудить. Доброе утро.
— Доброе, — он обнял меня сзади, запустив руки под полы халата, уткнулся носом в волосы. — Кофе в постель? Романтика…
— Только ты все испортил, проснувшись раньше, — я откинула голову ему на плечо, подставляя шею для поцелуя.
— Это потому, что ты ушла. Я проснулся и подумал, что все это сон, и тебя больше нет. — Язык дотронулся до мочки уха.
— Куда же я денусь с подводной лодки? — замырчала я.
— Туда же, куда уходят сны, — руки нежно поползли по голому телу к груди. Я прижалась к нему, чувствуя, как низ живота наполняется щемящей тяжестью.
— Тссссс… А то кофе убежит… — почти простонала я.
— Сними турку с огня, — едва оторвался он от поцелуев. — У нас ведь есть время?
— Мало…
— Тогда тем более не до кофе…
— Билл… у нас очень мало… времени…
— Ну минут пятнадцать есть?
— Не уверена… что ты… успеешь…
Билл развернул меня к себе, подхватил и усадил на стол. Я избавилась от мешающегося кимоно. Запрокинула голову назад, позволяя ему ласкать мое тело…
Когда дыхание немного восстановилось, а сознание включилось, он вновь подхватил меня на руки и сел на табурет, облокотившись спиной о стену, водрузив мою безвольную тушку у себя на коленях. Я обняла его, зарылась лицом в испоганенных краской волосах. Он гладил меня по мокрой спине, явно наслаждаясь моментом.
— Знаешь, если бы у меня была возможность, я бы целый день провел вот так. Мы бы валялись в постели, болтали, ели, смотрели телевизор и занимались любовью.
— Стоп-стоп-стоп! Нет! Не так! Мы бы целый день валялись в постели, занимались любовью, болтали, ели и смотрели телевизор.
— Да, пожалуй, такая последовательность мне нравится больше. Ты понимаешь меня с полуслова, — чмок в щеку.
— Нет, это ты понимаешь меня с полуслова, — губы впились в губы.
— Можно как-нибудь провернуть этот фокус с валянием в постели целый день?
— Можно. Можно отсюда поехать прямо в редакцию к двенадцати часам, как и договаривались. Конечно не целый день, а каких-то жалких несколько часов…
— Или сразу на саунд-чек… Тогда будет еще несколько свободных часов. Только наших часов… — размечтался он. — Или вообще сразу на концерт. Минут за сорок до начала! Я за полчаса обязательно должен быть с ребятами. У нас традиция такая.
— Можно… Но тогда мы сильно подставим Тома. Ведь он нас прикрывает.
— Да… Тома подставлять нельзя. Его Саки убьет. А про Йоста я даже говорить не хочу… Йост его убьет с особой жестокостью. Тебя, впрочем, тоже.
— Нет, меня сначала Полина убьет. И поверь, убийство под руководством Саки и Йоста покажутся мне наградой в сравнении с извращениями взбешенной Полины.
— Не буду рисковать дорогими мне людьми. Скажи, а почему мы куда-то поехали ночью? Зачем? Почему не остались дома?
— Я не собиралась заниматься с тобой любовью. Да и потом, ты так шарахался от меня, что я решила, что девочки тебя вообще не интересуют.
Его глаза стали большими, брови удивленно поползли вверх, нижняя губа обиженно выпятилась вперед. Я расхохоталась и поцеловала эту влажную губку. Он отодвинул лицо.
— Ты хотела трахнуться с Томом? — засопел он. — Я знаю. Я видел, как ты вокруг него крутилась, как соблазняла его.
— Том поспорил на меня с Георгом. Я слышала их спор. Все остальное было продиктовано только моей обидой на него. Мне кажется, это унизительно, когда на тебя спорят.
— И ты решила ему отомстить через меня, да?
— Нет, Билл. Я перестала на него сердиться после концерта. На Тома невозможно долго обижаться. Тем более после такого восхитительного концерта. А идея вытащить тебя в город пришла в голову неожиданно даже для меня самой. Поверь, в тот момент я была удивлена собственной инициативой не меньше твоего. Я не прыгаю в постель к первому встречному мужчине через два часа после знакомства, и уж тем более не перебираю их как фрукты на базаре. У меня несколько иное воспитание. А ты потащился со мной только ради предполагаемого секса, да, чтобы насолить брату, да?
Билл задумался. Потом покачал головой. Его губы вновь коснулись моих.
— Знаешь, кажется, я придумал новую песню. Она будет очень красивой.
— Споешь?
— Сейчас? — удивленно. — Нет, — рассмеялся. — Она только родилась в голове. Я слышу мелодию, примерно вижу слова, но не могу еще их произнести, мысли не оформились… Ты меня понимаешь?
Кивнула с улыбкой.
Он молчал, не спеша терся кончиком носа о мою шею, потом посмотрел в глаза и очень серьезно заявил:
— Ты такая хорошая, даже не верится, что такие бывают.
Я рассмеялась и страстно поцеловала его.
— Вот и правильно, что не верится, ибо я далеко не настолько хорошая, как ты думаешь. Пойдем в душ. У нас на все про все осталось меньше часа. Нельзя подводить Тома.
Он сексуально улыбнулся, кончик языка коснулся верхней губы:
— Насчет душа, это ты хорошо придумала. В душе тоже здорово любовью заниматься.
— Билл!
— Ты что-то хотела спросить?
Разносчик пиццы словно стоял под дверью, дожидаясь, когда нам надоест плескаться, целоваться и предаваться плотским утехам под чуть теплыми струями воды. Все-таки иногда приятно, что эти курьеры опаздывают.
Билл еще крутился перед зеркалом после душа, а я уже налила кофе и порезала ароматный кусок теста с сыром на несколько частей. Он уселся за стол счастливый и довольный. Щеки румяные. Волосы торчат в разные стороны. Глаза светятся. Взгляд необычный, особенный. Он наблюдал, как я ерзаю на стуле, пристраиваясь то так, то этак. В итоге пришлось сесть на одно полупопие, скособочившись и поджав ногу.
— Сильно больно? — расстроено спросил парень.
— Терпимо, — скривилась я в улыбке.
— Прости. Я тебя этой ночью всю покалечил.
— Это точно. Такого количества синяков в столь ограниченный промежуток времени у меня еще ни разу не появлялось. Да какие синяки! Одно бедро чего стоит. Все подруги сдохнут от зависти.
— Они верней сдохнут от зависти, если ты им расскажешь, кто тебе их наставил.
— О нет! Об этой ночи я буду молчать как рыба. Не хочу, чтобы твои поклонницы обрывали мне телефон, почту и фейсбук, требуя интимных подробностей. Это останется только между нами. По крайней мере с моей стороны тебе не стоит опасаться огласки.
Билл взял мои руки в свои и поцеловал каждый пальчик, потерся щекой о ладони. Никогда не думала, что бывают такие ласковые мужчины. Он напоминал большого котенка в человеческом обличье. Даже глаза такие… кошачьи.
— Мы уже должны быть на месте, — с сожалением поторопила я его. — Одевайся, пожалуйста.
— Да, Том будет волноваться.
Пока Билл подводил глаза и сушил волосы, я наблюдала за пробкой на проспекте. Все было хорошо, если бы ни одно маленькое, но весьма гнусное но: проспект стоял намертво. Выход я видела только один — идти пешком до метро, а там с пересадками ехать до «Кузнецкого Моста». По идее, в девять будем на месте. Если в редакцию им к двенадцати, то выедут они не раньше одиннадцати. Стало быть поднимут их в девять. Или в восемь уже подняли… Надо Тому позвонить. Плохо! Все очень плохо! Нам бы мимо фанаток проскочить. Интересно как? Ладно, сейчас первоочередная проблема — это доставить его до гостиницы по метро.
— Билл, радуйся! — я постаралась придать голосу максимальный восторг. — Сейчас я покажу тебе всю прелесть московского метро.
— Метро? — он оторвался от собственного отражения и выглянул из-за угла. — Нет, так не пойдет. Надо вызвать такси.
— Бесполезно. Проспект стоит без движения уже пятнадцать минут, мы с тобой даже со двора толком не выедем. Надо ехать на метро. Звони Тому. Скажи, что мы через сорок минут будем, пусть чего-нибудь придумает.
— Я уже звонил. Абонент недоступен.
— Это же хорошо! Смею предположить, что он еще спит. А если он спит, то ребят еще не поднимали. Скинь смс, что мы едем. Пусть подольше поваляется в постели.
— Не факт, что он спит. Может быть, я не правильно набираю? Том недавно купил другой номер… Черт!
Я лишь развела руками в ответ.
— Давай сразу договоримся, ты приехала в гостиницу утром, как ты прошла мимо охраны — не понятно, просто так получилось. А потом мы немного погуляли по центру города. Я попросил тебя об этом. Ты поняла? Я попросил тебя об этом, — он сделал ударение на «я».
— Нет, и не надо меня умолять! Тебе сильно попадет. Я не могу позволить, чтобы кто-то на тебя ругался.
Он засмеялся и обнял меня.
— Не переживай, тебе тоже мало не покажется. Просто на меня поорут-поорут и перестанут, а вот тебе такое количество проблем создадут, что… Я не хочу, чтобы у тебя были проблемы из-за меня. И если ты почувствуешь, что они начинаются, позови меня, сделай так, чтобы я был рядом в тот момент. Хорошо?
— Плохо. Я не хочу, чтобы у тебя были проблемы из-за меня. Что делать?
— Показывать мне московское метро.

 
Глава 9




Московское метро на немецкого парня из маленького городка в Германии произвело неизгладимое впечатление. Биллу все было в диковинку. Он, раззявив рот, рассматривал рекламные щиты, надписи, людей, девушек, много самых разных девушек. Но особенно он впечатлился, увидев схему. Да, этот осьминог на кого хочешь произведет впечатление. Я объяснила, куда нам надо и как туда проехать на случай, если один из нас отстанет. Билл рассмеялся и пообещал не выпускать моей руки. Я тоже рассмеялась. Только по другому поводу — видел бы он сейчас, какая давка в метро.
Когда ты впервые попадешь утром в метро, то испытываешь состояние сильнейшего шока. Ты не думаешь уже о своем личном пространстве, не думаешь об одежде, о внешнем виде, ты подчиняешься течению потока. Из него практически невозможно выбраться. Ты песчинка, которая даже не может думать, чтобы спорить с морской волной. Никого не интересует, на какой станции тебе надо выйти, хочешь ли ты сейчас войти в вагон или горишь желанием подождать. Тебя вносят, размазывают, сжимают в тисках других тел. А прибавить сюда отсутствующею систему кондиционирования в вагонах, и летом они превращаются в настоящие камеры пытки.
Мы шли по переходу к поездам, крепко держась за руки. Билл выглядел напуганным. Улыбка сползла с его лица, в глазах появилась настороженность.
— Ты чего? — спросила я ласково. — Расслабься.
— Я стал бояться толпы. Я тебе рассказывал, как нас пару раз приложили поклонницы?
— Да. Но сейчас все будет по-другому. Сейчас люди едут на работу. Еще рано. Они в большинстве своем спят по дороге, все их движения отработаны до автоматизма. Сейчас вот будут ступеньки через двадцать шагов, и мы спустимся на платформу, повернем направо и пересечем поток, который движется на подъем в переход. Это надо сделать потому, что при повороте налево будет большее сопротивление толпы. Затем мы встанем в определенном месте, я примерно знаю, где останавливаются двери. И войдем в вагон. Тут надо просто расслабиться и отдаться потоку. Наша конечная цель — выйти на нужной станции. Именно на ней, а не там, где нас будут выкидывать.
Билл перекосился. Идея поехать в гостиницу на метро ему нравилась все меньше и меньше. Мальчик привык к комфорту передвижения с личным водителем и «тесный контакт с народом» его не устраивал.
Мы спустились по ступеням, быстро пересекли поток и остановились в нужном месте. Расчет оказался верным. Подъехавший поезд гостеприимно распахнул перед нами двери. Никто не вышел. Войти тоже было невозможно, потому что люди в вагоне стояли настолько плотно, что не всегда могли подтянуть к себе руки-ноги, замирая в тех позах, в каких их запихнули внутрь. Но это все видимость. Сзади начали напирать. Билл попятился. Я лишь покрепче вцепилась в его руку. Билл испуганно глянул на меня и отчаянно начал пятиться назад. Но кто его спрашивал, чего он хочет. Мужчины поднажали, и мы врезались в спины пассажиров. Толпа в вагоне прогнулась, впуская еще десяток пассажиров. Некуда поставить ноги. Я почувствовала, что сейчас упаду. Билл дернул меня на себя, обхватил за талию.
— Думаю, что все-таки надо было ехать на машине. Черт бы с опозданием, но так давиться тоже не дело. Держись за меня, — проворчал он, с трудом выдирая сумку.
— Войти — это полдела. Теперь главное не вывалится отсюда на промежуточных станциях, — я крепко обняла его, поцеловала в шею.
— Прекрати меня дразнить, — улыбнулся он, отвечая на поцелуй.
— Я не могу. Это ты дразнишь меня, когда стоишь так близко. — Моя рука сначала сползла к ремню, а потом чуть ниже.
— Я за себя не отвечаю, — прошептал он, украдкой ныряя языком в ушную раковину. — Как же у вас чудесно ехать утром в метро! Сплошной секс.
— Тихо ты, — я окинула взглядом окружающих. Одна девица как-то нездорово на нас косилась. Черт! Билл же глаза подкрасил! Волосы, конечно, под бейсболкой, но глаза… Эти глаза фанаты узнают даже без «гнезда» на голове! — Говори, пожалуйста, тише. Не надо, чтобы народ понял, что ты немец.
— У вас все еще не любят немцев? — искренне удивился Билл.
— Нет, у нас слишком сильно любят Билла Каулитца, который имел глупость нарисовать себе лицо. Ладно, отдельно взятая поклонница — это не толпа фанаток.
— Не говори, что меня узнали, — он с интересом обернулся.
— Только не озирайся! — предупредила я. — Билл, это не шутки. Я не Саки, я не смогу тебя защитить, если какая-нибудь обдолбаная девка кинется тебя душить. Нет, ей, несомненно, надо будет сначала переступить через мой труп, но тебе такая жертва вряд ли сильно поможет.
— Не думаю, что мне такая жертва понравится, — и он опустил лицо. — А так даже целоваться удобнее.
Краем глаза я продолжила наблюдать за девицей. Она вышла на «кольце». Дальше мы ехали без ее строгого надзора. Слава Богу, кажется, пронесло…
Остальной путь мы проделали без приключений. Я видела, как на моего спутника оборачиваются. Но тщательно убранные под бейсболку длинные волосы смущали девочек. Глаза тоже оставались в тени козырька. Губы… Да мало ли парней с красивыми пухлыми губами? Но все равно он так сильно был похож сам на себя, что я всю дорогу оборачивалась, проверяя наличие за нами слежки. В конце концов, Билл расхохотался и сказал, что я еще больший параноик, чем он сам. Между тем мы поднялись в город. Первая проблема была решена. Столичное метро мы миновали без потерь. Осталось без жертв попасть в гостиницу.
Я вела его к отелю дворами, с трудом представляя, как мы попадем внутрь. Как-то не продумали мы вчера пути возвращения. Билл постоянно набирал номер брата, но Том был недоступен. Парень злился. А я, как ни прикидывала, так и не поняла, чем нам поможет Том.
— Слушай, давай вот что сделаем. Они ведь нас не ожидают увидеть, правильно? Они считают, что ты в номере. Следовательно, если нагло пройти мимо девчонок, не привлекая к себе лишнего внимания, то есть шанс прорваться незамеченными, — предложила я, когда поняла, что сейчас Билл разобьет мой телефон в дребезги.
— А если не получится? Будет как в Маннгейме?
— Вот ты заладил! Хочется верить, что у наших девок хватит ума не разбирать тебя на сувениры.
— А если не хватит?
— Тогда, если они неадекватные, то ты убегаешь, а если адекватные, то останавливаешься и начинаешь давать автографы. Но в любом случае я прикрываю тебя по-максимуму.
— И рвут тебя? Нет, это дерьмовый вариант.
— А меня за что рвать? Главное, чтобы ты не пострадал, а я отобьюсь.
— Сомневаюсь. Ты не знаешь, что такое толпа. А я знаю. У нас на концертах постоянно кого-то давят.
— Типа не я тебя только что провела сквозь толпу метро? — надула я губы.
— Это совсем другое! Ты не понимаешь! — психанул он.
— Есть еще один вариант, но он тебе вообще не понравится.
— Говори.
— Позвонить секьюрити.
— И что мы им скажем? Ты понимаешь, что тебя уволят с работы?
— Меня? — я расхохоталась. — Меня с этой работы уволить невозможно. У них нет на то никаких полномочий.
Мы остановились на углу. Я выглянула в переулок. По моим скромным подсчетам там сейчас находилось человек сто — сто пятьдесят. Не очень много…
— А может быть мне их отвлечь как-нибудь?
— Как?
— Не знаю. Допустим, я подойду, скажу, что из достоверных источников мне известно, что у вас сейчас интервью в «Браво» и надо идти к гаражу, а то мы все пропустим. Они пойдут, а ты тем временем тихой сапой проскользнешь внутрь.
— А если не пойдут? Ты бы сама пошла в девять утра к гаражу?
— Я — нет.
— И я бы не пошел. Ладно, тогда действуем по первому варианту.
— Прикидываемся… Как это по-немецки? Ветошью? — улыбнулась я.
— Что такое ветошь? — серьезно спросил он.
— Потом покажу.
— А ты?
— А я буду вести переговоры.
Он тяжко вздохнул.
— Знаешь, больше журналистов я ненавижу только фанаток. За один волос с моей головы, они готовы убить меня самого. Они орут так, что я потом долго ничего не слышу. Они хватаются за одежду, рвут ее, как бешеные собаки. На руках и теле остаются синяки, которые ничем не замажешь, и я вынужден ходить в рубашках с длинным рукавом… — грустно посетовал парень.
— Билл, это обратная сторона популярности. Даже у Бога есть фанаты, за которых ему, я уверена, мучительно стыдно. Все будет хорошо. Тебе понравятся русские девчонки. Они не такие, как европейки, они будут учтивы с тобой. Только одна просьба: не улыбайся, и вообще не поворачивай головы в их сторону. Чем меньше мы будем на них пялиться и суетиться, тем выше наши шансы не стать куском мяса, попавшего в пасти диких зверей. И помни, я обещала, что буду с тобой рядом и не дам тебя в обиду. Я привыкла держать слово.
— Вот только давай без этого дешевого пафоса! — с удовольствием вернул Билл мою же собственную фразу.
До входа в гостиницу надо было пройти всего метров двести. Билл надвинул бейсболку на глаза, поднял воротник у куртки (Штирлиц нервно курил в сторонке!). Мы шли не спеша и делали вид, что праздно болтаем. Но на самом деле, он вцепился в мою руку так, что пальцы побелели, было больно и неприятно. Я мужественно терпела. Его чуть раскосый взгляд испуганно метался по улице. Длинные ресницы нервно дрожали. Лицо стало мертвенно-бледным. Он действительно боялся фанаток! Этот человек, за взгляд которого девчонки готовы были перебить друг друга, безумно боялся своих собственных фанаток!
— Расслабься. Все будет хорошо, — шептала я. — Наши девчонки не такие как француженки или немки. Ты знаешь, что из русских выходят самые лучшие жены на свете? Это о чем говорит? О том, что мы самый добрый и миролюбивый народ. Все будет хорошо. Ты мне веришь?
— Да, — и неуверенный голос дрогнул.
Сто пятьдесят метров.
Фанатки увлеченно пялятся в окна. Сбились в стайки. Смеются. Поют.
Сто метров.
Видно, что они провели здесь всю ночь. Многие устали. Просто сидят на бордюрах.
Семьдесят метров.
Много курили. Да, ночь выдалась та еще. То дождь, то ураган. А от входа их наверняка гоняла охрана.
Пятьдесят метров.
Билл совсем опустил голову, словно что-то рассматривает у себя под ногами. Девочки на нас — ноль внимания. Еще немного и мы будем на месте. Он отпустил мою руку. На всякий случай. Он не хотел подвергать меня опасности.
— Ты помнишь, тебе надо будет просто рвануть к дверям. Сноси всех и всяк, но доберись до гостиницы. Там охрана. Помнишь?
— Да.
Откуда взялся этот дурной детина, история умалчивает. Это был кошмарный сон, который никак не хотел заканчиваться. Пьяный мужик вынырнул из-за какой-то машины и случайно налетел на Билла, оттолкнул его.
— Смотри, куда прешь! — заревел он, сопровождая каждое слово частичкой бл.
— Дерьмо! — выругался Билл, поджимая ногу, на которую ему наступили.
И это немецкое scheisse прозвучало как раскат грома на отдельно выделенной московской улице. Мир словно остановился! Все стали двигаться очень медленно. Я увидела, как материализуются чужие мысли. Видела, как в нашу сторону медленно-медленно повернулись все, кто слышал фразу. Видела, как глаза сначала с интересом впились в худую фигуру, медленно-медленно анализируя увиденное и сличая с картинкой из памяти стоящий напротив образец. Потом, когда идентификация закончилась и вышел всего один вариант ответа, щеки девушек медленно-медленно покрылись пятнами.
— Что ты сказал, фашист поганый!? — ужасно растягивая слова, провыл мужик, надвигаясь на Билла.
Я видела, как фанатки медленно-медленно поднимаются со своих мест и какой-то очень странной прыгающей походкой направляются к нам.
— БИИИИЛЬ!!!!! — Раздался такой визг, какого я не слышала даже на концерте!. Ультразвуком должно было выбить все стекла в округе.
— Lauf!!! — завопила я, выныривая из временного желе и с силой пихая его в сторону гостиницы. — БЕГИ!!!
— Бей суку! — завизжал кто-то совсем рядом.
Я повернулась, чтобы увидеть какую именно суку они планируют избить, но тут на мои бедные почки обрушился такой удар, что я взвыла. Потом меня схватили за волосы…
«Только бы лицо не пострадало», — последнее, что пришло мне на ум. Я в ужасе закрыла голову, как учил Родриго.
— Мария! — дурниной орал Билл во всю мощь своих разработанных связок, пытаясь прорваться ко мне сквозь тянущиеся отовсюду руки. Девчонки от восторга едва не сбили его с ног.
— Билл!!! — вопль Тома перекрыл всех.
— Это переводчик группы!!! — закричал Густав по-русски почти без акцента. — Не трогайте!!! Стоп!
— ТОООООМ!!!!!!
Новая порция визга могла стать причиной гибели всех летающих насекомых в районе — сила звука должна была взорвать их изнутри! Казалось, что у меня отвалились уши, лопнули сосуды, трескается кожа от этого визга. Я поняла, почему Билл панически боялся фанаток. И я уже не орала от боли, просто скулила, мысленно умоляя всех богов, чтобы меня не начали дубасить кастетами, пинать ногами, острыми мысками и протыкать шпильками.
Охрана сработала быстро и слаженно, хотя мне и показалось, что прошло пять вечностей, прежде чем они добрались до свалки. Чьи-то сильные руки выдернули меня из кучи тел за шею, как недобитого цыпленка. Я успела заметить, как Саки жестко вытащил подопечного из группы фанаток, прикрыл собой. Я вцепилась в спасителя мертвой хваткой, обливаясь слезами, путаясь в его широкой футболке. По спине двинули чем-то острым. Я застонала. Том отшатнулся назад, увлекая меня за собой. Кто-то закрыл мою спину своей.
— Тсссс… Все хорошо, — шептал мне на ухо Том. — Георг! В отель! Слева!
Вокруг стоял дикий визг. Я никогда в жизни не слышала, чтобы так орали. Здесь было всё! Желание, страсть, обида, агрессия, секс. Много секса.
Охрана отеля оттеснила фанаток. Поняв, что я не могу идти, Георг подхватил меня на руки. Я почувствовала, с какой неохотой Том передал мое содрогающееся от рыданий тело в объятия одногруппника.
— Аптечку достань! — попросил Георг Тома. — Может вызвать врача?
— Не надо, — всхлипнула я, уткнулась в его грудь.
Мы поднялись в номер Билла. Старший Каулитц суматошно извлек откуда-то сумку с лекарствами. Принялся крутиться вокруг. Густав принес успокоительное и обезболивающее. Георг носился по коридору, выясняя обстановку.
— Надо вызвать врача! — упрямо повторил Густав. — У нее могут быть внутренние повреждения.
— Не надо. Мне уже совсем не больно, — всхлипывала я, размазывая тушь по щекам. На самом деле мне было очень-очень-очень больно!
— Как вы оказались на улице? — не отставал Густав. — Вы с ума сошли? Почему без охраны?
— Какая теперь разница? — отмахнулась я.
— Пойдем в ванную, тебе надо обработать раны, а для этого надо раздеться. Ты же не будешь при всех сидеть в нижнем белье? — потянул Том за руку.
— Я сама, — проскулила я.
— Сама ты до спины не достанешь, — строго сказал он, подталкивая меня к санузлу. — У тебя не спина, а черте что! Все разодрали! Густав, узнай, что там с Биллом.
— Том… Томми… — я подняла на него чумазое лицо.
— Я сам не знаю, — как будто прочитав мои мысли, отозвался парень. — Тебе Билл рассказывал, как нас однажды чуть не разорвали в Маннгейме? — Я кивнула. — Тогда я тоже спрашивал себя за что. Я понимаю, если бы это сделали антифанаты. Но когда с тобой такое вытворяют фанаты, то мне даже сказать нечего. Извини меня.
— Ты-то здесь причем?
— Ну это же фанаты моей группы расцарапали тебя с ног до головы, — улыбнулся он.
— О’кей, тогда в наказание ты лично смажешь меня йодом.
— С превеликим удовольствием, — Том ухмыльнулся так, что у меня кожа покрылась пупырышками от удовольствия.
Я аккуратно смыла грязь с лица и рук. Блузку пришлось выкинуть, она не подлежала ремонту. Том помог промокнуть тело влажным полотенцем и любезно предложил футболку со своего плеча. Я не стала отказываться. Так мы и стояли друг перед другом по пояс голые. Он аккуратно, едва касаясь израненной кожи ватной палочкой, обрабатывал глубокие царапины на руках, приговаривая:
— Хорошо, что мы успели. Неужели нельзя было позвонить, я бы их отвлек, как вчера вечером.
— Мы звонили. Ты вне зоны доступа.
— Врете! У меня роуминг.
— Звонили, правда. Билл вчера разбил телефон. Я ему свой отдала. Но подозреваю, что и мой он угробил.
— Да, телефоны у Билла долго не живут.
За дверью послышались голоса.
— О, — расстроено протянул Том. — Сейчас брата будут драть за то, что он высунул нос из отеля без охраны. Саки очень злой!
— Надо его спасать.
— Бесполезно. Саки теперь вообще лучше на глаза не попадаться. Иначе спасать придется нас. Особенно тебе я бы рекомендовал не высовываться. Саки в гневе страшен!
И он с явным удовольствием перебрался к моей шее. Чтобы Тому было удобнее, я собрала волосы на макушке, придержала их руками. Он, поигрывая пирсингом в губе, внимательнейшим образом принялся изучать царапины, слишком подозрительно медленно водя палочкой по коже, тихонечко дуя, отчего я вновь вся покрылась мурашками.
— Ого! Вот это я понимаю, тут об тебя ногти пообломали. Но вот это что за следы?
Я глянула в зеркало. Том ткнул пальцем в черные синяки. В одном из них явно просматривались следы, оставленные чьими-то зубами.
— Эээээ, — промычала я, скромно потупив оченьки.
— Вы поругались до такой степени, что брат решил тебя съесть? — нервно хихикнул он, внимательно рассматривая мою спину.
— Нет, просто в какой-то момент мы слишком увлеклись, — густо покраснев, тихо произнесла я. — А у него спина вся ободрана…
— Слава богу! — с огромным облегчением вздохнул Том, плюхаясь на закрытый унитаз.
— Что? — не поняла я.
— Отлично! Отлично! Отлично! — радостно шептал он, словно сбылась его самая заветная мечта. — Умница! Ты умница! Отлично!
Я вопросительно приподняла бровь. Стало понятно, зачем он поволок меня в ванную смазывать раны: не терпелось узнать результат нашего ночного загула, но напрямую и при всех спросить не решился, зашел с другого конца.
— Томми? — протянула, с насмешкой наблюдая за его ликованием. — Ты ничего не хочешь мне объяснить?
— Ничего! — он опять резко вскочил. Что за парень? Все у него резко. Уважительно кивнул: — Все хорошо. То есть вы время даром не теряли, правильно? — многозначительно.
— Правильно, — рассмеялась.
— А еще говорила, что город покажешь, — притворно-обижено.
— Я показала. А потом мы попали под дождь и пришлось срочно ехать ко мне домой сушится. Ну, а чем еще можно заниматься дома? Ты ведь об этом меня спрашиваешь? — как можно невинней улыбнулась я. Все эти расспросы о проведенной ночи меня несколько смущали. Тем более, когда ты стоишь полуголая перед не менее полуголым парнем, который тебе чертовски нравится.
— Ну… Я вообще спрашиваю… — замялся он.
— Все хорошо, Том. Правда.
— Я волновался, — дернул он плечом.
Зашел за спину. Провел пальцем по позвонкам, по синякам.
— Это откуда? Рана свежая, но затянулась уже, — Том аккуратно дотронулся до ссадины на пояснице.
— Это меня вчера не слишком аккуратно приложили об стену.
— Кто? Билл? Вроде бы он никогда не был любителем садо-мазо. Или я плохо знаю брата…
— Нет. Милиция. Правда, из-за Билла.
— Полиция? Оу, вы, как я погляжу, вчера вообще не скучали!
— Надеюсь, что ты тоже развлекался по полной программе, — понимающе растянула я губы.
— Нет, я просто спал. — Лукавый взгляд маленького бесенка заставил меня вздрогнуть и покраснеть. Ага, просто спал… Ну-ну… Как же? Точнее, с кем же?
Саки все громче орал на Билла. Билл срывался, активно защищался, отвечал очень эмоционально, и в какой-то момент я даже испугалась, что он кинется на своего телохранителя с кулаками. Послышался третий голос. Продюсер пришел выяснить причину, по которой солист группы оказался на улице без охраны. Герр Йост сначала говорил возбужденно, а потом тоже перешел на крик. Дурдом на выезде!
— Хана Биллу, — прислушался Том к крикам за дверью.
— Томми, пойдем, скажем, что это я виновата. Они же его там сейчас порвут!
Я рыпнулась к двери, но он схватил меня за руку и, как Билл в метро, дернул на себя.
— Не лезь. Только нам трупов не хватало. Он справится. Это мы с парнями можем спасовать, а Билла просто так не согнешь. Дэйв с ним лишний раз даже спорить не хочет, потому что бесполезно.
— Ты уверен?
— Я уверен только в том, что он знает, что делает. Не влезай. Это его битва.
— Черт! Том! Это из-за меня!
— А ты разве не знаешь, что все войны на свете происходят из-за женщин? — рассмеялся он. — Пусть мужчины решают свои проблемы сами.
В номере стоял такой ор, что мы с Томом перешли на шепот.
— Смотри. — Я взяла его руку и приложила к своему затылку, аккурат на шишку. Очень чувствительные пальцы нежно ощупали большой бугор. Том ойкнул.
— Фига! Болит?
— Не особо, но приятного мало. Ты бы видел, как у меня бедро разбито, — похвасталась я. — Там такой синячище, что я пол-лета теперь буду ходить в брюках.
— Покажи! — тут же опустился на колени Том, чтобы лучше рассмотреть синяк. — А ты мне вчера так понравилась в юбке, что я сильно расстроился, когда увидел тебя в брюках. Они, правда, тебе тоже идут, этакая девочка рок-н-ролл, но в юбке ты просто улетная! Это круто!
— Я знаю. Но показывать не буду. Вдруг Билл войдет. Мало того, что я тут перед тобой в одном лифчике стою, так еще и без брюк буду. Он обидится.
— Чему обижаться? Хорошо, давай закроемся.
— Нет. Если мы закроемся, то это будет выглядеть еще хуже.
— Ну, — поканючил он.
— Том, это неприлично!
— Ну, пожалуйста! Я отвернусь! Хочешь? — И он резко повернулся ко мне спиной, лицом к зеркалу.
Я оценила шутку. Изящно отклячив попку, эротично сняла брюки до середины бедра, наслаждаясь отражением его игривого пожирающего взгляда.
Том ахнул, когда увидел кровоподтек.
— Это как же так?
— Билл мотоцикл уронил. Вот я метров тридцать на бедре и проехала, затылком о бордюр треснулась. Биллу хоть бы хны, ни одной царапины, а у меня теперь весь бок фиолетовый и шишак на голове, хорошо, что в шлеме была.
— Ни хрена! А зачем ты его за руль пустила? Он же толком водить не умеет.
— Просто мне босиком было неудобно.
— Босиком?! — округлил он глаза.
— Да, — расцвела я. — Мы бегали босиком по лужам. Это так здорово!
Том нахмурился:
— Я посмотрю, что будет с голосом брата через пару дней. Мотоцикл-то жив?
— В сервисе. Но, думаю, ездить будет.
— Эх, и почему я не пошел с вами? — горько опустил он уголки губ. И стал безумно похож на Билла.
— Я тебя звала. Но ты начал ломаться, как девица на выданье. Сам виноват.
— Да я уже понял.
Он ласково погладил меня по больной ноге, доверчиво глядя снизу вверх. Дверь резко распахнулась и на пороге ванной появился пунцовый Билл. Картина маслом: стою полуголая я со спущенными штанами, а на коленях передо мной сидит полуголый Том и гладит меня по ляжке. Казалось, что больше краснеть Биллу некуда. Но я ошиблась. Он стал темно-бордовым. Глаза сверкали. Губы сжались.
— А я тут Марии царапины йодом мажу, — неуверенно пискнул Том снизу, демонстрируя ватную палочку и измазанные руки. Лучше бы молчал.
— Я вижу, — сдавленным голосом отозвался младший Каулитц, переводя на меня такой взгляд, что я отступила назад, совершенно позабыв про брюки. — Это что?
Он протягивал мое удостоверение с красовавшимся на обложке крупным гордым словом PRESS и спрятавшейся внутри моей фотографией, на которой я получилась словно отправленная факсом лягушка. Я растерянно молчала. Еще никогда мне не было так стыдно за свою профессию, как в этот раз.

