Я впервые услышала эту мелодию в его мобильнике, когда позвонила, чтобы сообщить ему о смерти Леры.
«I feel good»!
Вот как? Лучше не бывает. Возникло дикое ощущение многомерности пространства. Где-то у всех все «гуд», а где-то хочется встать носом в угол и тихо скулить, как от зубной боли. Хорошо, если одни не тревожат других. Каждый при своем, каждый, у кого хорошо, знает, что еще будет плохо, а каждый, кому плохо, знает, что рано или поздно все наладится. Но не дай Бог темной стороне одного коснуться хотя бы краешка светлой стороны другого в тот самый болезненный момент.
Как сейчас у меня. От таких вещей хочется бежать без оглядки. Но я выдержала. Я сидела, курила и слушала эту дурацкую музыку. Я ждала, когда он возьмет трубку. А он все не брал. Где он ходит, черт его возьми!
Наконец, музыка прервалась. Он крикнул «Алло» размягченным, слегка хмельным голосом, с одной стороны, радуясь, что я звоню, с другой стороны, немного досадуя. Я, видимо, отвлекла его.
- О, неужели ты вспомнила мой номер! Последний раз мы с тобой на новый год созванивались. Слушай, у меня тут такой проект намечается! Если дело выгорит, я стану миллионером! Может, хочешь в долю вступить? Много не надо – тысяч двадцать!...
Он просто не давал мне слова вставить, сыпал и сыпал своими мелкими, как бисер, догоняющими друг друга словами. Идеи – его слабая сторона.
- Олег. – сказала я, мысленно притянув его к себе за плечи. – Лера умерла.
Он замолчал резко, как будто его кто-то выключил. Долго дышал в трубку – так громко, что я слышала его.
- Олег, - твердо проговорила я. – Не молчи. Мы должны встретиться.
- Как это произошло? – наконец, прохрипел он.
На этот раз замолчала я.
Как я могла описать ему то, что видела своими глазами?
Эти сумерки – навсегда самое страшное время в моей жизни, этот серо-желтый городской осенний вечер, этот обмерзший тротуар, наконец, эти шпильки – то, что сгубило ее.
Мы шли по самому краешку тротуара, вдоль проезжей части. Она рассказывала что-то, оживленно оборачиваясь, ее волосы светились в лучах фар, и изредка голос тонул в гудках бешено несущихся машин.
За что зацепился ее проклятый каблук, я не знаю. Когда она упала, ноги ее остались за чертой шоссе. Тяжелая «БМВ» не успела затормозить, а Лера не успела даже крикнуть.
- Олег. Я расскажу тебе обо всем позже, хорошо?
- Хорошо, - машинально пробормотал он.
Мы дружили с детства – Лера, я и Олег. Вместе играли в песочнице, вместе пошли в школу, сидели всегда за одной партой – по очереди друг с другом. Потом, когда закончили школу, разбрелись по разным институтам, но старались часто встречаться, очень тосковали друг по другу.
Правда, последние два года Олег пропал из виду – его зачем-то понесло в Канаду. Он всегда был непоседой – не мог долго дышать одним и тем же воздухом. Мы постоянно виделись с Лерой, обсуждали злободневные проблемы, личную жизнь, философствовали. Одним словом, нам было интересно вдвоем.
И все же что-то в этом положении вещей меня цепляло, не устраивало. Мне все казалось, что не бывает так – людей не может тянуть друг к другу лишь потому, что они вместе выросли. Лет в пятнадцать я впервые задумалась, кто из нас больше нравится Олегу, но года через два у него появилась девушка, которую мы с Леркой не одобрили, и я успокоилась.
Возможно, такие мысли занимали и Леру, но она молчала, как и я. У нас не принято было обсуждать подобные вопросы.
Он постарел за эти годы. Не возмужал, не подрос, а именно постарел. Что-то появилось в лице такое, что наводило на печальные мысли. То ли складочка в левом уголке губ, то ли резко проступившие скулы, то ли блеск в глазах, прежде такой яркий, а теперь ставший лихорадочным. Но он крепился. Он по-прежнему сидел, вольно раскинув колени и положив распростертые руки на спинку дивана. Он по-прежнему живо метался взглядом по всем привлекающим его внимание предметам. Он очень по-старому порывисто вскочил, увидев меня.
