ГЛАВА 4. ДЕВУШКА ИЗ АРЦИЯ
Ее заметили не сразу. То есть, как девушка из патрицианской семьи, Алезия умела не обращать на себя внимания окружающих (признак хорошего воспитания). Она скромно забилась в угол аудитории, в нижний ряд. Только к концу лекции студенты, сидевшие в нижних рядах, передали наверх новость: "С нами будет учиться девушка!" Такого еще не было в анналах древней военной академии в Тиринфе.
Алезия поселилась в старом имении отца за городом. Это была древняя деревянная вилла с заброшенным парком, сырая, плохо отапливаемая по причине исключительной ветхости каминов. Но Алезии здесь понравилось. Она отдыхала душой от грязной и кровавой обстановки военного лагеря. Обслуживал ее всего один раб и рабыня-кухарка. Раб был старый и колченогий. Отец специально отрядил к дочери такого, так как боялся слухов, ведь она будет жить одна. Кухарка, молодая и проворная баба, помимо кухни (она была восхитительная стряпуха) заведовала всем в доме: уборкой, стиркой, закупкой белья и прочим. Она заменила усталой Алезии няньку, приняла, так сказать, в женские руки.
За парком никто не следил. В нем водились волки и медведи, он был огромен и страшен. Алезия, вооружившись мечом, проделывала долгие исследовательские прогулки. Особенно впечатляли заброшенные эргастулы, временные помещения для рабов. Подземные многоэтажные сооружения, которые в случае надобности поднимали наверх при помощи сложных полуавтоматических приспособлений. Огромные массы камня и бетона извлекали из-под земли, наскоро мыли и приводили в порядок. Нечего говорить, что в этих промозглых, пропитанных плесенью помещениях жить было невозможно. Но ведь они и были временными. По окончании осеннего сезона хозяин собирал рабов как стадо баранов, грузил их на повозки и отправлял обратно на рынок. Эргастулы же снова спускали в подвалы.
Алезия с интересом разглядывала толстые звенья цепей, бродила по каменным плитам крыш эргастул, трогала пальцами вороты лебедок. Все здесь было в полном порядке (через столько лет!). Это было удивительно. Алезия слышала уже здесь, в Тиринфе, что древние арцианцы в строительстве обильно использовали платину. Именно наличием этого баснословно дорогого металла и объяснялось то, что сверкавшие сероватым, тусклым блеском цепи не изъедены коррозией и целы до сих пор.
Деревянная вилла со стороны выглядела страшно. Она напоминала огромный ветхий сарай. От нее веяло жутью. Черная, древняя, как будто сохранившаяся с тех незапамятных времен, когда мир был опутан сетями проводов и железных дорог, все были равны и обязаны работать. Алезии, однако, приятно было думать об этом. Как женщина, она чувствовала себя существом угнетенным. И ее радовала мысль, что в двадцатом - двадцать пятом веках Великой Цивилизации на Земле царил феминизм.
С огромным интересом Алезия, взяв на кухне у Лидии (экономки) большую восковую свечу, бродила по темным, заросшим паутиной коридорам верхнего этажа виллы. Она разглядывала древние деревянные панели, украшенные резьбой с изображением сцен из арцианской жизни. Особенно ее поразила сцена, военный эпизод. Имелось в виду завоевание Греции или одного из восточных государств. В те времена, как и теперь в ойкумене, в битвах участвовали женщины. На стене был вырезан живой, яркий рельеф: на фоне дерущихся мужчин насиловали попавшую в плен женщину-амазонку. Мучительный изгиб ее тела, мускулистые тела воинов - все было настолько жутко, яростно, отвратительно, что Алезия невольно задавала себе вопрос: а что будет дальше? Хотя она, конечно, знала ответ. После таких истязаний в живых не оставляют.
В академии Алезия держалась в стороне от окружающих. Парни, учившиеся с ней на одном курсе, сразу взяли с нею тон чрезвычайной почтительности и сочувствия. Они были сама вежливость, сама доброжелательность. Причем, среди них, безусловно, были собраны очень привлекательные молодые люди, потомки аристократических семей: греки, арцианцы - будущие военные. Алезия не то чтобы дичилась. Ее снедало горе. Она неподдельно и строго тосковала по Мамерку. Кто из этих молокососов мог бы сравниться с ее гордым и сильным покорителем? Здесь, на расстоянии, отвратительные черты личности Мамерка затушевывались. В памяти вставали его стального цвета глаза, его точеный профиль (немного оплывший, правда, но это придавало ему солидности). По ночам несчастная арцианка просыпалась в холодном поту: ей снились объятия Мамерка. Физиологические ощущения были до того явственными, что она с отвращением потом шла в душевую и мылась.
Ответ простой: ей нужен мужчина. Развращенная Мамерком (он не щадил в ней ничего), она находилась как раз в таком возрасте, когда нормальной женщине секс необходим, как воздух.
Училась она блестяще. В военной академии вообще, на посторонние науки (философию, математику, физику) смотрели сквозь пальцы. Принимали, однако, лучших преподавателей, известных ученых, соблазняя их большой оплатой. Прекрасные лекции философа и преподавателя-программиста пропадали втуне: будущие военные понимали, что это им ни к чему и учились спустя рукава.
Алезия получила домашнее образование, много читала, всем интересовалась. Неудивительно поэтому, что преподаватели сразу отметили ее способности. Мало того. Она была безусловно не бездарна и в главном предмете - военной науке. В академии, как и везде в ойкумене, ходили слухи об ее подвигах в войсках Мамерка. Алезия скоро стала звездой курса. Держала она себя, однако, по-прежнему в неприкосновенности. Это при том, что многие пытались за нею ухаживать.
В академии процветал гомосексуализм. За нравственностью и поведением студентов (старше 18 лет, они считались взрослыми людьми) академия следить была не обязана. Это оставалось сугубо проблемой родственников: отцов, матерей, старших братьев.
Многие, приехав в Тиринф и поселившись где-нибудь на квартире или в инсуларии, почувствовав свободу, пускались в разгул. И очень скоро оказывались в постели приятеля, более взрослого и опытного. А бывало и так, что за красивым парнем приходилось долго ухаживать, улещивать его. Здесь царила атмосфера платоновых диалогов: умная, аристократическая, но в корне распущенная. По академии ходили слухи о подвигах наиболее хищных активных и о том, до чего в конце концов докатился самый развращенный из пассивных гомиков.
При Алезии об этих вещах, конечно, не говорили. Она была окружена плотным кольцом отчуждения и вежливости. Но она чувствовала настроение окружающих, и это волновало ее, беспокоило. Она с глубокой завистью смотрела на них. В самом деле. Если сравнить с ее печальным опытом. Мамерк помыкал ею днем, а ночью измывался. Эти же в самом деле любили друг друга. Мало того - они умели оставаться друзьями. Высшие существа, мужчины. Алезия понимала, что все это не для нее и замыкалась в себе.
Летом курс выезжал на полевые учения в военный лагерь под Тиринфом. Здесь на плацу проходили спортивные занятия, а также военное обучение. Юноши боролись, бегали, метали копье. Алезия сидела на скамье с книгой. Заниматься вместе со всеми ей было необязательно. Если бы кому-нибудь пришло в голову вызвать ее на состязание (чего до сих пор не случалось), она, конечно, отказалась бы. Находиться на спортивных занятиях обязаны были все. Но не обязаны в них участвовать. Многие просто стояли и беседовали, некоторые, как и она, читали.
Алезия тосковала о настоящем лагере. Там, где шла настоящая война, она не была жалкой ученицей. Она была первой после полководца. Кстати, вести с театра военных действий доходили неутешительные: Мамерк одержал крупную победу. И весь, судя по всему, распух от успеха. О ней он не думает. И судя по всему, в ней не нуждается. Нет, он ее назад не возьмет. Алезия глубоко вздохнула.
- Печалимся? - раздался рядом насмешливый голос.
Алезия подняла голову. Белокурый юноша-грек с яркими и холодными голубыми глазами, весь какой-то точеный, кукольный, ненастоящий.
Алезия не ответила. Она опять опустила голову.
- Можно присесть? - вежливо спросил юноша.
- Ну конечно.
Алезия продолжала горестным взглядом созерцать вертящиеся, блестящие под солнцем тела юношей.
- Не возбуждает? - все тем же игривым тоном задал вопрос молодой человек, напросившийся на компанию.
Алезия не ответила. В ее глазах внезапно вспыхнуло такое угрюмое, почти дикое выражение, что гримаса веселья на миг застыла на лице курсанта-эфеба. Потом он встряхнулся и ласково, полушепотом, спросил:
- Может, у вас проблемы, мадам?
- Да. Проблемы.
- Я могу помочь?
- Можете.
- Да?
- Не будете ли столь любезны сообщить, сколько времени еще продлится эта бодяга? Алезия все с тем же мрачным выражением кивнула в сторону плаца.
- Ну. Минут сорок.
- Господи!
- Можно подумать, вы на дыбе и ждете, сколько еще продлится пытка, - вполне искренне удивился молодой человек.
Алезия опять промолчала. Потом задумчиво произнесла:
- Почему это: когда мужчина один - это всегда нечто безлично-неопределенное. А когда много - это всегда казарма?
Настал черед собеседнику помолчать, обдумывая ответ. Но он, видимо, ничего не придумал, только вежливо, с искренним уважением спросил:
- У вас, видимо, большой опыт... для подобных умозаключений?
Алезия пожала плечами. Ну конечно. Современная Жанна д'Арк! Тошнит от всего этого.
- И что, совсем нельзя уйти? - возвращаясь к прежней теме, спросила Алезия.
- Ну, было бы ради чего. - Кстати, с вами - с радостью.
Алезия впервые в упор посмотрела ему в глаза.
- За отсутствие на занятиях - наряд на кухню, - пояснил юноша.
- Чего там делают?
- Картошку чистят.