 
Глава 10




— Это что? — каждое слово ножом по стеклу.
Том взял удостоверение журналиста, присвистнул. Взгляд тут же изменился — из мягкого и любопытного стал циничным и холодным.
— Тебя не учили, что по сумкам лазить непорядочно? — стараясь говорить, как можно ровней, поинтересовалась я, застегивая брюки и натягивая футболку Тома.
— Оно выпало из открытой сумки. А еще меня учили не врать.
— Я тебе не врала. Просто умолчала о том, что работаю журналистом. Ты весь вечер мне твердил, как ненавидишь нас. И после этого ты думаешь, что я скажу, кем работаю?
За спиной Билла показались Георг и Густав. Вся компания в сборе. Ну держись, дорогуша! Сейчас мальчик будет опускать тебя перед друзьями, хвост пушить, показывать свой авторитет. Не поддавайся на его уловки, не веди себя как истеричка.
— Могла. Я бы был осторожен и не наговорил бы тебе всего того, что ты узнала о нас. — Подумал и добавил: — Обо мне.
— Да, попадалово, — скривился Том. — Йост этого не переживет.
— Я обещала, что все останется между нами. Я держу слово.
— Вы, продажные твари, вам бы только тиражи поднимать! — зашипел он.
— Выбирай выражения! — рыкнула я.
— Тебе была нужна информация обо мне, да? И ты была готова получить ее любым способом, да? Ведь так, скажи? Так? Любым способом. Любым!
Я молча сверлила его глазами.
— Ты ее получила. Молодец. Хорошо отработала материал. Надеюсь, твои папарацци все отсняли? Мне можно спуститься вниз за газетами? Пикантных снимков достаточно? Или повторим?
— Билл, пикантных…
Он сгреб футболку Тома пятерней у меня на груди и дернул на себя.
— Заткнись, — агрессивно урчал он мне в лицо, словно дикий кот, почувствовавший соперника на своей территории. — Ты обманула меня. Врала всю ночь.
— Я не буду с тобой разговаривать. Пока ты в таком состоянии, ты не услышишь меня, — спокойно отрезала я, стараясь высвободиться.
— Ты вообще больше не будешь со мной разговаривать.
Он стоял так близко, что я чувствовала тепло его тела. Губы обжигало возбужденным дыханием. Я все-таки осторожно высвободилась и отступила на шаг, упершись спиной в грудь Тома. Тот отодвинулся от меня.
— Я доверился тебе, а ты предала.
— Я не предавала, — очень твердо ответила я. — Даже в мыслях не держала, что то, что ты мне рассказал, может быть предано огласке. И, между прочим, это, — кивок на удостоверение, — сегодня спасло твою задницу!
— Н-да? А я думал, что ее спас твой пухлый рот, — пошло улыбаясь, огрызнулся Билл. — Среди вас нет нормальных людей. Вы все проститутки. И ты такая же, как они, потому что тебе было все равно, с кем — со мной ли, с Томом — лишь бы добыть информацию. Дешевая шлюха.
Я вздрогнула, как от сильнейшего удара, отказываясь верить собственным ушам. Дыхание перехватило, словно неожиданно из легких изъяли весь кислород. В глазах появился туман. Я зажмурилась в какой-то нелепой надежде, что сейчас открою глаза, и никого и ничего не будет. Я ошиблась. Нехорошая тяжесть ползла из груди в ноги, черная, ледяная, непосильная… Во мне заклокотала кошмарная обида, захотелось заорать на весь мир от причиненной боли.
— Да, ты прав. Два часа я отлично работала своим ртом, чтобы вытащить твою задницу из передряги и замять скандал, — очень тихо, чтобы слышал только он (и, увы, стоящий рядом Том). — В одном ты ошибся — я не «все», и никогда «всеми» не была.
Билл брезгливо смотрел мне в глаза.
— О чем ты? — напрягся Том.
Я не ответила, забрала у Тома удостоверение и спокойно вышла из номера.
И только когда за спиной закрылась дверь, меня затрясло. Я заметалась по коридору под удивленные взгляды охранников, едва сдерживая слезы. Господи, куда же скрыться от них всех? Ублюдки! Стоят и пялятся!
Георг уже привычным захватом сзади за шею затолкнул меня к себе в номер. Я слабо вырывалась, но парню это мало мешало. Густав схватил за плечи и тряхнул:
— Успокойся! Посмотри на меня! В глаза смотри! Успокойся. Всё. Успокойся.
— Дурдом! — возмущался Георг, меряя номер широкими шагами. — Какой-то дурдом! Все как с цепи сорвались! Охранники орут, Билл орет, все орут! Что вообще происходит? Вирус бешенства летает по отелю?
— Погоди, я закажу тебе чай, — не отпуская моих трясущихся плеч, тихо сказал Густав, что-то рассматривая в моих глазах. Меня повело в сторону.
— Черт! Да она сейчас упадет!
Георг подскочил очень вовремя. Ноги отказались слушаться. Подкосились. Я едва не свалилась. Парень подхватил меня на руки и отнес на кровать.
— Полежи немного. Сейчас чай принесут. Густав закажет чай с мятой. Ты ведь пьешь чай с мятой? Полежи… Это нервы, это пройдет… — зачем-то укрыл покрывалом.
Я сжалась на постели, подтянув ноги к болящему животу. Плакать расхотелось. Ободранная кожа на спине и плечах горела. Голова шумела, и было не понятно почему — то ли от усталости и недосыпа, то ли от того, что меня оттаскали за волосы, то ли от того, что меня оскорбили и унизили перед всем честным людом. Тихие голоса ребят сливались в один мерный гул, обволакивали, погружали в сон. Я медленно уплывала из действительности. И было не важно, что мы только что поругались с Биллом, не важно, что он наговорил мне гадостей ни за что, не важно, что между нами что-то вообще было, возникло какое-то понимание с полуслова, полу-взгляда… Все не важно… Сознание устало, оно выработало свой ресурс, тело отключалось самостоятельно. В голове заела строчка из песни: «А у любви моей сели батарейки. Оу-о, сели батарейки…» Мои батарейки садились самым наглым образом… Я проваливалась в черную дыру небытия… Перед глазами стояло счастливое лицо Билла… Во рту чувствовался его вкус… Низ живота беспардонно наливался теплом… Он смеялся. Ему было хорошо. А я смеялась в ответ от того, что мне тоже было хорошо, потому что ему сейчас хорошо… Мягкие волосы… Губы… Руки… Вкус… Запах… «Холодный ветер в лицо… Все те же чашки-ложки… А у любви моей сели батарейки…»
— Фрау Ефимова.
Резкий голос выдернул меня из полу-сна, заставил подпрыгнуть и принять сидячее положение. Я перепугано смотрела на мужика в форме, с трудом осознавая, где нахожусь и кто передо мной стоит.
— Фрау Ефимова, — повторил Саки и протянул какую-то черную вещицу, на которой лежала серебряная цацка — череп на массивной цепочке. Потрясающе красивый! — Билл просил передать.
Если бы фрау Ефимова дружила с головой, то непременно бы повесилась на шею Саки, облобызала бы его, и с воплем: «Это фантастика!!!», нацепила на себя предложенную шелковую водолазку и изумительный череп. Тем более, что эта водолазка идеально подходила к ее черным шелковым брюкам. У Билла оказался не самый гадкий вкус на свете, я бы шикарнейшим образом смотрелась в этой милой вещичке. Но с головой фрау Ефимова в такие моменты дружила редко, да и день выдался явно неудачный, сплошные нервные расстройства, поэтому вместо радостных воплей, она улыбнулась своей самой холодной улыбкой и нарочито любезно произнесла:
— Прошу прощения, герр Пелко, что заставляю вас выполнять не входящую в ваши должностные обязанности работу, но вынуждена просить, вернуть эти вещи их хозяину.
Рот-пельмешка скривился. Саки посмотрел на меня так, как обычно смотрят на дорогую шлюху — с некоторым интересом и презрением. Я видела, что внутри он взорвался, но ему не положено показывать гнев. Мне даже показалось, что сейчас он стукнет мне по темечку своим немаленьким кулаком, чтоб не выделывалась. Но Саки сдержался. Он, ни слова не говоря, все с такой же презренной ухмылкой, развернулся на сто восемьдесят градусов и удалился.
— Зря ты так, — буркнул Георг, протягивая мне уже остывший мятный чай. — Билл теперь обидится. Он ведь извинялся.
— На обиженных воду возят, — себе под нос пробормотала я на русском, в три глотка осушая чашку. — Сколько я спала?
— Около часа.
— А такое чувство, что всю ночь.
— Мы не стали тебя будить, — протянул Густав. — Ты вообще была не в себе.
— Надо подобрать тебе какую-то одежду на выход. — Георг скептически разглядывал мои узкие плечи, спрятавшиеся в складках большой футболки.
— Спорим, Билл поделился с тобой своей самой любимой водолазкой, — съехидничал Густав.
— Да у него все шмотки любимые, — гыкнул Георг.
— Ну не скажи, — захихикал Густав. — Есть футболки, которые он терпеть не может, а выкинуть жалко.
— Надо продать их фетешистам! — моментально нашел применение нелюбимым футболкам Билла практичный Георг.
— Нет, лучше подарить фанаткам! — настаивал Густав.
— Ребята, — прервала я их высокоинтеллектуальный спор. — У вас есть какой-нибудь энергетик? Иначе я скопычусь.
— Только «Ред Булл», — в один голос.
Я скривилась — «Ред Булл» такой сладкий, что даже я, любитель сахара, не могу его пить без дополнительной бутылки воды.
— Он хорошо помогает, — принялся убеждать Густав. — Мы б без него этот чертов тур не осилили.
— А-фи-ге-ть, — промычала я. — Дайте две.
— Две много, — тут же зажал одну банку Георг.
— Не будь жидо-массонской скрягой, — пристыдила я его.
— И он теплый, — сопротивлялся парень.
— Ну и черт с ним! Теплый — значит теплый. Тебе что, жалко этой синтетической дряни для моего умирающего организма? Вот помру я на вашей фотосессии, что вы будете делать?
— Пришлем твоим родителям открытку с соболезнованиям, — на полном серьезе заявил Георг.
— Тьфу на тебя! Чтоб тебе эротические кошмары три ночи подряд снились.
Ребята заржали. А вот мне было не до шуток. Я стояла в длиннющей футболке Тома. Не футболка, а платье монашки, ей-богу! Но на выход под мои брюки такое надевать нельзя, тут мальчишки правы. Меня знает пол-Москвы, завтра засмеют все, кому не лень. Скажут, что Ефимова кокса обнюхалась. И ведь никому не докажешь…
— Мария, а ты, правда, журналист? — как бы невзначай поинтересовался Георг, перебирая вещи в поисках чего-нибудь на меня. — О каких пикантных снимках говорил Билл? Около гостиницы?
— Да. Я журналист-международник. Окончила Институт иностранных языков. Специализируюсь в основном на культуре, архитектуре, социалке, немного политики. Совсем чуть-чуть. Не люблю грязь, — я вытянулась в кресле, с удовольствием поглощая сладковатую терпкую жидкость энергетика. — Свободно владею английским, немецким, испанским. Могу говорить по-французски. Но без практики язык быстро выветривается. Человек, который должен был работать с вами эти два дня, заболел — попал в больницу. Поэтому моя подруга Полина попросила, чтобы я подменила его и поработала вашим синхронистом. И тогда я решила — почему нет, будет практика. Я давно не общалась с немцами, язык стал подзабываться. Вот так я и оказалась вашим переводчиком. Никакого отношения моя постоянная работа журналистом к тому, что я сейчас нахожусь с вами, не имеет.
— Я представляю, как будет выглядеть твой материал, — перекосился Густав. — Надеюсь, ты не сильно опозоришь нас фотографиями своих папарацци?
— Расслабься, — недовольно вздохнула я. — Твоя группа не подходит под формат моей газеты. Вы для нее слишком мелкие сошки, чтобы тратить на вас хоть четверть полосы. А с другими изданиями мне запрещено сотрудничать контрактом. Никакого материала не будет.
Немая сцена обиженных рок-звезд довела меня до морального экстаза. Практически Гоголь. «Ревизор». Вот ведь какая я гадина! Хотя про неформат я, конечно же, врала как сивый мерин! Очень даже формат… Но писать про них я не собиралась совершенно точно. Я же обещала Биллу, что все останется только между нами. Хотя за подобный материал я б получила шикарный гонорар! Но не все в этой жизни меряется деньгами.
— Дай Бог, — хмыкнул Густав. — А чего Билл такой дерганый и злой?
— Будешь тут злым, когда думаешь о человеке хорошо, а он оказывается журналистом.
Я смерила Георга презрительным взглядом. Он довольно улыбнулся.
— Билл почти не спал, потом фанатки его чуть не разодрали на сувениры, он очень сильно перепугался, и в довершение этого на него так наорали Саки и Йост, что мы с Томом серьезно опасались за его жизнь. Стресс на фоне сильной усталости, потому и орет на всех, — быстро поставила я диагноз.
— Не спал? — поднял брови Георг. — С чего бы это? Он раньше всех спать завалился.
Упс… Пропалилась… Я прикусила язык. Кроме Тома никто не знал, что Билл не ночевал в гостинице! Или уже все поняли, что он не ночевал в гостинице? Черт!!! Тут двух фраз хватит, чтобы сделать необходимые выводы, но у ребят кажется проблемы со слухом и элементарной логикой.
— Я с ним не живу, спроси у него сам, — махнула я рукой, открывая еще одну банку. Обычно эта фраза хорошо помогала отвязаться от слишком любопытных товарищей.
— Давайте собираться. Нам через двадцать минут выходить, — поторопил всех Густав.
То, что предложил Георг, не впечатлило. Парень был как минимум на три размера больше меня, и, если футболка с плеча Тома на мне смотрелась прикольно, то в одежде Георга я выглядела худосочной неврастеничкой. Из гардероба Густава я тоже ничего не смогла выбрать. Пришлось признать, что идея с водолазкой от Билла была самой удачной. И я серьезно лопухнулась, вернув ее хозяину. Но не бежать же, не умолять, дать мне поносить вещь с его барского плеча. Я ухмыльнулась: фанатки бы все поспрыгивали с высоток, если бы узнали, что их кумир облагодетельствовал меня шмоткой из своего чемодана по их вине! И только фрау Ефимова забила на всех и вернула ее сладкоголосому соловью взад. Однако проблема решилась неожиданно. Вспомни, как известно, оно и появится. На пороге номера стоял взбешенный хозяин водолазки при полном параде — с прической «брачующийся дикобраз», глазами «мало, девки, гуталину», а на лице было такое количество тонального крема и пудры, что казалось, эта маска сейчас пойдет трещинами. Я даже опешила.
— Объясни мне, в чем ты собираешься идти? — угрожающе зарычал он.
Я молчала, глядя на него снизу вверх, спокойно потягивая сладковатый напиток.
— Или ты планируешь ходить в футболках Тома?!
Уголки моих губ поползли вверх. Стало интересно.
— Черт побери, я с тобой разговариваю! — перешел на крик Билл.
— Билл, ты не разговариваешь, ты визжишь, — осадил Георг друга. — Ты не на стадионе.
— Не лезь! — Звезданутый мальчик все же сбавил тон: — Мария, в чем ты пойдешь?
— У меня есть варианты, — небрежно обронила я. Сделала паузу, доводя его до бешенства. И, когда увидела, что сейчас в комнате случится взрыв и произойдет убийство, лениво добавила: — Твой был самым лучшим.
Желваки заходили, глаза сузились, красивые ноздри раздулись. Билл взял себя в руки с огромным трудом.
— Переоденься, — процедил он, швырнув водолазку на кровать. Добавил: — Пожалуйста.
Я даже не шелохнулась, лишь пальцы нервно барабанили по подлокотнику. Он фыркнул и столь же стремительно унесся.
Ребята молчали. Я задумчиво пялилась на розовый цветок орхидеи, стоящий на трюмо. Если я надену эту водолазку, то будет плохо. Он оскорбил меня, унизил и обидел. Сейчас он показывает свою власть надо мной, прогибает. Хотел бы помириться, сделал бы это по-другому, а вот в таком приказном тоне — увольте, батенька! Нет, ее нельзя надевать ни в коем случае! Но что тогда?
— Георг, скажи, а у Тома есть вещи по фигуре? Мне б что-то аналогичное, чтобы шею закрывало? — поинтересовалась я. — Вроде бы они с Биллом одинаково тощие.
— Не знаю, но если хочешь, спрошу.
— Ой, я бы была тебе весьма признательна! После того, что мне наговорил Билл, вещь от него я не надену из принципа. Даже если мне придется идти голой!
Георг улыбнулся и через несколько минут вернулся от Тома с аналогичной водолазкой, только приятного шоколадного цвета. Я нырнула в туалет, скинула футболку Тома и… Водолазка пахла Биллом. Нет, она была чистой, и возможно еще не ношеной. Но она лежала среди вещей Билла и отчаянно пахла его парфюмом. Ну и кого они хотят обмануть? Ладно, одно хорошо — Георг передал моё фи Биллу. Но вот что теперь делать мне?
— Георг, — позвала я парня, злорадно улыбаясь. — Так, говоришь, у Тома не было облегающей одежды, да?
Через несколько минут я еще раз придирчиво посмотрела на себя в зеркало. Черт побери, я выглядела не просто супер! Я выглядела так, что нравилась сама себе. Пирсинг в пупке с блестящими стразиками прекрасно сочетался с черепушкой на груди, а обтягивающая короткая черная водолазка (ну да, выбирая из двух вещей Билла, я решила остановиться все-таки на черном варианте) и сидящие на низкой талии брюки, подчеркивающие плоский живот, прекрасно гармонировали друг с другом. Черные босоножки на высоких шпильках открывали миру мой недешевый педикюр с росписью, и делали меня совершенно неотразимой. Я подправила макияж, чесанула волосы и вышла из номера Георга.
— Я готова, — кокетливо улыбнулась. — Можно ехать.
Георг и Густав обалдело хлопали глазами. Том непроизвольно облизнулся. Билл издал такой звук, который вполне можно было принять за сдавленный стон восхищения. Да, я такая! Все девки, как девки, одна я — королевишна!
Том, благо что имеет в группе имидж наикрутейшего бабника, тут же подставил руку, улыбнувшись своей самой очаровательной улыбкой.
— Ёу, детка, позволь проводить тебя до машины, — произнес он нараспев.
Я лукаво глянула на парня, принимая его предложение. На Билла даже не посмотрела.
В холле нас встретили охранники и продюсер. Саки и Йост смерили меня презрительным взглядом, словно я у них только что пыталась стырит миллион европейских тугриков, а они меня за руку поймали. Хотя, что-то мне подсказывало, что именно столько тугриков я и подвергла великой опасности, выведя на улицу без должной охраны. Знали бы они, какое приключение мы пережили ночью, — вообще бы умерли от злости.
— Все всё помнят? — строго спросил главный телохранитель у мальчишек. Те с готовностью кивнули. — Никому ничего повторять не надо? — Опять кивки. — Тогда на выход. Густав, Георг, вы первые, за вами следом во вторую машину Том и Билл.
Саки разговаривал как мент с зеками, разве что в раскоряку всех не поставил. Я опять увидела, как Билл напрягся, немного побледнел, сжал кулаки. Мне захотелось его поддержать, но обида не позволила подойти и взять друга за руку.
— Работаем, — выдохнул младший Каулитц. И на лице возникла кошмарная фальшивая улыбка в тридцать два зуба — словно он только что надел маску.
— Я не понял, — недовольно прищурился Том в след брату.
Саки вежливо обернулся. Взгляд был таким ледяным, что у меня моментально замерзли руки.
— Я не понял, — повторил Том настырно, вцепившись в Билла взглядом не хуже бультерьера. — А где поедет Мария?
— В машине с охраной, — отозвался Йост. — В чем проблема?
— Почему не с нами в машине? — поджал Том губы.
— Потому что нам сегодня подали другие машины. И мест там нет. Вы в машинах едете, охрана и прочие в минивэне, — в голосе Дэвида послышалось раздражение.
— Том, прекрати, — дернула я его за руку. — Какая разница, где и с кем я поеду.
— Рот закрой, — шикнул Том. — Она едет с нами в машине.
— Том! — недовольно фыркнул Билл, который все это время старательно отводил взгляд.
От Йоста просто-таки волнами исходила злость. Какой энергетически сильный мужик!
— Я сказал…
— Я сказал, она поедет с нами, — безапелляционно перебил продюсера Том.
— Господа, но это действительно не принципиально, где я поеду. — Как неловко-то! Заняться ему что ли нечем?
— Билл? — тихо и грозно произнес парень, сдвинув брови.
Тот недовольно отвернулся.
— Том, я поеду с охраной, успокойся, — нервно произнесла я. Что он делает, черт побери?! Том так смотрел на брата, что казалось, сейчас они подерутся.
— Дэйв, в нашей машине хватит места, — угрюмо бросил Билл и отправился к стеклянным дверям.
Том самодовольно ухмыльнулся, вразвалочку отправился за братом, крепко вцепившись в мою руку.
— Какого черта? Что за представление? — шипела я на него.
— Тебя обидели утром. Я хочу отомстить, — просто и без всякого злорадства заявило это создание.
— Вот ведь дурь какая! — задохнулась я от возмущения, стараясь выдрать свою кисть из его лапы.
— И вообще, это была идея Билла, пока ты его водолазку не вернула. Он на тебя сильно обиделся.
— Да мне плевать на его обиды! Я, знаешь ли, себя тоже не на помойке нашла! Когда меня шлюхой обзывают, я обычно по морде бью! И не хило бью!
— Я ему то же самое сказал. Именно поэтому ты сейчас поедешь с нами.
— Не вижу никакой логики.
Мы вышли на улицу. Кругом царила непривычная тишина. Ни тебе визга, ни тебе писка, ни тебе воплей. Где поклонницы-то? Неужели им стало стыдно за утреннюю драку и они скопом удалились? Я с интересом выглянула из-за плеча Тома. С облегчением вздохнула: фанатки на месте! Стоят на тротуаре. Я б Саки премию выписала за организацию этой пионерской линейки.
— Что? — тихо поинтересовался Билл у друзей.
— Как скажешь? — равнодушно пожал плечами Георг.
— Я б не стал, — отозвался Густав.
— И я против. Категорически, — припечатал Том.
— А вы вообще о чем? — спросила я.
— В машину, — скомандовал фронтмен.
Ненавижу!
Ненавидеть Тома я стала еще больше, когда… когда этот неугомонный Том посадил меня рядом с Биллом! Мы, насупившись, уставились каждый в свое окно. Машина тронулась, и я все-таки полюбопытствовала, зачем Тому понадобился весь этот цирк.
— Все очень просто, — Том как будто только и ждал этого вопроса. — Они на вас сегодня напали около гостиницы? Напали. Билла напугали? Напугали. Тебя избили? Избили. Это же непорядок. Поэтому мы оставили их без автографов. А чтобы совсем неповадно было драться, мы взяли тебя к себе в машину. Понятно?
— Не понятно! Я тут причем? Том, вы уедете, а мне тут жить. Вы смерти моей что ли хотите своими провокациями? Меня вычислить — элементарно! Я, конечно, не вы, по улицам хожу относительно спокойно, но меня знают! Мою фамилию, мою физиономию знают! Ты зачем меня так подставляешь? И потом, многие девочки не виноваты, что их полоумные подружки напали на нас. За что вы их проигнорировали? Они ждали вас, провели здесь всю ночь, многие ехали издалека, из других городов, областей, с другого конца континента (ты знаешь, какая у меня страна огромная, не то что ваша Германия, которая меньше нашего пригорода!), а вы их откровенно послали. Нельзя так. Понимаешь? Нельзя! Назвались звездами, будьте любезны соответствовать.
Билл как-то странно на меня покосился. Том обиделся и отвернулся, проворчав что-то невразумительное. Я устроилась поудобнее и закрыла глаза. Как же хочется спать… Еще машина так гадко и монотонно дергается в пробке…