Вскочил, попытался что-то сказать, но не смог произнести ни слова. Просто уткнулся мне в плечо носом. Я видела, насколько физически мучительно он переживает смерть Леры. Не утрату ее, а именно то, что с ней случилось.
Он всегда нас тонко чувствовал, этот Олег. Когда мы царапали коленки или набивали шишки, он даже в свои четыре года по-взрослому болезненно морщился, вытирая грязными пальцами слезы с наших щек. Он не плакал вместе с нами только потому, что не хотел сделать нам еще больнее. Одним словом, Олег – не человек. Это человечище, сложнейшее произведение искусства, разобраться в котором невозможно – находясь с ним рядом, просто тонешь в нем и ни о чем не думаешь.
Легко ли было ему, постоянному гостю на празднике жизни, воспринять эту потерю – потерю подруги, потерю части самого себя, и, наконец, осознать, что наше единство распадается на глазах. Мы в этом не виноваты – нас убивают.
- Мне страшно, дорогая, - прошептал он, и страшно стало уже мне – настолько ново и тяжело звучало это «дорогая» в его простых и нежных устах.
- Ничего, ничего, - лепетала я, усаживая его обратно за столик. – Дай Бог, все будет хорошо.
- Да, конечно, - проговорил он, пытаясь выдавить улыбку. – Мы-то с тобой еще остались.
Я села рядом, хотела заглянуть в его глаза, но что-то словно останавливало меня, мешало повернуться к нему лицом.
- Как живешь? Я так давно хотел поговорить с тобой об этом…
«Хотел-то хотел, да все не мог собраться. И вот какой случай свел нас вместе». – Я это только подумала, но была уверена, что он думал то же самое.
- У меня все хорошо. Я нашла работу, вроде как собираюсь замуж, но еще не знаю, получится ли. В последнее время я не слишком устойчиво стою на ногах. Все меняется, как сюжеты в моих плохих рассказах.
- У тебя отличные рассказы, - сказал он.
А секундой спустя мы уже смотрели друг другу в глаза. Как это получилось, не знаю, но кто-то из нас все же спровоцировал это. И я не выдержала – впервые за все это время зарыдала, пытаясь сдержаться и изо всех сил зажимая себе рот.
- Не сдерживайся, плачь, сколько твое сердце посчитает нужным, - твердо сказал он, поглаживая мои плечи. – Ведь ты ни разу за эти дни не позволила себе этого. Ты всегда была сильнейшей среди нас, но я видел, чего тебе стоило казаться такой.
Я не отвечала. Ему не нужно было отвечать. Он говорил сам, сам находил ответы на свои вопросы, сам нащупывал тончайшие нити того, о чем необходимо сказать.
- Ты совершенно не изменился, Олег, - сказала я, утирая последние слезы. – Сначала я думала, что ты другой.
- Не знаю. – Он покачал головой, взял со столика сигареты, затянулся. – Я об этом никогда не задумывался. Просто жил, и все. Наша девочка умерла, а мы с тобой остались – и вот теперь, когда ты говоришь мне обо мне, я понимаю, что задуматься все же стоило. Мне так тебя не хватало.
- Мне тоже. Знаешь, мы с тобой, теперь, наверно, станем друг другу нужнее.
- Ты мне всегда была нужна. Так же, как и Лера. Я не буду настаивать, чтобы ты посвятила меня в подробности, но хотел бы узнать, от чего она умерла.
- Ее сбила машина, мой мальчик. А про подробности ты прав – лучше не надо.
- Когда похороны? – только и спросил он.
- Завтра. Я вчера не могла тебе дозвониться. Прости.
- Как это… больно, - прошептал он. – Я до сих пор не могу понять, почему она так с нами поступила.
В его голосе сквозило настоящее отчаяние, почти бессознательная досада, которую он не мог скрыть.
- Прекрати, Олег. Не все от нас зависит, ты же знаешь. – Я не была уверена в своей убедительности.
- В отличие от тебя, я сомневаюсь в том, что это произошло не по ее воле.
Меня так и подбросило.
- Что ты сказал?
- Я сказал то, что думаю. Ты не обо всем в курсе.
- Ты знаешь то, что она утаила от меня?
- Получается, что так. Прости нас обоих.
- Да в чем дело?
- Я думаю, что расскажу тебе после похорон, - он опять обнял меня. – Ведь она еще здесь.
Похороны прошли так напряженно, как ни одни похороны в моей жизни.
