ГЛАВА 4. ЛИВИЯ
Каска прежде видел эту женщину в городе. Скромная, милая, со вкусом одетая патрицианка с ласковыми карими глазами и чётким, медальным профилем. Она была крупновата для женщины, но явно не жирна. Тренированность, мускулистость очень не шли к её мягкой, женственной повадке, тихому, хорошо модулированному голосу женщины из высших слоёв общества. Поэтому она выглядела какой-то богом обиженной. Каска спросил тогда у приятеля, кто это. Ему ответили, что это Ливия из рода Цинны, одна из самых богатых и знатных женщин города. Ещё он узнал, что ей двадцать шесть лет и она до сих пор не замужем. Теперь он увидел её на войне в рядах противника.
Женщины-арцианки любили войну и умели драться. При том, что на гражданке так приятно убивать ненавистных мужиков, которые в мирной жизни всегда хозяева положения. Так восхитительно биться рядом с очередным любовником. А в случае проигрыша женщину всегда пощадят. Так принято.
Среди женщин были амазонки и гладиаторы. Гладиаторы - это настоящие бойцы, которые не боятся подставляться и получать раны. Но такие среди женщин встречались редко. В основном - амазонки. Эти боятся за своё тело и не подпускают к себе.
Ливия была воином-убийцей, самым страшным, самым воинственным из противников. Вокруг неё ложились замертво и опытные легионеры, которым вообще было наплевать и которые не то что убить, изнасиловать бабу могли на глазах у всех, и молодые патриции, которые вступали в поединок просто из интереса и гибли один за другим.
Она обладала не только силой, но и подлинным мастерством. Причём, на опытный взгляд Каски было ясно, что мастерство это не благоприобретённое, что это у неё в крови, в генах. Потомок воинов и полководцев, она упивалась войной. Было совершенно очевидно, что драться она вышла не ради идеи (противник Цернта, очередной Цинна, был её родной брат), а ради самого убийства. Страшная женщина. Соблазнительная. Опасная.
Вечером Каска послал своего контубернала в лагерь противника с запиской к Ливии Антонии. В изысканно вежливых оскорбительных выражениях (с упоминанием члена и железки) он вызывал её на поединок. Встреча была назначена возле родника, из которого брали воду антониевы подчинённые, после десяти им было запрещено выходить из лагеря.
Каска с нетерпением ждал. В пятнадцать минут одиннадцатого по склону, чёрному в лучах заходящего солнца, посыпались камешки. Ливия Антония спускалась вниз, к ручью. Каска вежливо предложил ей руку, но она спрыгнула сама. Потом села на камень отдышаться.
- Вы кто, собственно? - спросила она.
- Каска, Марк Цинций.
- Сын Цинция?
- Нет. Я его предок.
- А-а, - протянула она. - Аотерец.
- Вы разочарованы, мадам?
- Конечно, - она пожала плечами. - Разве аотерцы умеют драться?
Вдруг Каска упал перед ней на колени и так внезапно обнял её ноги, что она даже не успела вскочить. Он зарылся горящим лицом в её короткую юбку, вдыхая пряный, мускусный запах женщины.
- Мадам, о! Мадам! - шептал он. Ливия, напряжённая, сжав колени, смотрела на него сверху.
- Я прошу вашей руки, мадам, - Каска поднял голову и всё так же, не вставая, посмотрел ей в лицо.
- Но вы меня совсем не знаете, эчелленце, - холодно возразила она.
- Я люблю тебя, - пршептал он и внезапно понял, что это правда. Губы его пересохли,
солёный привкус крови появился во рту, как бывает, когда получишь рану в грудь и пробьют лёгкое. - Я люблю тебя, - повторил он.
Глаза Ливии, холодные, жестокие, внезапно повеселели. В них вспыхнул жёлтый огонёк.
Что-то звериное, сучье, возникло в её взгляде.
- Хорошо, - ответила она весело. - Но предупреждаю - ты будешь несчастен.
- О! - Каска вскочил. - Ты будешь счастлива. Кто бы ты ни была на самом деле, - добавил он серьёзно.