Тебе нравится летать?
Это настолько удивительное чувство, что я не знаю, как описать его словами.
А ты попробуй. Что ты чувствуешь?
Легкость во всем теле. Кажется, что я гагажье перышко. Я отдалась ветру, доверилась ему. Он несет меня по волнам, качает, кружит. Я принадлежу себе и ему. Ему и себе. Тебе…
Ты не боишься погибнуть?
Нет. Твои руки сильные. Они поддержат меня, защитят, укроют от всех невзгод.
А если поднимется ураган?
Я спрячусь в твоих волосах. Я буду слушать твои мысли тихим шорохом. Я буду смотреть в твои глаза ясным солнышком. Я буду касаться твоих губ сладкой росой… Я буду охранять твой сон светом звезды. Буду греть твои руки дыханием. Я буду с тобой… если ты позволишь…
Ты едва касаешься щекой моей макушки, боясь побеспокоить голову на твоем плече. Но не выдерживаешь, тихонечко и очень аккуратно тянешься губами к моим. Я поднимаю к тебе навстречу лицо. Губы легко касаются губ. Робко. Несмело. Словно боясь, что кто-то помешает.
У тебя крылья щекотные. У всех Ангелов крылья щекотятся? — Глаза зажмурены от удовольствия, нос тыкается в шею, морщится от щекотки.
Просыпайся, — шепчешь ты ласково.
И в тот же миг я проваливаюсь в пропасть. Падаю. Разбиваюсь.

Голова сильно мотнулась, словно потеряла точку опоры, и я очнулась. Билл выходил из машины.
Близнецы ждали меня около минивэна в компании Густава, Георга и охраны. Йост о чем-то трепался с Полинкой, видимо подъехавшей к редакции из дома. Там же крутились какие-то девушки весьма понтового вида. Невдалеке повизгивала небольшая группа фанаток — человек двадцать, не больше, — которых оттеснили от ребят охранники принимающей стороны. Вспышки. Вспышки. Фотографы крутятся вокруг словно осы около варенья. И я вся заспанная. Не везет, так с утра! Пришлось срочно прятаться за спины братьев, нечего тут лицом светить.
Потом все было невыносимо скучно. Понтового вида девушки оказались журналистками от молодежных изданий. Мальчишек проводили в какую-то комнату не то для приема гостей, не то переговорную, не то отдыха, выдали маркеры, кучу изображений себя, любимых, и дисков, заставили подписывать. Параллельно девочки интервьюировали группу, задавая глупейшие вопросы. Я даже злиться начала. Ребят в сотый раз спросили о названии, о личной жизни и девушках, о смысле песен, о том, что они чувствуют в Москве. Все эти вопросы я уже видела раньше, когда читала многочисленные интервью. Билл улыбался и более чем достойно отвечал на любую глупость. Ему активно помогал Том. Иногда в беседу влезал Георг. Густав отмалчивался и с трудом прятал зевки. Единственный раз, когда я порадовалась вопросу, это — «Билл, есть ли у вас девушка?» Билл посмотрел мне в глаза, уголки губ чуть приподняты, лицо таинственное.
— Скажи, что это личное.
— Нет, — перевела я на русский.
— Он точно так ответил? — удивилась журналистка. — Мне кажется, что ответ был другим.
— Может быть, вы тогда сами будете выполнять мою работу? — мило скривилась я.
Как же скучно! Кто же так проводит интервью? Ведь что такое хорошее интервью — удар в лоб первым же вопросом. Не банальное, а что-то неожиданное, резкое, чтобы выбить человека из колеи, заставить его раскрыться, говорить то, что есть на самом деле, а не то, к чему он готов. Можно задать смешной вопрос, можно откровенно шокировать, но надо обязательно растормошить, заинтересовать. Сейчас же юные звезды, из-за жары похожие на полусонных рыб, как под копирку отвечали на одни и те же вопросы одними и теми же ответами. Слово в слово.
Потом пришли визажисты и началась фотосессия. По этому поводу мне вспомнился анекдот: «Из дневника американского профессора: “Вчера весь вечер бухал с русскими. Чуть не умер. Сегодня опохмелялся с русскими. Лучше бы я умер вчера”».
Фотосессия закончилась через сорок пять минут. Эти сорок пять минут съемок утомили больше, чем полтора часа интервью. Том, встаньте так, опустите голову. Билл, ногу в сторону, изгиб бедра больше (в какой-то момент мне показалось, что он вывихнет это несчастное бедро). Георг, взгляд поигривей. Густав, руки из карманов… Я сидела на полу, скрестив ноги по-турецки, и лениво переводила команды фотографа, крутящегося вокруг меня и принимающего какие-то совершенно нелепые позы. Было жарко и очень душно. Ужасно хотелось пить. Ребята постоянно облизывали пересохшие губы. Мне-то что, а вот на них еще софиты направлены, вообще умереть можно. От жары косметика вот-вот планировала потечь. По крайней мере, глаза Биллу поправляли с завидной регулярностью, а напудренный Том то и дело смазывал работу гримера своими почесушками то щеки, то носа, то лба, по которому ручьями стекал пот. А что творится с кожей головы Билла, обильно залитой лаком, или с мозгом Тома под плотной повязкой и бейсболкой, я даже думать не хотела. Густав и Георг как-то меньше доставляли хлопот визажистам, но и они заметно приуныли. Идеально отглаженные и блестящие волосы Георга висели безжизненной паклей, что не могло не расстроить парня. Густав и до этого не особо активный, ушел в себя еще больше. И если бы не шутки Тома, то Густав бы умер от скуки. Да и все бы умерли от скуки и жажды. А уж Том стебался так, что свет мигать начинал от нашего хохота. Хотя… Да, даже смеяться было невыносимо жарко.
Ну и пекло! Интересно, а они принципиально кондиционер в студию не поставили или просто экономят? Воды-то можно людям принести?
Наконец фотограф перегнал снимки в компьютер и ребята всей толпой принялись обсуждать результат на смеси английского и немецкого. Я поискала глазами Полину. Ни ее, ни продюсера поблизости не оказалось. Интересно, куда они делись? Бросила меня тут одну на этой жаровне.
— Где Дэйв? — спросил Густав, когда просмотр и обсуждения закончились, и стало не понятно, что делать дальше.
— Не знаю, — нахмурилась я. — Полкоролевства и коня в придачу за стакан воды.
— А я б целое королевство отдал, — горячо поддержал меня Георг.
— Коня зажал? — хохотнула я. — Ты такой жадный, жуть.
— Я экономный. Негоже конями разбрасываться, когда королевство лишнее пропадает.
— Пойдемте отсюда, а, — проныл Густав.
— Куда? — недовольно поинтересовался Георг. — Где все?
— Георг, ты идиот, — скривился подошедший Том. — Надо у Саки спросить, куда Дэйв делся. Он все знает.
— Ну так иди и спроси, — фыркнул Георг.
— Не ссорьтесь ради всего святого, — я встала между ребятами. — Все устали, все голодные. Я сама спрошу.
Но меня опередил Билл. Махнув рукой друзьям, он вяло поплелся за своим телохранителем. Мы ринулись за ними.
Как же хочется пить. Во рту пересохло…
Мы вышли из студии и направились по длинному пустому коридору на первый этаж, где по уверениям Саки в кафе ждало позорно сбежавшее начальство. Я пропустила ребят и охрану вперед, перестегивая ремешок босоножки, отвратительно натершего ногу. Посмотрела на ранку, прикидывая как бы сделать так, чтобы проклятый ремень больше не касался сбитой кожи. Надо где-то найти маленький кусочек пластыря, обязательно телесного цвета… Боковым зрением заметила движение сбоку. Обернулась и ахнула: Билл, как-то неловко расставив ноги, оперся обеими руками о стену, словно его арестовали.
— Билл? — удивленно произнесла я.
Он заторможено повернул на голос жутко бледное лицо с блуждающим взглядом. Дыхание тяжелое, частое, словно не хватает воздуха. Забыв про ногу и полурасстегнутую босоножку, я кинулась к нему. Схватила за талию, не позволив упасть.
— Опять ты рядом, — пробормотал он, как мне показалось с некоторым облегчением и явной досадой.
— Вот посажу тебя в самолет, даже вспоминать не буду, а сейчас терпи, — огрызнулась я, с трудом удерживая его тушку от резкого падения. Билл медленно сползал по стене.
— Совсем не будешь вспоминать? — одними губами прошептал он, все-таки рухнув к моим ногам.
— Вообще, — с нежностью улыбнулась я, убирая влажную челку с его глаз. А потом неожиданно для себя добавила: — Да и зачем вспоминать мужчину, который считает тебя шлюхой?
— Дура! — зло перебил он. От гнева даже красные пятна по бледному лицу пошли.
— Конечно, дура. Была бы умной… — я замолчала, не договорив, и, усмехнувшись, с досадой подумала: «…трахнулась бы с Томом, хоть не так обидно было бы». — Билл, скажи, а ты меня в машине поцеловал или мне приснилось? — ласково-ласково.
— «У тебя крылья щекотные», — состроив противную рожу, передразнил он судя по всему меня.
Я почувствовала, как щеки и уши вспыхнули.
— Ну и пошел к черту! — оттолкнула его обиженно. И заорала на все здание: — Том!!!
Он слабо схватил меня за запястье, не давая отойти, тепло улыбнулся, но сказать ничего не смог: глаза все-таки перестали фокусироваться, зрачки огромные, щеки посерели. Я приложила голову к груди: сердце колотилось с такой силой, что, казалось, пробьет грудную клетку. Крупные горошины пота скатывались по лицу на шею… Руки ледяные.
— Ты что-то принимал? — тряхнула я его. — Наркотики? Говори! Не молчи!
Он затряс головой, выныривая из полуобморока.
— Голова болит? Тошнит? Не уходи! Говори со мной!
— Немного… как будто… по башке… дали… в ушах… шумит… — тяжело дыша, жалобно отозвался он, словно ища защиты от произвола собственного организма.
— Билл! — Том упал рядом на колени. Схватил брата.
— Не тряси его! — рявкнула я. — Нужна вода! Срочно! Холодная тряпка на голову и ноги!
— Что это? Что с ним? — в истерике закричал Том. Два психа! Ни грамма выдержки.
Нас окружили охрана и Георг с Густавом.
— Что случилось? — испуганно наклонился Саки.
— Помогите! — отмахнулась я. — Том, голову на колени. Она должна быть выше ног. Ребята, мокрая тряпка! Платок или футболку намочите кто-нибудь в туалете! Мне нужна холодная тряпка! Две! Обязательно! Немедленно!!! Саки, отправьте кого-нибудь за водой! Бегом!
Мы аккуратно развернули Билла. Разложили его на полу.
— Надо снять с него футболку, ошейник, все цацки, напульсники, обувь. Надо максимально освободить тело! — командовала я, суетливо расстегивая ошейник, путаясь в липких от лака и воска волосах. Том стягивал напульсники. Густав — кеды. Мы действовали быстро и слаженно, понимая друг друга с полу-взгляда. Том ловко приподнял брата, мы с Георгом сдернули с него футболку, расстегнули ремень и пуговку на джинсах. Георг мгновение помедлил — его рука дернулась к молнии, но остановилась на полпути. Я была менее порядочной — без зазрения совести тут же расстегнула молнию, освобождая живот. — Носки, — ткнула я пальцем Густаву.
— Что произошло? — Саки до боли сжал мое плечо.
— Он перегрелся. Тепловое переутомление. Надеюсь.
Саки присел рядом, принялся щупать пульс, словно это могло хоть как-то помочь Биллу. Георг принес мокрую футболку и носовые платки. Я хотела положить ее на голову младшему Каулитцу, но тот начал сопротивляться, отмахиваться. Том перехватил у меня вещь, и сам водрузил ее на лицо брата. Я перекинула платки Густаву, который тут же обернул ступни друга. Билл недовольно захныкал, сморщившись.
— Ты уверена, что это не тепловой удар? — хмурился Саки.
— Да, очень похоже на переутомление. Я недавно вернулась из Колумбии. Там словить тепловой удар — плёвое дело. Но это не он, по симптомам не похоже. При тепловом ударе пота не бывает и температура зашкаливает, а Билл мокрый, как мышь и холодный. Это переутомление. Просто поверьте мне. Я знаю.
Он еще раз с сомнением посмотрел на меня.
— Герр Пелко, — наклонилась я к его уху. — Кругом видеокамеры. Через час весь Интернет увидит, как Билл грохнулся в обморок, а к вечеру газетчики понапишут всякой ерунды. Пожалуйста, решите этот вопрос.
Саки кивнул, повел бровями, и охранники быстро рассосредоточились по этажу.
— И вода… Пожалуйста, кто-нибудь принесите воду, — взмолилась.
Я бережно обтирала худое тело. Густав где-то нашел стакан. Мы тонкой струйкой лили на грудь холодную воду, а потом размазывали ее по всем телу в шесть рук — я, Том и Георг. Густав как опахалом обмахивал нас сверху каким-то журналом.
— Да, Георг, да! Еще нежнее, — хитро прищурился Билл, подмигнув другу. В полуобморочном состоянии он еще умудрялся шутить. Георг отпрянул, покраснев. Том тоже дернулся, едва не уронив голову брата, согнулся от смеха. Густав зажал рот, чтобы не хохотать очень громко.
— Если Билл грязно домогается Георга, то кризис миновал, жить будет — тщательно пряча улыбку, серьезно произнесла я. Густав плюхнулся рядом со мной, давясь беззвучным гоготом. Том все-таки уронил лохматую голову на пол, отполз в сторону. Билл неприятно тюкнулся затылком о кафель и обиженно сдвинул брови — ни дать, ни взять — прЫнца оскорбили.
Через несколько минут его взгляд стал более осмысленным. Бледные щеки покрылись красными пятнами. Тоби принес полуторалитровую бутылку воды, которую Билл тут же вылакал. Георг еще раз намочил футболку. Мы усадили нашего тщедушного солиста, и накинули ее на ссутулившиеся плечи. Билл поежился. Я чувствовала себя неловко. Голая спина парня демонстрировала присутствующим весьма недвусмысленные синяки и царапины, на которые несколько минут назад никто не обратил ни малейшего внимания. Я заметила, как Густав и Георг переглянулись. Потом оба вопросительно посмотрели на Тома. Том только пожал плечами и ухмыльнулся.
— А где это ты так? — не выдержал Георг и показал пальцем на засосы.
Билл непонимающе уставился на друга.
— У гостиницы, — грустно констатировала я, тяжко вздохнув. — У меня спина такая же. Скажи, Том?
— Даааа, — протянул Том таким голосом, что ему сразу же никто не поверил.
— И засосы? — не сдавался Георг.
— Это синяки, — мрачно соврал Билл. — Они щипаться начали. Знаешь как больно?
— Даааа, — вновь протянул Том таким голосом, что опять никто не поверил.
— Ты уверен, что это синяки, а не засосы? — не унимался противный Георг.
— Отвали, а! — в один голос посоветовали мы втроем.
— Ты ревнуешь что ли? — я посмотрела на парня наивно-наивно. Близнецы захихикали.
— Нет, мне все-таки интересно…
Ситуацию спас Саки. Он материализовался из ниоткуда и протянул Биллукассету:
— Они не успели сделать копии.
— Что это? — Билл попробовал подняться. Но не удержался на ногах, благо брат и друг оказались рядом, поддержали.
— Фрау Ефимова порекомендовала навестить охрану издательства и изъять материал. Это он.
— А сами не додумались? — ворчала малолетняя звезда. — Как я теперь буду ходить в мокрой футболке? А вдруг кто увидит?
— Зато не жарко, — улыбнулся Густав.
— И косметику всю стерли, — дул он губы.
— Нечего было припадочного изображать, — довольно ухмыльнулся Том.
— Пойдемте в кафе. Герр Пелко, у Билла обезвоживание, ему надо пить как можно больше воды. Проследите за этим, — устало произнесла я.
Саки не удостоил меня ответом, но я знала, что сегодня он от Билла ни на шаг не отойдет. Билл же опять недовольно сморщился, надел футболку, обулся и медленно побрел вперед. Том сгреб снятые нами аксессуары, распихал их по карманам, и протянул мне руку.
— Спасибо, — сказал неожиданно.
— За что? — недоуменно улыбнулась я.
— За то, что была рядом с ним.
— Пффф… — закатила я глаза, скорчив противную физиономию.
Том усмехнулся и приобнял меня за плечи, чмокнув в щеку.
Мы спустились на первый этаж издательства в кафе, где Полинка, Йост и главред журнала с какими-то девицами пили пиво и весело щебетали.
— А воду нельзя было ребятам оставить? — рыкнула я на главреда, пока парни рассаживались за столик.
— Вы не просили, — язвительно вякнула она.
— Ума не хватило?
— Машка! — вскочила Полина.
— Сами, как я погляжу, из студии быстренько свалили. А мы там в обморок должны были все попадать? — злилась я.
— То-то я смотрю бледная такая, — усмехнулась одна из девушек.
— Зато ты румяная посреди рабочего дня, — быстро заткнула я ее.
Йост непонимающе крутил головой, переводя взгляд с меня на окружающих девушек.
— Что случилось? — спросил продюсер у подопечных. — Почему ты в таком виде, Билл?
— Ерунда, — опустил он глаза. — Просто я чуть…
Я пнула его под столом. Быстро показав взглядом на сидящих рядом журналистов.
— …я чуть… — Билл запнулся. — Да так жарко, что я чуть не умер! Воды нет. Дышать нечем! Вот футболку намочил, чтобы хоть немного освежиться.
Йост уловил мой взгляд. И не стал больше задавать ненужных вопросов.
Мальчишки пытались что-то заказать. У Тома это даже получилось. Остальным помогала я. Когда напитки принесли и раздражение было залито кисловатыми натуральными соками, близнецы и Георг заметно оживились и начали кокетничать с барышнями. Густав меня загрузил проблемами какого-то ритма в какой-то последовательности. Нашел, черт побери, благодарного слушателя, я половины слов не понимала, хотя немецким владею в совершенстве. Для наглядности он даже мне что-то простукивал по столу. Я кивала и делала умный вид, стараясь не смотреть на изрядно помятого Билла. Обида занозой вонзилась в сердце. Она бродила по душе, питая эмоции, провоцируя гнусные фантазии, мешая разуму, а, видя как братья откровенно кадрятся к каким-то девкам, так и вовсе раздулась до просто таки неприличных размеров. Мне было неприятно. Я улыбалась, смеялась, была милой и беззаботной. Но мне было чертовски неприятно и очень больно! Больно до слез, до дрожи в ногах.
Потом все шло по плану: обед в ресторане, репетиция перед концертом — ничего особенного и примечательного. Полинка носилась то там, то сям, договаривалась, передоговаривалась, решала какие-то организационные вопросы. Я взвалила на свои плечи все СМИ, которые таскались следом за нами, — надо же помочь подруге хоть чем-то. Но как эти девочки липли к моим мальчикам! Особенно к Биллу! И он с ними кокетничал так, что я зубами начинала скрипеть от гнева. Рядом крутился Том, строил глазки и всячески перетягивал одеяло на себя. И только Георг с Густавом были заняты каждый своими инструментами. У Георга что-то не получалось со звуком, а Густав закатил истерику по поводу того, что кто-то трогал его барабаны и… табурет! А с другой стороны, вот чего я завелась? Он мне кто? Никто! Одна совместно проведенная ночь — еще не повод для знакомства. Чего ради я занялась его опекой, мать Тереза недобитая! Всё, мальчика трахнула — успокойся. И ему хорошо — развязался, маленький, и тебе — получила, что хотела. Пусть теперь катится ко всем чертям. К тому же он четко выразил свою позицию — ты шлюха. Ты для него ш-лю-ха. Проститутка. Развела сопли, уши развесила. Дура! Сто лет ты ему сдалась со своими «тараканами». Он тебе ничего не обещал, ничего не должен. А то, что у него жилеткой побыла, задницу его в обиду не дала, и еще непонятно каким боком тебе все это вылезет спустя несколько дней, — сама виновата. Не надо совать свой нос, куда не следует. Забудь. И даже в голову не бери все эти глупости. Пусть хоть на трибунах прилюдно сношаются, мне все равно!
— Мария, с тобой все в порядке? — Том обеспокоено заглядывал мне в глаза. Три девицы пялились на меня как на заморскую зверюшку. Билл стоял в пол-оборота. Полубоком. Спиной!
— Душно как-то… — пробормотала я, пытаясь сообразить, с чего бы Тому интересоваться моим «порядком»? — Жарко…
— Может, ты посидишь на трибунах? — деликатно предложил он. — Там попрохладнее. Хотя… По-моему здесь холодно.
Я с радостью ухватилась за предложение. Сделала самый разнесчастный вид и уковыляла в сектор. Пусть юные ловеласы сами с девушками общий язык находят. Я им в канделябры не нанималась. Да и Билл мне не нужен. Звезда! Ха! Мужчин на свете много. Таких как он — миллионы! Он мне не нужен! Я свободная, независимая, самодостаточная девушка. Мне нужен мужчина, а не сопливая малолетка. Вот и пусть катится на все четыре стороны. Больше пальцем о палец не ударю, чтобы помочь ему. Надоел со своим креативом!
— Машка, — Полинка больно ткнула меня локтем в бок. — Оглохла что ли?
— Чего тебе? — проворчала я.
— Устала? — она крепко обняла меня, целуя в шею.
— Немного, — вздохнула. Рядом с ней я чувствовала себя такой защищенной.
— Я тебе уже сказала? Ты прекрасно выглядишь. Стильно и сексуально. Всегда завидовала твоему таланту подбирать вещи. Вроде бы простенько, но так здорово.
— Не подлизывайся, — буркнула я расстроено. — Говори, чего надо?
— Ничего. Вот решила тебя подбодрить, а то ты как-то совсем сникла.
— Сильно заметно?
— Очень. Как тебе «звезды»? Достали?
— Не, разве что самую малость. Близнецы кошмарно говорливые. У Саки не нервы, а стальные канаты. Он-то с ними нянчится круглосуточно.
Поля рассмеялась, ткнувшись мне лбом в плечо. Я взяла ее за руку и переплела наши пальцы. Все-таки хорошо, что она у меня есть. Пусть и не родная сестра, зато самая любимая. Единственная. Как Том у Билла.
Ребята отыграли концерт даже лучше, чем вчера. Билл пел восхитительно, очень проникновенно и легко, словно сегодня он брал не голосом, а пропускал слова сквозь душу. Я стояла рядом с охранниками в сторонке, оглушенная мощными динамиками, и любовалась этой хрупкой фигуркой на огромной сцене. Движения угловатые, немного резкие. Но в этой резкой угловатости был он сам — как звезда-татушка на его животе. Графичный мальчик. Том, простой в жизни, наглый с журналистами и чужими, вновь превратился в секс-бога. Девчонки, как вчера, впадали в истерику от одного только взгляда этого очаровательного парня. А когда Том открыл рот на бэк-вокале, зал заревел от восторга. Георг он и в Африке Георг. Сытый, довольный, вальяжный. Ах, этот Георг. Так бы и любовалась его ленивой игрой. А Густава мне опять не было видно. Лишь руки, иногда молниями появляющиеся над барабанами. А моя Полинка ни на шаг не отходила от продюсера, все решала какие-то свои рабочие вопросы.
После концерта фанаты зря стояли больше часа около служебного входа. Автограф-сессии не было. Ребятам просто не дали ее провести. Билл спорил, ругался, но Саки и Йост уперлись рогом и категорически отказались выпускать группу к толпе. Не помогало ничего. Тут еще Полина влезла, заявив, что в целях безопасности никакой раздачи звездных завитушек лучше не устраивать. Билл глянул на меня, как на последнее средство от верной гибели. Ох, вот хотела ж завязать с «помоганиями»…
— Полина, ребята около гостиницы проигнорировали поклонниц, если и сейчас не будет раздачи автографов, то это ударит по имиджу группы, — мягко попросила я.
— Маш, все классно. Но там человек пятьсот. Они поубивают друг друга. Не дай бог, произойдет какая-нибудь провокация, ребят в толпе раздавят как цыплят, охрана — ни их, ни наша — при всем желании не сможет защитить. Я не буду ими рисковать. Ты забыла, что было вчера, как их смяли?
— Полина…
— Я сказала нет, и тут я полностью согласна с Дэвидом.
— С этого и надо было начинать, — фыркнула я недовольно. Перешла на немецкий: — Машины ждут в гараже. Сейчас ужинать, потом будет пати в честь вас, а потом в гостиницу собирать вещи и в аэропорт. Если повезет, вам позволят поспать ближе к утру.
— А если я никуда не хочу ехать? — мрачно спросил Билл.
— А тебя никто и не спрашивает. Вы взяли платину по России за диски. Глупо будет пропустить церемонию вручения и последующий банкет.
— Я не хочу.
— Не ко мне, — развернулась и вышла из гримерки.
А что я могу сделать? Я такой же исполнитель, как и ребята. И также не имею никакого права голоса.