- Да? А почему у нас на завтрак сегодня были макароны?
- Не заметил.
- Надо же!
- Да. Через неделю можно будет съесть полиэтиленовую вермишель. Не заметишь. Кстати - такое уже было. Рассказывают.
Алезия со вздохом встала.
- Я пойду. Картошка - это благо, по моему мнению. Лишь бы на мою долю хватило.
Юноша тоже встал.
- А вы умеете? Чистить? - спросил он.
- Конечно нет.
- А чего же тогда утверждаете, что благо?
Юноша продолжал идти рядом с нею. Она собиралась к себе в палатку, лечь на тюфяк, почитать. Но у поворота на боковую лагерную улицу он внезапно предложил:
- Пойдем на родник, а?
Алезия пожала плечами. За уход из лагеря в учебное время тоже, вероятно, наряд. Но какое это имеет значение?
Родник уютно журчал по камням. Сверху, с обрыва, свешивались роскошные светло-зеленые вайи папоротника. Очень живописное место. Но какое-то ненастоящее. Как будто искусственно созданное по проекту художника, зацикленного на японской графике. Алезии, впрочем, было наплевать. Она присела на камень, тупо глядя в искрящуюся воду. Молодой эфеб уселся прямо на песок, привалившись спиной к валуну, на котором, сжав ладони между колен, сгорбившись, застыла Алезия. Она ни о чем не думала. Они молчали. Потом эфеб встал, потянулся, хрустнув мышцами:
- Я вижу, вам тут не нравится?
Алезия повернулась, взглянув на него. Казалось, она вообще забыла о его присутствии.
- Тут рядом есть пещерка. Прелестная. Посидим, поболтаем.
Алезия встала. Все так же тупо, почти бессознательно. Апатия охватила ее с того момента, как они ушли с занятий. Казалось, мысль о предстоящем долгом, бесцельном, нудном лагерном дне уже довела ее до бесчувствия. Солнце, пробиваясь сквозь листву деревьев, давало представление о том, какое пекло сейчас на плацу, где соревнуются эти безмозглые спартанцы. Идиоты. И она тоже. Идиотка. Алезия продолжала покорно брести вслед за молодым человеком по лесной тропинке, смутно отдавая себе отчет, что они уже давно бредут так, и куда, собственно, он ее ведет - неизвестно. И главное, зачем? Дрожь неуверенности, начиная от кожи головы, пробежала по позвоночнику, ее вспотевшее тело, казалось, ощутило опасность раньше, чем ее уловило сознание.
- Ну вот! - радостно воскликнул молодой человек. - Это мой тайник, - добавил он с гордостью. - Прошу.
Это была пещерка в склоне поросшего кустарником лесного холма. Алезия в нерешительности остановилась у буйно заросшего травой входа.
- Прошу! - повторил ее новый знакомый, но в его тоне проскользнули теперь повелительные нотки.
Алезия почувствовала страх. Острый, почти звериный. Она посмотрела в глаза эфебу, но видимо, во взгляде ее была такая растерянность, беспомощность, что эфеб позволил себе, взяв ее за плечо, мягко толкнуть вниз.
Здесь пахло вялой травой. Пещера, неглубокая, круглая, была застлана толстым слоем сена, ноги Алезии запутались в нем так, что она упала. Эфеб со вздохом облегчения и нескрываемым удовольствием плюхнулся рядом.
- Здесь нас никто не найдет, - убежденно заявил он.
- А... а зачем это надо, чтоб не нашли?
В полумраке весело блеснули глаза юноши.
- Ты что думаешь, у меня не причин?
Алезия промолчала.
- Если мы в лагере без женщин, это еще не значит, что нет мужчин для уединения, - пояснил он.
- Короче, ты занимаешься здесь гомосексуализмом? - с приступом глубокого отвращения констатировала Алезия.
- Ага, - эфеб с наслаждением жевал стебель вяленой травы, - занимаюсь.
Алезия твердо решила встать и уйти. Юношу она не боялась. Того, что он ее изнасилует - тоже. Побоится. А сама она не хочет. Нет. Но она молчала. Просто так встать и уйти - это слишком. Надо подождать. Надоест так сидеть.
У нее в самом деле был опыт. Просто она забыла. Забыла начисто, как все происходит. Как это было тогда. Ее увлекла беседа с маской. С высоким, умным, интересным мужчиной. Который увел ее в укромное место. Бабушкин конклав. И там, внезапно бросившись на нее, без ласк, уговоров, безо всяких усилий, грубо лишил ее девственности. Теперь все было гораздо хуже. Алезия просто не отдавала себе отчета в том, что происходит. Она очнулась только, почувствовав на своем лице горячее возбужденное дыхание, и только тогда попробовала вырваться. Уже совершенно поздно. Эфеб работал на совесть. Пока ей не стало наплевать, а потом - совсем хорошо. Спокойно. Почти весело. Она в самом деле была благодарна ему. Она прямо ему об этом сказала.
- Ну что там, - ответил юноша самодовольно. - Ведь видно же, чего человеку надо. Но не все имеют возможность об этом попросить.
- Кстати, - добавил он тоном теплым и дружеским, в котором, однако, явственно сквозили властные нотки, - мы так и не познакомились. Я - Телл Эвфрон. Из Кирика.
В конце августа курс вернулся в Тиринф. С сентября опять начались занятия. Роман Алезии с Теллом, не имевший продолжения в лагере, теперь возобновился. Она не сумела послать его дальше и смирилась с происшедшим. Изменив Мамерку, она, казалось, изменила себе. Теперь она с интересом оглядывалась на окружающих. Особенно волновали ее друзья Телла. Близкие друзья. Телла она не ревновала, потому что не любила. Их встречи (в доме Телла в Тиринфе, где он жил один, как и Алезия, полноправным хозяином виллы) были напряженные и безрадостные. Телл понятия не имел о нежности, ласке, сочувствии к партнеру. А ей так хотелось сочувствия!
Телл устраивал званый вечер на своей вилле. Собрались его друзья, женщины (в основном - гетеры из Тиринфа). Вилла Телла, древняя, как все загородные дома в этом районе была электрифицирована и оборудована по новейшему слову техники. Сверху, с черных от копоти потолочных балок лился люминесцентный свет. По углам зала в специальных консолях были укреплены смолистые, древние, как вилла, факелы, которые света не давали, зато коптили вовсю.
Деревянные хоры по периметру зала заполняли телловы рабы, которые сновали туда-сюда с корзинами, амфорами, блюдами. Молодой раб в голубой тунике, несший поднос с апельсинами, засмотрелся на смуглую рабыню-гречанку и столкнулся с нею. Апельсины посыпались вниз, на головы гостей: смех, визг.
Алезия, грустная, сидела, следя глазами за происходящим. Телла не было. Он с самого начала вечера куда-то исчез. Причем не один, а с яркой и очень эффектной особой. Говорили, она аристократка. Гречанка, белокожая, стройная, с вызывающе синими глазами (возможно, она умудрилась их как-то подкрасить) и копной темно-рыжих, почти красных волос. Она имела успех в зале, а потом исчезла - ушла с Теллом.
За соседним столом возлежали молодые люди, учащиеся академии. Алезия немного их знала. Поэтому она не удивилась, когда приятель Телла, Гекклз, подошел к ее столу и пригласил к ним: она, мол, скучает в одиночестве.
Между юношами шел интересный разговор. О ведьмах. Говорили, что это было всегда. Были люди, умеющие летать, сотворять нечто из ничего, превращаться. Только в прежние времена, кода человечество было велико, территория - огромна, эти случаи отклонения не были так заметны, как теперь. Кое-кто возражал, что дело не в этом. Просто сейчас бум ведовства. Каждая третья женщина - ведьма. Радиация изменила человеческие гены в сторону паранормальности.
Алезия нехотя слушала беседу. Ведьмы ее не интересовали. Ее интересовало, чем в данный момент занимается Телл. Может, тоже колдует? Она поймала на себе взгляд Гекклза и вздрогнула. Он сразу же отвел глаза, но она успела уловить в них угрюмый, тусклый блеск. Алезия припомнила строку из какого-то древнего автора и внутренне пожала плечами. Не все равно? Теперь, когда она изменила Мамерку, она в грош себя не ценит. Почему нет? Да она теперь готова отдаться первому встречному рабу из подворотни.
Когда по окончании вечеринки Гекклз галантно предложил ей проводить ее до дома, она не отказалась. Алезия отпустила раба, приведшего ее сюда на двуколке, и они пошли пешком. Стояла глубокая осень. Поля по краям дороги, покрытые изморозью, залитые лунным светом, выглядели не просто мрачно. А как-то нереально. Как будто этомакет. В самом деле, не муляж ли вообще вся их теперешняя жизнь? И эти поля, на которых крестьяне по-прежнему сеют хлеб? Можно подумать, им конца нет: полям, лесам, городам. А на самом деле, два дня пути вглубь континента - и упрешься в пустыню.
Алезия открыла тяжелые кованые ворота парка ключом, который нашла, пошарив рукой за отколовшейся плиткой цоколя. Она повернулась проститься с Гекклзом. И как-то так само собою вышло, вместо прощания предложила ему остаться на чашку эке. Он согласился.
На кухне Алезия разогрела большой кувшин с эке и сопровождаемая Гекклзом, торжественно повела его наверх, в гостиную. Она была рада. У нее еще никто не оставался вечером посидеть, поболтать.
Была уже глухая полночь. Гекклз стал, потянулся, хрустнув мышцами.
- Мне пора, - коротко сказал он.
- В парке полно волков, - неуверенно произнесла Алезия.
- Да?
- Да. Оставайся. Я велю постелить тебе в свободной комнате в конце коридора.
Она в самом деле приказала экономке приготовить постель для ее приятеля в одной из свободных комнат. Экономка покорно выполнила указание.