Родственники, которых было очень много, настороженно смотрели на нас с Олегом, во взглядах многих была откровенная неприязнь. И это люди, знавшие нас обоих по именам с самого детства. Но мы чувствовали, каково им.
Кладбище показалось землей обетованной. За это время значительно потеплело, небо расчистилось, теплый ветерок шевелил волосы и траурные повязки. Казалось, словно сейчас не конец октября, а середина апреля. Белый закрытый гроб с телом той, что так ничего и не увидела в жизни, плавно опускался в яму. За ним, шурша, бежали струйки рыжеватой земли. Странно, но никто из родни не плакал. Видимо, эмоции на время перегорели, чтобы вскоре вспыхнуть с новой силой. Глубокая синева неба притягивала взгляд, и мы с Олегом одновременно подняли голову, потом посмотрели друг на друга. Хотели улыбнуться, но не посмели. И все же что-то светлое, почти неразличимое, промелькнуло между нами, и стало легче. Я почему-то ощутила, что она здесь, и что она любит и помнит нас.
И в моей памяти быстро, как операторские кадры, помчались крохотные моменты из нашей жизни.
Вот Лерка в смешном красном сарафанчике, с вольно рвущимися из-под ободка пышными рыжими волосами подходит ко мне. Яркое летнее утро, и нам всего лишь по пять лет. Вокруг зелено и тепло. Она с таинственным видом держится за карман. Я знаю, что там. Это подарок Олежке. Ежедневный утренний подарок – что-нибудь живое. Червяк, жук, бабочка… А я их боюсь. Поэтому придется остаться без презента.
Вот мы в школе. Лерка у доски. Напряженное, растерянное лицо, тонкие ножки в туфельках носками внутрь. Рядом страдающие глаза Олежки, пальцы, нервно мнущие ластик. Мы впервые не можем помочь, подсказать – учительница стоит за нашей спиной. Беспомощность. Жалость к ней и к себе.
Мы с Лерой в кафе – только что проводили Олега в аэропорт. Она грустна, на лице легкий налет досады. Тяжеловатые веки полуприкрыты, будто внимательно смотрит в тарелку. Я тихо ее окликаю. Она медленно поднимает голову со своей прелестной, постепенно расцветающей улыбкой и ласково опускает маленькую крепкую руку на мои пальцы. «Ничего, мы его, думаю, все равно увидим. Пусть нескоро, но увидим же», - весело говорю я. «Лучше бы нескоро», - отвечает она. Я удивлена. «Ты устала от Олега?» «Немного», - морщится она. «А в чем дело?» «Он так нежно с тобой прощался, словно не хотел отпускать…», - шепчет она, глядя в сторону. «Ревнуешь?» «А если и так?» «Мы с Олежкой такие же друзья, как и с тобой. Между нами нет ничего личного», - мне странно, что я должна объяснять очевидное. «Жаль, - роняет она, но тут же, тряхнув рыжими локонами, бодро переводит разговор: - А ты смотрела «Эйфорию»? Если нет, давай сходим, интересно, говорят».
Вспоминая, я не отдаю себе отчета, что озадаченно смотрю на Олега. И мне снова кажется, что он слышит все, о чем я думаю. Он даже прищурил свои зеленоватые глаза, сконцентрировался. Но он ничего мне не говорит. Просто находит мою руку и сжимает сильными длинными пальцами дрожащую ладонь.
На поминки мы не пошли. Нас там никто не ждал.
Мы сели в Олежкин джип. Словно понимая меня изнутри, он не сразу завел машину. Некоторое время смотрел в пространство, потом повернулся ко мне. Я заметила, что его глаза полны слез. Но это не все. В них был упрек. Я сначала не поверила себе, на секунду опустила веки, потом посмотрела на него вновь. Я не ошиблась.
- В чем дело, Олег?
Он тяжело вздохнул.
- Не знаю, с чего начать…
- Начни с главного, - улыбнулась я.
Он взял мои руки в свои.
- Прости, может, это и не ко времени, но я хотел тебе кое-что сказать…
Я не торопила его. Это, по-видимому, было очень важно для него.
- Дело в том, что я давно люблю тебя.
- Что?
- Я сказал то, что давно обдумал. Я хочу, чтобы ты была со мной.