 
Глава 11




— Билл, ты через несколько часов улетаешь, — грустно сказала я, когда нас наконец-то все оставили в покое, если такое вообще возможно в ночном клубе. — Я хотела бы помириться на прощание. Не гоже после всего того, что произошло прошлой ночью, нам расставаться врагами.
Он пил коктейль с совершенно безразличным видом. На губах легкая улыбка — маска.
— Если я чем-то тебя обидела или оскорбила — прости… Я очень хотела, чтобы эта ночь тебе запомнилась…
По прозрачной трубочке побежал красно-оранжевый алкоголь.
Я горько усмехнулась:
— Забавно… Билл Каулитц и ты — это два совершенно разных существа. Первый настоящий, живой, искренний, а второй… Мне так жаль… — голос дрожал. В горле стоял ком.
Я поискала взглядом ребят. Том флиртовал с какой-то длинноногой красоткой. Георг что-то втирал умопомрачительного вида блондинке, которая была на голову выше него. Густав…. Густав нашел где-то газету и увлеченно ее изучал.
Билл так и стоял с приклеенной улыбкой. Волнение выдавали лишь тонкие пальцы, нервно ерзающие по ножке фужера. Я заметила, что Том краем глаза поглядывает в нашу сторону.
— Что ты хочешь от меня? — устало спросил парень.
Внутри все сжалось, загорелось. Казалось, что кто-то высыпал мне на грудь ведро желтых от жара углей. Стало невыносимо больно и неприятно.
— Ничего… — нервно дернула плечами, кусая губы. Действительно, а чего я от него хочу? Зачем пристала?
Мы с Томом смотрели друг на друга всего секунду. Неожиданно он встал, чмокнул деваху в щеку и бодрым шагом, немного качаясь, направился к нам.
— Мария, какая чудесная медленная композиция! Айда танцевать! — он подхватил меня за талию и выпихнул на танц-пол.
Черт, танцевать мне сейчас хотелось меньше всего!
— Запомни, крошка, — шептал он мне на ухо, выделывая какие-то кренделя, которые по какой-то причине принял за подобие медленного танца, — здесь, в тусовке, никому нет дела до того, что у тебя на душе. Всегда улыбайся так, чтобы они все сдохли от завести. Ты меня поняла? Никого… как это по-русски?.. Меня этому слову научила вон та фрау…
— Что именно? — не поняла я.
— Ну слово… На иб… Она так и говорила «Ини… иб… йо…» Как же это по-русски? По-английски это значит fuck!
— Том, это слово в обществе произносить не принято, это говорит о бескультурье человека, — скривилась я. — И потом, я знаю, как вести себя в тусовке. Так что ты прав, никому нет дела до твоих проблем. Давай отрываться и веселится! По нашему, по-русски!
— Ты уверена? Я как-никак немец.
— Да, что русскому хорошо, то немцу смерть! — захохотала я.
Мы отрывались с Томом на полную катушку. Мы танцевали. Что-то на двоих голосили в караоке в отдельной комнате. Очень быстро к нам присоединился Густав. Общественность была в шоке. А мне плевать! И если веселость ребят еще можно было списать на выпитое спиртное, то я скакала совершенно трезвая, так как знала, что небольшой перебор и крышу сорвет. А за крышей сейчас надо следить как никогда внимательно. И еще я следила за Биллом. Парень оставался в одиночестве недолго. Вскоре к нему подсела фрау, которая пыталась научить Тома неприличному выражению. Фрау Билла шокировала. По крайней мере, по его напряженной позе, расположению рук и ног и блуждающему взгляду, я поняла, что он и сам уже не рад знакомству, а как удрать не знает. На лице все та же улыбка падшего ангела. Иногда мы встречались взглядами, но стремительно прятали глаза.
Густава разобрало на хи-хи. Странно, он выпил-то всего ничего, но умудрялся смеяться от всего, что видел, слышал, делал. Он пытался говорить какие-то умные вещи обязательно на «кошмарном русском» (это он называл «уважением к принимающей стороне», хотела бы я на него посмотреть в Китае!), но всякий раз так закатывался от смеха, что даже окружающие, которые ни черта не понимали из его немецкого русского, ржали с ним вместе. Я какое-то время пыталась переводить, но потом поняла, что это совершенно бесполезное занятие, терялось все очарование Густава.
Том подлетел неожиданно и выдернул меня из компании. Вытащил на танц-пол.
— Томми, я устала, — пожаловалась я, жалобно сложив бровки домиком. — Я третьи сутки не сплю, на каблуках и сейчас всенепременно умру.
— Ну, пожалуйста, — состроил он лисью рожицу. — Я хочу, чтобы этот танец станцевала ты. — Том резво разогнал народ, образовывая круг. — Прошу тебя! Ради меня!
— Томми… — проныла я.
— Пожалуйста…
Зазвучали первые аккорды песни. Ах, вот оно что. Шакира. Whenever wherever. «Не важно когда, не важно где». «Не важно когда, не важно где, Но мы будем вместе, И ты будешь рядом со мной. Вот и все дела, мой дорогой». Я даже знаю, кто зачинщик сего танца.
— Хорошо, только Биллу будет плохо видно, — заявила я, через плечо Кау-старшего в упор глядя на Кау-младшего, чрезмерно активно «разглядывающего» интерьер клуба.
— Это его проблемы. Прошу тебя!
Ну что же, если ты хочешь, Билл, то я станцую для тебя. Только смотри в мою сторону, пожалуйста.
Я секунду помедлила, ловя ритм, и красиво повела бедром, описав «восьмерку»… Да, этот танец был моим коронным номером на наших «восточных вечерах». Двигалась я не хуже Шакиры, с пластикой, к счастью, проблем не было. К тому же на мужчин мой «танец живота» производил такой эффект, что я в какой-то момент решила не злоупотреблять им, так как возбужденные алкоголем слабые мужские извилины в тот момент начинали работать совсем иначе, чем полагалось. Но раз меня просит сам Билл Каулитц, ради такого великого дела придется отойти от принципов. Через тридцать секунд кольцо стало настолько плотным, что я потеряла его из виду. Я закрыла глаза и слилась с музыкой, позволяя телу двигаться так, как ему хочется, рукам и ногам жить своей жизнью, отключила восприятие действительности, полностью отдавшись чарующему голосу и заводной мелодии. Еще не хватало забивать себе голову какими-то глупостями насчет мужчин. Они явление ветреное, непостоянное, а музыка вечна!
Очнулась от того, что мне аплодировали. Том и Густав кинулись обниматься. Даже стало обидно, что песня такая короткая. Ко мне подходили какие-то мужчины, трясли руку, говорили, что я была великолепна. Да я и сама это знаю. Мне хотелось, чтобы этот танец увидел всего один мужчина. Тот, который сидел далеко и трепался с очередной девицей. Восторженный Том умчался за коктейлем, «чтобы отметить», Густав вызвался проводить меня до нашего столика, можно подумать, я заблужусь. Эта опека начинала с одной стороны веселить, а с другой — раздражать.
Но до столика мы не дошли, меня догнал старинный друг Дмитрий. Он жеманно обнял за плечи и прикоснулся губами к щеке. Я прикусила язык, чтобы не расхохотаться. Вид у Густава был такой, словно у него из рук вырвали синюю птицу. Подлетел Том. Почему-то без коктейлей. Зато с таким взглядом, что я поняла — Димке сейчас мало не покажется! Но Дима не обратил ни малейшего внимания на ревностные взгляды моих спутников, ласково заворковал на ушко:
— Любовь моя, как подруга подруге, познакомь меня с той очаровательной Дивой у стены, с который ты в гляделки играешь весь вечер.
— Димочка, — томно вздохнула я в ответ, нежно глядя в голубые глаза и пряча за растягиванием слов дикое волнение, — та Дива не любит мальчиков. Та Дива предпочитает девочек.
— Как знать, — пощекотал он носом мою шею. — Познакомь, дружочек. А я там сам на местности сориентируюсь.
— Димочка, он очень плохо понимает по-английски, а по-немецки, как я помню, ты вообще не говоришь.
— Потому и прошу тебя об одолжении.
— Эй ты! Ты чего тут трешься? — раздался недовольный голос Тома за спиной. Все-таки не выдержал. — Это твой любовник? — грубо и без церемоний.
— Нет, Томми, что ты? — я тут же нырнула под спасительное крылышко Тома с самым невинным видом. — Познакомься, пожалуйста, это Дмитрий, моя подруга.
— Кто?! — промычал Том.
— Моя лучшая подруга, ты не ослышался.
— Что он говорит? — напрягся Димка.
— Том пытается понять, в каких мы отношениях.
— Надеюсь, ты объяснила, что в самых что ни на есть дружеских?
— Конечно. В противном случае он бы сейчас тебе лицо испортил. И я бы на твоем месте все-таки не стала приставать к его младшему брату. У тебя могут быть проблемы. Но это так, исключительно дружеский совет.
— Ну пообщаться-то со «звездой» можно?
Я ухмыльнулась, знаю я твое общение.
— Томми, моя подруга спрашивает, можно ли ей немного поболтать с твои братом?
— Которым? — затупил Том.
— У тебя их много? — засмеялась я.
— А, с этим? Валяй! Я разрешаю!
— Только меня отпусти теперь. Я пойду их представлю друг другу.
— И возвращайся побыстрее! Мы с Сантой будем скучать! — Том трагично «смахнул» импровизированную слезинку, обнимая Густава. Кажется, пить парням хватит.
Билл сидел в стайке девушек, которые что-то трещали на каких-то непонятных мне языках. Он улыбался, но по бегающим туда-сюда глазам, было понятно, что ему очень неуютно в их компании. Увидев, что я иду в его сторону с парнем, он нахмурился и прищурился. Это длилось всего мгновение, но я увидела. Потом опять на его лице нарисовалась улыбка.
— Дамы, — обратилась я к девушкам по-русски, приветливо скалясь. — Позвольте вас попросить оставить нас наедине. Нам надо пошушукаться о своем, о девичьем.
— Еще чего? — какая-то тощая дылда, закинув нога на ногу, выпустила мне в лицо струю дыма. Зря она это. Я и так была в плохом настроении, а подобное обращение с собой и вовсе не терпела.
Я наклонилась над столом. Очень медленно, чтобы она хорошенько все увидела, взяла первый попавшийся под руку бокал с коктейлем и выплеснула ей в лицо.
— Встала и пошла вон отсюда, — произнесла с улыбкой. А потом зло рявкнула: — Бегом!
Дважды просить никого не пришлось — девушки быстро исчезли из поля зрения. Билл с восхищением пялился на меня.
— Билл, это мой друг Дмитрий. Он хотел взять у тебя автограф и познакомиться, — без вступлений сразу перешла к делу. Хотела еще предупредить мальчика о пристрастиях Дмитрия. Но передумала. Пусть сами разбираются. Усадила Димку рядом с ним и тут же слиняла к заждавшимся друзьям. Да, вот такая я подлая!
По дороге меня перехватила Полинка. Судя по ее лицу, сообщить она мне хотела что-то весьма неприятное.
— Только быстро. Что произошло утром?
— Ничего. А что случилось?
— Саки сказал, что ты подвергла Билла опасности. Его из-за тебя чуть не покалечили утром.
Я вопросительно изогнула брови, отказываясь понимать, о чем говорит подруга.
— Маша, не тупи! Что было утром?
— По версии Билла рано утром ему приспичило посмотреть Красную площадь, и я вызвалась его проводить. Около гостиницы на нас налетели фанатки, которые попытались меня убить, — я закатала рукава водолазки и показала царапины от когтей девочек. — Это водолазка Билла. Мою кофту они разорвали в клочья. Нас очень выручил Том и Георг. Они вызвали охрану, а меня выдрали из толпы своих поклонниц. Вот и всё.
— Рано утром? Ты ночевала с ними что ли? — вытаращила глаза Полли.
— Я дома ночевала, — устало вздохнула я. — Ну какую-то часть времени…
— Хорошо. Прогулка точно не твоя инициатива?
— Что я, враг своему здоровью? — Я честно посмотрела в глаза подруге, и на всякий случай поинтересовалась: — А что Саки говорит?
— То же самое, кроме того, что это ты Билла вытащила куда-то.
— Скажем так, я озвучила идею, а он ее развил. Так что тут не угадаешь, кто был инициатором. Ты прости, Полина, я бы спросила у Билла, как дело было.
— Надо Михалычу рассказать. Саки этот скандалит, говорит, что с нашей стороны полно косяков, никакой безопасности, подопечные страдают.
— Ну-ну, — мельком глянула я на развлекающуюся группу. — Подопечные страдают от недосыпа. Только это как-то мало кого волнует. Ладно, разберемся. — И смелой походкой я направилась к чужому шефу. Если Билл сказал все так, как мы договаривались, то проблем быть не должно. Иван Михалыч без лишних слов позвал меня в кабинет, где пьянствовали менеджеры группы и руководство приглашающей стороны. Все были уже навеселе и мало что соображали. Вопреки моим ожиданиям там же сидел и начальник охраны группы Саки Пелко (как назло трезвый), а это было хуже некуда. И начался допрос с пристрастием.
Я держалась долго, не позволяя на себя орать и унижать. Но пьяные боссы, поняв, что размазываться я не желаю, начали угрожать, обещали сообщить на работу и даже (вот оно настоящее горе!) лишить меня гонорара. А я сидела себе на диванчике, скрестив руки на груди, закинув нога на ногу, и безмятежно внимала их пьяным речам. И лишь внутри все взрывалось криком: «Билл! Билл! Билл!!! Помоги! Защити…» А потом пришло осознание, что бесполезно звать… Я для него простая шлюха…
Когда мне позволили открыть рот, дабы оправдаться, я была кратка как никогда. Я произнесла всего три слова:
— Идите к черту. — Встала и спокойно вышла в абсолютной тишине, спрятавшись за циничной улыбкой.
Меня всю колотило. Надо что-то выпить. Какой отвратный день! И ведь никак не кончится! Ничего, Билл скоро улетит. Еще пять часов осталось. Всего пять часов… Пять часов… Пять… Всего… Как же мне плохо… Что же это такое? Душно. Ужасно душно. Руки дрожат, как у алкоголички… Ноги подкашиваются… Воздух! Нет, лучше намочить лицо. Это все нервы. Да, вода немного приведет меня в порядок. Потом на воздух. Еще пять часов. Я обязана продержаться эти пять часов. Закрыла глаза, прислонившись к стене. Никто не увидит моих слез. Я буду сильной и веселой. Ему назло.
— Мария, — как ни в чем ни бывало позвал Билл. — Я ищу тебя везде. Ты переводчик группы или кто? Почему тебя нет рядом? Ты где угодно и с кем угодно, только не со мной!
Я удивленно вытаращила глаза на этот поразительный тон. Не каждый цезарь позволял себе так общаться с рабами, как сейчас Билл разговаривал со мной. Меня передернуло.
— Иди же! — царственно поманил он рукой и скрылся в глубине зала.
Пришлось отложить водные процедуры до лучших времен и вернуться в душное помещение. Он усадил меня за столик к какой-то милой рыжей девочке.
— Что все это значит? — спросила я по-немецки.
— Эта милейшая фройлян мне очень понравилась. Но она не понимает моего английского и совершенно не говорит по-немецки. Мне нужен переводчик. Спроси, как ее зовут?
Я удивленно пожала плечами и перевела.
— Алина, — застенчиво улыбнулась девочка.
— Спроси, хочет ли она со мной трахнуться?
— Что?! — ошарашено повернулась я к нему. — Ты в своем уме?
— Переводи, — зарычал он зло. Повернулся к девчонке, оскалился улыбкой. — Тебе можно, а мне нет?
— Билл спрашивает, были ли вы на его концерте и как он вам понравился? — с очень серьезной миной спросил я.
— Нет, мы пришли сюда с моими друзьями. Но я слышала о нем и хотела бы познакомиться, — глупо защебетала Алина, прелестно всплеснув ручками.
— Нет, Алина очень уважает твое творчество, но трахаться с тобой не будет, а если ты от нее не отвяжешься, то ее друзья набьют тебе морду, — самодовольно обломала я «звезду».
— Что, она так и сказала? — опешил Билл.
— Увы.
— Отлично, тогда мы сейчас найдем кого-нибудь еще! — Он обвел зал хищным взглядом.
— Билл, что происходит? — Я попыталась взять его за руку, но он вскочил и стремительно направился к другому столику.
— Алиночка, извините. Билл немного не в себе, он слишком много выпил, — быстро расшаркалась я перед девчонкой, обиженно надувшей намазанные красной помадой губки.
Я подлетела к нему, когда он навис еще над каким-то столом, где одиноко сидели две девушки.
— Барышни, ради всех святых, простите юношу! Вы же знаете, как действует алкоголь на молодой несовершеннолетний организм! — радостно заявила я, хватая Билла подмышку и оттаскивая в сторону.
Намотав футболку на кулак и вцепившись мертвой хваткой второй рукой в его плечо, я волокла его вон из зала. Билл пытался сопротивляться, но получалось плохо — слишком велика доза алкоголя для такого хлипкого тела. Затащила парня в маленький туалет и закрыла дверь на щеколду. Тряхнула как тряпичную куклу. Развернула к зеркалу.
— Смотри сюда! — зашипела я, поднимая голову за подбородок. — Кого ты там видишь?
Билл полюбовался своим отражением и вальяжно отозвался:
— Билл Каулитц, фронтмен группы Tokio hotel.
— Черта с два! Там грязная, пьяная свинья, а не фронтмен группы Tokio hotel! И я вообще там не вижу никакого Билла Каулитца! Там стоит какая-то мразь, которая мотает нервы мне и окружающим!
Я отпустила его и отошла на полшага назад, вжавшись спиной в холодный кафель. Похоже туалет — это то, что мне сейчас действительно надо: прохладно и почти тихо.
— Зачем ты так со мной? — едва слышно спросил он. — Я ведь тебе поверил…
— Билл, когда ты ляпнул, что ненавидишь журналистов, я не смогла заставить себя признаться, кем работаю на самом деле. Ведь если бы я это сказала, ты не смог бы быть самим собой, а мне хотелось, чтобы ты просто отдохнул, понимаешь, как человек, как обычный парень.
— Ты получила… как это там у вас называется?… эксклюзив? Вы хорошо меня отсняли? Мне не придется краснеть? Выбери фотографии получше, пожалуйста.
Я шумно вздохнула и раздраженно произнесла:
— Тебя никто не снимал. Всё то, что ты мне рассказал, останется между нами. И только так.
Он молчал, упершись лбом в зеркало. Я разглядывала пыльные пальцы ног. Черт, Том отдавил мне все ноги со своими танцами.
— Том лучше меня, — неожиданно заявил Билл. — Да, он лучше меня… Я не сержусь на него… Но я не ожидал такого от тебя… Мне казалось, что ты не способна на это…
— Господи, о чем ты? — простонала я. Как же меня все это утомило! Как же меня все это задолбало! Как же мне все это осточертело! — Билл, Том твой брат. О чем ты? Он любит тебя. Он очень сильно переживает за тебя.
— А ты предала меня… — словно не слыша меня, продолжал бубнить Билл. — Все журналисты шлюхи. Один материал отработали, за другой принялись. Но ты не обольщайся. Том знает, что ты журналист, и будет осторожен. Знаешь, ты херовый журналист, если на самом деле пропустила такой эксклюзив со мной.
— Ну и пусть я херовый журналист, зато человек хороший и друг надежный. Жаль, что ты за все то время, что мы провели вместе, так и не понял этого. Ты совершенно не разбираешься в людях, Билл.
— Кто бы говорил! Ты такая же, как все! Им всем от меня что-то надо. Посмотри, на людей, которые меня окружают! «Билл, сделай для нас это!», «Билл, сделай для нас то!» Они используют меня. И никого не интересует, хочет Билл есть или Билл хочет в душ. Главное, чтобы Билл сделал так, как всем удобно. Подставился, выпросил, выклянчил, вытребовал. Даже ребята из группы через меня подкатывают к продюсерам, через меня выбивают новые инструменты! Все меня используют. Компания на мне зарабатывает деньги. Им плевать, что я болен, что не могу выходить на сцену из-за страшной усталости, что не досыпаю, что путаюсь во времени и пространстве… Я по утрам не знаю, в какой стране проснулся. Я не знаю, в какой стране засну. Они меня выжимают, выжимают, выжимают!!! Все эти банкеты и мероприятия, где надо улыбаться. Думаешь, оно мне надо? Нет, я обязан быть тут. Обязан! Я не могу просто пойти спать, потому что устал, я не могу выбирать хочу или нет, я обязан! Вот ты — журналист. Ты ведь тоже использовала меня. Тебе нужна была конфиденциальная информация. Что ты сделала? Ты влезла ко мне в постель и получила ее. Как ты всё удачно придумала! Я представляю, как вы там смеялись за дверью, когда меня хотели изнасиловать. Как удачно ты все рассчитала. Это был гениальный план! Лучше и придумать нельзя! Ты отлично сыграла! Браво! Я повелся. Стал тебе доверять. Как другу. Как Тому. Том! О, Том! Даже Том меня предал! Пока, значит, я там выгораживал тебя, подставлялся под удар своей службы безопасности, вы трахались! В ванной моего номера! В нескольких метрах от меня! Слыша мой голос! Вы смеялись и трахались! Да, конечно, Том опытный. У него полно девчонок. Он не такой законченный неудачник, как я. Тебе понравилось? Он ведь лучше? Скажи, он лучше, да?
Я не смогла справиться с лицом — его перекосило от грандиозного удивления. Так вот чего он взъерепенился, а я-то, дура, комплектовала по поводу своей работы!
— Ты ненормальный! Ты вообще соображаешь, в чем меня сейчас обвиняешь? Дело не в том, что ты приревновал меня к своему брату-близнецу, а в том, что ты сейчас оскорбляешь меня как человека и как женщину, ты не просто ставишь под сомнение мою порядочность, ты унижаешь меня своей ревностью. Как ты вообще мог такое подумать? Я и Том? С ума сойти! Том больше всех дергается по поводу твоих проблем! И это было первым, о чем он стал у меня выспрашивать, — как все прошло! Он ведь с нами не пошел только из-за тебя, хотя очень хотел! Думаешь, ему приятно было торчать в отеле, пока ты где-то развлекался? А ты меня под него «подложил»! Я в шоке! Меня так еще никто не оскорблял! Ты… Ты… Ты кусок идиота! А что касается эксклюзива и подстав — поверь, ни один эксклюзив не стоит того, чтобы подвергать человека такому стрессу, какой ты пережил в милиции. Ты… Ты так разочаровал меня, Билл…
— Ты врешь! Ты журналист…
— И что?! Что из того, что я журналист?! А ты рок-музыкант! Значит, ты глушишь водку литрами, колешься и ведешь аморальный образ жизни? Между прочим, из-за наркоты, найденной у тебя, нас имели в милиции два часа! Значит, наркота была твоя! Да? Если ее нашли у тебя! Твоя?
— Ее подбросили!
— А почему я должна тебе верить? В милиции мне говорили обратное.
— Потому что это правда!
— Я верю тебе. Но почему ты не веришь мне?
— Не знаю… я… запутался...
Боже, бедный мальчик, как же тебе тяжело. Я испытала просто-таки огромнейший приступ нежности к этому закомплексованному человеку, сделал шаг вперед, обняла его за талию, прижалась щекой к спине, произнесла очень ласково:
— Ты лучше…
Что произошло дальше — я не поняла. Билл ни с того, ни с сего заехал мне локтем поддых. Я ахнула… Едва не упала. Боже, как больно! Он резко развернулся. Глазищи сумасшедшие, злые. Мне стало страшно. Он готов был ударить еще раз. И еще. Он готов был вылить на меня всю свою душевную боль, причиняя физическую боль мне. Больно… Больно так, что даже закричать не могу, лишь тоненько скулю, сползая по стене.
Он как будто проснулся. Вздрогнул. Лицо перекосило от ужаса. Испуганно попятился. Губы задрожали. Потом кинулся ко мне, начал ловить руки. Я прошипела:
— Отойди.
Он отшатнулся. Взгляд как у собаки, случайно укусившей хозяина, которая и рада бы исправить ситуацию, да не знает как.
Щеколда никак не хотела сдаваться. Я нервно теребила противную пипочку, проклятый язычок застрял в отверстии. Билл жался в углу, не зная, что предпринять: то хватался за волосы, то закрывал лицо трясущимися руками, то делал робкую попытку опять приблизится ко мне, но в последний момент терял смелость и вжимался еще больше в угол. Когда дверь все-таки поддалась, он резко навалился на нее, мешая мне выйти. Жалобно заглянул в глаза, попытался взять за руку.
— Не стоит, — спокойным голосом сказала я, высвобождая кисть и отодвигая его в сторону. — Нас неправильно поймут. Фронтмен Tokio hotel устраивает истерики шлюхе — это будет хорошим эксклюзивом для моих собратьев по профессии.
Из туалета я выскочила как ошпаренная. Надо найти сумку и возвращаться домой. Не хочу больше ничего. Пусть поступлю непрофессионально, пусть сбегу. Не-хо-чу. К тому же гонорара меня уже лишили. Полинке в любом случае попадет. Так что с чистой совестью могу валить отсюда на все четыре стороны. Надо только с мальчишками попрощаться, все-таки они ни в чем не виноваты. Будет некрасиво, если я удалюсь по-английски.
Моя сумочка одиноко висела на спинке стула. За столом никого. Георг, судя по всему, шикарно проводил время с кем-то. А вот куда делся Густав? Или тоже мальчик нашел себе девушку по душе? Ну и ладно. Главное, с Биллом больше не встречаться. Не хочу его видеть. Я перекинула тонкий ремешок через плечо и отправилась на выход. Как же душно… Эту дымовую завесу можно ножом резать. Вон кто-то еще умудряется танцевать… О! Том!
Том плавно качался из стороны в сторону в такт музыке. В одной руке сигарета, в другой наполовину пустой бокал с коктейлем. Увидев меня, он расплылся в совершенно наисчастливейшей улыбке. Мотнул головой, приглашая присоединиться. Я молча отказалась. Не до танцев мне сейчас. Он скуксился, не глядя, сунул бокал ближайшей к себе девице и забавной утиной походкой направился ко мне.
— Мария, ты божественно танцуешь. Я хочу повторить.
— Том, мне пора…
— Куда ты?
— Домой.
— Счастливо.
— И тебе удачи.
Я еще немного посмотрела, как он балдеет, и побрела прочь. Навалилось все как-то скопом… Завтра весь этот кошмар забудется. Завтра все будет хорошо. Завтра его здесь не будет.
Том неожиданно обнял меня со спины, начал раскачивать. Я устало улыбнулась. Он жутко настырный. Как его брат.
— Мария, я тебе нравлюсь? — нараспев спросил парень.
— Да, — честно ответила я.
— А почему ты весь вечер смотришь на Билла?
— А почему мне нельзя смотреть на мужчину, с которым я провела ночь?
— Но я ведь лучше.
— Я не знаю.
— Что тебе мешает это узнать?
— Принципы, Том. Я не сплю с двумя мужчинами из одной компании. Извини. Ты упустил свой шанс получить удовольствие, когда в туалете начал спорить с Георгом на меня.
— Как грубо, — скривился он, поворачивая меня к себе лицом. Его руки сползли с талии на задницу. — Я привык добиваться своего.
— Том, это бесполезно. Ты мне очень нравишься. Очень-очень. Но я не могу заниматься с тобой сексом, так я предам Билла. Я не хочу его предавать.
— Ерунда! Ты думаешь, Билл тебе позвонит? Или сделает своей девушкой? Не будь дурой! Мы скоро улетаем. Возможно, мы больше никогда сюда не вернемся. Так чего ты теряешься? Не каждому выпадает шанс переспать с нами обоими. — Он резко прижал мои бедра к своим. Я оценила: хороший стояк у мальчика.
— Считай, что я его упустила, — с трудом отодвинулась от Тома.
— Послушай, я ведь видел вчера, что ты с меня глаз не сводишь. — Он так мял мои ягодицы, что я начала серьезно опасаться новых синяков.
— Руки выше положи, Том, — строго сказала я.
— Да, ты была готова на все ради меня.
— Ты себе льстишь.
— Нет, я видел. Я всегда вижу, когда девчонки западают на меня. Но когда ты ушла с Биллом… Мне кажется, это была очень плохая шутка.
— Более того, это вообще не было шуткой. Том, руки.
— Я знаю. Знаю. Прости. Это было… В общем этот спор… Это было низко и подло по отношению к тебе. Но я видел и то, как Билл на тебя смотрит, слышал его голос. Я знал, что ты сможешь его раскрутить. Я был в тебе уверен. И я уступил тебя ему. Знаешь, между близнецами такое практикуется. Один девочку попробовал, потом другому передал.
— Если у вас такие порядки в семье, то мне вас искренне жаль. Я не Красное знамя, чтобы меня из рук в руки передавали. Увы, тут вы обломаетесь. Я сама и только сама выбираю себе мужчину.
— Это тебе так кажется. Поедем в отель или куда-нибудь в укромное место, где нас никто не побеспокоит. Что тебе жалко что ли? Ты тут со всеми, как я понял…
— Ты не правильно понял, — зло перебила я малолетнюю пьянь.
— Да? А что ты делала в том закрытом кабинете с тем толстым мужиком полчаса?
— Рассказывала твоим боссам о том, как ваши поклонницы расцарапали мне тело.
— Думаешь, я поверю?
— Это твои проблемы. Не веришь, пойди и загляни в кабинет. Том! Прекрати меня лапать! Я очень тебя прошу!
— Я хочу тебя!
Том закружил быстрее, полез целоваться. Я отвернулась, и его губы сомкнулись на моем ухе.
— Том, перестань! Прекрати. Я прошу тебя.
— Ну тебе ведь нравится! Я же вижу! — Он начал меня тискать и сильнее прижиматься, тереться бедрами.
— Том!
— Что ты ломаешься?
— Прекрати!
— Вы все такие, вам поломаться надо.
— Том! Пусти!
Мне срочно нужна помощь! Только нам скандала не хватало! Билл! Билл! Помоги! Я судорожно рыскала взглядом по толпе, пытаясь найти Билла. Черт! Он же в туалете! Ни Георга, ни Густава, никого, кто бы мог защитить меня от пьяного Тома!
Я разозлилась.
— Том, если ты сию минуту не отпустишь меня, я буду вынуждена применить к тебе силу.
— Ты любишь агрессивный секс? — дыхнул он в лицо перегаром. — Да, крошка, я видел следы на твоем теле! Билл рассказал, что ты хороша в постели. Он тобой со мной поделился. Я с ним, он со мной. Хорошо иметь брата-близнеца.
Ах ты похотливая дрянь! Ах вы малолетние ублюдки! Я тут перед ними бисер мечу, а они меня друг другу дарят! Черта с два!
Том сам насадился на мою коленку. Я даже не ожидала, что выйдет так сильно. Он громко охнул и согнулся пополам. Н-да, удар в пах и без того болезненный, а при хорошей эрекции так и вообще улетный по ощущениям.
На душе стало пусто. Никаких эмоций. Усталость навалилась тяжелой плитой… Я почувствовала, что хочу домой, хочу спать. Да, просто спать. Столько, сколько понадобиться для восстановления организма. Повернулась и наткнулась на ничего не понимающего Билла. Он вцепился в меня тревожным взглядом. Я лишь устало хмыкнула, даже не сгримасничала, просто позволила лицу отразить все эмоции:
— «Я не хочу, чтобы у тебя были проблемы… Просто позови меня, сделай так, чтобы я был рядом…» — передразнила его с сарказмом, стараясь, чтобы обида и боль не прорвались наружу. И так вся наизнанку перед ним. Усмехнулась. Боль ясно прозвучала в голосе, таки прорвалась… Усмешка как всхлип. Только бы не разреветься… Глаза в глаза.

