Немецкая делегация приехала в N-скую область для открытия нового кладбища солдатам вермахта, погибшим во Вторую мировую войну. После переговоров, которые шли несколько лет, было решено собрать воедино останки немецких солдат, раскиданные в окрестностях стратегически важного когда-то населенного пункта – деревни Крутояр, и перезахоронить в одном месте. Во-первых, легче было бы ухаживать за могилами, а во-вторых, место, куда собирались перенести останки солдат, было престижным: на крутом берегу озера, а не на задворках деревень, среди полей и болот, где их в спешке хоронили отступающие немецкие войска.
Руководитель делегации, высокий поджарый немец с выправкой отставного военного, держался чуть поодаль от остальных. Выйдя из автобуса, он первым делом повернулся на запад и перекрестился. Потом медленно пошел к могилам солдат. Собственно, могил как таковых не было, а были небольшие холмики, чуть возвышающиеся над землей с хорошо подстриженной зеленой траве, на поверхности которых располагались черные гранитные доски с выбитыми на них именами погибших.
Само кладбище больше напоминало хорошо ухоженную лужайку, обнесенную металлическим заборчиком, в центре которой возвышался большущий католический крест черного цвета. Вход на захоронение представлял собой сводчатую арку, устроенную таким образом, что при проходе через нее обязательно нужно было наклоняться. Все детали захоронения были выполнены с большой любовью и немецкой аккуратностью.
Вошедшая на захоронение делегация состояла в основном из таких же пожилых людей, как и их руководитель, и была разбавлена лишь несколькими молодыми лицами. Они молча постояли на центральной могиле около креста, а потом разбрелись по захоронениям. делегаты читали подписи на черных досках, сверяя их со своими записями в блокнотиках, видимо, ища своих родственников или однополчан. Когда кто-то находил своего, то припадал на колени или сгорбившись стоял неподвижно. Класть цветы или оставлять какие-либо другие предметы на немецких могилах было не принято. Общий венок делегация возложила у первой могилы с крестом, как бы отдавая общую дань памяти всем погибшим, невзирая на их звания и должности при жизни.
Иногда члены делегации тихо перекликались между собой, что-то уточняя друг у друга. Издали могло показаться, что здесь происходит какое-то праздничное мероприятие – группа хорошо одетых в белые цвета людей как бы гуляет по небольшому парку, в котором найдены ценные останки прошлых веков.
Ганс Дидрикс, так звали пожилого немца, руководителя делегации, обошел все могильные холмики, поклонившись каждому в отдельности. У одного из них – крайнего – он задержался дольше, чем у других. На чей-то вопрос, кого он нашел, Ганс ответил хрипло:
- Мой ординарец, Клаус Вейн. Оказывается, ему было всего тридцать два года, а мне он тогда казался стариком.
Закончив обход могильных холмов, Ганс подошел к краю кладбища и с опаской посмотрел на восток. Там, через огромную чащу голубого, как российское небо, озера заблестели на солнце купола древнего русского храма. Яркое сияние на его золотых маковках слепило глаза, а полуденный легкий ветерок разносил малиновый звон его колоколов. И тут, в памяти Ганса всплыл зимний день января 1944 года, когда они спешно покидали этот город, и он, обер-лейтенант Абвера, получил приказ взорвать эту славянскую святыню. Из храма были срочно выведены лошади и солдаты обозного батальона, загруженного иконами и церковной утварью. При взятии города в сорок первом по личному распоряжению фюрера в самом древнем русском городе, столице Древней Руси, в его главном храме была размещена конюшня и стояли лошади.
Ганс, стоя сейчас на противоположном берегу, видел, что храм, который он тогда так и не смог взорвать, вопреки времени и воле фюрера, вовсю сияет своими главами. «Русских, как и этот храм, уничтожить невозможно», - подумалось ему в эту минуту.
Посмотрев на часы Ганс негромко крикнул всем остальным:
- Пора ехать. Неудобно опаздывать.
