(постмодернизм)
Девочка играет с мягкой игрушкой. Надо бросить в неё монетку, и игрушка поет.
Ты не знаешь о чем она поет. Никто не знает, и никому это не надо. Слова давно обнулились. А кому надо, - они давно дали ему свои слова, чтобы он продвигал их в вечность. Суд признал его невиновным. И тепеь ему нужны новые слова, чтобы его слушали миллионы. А он мог складывать их в банки. Чтобы опять закрыть свое выбеленное лицо и открыть ширинку. Сейчас он поет стихи из Ватикана.
Перестаньте, лучше перестаньте об этом писать. Пожалуйста, пожалуйста. В конце концов, мы не преступники. Ни у кого на лицах нет претензии. Мы их почти закрыли, и будем дальше закрывать сотнями миллионов долларов дырочки в полосочку, клеточку, мелкий горошек. Зачем вам наши сраные жизни, мы будем двигаться пока есть силы в вечность, а пусть весь мир трахает створкой от шкафа.
Пишите о надутых губках, удивленных глазках, носиках - курносиках, тоненьких шейках и тугих попках. А нет мы пошлем вас на... небо за звездочкой. Всех пошлем на... Мы сила. И везде торчит наша воля. А свои сраные песни, гагачьи законы, розовые слюни возмущений привяжите к сломанной ячейке общества.
Девочка играет с мягкой игрушкой. Папа подарил розового бегемотика. Надо бросить в него монетку. Бегемот поет. Девочка с пухлыми губками не знает о чем он поет.
Папа тоже, но он похож на него. Конечно, придется вас разуверить. Хотя это, чертовски, не хочется делать. Но придется раскошелиться на разъяснение. Он похож на человека, который поет. Их много поющих, играющих, потерявших себя в передаче "В мире животных". Они хотят выключить телевизор. Но понятия не имеют как это сделать. Телевизор на учете в клинике. У него вирус. И если он попадет к вам, то вытечет серое вещество. Никто не заметит, тело останется молодым.
У папы молодое тело. Женщины только и мечтают расставить сети и заниматься сексом или трахаться. Я не могу сказать, что они его любят. Им надо трахаться. Папа это называет очистить огурец от семени. Так вот, они хотят этим самым заниматься везде: в машинах, среди стрекоз, под стук сердца.
Разве им надо разумное, доброе. Маме тоже это не надо. У неё пышная кровать. Ей надо вечное, чтобы оно не превратилось в ветошь. Этой ветоши много в подвале рядом с ватным одеялом. А может там и нет одеяла. Я, наверно, про одеяло прочитала в другой книге, не помню. Мама всегда помнит, нет не про одеяло, оно у неё сатиновое - про огурцы.
В сырую землю, на закате солнца папа с мамой сажали семена. Втыкали в одну дырочку два или три семечка, так ведь, не каждое взойдет, а, если и все взойдут, проредить можно.
Мама конечно ничего не знала, она могла только догадываться, она и слышать от других не могла. Если кто и знал правду, много правды, то молчал. Но всегда найдется один, кто скажет, почему мамина широкая кровать с венецианским кружевом лежит в дрейфе. А побеги из семени проросли на грядке перед чужим домом. В мамином земельном кадастре она не записана.
Это так кажется, что можно легко прошагать по дорожке и помахать уходящему поезду. У каждого поезда есть свой маршрут. И надо бы описать маршрут и вагоны. Но уже невозможно. Вагоны поставили в тупик и законсервировали.
Консервировать так просто. Надо взять банку, вертикально уложить огурцы, нарезать хрен мелко-мелко и с приправой уложить на дно, заполнить маринадом и стерилизовать...стерилизовать пока серое вещество не вытечет из центрального стриатума. Банку отнести в подвал.