В доме все затихло. Старый, ветхий, он все еще исправно служил обитателям, грел их и спасал от ветров. Алезия лежала с открытыми глазами, вспоминая подробности вечера. Взгляд той девицы, с которой уединился Телл. Интересно все-таки, как она добилась такого эффекта, что глаза такие синие. У нее вот не хуже, однако же не так заметны. Может, это зависит от цвета волос? Алезия начала засыпать, раздумывая, не покрасить ли ей...
В дверь постучали.
- Да, - коротко отозвалась Алезия, натягивая одеяло до подбородка. В проеме показался Гекклз. Робко, нерешительно он спросил, нет ли чего-нибудь почитать перед сном.
Алезия встала, в длинной арцианской ночной рубашке, направилась к книжной полке. Но внезапно почувствовала, как ее обхватили сзади, сжали в объятиях. Она не сопротивлялась. Гекклз был такой же, как все. Он не долго раздумывая, поставил ее раком на кровати. Она покорно подобралась, уже наученная горьким опытом, подмяв под себя подушку, подставила ему зад...
Через неделю Алезия вернулась к занятиям, бледная, подавленная. Она явилась в академию к самым экзаменам. И сразу наткнулась на них обоих: Гекклза и Телла. Вечером они пригласили ее к себе. То есть это звучало так, что отказаться она уже не могла. Им надо - и все. Здесь так принято. Это нормально. Естественно.
Алезия пошла по рукам. За три месяца зимнего семестра она отдавалась всем учащимся курса по очереди. Но по отношению к ней все были по-прежнему корректны и вежливы. Никто не позволял себе говорить о ней лишнее. Ее поведение воспринималось как абсолютно нормальное. Молодой патрицианке нужна любовь? Пожалуйста!
Алезия постепенно перестала чувствовать боль и стыд. Она привыкла. Она научилась получать удовольствие от чудовищных ночных оргий с тремя-четырьмя участниками. В самом деле, или ей показалось? К ней стали относиться нежней, бережней. Ее любили.
Лекция по виктимологии проходила в большой аудитории рядом с арсеналом. Преподавателя еще не было. Возле кафедры стояла тележка с накрытым простыней трупом. Тема лекции была о военных жертвах, поэтому студенты справедливо полагали, что труп этот из Иберии, где идет война между Циннами и Цернтом. Об обстоятельствах ничего не известно, зато все хорошо знают, что Цернт недавно вернулся в Арций и собирается претендовать на должность консула. Видимо, Мамерк скоро тоже вернется...
Алезия, грустная, задумчивая, вошла в зал и поднялась по ступенькам на свое место: в верхнем ряду возле Телла. Через некоторое время явился преп. Суховатый, сгорбленный, с лицом каким-то гнилым и черноватым. Одетый в белый греческий плащ, он сильно напоминал выходца с того света, закутанного в саван. Говорили, преп по виктимологии сам опытный садист и к тому же трансплантат. На семинарах он так разделывал студентов, что те сами предпочли бы быть экспонатами, а не ответчиками.
- Казнь во время гражданки - это свидетельство уважения к пленнику, - объяснил преп.
- Вопрос стоит так. Либо ты соглашаешься быть с нами, либо мы расстаемся с тобой...
- Алезия Цинна, - произнес преп. - Спуститесь вниз и объясните аудитории, как и почему погиб этот человек. - преп указал рукой на накрытую простыней передвижную кушетку.
Алезия спустилась вниз. Она спокойно подошла к кушетке, сдёрнула простыню, свернула ее и положила на угол кафедры. Потом обернулась к трупу, открыла рот, собираясь произнести первую фразу... Слова застряли у нее в горле: перед нею лежал Мамерк, обнаженный и обезглавленный, с аккуратной черно-багровой чертой поперек шеи, с лицом спокойным и чинным, какое было у него при жизни, когда он спал.
Алезия отступила на шаг, смотря безумными глазами на останки того, кто искалечил ее судьбу. Свет из верхних окон аудитории ударил ей в глаза, погасил разум в ее голове, залил чернотой и безумием ее сердце. Она вздохнула, как в трансе. И быстро-быстро, без всякого присутствия сознания, принялась проделывать руками пассы сложные и квалифицированные движения. В тот момент, когда ее руки оказывались параллельны солнечному лучу, они зажигались своим собственным, белым и явственно различимым светом.
И вот на глазах у пораженной аудитории, раздавив своей массой хрупкую кушетку, на месте обезглавленного Мамерка из воздуха возник огромный тираннозавр - точная копия Кешки. Он стоял, тяжело дыша, высунув язык и оглядываясь. Алезия, в диком восторге, запрокинув голову смотрела вверх, на чудовищную морду ящера.
Это продолжалось недолго. Кто-то в верхних рядах сообразил взломать двери соседнего арсенала. Человек двадцать студентов, вооружившись остро отточенными мечами, бросились вниз.
Тираннозавр не защищался. Он вообще не понял, в чем дело. Когда его ударили мечом в брюхо, он воспринял это как комариный укус. Но удары сыпались один за другим. По чешуйчатому пузу Кешки потекла кровь. Он отступил, замахал передними лапками в знак протеста. Потом повернулся, разбив хвостом кафедру. Бросился к задней стене зала. Один из студентов, удержавшись на хребте ящера, быстро-быстро вскарабкался вверх. Именно он ударом в основание черепа прикончил тираннозавра. Все ждали, что чудовищная туша сейчас растает, испарится на их глазах. Но ничего подобного: мертвый тираннозавр был реален и ощутим, не менее, чем живой. Зато тело Мамерка исчезло без следа...
Алезия уже отошла после транса. Она стояла в стороне, с убитым видом, опустив руки.
- Ты можешь объяснить, как ты это сделала? - спокойно обратился к ней преподаватель.
Алезия горестно помотала головой.
- Клади голову на плаху, - коротко приказал преп.
Рядом с кафедрой помещалась ванна с перегретым керосином для сжигания останков. Один из студентов услужливо откинул крышку. Алезия покорно встала на колени перед закраиной мраморного бассейна. И студент, тот самый, что предыдущей ночью удовлетворил ее до изнеможения, вызвался оказать даме услугу. Он одним ударом меча отрубил ей голову.
Останки Алезии сразу сожгли. Преп и студенты избавили ее от мучительной процедуры: обвинения в колдовстве и казни в тринадцатом отделении Вентлера.
ГЛАВА 5. ХЕОПС
На ярко раскрашенной, позолоченной колеснице маленький мальчик едет по главной улице города рядом со своей матерью, царицей Хетепхерес. Отца уже нет в живых. Впрочем, это мало волнует и маленького наследника и народ. Все восхищаются царицей. И стараются не заострять своё внимание на том, что юный фараон и кривоног, и горбоват, и слишком большеголов...
Масляный светильник тускло освещает позолоченный кедровый стол. Напротив, в удобном кресле расположилась она: жестокая, ненавистная. Её лицо как из камня, ее ГЛАВА 4. ДЕВУШКА ИЗ АРЦИЯ
Ее заметили не сразу. То есть, как девушка из патрицианской семьи, Алезия умела не обращать на себя внимания окружающих (признак хорошего воспитания). Она скромно забилась в угол аудитории, в нижний ряд. Только к концу лекции студенты, сидевшие в нижних рядах, передали наверх новость: "С нами будет учиться девушка!" Такого еще не было в анналах древней военной академии в Тиринфе.
Алезия поселилась в старом имении отца за городом. Это была древняя деревянная вилла с заброшенным парком, сырая, плохо отапливаемая по причине исключительной ветхости каминов. Но Алезии здесь понравилось. Она отдыхала душой от грязной и кровавой обстановки военного лагеря. Обслуживал ее всего один раб и рабыня-кухарка. Раб был старый и колченогий. Отец специально отрядил к дочери такого, так как боялся слухов, ведь она будет жить одна. Кухарка, молодая и проворная баба, помимо кухни (она была восхитительная стряпуха) заведовала всем в доме: уборкой, стиркой, закупкой белья и прочим. Она заменила усталой Алезии няньку, приняла, так сказать, в женские руки.
За парком никто не следил. В нем водились волки и медведи, он был огромен и страшен. Алезия, вооружившись мечом, проделывала долгие исследовательские прогулки. Особенно впечатляли заброшенные эргастулы, временные помещения для рабов. Подземные многоэтажные сооружения, которые в случае надобности поднимали наверх при помощи сложных полуавтоматических приспособлений. Огромные массы камня и бетона извлекали из-под земли, наскоро мыли и приводили в порядок. Нечего говорить, что в этих промозглых, пропитанных плесенью помещениях жить было невозможно. Но ведь они и были временными. По окончании осеннего сезона хозяин собирал рабов как стадо баранов, грузил их на повозки и отправлял обратно на рынок. Эргастулы же снова спускали в подвалы.
Алезия с интересом разглядывала толстые звенья цепей, бродила по каменным плитам крыш эргастул, трогала пальцами вороты лебедок. Все здесь было в полном порядке (через столько лет!). Это было удивительно. Алезия слышала уже здесь, в Тиринфе, что древние арцианцы в строительстве обильно использовали платину. Именно наличием этого баснословно дорогого металла и объяснялось то, что сверкавшие сероватым, тусклым блеском цепи не изъедены коррозией и целы до сих пор.
Деревянная вилла со стороны выглядела страшно. Она напоминала огромный ветхий сарай. От нее веяло жутью. Черная, древняя, как будто сохранившаяся с тех незапамятных времен, когда мир был опутан сетями проводов и железных дорог, все были равны и обязаны работать. Алезии, однако, приятно было думать об этом. Как женщина, она чувствовала себя существом угнетенным. И ее радовала мысль, что в двадцатом - двадцать пятом веках Великой Цивилизации на Земле царил феминизм.
