* * *
Ветер нес их по окраинам города, кругами, мимо яблоневых садов, мимо поросших шиповником холмов, мимо рощи и железнодорожного полотна и, когда он стихал, они тут же замедляли свой бег и ныряли в этот сад, как в омут, приминая высокие стебли травы, и тогда над их головами всплывало небо, то голубое, то белое, то черное, усыпанное звездами, и последнее, что они видели, закрывая глаза, это медленно плывущие облака или запрокинутый ковш Большой Медведицы.
Потом сады и рощу вырубили и вместо них построили коттеджи. Рождаемость в городе резко сократилась.
* * *
Иногда ее запястья, чуть прикрытые отворотами джинсовой рубашки, украшали тонкие браслеты из индонезийского серебра, а иногда – широкие, из настоящего индейского бисера. Иногда она приходила эффектной и накрашенной, как фотомодель, а иногда даже без помады, но все равно оставалась красавицей, каких поискать. Объясняя новую тему, она усаживалась на учительский стол, болтала ногами и взмахивала руками с позвякивающими браслетами. Стены ее кабинета украшали замечательные плакаты с английским алфавитом и грамматическими правилами, а также карты Великобритании и Соединенных Штатов. Стоит ли упоминать о том, что все это она покупала на свои деньги в дорогом книжном магазине? Ученики на ее уроках мало писали, но много говорили. Иногда они все говорили одновременно, но она слышала каждого. Они могли говорить об Энтони Хопкинсе, гомосексуализме или мыльной опере, идущей по 31 каналу. Просиживая далеко за полночь, она придумывала и готовила для них необыкновенные задания, с картинками, головоломками и детективными сюжетами. Она проработала в этой школе четыре года и, в конце концов, администрация выжила ее оттуда за систематическое отсутствие календарных планов, игнорирование программных требований и слишком либеральное поведение, что, в целом, было сформулировано, как профнепригодность.
В тот же год все ученики-выпускники, из группы, которую она вела эти четыре года, поступили в институт Менеджмента, Экономики и Прогнозирования, в котором преподавали солидные западные профессора с соответствующими требованиями. При этом, на вступительных экзаменах, ее ученики прошли тестирование по английскому языку с самыми высокими результатами, за что и были зачислены в группу «А» со льготными условиями оплаты.
С тех пор прошло несколько лет, но они, ее бывшие ученики, очень часто заходят к ней по вечерам, выпить чаю с пирожными, попеть под «Караоке» и просто поболтать, как старые добрые друзья.
* * *
Ей никогда не везло с любовниками. Она была романтической натурой, писала хорошие стихи, читала в подлинниках Джеймса Джойса, собирала в парке разноцветные листья, вязала племянникам свитера с норвежскими узорами и вешала на холодильник портреты Антонио Бандераса. Любовники же стихов не понимали, Джойса не читали даже в переводах, прогулкам по осеннему парку предпочитали диван с телевизором, раздражались при виде шумных племянников и, еще больше, при виде многочисленных портретов Бандераса. Поэтому все ее романы сходили на нет в течение месяца, а между ними были длительные перерывы, во время которых она страдала, считая себя очень несчастной, вязала свитера и вздыхала, глядя на холодильник.
Однажды, в обеденный перерыв, она бродила по парку, поедая печеный пирожок с повидлом из ближайшей кулинарии, и раздумывала о том, стоит ли покупать новые сапоги, или попытаться обойтись старыми, которым уже 6 лет. Погода все портилась и портилась и, наконец, хлынул дождь, загнавший ее на пол пути к редакции, в которой она работала корректором, под козырек газетного киоска. Там она простояла минут десять, с ужасом наблюдая за стремительными потоками воды, и чувствуя, как леденеют промокшие пальчики на ногах. Тут, совершенно неожиданно, у киоска притормозила черная машина с желтым номером, и сидевший за рулем симпатичный молодой человек приоткрыл дверцу и весело сказал с интересным акцентом: «Садитес, быстра-быстра!». Терять ей было совершенно нечего и, стуча зубами от холода, она забралась в его теплую машину, в которой почему-то удивительно вкусно пахло ванилью и корицей. Молодой человек оказался атташе по культуре, и звали его, как ни странно, Антонио. Правда, фамилия его была Суарес, а не Бандерас, но это не сильно ее огорчало, поскольку других недостатков у Антонио Суареса не было, да и быть не могло. Так начался ее последний, совершенно необыкновенный, роман, благополучно закончившийся шумной свадьбой, переездом в жаркую Марвейю и появлением на свет горластого младенца.