Обед был намечен ровно на два часа пополудни в городском ресторане, снятом заранее. Их там ждал и господин консул из Санкт-Петербурга. Группа так же неторопливо собралась, как и вошла, без лишнего шума и суеты. Рассевшись поудобнее в автобусе фирмы «Мерседес» с затемненными окнами, они тронулись в обратный путь.
Автобус уже плавно выруливал на главную деревенскую улицу, когда Ганс увидел группу местных мужиков, толпящихся у сельского магазинчика.
- Останови, - дал он команду водителю. Ему очень хотелось увидеть своих победителей такими, какие они есть. Не на официальных приемах и встречах, а вот так, неожиданно, что называется лицом к лицу.
Выйдя из автобуса, Ганс подошел к открытому киоску и посмотрел чем торгуют. Увиденное сильно разочаровало его. Кроме бутылок водки и банок с пивом там почти ничего не было. шестеро местных мужиков молча наблюдали за немцем. Они хорошо знали, что за люди сидят в этом подъехавшем автобусе, и давно обсуждали тему захоронения немцев у них в деревне. Была собрана даже сходка по этому случаю, на которой обещали оказать помощь местному населению, если они не будут против перезахоронения. Но жители упорно молчали, не давая своего согласия. Тогда, как это часто бывает, их молчание было расценено начальством как знак согласия. перезахоронение состоялось.
И вот они встретились – победители и побежденные.
Ганс показал пальцем на одну из бутылок, продавщица подала. Ганс, внимательно осмотрел съехавшую на сторону этикетку, пытаясь, видимо, прочитать. Потом взболтнул содержимое бутылки – сильная муть поднялась со дна. Мужики засмеялись:
- Выпьешь – капут!
Ганс засмеялся вместе с ними. Посчитав мужиков, он показал растопыренные пять пальцев и показал продавщице на бутылку.
- Что, еще пять? – переспросила молодая краснощекая продавщица Сима.
- Ya, ya, пят, - закивал головой Ганс.
Он достал бумажник и вытащил российскую тысячерублевую купюру, подал Симе. Та отсчитала сдачу.
- Nicht, - ответил Ганс, показывая ей, что сдачи не нужно.
Сима смутилась, но сдачу оставила. Ганс показал рукой на стоящие в ряд шесть бутылок водки:
- Prezent, prezent…
- Никак немец хочет с нами своих немчур погибших помянуть, - встрял самый шустрый мужичок Егор Дроздов. – А что, мужики, чем черт не шутит! Берите, коль угощает.
И Егор стал передавать бутылки каждому их стоящих. Кто-то уже откупорил перую, и бутылка пошла по кругу. Пили прямо из горлышка, крякая и вытирая губы грязными обшмыганными рукавами.
- А-а-ах! Хорошо! Фриц, а ты будешь?
Егор протянул бутылку Гансу.
- Nicht, nicht…
Ганс развел руками, показывая, что, мол, не может.
- Ну не хочешь – как хочешь. А мы за наших русских мужиков, погибших здесь, выпьем на немецкие деньги, чтоб лежалось им спокойно рядом с немцами.
Ганс стоял, смотрел на пьющих мужиков, одетых во что попало, на их грязные, заскорузлые руки, и думал: «Как же они такие примитивные, грязные выиграли тогда у нас, холеных, умных, сильных, ту войну?!»
Закурив от волнения, Ганс не заметил, как к нему подошла какая-то женщина. Она была опрятно, но бедно одета. Мужики зашушукались:
- Катерина Захаровна идет, учительница наша…
Женщина подошла, скорбным взглядом обвела пьющих мужиков. Потом подошла к Гансу, расстегнула рукав кофточки и засучила его по локоть, показав въевшиеся от времени в кожу синие цифры.
- Она же малолеткой в Бухенвальде сидела. Это ее лагерный номер, - прошептал кто-то позади нее.
Ганс все понял и без перевода. Он хотел что-то сказать, полез было в карман за кошельком, но учительница остановила его. Слегка мотнув головой, она достала завернутые в носовой платочек зеленоватые немецкие марки, целую пачку, и высыпала их под ноги Гансу. А потом прямой ровной походкой пошла обратно, так никому ничего и не сказав.