С огромным интересом Алезия, взяв на кухне у Лидии (экономки) большую восковую свечу, бродила по темным, заросшим паутиной коридорам верхнего этажа виллы. Она разглядывала древние деревянные панели, украшенные резьбой с изображением сцен из арцианской жизни. Особенно ее поразила сцена, военный эпизод. Имелось в виду завоевание Греции или одного из восточных государств. В те времена, как и теперь в ойкумене, в битвах участвовали женщины. На стене был вырезан живой, яркий рельеф: на фоне дерущихся мужчин насиловали попавшую в плен женщину-амазонку. Мучительный изгиб ее тела, мускулистые тела воинов - все было настолько жутко, яростно, отвратительно, что Алезия невольно задавала себе вопрос: а что будет дальше? Хотя она, конечно, знала ответ. После таких истязаний в живых не оставляют.
В академии Алезия держалась в стороне от окружающих. Парни, учившиеся с ней на одном курсе, сразу взяли с нею тон чрезвычайной почтительности и сочувствия. Они были сама вежливость, сама доброжелательность. Причем, среди них, безусловно, были собраны очень привлекательные молодые люди, потомки аристократических семей: греки, арцианцы - будущие военные. Алезия не то чтобы дичилась. Ее снедало горе. Она неподдельно и строго тосковала по Мамерку. Кто из этих молокососов мог бы сравниться с ее гордым и сильным покорителем? Здесь, на расстоянии, отвратительные черты личности Мамерка затушевывались. В памяти вставали его стального цвета глаза, его точеный профиль (немного оплывший, правда, но это придавало ему солидности). По ночам несчастная арцианка просыпалась в холодном поту: ей снились объятия Мамерка. Физиологические ощущения были до того явственными, что она с отвращением потом шла в душевую и мылась.
Ответ простой: ей нужен мужчина. Развращенная Мамерком (он не щадил в ней ничего), она находилась как раз в таком возрасте, когда нормальной женщине секс необходим, как воздух.
Училась она блестяще. В военной академии вообще, на посторонние науки (философию, математику, физику) смотрели сквозь пальцы. Принимали, однако, лучших преподавателей, известных ученых, соблазняя их большой оплатой. Прекрасные лекции философа и преподавателя-программиста пропадали втуне: будущие военные понимали, что это им ни к чему и учились спустя рукава.
Алезия получила домашнее образование, много читала, всем интересовалась. Неудивительно поэтому, что преподаватели сразу отметили ее способности. Мало того. Она была безусловно не бездарна и в главном предмете - военной науке. В академии, как и везде в ойкумене, ходили слухи об ее подвигах в войсках Мамерка. Алезия скоро стала звездой курса. Держала она себя, однако, по-прежнему в неприкосновенности. Это при том, что многие пытались за нею ухаживать.
В академии процветал гомосексуализм. За нравственностью и поведением студентов (старше 18 лет, они считались взрослыми людьми) академия следить была не обязана. Это оставалось сугубо проблемой родственников: отцов, матерей, старших братьев.
Многие, приехав в Тиринф и поселившись где-нибудь на квартире или в инсуларии, почувствовав свободу, пускались в разгул. И очень скоро оказывались в постели приятеля, более взрослого и опытного. А бывало и так, что за красивым парнем приходилось долго ухаживать, улещивать его. Здесь царила атмосфера платоновых диалогов: умная, аристократическая, но в корне распущенная. По академии ходили слухи о подвигах наиболее хищных активных и о том, до чего в конце концов докатился самый развращенный из пассивных гомиков.
При Алезии об этих вещах, конечно, не говорили. Она была окружена плотным кольцом отчуждения и вежливости. Но она чувствовала настроение окружающих, и это волновало ее, беспокоило. Она с глубокой завистью смотрела на них. В самом деле. Если сравнить с ее печальным опытом. Мамерк помыкал ею днем, а ночью измывался. Эти же в самом деле любили друг друга. Мало того - они умели оставаться друзьями. Высшие существа, мужчины. Алезия понимала, что все это не для нее и замыкалась в себе.
Летом курс выезжал на полевые учения в военный лагерь под Тиринфом. Здесь на плацу проходили спортивные занятия, а также военное обучение. Юноши боролись, бегали, метали копье. Алезия сидела на скамье с книгой. Заниматься вместе со всеми ей было необязательно. Если бы кому-нибудь пришло в голову вызвать ее на состязание (чего до сих пор не случалось), она, конечно, отказалась бы. Находиться на спортивных занятиях обязаны были все. Но не обязаны в них участвовать. Многие просто стояли и беседовали, некоторые, как и она, читали.
Алезия тосковала о настоящем лагере. Там, где шла настоящая война, она не была жалкой ученицей. Она была первой после полководца. Кстати, вести с театра военных действий доходили неутешительные: Мамерк одержал крупную победу. И весь, судя по всему, распух от успеха. О ней он не думает. И судя по всему, в ней не нуждается. Нет, он ее назад не возьмет. Алезия глубоко вздохнула.
- Печалимся? - раздался рядом насмешливый голос.
Алезия подняла голову. Белокурый юноша-грек с яркими и холодными голубыми глазами, весь какой-то точеный, кукольный, ненастоящий.
Алезия не ответила. Она опять опустила голову.
- Можно присесть? - вежливо спросил юноша.
- Ну конечно.
Алезия продолжала горестным взглядом созерцать вертящиеся, блестящие под солнцем тела юношей.
- Не возбуждает? - все тем же игривым тоном задал вопрос молодой человек, напросившийся на компанию.
Алезия не ответила. В ее глазах внезапно вспыхнуло такое угрюмое, почти дикое выражение, что гримаса веселья на миг застыла на лице курсанта-эфеба. Потом он встряхнулся и ласково, полушепотом, спросил:
- Может, у вас проблемы, мадам?
- Да. Проблемы.
- Я могу помочь?
- Можете.
- Да?
- Не будете ли столь любезны сообщить, сколько времени еще продлится эта бодяга? Алезия все с тем же мрачным выражением кивнула в сторону плаца.
- Ну. Минут сорок.
- Господи!
- Можно подумать, вы на дыбе и ждете, сколько еще продлится пытка, - вполне искренне удивился молодой человек.
Алезия опять промолчала. Потом задумчиво произнесла:
- Почему это: когда мужчина один - это всегда нечто безлично-неопределенное. А когда много - это всегда казарма?
Настал черед собеседнику помолчать, обдумывая ответ. Но он, видимо, ничего не придумал, только вежливо, с искренним уважением спросил:
- У вас, видимо, большой опыт... для подобных умозаключений?
Алезия пожала плечами. Ну конечно. Современная Жанна д'Арк! Тошнит от всего этого.
- И что, совсем нельзя уйти? - возвращаясь к прежней теме, спросила Алезия.
- Ну, было бы ради чего. - Кстати, с вами - с радостью.
Алезия впервые в упор посмотрела ему в глаза.
- За отсутствие на занятиях - наряд на кухню, - пояснил юноша.
- Чего там делают?
- Картошку чистят.
- Да? А почему у нас на завтрак сегодня были макароны?
- Не заметил.
- Надо же!
- Да. Через неделю можно будет съесть полиэтиленовую вермишель. Не заметишь. Кстати - такое уже было. Рассказывают.
Алезия со вздохом встала.
- Я пойду. Картошка - это благо, по моему мнению. Лишь бы на мою долю хватило.
Юноша тоже встал.
- А вы умеете? Чистить? - спросил он.
- Конечно нет.
- А чего же тогда утверждаете, что благо?
Юноша продолжал идти рядом с нею. Она собиралась к себе в палатку, лечь на тюфяк, почитать. Но у поворота на боковую лагерную улицу он внезапно предложил:
- Пойдем на родник, а?
Алезия пожала плечами. За уход из лагеря в учебное время тоже, вероятно, наряд. Но какое это имеет значение?
Родник уютно журчал по камням. Сверху, с обрыва, свешивались роскошные светло-зеленые вайи папоротника. Очень живописное место. Но какое-то ненастоящее. Как будто искусственно созданное по проекту художника, зацикленного на японской графике. Алезии, впрочем, было наплевать. Она присела на камень, тупо глядя в искрящуюся воду. Молодой эфеб уселся прямо на песок, привалившись спиной к валуну, на котором, сжав ладони между колен, сгорбившись, застыла Алезия. Она ни о чем не думала. Они молчали. Потом эфеб встал, потянулся, хрустнув мышцами:
- Я вижу, вам тут не нравится?
Алезия повернулась, взглянув на него. Казалось, она вообще забыла о его присутствии.
- Тут рядом есть пещерка. Прелестная. Посидим, поболтаем.
Алезия встала. Все так же тупо, почти бессознательно. Апатия охватила ее с того момента, как они ушли с занятий. Казалось, мысль о предстоящем долгом, бесцельном, нудном лагерном дне уже довела ее до бесчувствия. Солнце, пробиваясь сквозь листву деревьев, давало представление о том, какое пекло сейчас на плацу, где соревнуются эти безмозглые спартанцы. Идиоты. И она тоже. Идиотка. Алезия продолжала покорно брести вслед за молодым человеком по лесной тропинке, смутно отдавая себе отчет, что они уже давно бредут так, и куда, собственно, он ее ведет - неизвестно. И главное, зачем? Дрожь неуверенности, начиная от кожи головы, пробежала по позвоночнику, ее вспотевшее тело, казалось, ощутило опасность раньше, чем ее уловило сознание.
- Ну вот! - радостно воскликнул молодой человек. - Это мой тайник, - добавил он с гордостью. - Прошу.
Это была пещерка в склоне поросшего кустарником лесного холма. Алезия в нерешительности остановилась у буйно заросшего травой входа.
- Прошу! - повторил ее новый знакомый, но в его тоне проскользнули теперь повелительные нотки.
Алезия почувствовала страх. Острый, почти звериный. Она посмотрела в глаза эфебу, но видимо, во взгляде ее была такая растерянность, беспомощность, что эфеб позволил себе, взяв ее за плечо, мягко толкнуть вниз.