Каждое лето к ним приезжают погостить шумные племянники, и они ходят на море большой толпой, скачут по волнам, едят паэлью и видно с первого взгляда, что все они абсолютно счастливы.
* * *
Когда она училась на 4 курсе истфака и уже пережила пару волнующих романов, ей встретился один синеглазый молодой человек с рюкзаком за спиной. Этот молодой человек, как выяснилось, спустился в город с очередного ледника и остановился на пару дней у своего приятеля. А приятель у них оказался один и тот же. Так они и встретились, совершенно случайно. Три дня спустя она оставила в деканате заявление с просьбой об отчислении, подбросила родителям трогательное письмо в почтовый ящик – что-то вроде «Поймите, простите, да и не поминайте лихом…» и отбыла с молодым человеком в направлении одного высокогорного озера, на берегу которого был маленький поселок, в котором и проживал наш герой-альпинист. Жизнь с альпинистом оказалась несладкой – вставал он в пять утра, а она к этому времени уже должна была отварить ему на завтрак рис без соли и сахара, на медленном огне, в течение сорока минут. На обед оригинальному альпинисту полагался компот из сухофруктов, а по вечерам – овощное рагу, но тоже без соли. Как только потеплело, ей пришлось заняться огородом. Денег ей альпинист не давал совершенно, видимо, боялся, что сбежит. Но она его все еще любила и о побеге и не помышляла. Родителям она отправляла открытки с местного почтового отделения и они, по крайне мере, знали, что она жива и здорова. В те дни, когда альпинист уходил в горы собирать мумиё, она спускалась к озеру и часами сидела у воды, наблюдая за волнами и облаками. Летом к альпинисту понаехала прорва приятелей-спортсменов, понаставивших свои палатки посреди ее огорода. Теперь ей приходилось готовить и стирать в десять раз больше прежнего. К осени она совершенно выдохлась, выпросила у родителей 50 рублей денежным переводом и заявила альпинисту, что уходит от него и возвращается домой. Но на этом история не закончилась. Альпинист отправился вслед за ней и предложил расписаться. Она и тогда его любила, и поэтому согласилась. Жили они с родителями, вернее, она жила, а он появлялся наездами. Теперь она должна была очищать и выпаривать его вонючее мумие в большом котле на балконе, а потом фасовать его по 5 грамм в маленькие пакетики. Для этого альпинист снабдил ее аптекарскими весами и маленькой машинкой для спаивания полиэтилена. Расфасованное мумие альпинист продавал и покупал золотые изделия, горнолыжное снаряжение и китайские сервизы. Все это он менял, перепродавал, опять менял, но денег ей не давал по-прежнему, а спускал всю прибыль, играя в покер где-нибудь на Домбае. Однажды он исчез надолго, после того, как она сказала ему, что ждет ребенка. Правда, перед этим он попытался уговорить ее сделать аборт. В следующий раз он появился, когда дочке его было уже 4 месяца. Он заглянул в ее кроватку, купленную в комиссионке, и сказал: «Фу, какая страшная!» Но и это еще не конец, хотя к тому моменту она его уже практически разлюбила. После этого он появлялся еще несколько раз и однажды даже вызвался погулять с ребенком в скверике. Как раз было начало марта и снег только начал таять, поэтому она надела на дочку теплый комбинезончик, шапочку и шарфик. Через час, переделав кое-какие домашние дела, она решила присоединиться к ним, и тоже пошла в скверик. Там она увидела страшную картину – ребенок ее сидел в коляске раздетый до пояса, в одних ползунках и надрывался от крика, размахивая посиневшими ручками, а папа альпинист тряс коляску и повторял озверевшим голосом: «Кончай орать, сорняк, закаляться надо!» На этом наша история почти закончилась. У дочки в тот же день началась бронхопневмония, и их с мамой госпитализировали. Альпинист собрал свои немудреные вещички и сказал на прощание ее родителям: «Жаль мне ее, дурочку, ей уже не подняться». Что он под этим подразумевал никому не известно. И, слава Богу, что ему было совершенно невдомек, что жена его снова находилась в положении, поскольку противозачаточные суппозитории советского производства оказались недостаточно эффективными и поэтому, спустя восемь месяцев, на свет, к всеобщей радости, появился еще один малыш!