Ты хотел унизить меня? У тебя это отлично получилось.
Все не так, поверь!
Ты ударил меня… Как я могу доверять тебе после этого?
Это случайность! Пожалуйста… Не уходи…
Я звала…

— Я услышал… — растерянно прошептал он.
Он хотел взять меня за запястье, но я лишь отшатнулась и прижала руку к груди, оберегаясь от его прикосновений. Последний раз оглянулась на старшего близнеца. Над корчащейся от боли фигурой Тома склонились какие-то люди. Я видела, что к парню бегут Дэвид Йост и Саки. Продюсер что-то орет, но у меня словно голова отключилась от чужой речи, я не понимала ни слова. Судя по выражению его лица, он кричал явно не слова благодарности. Я подняла вверх руку и показала ему средний палец. На воздух! На улицу! Хочется домой. В постельку. И спатеньки.


 
Глава 12




Родриго схватил меня за плечи и затряс, как грушу, истерично заорал с присущей ему южной горячностью, брызгая слюной в лицо:
— Твою мать! Ты совсем сбрендила! Никаких баррио! Ни-ка-ких!!! Ты спятила?! В баррио живут тысячи ублюдков, каких мало! Здесь могут убить только за то, что у тебя сандалии есть и футболка не драная! Тебя никто там искать не будет! Туда даже полиция не суется! Это первобытно-общинный строй на отдельно взятом куске земли! Ты пойдешь туда только через мой труп!
— Родя, все решено. Я пойду туда, даже если мне придется перешагнуть через твой труп, — вздохнула я, вытирая лицо. — Отодвинься. Без тебя жарко.
Родриго заорал на какой-то гремучей смеси испано-русско-французского мата и для пущей убедительности тряхнул меня посильней.
— Я понимаю твое желание расстаться с жизнью! Но не в Венесуэле! И без меня! Я знаю тебя, Ефимова! Я слишком хорошо тебя знаю! Какая сука довела тебя до того, что ты стресс сейчас снимаешь такой дозой адреналина?
— Я журналист. Это моя работа.
— Черта с два это твоя работа! Петрович предупредил меня, что тебе заказано. Никаких баррио, слышишь, тебе заказано не было? Никаких!!! Мне за глаза хватило Колумбии и твоей вылазки на плантации коки, когда по твоей вине нас чуть не пристрелили! Нет, материал вышел шикарным, но не такой ценой! Ты даже не представляешь, какие связи мне пришлось задействовать, чтобы выкинуть тебя из страны живой, а не по частям в бандеролях! Хватит! Ты меня слышишь, Ефимова? Никаких больше наркотиков! Никаких баррио!
— Я журналист, — повторила я упрямо, пытаясь освободить плечи. Но Родриго только посильнее сжал пальцы. Синяки теперь останутся.
Он был прав. Я действительно планировала пощекотать себе нервы, как когда-то в Колумбии, когда за пару дней управившись со старообрядцами, решила позабавиться вылазкой на плантации коки. Мое «развлечение» нам едва не стоило жизни. Я обманула Билла — это была целиком и полностью моя идея. Но я не могла сказать ему правды. Женщина не должна быть сильной в глазах мужчины. А я была очень сильной. И смелой. Безбашенной. Всё остальное — правда. Родриго тогда с огромным трудом вытащил нас из страны. Но тогда все вышло случайно и спонтанно. Я просто не смогла отказаться от лакомого кусочка, когда местный житель в изрядном подпитии поведал мне обо всех тонкостях наркоторговли. Сейчас же мне требовалась мощная доза адреналина, чтобы вывести себя из транса. Меня душила жуткая депрессия. Она отравой бродила по венам, мешая жить, убивая изнутри, мешая спать, уничтожая разум, мешая улыбаться, втаптывая душу в грязь. От нее можно избавиться только так — разбежавшись, прыгнуть со скалы.
— «Разбежавшись, прыгну со скалы. Вот я был, и вот меня не стало. И когда об этом вдруг узнаешь ты, Тогда поймёшь, кого ты потеряла», — самодовольно пропела я, все-таки скидывая с плеч руки друга.
Родриго опустился на стул и устало потер глаза, вздохнул.
— Машка, я понимаю, что что-то произошло там, в России. Я вижу это. Чувствую. Но, посмотри правде в глаза, кому ты сделаешь хуже, если тебя укокошат?
— Родя, ты в Колумбии говорил то же самое. Все ведь обошлось.
— Машенька, милая, баррио — это тебе не Колумбия. Это хуже. Там не будут спрашивать и задавать вопросы, там не удастся прикинуться туристической овцой, там твои умильные хлопанья ресницами и глупый вид не спасут. Ты это по какой причине не хочешь понять? Там беспредел, понимаешь? У тебя светлая кожа — это для них как сигнал к боевым действиям. Тебя в лучшем случае продадут в местный бордель. И никто тебе не поможет. Даже я! Это кварталы, которые живут по своим законам. Понимаешь, там нет организованной преступности. Там есть бандиты, воры и убийцы. У каждого своя шайка. Они никому не подчиняются. Их никто не «крышует». С ними невозможно договорится. Это абсолютный беспредел в превосходной степени. Туда даже полиция не суется. Если хочешь избежать правосудия — добро пожаловать в баррио.
— Но ведь это будет такой интересный материал, — улыбнулась я самой очаровательной улыбкой. — Об этом же никто не писал. Точнее писал, но не изнутри. Я бы хотела там пожить какое-то время, понаблюдать, поговорить с людьми, как они живут, чем дышат, что у них на душе. Это же так интересно!
Родриго не ответил, лишь застонал раненым зверем.
— Пойми, Родька, у меня полтора месяца впереди. Что мне делать в Венесуэле? Ну да, я опишу Каракас, попутешествую по стране, расскажу о достопримечательностях, поживу, как мы договаривались, пару недель среди настоящих индейцев. Но это так скучно. Никакого адреналина! Одно и то же. А тут баррио — кварталы бедняков, трущобы, другая жизнь, другая планета.
— Тебе мало секса? — неожиданно спросил он.
— Причем тут секс? — обиделась я.
— Ну как же? У тебя будет очень много секса с вонючими, потными, жирными ублюдками. Какой хочешь! В любое время! Нет, возможно, среди них будут попадаться не такие чертовы извращенцы, но в целом… Ты будешь пользоваться спросом. Здесь любят белых телочек. Короче, если ты планируешь отправиться в баррио, то тебя объявят персоной нон-грата и вышвырнут из страны в 24 часа. Клянусь, я сделаю это.
— Родриго!
— Ты мое слово знаешь.
Он вышел, громко хлопнув дверью.
Черт!
Тут, действительно, без вариантов. Родриго человек, слово которого крепче алмаза. Выкинет, как пить дать выкинет в 24 часа. В одном он был прав — мне нужна доза адреналина… Мощная доза… Что же делать? Чертова Полинка со своим предложением! Чертов переводчик со своим аппендицитом! Чертов Билл! Как же мне плохо. Шальная какая-то стала. Словно не живу. Существую. Свет в глазах погасили. Болью душу пропитали. Как он говорил… «Когда мне плохо, я ложусь на пол и стараюсь не думать о проблемах» — «И что, помогает?» — «Да, это мне помогает прийти в себя». Я сползла на прохладный пол под люстрой с вентилятором и постаралась расслабиться. Мысли все время возвращались к нему, к тому поганому вечеру, к той божественной ночи. Я разговаривала с ним, глядя на звезды. Со стороны это выглядело, наверное, кошмарно, но мне было приятно думать, что может быть и он также где-то смотрит на звезды и говорит со мной. Неееет! Какой бреееед! Я для него шлюха. Шлюха, на которую плевать. Шлюха, которая нужна была только для того, чтобы решить ряд определенных психологических проблем. Меня использовали и выкинули. Отшили грубо и конкретно. Да еще обвинили черт знает в чем. Он не будет смотреть на звезды и говорить со мной. Я не нужна ему.
Хотелось забраться в норку, свернуться калачиком и впасть в состояние анабиоза. Спрятаться от всех. От общения с людьми, от яркого солнца за окном, от пения птиц, от ветра, жары, стужи, дождя, от всего того, что сейчас кажется лишним. Хотелось уснуть и больше не проснуться. Закрыть глаза и не видеть ничего. Не слышать. Не ощущать. Не осязать. Не чувствовать. Как же больно в груди. Как невыносимо больно. Как страшно просыпаться каждое утро и понимать, что еще один день впереди. Что он будет таким же, как предыдущий. Что потом наступит ночь. Еще одна ночь. Такая же, как предыдущая. Ты ходишь по улицам. Твое тело совершает привычные ему действия заученными движениями. Твой язык отвечает на поставленные вопросы вдолбленными в память словесными конструкциями. А твой разум где-то далеко. Его нет здесь. И только боль напоминает, что ты еще живешь… Существуешь… Я хочу умереть… Я не хочу больше жить… Я хочу туда, где нет боли… Я хочу лететь к солнцу-леденцу сквозь зефир облаков так, как научил меня он…
Ухо уловило знакомую мелодию. Она кралась сквозь занавеску, которая полоскалась под легкими порывами горячего воздуха с улицы. Я сошла с ума. Я слышала лежа в гостинице на полу, в центре Каракаса, в Венесуэле, в Латинской Америке, на другом конце земного шара русскую песню!

Мело, мело по всей земле
Во все пределы.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.
Как летом роем мошкара
Летит на пламя,
Слетались хлопья со двора
К оконной раме.


Пусто, как же пусто и темно. Одиночество накрывает волной, душит, давит, тянет на дно. Я пытаюсь выплыть, карабкаюсь, бултыхаюсь в водовороте произошедшего — безрезультатно. Тысячи пузырьков-событий крутятся перед глазами, мельтешат, показывая мелкие ошибки, приведшие к кораблекрушению надежд. Нельзя было так делать, нельзя было говорить, нельзя было вести себя так.

Метель лепила на стекле
Кружки и стрелы.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.
На озаренный потолок
Ложились тени,
Скрещенья рук, скрещенья ног,
Судьбы скрещенья.

Отчаянье связывает руки, рвет вены. Я кричу. Кричу так громко, как только могу. Словно криком можно вырвать из груди эту страшную боль, уничтожить отчаянье, притупить страшное чувство одиночества. С криком уходят последние силы. Я больше не могу противостоять потоку. Всё, чтобы я не делала, всё, к чему бы я не стремилась, — всё разрушено. Больше нет ничего… Мир умер… Перестал существовать… Я расслабляюсь и иду ко дну… Какой смысл барахтаться, если ничего нельзя исправить. Если ничего нельзя вернуть… Если нельзя вернуть тебя!

И падали два башмачка
Со стуком на пол.
И воск слезами с ночника
На платье капал.
И все терялось в снежной мгле,
Седой и белой.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.

Я ревела. Громко. Совершенно не боясь, что меня кто-то может услышать. Сжалась в комок и ревела. Мои губы шептали знакомые слова. Каждое слово проходило сквозь тело, переплеталось с венами, проникало в каждую клеточку, расщеплялось на атомы и прорастало в душе.

На свечку дуло из угла,
И жар соблазна
Вздымал, как ангел, два крыла
Крестообразно.
Мело весь месяц в феврале,
И то и дело
Свеча горела на столе,
Свеча горела.

Песня одеялом окутывала меня, согревала, ласкала. Она говорила со мной на моем языке. Она питала мое сознание, она лечила меня. Она давала мне… нет, не надежду… она поддерживала меня. Надежды нет и быть не может. Как нет больше крыльев, что позволяли мне летать два дня. Как нет больше счастья и улыбки, что два дня окрыляли меня. Как нет больше ничего того, что было. Или не было…
— Машка! Машка! Машенька! — Родриго испуганно тряс меня, лупил по щекам.
Я словно очнулась. Сквозь пелену слез посмотрела в перепуганные огромные черные глаза. Я не могла говорить. Не могла даже дышать. Он прижал меня к себе. Подхватил на руки и унес на кровать. Долго сидел, обняв вздрагивающие плечи, гладил по спине, по волосам. Потом раздел и уложил спать, крепко прижавшись к дрожащему телу. Это все песня. Завтра все пройдет, и я буду прежней Машкой, веселой и прикольной. Это все песня виновата…


 
Глава 13




Ты касаешься языком моего виска, по которому медленно ползет слезинка. Проводишь им, чуть прикасаясь к коже, утыкаешься носом в ухо и смешно сопишь. Я с благоговейным трепетом вздрагиваю от твоих нежных прикосновений, кожа покрывается мурашками, жмусь к тебе сильнее. Мне так хочется просыпаться в твоих объятиях. Ты давно хотел просто поваляться в постели, поиграть, насладиться теплом дрожащего в твоих руках тела. Не хочу просыпаться, хочу, чтобы этот сон длился вечно и никогда не кончался… Руки ласкают грудь, гладят живот, бедра. Твои ладони такие мягкие и нежные, как у ребенка. Чувствую твое возбуждение. Дыхание сбивается. Твое лицо над моим. Волосы опять щекотятся… Я жмурюсь, представляя, как черные пряди забавно прячут твое лицо от меня, словно его вообще возможно спрятать, словно возможно скрыть эти глаза цвета спелого ореха, эти манящие губы, этот идеальный нос и изящные скулы. Мои губы открываются навстречу твоим. Принимают их как дар, позволяют языку хозяйничать, дразнить мой язык. Не хочу открывать глаза, хочу лежать, вздрагивать от прикосновений и жмуриться от удовольствия. Нежность… Как же я соскучилась по твоей нежности… Я знаю, что сейчас ты смотришь в мои закрытые глаза, знаю, что сейчас ты наблюдаешь за мимикой, пытаясь понять, все ли хорошо, нравиться ли мне так… Удовольствие наполняет тело. Я теряю над собой контроль, выдыхаю нежно-сладкое:
Бииииль…