Здесь пахло вялой травой. Пещера, неглубокая, круглая, была застлана толстым слоем сена, ноги Алезии запутались в нем так, что она упала. Эфеб со вздохом облегчения и нескрываемым удовольствием плюхнулся рядом.
- Здесь нас никто не найдет, - убежденно заявил он.
- А... а зачем это надо, чтоб не нашли?
В полумраке весело блеснули глаза юноши.
- Ты что думаешь, у меня не причин?
Алезия промолчала.
- Если мы в лагере без женщин, это еще не значит, что нет мужчин для уединения, - пояснил он.
- Короче, ты занимаешься здесь гомосексуализмом? - с приступом глубокого отвращения констатировала Алезия.
- Ага, - эфеб с наслаждением жевал стебель вяленой травы, - занимаюсь.
Алезия твердо решила встать и уйти. Юношу она не боялась. Того, что он ее изнасилует - тоже. Побоится. А сама она не хочет. Нет. Но она молчала. Просто так встать и уйти - это слишком. Надо подождать. Надоест так сидеть.
У нее в самом деле был опыт. Просто она забыла. Забыла начисто, как все происходит. Как это было тогда. Ее увлекла беседа с маской. С высоким, умным, интересным мужчиной. Который увел ее в укромное место. Бабушкин конклав. И там, внезапно бросившись на нее, без ласк, уговоров, безо всяких усилий, грубо лишил ее девственности. Теперь все было гораздо хуже. Алезия просто не отдавала себе отчета в том, что происходит. Она очнулась только, почувствовав на своем лице горячее возбужденное дыхание, и только тогда попробовала вырваться. Уже совершенно поздно. Эфеб работал на совесть. Пока ей не стало наплевать, а потом - совсем хорошо. Спокойно. Почти весело. Она в самом деле была благодарна ему. Она прямо ему об этом сказала.
- Ну что там, - ответил юноша самодовольно. - Ведь видно же, чего человеку надо. Но не все имеют возможность об этом попросить.
- Кстати, - добавил он тоном теплым и дружеским, в котором, однако, явственно сквозили властные нотки, - мы так и не познакомились. Я - Телл Эвфрон. Из Кирика.
В конце августа курс вернулся в Тиринф. С сентября опять начались занятия. Роман Алезии с Теллом, не имевший продолжения в лагере, теперь возобновился. Она не сумела послать его дальше и смирилась с происшедшим. Изменив Мамерку, она, казалось, изменила себе. Теперь она с интересом оглядывалась на окружающих. Особенно волновали ее друзья Телла. Близкие друзья. Телла она не ревновала, потому что не любила. Их встречи (в доме Телла в Тиринфе, где он жил один, как и Алезия, полноправным хозяином виллы) были напряженные и безрадостные. Телл понятия не имел о нежности, ласке, сочувствии к партнеру. А ей так хотелось сочувствия!
Телл устраивал званый вечер на своей вилле. Собрались его друзья, женщины (в основном - гетеры из Тиринфа). Вилла Телла, древняя, как все загородные дома в этом районе была электрифицирована и оборудована по новейшему слову техники. Сверху, с черных от копоти потолочных балок лился люминесцентный свет. По углам зала в специальных консолях были укреплены смолистые, древние, как вилла, факелы, которые света не давали, зато коптили вовсю.
Деревянные хоры по периметру зала заполняли телловы рабы, которые сновали туда-сюда с корзинами, амфорами, блюдами. Молодой раб в голубой тунике, несший поднос с апельсинами, засмотрелся на смуглую рабыню-гречанку и столкнулся с нею. Апельсины посыпались вниз, на головы гостей: смех, визг.
Алезия, грустная, сидела, следя глазами за происходящим. Телла не было. Он с самого начала вечера куда-то исчез. Причем не один, а с яркой и очень эффектной особой. Говорили, она аристократка. Гречанка, белокожая, стройная, с вызывающе синими глазами (возможно, она умудрилась их как-то подкрасить) и копной темно-рыжих, почти красных волос. Она имела успех в зале, а потом исчезла - ушла с Теллом.
За соседним столом возлежали молодые люди, учащиеся академии. Алезия немного их знала. Поэтому она не удивилась, когда приятель Телла, Гекклз, подошел к ее столу и пригласил к ним: она, мол, скучает в одиночестве.
Между юношами шел интересный разговор. О ведьмах. Говорили, что это было всегда. Были люди, умеющие летать, сотворять нечто из ничего, превращаться. Только в прежние времена, кода человечество было велико, территория - огромна, эти случаи отклонения не были так заметны, как теперь. Кое-кто возражал, что дело не в этом. Просто сейчас бум ведовства. Каждая третья женщина - ведьма. Радиация изменила человеческие гены в сторону паранормальности.
Алезия нехотя слушала беседу. Ведьмы ее не интересовали. Ее интересовало, чем в данный момент занимается Телл. Может, тоже колдует? Она поймала на себе взгляд Гекклза и вздрогнула. Он сразу же отвел глаза, но она успела уловить в них угрюмый, тусклый блеск. Алезия припомнила строку из какого-то древнего автора и внутренне пожала плечами. Не все равно? Теперь, когда она изменила Мамерку, она в грош себя не ценит. Почему нет? Да она теперь готова отдаться первому встречному рабу из подворотни.
Когда по окончании вечеринки Гекклз галантно предложил ей проводить ее до дома, она не отказалась. Алезия отпустила раба, приведшего ее сюда на двуколке, и они пошли пешком. Стояла глубокая осень. Поля по краям дороги, покрытые изморозью, залитые лунным светом, выглядели не просто мрачно. А как-то нереально. Как будто этомакет. В самом деле, не муляж ли вообще вся их теперешняя жизнь? И эти поля, на которых крестьяне по-прежнему сеют хлеб? Можно подумать, им конца нет: полям, лесам, городам. А на самом деле, два дня пути вглубь континента - и упрешься в пустыню.
Алезия открыла тяжелые кованые ворота парка ключом, который нашла, пошарив рукой за отколовшейся плиткой цоколя. Она повернулась проститься с Гекклзом. И как-то так само собою вышло, вместо прощания предложила ему остаться на чашку эке. Он согласился.
На кухне Алезия разогрела большой кувшин с эке и сопровождаемая Гекклзом, торжественно повела его наверх, в гостиную. Она была рада. У нее еще никто не оставался вечером посидеть, поболтать.
Была уже глухая полночь. Гекклз стал, потянулся, хрустнув мышцами.
- Мне пора, - коротко сказал он.
- В парке полно волков, - неуверенно произнесла Алезия.
- Да?
- Да. Оставайся. Я велю постелить тебе в свободной комнате в конце коридора.
Она в самом деле приказала экономке приготовить постель для ее приятеля в одной из свободных комнат. Экономка покорно выполнила указание.
В доме все затихло. Старый, ветхий, он все еще исправно служил обитателям, грел их и спасал от ветров. Алезия лежала с открытыми глазами, вспоминая подробности вечера. Взгляд той девицы, с которой уединился Телл. Интересно все-таки, как она добилась такого эффекта, что глаза такие синие. У нее вот не хуже, однако же не так заметны. Может, это зависит от цвета волос? Алезия начала засыпать, раздумывая, не покрасить ли ей...
В дверь постучали.
- Да, - коротко отозвалась Алезия, натягивая одеяло до подбородка. В проеме показался Гекклз. Робко, нерешительно он спросил, нет ли чего-нибудь почитать перед сном.
Алезия встала, в длинной арцианской ночной рубашке, направилась к книжной полке. Но внезапно почувствовала, как ее обхватили сзади, сжали в объятиях. Она не сопротивлялась. Гекклз был такой же, как все. Он не долго раздумывая, поставил ее раком на кровати. Она покорно подобралась, уже наученная горьким опытом, подмяв под себя подушку, подставила ему зад...
Через неделю Алезия вернулась к занятиям, бледная, подавленная. Она явилась в академию к самым экзаменам. И сразу наткнулась на них обоих: Гекклза и Телла. Вечером они пригласили ее к себе. То есть это звучало так, что отказаться она уже не могла. Им надо - и все. Здесь так принято. Это нормально. Естественно.
Алезия пошла по рукам. За три месяца зимнего семестра она отдавалась всем учащимся курса по очереди. Но по отношению к ней все были по-прежнему корректны и вежливы. Никто не позволял себе говорить о ней лишнее. Ее поведение воспринималось как абсолютно нормальное. Молодой патрицианке нужна любовь? Пожалуйста!
Алезия постепенно перестала чувствовать боль и стыд. Она привыкла. Она научилась получать удовольствие от чудовищных ночных оргий с тремя-четырьмя участниками. В самом деле, или ей показалось? К ней стали относиться нежней, бережней. Ее любили.
Лекция по виктимологии проходила в большой аудитории рядом с арсеналом. Преподавателя еще не было. Возле кафедры стояла тележка с накрытым простыней трупом. Тема лекции была о военных жертвах, поэтому студенты справедливо полагали, что труп этот из Иберии, где идет война между Циннами и Цернтом. Об обстоятельствах ничего не известно, зато все хорошо знают, что Цернт недавно вернулся в Арций и собирается претендовать на должность консула. Видимо, Мамерк скоро тоже вернется...
Алезия, грустная, задумчивая, вошла в зал и поднялась по ступенькам на свое место: в верхнем ряду возле Телла. Через некоторое время явился преп. Суховатый, сгорбленный, с лицом каким-то гнилым и черноватым. Одетый в белый греческий плащ, он сильно напоминал выходца с того света, закутанного в саван. Говорили, преп по виктимологии сам опытный садист и к тому же трансплантат. На семинарах он так разделывал студентов, что те сами предпочли бы быть экспонатами, а не ответчиками.
- Казнь во время гражданки - это свидетельство уважения к пленнику, - объяснил преп.
- Вопрос стоит так. Либо ты соглашаешься быть с нами, либо мы расстаемся с тобой...
