Смерть Левитана
Левитан умирал мучительно и долго. Он мучился, терпел, но все-таки поехал из своей заброшенной деревни в поселковую больницу. Там сразу узнали болезнь, но направили Левитана в областную онкологическую больницу. Он долго собирался, надел чистую рубаху и поехал. Сделали необходимые анализы, снимки – сомнений не было – рак. Осторожно сказали об этом Левитану, как могли обнадежили и предложили немедленно делать операцию.
Левитан знал народную мудрость, что рак ножа не любит. Да и посмотрев на на самого Левитана, щуплого, маленького, худого, редко бы кто осмелился утверждать, что он вынесет такую операцию. Что-то не понравилось Левитану во враче, и в больнице, и он категорически отказался от операции. Еще одной причиной отказа было то, что он панически боялся боли, врачей, своей беспомощности, да и разговоров в больничных коридорах ходит много и разных.
Он вернулся домой, продолжал мучиться, заливая боль водкой и самогоном. Рассказывал всем о больнице, о врачах, о том, что жизни ему отмерили всего полгода и что самым действенным лекарством является спирт или, на худой конец, водка. В деревне все знали, что он болен, жалели, сочувствовали, ободряли: «ты еще нас переживешь», но и сами не верили в свои слова. Все считали дни, ждали и боялись такой смерти.
Никакого лечения Левитану не предложили. Что-то колола иногда местная вечная медсестра Эмма Ивановна, да иногда, когда уж совсем было невмоготу, Левитан ложился в поселковую больницу. Там несколько дней делали обезболивающие уколы и выписывали вон. Жена потихоньку смирилась с мыслею о смерти, постепенно покупала то новый костюм, то новую рубаху, белье, полотенца, так называемое «смертное». Она с удовольствием показывала соседкам «смертное», те хвалили ее, одобряли, что-то советовали.
Большой, огромный дом, построенный Левитаном, сразу стал пустым, как будто затих, выжидая. Только старый кот все пытался залезть на грудь лежащего Левитана, лечь ему на горло, мешая дышать больному. Все говорили, что кот чует болезнь и пытается помочь своему хозяину, согреть больное место. Рак, обнаруженный в пищеводе, уже начал захватывать своими щупальцами горло. Левитану стало трудно разговаривать, трудно есть, да он почти перестал есть что-либо, кроме молока и сметаны, которые ему привозила из города его дочь. Да еще водки и самогона.
Его сыновья были далеко от деревни, под Москвой. Они не нуждались в этом доме, никогда не ждали помощи от родителей и теперь не нуждались в них. Они жили своей нелегкой жизнью, своими проблемами и им тоже никто никогда не помог. У старшего родился второй ребенок, у младшего тоже бегал пацан и ихней задачей было поставить на ноги своих ребят.
Левитан храбрился, потихоньку ходил за своим хозяйством и огородом, постепенно выводя всю живность. Он носил большую белую фуражку, вряд ли он ее покупал - досталась от старшего сына. Она из белой превратилась в серую. На осунувшемся, небритом, похудевшем лице, фуражка казалась неимоверно большого размера. Когда ему было совсем плохо и в отчаянии он обращался за чем-нибудь к своему зятю, тот неизменно отвечал: «А где твои сыновья? Все я да я.»
Прошли отведенные полгода. Левитан снова напился на радостях, что живой. Кричал всем, что врачи врут, что они ничего не понимают, что он еще поживет. Все это было от отчаяния и безысходности Медленно ползли годы. Болезнь медленно, но неотвратимо захватывал, ослабленный голодом, организм. Теперь Левитан пил почти каждый день, стараясь забыться от боли. Боль затмевала разум. Скорчившись, он лежал на прогнутых пружинах старой кровати и то тихо стонал, то матюкался, то проклинал всех: родных, детей, врачей, власть, соседей и т.д., то начинал громко орать и мать уходила из дома во двор, она ничем не могла ему помочь, но даже во дворе крики Левитана рвали душу: «помогите, хоть кто-нибудь! Райком, помоги!». Хотя и был беспартийным и чем ему мог помочь райком, он и сам не знал.