— Бииии… — застонала я, просыпаясь.
Родриго отшатнулся, словно получил пощечину. Упс… Как некрасиво получилось… В словах Родриго Хосе-Луисович Гарсия-Пуговкин слога «би» не наблюдалось ни в одном месте. Я сориентировалась мгновенно: ткнулась в волосатую грудь, потерлась носом о сосок.
— Обожаю, когда ты меня так будишь, — мурлыкнула, крепко зажмурившись, лишь бы помешать слезам разочарования пролиться.
— Сомневаюсь, — отрезал, резко поднимаясь.
Он надел шорты, сел задом наперед на стул, облокотился на спинку и хмуро уставился на меня.
— Я не понимаю, что с тобой. Такое чувство, что я только что переспал с лягушкой?
— Да, от этого освещения я действительно выгляжу зеленоватой? — усмехнулась я, проводя рукой по бедру и рассматривая грудь. Я стала говорить во сне — это очень и очень скверно.
— Нет, освещение тут ни при чем, ты такая же холодная, как лягушка, — разозлился он.
— О, вот я и узнала о твоих тайных эротических фантазиях, — захохотала я. Смех вышел каким-то ненатуральным, истеричным. — И потом, что ты хочешь от спящей женщины? Ты разбуди меня для начала, а потом лягушкой обзывай.
— Что происходит? Машка, ты же никогда не была такой!
Если б знать... Я зарылась в подушку, натянула простыню на голову. Не хочу сейчас никого видеть.
Родриго плюхнулся рядом, сдернул простыню с лица. Принялся целовать и ласкать. Я отстранилась. Странное состояние. Я его не хотела. Я вообще больше никого не хотела в последнее время.
— Да что с тобой происходит?
Я улыбнулась и нараспев произнесла:
— «Со мною вот что происходит, Ко мне мой старый друг не ходит, А ходят в праздной суете Разнообразные не те. И он не с теми ходит где-то...»
— Ах, вот оно в чем дело! — перебил он. — Погоди-ка, дорогуша, я, пожалуй, поправлю тебя. Ты выбрала не ту строчку!
— Н-да? — игриво приподняла я бровь, приготовившись к защите. — Ну-ка, дорогуша, расскажи-ка мне, что ты тут услышал крамольного?
— «Со мною вот что происходит, Совсем не тот ко мне приходит…» и дальше по тексту бла-бла-бла, — с обидой сообщил Родриго.
— Не понимаю твоей реакции. Ты сам говорил, что свобода превыше всего. Не ты ли ратовал за свободные отношения?
— А я разве что-то сказал против? Или я против того, чтобы ты встречалась с другими? Когда живешь на другом конце света, трудно сохранять верность. Которая, тем более, никому не нужна.
— Вот и всё.
— Кто тебя обидел?
— Не хочу. — Я сжалась на постели, подтянув ноги к животу. Как когда-то. Только теперь болело не тело. С душой случились какие-то неприятности.
— Хочешь.
— Родриго…
— Ну! Или тебя уговаривать надо?
Я закрыла лицо рукой, давая ему понять, что не хочу обсуждать свои проблемы с ним.
Родриго пересел обратно. С силой отодрал ладонь от лица и требовательно рявкнул:
— Говори! Ты здесь неделю. Я тебе все блага устроил, твою работу на других свалил, своих людей напряг. Ты приехала невменяемая. Я думал, что устала, перетрудилась, думал, что отдохнешь, опять расцветешь, а тебе только хуже становится. У тебя махровый депресняк...
— А еще я сама с собой стала разговаривать, — доверительно шепнула ему на ухо.
— Ефимова, ты рехнулась?! Что произошло? Тебя не было полтора месяца! Что произошло за это время?!
Я медлила. Мне надо выговорится. Хоть кому-то. Лишь бы этот человек не сказал лишнего, не осудил. Я так устала держать это в себе… Только молчи, Родечка, молчи, родненький…
— У меня была шикарная ночь. Сначала он мне не понравился. Казался высокомерным, самовлюбленным болваном. А потом мы гуляли по Москве, и он раскрывался, как цветок. Знаешь, есть такие, которые днем страшные, а ночью божественно красивы. Я такие на Азове видела, в Кирилловке, в глубоком детстве, когда отдыхала там с родителями. Он дурманил, манил. Утром я испугалась, что очарование ночи спадет. Но он был таким милым, домашним, таким родным. Волосы торчат в разные стороны, под глазами синяки. Если бы кто-нибудь увидел его без лоска, то... А потом... — я замолчала. Стало трудно дышать. У горла стоял комок.
— За что тебя люблю Ефимова, так это за талант: только ты можешь мысль на одно простое предложение красиво размазать на полосный материал! Можно я переведу твою речь на русский? Он ночью проехал тебе по ушам, трахнул, а утром послал. Так?
— Ну не совсем...
— Так.
— Ну не так, чтобы...
— Так.
— Да, ты прав.
— Ну и дура.
— Я знала, что ты меня любишь.
— И чего ты сейчас сопли развесила, слезы льешь?
— Понимаешь, в ту ночь со мной случилась странная вещь. Я как будто чувствовала то, что он пытается мне сказать. Знаешь, иногда делаешь что-то и сам с собой разговариваешь, или «беседуешь» с кем-то, разговор прокручиваешь, вопросы себе задаешь, сама ж на них отвечаешь? Такое же было со мной. Ну ты знаешь, у меня вечно в голове смысловой кавардак, профессия такая… А тут так четко голос его звучал. Он спрашивал. Я отвечала. Главное, в глаза ему смотреть.
— Шизофрения? — нахмурился Родриго.
— Нет. Не то. Я вопрос сама задаю, сама на него отвечаю. Но он знает, что я думаю, потому что сам задает мне этот вопрос и получает мой ответ… Бред какой-то! Я не так объяснила… Ты не поймешь. Не знаю… Понимаешь, я чувствовала его боль, его страх, чувствовала эйфорию, обиду, досаду. Он говорил, что такое бывает между близнецами. У его брата с ним примерно такая же связь. Он рассказывал, что тот его даже почувствовал на расстоянии, когда он в больницу попал, приехал, сидел у постели…
— Как романтично! — перебил Родриго. — То есть ты нашла своего близнеца, переспала с ним, он тебя послал, и ты сейчас страдаешь? Индийские сценаристы нервно курят в сторонке. Ради всего святого, никому не рассказывай об этих голосах! И я не слышал. Ничего не слышал. Ты не шизофреничка! Это просто депрессия…
— Родриго!!! — я от негодования даже подскочила. — Это не моя депрессия! Это его депрессия! Вот что я пытаюсь тебе сказать!
— Да-да, я понял. Я все понял! Ефимова, ты спятила. У тебя от одиночества уже мозг опух! Тебе нормальный мужчина нужен. Не этот мифический близнец, который попользовал тебя и как презерватив в унитаз спустил, а нормальный! Иначе ты загремишь в «дурку» со своими голосами.
Я сникла. Нечего даже думать, что Родриго на самом деле поможет. Да и не нужна мне от него никакая помощь. Мне высказаться надо. Но то, что вырвалось случайно, заставило задуматься. Это не моя депрессия. Билл обидел меня. Сильно. Оскорбил. Я попыталась несколько раз помирится, а он проигнорировал — раз; оттолкнул — два; бросил в беде, когда был больше всего нужен, — три. Ну и последний пункт, который перечеркнул наши так и не начавшиеся отношения: он артист, а с артистами простым смертным не по пути. Всё! Забыли! Тогда откуда же эта тоска? Почему так плохо на душе? Почему у мира померкли краски? Куда делся вкус? Почему сейчас рядом со мной лежит мужчина, сексуальный, очень красивый, а я его не хочу. Всегда хотела, а после Билла не хочу вообще ни кого. И что интересно — я флиртую, соблазняю, а как дело до постели доходит, словно сжимается что-то, до истерики, до паники, до отвращения. Не хочу и все тут! Головой хочу, а тело не дается… И настроение какое-то дурное. Я не чувствую вкуса жизни. Я смотрю на спешащих мимо людей и усмехаюсь им в спины — «у них нет тебя, и они могут жить…» Еще немного и я воплощу эту песню в жизнь, буду ломать стекло как шоколад в руке, и резать кожаные ремни, стянувшие слабую грудь… Что же делать? У меня на самом деле именно такой настрой. Я — жизнерадостная девчонка, живущая с весной в душе, всегда идущая по жизни с улыбкой, превратилась в угрюмое, грустное существо. Что он со мной сделал? Что? Одно я знаю точно — он в депрессии. Он в сильнейшей и жесточайшей депрессии. Могу ли я ему помочь? Нужна ли ему моя помощь? Скорее всего, нет, я одна из…
— Ладно, собирайся, пора в редакцию, — проворчал Родриго. — Черт, я-то думал, у тебя проблемы какие-то, серьезное что-то случилось, а ты… Удивила ты меня, Ефимова. Очень неприятно удивила.
Я даже не шелохнулась. Слова Родриго меня задели. Я тут перед ним душу наизнанку, а он…
— Родька, а можно я сегодня в номере поваляюсь? Как-то плохо мне, разбитая вся… Пожалуйста, — я произнесла это таким медовеньким голоском, что он не имел права отказать. И не отказал. Быстро оделся и, бросив:
— Я про баррио тебя предупредил. Только сунься — вообще про Венесуэлу можешь забыть! — ушел на работу.
Конечно же, я никуда соваться не буду! Ха! Жену свою будешь строить.
Для поездки в венесуэльское гетто я оделась максимально просто: хлопчатобумажная футболка и брюки, чтобы не свариться от жары и не обгореть, бандана, чтобы не умереть от солнечного удара, кеды, чтобы быстро удрать в случае опасности, на спину рюкзачок с диктофоном и фотокамерой, много конфет для подкупа местной детворы.
Я выскочила из такси за квартал до начала трущоб. Напряженно вздохнула, словно собираясь прыгать в ледяную воду. Все будет хорошо. Я уверена в этом. А если и нет, то горевать особо некому. Кому я нужна? Даже плакать никто не будет. Если только Полинка пару слезинок обронит, да и то не факт — после той подставы с нашим ночным загулом, а потом еще и происшествия в клубе (ударить Тома! При всех! По яйцам! Мне подруге на глаза показываться не хотелось), она не то, что рыдать не будет, она меня видеть не захочет.
Схема работы проста до невозможности: сначала познакомиться с местными мальчишками, потом, возможно, удастся поговорить с женщинами, а там видно будет. Главное до темноты выбраться оттуда. Ночи в Каракасе по-настоящему опасны. И риск не будет оправдан ничем.
— Работаем, — скомандовала я себе и зашагала вперед. Надо же, перед каждым опасным мероприятием мы с Биллом даже одинаково себя морально пинаем.
Все вышло даже лучше, чем ожидалось. Я целый день бродила по узким тропинкам другого мира. Разговаривала с женщинами об их быте. Голопузые чумазые дети бегали за мной стайкой, выпрашивая конфеты и фрукты. Сторонилась мужчин и подростков. Совершенно напрасно Родриго пугал меня агрессивностью местного населения. Ни разу никто в мой адрес не произнес грубого слова, не бросил косого взгляда. Я пришла в баррио с миром и любовью. Баррио отвечал взаимностью. Не понимаю, почему Родриго так боялся меня сюда отпускать. Когда аборигены привыкли к моему присутствию, то пошли на контакт, и даже выделили местного авторитета в качестве сопровождающего, чтобы со мной ничего не случилось. Я много говорила с ними о жизни, политике, о том, чтобы они хотели изменить, что готовы сделать. Я впитывала информацию, словно губка, искренне восхищалась жителями, для которых каждый день был маленьким подвигом. Мои душевные проблемы отступали на задний план. Как же я была глупа! У меня есть крыша над головой, есть работа, есть уверенность в завтрашнем дне. У меня есть все, о чем может мечтать молодая девушка. А у этих людей нет ничего. Самое главное — у них нет будущего. Выросшие в этих трущобах дети, останутся здесь навсегда. Вырывается один из миллиона…
А вот покинуть баррио до темноты я не успела: в какой-то момент заплутала, закружила по кварталу. И тогда стало по-настоящему страшно. Темнеет в Венесуэле за считанные минуты. Сумрак жрал гетто на глазах: тени ползли от домов, удлинялись, поглощая свет. На улицах появлялась нечисть, вышли охотники до чужого добра. У меня за плечами лежали фотокамера с готовым репортажем и диктофон с ценными записями, поэтому мне совершенно не хотелось с ними расставаться. Надо слиться с темнотой, раствориться в ней.
Кошкой я кралась по улицам, избегая открытых светлых мест, обходя стороной компании. Тихо, бесшумно, очень быстро. Малейших шорох — остановиться, замереть, переждать. Интересно, почему Родриго считает меня глупой и беспомощной? Я могу постоять за себя, знаю, как действовать в минуты опасности. Так что, если быть осторожной, то все будет хорошо! А я была очень осторожна.
— Это куда мы так крадемся? — раздался противный голос за спиной.
Я непроизвольно выругалась матом. Так, легенда на этот случай не продумывалась, придется импровизировать.
— Какое счастье, что боги послали мне вас! — я радостно всплеснула руками и едва ли не кинулась на шею мужику с мачете. Затарахтела так, что слова наполовину стала глотать: — Я была у друзей. Вот, заблудилась! Хожу, брожу! Уже думала, что все, прибьют меня злые люди! А тут такое счастье! Такое счастье! Великие боги! Какое счастье! Товарищ! Товарищ! Как же я рада! Вы совсем не похожи на злого и плохого человека! Вы ведь хороший! Вы спасете меня? Вы поможете мне выйти отсюда? Я вам заплачу! У меня есть деньги! Вот! Вот, возьмите! Двадцать долларов. Пожалуйста, только выведите меня отсюда! Это всё, что есть! — я ловко вывернула пустые карманы. — Пожалуйста, добрый человек! Спасите девушку!
Дядька опешил от моего натиска и денег, которые я настырно совала ему в руки, преданно заглядывая в глаза.
— Ты и так мне все отдашь, — прохрипел он.
Сделала вид, что не поняла, о чем он. Черт! Придется пожертвовать телефоном… Главное страх не показывать, иначе не выбраться, сгину, пропаду.
— Но у меня больше нет денег, — едва ли не рыдала я. — Вот, если этого мало, возьмите мой телефон! Только помогите мне! Умоляю вас! Пожалуйста, пожалуйста! Товарищ! Только не бросайте меня здесь одну! Мне так страшно, а вы ведь человек порядочный! — продолжая глупо верещать, я стала цепляться за руки, изобразив на лице максимально умолятельную мину.
Дядька пятился. Видимо, жертвы на него еще ни разу не набрасывались, деньги и телефоны по доброй воле не совали, и не упрашивали не покидать их. Я подошла к нему вплотную. Надо понять, есть с ним еще кто-то или нет, если есть, то очень плохо. Бандиты обычно по одному не ходят… Ладно, некогда раздумывать — левый кулак в нос, правый локоть в солнечное сплетение и коленом в пах со всей силы. Мужик охнул и свалился, схватившись за чресла. Я сорвалась с места с такой прытью, что мне позавидовал бы бывалый спринтер. Мировой рекорд был побит на первой же секунде. Вон отсюда! Куда угодно! Удрать! Скрыться! Исчезнуть! Если не найду выхода в цивилизацию — забьюсь в самый дальний угол трущоб и до утра пересижу, потому что когда светло, не так страшно.
Я заблудилась еще больше. Прикольно.
Найдя тихую и безлюдную подворотню, я сжалась в комочек в самом темном месте и затаилась. Надо подождать до утра…
Влажные, покрытые испариной, минуты утекают, растворяются, рассыпаются, как давно облетевшие с деревьев листья. Скоро все закончится... Как страшно и одиноко. Одиночество тягучей массой проливается из черных глазниц окон, затягивает, тащит за собой. Грудь сжимают тиски боли и отчаянья. Надо держаться! Я выстою. Я смогу. Я поборю твою депрессию в себе. Я сильнее. Запрокинула голову, как когда-то учил меня ты. Звезда, звезда, помоги мне! С иссиня-черного безоблачного неба мне улыбаются огромные, ослепительно белые звезды, нависшие мокрыми цветами над головой, да месяц-перевертыш подмигивает, как старому другу. Может быть, ты сейчас тоже смотришь на звезды… А завтра я проснусь, и тебя больше не будет в моей душе, в моей памяти, в моей жизни. Я оставлю тебя здесь, в гетто, вместе со своим страхом…


 
Глава 14




Пепелац пришлось бросить в ближайшем дворе — Москва глухо стояла в пробке. Я и так добираюсь до «Охотного ряда» больше полутора часов, хотя здесь ехать от силы десять минут. Полинка, небось, палочки сгрызла от гнева, сидя в японском ресторанчике в ожидании мокрой курицы, то есть меня. А я, спрятавшись под зонтом, совершенно не спасающим от сыплющейся с неба осенней влаги, бежала в «Ги-Но Таки». Всю жизнь бегом. Везде опаздываю. Всегда спешу. Хочется остановиться, замереть и оглядеться вокруг. Хочется увидеть окружающий мир. А я все бегу и бегу…
Полина протирала руки влажной горячей салфеткой, когда я уселась перед ней за столик, заулыбалась, засветилась.
— Давай-давай, как раз сейчас поесть принесут, — поторопила она меня. — Я уже все заказала. Наверное, есть хочешь? Устала?
Я кивнула, скинула мокрую куртку на соседний стул, довольно вытянула промокшие и изрядно озябшие ноги.
— Чай девушке принесите! Зеленый. Жасминовый, — попросила подружка пробегающую мимо официантку. — Или тебе лучше с бергамотом заказать?
— Любой пойдет, — отмахнулась я. — Сто лет тебя не видела. Дико соскучилась.
— Хоть бы позвонила, — обиженно отвела она глаза.
— Да я только из Венесуэлы прилетела три дня назад. Никак не адаптируюсь ко времени. Все-таки отставать на семь часов гораздо приятнее, чем спешить. Вещи вот распаковала, с делами разобралась немного. Устала страшно. Держи.
Протянула ей сувениры. Полинка принялась восхищенно рыться в пакете.
— Это антикварная лампа из Ирана. Говорят, что в ней жил джин. Или живет. И только руки влюбленной девушки могут пробудить его ото сна, — принялась я восторженно врать. — А этот гамак из Венесуэлы. Повесишь на даче, будешь кайф ловить.
Она потянулась ко мне через стол и обняла, поцеловав в шею.
— Спасибо, дорогая! Я так по тебе скучала! Как ты съездила? Как Родька?
Перед нами положили приборы, расставили плошки с супом.
— Съездила нормально. Провела сутки в баррио. Так Родриго мне такую истерику закатил, что мама родная! Думала, убьет.
— Что такое баррио?
— Это огромные поселения бедняков. Там царит абсолютная беспредельщина. Шикарный вышел репортаж. Великолепный!
— Ты ненормальная. Не понимаю, как Родриго тебя отпустил?
— А он и не отпускал. Я сама ушла. Мне надо было встряхнуть организм, дать ему пинка, иначе я бы совсем загнулась.
— Успешно?
— Неа.
— А у меня для тебя тоже есть две новости, — загадочно улыбнулась Поля. – Надеюсь, что они тебя порадуют.
— Колись.
— Тебе шеф дал денег, — она протянула мне голубенький конверт с логотипом фирмы. — Он, правда, долго стоял в позе и отказывался платить, но тебе повезло, что у тебя есть я и еще кое-какие покровители. Михалыч так расщедрился, что даже добавил сверху, лишь бы они отвязались.
— Ого! За деньги спасибо, — спрятала конверт в рюкзачок, даже не потрудившись пересчитать содержимое. — Только не поняла, какие покровители?
— Ну… — Полли подмигнула более чем загадочно.
— Теряюсь в догадках, — нахмурилась я, кажется, догадавшись, кто бы это мог быть.
Полинка залилась веселым смехом.
Палочки подхватили вассаби и погрузили его в соус. В «Ги-Но Таки» самый ядреный вассаби в Москве. Такой, что прошибает до мозга. Из-за этого я не любила есть его «живьем», предпочитая размешивать в соевом соусе. Впрочем, так положено делать в любом случае.
Полина наконец-то прекратила хохотать. Достала зеркальце, принялась рассматривать глаза на предмет расплывшейся туши из-за выступивших слез.
— Ты там что-то говорила про две новости. Если вторая такая же приятно-хрустящая и с водяными знаками, то я тебя расцелую при всех, — лениво пережевывая ролл с семгой, произнесла я. Сердце замерло, не решаясь стуком прогнать робкую надежду.
Подружка тянула время. Припудрила носик и подправила глаза. Я начала злиться. Медленно спрятав косметику в сумку, она довольно заявила:
— Тебя искал твой Уленшпигель.
Я подавилась суши. Закашлялась. Полинка испугалась, принялась хлопать по спине. Теперь пришла моя очередь вытирать слезы.
— Билл? — выдавила я из себя, когда смогла говорить.
Полина откровенно потешалась надо мной и моим глупейшим видом.
— Почему Уленшпигель?
— Ну потому что он фольклорный элемент, и… Как там у Филатова? У него есть документ…
— Я вообче могу отседа улететь в любой момент… — пробормотала я, нахмурившись. — Что хотел?
— Эй, ты чего? — перепугано зашептала Поля. — Маш, ты чего с лица-то сошла?
— Когда он звонил?
— Да он пять раз на дню звонит. Тебя ищет. То он, то Том. Я пыталась объяснить, что тебя нет в стране, но… Вчера вот тоже звонил…
Я затрясла головой, прогоняя слуховые галлюцинации. Билл не может меня искать. Нет.
— Я дела все сдала после их отлета и через пару дней улетела на Шри-Ланку в отпуск. Номер местный взяла, ну и чтобы с работы не звонили, сама понимаешь… Вернулась, а тут Иван Михалыч на ушах стоит. Говорит, что их менеджеры оборвали все телефоны с просьбой дать им координаты переводчика. А их, кроме меня, больше никто не знает! Открываю почту — там куча писем, мол, как связаться с переводчиком. Я чай попить не успела, мне звонок и такой милый голос начинает что-то вещать и требовать телефон фрау Ефимовой. Я объясняю, что мы не распространяем конфиденциальные сведенья о сотрудниках. Нет, нет и нет! И такое продолжалось целую неделю. Звонили разные люди, и требовали у меня твой телефон.
— Разные?
— Ну да. Я ж тебе говорила, что они в английском не особо сильны. Видимо, они каждый раз понимали, что я чего-то не догоняю, и пробовали зайти с разных сторон, даже придумали трогательную историю о том, что солист тебе денег должен, а как передать-переслать не знает.
— Ты дала им мой телефон?
— Я пообещала Биллу передать его телефон тебе. — Полинка протянула листок с наспех написанными цифрами. — Он очень просил позвонить. Он невменяемый какой-то был. Все твердил, что с тобой что-то случилось. Ну что с тобой случиться может?
Я передернулась, вспомнив того мужика с мачете на узкой улочке в гетто темной ночью… Действительно, что со мной может случиться… Убьют и все дела.
— Когда Билл звонил?
— Точно не помню… В десятых числах августа… Кажется…
В груди защемило, затянуло, задергало... Я ездила в баррио тринадцатого августа. В понедельник. Родриго еще накануне все выходные со мной провел.
— Да! Четырнадцатого августа он и звонил! Точно! Потому что в тот день, и это меня особенно взбесило, он меня из-за стола вытащил, мы шефскую днюху отмечали. Я точно помню.
— Полина, ты дала мой телефон Биллу?
— Да. Только не ему, а Тому. Еще месяц назад. Он умеет уговаривать. Я сказала Тому, что тебя нет дома, ты в вечной командировке, тебя перевели работать в другую страну. Куда — не знаю. Как-то так… — Она виновато глянула мне в глаза.
Я медленно выдохнула. Совершенно не понятно, что с этим делать. После прогулки по баррио мое душевное равновесие немного восстановилось. По крайней мере, истерики прекратились. И как теперь быть? Ничего умного я придумать не смогла, поэтому сосредоточилась на еде.
Мы молча жевали минут пятнадцать. Полинка прятала глаза и всячески от меня отворачивалась. Я ломала голову над излюбленным русским вопросом не хуже Чернышевского. К тому же достаточно четко вырисовывалась еще одна проблема — страх. Я натурально боялась как тогда в гетто. Смесь страха и эйфории, когда до гибели остается всего один шаг… шаг в пропасть без парашюта — несколько секунд полета, прежде чем тело перестанет существовать…
— Ты очень расстроилась? — деликатно спросила Поля.
— Нет, — тяжко вздохнула, раздумывая говорить или нет. Потом решила, что надо сказать. Полинка поймет. Она мой самый близкий друг. — Просто в Венесуэле… В общем, Билл звонил тебе в тот день, когда меня чуть не убили.
Она громко ахнула.
— Как это?
— Так получилось. Не знаешь, зачем они меня искали?
— Том сказал, что Билл переживает из-за произошедшего и хотел бы помочь тебе с ремонтом разбитого мотоцикла. Компенсировать… Я плохо их понимала. Ты же знаешь, я в немецком еще хуже, чем они в английском.
— Ааааа, ну пусть дальше переживает.
— Маша? — Голос Полины звенел от напряжения. — Какой мотоцикл?
Я отмахнулась, но она продолжала буравить меня взглядом, всем своим видом показывая, что не отстанет.
— Билл завалил мой мотоцикл на дороге. Ремонт обошелся, мягко говоря… В общем не будем о грустном…
— Что Билл сделал? — каждое слово падает металлическим шариком на тонкое стекло души. — Маша. Что. Сделал. Билл.
Стекло не выдержало. Лопнуло. Разлетелось алмазной россыпью. Меня прорвало. Я говорила-говорила-говорила. Прятала глаза и рассказывала подруге все-все, кроме совсем уж интимных подробностей. Все-таки это не моя тайна, но мне она доверена, и я ее сохраню. Полинка, молодец, слушала, не перебивая, не мешая литься словам, держа меня за руку, словно поддерживая.
— Что же ты, глупенькая, мне сразу не сказала? — ласково улыбалась она. — Что было дальше?
— Дальше все было хорошо. Я вышла из зала. Поняла, что сейчас разревусь при всех. И ушла в туалет. Там посидела, поревела и поехала домой. А вот что было после этого, я почти не помню. Я приехала, еще поревела, легла спать. Спала, судя по часам, сутки, может чуть больше. Просто вырубилась и все тут, мертвецкий сон — это про меня. Проснулась от того, что мне плохо. Вот реально так, конкретно плохо. Хочу встать, и не могу. С горем пополам достала градусник, температура 40. У меня ни лекарств дома, ни денег, ничего. Хотела позвонить кому-нибудь, чтобы пришли. Но с постели сползла на пол и всё, и дальше ни с места. Слабость дикая. Ноги не держат. Я даже не смогла испугаться. Забралась обратно в постельку. Думаю, сдохну, ну и фиг с ним, все равно никому не нужна, жалко только найдут меня тут грязную, потную и вонючую, отвратительный видок! Хорошо пульт от телевизора под подушкой валялся. Хоть телек меня немного развлекал между провалами. Так прошло, как потом выяснилось, еще три дня. Кто-то звонил постоянно, а я встать не могу. Температура держится до черноты в глазах. Я хотела хоть по стеночке до кухни дойти, меда съесть, может какой-нибудь парацетамол выпить… И не могу. С постели не могу соскрестись. Даже сесть не могу, голова так кружится, что того гляди потолок с полом около моего лица одновременно сойдутся! Я ж четвертые сутки не евшая! Вообще шевелиться уже не могу. Приехал крестный мой с Лариской, это моя подружка на работе. Типа потеряли они меня. Вызвали участкового, взломали дверь. Так они меня и спасли от голодной смерти. Говорят, что я в бреду была, горела вся. «Скорая» обколола, капельницу поставила, в больницу забирать не стали. Сказали, что простуда у меня, организм ослаблен, да еще нервное перенапряжение — вот и шандарахнуло так сильно, мол, организм предупредил, что еще немного и он всё, будет выбирать белые тапочки. А мне так плохо было, что хотелось уже побыстрее… В общем Петрович дал мне пару дней на зализывание ран, а потом в Иран на три недели, освещать угнетение мусульманских женщин. Ну надо, так надо! Лариска меня за два дня на ноги поставила, я и полетела. А куда деваться? Меня кормить некому.
В Иране, конечно же, долечилась. В порядок себя привела немного. Нервы успокоила. Меня там встречающая сторона всячески развлекала и ублажала. Я немного отошла. Но вот что-то сломалось во мне, что-то треснуло. Даже не обида на Тома или Билла. Нет. Что-то другое. Как будто крылья мне вырвали с мясом. Я пытаюсь взлететь и не могу. Рыпаюсь, подпрыгиваю, а крыльев-то нет…
Потом вернулась домой. Еще три дня дома побыла. И такая тоска меня накрыла, хоть вешайся! Хожу по квартире и воем вою. Спятила совсем. Петрович и так на меня ворчал, что с работы не выгонишь, а куда я пойду? Я к людям поближе тянусь, чтобы сбежать от себя. А ночами-то дома… Подхожу к нему, говорю: «Выручай, Петрович, что-то в голове у меня не то, не могу дома быть, пошли куда-нибудь на задание, его ж тебе кроме меня никто так хорошо не сделает». Ну, Петрович и выслал меня в Венесуэлу к нашему Родьке спецкором. На два месяца. Велел хмурой не приезжать, а то лично побьет. Даже командировку организовал.
Видимо Петрович Родьке звонил, предупредил, что я никакая. Родриго встретил меня как дорогого гостя, чего обычно с ним никогда не случалось, даже когда мы вместе жили. Развлекал, как мог, на гитаре играл, песни мои любимые мурлыкал. Секс! Боже, какой же он был шикарный в те дни! Никогда таким не был. Я вроде бы и рада, и повеселела, и даже реагировать начала на внешние раздражители, но на душе так плохо, что сама стала к Родриго жаться, сама стала просить его меня туда свозить, сюда, с теми познакомиться, с этими. Вот о баррио написала. В Каракасе шок был, что я, простая русская девчонка, в такую клоаку залезла, живой выбралась да еще хороший материал сделала. Эх…А оно все равно как давило, так и давит. Как я не старалась от себя убежать, оно так давило, что кричать иногда хотелось. И в голове постоянно крутятся его песни…
— Родриго?
— Причем тут Родриго? Я говорю про Билла! Я и песен-то его толком не знаю, всего два концерта слушала, половину слов не разберешь, еще девки орали так, что его самого было не слышно. Я думала о нем ежесекундно. В постели с Родькой, я прикусывала язык, чтобы не стонать его имя. Однажды Родя понял все, говорит, давай поиграем, я буду он, а ты будешь сама собой, иначе не могу так, вижу, что ты с ним вся. Но я не смогла, да и не стала так оскорблять Родриго. Или Билла? Знаешь, это ужасно, когда ты не принадлежишь себе.
— Почему же ты ему не позвонила?
— У меня нет его телефона. Да и что я скажу? Сама подумай, что я ему скажу? Ведь это мои ощущения. У него все хорошо, он счастлив. Он продолжает выступать. Я читала его интервью. У него появилась девушка. Его жизнь — мармелад в шоколаде! Том же мне сказал…
— Подонок, — с обидой выдала Поли.
— Не говори так, — мягко попросила я.
— Нет! И повторю это! Ты что не поняла, что там все было подстроено? И то, что он не взял утром трубку, и то, что он затащил тебя в ванную и раздел, и то, как он вел себя на вечере? Ты не поняла, что он сделал это специально?
— Не, Поль, все не так.
— Открой глаза! Он подставил тебя!
— Зачем? Какая ему выгода?
— Прямая!
— Нет же, нет. Том уважает Билла, он не станет делать так, чтобы брат страдал. Да и глупо рисковать отношениями, только ради того, чтобы отогнать телку.
— А может он пытался тебя отбить? Да, Том пытался тебя отбить! Он тебя у гостиницы спас, раны тебе зализал, весь вечер развлекал…
— Глупости.
— Маша, ты дура! Глупая, слепая дура. Ты нравишься Тому. Я же видела, как он потом вокруг тебя скакал.
— Полин, ты выдаешь желаемое за действительное.
— Ты в курсе, что близнецы сцепились после твоего ухода? Билл налетел на Тома как коршун на цыпленка. Их растащить не могли. Драка жуткая была. Потом Билл орал что-то на своего телохранителя и Дэвида. Я так поняла, он куда-то собрался идти, а его не пускали, чуть ли ни за руки хватали, силой удерживали. Но он все равно выбежал на улицу. Носился как угорелый туда-сюда. Потом вернулся, и они вновь с Томом поругались, их друзья сдержали, второй раз подраться не дали. Матерились ужасно. Позорище такое. Хорошо, что вечеринка была закрытой, в прессу ничего не просочилось.
— А Дэвид как объяснил поведение ребят? Ты ведь с ним так хорошо общалась.
— Никак. Дэвид был зол, как собака. Сказал, что они перепили, и он с них в гостинице шкуры спустит. Очень извинялся. Стыдно ему было. Да и устал он сильно от них.
— Я представляю…
Мы еще долго болтали с подругой о своем, о девичьем. На душе было как-то непонятно. Словно я стою над пропастью, надо прыгать, а за спиной нет крыльев…
Полинка остановилась около ступенек, ведущих в подземный мир метро, странно на меня посмотрела и захихикала.
— Скажи мне, Ефимова, а он вообще как в постели?
— Нормальный. Нежный, внимательный и ласковый.
— А там у него все в порядке? — она многозначительно скосила глаза на низ моего живота. — Солидно? Или так себе?
— Там, слава богам, тоже все очень хорошо. То, что надо, — я состроила хитрую рожицу. Поля эротично вздохнула.
— Прикинь, как тебе подфартило. А его все геем считают.
— Он такой же гей, как мы с тобой лесбиянки, — засмеялась я, целуя ее в щечку. — Только не трепи о моем везении, если не хочешь остаться без меня. Фанатки они такие… Они за Билла меня живьем закопают.
— Позвони ему.
Я качнула головой. Не буду. Не хочу.
— Глупо. Ну да не мне тебя учить.
Она помахала рукой и быстро сбежала по ступенькам, скрылась в переходе. Я так и стояла, смотрела сначала ей вслед, а потом подставила лицо дождю.
Кудлатое небо ползает грязно-оранжевым брюхом по ночному городу, пытаясь удобнее устроиться. Ему предстоит долгая спячка, почти забвение на долгие месяцы. Сильный холодный ветер вымораживает душу. Дождь давно уже промочил одежду. Ноги ничего не чувствуют. По лицу стекают капли. Как слезы… Дождь шепчет твоё имя… Будто хочет напомнить, как мне тебя не хватает… Дождь плачет... И его слёзы текут по моим щекам…


