Цикл коротких рассказов о моем деревенском детстве…
ЧАСТЬ 11. ДЕТСТВО: ЛЕТО.
У каждого человека своя история, свое детство, свои воспоминания, своя биография. В ней все: радость и горе, свои победы и свои поражения, свои страшные моменты и моменты счастья, Постоянного счастья не бывает. Счастье – это всего лишь ожидание. Это как праздник. Дорог не сам праздник, а подготовка к нему, предвкушение праздника. Сам праздник может пройти плохо, не удасться, а подготовка к нему всегда удается, всегда оставляет место для надежды, для ожидания.
Часто события происходят сами собой, порой волной накатываясь, одно за другоим. Но чаще человек сам создает их или сам, или в мыслях, или всем своим поведением, своей жизнью, предопределяет их, порой всю жизнь идет к роковому для него шагу, как загипнотизированный. Может это и есть Судьба?...
Детство – это подготовка к жизни, ее ожидание, а значит и есть счастье.
ОСКОЛКИ ДЕТСТВА
1. В детстве я очень боялся цыган. Они ходили по деревне пестрые и черные, с грязными ребятишками, гадали, попрошайничали и воровали, были неотвязны. Эта боязнь осталась во мне до сих пор. Цыгане стояли, раскинув шатры, на лугу у речки возле Локтионовых, напротив нашего дома. И все время пока они стояли, мы ночами не спали.
Затем в селе появились геологи. Они что-то рыли, бурили.В Круче, на месте бурения, мы собирали металлические шарики, как дробь. У нас в доме поселился один из них - весельчак Кашин. Потом они уехали. Город Железногорск решили строить в другом месте, а могли бы у нас. От Кашина у нас остается гармошка. Я потом даже увез ее к себе в Подмосковье.
2. На лето колхозное стадо коров угоняли на выпас в луга под Михайловкой. Это почти за 20 км. Туда начинает ходить машина, возит молоко, доярок, пастухов.. Автобусы тогда не ходили и мы начинаем ездить в Михайловку на этой машине, на висящих на бортах лавках, а то и прямо на бидонах с молоком, купить хлеба, посмотреть на лагерную жизнь, представлявшуюся мне верхом блаженства. Костры, шалаши из сена, река, рыбалка. Сюда же приезжали мужики заготавливать сено для колхозных коров.
С машины нас стали гонять, желающих съездить было много, а места мало.
И мы с другом решили пойти пешком, дорогу с машины мы видели, доехали быстро и потому казалось недалеко.
Мы пошли по деревне, но на незнакомой нам Нижневке нас атаковала большая собака. Убегая от нее куда глаза глядят, мы заблудилсь. Долго шли пока не дошли до деревни. Стали спрашивать как она называется, стали проситься переночевать. Нас тоже стали расспрашивать. Оказалось, это наша Злобино, отца моего знают, ему сообщили. Он приехал на лошади за нами. На этом путешествие закончилось и хоть не очень ласково, но мы были рады и такому окончанию.
3. В детстве нам все интересно, мы всюду старались залезть. Нашу свободу никто не ограничивал. Мы обшарили старую прорванную плотину, оголившиеся «лавы» - деревянные водостоки, стоящий рядом на крутом берегу старинный паровой локомобиль, залезая во внутрь его. Опускались в огромные кирпичные «Цигельни» - ямы за «Кубанью» для обжига кирпича. А разве неинтересно было посмотреть как работает «ветряк» у Жирновых, который давал им электричество. В селе тогда не было еще электричества. Или смотреть, как трактор «Беларусь» со снятым колесом широким ремнем крутил мельницу или отцовскую пилораму. Огромным желанием было покататься на машинах, которые возили зерно от комбайнов на ток, покувыркаться в пыльном зерне, закопать друг друга в него, проехаться на комбайне.
Помню, водитель Борис Честковский, согласился нас покатать на старом своем «Газ-51», если мы будем петь ему частушки с матом. Он насажал нас целую кабину, причем правая дверца не открывалась и мы в кабину залезали через опущенное стекло. Мы старались во всю, мы не пели – мы орали частушки благим матом., а он улыбался и все подбадривал нас: «Громче, громче, а то высажу!» И притормаживал там, где стояли бабы или мужики. Те крестились, плевали ему вслед, что ж он делает, чего у него пацаны орут. А он усмехался и командовал нам: «Давай громче! Забыли частушки? Начинай сначала!».
4. Вспышки памяти высвечивают отдельные картины, осколочки из детства:
- пруд у нашего дома, ракиты и ивы над водой, как водопады. Из широкой трубы в пруду с шумом падает водопад, самые смелые становятся под него, но удержаться по под падающей водой удается только самым сильным. Другие влезают в трубу со стороны пруда, несутся по трубе с водой и звонко шлепаются в выбитый водой омут.
- наши утки, смешно переваливаясь, бегут к пруду, щелокщут воду и торопятся домой во двор, где рассыпано зерно. Быстро глотают его и опять на пруд. Старая гусыня сидит на яйцах под деревянным диваном на веранде и больно кусает за ноги, если сесть на этот диван.
- по улице проезжает прасол на лошади, он продает глиняные раскрашенные свистульки в обмен на зерно, яйца, тряпки, кости.. А вот мужичок из другой деревни везет яблоки и продает их «сып на сып» - ведро яблок на ведро зерна. Зерна у нас хватает, зерно выдают вместо зарплаты.