Он валялся среди грязной кровати, один дома, один во всей деревне, один во всей Вселенной, один на один с ужасной, постоянной, нестерпимой болью. Никому не нужный, маленький, простой, деревенский мужичонка, он все-таки ждал помощи от Бога, от райкома, от врачей, от родных, от просто людей. Но никто его не слышал, кроме жены, никто не спешил ему на помощь
Началась перестройка и борьба с пьянством, закрылись магазины и отделы, гнать свою самогонку стало небезопасно. Кошмарная жизнь Левитана стала еще ужаснее. Кто-то из мужиков принес ему немного спирта и рассказал, что вылечился спиртом. Боль на мгновения отпустила и у Левитана вспыхнула Надежда. Он пишет всем родственникам письма с просьбой прислать немного «спиртику» Может кто-то и откликнулся на его мольбу, а я написал в письме, что надо бросать пить и ложиться в больницу. Я был активистом борьбы за трезвость. Теперь когда меня скручивает какая-нибудь болезнь, я меньше всего думаю о больнице, пытаюсь лечиться сам, не верю, но все равно жду помощи от родных и близких. А тогда я не помог ему, хотя имел возможность послать пара бутылок спирта. Это, конечно, капля в море боли, но она, наверное, хоть на минуту остановила боль. Сейчас сам в приступе какой-либо боли, молюсь чтобы она хоть на минуту, хоть на секунду оставила меня, чтобы успеть вздохнуть, чтобы поверить в выздоровление.
Сестра отца писала мне из далекого Казахстана, чтобы я взял отца к себе, показал московским врачам. Все почему-то считали, что если я служу под Москвой, то всех знаю здесь, имею возможность. А я сам лечился даже не в госпиталях, а в своих санчастях. В Москву выезжали по большим праздникам, а в московских клиниках иногородних не принимали В общем, я могу привести еще десятки причин, почему я этого не сделал, я - маленький человек в этом большом мире. Но главное – я этого не сделал.
Рак все распространял и распространял щупальца-метастазы, вгрызаясь во все внутренние органы, волнами гоняя нечеловеческую боль по телу и первым не выдержал мозг Левитана, он стал, как говорят в деревне, «заговариваться». Левитан иногда переставал узнавать людей, жену, дочь, то «видел» в доме кого-то, кто пришел ему на помощь и он тянулся к нему, падал обессиленный и плакал.
Когда ему стало совсем плохо, его опять отвезли в больницу. Там немного облегчили боль но голову уже не вправить, да никто и не думал этого делать.
Левитан стоял у больничного окна, опираясь на спинку кровати. Была весна. Яркое солнце слепило ему глаза. Где-то по дорожке, он узнал ее, шла его дочь, шла навестить его. В душе появилась радость пополам с притаившейся болью. Жена не могла приезжать – половодье отделило деревню от поселка, да и у самой все чаще стали отказывать отекшие ноги..
Левитан засуетился, освобождая место дочери, место на тумбочке. Она рассказывала сельские новости. Он слушал, кивал головой, иногда что-то отрывисто и непонятно спрашивал свистящим шепотом, и было видно, как тяжело ему даются слова и что порой разум отказывает ему. Потом он вдруг спросил дочь о ее собаке, хотя она издохла несколько лет назад, Левитан утверждал, что видел ее только что. Она не стала спорить с ним. Потом Левитан стал «заговариваться», пошел бред. Дочь стала собираться уходить. Вдруг он ясно и отчетливо спросил ее: «А где мои сыновья?» Все-таки зять вбил ему в голову этот вопрос. Дальше опять пошло невнятное бормотанье с всхлипами.