 
Глава 15




Управлять машиной в состоянии возбуждения — форменное самоубийство. Я еле доехала до дома, несколько раз выслушав от водителей сердитые гудки, а один даже окошко открыл, чтобы обматерить меня, лохушку. Пару раз я проскочила на красный свет, и уже около дома рассталась с последними пятьюстами рублями, нагло нарушив правила перед носом инспектора: чтобы не остаться без прав, пришлось расстаться с деньгами. И это окончательно меня расстроило.
Дома я сначала попыталась написать статью, потом поболтала с друзьями в Интернете, но отвлечься от назойливых мыслей никак не удавалось. Я стояла на распутье… Хотелось позвонить ему. Просто услышать его голос. Нет! Нет! Нет! Он счастлив. У него есть девушка. Я читала об этом в Интернете… В ту ночь Родриго уже спал, а я сидела у ноута и делала вид, что пишу статью про баррио. (Боже мой, как же он орал на меня из-за этой вылазки! Я вернулась очень удачно: злость сменилась беспокойством, а беспокойство постепенно переросло в отчаянье, что ничего уже нельзя исправить. И вот в тот момент я, насвистывая песенку про зайцев, которые «косят траву, трын-траву на поляне», переступила порог номера. Сказать, что Родриго был счастлив, значит ничего не сказать, но орал он знатно и в какой-то момент я даже решила, что он меня прибьет, но, слава богам, обошлось, хи-хи-хи.) На самом деле я единственный раз за три месяца залезла в сеть с целью узнать, как у него дела. И первое, на что наткнулась, — это интервью с Томом о новой девушке Билла. А потом нашла еще одно интервью, где Билла все-таки раскрутили на информацию о пассии. В память врезались слова: «Она то, что на самом деле мне надо. Она понимает меня, как никто другой. Рядом с ней я абсолютно счастлив». Вот и на кой я ему буду звонить? Чтобы услышать, что у него есть девушка и он счастлив? К черту!
Колонки звякнули. В правом нижнем углу монитора замигало письмецо. Мне кто-то написал! Родриго…

Ефимова, салют тебе из теплого Каракаса!
Надеюсь, ты добралась нормально и без приключений на свою тощую задницу? Хотя о чем это я? С твоим куриным мозгом только приключения на нее и искать. Помнишь, мы говорили о твоем переезде в Каракас? Я даю тебе в разработку новый проект, набирай под себя людей, делай, что сочтешь нужным и интересным. Финансы на все это есть. Можно купить тебе квартиру тут, недалеко от издательства, но вообще-то я хотел бы, чтобы ты жила у меня — задолбался я по гостиницам с тобой шманаться, словно бомжатина какая-то, хочу домашнего уюта как у всех. Помнишь, как нам было здорово, когда мы вместе жили? Только ты и я. В постели ты меня устраиваешь, в быту тоже, так что, обдумай мое предложение о семье.
Родриго

Три раза перечитала письмо. Это мне мерещится или Родриго на самом деле сделал предложение? Родриго, о котором мечтало пол-института? Родриго, из-за которого меня однажды избили старшекурсницы, потому что он бросил какую-то там деваху и ушел ко мне, сопливой пигалице? Родриго, с которым мы прожили полгода, а потом еще год я рыдала в подушку, потому что он меня бросил? А сколько стоило приложить трудов, чтобы остаться с ним друзьями? И вот этот ловелас сейчас решил остепениться и создать семью? С кем? Со мной?
Я пошарила по столу в поисках сигарет. Где-то должна валяться пачка… Я так редко курю, что одна пачка не кончается месяцами. Нет, надо еще выпить абсента. Полбутылки в холодильнике стоит с прошлого раза. Сделать себе коктейль, как делал Билл, покурить и выпить. Такие серьезные дела с кондачка не вершатся.
Что же делать? Что ответить Родриго? Чисто теоретически я за ним буду как за каменной стеной. Но… При всем моем уважении, сегодня можно смело заявиь, что я не люблю его настолько, чтобы связать свою жизнь, развлекаться — да, но жить… Как я буду с ним каждый вечер в постель ложиться?
Где же эти сигареты???
Я полезла на книжную полку, куда Лариска, пока я болела, а она тут хозяйничала, сгрузила весь тот бардак, что горой возлежал около монитора. Вот ведь какая я свинья — убираюсь раз в столетие, все пылью заросло, хоть бы завалы разобрала, кому нужна такая ленивая хозяйка в доме? Случайно задела стопку каких-то черновиков, и она веером рассыпалась по полу. Криворукая овца! Откопала сигареты. Закурила и уселась на полу, перебирая листки… На обороте одного из них были написаны какие-то цифры. Подчерк не мой — убористый, ровный, овальненький… Что это? Какой-то текс на немецком… Стихи? Лариска что ли ерундой страдала?
«Dein bild ist sicher ich trags in mir
;ber 1000 Meere
Zur;ck zu dir
Zur;ck zu uns
Wir d;rfen unsern glauben nich verliern
Vertrau mir»
— «Твой портрет неизменен Я ношу его в себе Через 1000 морей Обратно к тебе Обратно к нам Мы не можем потерять нашу веру Доверяй мне», — перевела вслух. Еще раз перечитала. — Что за бред?
Скомкала лист и отправила его в пакет с мусором.
После абсента мне стало хорошо. Ну, относительно, конечно, хорошо. По крайней мере, мысли хоть и путались, но в состоянии легкого алкогольного опьянения уже не выглядели такими пугающе тупыми. Да, Билл ушел. У него своя жизнь, свой путь, а мне надо налаживать свою. Что же ответить Родриго? Или позвонить для начала Биллу? Нет, надо что-то написать Родриго… Родьке… Что? Черт, как этот мальчишка меня сделал! Всего одной ночи хватило, чтобы выбить меня из колеи! Черт! Черт! Черт! Правильно говорит Родька, надо влюбиться. Нужен нормальный мужчина, который будет обо мне заботиться и защищать. Билл свалил в туман и слава всем богам! Еще бы он убрался из моей памяти, и я вообще была бы счастлива! Полинка говорила, что он меня искал. Искал… Зачем? После того, как я врезала его вдрабадан пьяному братцу по яйцам, что он может мне сказать? Но ведь и Том звонил. Обложили, черти, cо всех сторон. А может с ним случилось то же самое, что произошло со мной в милиции? Может он так же почувствовал мой страх, мое отчаянье, поэтому позвонил Полинке сам? Ни кого-то там попросил, а сам, лично! Вот еще пятьдесят граммов абсента и я поверю в НЛО и зеленых гуманоидов. Дура!
Или позвонить пока пьяная?..

Какой сегодня день?
Время замерло. Дней больше нет. Без тебя.
Какое сейчас над тобой небо?
У горизонта фиолетовый зефир, над головой розовая сахарная вата, а между ними прослойка из зеленовато-желтого мятного желе. Как тогда.
Что у тебя под ногами?
Бездна. Пустота. Я боюсь идти вперед. Мне страшно.
Чего ты боишься?
Я боюсь лететь. Я уже падала. С тобой.

Я зачем-то достала из рюкзака бумажку с номером его телефона. Несколько секунд смотрела на цифры, потом кинулась к пакету с мусором.
Да! Да! Так и есть! Это написал Билл! Он оставил номер своего телефона и стихи! А Лариска его заныкала в бумажках! Пазл сложился! Я поняла, что произошло! Поняла, почему он взбесился и что он чувствовал! То есть Билл перед уходом оставляет мне свой номер телефона. Не я ему свой даю, а он оставляет мне свой, значит, он хочет продолжить отношения, но боится об этом сказать или дает возможность мне подумать и все взвесить. Это очень серьезный для него шаг. Он не доверяет людям, боится их. Ему надо привыкнуть, понять, что подвоха нет, что его не используют, что нужен он сам, а не его слава, его деньги, сам, лично. Оставив номер телефона, он тем самым показывает, что принял меня, доверился, открылся. Потом в гостинице он находит мое удостоверение журналиста, думает, что я специально его обманула, чтобы получить личную информацию. А если учесть, что он нас с Томом еще и «застукал», то вообще это был удар ниже пояса. Он мне поверил, доверился — я его «обманула». Но я не обманывала его! Не обманывала! Все остальное объясняется легко: он запутался сам в себе, и чем больше и агрессивнее он меня от себя отгонял, тем сильнее запутывался. Каждый удар по мне — это многократно усиленный удар по себе. Надо позвонить ему. Сейчас же!
Я подскочила к телефону и отдернула руку. Время — час ночи. Какой звонить? Да и что я ему скажу? Опять оправдываться? Я еще в тот вечер ему пыталась все объяснить, он даже слушать не стал. Еще и ударил ни с того, ни с сего. Перед мальчишками в гостинице опустил ниже плинтуса. Нет! Я не буду ему звонить. Ни за что! Я выйду замуж за Родриго. Перееду в Венесуэлу… Я всегда любила эту страну. А самое главное — она далеко от Европы. От Германии. От России. Он него.
От него…
Далеко…

Что ты видишь?
Я вижу золотую листву. Которая была с нами. И радугу. Там, на горизонте.
Что ты слышишь?
Крик птиц. Они зовут меня.
Что ты чувствуешь?
Я чувствую, что меня больше не существует. Я умерла. В тот день, когда поняла, что тебя больше нет.

Я кликнула мышкой на иконку «Ответить». Собралась духом, и в окошке начали быстро рождаться таракашки-буковки, складывающиеся в незамысловатые, пустые слова:

Hola amigo! Russitoоооо!
Читаю твое письмо и не знаю, что ответить. Я думаю… Правда… Не надо ржать! Да, я иногда умею думать… Я… Наверное, да. Мы давно знаем друг друга. У нас много общего. Да и в остальном ты

Какой же бред я пишу! Нет! Нельзя! Не хочу! Что я там буду делать в этой Венесуэле! Это же черт знает где! Это же другой конец света! Это же так далеко от родины, от друзей, от подруг. От него!
Стерла всё, что написала. Зачем так много слов?.. Всё глупо. Всё суета.
Пальцы, живущие своей жизнью, отдельно от мозга, выбили всего три знака:

Да.

Опустила голову. Слезы сорвались с ресниц и упали на голые ноги. Горячие какие…
Не хочу.
Курсор, подведенный к «Отправить» дрогнул. Замер в нерешительности…
Не могу.
Опять закурила. Надо же как дрожат пальцы… Выпустила сизые кольца в сторону распахнутого окна и окончательно приуныла. Как душно… Ужасно душно… Там в черноте ночи льет дождь. Ветер стучит в стекло, гоняет створку туда-сюда. Осенняя гроза… Промозглая, дрянная, гадкая… А мне ужасно душно…
Нет, я спятила. Однозначно спятила. Этого нельзя делать. А если все-таки позвонить Биллу? Просто набрать номер и спросить, зачем он меня искал? Хороший предлог… Нет, фиговый предлог, особенно если учесть, что прошло больше трех месяцев. «Здрасти, — скажу я, — типа я тута, че хошь, бисёнен?» Дура! Какая же я дура! Ты забыла, что говорил Том? Напряги память, овца, и все сразу же пройдет! Никуда и никому ты звонить не будешь.
Мы даже не попрощались…

Что ты делаешь?
Стою у окна и думаю о тебе. Всегда.
Что у тебя в руках?
Чашка. Из которой пил ты.
Что в чашке?
«Эрл-грей» с лимоном. Как ты любишь.
Что на тебе надето?
Твоя футболка…

Мои глаза расширились от ужаса, когда заметили, как на дисплее телефона быстро-быстро одна за одной возникают цифры, а потом звонок с остервенением рвет тишину, пронзает тело, несется по венам, трещит в голове. Я запаниковала, дернулась, едва не пролив чай на клавиатуру. Кого еще разбирает среди ночи на общение? Какой странный номер… Я понятия не имела, кто бы это мог быть. А потом догадалась: Родриго никогда не заморачивался по поводу разницы во времени. Он всегда звонил тогда, когда ему было удобно. И сейчас мне надо сказать ему «Да». Короткое маленькое слово, которое изменит всю мою жизнь. Всего две буквы. Д и А. А и Д. Ведь Билла больше не существует для меня.
— Да, — вздохнула я.
— Мария! Мария! Ма-ри-я!!! Не клади трубку! Пожалуйста, только не клади трубку! — орал кто-то на том конце провода по-немецки.
— Том? — ошарашено произнесла я, отодвигая трубку на безопасное для слуха расстояние.
— Да! Ты меня узнала?! Да! Это я! Том! Я! Том! Да-да! Я брат Билла! Ты слышишь меня? Только не клади трубку!!! Ты меня узнала?! Густав, скорее! Скорее позови его!
— Том, — расплылась я в счастливейшей улыбке. По щекам текли слезы. Прошептала ласково: — Томми…
— Мария!!! Какое счастье, что я тебя нашел! Ты себе не представляешь, какое это счастье! Ты никогда мне не поверишь! Я так долго искал тебя! Мы достали всех, кто нас тогда приглашал в Москву! Мы два месяца их доставали! Мы очень просили! Мы звонили, мы писали! Мы очень просили! И они дали нам твои координаты! Георг, скажи!
— Да, мы всех достали! — Георг завопил так, словно пытался докричаться до Луны. Я испуганно отдернула трубку от уха еще дальше. Ребят было великолепно слышно. — И у вас там и у нас тут! Нам говорили, что мы психи, но лучше быть психом и достать тебя, чем стать психом здесь!
— Да! Вот и Георг говорит! Мария, ты прости меня! Я вел себя как свинья!..
— Том, всегда ведет себя как свинья, когда выпьет! — пояснил Георг, судя по всему выхватывая трубку, потому что Томми на секунду пропал, а потом вновь закричал с прежней умопомрачительной громкостью:
— Я не хотел тебя обидеть! Слышишь? Я не хотел тебя оскорбить! Просто ты так меня завела тогда вечером! Эти танцы!!! Боже, как ты меня завела! Ты… Такого не бывает!
— Том, ты не о том! — притормозил фантазии друга Георг.
— Да, я не о том, прости меня! Потом Билл рассказал про вашу ночь! Он нам всё-всё рассказал! Ты понимаешь? Он все нам рассказал! И он рассказал нам о тебе! Ты такая клёвая!
— Он нам вынул мозг с тобой! Последнее время мы только и слышим: «Мария, Мария, Мария!» Это кошмар! Это психушка! — влез Георг.
— Уйди! Отдай! Где же Густав? Где Билл?
— Откуда я знаю? Был здесь! Куда он денется?
— Вечно этот чертов Билл пропадает, когда он больше всех нужен! Мария! Ты тут?
Я сидела, слушала их сбивчивую, возбужденную, несвязную речь и ревела. Я не могла сказать ни слова. Просто ревела и кивала в ответ.
— Я так себя ругал, что не пошел тогда с вами! Если бы я пошел, то ничего бы этого не случилось. Все было бы хорошо! Билл всегда вляпывается в какую-то стремную историю! У него талант находить неприятности! И я не позволил бы причинить тебе вред! Никому! Слышишь?
— Томми… — едва слышно произнесла я, почти простонала. Но он услышал.
— Да! Я тут! Ты только не клади трубку! Но Билл… Он не может без тебя! Он переживает! Ему кажется, что он предал тебя в тот вечер, он очень страдает! Он обиделся из-за того, что ты не сказала, что журналист! А когда он обижается, то делает глупости, как ребенок! Он очень переживает!
— Да! Да! Он достал нас всех! Это сумасшествие! Мария, пожалуйста, спаси нас от него! Пожалуйста!
— Мы подрались с ним в тот вечер! Я был пьян! А Билл был сильно расстроен из-за разговора с Саки и Йостом, что тебя избили, а Саки не стал тебя защищать! Но ведь мы с Георгом тебя защитили! А еще он приревновал! Он видел нас с тобой в ванной! Но не так понял! Он очень приревновал! Я пытался объяснить еще тогда, в гостинице, но он не стал слушать! И потом пытался… Он мой брат! Он самый близкий для меня человек! А Билл… Он вот с таким характером…
— С безобразным характером! Он безобразно ревнивый!
— А Билл… Он потом тебя искал! Он даже выбежал на улицу, хотя Саки и Йост категорически запретили ему выходить без охраны! Он хотел ехать к тебе! За тобой! Но его не пустили! Такой скандал был! Билл не нашел тебя! Ты сбежала, как эта… Как там ее?
— Белоснежка? — напрягся Георг.
— Золушка, — всхлипнув, подсказала я неучу.
— Да! Да! Как эта самая! — совсем оглушил меня Том. — А потом мы с Биллом неделю не разговаривали…
— А это вообще невозможно! Билл всегда говорит! Он даже во сне говорит! А тут вообще не говорил с Томом! И с нами толком не говорил! А месяц назад его переглючило, он решил, что с тобой что-то случилось. Это вообще была катастрофа! Он звонил в Москву Паулине. Он просил, он требовал, он орал, он умолял… Мне кажется, что она его теперь ненавидит… Мы тут с ума сойдем!..
— Билл в жуткой депрессии! Он постоянно поет грустные песни, пишет какую-то депрессивную ахинею! Пожалуйста, Мария, помоги нам! Густав? Где Билл? Какого черта? Куда он делся?
— Мария, пожалуйста, прилетай к нам! — возбужденно трещала трубка голосом Георга. — Билл проваливает со своей депрессией концерт за концертом. У нас огромные неприятности! Он просто не может без тебя петь. Для него музыка — всё! В этом его жизнь! Но он не может петь в таком состоянии! Пожалуйста, прилетай! Том!!! Мария не хочет!
— Дайте мне с ней поговорить! — послышался где-то там Густав. — Мария, это ты? — Я кивнула в ответ. — Мария, слушай меня внимательно. Нас Билл уже всех достал! Если ты не приедешь, то мы все вместе к тебе приедем. Билл нам плешь проел с тобой. Ты должна приехать к нам. Ты меня слышишь? Ты просто обязана приехать к нам! Мы так долго тебя искали! Мы даже детективов хотели нанять. Ты же совсем пропала! Мы уговаривали наших продюсеров, чтобы они еще раз устроили нам концерт в Москве, только ради того, чтобы найти тебя. Билл уверен, что это получится! Ты должна приехать к нам! Иначе мы приедем к тебе. Ты приедешь?
Я хлюпнула носом и еще раз кивнула.
— Ты плачешь? — испуганно выдохнул Густав. — Мария, ты плачешь? Я обидел тебя? Или Том? Георг? Мария! Она плачет!!!
— Парни, я придумал! — опять завопил мне в ухо Том. — Мы не скажем Биллу, что дозвонились до Марии! Пусть это будет сюрприз! Она приедет, и он будет счастлив! Ты ведь приедешь, Мария?
— Том… — тихо позвала я.
— Только не говори нет! Я прошу тебя!
— Том… — настойчивее.
— Ну, пожалуйста! — умоляюще. — Ты же обещала ему быть рядом!
Я вздрогнула. Он действительно рассказал, Том не врал.
— Том, у Билла есть девушка…
Оглушительный хохот ударил по ушам. Я обиженно засопела.
— С чего ты взяла? — заливался Том.
Я молчала.
— Мария! — испуганно закричал он. — Не бросай трубку!!!
— Я читала твое интервью в каком-то издании. А потом еще интервью Билла. Он говорил, что счастлив с ней.
— Мое интервью? Интервью Билла? За Билла не поручусь, а вот я никаких интервью по поводу тебя не давал точно. Нет, за Билла поручусь. Он никогда не распространяется о своей личной жизни. Из-за этого у него проблемы. Все считают, что раз он не говорит о девушках, как мы с Георгом, то он гей. Но ты-то знаешь, что это не так! Он никогда бы не стал рассказывать о тебе журналистам. Работа — это работа, личное — это личное. Все четко.
— Где вы? — стараясь не гнусавить, пробормотала я.
— Во Франции. Мы будем здесь еще полторы недели в разных городах. Ты приедешь? Парни, она приедет!
— Том, а если Билл не захочет меня видеть?
— Тогда у тебя есть я! Я хоть и пьяный был, но все помню. Главное, не зацикливаться на принципах. Мое предложение в силе. Мы с ним совершенно одинаковые!
— Ты проверял лично? — хмыкнула я. Из трубки опять донесся мальчишеский гогот. — Черт, вот это меня и пугает!
— Не бойся! Самое страшное, что могло случиться, уже случилось! Билл — не самый лучший подарок на свете. Я лучше! — Опять дружный ржач. Я вяло улыбнулась.
— Том, я журналист, а Билл ненавидит журналистов.
— Ну должны же у тебя быть хоть какие-то недостатки! А то сплошные достоинства. Один удар коленом чего стоит…
— Прости ради всего святого! Это случайно вышло… Я, когда злюсь, себя не контролирую.
— Ты, главное, приезжай!
— Томми, я работаю. Я только вернулась из Венесуэлы, а до этого месяц в Иране оттрубила, Послезавтра улетаю в Австралию на две недели.
— К черту работу! Живи секундой! Здесь и сейчас! — ликующе закричал Том. Я вновь отдернула трубку. Да что же это такое!
— Ты улетаешь послезавтра? — влез Густав. — Значит, завтра у тебя целый день свободен! Почему бы не провести его во Франции? В Париже, например? У тебя есть виза?
— Густав, виза есть, но это сумасшествие!
— Да мы тут все уже три месяца как сошли с ума из-за тебя! — засмеялся Густав.
— И потом, я старше вас. Даже старше Георга на год!
— Не переживай, я вот не комплексую, и ты не комплексуй, — довольно мурлыкнул Георг. — Эти малолетки такие прикольные. Мне будет с кем поговорить вечером.
— Эй! — ревниво одернул его Том.
— Том, я боюсь… А вдруг… — я замолчала.
С той стороны тоже молчали.
Потом Том совершенно серьезно и спокойно сказал:
— Не бойся. Я буду рядом с тобой.
— И я буду рядом с тобой, — отозвался Георг.
— Ну а рядом со мной тебе вообще нечего бояться, — улыбнулся Густав.
— Мы все будем рядом с тобой. Ты очень нужна брату… Приезжай, пожалуйста.