Ливия сообщила брату о своей помолвке и на другой же день уехала из лагеря. Антоний, видя бесплодность попыток одолеть Цернта в открытом бою, запросил переговоров. Вскоре он и Цернт (в мирной жизни они были хорошими приятелями, хотя друзьями, конечно, не были) вернулись домой, в Арций.
Цернт улыбнулся, когда Каска сообщил ему, что собирается войти в семью Цинны.
- Попробуй, - сказал он.
- Конечно, попробую, - вскинулся Каска. - В чём дело? Я люблю её.
- Ливию? Красивая женщина. Вполне достойна этого. Только...
- Только я не верю, что ты её любишь. - Цернт внимательно посмотрел Каске в глаза.
- Это жалость, Каска. И именно потому, что ты жалеешь, я не советую тебе так поступать.
Но через месяц состоялась свадьба. И молодые уехали в Кирик, в Грецию, где на берегу древнего Коринфского залива было имение, доставшееся Ливии по наследству от отца. Потом, через некоторое время, на виллу прибыл брат молодой супруги, поближе познакомиться с новым членом семьи.
Антоний и Каска друг другу понравились. Они были одного круга и общих взглядов на жизнь. Антоний сразу признал умственное превосходство Каски, а Каска - то, что Антоний, безусловно, настоящий мужик, человек чести. Они стали друзьями. И Каска скоро заметил, что брат и сестра не любят друг друга. Мало того, в отношении к ней Антония сквозила неприкрытая брезгливость. Потом Антоний уехал, а Каска и Ливия остались в имении на зиму.
Зимой снега не было, но было промозгло и муторно. На море бушевал шторм, в парке гудели столетние вязы и платаны, с ветвей капала изморось. Вообще, к любви не располагало, но Каска выполнял свои обязанности добросовестно. Ливия оказалась особой несексуальной. Кроме того, она сочла своим долгом признаться, что не является девственницей. Каска возразил, это само собой разумеется, маловероятно, мол, чтобы такая красивая женщина до сих пор не вкусила любви и ему на это совершенно наплевать.
В марте она уехала в Арций, а Каска остался на вилле один со своим преданным рабом, Эфиопом. Когда солнце разогрело землю, заискрились ручьи, набухли почки, Эфиоп начал необходимые работы по весенней очистке парка. На помощь ему Каска отрядил нескольких рабов из близлежащей деревни (рабы принадлежали Ливии, как и все поселения греков-колонистов на несколько миль вокруг).
Однажды вечером Эфиоп сообщил хозяину, что в парке найдены трупы. Не один,
а несколько. Трупы, мол, детские, изуродованные, похоже, что кто-то в округе втихаря балуется людоедством. Каска возмутился. В его парке! Кто? Тогда Эфиоп, опустив глаза, достал из-за пазухи блестящий небольшой камешек, на тонкой золотой цепочке. Сапфир. Кулон, подаренный Каской Ливии на свадьбу. Ливия так сокрушалась зимой, что
потеряла его. Каска, не отрывая взгляда от блестящей побрякушки, медленно опустился в кресло:
- Ты... ты его украл?
- Нет, хозяин, - ответил Эфиоп твёрдо. - Я нашёл его. В парке.
- Ну и что? Хозяйка могла гулять там и потерять его.
"Это зимой-то? Что там делать?" - сказал взгляд Эфиопа. Но сам он промолчал. Промолчал и о том, что камень был им поднят из вонючей жижи возле трупа с изгрызенным позвоночником.
- В паре есть волки? - спросил Каска безучастно.
- Да, хозяин. Но эти волки на людей никогда не нападают.
- Да?
Эфиоп пожал плечами. Хозяин жестом руки отпустил его. А сам решил немедленно ехать в Арций.
Ливия в этом году по совету Цериона (будущего консула) выдвинула свою кандидатуру в преторы. Эту должность она занимала и раньше и зарекомендовала себя как человек жёсткий, ответственный и исключительно честный.