Уходя, дочь оглянулась на окно больницы. Там по-прежнему стоял, стараясь не горбиться, Левитан. Казалось, что он криво и злорадно усмехается, потом лицо его просветлело и стало печальным. Таким и запомнила его дочь. Жить ему оставалось несколько болезненных часов…
…Весна, апрель, Подмосковье - праздник Войск ПВО. Редкий выходной в армии. Мы собрались с сослуживцами отпраздновать свой праздник, хоть на несколько часов забыть о трудной службе. На старой заброшенной лесной улице городка сделали стол, пожарили шашлыки. Все бы ничего, да радио гнало тревогу – волнения в Грузии, разгон демонстрации в Тбилиси, саперные лопатки. Но мы умеем ценить минуты отдыха. Так прошел этот день
В это время Левитан стоял у окна больницы и глядел вслед уходящей дочери, вслед уходящей жизни. Ему стало плохо, сестра сделала укол и помогла лечь. Левитан забылся.
А в Подмосковье вдруг стало плохо мне. Я лег на кровать, она стала какая-то неудобная, некомфортная. Я попытался лечь на другой бок, стало еще хуже. И хотя я пью мало и в тот день то же почти не пил, мне было ужасно плохо, возникли ужасные боли в животе, в груди, в голове. Я отнес это на выпивку и шашлыки. Но болело все, болели кости, руки, ноги, я не находил себе места, не спал всю ночь и только под утро забылся чутким сном…
….Просто в это время в далекой больнице умер Левитан – мой отец.
После вскрытия тела врачи не могли поверить, что можно прожить почти пять лет с организмом, полностью пораженным раковыми опухолями. Откуда брал силы этот маленький, тщедушный человек?
А вот откуда. Просто деваться было некуда! И надо было жить!
…На похороны собралось много народу. У Левитана было много родственников, двоюродных и родных сестер, братьев, теток. Приехали сыновья. Кто-то искренне горевал, кто-то показывал себя. И я подумал, что вот некоторые из них могли точно ему помочь, но не помогли. Левитан лежал в гробу с резко заострившемся носом, побритый, он стал казаться еще меньше, чем был. Купленный заранее костюм стал велик, да все было велико: и одежда и горе.
Деревенские мужики, грубоватые, грязные, прямо с работы, заходили проститься: брали стакан водки и грубовато кричали: «Вень! Ну вставай, что ты разлегся! Давай выпьем!» Потом говорили несколько теплых слов, вспоминая совместную работу, какие-то случаи из жизни, и уходили.
Руководил похоронами зять Левитана – Иван. Он больше всех суетился, успевая и поплакать, и выпить, и съездить в посадку за еловыми ветками, и съездить в морг, и на кладбище, и к соседям за лавками и посудой..
Похоронили Левитана на деревенском погосте, рядом с родней зятя. Предусмотрительно оставили м есто для жены. (Она проживет еще 8 лет.) При похоронах выяснилось, что Левитан моложе на год, чем все думали. Прощание, страшно рыдала дочь, ее не могли оторвать от гроба. Скорбные лица, невестки в черных платках, сыновья со скупыми слезами в глазах. Я как будто в тумане, будто это все не реально и скоро кончится.
Какие-то тетки отца шептались показывая на меня: «Свой портрет оставил!» Наверное я сильно похож на отца, не думал об этом.. И не знаю, хорошо это или плохо
Через 8 лет мы приедем хоронить мать.
Мне сейчас уже за 50. Своя семья, дети, внуки, но я по-прежнему чувствую себя сиротой. Раньше я не нуждался в родителях, часто ссорился с ними. Стыдился отца, его деревенской речи, чистой наивности, манер, старой одежды. Он тоже не лез на откровенность, мы так и не узнали: какие мы с ним.
Сейчас все чаще и чаще стали заявлять о себе мои болезни. И я очень боюсь стать беспомощным, боюсь, что откажет мозг. И я боюсь за себя: хватит ли у меня сил терпеть мою боль, как терпел свою мой отец.?..