- Алезия Цинна, - произнес преп. - Спуститесь вниз и объясните аудитории, как и почему погиб этот человек. - преп указал рукой на накрытую простыней передвижную кушетку.
Алезия спустилась вниз. Она спокойно подошла к кушетке, сдёрнула простыню, свернула ее и положила на угол кафедры. Потом обернулась к трупу, открыла рот, собираясь произнести первую фразу... Слова застряли у нее в горле: перед нею лежал Мамерк, обнаженный и обезглавленный, с аккуратной черно-багровой чертой поперек шеи, с лицом спокойным и чинным, какое было у него при жизни, когда он спал.
Алезия отступила на шаг, смотря безумными глазами на останки того, кто искалечил ее судьбу. Свет из верхних окон аудитории ударил ей в глаза, погасил разум в ее голове, залил чернотой и безумием ее сердце. Она вздохнула, как в трансе. И быстро-быстро, без всякого присутствия сознания, принялась проделывать руками пассы сложные и квалифицированные движения. В тот момент, когда ее руки оказывались параллельны солнечному лучу, они зажигались своим собственным, белым и явственно различимым светом.
И вот на глазах у пораженной аудитории, раздавив своей массой хрупкую кушетку, на месте обезглавленного Мамерка из воздуха возник огромный тираннозавр - точная копия Кешки. Он стоял, тяжело дыша, высунув язык и оглядываясь. Алезия, в диком восторге, запрокинув голову смотрела вверх, на чудовищную морду ящера.
Это продолжалось недолго. Кто-то в верхних рядах сообразил взломать двери соседнего арсенала. Человек двадцать студентов, вооружившись остро отточенными мечами, бросились вниз.
Тираннозавр не защищался. Он вообще не понял, в чем дело. Когда его ударили мечом в брюхо, он воспринял это как комариный укус. Но удары сыпались один за другим. По чешуйчатому пузу Кешки потекла кровь. Он отступил, замахал передними лапками в знак протеста. Потом повернулся, разбив хвостом кафедру. Бросился к задней стене зала. Один из студентов, удержавшись на хребте ящера, быстро-быстро вскарабкался вверх. Именно он ударом в основание черепа прикончил тираннозавра. Все ждали, что чудовищная туша сейчас растает, испарится на их глазах. Но ничего подобного: мертвый тираннозавр был реален и ощутим, не менее, чем живой. Зато тело Мамерка исчезло без следа...
Алезия уже отошла после транса. Она стояла в стороне, с убитым видом, опустив руки.
- Ты можешь объяснить, как ты это сделала? - спокойно обратился к ней преподаватель.
Алезия горестно помотала головой.
- Клади голову на плаху, - коротко приказал преп.
Рядом с кафедрой помещалась ванна с перегретым керосином для сжигания останков. Один из студентов услужливо откинул крышку. Алезия покорно встала на колени перед закраиной мраморного бассейна. И студент, тот самый, что предыдущей ночью удовлетворил ее до изнеможения, вызвался оказать даме услугу. Он одним ударом меча отрубил ей голову.
Останки Алезии сразу сожгли. Преп и студенты избавили ее от мучительной процедуры: обвинения в колдовстве и казни в тринадцатом отделении Вентлера.
ГЛАВА 5. ХЕОПС
На ярко раскрашенной, позолоченной колеснице маленький мальчик едет по главной улице города рядом со своей матерью, царицей Хетепхерес. Отца уже нет в живых. Впрочем, это мало волнует и маленького наследника и народ. Все восхищаются царицей. И стараются не заострять своё внимание на том, что юный фараон и кривоног, и горбоват, и слишком большеголов...
Масляный светильник тускло освещает позолоченный кедровый стол. Напротив, в удобном кресле расположилась она: жестокая, ненавистная. Её лицо как из камня, ее ГЛАВА 4. ДЕВУШКА ИЗ АРЦИЯ
Ее заметили не сразу. То есть, как девушка из патрицианской семьи, Алезия умела не обращать на себя внимания окружающих (признак хорошего воспитания). Она скромно забилась в угол аудитории, в нижний ряд. Только к концу лекции студенты, сидевшие в нижних рядах, передали наверх новость: "С нами будет учиться девушка!" Такого еще не было в анналах древней военной академии в Тиринфе.
Алезия поселилась в старом имении отца за городом. Это была древняя деревянная вилла с заброшенным парком, сырая, плохо отапливаемая по причине исключительной ветхости каминов. Но Алезии здесь понравилось. Она отдыхала душой от грязной и кровавой обстановки военного лагеря. Обслуживал ее всего один раб и рабыня-кухарка. Раб был старый и колченогий. Отец специально отрядил к дочери такого, так как боялся слухов, ведь она будет жить одна. Кухарка, молодая и проворная баба, помимо кухни (она была восхитительная стряпуха) заведовала всем в доме: уборкой, стиркой, закупкой белья и прочим. Она заменила усталой Алезии няньку, приняла, так сказать, в женские руки.
За парком никто не следил. В нем водились волки и медведи, он был огромен и страшен. Алезия, вооружившись мечом, проделывала долгие исследовательские прогулки. Особенно впечатляли заброшенные эргастулы, временные помещения для рабов. Подземные многоэтажные сооружения, которые в случае надобности поднимали наверх при помощи сложных полуавтоматических приспособлений. Огромные массы камня и бетона извлекали из-под земли, наскоро мыли и приводили в порядок. Нечего говорить, что в этих промозглых, пропитанных плесенью помещениях жить было невозможно. Но ведь они и были временными. По окончании осеннего сезона хозяин собирал рабов как стадо баранов, грузил их на повозки и отправлял обратно на рынок. Эргастулы же снова спускали в подвалы.
Алезия с интересом разглядывала толстые звенья цепей, бродила по каменным плитам крыш эргастул, трогала пальцами вороты лебедок. Все здесь было в полном порядке (через столько лет!). Это было удивительно. Алезия слышала уже здесь, в Тиринфе, что древние арцианцы в строительстве обильно использовали платину. Именно наличием этого баснословно дорогого металла и объяснялось то, что сверкавшие сероватым, тусклым блеском цепи не изъедены коррозией и целы до сих пор.
Деревянная вилла со стороны выглядела страшно. Она напоминала огромный ветхий сарай. От нее веяло жутью. Черная, древняя, как будто сохранившаяся с тех незапамятных времен, когда мир был опутан сетями проводов и железных дорог, все были равны и обязаны работать. Алезии, однако, приятно было думать об этом. Как женщина, она чувствовала себя существом угнетенным. И ее радовала мысль, что в двадцатом - двадцать пятом веках Великой Цивилизации на Земле царил феминизм.
С огромным интересом Алезия, взяв на кухне у Лидии (экономки) большую восковую свечу, бродила по темным, заросшим паутиной коридорам верхнего этажа виллы. Она разглядывала древние деревянные панели, украшенные резьбой с изображением сцен из арцианской жизни. Особенно ее поразила сцена, военный эпизод. Имелось в виду завоевание Греции или одного из восточных государств. В те времена, как и теперь в ойкумене, в битвах участвовали женщины. На стене был вырезан живой, яркий рельеф: на фоне дерущихся мужчин насиловали попавшую в плен женщину-амазонку. Мучительный изгиб ее тела, мускулистые тела воинов - все было настолько жутко, яростно, отвратительно, что Алезия невольно задавала себе вопрос: а что будет дальше? Хотя она, конечно, знала ответ. После таких истязаний в живых не оставляют.
В академии Алезия держалась в стороне от окружающих. Парни, учившиеся с ней на одном курсе, сразу взяли с нею тон чрезвычайной почтительности и сочувствия. Они были сама вежливость, сама доброжелательность. Причем, среди них, безусловно, были собраны очень привлекательные молодые люди, потомки аристократических семей: греки, арцианцы - будущие военные. Алезия не то чтобы дичилась. Ее снедало горе. Она неподдельно и строго тосковала по Мамерку. Кто из этих молокососов мог бы сравниться с ее гордым и сильным покорителем? Здесь, на расстоянии, отвратительные черты личности Мамерка затушевывались. В памяти вставали его стального цвета глаза, его точеный профиль (немного оплывший, правда, но это придавало ему солидности). По ночам несчастная арцианка просыпалась в холодном поту: ей снились объятия Мамерка. Физиологические ощущения были до того явственными, что она с отвращением потом шла в душевую и мылась.
Ответ простой: ей нужен мужчина. Развращенная Мамерком (он не щадил в ней ничего), она находилась как раз в таком возрасте, когда нормальной женщине секс необходим, как воздух.
Училась она блестяще. В военной академии вообще, на посторонние науки (философию, математику, физику) смотрели сквозь пальцы. Принимали, однако, лучших преподавателей, известных ученых, соблазняя их большой оплатой. Прекрасные лекции философа и преподавателя-программиста пропадали втуне: будущие военные понимали, что это им ни к чему и учились спустя рукава.
Алезия получила домашнее образование, много читала, всем интересовалась. Неудивительно поэтому, что преподаватели сразу отметили ее способности. Мало того. Она была безусловно не бездарна и в главном предмете - военной науке. В академии, как и везде в ойкумене, ходили слухи об ее подвигах в войсках Мамерка. Алезия скоро стала звездой курса. Держала она себя, однако, по-прежнему в неприкосновенности. Это при том, что многие пытались за нею ухаживать.
В академии процветал гомосексуализм. За нравственностью и поведением студентов (старше 18 лет, они считались взрослыми людьми) академия следить была не обязана. Это оставалось сугубо проблемой родственников: отцов, матерей, старших братьев.
Многие, приехав в Тиринф и поселившись где-нибудь на квартире или в инсуларии, почувствовав свободу, пускались в разгул. И очень скоро оказывались в постели приятеля, более взрослого и опытного. А бывало и так, что за красивым парнем приходилось долго ухаживать, улещивать его. Здесь царила атмосфера платоновых диалогов: умная, аристократическая, но в корне распущенная. По академии ходили слухи о подвигах наиболее хищных активных и о том, до чего в конце концов докатился самый развращенный из пассивных гомиков.