Её выбрали. Вечером в доме Каски был устроен пир в честь Ливии. Антоний на приглашение не явился, отговорившись болезнью. На другой день Каска сам пришёл его проведать.
Антоний и не думал болеть. Судя по его виду, он всю ночь напролёт обрабатывал свою супругу, у которой уже было шестеро детей от него. Каску он встретил хмуро, недоброжелательно. Он каким-то шестым чувством угадал, о чём пойдёт речь, и потому спросил прямо:
- Насчёт Ливии?
- Да, - Каска сглотнул и отвернулся.
- Я должен был тебя предупредить, так я понимаю?
- Нет. Не должен. Но, я думаю, ты не откажешься мне всё объяснить.
- Всё? Вряд ли. Но кое-что объясню.
И Антоний рассказал страшную историю. Ливия была зверски изнасилована в детстве собственным отцом, знатным патрицием, Цинной. А после этого, чтоб скрыть следы преступления, он заставил его, двенадцатилетнего мальчика овладеть десятилетней сестрёнкой. Дети должны были заниматься этим регулярно на глазах у отца.
Ливия тогда выглядела совершенно нормальной. А мать ничего не заметила. Она умерла вскоре, как потом выяснилось, опять же по вине Цинны, который истязал её в постели. Тогда это дело замяли. Цинна был консулом, потом воевал. Он всеми в Арции был признан выдающимся полководцем.
А морально искалеченные дети росли. Ливия хорошо училась в школе, потом поступила в известную академию в Кирике на медицинский факультет. Она специализировалась в качестве врача-психиатра. Антоний пошёл по стопам отца, стал военным. Он закончил военную академию в Тиринфе. С сестрой он не контактировал, не переписывался, впрочем, желал ей всего доброго, так же как и она ему.
И лишь через много лет друзья и знакомые начали замечать странную вещь. Удивительная по красоте и уму Ливия избегала мужчин. То есть, претендентов на её руку вообще не было, так как в Арции не принято обращаться с предложением к родителям.
Сначала - знакомство с будущей супругой. А знакомств у Ливии никогда не было. Ни среди мужчин, ни среди женщин. Она вела жизнь исключительно уединённую. Служила (в Вентлере), добросовестно исполняла свои обязанности, была мила, вежлива - и всё. О её частной жизни никто ничего не знал. Зато все знали, какой она страшный человек на войне. Не было в городе нормального мужчины (даже среди сторонников Цинны, отца, под чьим началом она воевала), который бы не считал её редкой ****ью. У многих руки чесались отомстить ей за смерть друзей, родственников, подчинённых.
Так шли годы. О её пристрастиях Антоний только догадывался. Он сам в ранней юности, когда ему было около шестнадцати, а ей всего четырнадцать лет, находил в парке возле дома страшно изуродованные трупы (мальчиков чуть помладше её возраста, заколотых кинжалом). Но он не брался судить о том, откуда они взялись. Как уже было сказано, сестрой он брезговал и её обстоятельствами совершенно не интересовался.
Хуже было другое - отец. Прославленный и жестокий Цинна на войне вытворял такое, что даже он, древний Каска (собеседник) по изощрённости и отсутствию норм не мог с ним сравниться. Этот Цинна в юности был любовником Цернта (и не только Цернта), в зрелые годы совсем озверел. И Цернт уговорил его сдаться на работу в Вентлер. Мол, там помогут. Сам Цернт провёл с ним рядом два года за установкой. И именно там произошла история с девушкой, Корнелией, патрицианкой.
Корнелия, которой в то время от роду было уже восемьдесят семь лет, попала в Вентлер по обвинению в наркомании. Она пила марену, страшный наркотик, консервирующий организм и не дающий сгнить в гробу. Но чтоб продолжать полноценно жить, нужны всё большие дозы марены. В Вентлере людей подобного рода поддерживают, лечат. И Корнелия, осознавая свою обречённость, посвятила себя науке. Она оказалась талантлива. Её исследования в области теории сингулярности отметил Мюрек и принял её работу к сведению.