Что у тебя за спиной?
Крылья. Которые дал мне ты.
О чем ты мечтаешь?
О том, что однажды мы вновь пройдем по лужам босиком, крепко держась за руки…


 
Глава 16




Купить билеты на ближайший утренний рейс в Париж, а потом вечерний в Москву, оказалось делом трудным и практически невыполнимым. Я достала всех, кого смогла достать. Дошла до начальника аэропорта. И все это в четыре часа утра. Полинка стояла рядом, важно раздувала ноздри и хмурила брови. В такие моменты нам проще дать, чем отвязаться — вдвоем мы похожи на танк, прем напролом, ломая любые преграды на пути. И вскоре билеты лежали у меня в кармане. Правда, Полине пришлось пообещать всему начальственному семейству бесплатный «абонемент на месяц» на концерты всех звезд, которые осчастливят старушку-Москву, но зато мы добились своего!
Полинка обняла меня на прощанье.
— Завидую я тебе, Ефимова. В Париже побываешь…
— Да какой там побываешь? Я и города-то не увижу. Все бегом… Опять бегом…
— Зато как романтично!
— Посмотрим. Это идея Тома. Как бы Билл меня к черту не послал. Вот тогда мы похохочем…
— Ну, у тебя есть Том, — хихикнула она.
— Угу, есть… Типа того… Ладно, пойду. Пепелац отгони, и вещи мои не забудь завтра привезти. Не дай бог на рейс опоздаю, людей подведу — меня на ремни пустят, а кости собакам отдадут.
Полина кивнула и обняла меня:
— Береги себя, пожалуйста.
— Обещаю, сестренка.
Мы поцеловались, и я отправилась «сдаваться». У меня есть целый день на общение с Биллом и мальчишками. Я даже концерт немного посмотрю. Господи, как же я по нему соскучилась! Как хочу еще раз прикоснуться к губам, прижаться щекой к щеке, вдохнуть его запах, сжаться в его объятиях. Всего одна ночь перевернула мою жизнь. Зима прошла. Весна пела в душе. И я бегу навстречу ей. Только бы нам дали поговорить. Мы все выясним и, я уверена, все образуется. Не хочу думать, что будет завтра. Хочу жить сегодня. Да, я хочу жить секундой! Я счастлива! Я абсолютно и неприлично счастлива! И если он мне позволит, то моей огромной любви хватит нам двоим с головою.
Рейс задерживался…
Телефон вновь завибрировал. Можно даже не гадать, кто это. Том, как и в предыдущие тридцать смс, написал всего одно слово: «Ну?». Я ответила так же, как в последние двадцать три: «Сижу…» Про себя выругалась матом. Я торчу в аэропорту без малого восемь часов. Время моего пребывания во Франции сокращается практически в геометрической прогрессии. Я должна была прилететь в Париж в начале десятого утра. Время — одиннадцать, а я в Москве. Надо еще вернуться обратно, так как завтра утром я должна быть на борту в сторону Сиднея. Тяжело быть птицей... Решила, что если в течение следующего получаса ничего не изменится, стало быть судьба повернулась к Биллу филейной частью. Не страшно. Том даст ему мой новый номер телефона, и мы все решим. Или не решим. Не знаю. Я вообще не понимаю, чего хочу от всего этого, лечу в никуда и ни к кому. Мало ли что я там себе напридумывала. Господи, ну зачем я согласилась на эту авантюру? Что мне там делать? Я выгляжу полнейшей дурой. Бегать за парнем! Фи! Глупость. Интересно, каких грибов я съела накануне, что Томми удалось так легко меня уговорить. Ах, да! Там еще Густав был и Георг. Сели разом на несчастную, пьяную, глупую, потерявшуюся девочку, здоровые кони, и сломали морально, на жалость надавили, чувствами поманипулировали.
Звезда, звезда, помоги мне!
Гнусавый и удивительно противный голос объявил посадку.
Опля! Небеса смилостивились над младшим близнецом!
Я медленно поплелась на контроль, быстро прикидывая, стоит ли вообще туда лететь. Итак: час на раскачку, еще четыре часа полета, еще полчаса на выход. Грубо — шесть часов. В пять буду там. В шесть у ребят. У меня будет целый час! Вместо планируемых восьми. Хотя бы час... Решено, летим! Зря я что ли так суетилась?
«Буду в шесть. Встречайте. :))))»
Через минуту телефон ответил: «ОК».
Содержательно…
Мне почему-то стало обидно.
Полет прошел удачно. Я благополучно заснула еще до взлета, сказалась усталость и остатки алкоголя в крови, поэтому тяжкие мысли не тревожили мою несчастную голову, кошмары не снились, уши не закладывало, а кровь не пыталась покинуть тело через нос. Однако погода в судьбе Билла сегодня явно была «нелетной»: мы приземлились на час позже, у них, видите ли, у стюардесс этих, забастовка в связи с низким уровнем заработной платы. Черт! Не могли завтра побастовать! Хороший материал, однако, выйдет, злой такой, актуальный. Клянусь, напишу про них большую гадость! Но сейчас я была даже не в состоянии ругаться матом. Просто расслабилась и отдала все в руки Провидения. А толку волноваться, если все равно ничего не можешь изменить?
— С какой целью мадемуазель посетили Францию? — витиевато спросила таможенница по-русски с грассирующим «эр», весьма милая тетка, если не считать неприятной фальшивой улыбки.
— Мадемуазель еще сегодня утром мечтала о хорошем сексе, крутом рок-н-ролле и славной кока-коле со своим немецким женихом. Но сотрудники вашей компании сначала обломали мадемуазель на секс, потом на рок-н-ролл, а сейчас у меня кончилась кока-кола, — зло зашипела я, сотрясая пустой бутылкой из-под газировки. — Поэтому, выйдя из аэропорта, мадемуазель прямиком направляется в суд, так как вами был капитально испорчен ее единственный выходной и свидание, приготовленное для нее женихом! А если учесть, что я вылетаю ближайшим рейсом обратно в Москву, то вы еще ввергли меня в серьезные финансовые, физические и моральные издержки, а это вам так просто не пройдет!
Таможенница, не ожидавшая получить на весьма нейтральный вопрос такой ушат негатива, покраснела и молча вернула мне документы.
Я перерегистрировалась на свой самолет до Москвы. Ну и что дальше? Концерт начался час назад. До самолета тоже остается всего полтора часа. Ситуация — без комментариев. Написала Тому смс, что прилететь — прилетела, только приехать уже не могу — не успеваю, но мысленно я с ними. Ответа от него, естественно, не получила. Со злости пожелала зачинщиком забастовки много бед на их головы. Полтора часа… Всего полтора… Я растерянно стояла посреди зала, с удивлением оглядываясь и задавая себе всего один вопрос — какого лешего я тут делаю? Изначально было понятно, что поездка на день во Францию, да еще перед Австралией, — это глупость. Нет, выпендриться решила! Полтора часа … У меня есть целых полтора часа.
Мимо прошел таксист. Они всегда выделяются в толпе, у них какая-то особенная аура. Мы зацепились глазами.
— Куда?
— До «Зенита» и обратно, — протянула ему бумажку с адресом. Он даже не посмотрел.
— Сколько?
— У меня самолет через час. Туда-обратно по двойному тарифу, если вы сделаете так, чтобы у меня было хотя бы несколько минут на пребывание там, и при этом я не должна опоздать на самолет, — кое-как наплела я по-французски. Практики нет, язык совсем выветрился из головы.
— Это невозможно.
Я равнодушно пожала плечами, показывая ему, что таксистов много, и повышать цену не собираюсь.
Он еще раз оценивающе посмотрел на меня, кивнул, и мы бегом кинулись к его машине.
Я очень быстро оценила превосходное качество вождения маршрутных такси в России выходцами из кавказских республик. Те джигиты хоть на дорогу изредка смотрят, но самое главное они молчат. Жан-Поль пялился на меня и трещал без умолку, не позволяя сосредоточиться. Он гнал машину так, что становилось страшно. Временами он нарушал все мыслимые правила, какие мог: несся по встречной полосе, разворачивался посреди дороги, нырял в узкие переулки, ехал «под кирпич». И все эти кульбиты сопровождались пламенной речью о том, какая клеевая его жена Луиза, как она круто готовит и как он счастлив. Я узнала, что у него трое детей. Старший уехал учиться в Америку. И две крошки-годовашки доченьки-близнецы на днях начали ходить. Я успела подумать, что это хороший знак, а Жан-Поль выложил мне подноготную своих родителей, которые развелись, когда он был ребенком, и как не так давно несчастный мужик встретил своего родного отца опустившимся алкоголиком. Я кивала в ответ, даже вопросов не задавала. Мне вдруг стало страшно. А вдруг Билл не посмотрит в мою сторону. Я прилетела черте откуда, а он опять будет холодным, как «айсберг в окияне». Да и поговорить нам не удастся. У меня есть минута, чтобы всего лишь обнять его и поцеловать. И то при условии, что он позволит это сделать. А вдруг не позволит? Вдруг все то, что говорил Том, — ложь? Вдруг они специально пошутили, чтобы поиздеваться, поглумиться, ведь я оскорбила Тома перед всеми, ударила… Что делать? А ничего. Не надо сейчас просчитывать варианты. Приедем и на месте сориентируемся. В прошлый раз просчеты вариантов вылились мне в кучу новых синяков и царапин, многие из которых потом заживали очень долго. Набрала номер Тома. Долгие гудки сообщили, что хозяин занят и не может подойти к телефону. Закурила. Жан-Поль резко ударил по тормозам. Я едва не влетела головой в стекло. Все-таки выругалась матом.
— О-ля-ля, моя жена тоже так всегда говорит, когда у нее что-то не получается, — захохотал водитель.
— Она русская?
— С Украины.
— Тогда понятно, почему она такая умница, — улыбнулась я.
— Смотри, вон, видишь, здание? Бегом туда. На месте разберешься. У тебя есть десять минут. Я буду ждать со стороны центрального входа. Запомни номер моей машины. А то сядешь ни к тому…
Я кивнула и протянула половину суммы.
— Вот, это вам за путь сюда…
— Забери. Вернемся в аэропорт, рассчитаемся.
Мне некогда было спорить. Я выскочила из машины и понеслась в указанном направлении. Десять минут! Он дал мне десять минут!
Презирая все правила дорожного движения для пешеходов, я, как раненный заяц, хаотичными перебежками пересекла бульвар. Нужно найти служебный вход. Том должен был предупредить охрану.
Запыхавшаяся, ввалилась в дверь с нужной надписью. Меня тут же остановил вахтер, что-то зачирикал на аборигенском наречии.
— Меня зовут Мария Ефимова, месье Каулитц должен был предупредить вас, — пробормотала я, чувствуя, как безбожно тянет правый бок. Давненько я так не бегала.
— Не имею ни малейшего представления, — сообщил дядька.
Мои глаза стали большими-большими от удивления.
— Мы договорились с месье Каулитцем, это музыкант, у него сейчас концерт на вашей сцене, что меня встретят. Я из Москвы. Вас должны были предупредить.
— Мне никто ничего не говорил.
Я обалдела.
— Ну как же! Том должен был сказать. Или кто-то из охранников группы. Саки Пелко — это их начальник службы безопасности! Он должен быть в курсе, что я приеду.
— Сожалею…
— То есть как это вы сожалеете? У нас была договоренность, что… — я замолчала. У меня даже не было сил, чтобы разреветься. Вдруг все стало так ясно. Том, Густав и Георг пошутили. Да, мальчики развлекались той ночью, а я… Какая же я дура! Господи, бывают ли такие дуры на свете? Мир рухнул. Обрушился. Развалился на части. Без шума и грохота. Просто упал бисером к ногам и теперь его не собрать. Смешно как получается: я добиралась сюда столько времени, поставила на уши многих людей, Полинка теперь должна отдуваться за меня, — и все это только ради того, чтобы услышать на служебном входе сожаления вахтера? Как жестоко… Шутка вполне в духе обиженного Кау-старшего. Дура ты, Ефимова. Набитая дура!
Я попятилась прочь. Губы задрожали. Спина натолкнулась на преграду. Я сползла вниз по стене, еле сдерживаясь, чтобы позорно не разрыдаться в голос.
— Мадемуазель? — вскочил мужик, обеспокоено таращась на меня. — Воды?
Кое-как собралась и пискнула:
— Да, спасибо…
Он куда-то ушел и вернулся с пластиковым стаканчиком.
— Не расстраивайтесь. Я не могу вас пустить. Мне никто ничего не говорил.
— А вы можете связаться с охраной группы? Возможно, герр Пелко знает о моем приезде.
— Вы подождите, концерт через час закончится…
— У меня самолет через сорок минут. Мне надо в аэропорт. Такси у входа ждет. Я только что прилетела. Мой самолет из Москвы сильно опоздал. Из-за этого мы не встретились раньше, а сейчас я не могу до них дозвониться, потому что ребята играют концерт, — устало пожаловалась я и закусила губу. Какая же ты дура, Ефимова! Абсолютная дура!
Дядька вернулся на пост.
Я отправилась на выход.
Дверь с грохотом захлопнулась за спиной. В этом неприятном звуке я услышала насмешку. Надо быть сильной. Да, тебя развели как малолетку. Но ты справишься с этим. И впредь не будешь доверять людям. Нет, ты не дура, Ефимова, ты олигофрен в самой тяжелой форме. Эх… Звезда, звезда…
— Мадемуазель! — услышала я неожиданно. — Мадемуазель! — Обернулась. — Вы из России? Вы прилетели из России?
— Ну как бы да… — беспомощно развела руками.
— Что же вы раньше не сказали!!! Идите скорей! Вас ждут!
Он едва ли не за шкирку закинул меня обратно. Запер дверь и потащил куда-то вглубь комплекса.
— А я не понял! Мне говорили, что приедет мадемуазель из России, чтобы я ее проводил, куда надо, а я не понял, что вы из России! Знаете, сколько тут фанаток бродит? Я думал вы одна из них.
— Я же сказала, что из Москвы…
— Откуда я знаю, где это!
— Действительно…
— Я вас передам их секьюрити, а там разберетесь.
— Хорошо.
Через три минуты мы наткнулись на одного из охранников ребят. Видимо, это был либо кто-то из охраны приглашающей стороны, либо новенький, потому что этого типа в Москве я не видела.
— Мадемуазель из России, — представили меня.
— Ого! Замечательно! — расцвел парень. — Идемте!
— Только у меня осталась пара минут на все про все. Мне надо вернуться в аэропорт.
— Я понял.
И мы побежали. Я не раз похвалила себя за то, что влезла в кроссовки, а не в ботфорты на шпильках, как хотела первоначально. По-хорошему, я сейчас должна была нестись сломя голову в обратную сторону к такси. Но, черт побери, разве я зря притащилась в эту тмутаракань? Всего минута, несколько секунд, но мои! Наши.
— Вы подождете в гримерке. Том просил, — перешел парень на немецкий.
— Я не могу. У меня самолет через тридцать пять минут!
— Как через тридцать пять минут? — резко остановился он, и я с разбегу врезалась в его спину.
— Молча. Идемте к сцене. Я просто с ними поздороваюсь и побегу обратно. У меня больше нет времени. Всего несколько секунд…
— И ради нескольких секунд стоило лететь из России в Париж? — округлил он глаза.
— Стоило. Ради этой секунды стоило порвать пространство.
Уже отчетливо слышался шум, визг, музыка, голос… Его голос…
— За кулисы нельзя. Концерт рассчитан с точностью до минуты. Билл может поговорить с залом, но покидать сцену нельзя. Нельзя делать паузы…
— Три нельзя — это я поняла. Давайте как минимум одно реальное можно.
— Не уверен, что что-то реально можно, пока идет концерт.
— Думайте.
— У меня на это босс есть. Сейчас Саки подойдет. Он и решит.
Последние слова он уже проорал мне в ухо, пытаясь перекричать доносящиеся из прохода вопли. Саки как обычно появился словно по мановению волшебной палочки.
— Фрау Ефимова? — мужчина протянул широкую шершавую руку в знак приветствия. — Рад вас видеть.
— Спасибо, герр Пелко. Взаимно. Простите, что заставила вас ждать.
— Том нервничал. Вообще не понимаю, как ему удалось уговорить меня на эту авантюру, — проворчал Саки.
— Вы еще больше удивитесь, когда узнаете, что меня им удалось уговорить на эту авантюру за один день до поездки в Австралию. Поистине, когда они наседают втроем, сопротивляться бесполезно.
— Да, они такие, — засмеялся он. Повернулся к моему сопровождающему и попросил: — Проводите фрау в гримерку к…
— Нет! Нет! Стойте! Герр Пелко, устала повторять, но у меня всего минута, я вылетаю в Москву через полчаса. Если можно, проводите меня к сцене так, чтобы ребята увидели. Я с ними поздороваюсь. Просто поздороваюсь.
— Но Билл может… Я не могу беспокоить их во время выступления.
— Пожалуйста. Я знаю, что это не входит в ваши должностные обязанности, что это нарушение всех инструкций… Но у меня реально самолет через полчаса. Вот билет… У меня всего несколько секунд…
— И ради нескольких секунд?.. — Саки не договорил, посмотрел на меня как на сумасшедшую.
— Стоило.
Он уважительно похлопал по плечу.
— Иди рядом и не подходи близко к фанаткам. Мы встанем слева от сцены, недалеко от Георга. А там уж, надеюсь, они не кинутся все вместе тебе на шею и не сорвут концерт. Меня тогда уволят.
— В любом случае, спасибо, Саки. Я поговорю со своим боссом и, если вас таки уволят, можете рассчитывать, что в России для вас найдется теплое хлебное местечко.
Саки засмеялся. Погрозил пальцем.
Крик и громкая музыка вылилась на меня, едва не сбив с ног. Казалось, что прорвало дамбу, и вода хлынула в долину, разрушая все на своем пути. Саки выдал беруши, заявив, что без них я оглохну. Даже спорить не стала.
Он, отделив меня собой от толпы беснующихся девушек, аккуратно обхватив за плечи, провел вперед. По улицам слона водили… — подумала я.
Звучали первые аккорды какой-то песни. Билл стоял, вцепившись в микрофонную стойку, закрыв глаза. Пел очень тепло и проникновенно, махая одной рукой, будто крылом. Зал орал песню вместе с ним, девчонки визжали, истерили, рыдали.

Я держусь ради тебя,
Мы не выживем вдвоем,
Ты не знаешь об этом.

Георг заметил меня первым. Заулыбался. Я довольно кивнула. Он направился в мою сторону. Я знала, что именно в этот момент он играет только для меня. И даже гривой трясет только для меня.

Сейчас я отказываюсь от себя ради тебя,
Моя последняя воля поможет тебе выбраться наружу,
Прежде чем подо мной сомкнется море.

Видимо Георг где-то сфальшивил, потому что Том повернулся в его сторону с гнусной усмешкой, типа: «Ааааа, луууузер!». Заметив меня, парень вздрогнул и тут же едва ли не бегом помчался в наш угол, сверкая, как свежеотчеканенный и тщательно отполированный пенни. Теперь они вдвоем скакали перед нами с Саки. Телохранитель усиленно прятал улыбку, отворачивался, делая вид, что внимательно наблюдает за фанатками.

Я верю в тебя.
Ты всегда будешь для меня святой,
Я умру ради нашего бессмертия.

Билл так и стоял с закрытыми глазами, лишь рука ласкала воздух да песня лилась пронзительно. У меня мурашки поползли по коже…

Моя рука с самого начала поверх твоей.
Я верю в тебя,
Ты всегда будешь для меня святой.

Я вглядывалась в глубь сцены, пытаясь рассмотреть Густава за барабанной установкой. Мы встретились глазами. Густав задорно подмигнул, расцвел. Я его обожаю!

Ты разбиваешь холод,
Когда говоришь,
С каждым вздохом
Освобождаешь меня.

Билл наконец-то соизволил проснуться. Обвел зал уставшим и поникшим взглядом, словно спрашивая сам себя, что он тут делает и зачем все это. Опустил голову. Том не обманул — его близнецу на самом деле требовалась помощь.

Мы обязательно увидимся
Когда-нибудь снова.

Я уже хотела подойти к нему ближе, но Том сообразил быстрее: подскочил к брату. Легкий кивок в нашу сторону. Билл улыбнулся, чувствуя поддержку родного человека. А потом… потом он вздрогнул, как Том несколькими секундами раньше, и замер с приподнятой рукой, лишь рот открывался, выдавая вдолбленные в память слова.

Продолжай дышать, если можешь,
Даже если под тобой
Сомкнется море.

Глаза в глаза.
Неожиданно мир вокруг начал изменяться. Он закружился, отделяя все ненужное и чужое. Сначала исчезла сцена и яркий свет софитов, от которых слезились глаза. Потом в серебристом тумане исчезли все люди, истерящие фанатки, Саки, стоящий рядом, охрана, мальчишки. Музыка стала чище, легче, воздушнее, никаких посторонних звуков. Билл продолжал петь.

Я верю в тебя.
Ты всегда будешь для меня святой.
Я умру за наше бессмертие.

И каждое его слово летело ко мне, обретая видимую и осязаемую форму. Каждое слово, каждая буква такая круглая, такая выпуклая, блестящая. Подлетая ближе, слова постепенно вытягивались, сначала превращаясь в вязь, а потом расплетались в серебристую ленту, струящуюся по воздуху, как по воде. Около меня ленточка слова распадалась на капельки, которые взрывались радостными радужными брызгами.

Моя рука с самого начала
Над тобой,
Я верю в тебя.

Вопреки всем законам физики, пространство начало медленно сжиматься. Какая-то неведомая сила несла нас друг к другу, сближала. Я так боялась разрушить это притяжение, что перестала дышать… Его рука робко потянулась к моей. Кончики пальцев встретились. По ладоням пробежал ток. Мою руку потянуло вверх, кисти соприкоснулись. Возбуждение накрыло меня с головой — он такой близкий, такой родной, так далеко. Он делился со мной своей радостью и болью. Перед глазами мелькали картинки из, казалось, уже нереально далекого прошлого. Билл опасливо озирается, бродя по квартире, оказавшись впервые у меня дома. Счастливо обнимает меня, выиграв партию в боулинг. Дрожащие белые губы и затравленный взгляд в камере. Поцелуй… Наш первый поцелуй под кленом под проливным дождем… Упавшие мне на лицо волосы и слезы… Его слезы, когда я потеряла сознание после аварии. Взгляд в ванной, полный нежности и страсти. Растерянность и желание. Губы. Глаза. Робость и нетерпение. Руки, ласкающие тело. Тихий стон… Легкое дыхание. Ресницы, в которых запутались солнечные лучики, проникшие сквозь гардины…

Я смотрю сквозь море
И вижу твой свет впереди.
Я тону,
Я тону…
Все дальше от тебя…

Внутренние часы жестко отодрали меня от Билла, выдернули из серебристого коридора и вернули в реальность. САМОЛЕТ!!! Мы растерянно смотрели друг на друга. Он еще при этом умудрялся петь, потрясающая выдержка! Какое-то странное ощущение, как будто только что я поучаствовала в публичном раздевании. Я испуганно глянула на Тома. По его довольному лицу, поняла, что он всё видел… и коридор… и прикосновения… Близнец как-никак… Он ободряюще улыбнулся. «Все отлично!» — читалось в его глазах. Я только сейчас заметила, что вцепилась в руку Саки так, что пальцы побелели. Тот почему-то руку не отбирал, мужественно терпел, когда мои когти вонзались в кожу, оставляя красные следы. Отдернула руку. Виновато извинилась. Показала Биллу на часы — времени больше нет. Надо бежать.
Бежать! Срочно!!!
Бежать и не оборачиваться, иначе не смогу еще раз соскочить с этого взгляда, который намертво приковывает к себе…
Уже за сценой сунула Саки визитку и попросила передать ее Биллу, а заодно расцеловать мальчишек. Саки вручил меня ставшему родным молодому охраннику, велел кратчайшим путем вывести к центральному входу…
В машине я выла белугой, чем ввергла в шок несчастного Жан-Поля… Узнав, в чем дело, он категорически отказался брать плату за проезд, заявив, что с сумасшедших деньги брать большой грех, а он настоящий католик.

Не смотри мне в след.
Думаю о тебе,
Я верю в тебя,
И однажды море
Приведет тебя ко мне,
Ты всегда будешь для меня святой.

Отвернувшись к иллюминатору, я наблюдала, как образующаяся за стеклом пустота проплешинами пожирает разноцветные огни жизнь. По щекам текли слезы. В черном зеркале иллюминатора отражался отрешенный взгляд, растрепанная голова, смазанная косметика. Внутри пустота, которая целиком жрет мозг, уродует душу. Я устала. Я очень устала. Впереди меня ждет почти суточный перелет до Сиднея. Но я не хочу ни в какой Сидней. Я хочу туда, к ним. К нему. Телефон, который я забыла в суматохе выключить, подал признаки жизни. Напряглась, глядя на незнакомый номер. Внутри все трепетало, холодило, обрывалось. Я сжала маленькую трубку-раскладушку как птичку, которую с трудом поймала и которую безумно боюсь потерять. «Птичка» требовательно пищала на весь салон, вибрировала. Несмело нажала «Принять вызов»:
— Алло?
— Здравствуй.


07.07.07 — 04.11.07
Москва