Я была так потрясена, что не могла выговорить ни слова. А он все говорил, говорил…
- Послушай, - остановила я его. – Но ведь это бред. Мы всегда были только друзьями, доверяли друг другу все тайны. Если ты влюбился в меня давно, то почему не сказал раньше?
- Я пытался забыть, пережить это. Поэтому и уезжал, - медленно, подбирая слова, ответил он. – Мне одно время показалось, что и ты неравнодушна ко мне…
- Пусть все будет так, как ты говоришь. Но я не понимаю, как ты, такой эмоциональный человек, мог столько времени держать в себе это?
- Это уже следующая часть разговора. Я хотел бы обсудить это в другом месте.
- Нет, говори здесь. Пока мы еще не уехали с кладбища.
- Хорошо. Позволь задать тебе один вопрос?
- Разумеется.
- Ты никогда не замечала странностей в поведении Леры?
- Странностей?
- Ну, она ничего не пыталась высказать тебе, не влезала в твою личную жизнь?
- Вопросы же у тебя… Разумеется, мы кое-чем делились…
- А кто из вас знал о другой больше?
- Думаю, она обо мне. Лера вообще не любила рассказывать о себе, а у меня всегда это легко получалось.
- А как у нее обстояли дела на личном фронте? Был ли у нее кто-то последнее время?
- Она не говорила, но мне кажется, что нет. Мы проводили вместе очень много времени, и все это время ее телефон молчал.
- И тебя не удивляло, что такая красавица, как Лера, совершенно одинока?
- Я пыталась знакомить ее со своими друзьями, но она была настолько холодна с ними, что они сразу прекращали попытки…
- Боже мой, как ты ненаблюдательна, дорогая… - покачал головой Олег.
Что-то замутилось в его чудесных глазах, но лишь на секунду. Он улыбнулся своей прежней улыбкой, закурил.
- Если бы она была здесь, ты бы посмотрела на нас по очереди и сказала: «Что-то вы недоговариваете, ребята!»
- Что-то вы недоговариваете, Олег Юльевич, - натянуто улыбнулась и я.
- Недоговаривали все эти годы. Характер наших отношений не позволял договаривать.
- Я тебя не совсем понимаю, но мне всегда казалась, что в жизни Леры существует какая-то большая любовь, чувство, о котором не положено знать даже такой подруге, как я.
- Уже теплее. И ты не догадывалась, к кому?
- Честно говоря, я подозревала, что к тебе…
- О нет, не ко мне. И такому другу, как я, она однажды о нем рассказала. Мне пришлось уехать, чтобы уступить место.
- Боже мой, нет! – вырвалось у меня.
- К сожалению, это так…
Олег крепко обнял меня и прошептал мне на ухо:
- Она любила тебя. Так же сильно, как я. Но так и не решилась сказать об этом.
Это было уже выше моих сил. В моей голове пронеслись все ее взгляды, все ее нежные пожатия рук, все ее ночные истерики, когда она звонила мне в очередной клуб, где я была с очередным парнем. На все вопросы о причине слёз она отвечала лишь одно: «Так, что-то скверно на душе. Нервы, наверно…»
- И она сообщила тебе об этом?
- Да. Я уехал, чтобы дать вам возможность разобраться. Она просила меня отпустить тебя… Я это сделал. Во время нашего последнего разговора она сказала, что только время поможет нам поставить все на места…
- Теперь ты, наверно, считаешь меня убийцей?
- Ты не виновата. Мы все виноваты… Ведь ты думала, что она любит меня, и потому тоже решила отойти в сторону.
- Удивительно, как мы все не разбежались, если только и хотели, что отойти в сторону.
- Я верю в судьбу, - твердо сказал Олег. – Она все-таки соединила наши пути.
- Ценой ее жизни? – воскликнула я.
- Думаю, Лера сама решила уйти.
Я вышла из машины и побрела к могиле лучшей подруги.
Слишком сложно было все это, чтобы разобраться так, сразу.
От могилы Лерки веяло таким покоем, что слова Олега показались правдой. Все вдруг неожиданно прояснилось, как небо над нашими головами. Теперь мы были свободны от призрачных уз, которые люди иногда ошибочно называют дружбой, и нам некому стало приносить ненужных жертв. Она все сделала правильно.
Сзади раздался тихий голос Олега:
- Ведь ты тоже любила меня? И любишь сейчас.
- Люблю. – спокойно ответила я, сама удивляясь, как легко мне дались эти слова.
Декабрь-март, 2007