При Алезии об этих вещах, конечно, не говорили. Она была окружена плотным кольцом отчуждения и вежливости. Но она чувствовала настроение окружающих, и это волновало ее, беспокоило. Она с глубокой завистью смотрела на них. В самом деле. Если сравнить с ее печальным опытом. Мамерк помыкал ею днем, а ночью измывался. Эти же в самом деле любили друг друга. Мало того - они умели оставаться друзьями. Высшие существа, мужчины. Алезия понимала, что все это не для нее и замыкалась в себе.
Летом курс выезжал на полевые учения в военный лагерь под Тиринфом. Здесь на плацу проходили спортивные занятия, а также военное обучение. Юноши боролись, бегали, метали копье. Алезия сидела на скамье с книгой. Заниматься вместе со всеми ей было необязательно. Если бы кому-нибудь пришло в голову вызвать ее на состязание (чего до сих пор не случалось), она, конечно, отказалась бы. Находиться на спортивных занятиях обязаны были все. Но не обязаны в них участвовать. Многие просто стояли и беседовали, некоторые, как и она, читали.
Алезия тосковала о настоящем лагере. Там, где шла настоящая война, она не была жалкой ученицей. Она была первой после полководца. Кстати, вести с театра военных действий доходили неутешительные: Мамерк одержал крупную победу. И весь, судя по всему, распух от успеха. О ней он не думает. И судя по всему, в ней не нуждается. Нет, он ее назад не возьмет. Алезия глубоко вздохнула.
- Печалимся? - раздался рядом насмешливый голос.
Алезия подняла голову. Белокурый юноша-грек с яркими и холодными голубыми глазами, весь какой-то точеный, кукольный, ненастоящий.
Алезия не ответила. Она опять опустила голову.
- Можно присесть? - вежливо спросил юноша.
- Ну конечно.
Алезия продолжала горестным взглядом созерцать вертящиеся, блестящие под солнцем тела юношей.
- Не возбуждает? - все тем же игривым тоном задал вопрос молодой человек, напросившийся на компанию.
Алезия не ответила. В ее глазах внезапно вспыхнуло такое угрюмое, почти дикое выражение, что гримаса веселья на миг застыла на лице курсанта-эфеба. Потом он встряхнулся и ласково, полушепотом, спросил:
- Может, у вас проблемы, мадам?
- Да. Проблемы.
- Я могу помочь?
- Можете.
- Да?
- Не будете ли столь любезны сообщить, сколько времени еще продлится эта бодяга? Алезия все с тем же мрачным выражением кивнула в сторону плаца.
- Ну. Минут сорок.
- Господи!
- Можно подумать, вы на дыбе и ждете, сколько еще продлится пытка, - вполне искренне удивился молодой человек.
Алезия опять промолчала. Потом задумчиво произнесла:
- Почему это: когда мужчина один - это всегда нечто безлично-неопределенное. А когда много - это всегда казарма?
Настал черед собеседнику помолчать, обдумывая ответ. Но он, видимо, ничего не придумал, только вежливо, с искренним уважением спросил:
- У вас, видимо, большой опыт... для подобных умозаключений?
Алезия пожала плечами. Ну конечно. Современная Жанна д'Арк! Тошнит от всего этого.
- И что, совсем нельзя уйти? - возвращаясь к прежней теме, спросила Алезия.
- Ну, было бы ради чего. - Кстати, с вами - с радостью.
Алезия впервые в упор посмотрела ему в глаза.
- За отсутствие на занятиях - наряд на кухню, - пояснил юноша.
- Чего там делают?
- Картошку чистят.
- Да? А почему у нас на завтрак сегодня были макароны?
- Не заметил.
- Надо же!
- Да. Через неделю можно будет съесть полиэтиленовую вермишель. Не заметишь. Кстати - такое уже было. Рассказывают.
Алезия со вздохом встала.
- Я пойду. Картошка - это благо, по моему мнению. Лишь бы на мою долю хватило.
Юноша тоже встал.
- А вы умеете? Чистить? - спросил он.
- Конечно нет.
- А чего же тогда утверждаете, что благо?
Юноша продолжал идти рядом с нею. Она собиралась к себе в палатку, лечь на тюфяк, почитать. Но у поворота на боковую лагерную улицу он внезапно предложил:
- Пойдем на родник, а?
Алезия пожала плечами. За уход из лагеря в учебное время тоже, вероятно, наряд. Но какое это имеет значение?
Родник уютно журчал по камням. Сверху, с обрыва, свешивались роскошные светло-зеленые вайи папоротника. Очень живописное место. Но какое-то ненастоящее. Как будто искусственно созданное по проекту художника, зацикленного на японской графике. Алезии, впрочем, было наплевать. Она присела на камень, тупо глядя в искрящуюся воду. Молодой эфеб уселся прямо на песок, привалившись спиной к валуну, на котором, сжав ладони между колен, сгорбившись, застыла Алезия. Она ни о чем не думала. Они молчали. Потом эфеб встал, потянулся, хрустнув мышцами:
- Я вижу, вам тут не нравится?
Алезия повернулась, взглянув на него. Казалось, она вообще забыла о его присутствии.
- Тут рядом есть пещерка. Прелестная. Посидим, поболтаем.
Алезия встала. Все так же тупо, почти бессознательно. Апатия охватила ее с того момента, как они ушли с занятий. Казалось, мысль о предстоящем долгом, бесцельном, нудном лагерном дне уже довела ее до бесчувствия. Солнце, пробиваясь сквозь листву деревьев, давало представление о том, какое пекло сейчас на плацу, где соревнуются эти безмозглые спартанцы. Идиоты. И она тоже. Идиотка. Алезия продолжала покорно брести вслед за молодым человеком по лесной тропинке, смутно отдавая себе отчет, что они уже давно бредут так, и куда, собственно, он ее ведет - неизвестно. И главное, зачем? Дрожь неуверенности, начиная от кожи головы, пробежала по позвоночнику, ее вспотевшее тело, казалось, ощутило опасность раньше, чем ее уловило сознание.
- Ну вот! - радостно воскликнул молодой человек. - Это мой тайник, - добавил он с гордостью. - Прошу.
Это была пещерка в склоне поросшего кустарником лесного холма. Алезия в нерешительности остановилась у буйно заросшего травой входа.
- Прошу! - повторил ее новый знакомый, но в его тоне проскользнули теперь повелительные нотки.
Алезия почувствовала страх. Острый, почти звериный. Она посмотрела в глаза эфебу, но видимо, во взгляде ее была такая растерянность, беспомощность, что эфеб позволил себе, взяв ее за плечо, мягко толкнуть вниз.
Здесь пахло вялой травой. Пещера, неглубокая, круглая, была застлана толстым слоем сена, ноги Алезии запутались в нем так, что она упала. Эфеб со вздохом облегчения и нескрываемым удовольствием плюхнулся рядом.
- Здесь нас никто не найдет, - убежденно заявил он.
- А... а зачем это надо, чтоб не нашли?
В полумраке весело блеснули глаза юноши.
- Ты что думаешь, у меня не причин?
Алезия промолчала.
- Если мы в лагере без женщин, это еще не значит, что нет мужчин для уединения, - пояснил он.
- Короче, ты занимаешься здесь гомосексуализмом? - с приступом глубокого отвращения констатировала Алезия.
- Ага, - эфеб с наслаждением жевал стебель вяленой травы, - занимаюсь.
Алезия твердо решила встать и уйти. Юношу она не боялась. Того, что он ее изнасилует - тоже. Побоится. А сама она не хочет. Нет. Но она молчала. Просто так встать и уйти - это слишком. Надо подождать. Надоест так сидеть.
У нее в самом деле был опыт. Просто она забыла. Забыла начисто, как все происходит. Как это было тогда. Ее увлекла беседа с маской. С высоким, умным, интересным мужчиной. Который увел ее в укромное место. Бабушкин конклав. И там, внезапно бросившись на нее, без ласк, уговоров, безо всяких усилий, грубо лишил ее девственности. Теперь все было гораздо хуже. Алезия просто не отдавала себе отчета в том, что происходит. Она очнулась только, почувствовав на своем лице горячее возбужденное дыхание, и только тогда попробовала вырваться. Уже совершенно поздно. Эфеб работал на совесть. Пока ей не стало наплевать, а потом - совсем хорошо. Спокойно. Почти весело. Она в самом деле была благодарна ему. Она прямо ему об этом сказала.
- Ну что там, - ответил юноша самодовольно. - Ведь видно же, чего человеку надо. Но не все имеют возможность об этом попросить.
- Кстати, - добавил он тоном теплым и дружеским, в котором, однако, явственно сквозили властные нотки, - мы так и не познакомились. Я - Телл Эвфрон. Из Кирика.
В конце августа курс вернулся в Тиринф. С сентября опять начались занятия. Роман Алезии с Теллом, не имевший продолжения в лагере, теперь возобновился. Она не сумела послать его дальше и смирилась с происшедшим. Изменив Мамерку, она, казалось, изменила себе. Теперь она с интересом оглядывалась на окружающих. Особенно волновали ее друзья Телла. Близкие друзья. Телла она не ревновала, потому что не любила. Их встречи (в доме Телла в Тиринфе, где он жил один, как и Алезия, полноправным хозяином виллы) были напряженные и безрадостные. Телл понятия не имел о нежности, ласке, сочувствии к партнеру. А ей так хотелось сочувствия!
Телл устраивал званый вечер на своей вилле. Собрались его друзья, женщины (в основном - гетеры из Тиринфа). Вилла Телла, древняя, как все загородные дома в этом районе была электрифицирована и оборудована по новейшему слову техники. Сверху, с черных от копоти потолочных балок лился люминесцентный свет. По углам зала в специальных консолях были укреплены смолистые, древние, как вилла, факелы, которые света не давали, зато коптили вовсю.