- возвращается в деревню стадо, его встречают либо у своих домов, либо выходя к выгону. Наша корова с ускорением забегает во двор, робко озираясь, пугаясь сами себя, за ней заскакивают овцы. В воздухе пыль, пахнет навозом и молоком. Как приятны эти запахи даже сейчас неосязаемы но памятны.
- иногда на все лето купанье прерывалось: колхоз сеял коноплю. Тогда она не считалась наркотиком. Поля были огромны, конопля – высотой более 2 метров, мы играли в поле, протаптывая в конопле дороги и тропы, устраивая лежбища. Мы хрумкали конопляные зерна, таская их сумками с тока или набивая карманы. Но вот вот коноплю скашивали, вязали в снопы, свозили к прудам и замачивали, складывая ее дамбами посреди реки. Потом ее вытаскивали и расставляли пирамидами на берегу. Вонь стояла страшная, но мы играли среди этих пирамид, залезая в них, как в дома и крепости. Из конопли делали пеньку, из отходов – паклю, из семян – конопляное масло. Даже кострика шла на подстилку.
- еще сидели на лавочках перед домами старики-ветераны. Кто-то из них были моими учителями: Данилов, Сопов, Локтионов, Кито-то был моим соседом: Лексаныч, Шилин, Тимошка, Евланов, Крупинин, Сергей Осипович, Петро Михайлович и другие. Я дружил с одними, избегал других, даже не задумывался, что они фронтовики, герои. Нет, я знал, что они воевали. Но в то время почти все воевали и хвастаться этим было не в правилах. С Тимошкой я часто играл в карты, Евланов таскал мне по куску сала за стакан самогонки: мы оба воровали – он у своей жены сало, а я у матери закопанную в сарае самогонку.. Я ни разу ни у кого тогда не спросил, а как они воевали, как им удалось выжить на той страшной войне, что они пережили, что видели? Почему я их не спросил? Да и они не любили вспоминать. Один за одним старики дружно поумирали, так же дружно, как т о г д а дружно ходили в атаку. Почему я не спросил их? Потом, через много лет, когда мне захотелось спросить и я начал разыскивать выживших ветеранов, они, полуослепшие и полуглухие, полуживые ветераны, охотно стали рассказывать о своей жизни и о той войне, они как будто торопились рассказать то, что еще помнили, понимали, что скоро они все вымрут и унесут с собой и свою память, и свои переживания, и свою боль, и свои радость. Почему я не спросил их тогда, когда они были еще молоды и жизнерадостны?
- а вот уже другие картины: я с ребятами лазаю в чужие сады за яблоками, у меня свой сад и яблок полно, но залезть, украсть – это приятнее. То мы лазаем в колхозный сад, то а огород за огурцами. Не важен результат, важен сам факт участие в операции, и ты становишься уважаемым другими старшими ребятами.
- наши игры были не замысловаты, играли в лапту и шары, ножички и камушки на руке, в клеп и карты, в домино и футбол, в выбивание мячом и прятки, в классики и войну.. Вот мы с братом играем в клеп. Вместо клепа ставим свайку. Это такое шило с кривым жалом для ремонта обуви. Брат дежурит в поле. Я бросаю биту - деревянную палку. Палка попадает одним концом по свайке, но не выбивает ее из-за кривизны жала. И палка вторым концом летит в лицо брата и по касательной бьет его в глаз. Крики, слезы, кровь, страх вернуться домой. Слава Богу, все обошлось. Но до сих пор холодок пробегает по спине, как вспомню тот ужас и что могло бы произойти!
- вот я уже взрослый, 10-ый класс, на велосипеде заехал за своей невестой в сельский клуб и везу ее на раме домой. Напротив Антоновых крутая горка и тропинка, по которой и одному съехать на велосипеде не просто. Тропинка кончается в русле реки. Я съезжал один, есть там и объезд мимо Егоровского колодца. Но тут показать свою удаль перед невестой, не слушая ее протестов, я не только направил велосипед с горки, но еще и крутнул педали и тут, о, ужас, я почувствовал, что слетела цепь. Велосипед понесся с горы со скоростью ветра. Он и так тут летел, а сейчас нас было двое и заданное ускорение. Мы вмиг пролетели луг, влетели в высохшее русло-ров, нас подбросило в воздух, а падали мы по очереди: сначала невеста, потом я, потом велосипед. И только встав, грязные, разодранные, в кровоподтеках и ссадинах, на меня напал страх: затряслись ноги, руки не слушались, я никак не мог разогнуть руль, надеть цепь. А скоро мы уже со смехом вспоминали это приключение. Только ощущение запоздалого страха мне придется испытать в своей жизни еще несколько раз и всякий раз я вспоминал эту горку и велосипед..
- летний теплый дождь сначала прибивает пыль, потом раздвигает лужи, потом бьет по ним, взбивая фонтанчики. Даже те, кто был дома, высыпают на улицу. Кто-то начинает сгребать сушившиеся сено, кто-то снимает белье. А мы, надев на голову, свернутый мешок, как капюшон, бегаем босиком или в резиновых сапогах по лужам. Какая ж в этом радость!
- часто в детстве приходилось сбивать коленки, расцарапывать ногу. Останавливали кровь мы, насыпая теплую, нагретую солнцем, мелкую, мягкую дорожную пыль на рану. Кровь засыхала, а через пару дней легко отдиралась бурой корочкой, обнажая сине-красную зажившую рану. Сейчас даже рассказ об этом вызывает шок у врачей и безумие в глазах от удивления, а тогда это было так естественно.
Продолжение следует…