Сейчас у нее собственный бизнес – доходное рекламное агенство. Дети ее учатся в дорогом лицее с техническим уклоном и свободно говорят на трех языках. Каждое лето она ездит с ними отдыхать - то на Канары, то на Сардинию. В доме у них две собаки и три кошки, все – беспородные, но живется им не хуже, чем нам с вами. Перед домом – цветник, бассейн и площадка для мини-баскетбола. Дедушка и бабушка сидят на веранде, если тепло или у камина, если холодно, пьют чай, разгадывают кроссворды, играют с детьми в лото или шахматы, или просто смотрят телевизор. Замуж она пока не собирается. Ну и правильно.
А бывший муж-альпинист, по последним сведениям, купил вагончик и обосновался в Краснодарском крае, в местечке под названием «Красная Поляна». Говорят, он даже открыл «Фонд Здоровья Маракулина» (Маракулин – это его настоящая фамилия) и теперь к нему, на Красную Поляну, съезжаются такие же альпинисты, как и он, варят рис и компот из сухофруктов, рассуждают о дзянбуддизме и духовном очищении, а кое-кто смотрит на них сверху и думает: «Чтоб вы подавились своим компотом!»
* * *
Почему не складывается должным образом личная жизнь одной моей замечательной подруги из северной столицы? Девушка эта преподает класс камерного ансамбля в Академии искусств. И ведь умница она, и красавица, а когда едет в поезде из северной столицы в южную, то берет с собой в дорогу не только журнальчик типа «Лиза» или «Космополитен», а роман «Иностранка» Сергея Довлатова. И похожа она, по нашим понятиям, на француженку, потому что изящная, как перышко и знает толк в духах и хорошей косметике, и одевается исключительно элегантно, даже если речь идет о простых джинсах. И пианистка она просто класс, поскольку является лауреатом всяких международных конкурсов, и студенты ее обожают и даже, можно сказать, боготворят. А при этом она еще и готовит очень вкусно, и полы моет – так, не шваброй, а руками, потому что чище получается. И бегает по магазинам, и кормит всю семью, и смотрит за младшими сестрами, и никогда ни на что не жалуется. А когда она приезжает ко мне в гости, из северной столицы в южную, мы берем пару бутылочек хорошего грузинского вина, и сыра с помидорами, и сидим всю ночь напролет, и она говорит мне: «Лалик, ну как же так?! Ведь ты – и умница, и красавица, и читаешь Борхеса, а не детективы Елены Яковлевой, и картины твои – достояние любой галереи, и похожа ты, по нашим понятиям, на итальянку в стиле Клаудии Кардинале, и заняла ты первое место в одном поэтическом конкурсе, и, значит, девушка, определенно, талантливая, если не сказать гениальная! Так почему же ты живешь все одна да одна, и жизнь твоя не складывается, и некому даже кафель у тебя в сортире переложить?!»
Так мы и сидим до утра, и смеемся, и плачем, а жизнь наша идет, и смысла в ней не больше и не меньше, а ровно столько, сколько хватает на грузинское вино, на Борхеса с Довлатовым и на надежду о прекрасной, неземной и вечной любви.