Деревянные хоры по периметру зала заполняли телловы рабы, которые сновали туда-сюда с корзинами, амфорами, блюдами. Молодой раб в голубой тунике, несший поднос с апельсинами, засмотрелся на смуглую рабыню-гречанку и столкнулся с нею. Апельсины посыпались вниз, на головы гостей: смех, визг.
Алезия, грустная, сидела, следя глазами за происходящим. Телла не было. Он с самого начала вечера куда-то исчез. Причем не один, а с яркой и очень эффектной особой. Говорили, она аристократка. Гречанка, белокожая, стройная, с вызывающе синими глазами (возможно, она умудрилась их как-то подкрасить) и копной темно-рыжих, почти красных волос. Она имела успех в зале, а потом исчезла - ушла с Теллом.
За соседним столом возлежали молодые люди, учащиеся академии. Алезия немного их знала. Поэтому она не удивилась, когда приятель Телла, Гекклз, подошел к ее столу и пригласил к ним: она, мол, скучает в одиночестве.
Между юношами шел интересный разговор. О ведьмах. Говорили, что это было всегда. Были люди, умеющие летать, сотворять нечто из ничего, превращаться. Только в прежние времена, кода человечество было велико, территория - огромна, эти случаи отклонения не были так заметны, как теперь. Кое-кто возражал, что дело не в этом. Просто сейчас бум ведовства. Каждая третья женщина - ведьма. Радиация изменила человеческие гены в сторону паранормальности.
Алезия нехотя слушала беседу. Ведьмы ее не интересовали. Ее интересовало, чем в данный момент занимается Телл. Может, тоже колдует? Она поймала на себе взгляд Гекклза и вздрогнула. Он сразу же отвел глаза, но она успела уловить в них угрюмый, тусклый блеск. Алезия припомнила строку из какого-то древнего автора и внутренне пожала плечами. Не все равно? Теперь, когда она изменила Мамерку, она в грош себя не ценит. Почему нет? Да она теперь готова отдаться первому встречному рабу из подворотни.
Когда по окончании вечеринки Гекклз галантно предложил ей проводить ее до дома, она не отказалась. Алезия отпустила раба, приведшего ее сюда на двуколке, и они пошли пешком. Стояла глубокая осень. Поля по краям дороги, покрытые изморозью, залитые лунным светом, выглядели не просто мрачно. А как-то нереально. Как будто этомакет. В самом деле, не муляж ли вообще вся их теперешняя жизнь? И эти поля, на которых крестьяне по-прежнему сеют хлеб? Можно подумать, им конца нет: полям, лесам, городам. А на самом деле, два дня пути вглубь континента - и упрешься в пустыню.
Алезия открыла тяжелые кованые ворота парка ключом, который нашла, пошарив рукой за отколовшейся плиткой цоколя. Она повернулась проститься с Гекклзом. И как-то так само собою вышло, вместо прощания предложила ему остаться на чашку эке. Он согласился.
На кухне Алезия разогрела большой кувшин с эке и сопровождаемая Гекклзом, торжественно повела его наверх, в гостиную. Она была рада. У нее еще никто не оставался вечером посидеть, поболтать.
Была уже глухая полночь. Гекклз стал, потянулся, хрустнув мышцами.
- Мне пора, - коротко сказал он.
- В парке полно волков, - неуверенно произнесла Алезия.
- Да?
- Да. Оставайся. Я велю постелить тебе в свободной комнате в конце коридора.
Она в самом деле приказала экономке приготовить постель для ее приятеля в одной из свободных комнат. Экономка покорно выполнила указание.
В доме все затихло. Старый, ветхий, он все еще исправно служил обитателям, грел их и спасал от ветров. Алезия лежала с открытыми глазами, вспоминая подробности вечера. Взгляд той девицы, с которой уединился Телл. Интересно все-таки, как она добилась такого эффекта, что глаза такие синие. У нее вот не хуже, однако же не так заметны. Может, это зависит от цвета волос? Алезия начала засыпать, раздумывая, не покрасить ли ей...
В дверь постучали.
- Да, - коротко отозвалась Алезия, натягивая одеяло до подбородка. В проеме показался Гекклз. Робко, нерешительно он спросил, нет ли чего-нибудь почитать перед сном.
Алезия встала, в длинной арцианской ночной рубашке, направилась к книжной полке. Но внезапно почувствовала, как ее обхватили сзади, сжали в объятиях. Она не сопротивлялась. Гекклз был такой же, как все. Он не долго раздумывая, поставил ее раком на кровати. Она покорно подобралась, уже наученная горьким опытом, подмяв под себя подушку, подставила ему зад...
Через неделю Алезия вернулась к занятиям, бледная, подавленная. Она явилась в академию к самым экзаменам. И сразу наткнулась на них обоих: Гекклза и Телла. Вечером они пригласили ее к себе. То есть это звучало так, что отказаться она уже не могла. Им надо - и все. Здесь так принято. Это нормально. Естественно.
Алезия пошла по рукам. За три месяца зимнего семестра она отдавалась всем учащимся курса по очереди. Но по отношению к ней все были по-прежнему корректны и вежливы. Никто не позволял себе говорить о ней лишнее. Ее поведение воспринималось как абсолютно нормальное. Молодой патрицианке нужна любовь? Пожалуйста!
Алезия постепенно перестала чувствовать боль и стыд. Она привыкла. Она научилась получать удовольствие от чудовищных ночных оргий с тремя-четырьмя участниками. В самом деле, или ей показалось? К ней стали относиться нежней, бережней. Ее любили.
Лекция по виктимологии проходила в большой аудитории рядом с арсеналом. Преподавателя еще не было. Возле кафедры стояла тележка с накрытым простыней трупом. Тема лекции была о военных жертвах, поэтому студенты справедливо полагали, что труп этот из Иберии, где идет война между Циннами и Цернтом. Об обстоятельствах ничего не известно, зато все хорошо знают, что Цернт недавно вернулся в Арций и собирается претендовать на должность консула. Видимо, Мамерк скоро тоже вернется...
Алезия, грустная, задумчивая, вошла в зал и поднялась по ступенькам на свое место: в верхнем ряду возле Телла. Через некоторое время явился преп. Суховатый, сгорбленный, с лицом каким-то гнилым и черноватым. Одетый в белый греческий плащ, он сильно напоминал выходца с того света, закутанного в саван. Говорили, преп по виктимологии сам опытный садист и к тому же трансплантат. На семинарах он так разделывал студентов, что те сами предпочли бы быть экспонатами, а не ответчиками.
- Казнь во время гражданки - это свидетельство уважения к пленнику, - объяснил преп.
- Вопрос стоит так. Либо ты соглашаешься быть с нами, либо мы расстаемся с тобой...
- Алезия Цинна, - произнес преп. - Спуститесь вниз и объясните аудитории, как и почему погиб этот человек. - преп указал рукой на накрытую простыней передвижную кушетку.
Алезия спустилась вниз. Она спокойно подошла к кушетке, сдёрнула простыню, свернула ее и положила на угол кафедры. Потом обернулась к трупу, открыла рот, собираясь произнести первую фразу... Слова застряли у нее в горле: перед нею лежал Мамерк, обнаженный и обезглавленный, с аккуратной черно-багровой чертой поперек шеи, с лицом спокойным и чинным, какое было у него при жизни, когда он спал.
Алезия отступила на шаг, смотря безумными глазами на останки того, кто искалечил ее судьбу. Свет из верхних окон аудитории ударил ей в глаза, погасил разум в ее голове, залил чернотой и безумием ее сердце. Она вздохнула, как в трансе. И быстро-быстро, без всякого присутствия сознания, принялась проделывать руками пассы сложные и квалифицированные движения. В тот момент, когда ее руки оказывались параллельны солнечному лучу, они зажигались своим собственным, белым и явственно различимым светом.
И вот на глазах у пораженной аудитории, раздавив своей массой хрупкую кушетку, на месте обезглавленного Мамерка из воздуха возник огромный тираннозавр - точная копия Кешки. Он стоял, тяжело дыша, высунув язык и оглядываясь. Алезия, в диком восторге, запрокинув голову смотрела вверх, на чудовищную морду ящера.
Это продолжалось недолго. Кто-то в верхних рядах сообразил взломать двери соседнего арсенала. Человек двадцать студентов, вооружившись остро отточенными мечами, бросились вниз.
Тираннозавр не защищался. Он вообще не понял, в чем дело. Когда его ударили мечом в брюхо, он воспринял это как комариный укус. Но удары сыпались один за другим. По чешуйчатому пузу Кешки потекла кровь. Он отступил, замахал передними лапками в знак протеста. Потом повернулся, разбив хвостом кафедру. Бросился к задней стене зала. Один из студентов, удержавшись на хребте ящера, быстро-быстро вскарабкался вверх. Именно он ударом в основание черепа прикончил тираннозавра. Все ждали, что чудовищная туша сейчас растает, испарится на их глазах. Но ничего подобного: мертвый тираннозавр был реален и ощутим, не менее, чем живой. Зато тело Мамерка исчезло без следа...
Алезия уже отошла после транса. Она стояла в стороне, с убитым видом, опустив руки.
- Ты можешь объяснить, как ты это сделала? - спокойно обратился к ней преподаватель.
Алезия горестно помотала головой.
- Клади голову на плаху, - коротко приказал преп.
Рядом с кафедрой помещалась ванна с перегретым керосином для сжигания останков. Один из студентов услужливо откинул крышку. Алезия покорно встала на колени перед закраиной мраморного бассейна. И студент, тот самый, что предыдущей ночью удовлетворил ее до изнеможения, вызвался оказать даме услугу. Он одним ударом меча отрубил ей голову.
Останки Алезии сразу сожгли. Преп и студенты избавили ее от мучительной процедуры: обвинения в колдовстве и казни в тринадцатом отделении Вентлера.