Как быстро закончилось лето. И никто не хочет рассказать какая сейчас погода. Почему никто не говорит правду. Наверно идет снег. В домах еще не затопили котлы. В доме холодно. Жить без тепла невозможно. Папа ходит греть руки в подвал.
Но банк не выдает новых поцелуев, тисканий, обниманий, да и рука плохо помогает. В самый неподходящий момент вдруг всплывает, что он может воспользоваться детским кредитом. И жаловаться некому.
Бабушка давно потеряла память, у неё склероз. Многие считают, что это лучше. Но разве кто-то точно знает. С этим всегда неразбериха. И сейчас он запутался с этими процентами и штрафами. Их надо было платить за каждый день, час и секунду.
Он точно помнит, что были ценные бумаги с фигурой ласточки. Но бабушка, как всегда, связала его руки и ноги на спине и положила на стол. Сколько же времени у неё длился склероз? Уже срок ценных бумаг истек.
И сейчас кроме стриатума у папы ничего нет. Надо уполномочить банк продавать его по текущей рыночной цене, или по цене, которую банк считает обоснованной.
Чем меньше думают, тем больше покупают. Только зачем им нужны розовые трусики, чупа-чупсы, мягкие игрушки, конфеты в таком количестве. Гнать, гнать, закрывать канализационные люки, держать своих детей дома. Его стриатум уже пуст. И он деликатно подсчитывает калории в диете.
Мы же говорили, не пишите, не пишите, они ничего не поняли. Мы этим так воодушевлены, так светимся, наш взгляд не порочен и ясен.
Кто первым попал в "царствие"? Вы забыли? Забыли, но недавно вам напомнили. А он раз - и прощён. Два - и спасён. Три - и принят в рай.
Раз, два, три, четыре, пять, мы идем искать. Следующий. Нет, не вы - всю жизнь верующий и кающийся. А мы, кто смог снять сливки в горошек, полосочку, клеточку.
Пишите, пишите, вы нас не собъете с нашего пути в вечность. Наши заповеди, перекроенные вкривь и вскось для нас. Они помогут притвориться, натянуть маску без претензий от вас. Претензии предъявите банку за маленький процент. Пусть он вам протянет руку помощи, а мало, так две.
У нас все куплено, у нас всё схвачено, за все заплачено, вырванными у вас деньгами.
Каждое наше слово дорого стоит. Вы же думаете, что вас это спасет. Будто и вправду есть что-то, что вас спасет?
Только ваши деньги. Снимайте проценты жизни и несите нам.
Берущий и дающий всегда ходят парой. Рубль и грех отпущен, еще рубль, еще. А можно одной суммой. Смотрите, чтобы время не истекло, нам здесь хочется пожить в глянцевых журналах. Ничего, что вы останетесь босым и нагим, но зато святым. "Блаженны милостливые, ибо они помилованы будут."
Ну, что мы бьем в гонг!
Нет, нам не стыдно, совести у нас нет, плотину давно прорвало. И всем давно запрещено кататься на лодочке. Вода застоялась, коугулянты и флокулянты не помогают, все дырочки водоема закрыты вашими процентами надежды.
Вам тошно? Вам душно? Мы не можем включить вентиляцию для вас одного, все приняли это с ликованием. И мы вцепились в их задницы, трахаем их, и трахаем духотой до опупения, чтобы души не дышали и не видели нас голыми, уродливыми.
Не поможет? Мы назначим дату нового апокалипсиса с потопами, катастрофами, взрывами домов и башен, мы многое можем придумать, чтобы нам несли открытые сберкнижки.
А у кого нет, за Сыном Человеческим, в поношенных сандалиях. Мы вас пропустим, мы вам отдадим свои сёрфинговые доски, курортный сезон в самом разгаре. Вы будете будете ходить по волнам "аки по суху" и строчить пулеметным стакатто, по поверхности мозга обывателя, как будто вы увидели конец света.
Зло-деяния наши призрачны, как песок, как воздух, взгляд ясен и не порочен.