Корнелия была любовницей Цернта. Никто её за это не упрекал. Удивительно красивая, женственная, сексуальная Корнелия пользовалась уважением и любовью в Вентлере. Цинна влюбился в неё с первого взгляда. И попросил её у администрации в жёны.
Все были согласны. И только Цернт против. Он вежливо напомнил Цинне, что тот сделал со своей первой женой. И тогда Цинна поклялся, что у него от Корнелии будет только один ребёнок, и этот ребёнок унаследует имя Цинны. Это значило - Корнелия должна родить мальчика. Ибо в семье Цинны было принято, чтоб имя передавалось не старшему, а младшему сыну.
Цернт согласился. Цинна и Корнелия сочетались браком и поселились на родовой вилле Корнелии в Кампаньи. Потом Цинна опять ввязался в гражданку. Корнелия была беременна. Всё шло по плану. Муж воевал, а жена, будучи неполноценной (после марены), родила мёртвого ребёнка. Девочку. Труп она представила медицинской комиссии, которая без труда определила, что девочка абсолютно нормальна и здорова, но задушена после родов.
Цернт потребовал объяснения. И Корнелия, обливаясь слезами, рассказала, она, мол, до смерти боится мужа. Ведь тому нужен сын. На это Цернт возразил, ты, Корнелия, сходишь с ума. Он отпустил её (дознание происходило в тринадцатом).
После возвращения Цинны начались странные вещи. Он по-прежнему был влюблён в Корнелию, то есть так, что, казалось, не вылезал из её постели. Но сам он сильно изменился. Антоний, сгорая от стыда, рассказал Цернту, что отец, мол, ворует вещи у приятелей. Он однажды, в присутствии сестры (они проводили общий сакральный семейный праздник на вилле в Сицилии) спросил Антония, кивнув в сторону Ливии, которая стояла к ним спиной возле стеллажа в библиотеке:
- Ты мог бы поиметь её на мясо?
Ливия, опустив голову, спокойно вышла из зала, а Антоний, сжав кулаки от ярости, потребовал у отца объяснений. На что Цинна, рассмеявшись, ответил:
- Ты что, не знаешь? Да ведь она людоедка!
Но это ещё не самое худшее. Жена доводит его до маразма, говорил Антоний.
Она заставляет его наряжаться в брюки! В самую позорную одежду, в которую одевают рабов-брючников. И в этом виде он шатается по улицам, многие его замечали. Сомнамбулизм, - констатировал Цернт. Он говорил с Корнелией. Но она сильно изменилась. Постарела, обрюзгла. Смеялась ему в лицо. А потом (мужа дома не было) пригласила его к себе в спальню. Приглашение он принял. Но не стал скрывать от Цинны, что его
жена - ...
Так Цернт окончательно рассорился с Цинной. Они договорились о поединке на поле брани. Но Цернт поставил условие: зачни ребёнка.
- Что ты! - ужаснулся Цинна. - Она же ведьма!
- Всё равно - сделай.
Когда Цинна убедился, что Корнелия беременна, он написал кощунственное по форме завещание: имя и состояние (целиком) оставляю ребёнку, будь он хоть гермафродит. Состояние его прежней жены и родовое имя (Антонии) унаследовали старшие дети.
В бою Цернт нашёл Цинну и убил его, разрубив череп пополам. Потом, для верности (чтоб не было сомнений) ударил ещё раз - крест накрест. А Корнелия благополучно разрешилась от бремени - опять родила девочку, которую ей под страхом смерти велено было растить и лелеять. Имя этой особы (наследницы) - Карит Антония Цинна.
- Где сейчас этот ребёнок? - спросил внимательно слушавший Каска.
- На вилле, с матерью, - спокойно ответил Антоний.
- Однако! - Каска рассмеялся. - Она в самом деле гермафродит?
- Вряд ли. Её же проверяли. Кстати - они с сестрой очень любят друг друга.
- Да? Это Ливия-то любит маленькую девочку?
- Представь себе.
- Сродство душ. Гены, - констатировал Каска. - Сколько ей лет?
- Три года.