………………………………………Отсекли меня сюда, словно лезвием,
………………………………………От весёлой необъятной страны.
………………………………………Предоставлена мне тут келья скромная,
………………………………………По-монашески простая еда.
………………………………………А судьбу мою вершат люди с ромбами,
………………………………………Проведут её незнамо куда.
………………………………………Непонятно мне, кому не потрафила –
………………………………………В тонкой папке ничегошеньки нет,
………………………………………Разве только три моих фотографии:
………………………………………Фас и профиль, комсомольский билет…
………………………………………Марк Соболь. Старинная песенка. 1975
(Справка: в 1935-м семнадцатилетний Марк Соболь свой день рождения …встретил во внутренней тюрьме на Лубянке).
1. ОДИН ИЗ МНОГИХ
…Передо мной две фотографии. На первой, мутноватой, не очень чёткой, студент мединститута Вадим Александровский снят, видимо, в период отбывания срока. Лицо какое-то удивительно современное, живое. Умный взгляд, полуулыбка доброжелательная…
На второй фотографии Вадим Геннадьевич совершенно седой. Белоснежные усы, бородка… Точно так же падает на лоб прядь волос – уже седых. Но взгляд по-прежнему доброжелателен, полон интереса к миру.
Между двумя снимками – жизнь. Или значительная её часть.
Родился Вадим в 1924 году в Волгограде (Царицыне). В начале войны окончил курсы военных телеграфистов, потом Военно-морское медицинское училище в Баку. Служил во флоте. В 1944-м поступил в Военно-морскую медицинскую академию.
А вот госэкзамены сдать не довелось. Арестовали в сорок девятом - за то, что не одобрял постановление ЦК ВКП(б) «О журналах «Звезда» и «Ленинград» и травлю Ахматовой и Зощенко.
Два суда, десять лет по 58-й, Каргопольлаг.
В лагере Вадим работал врачом. Был условно-досрочно освобожден в марте 1955 года, реабилитирован, восстановлен в Военно-морском флоте и определен на 6-ой курс той же Военно-морской медицинской академии.
После её окончания до 1965 года служил на Северном флоте, а затем 28 лет проработал в поликлинике Академии наук в Ленинграде. Жив ли?..
Читаешь это всё и мучительно сознаёшь, что ускользает главное: что чувствовал человек? какие нити его судьбы оборвал арест? чьи глаза снились ему в бараке, когда засыпал? каково ему было просыпаться, если вдруг – нечаянно – во сне был дома, среди близких и любящих? И – вечный вопрос – зачем? зачем именно ему предопределена такая судьба?
Сколько таких перемолотых жизней на счету невзрачных с виду северных посёлков! Канули в Лету – бесследно. Даже кругов на воде не осталось.
Стендаль говорил, что воспоминания похожи на фреску, частицы которой полностью невосстановимы. Это так. Но если художнику удастся восстановить хотя бы один фрагмент фрески жизни – один-единственный – разве мир не станет немного лучше?..
2. ОДНА ИЗ МНОГИХ
Диктора пермского радио Нану Кашлявик отправили в Каргопольлаг по решению Особого совещания при НКВД на десять лет – «за принадлежность к шпионско-диверсионной организации».
Нана и не подозревала, за что она так сурово наказана. Только в Каргопольлаге из допроса оперативника она впервые узнала, в чем суть её террористической и шпионско-подрывной деятельности: "…во время важных радиопередач диктор Кашлявик "искажала" звук или прерывала их, вела несоветскую работу в коллективе…".
Следователь сфабриковал протокол, где она якобы признавалась в том, что передавала главному шпиону секретные шифры радиотелеграмм, что собиралась взорвать радиоузел и т. п. Протокол лежал на столе, пока энкаведешник задавал Нане стандартные вопросы по биографии.
Потом женщина расписалась на подсунутом листе, будучи уверенной, что расписывается за биографические данные.
Л. Г. Ширинкина и В. М. Ширинкин пишут:
«Можно только догадываться, что пережила и перечувствовала эта женщина в лагере, где была своя формула жизни и бытия. Рассказывая иногда об этом, она курила одну папиросу за другой.
Вспоминала жуткие морозные дни на лесоповале, где плохо одетые заключенные застывали как сосульки;
работу в лагерном медпункте, где приходилось лечить уголовников-членовредителей;
как участвовала в организации театра из заключенных, в котором был оркестр из бывших профессиональных музыкантов, а театральные костюмы кроила без лекал и шила портниха, ранее работавшая в ателье для кремлевских обитателей.
В репертуаре театра были даже пьесы из классического репертуара. В дни представлений "артисты" могли не выходить на работу, что несколько облегчало их участь».
Любопытно, что вместе с Наной отбывала срок женщина, которая какое-то время (очень недолгое) была шофёром у Сталина. От сумы да от тюрьмы…
Родители Наны Кашлавик, добиваясь её освобождения, писали Берия, Кагановичу, Вышинскому, Калинину, даже «родному товарищу Сталину». Маленькие дочки Наны обратились в Президиум Верховного суда СССР: "… Мы теперь совсем сироты - у нас нет ни папы, ни мамы, папа умер в 1931 году. А маму отняли у нас ни за что. Зачем нас лишили самого дорогого - взяли от нас нашу маму? Теперь у нас осталась одна бабушка, а дедушка с горя умер. Помогите нам вернуть нашу маму".
Благодаря усилиям семьи дело Наны было пересмотрено – уникальный для того времени случай.. Произошло это в 1939-м, однако освобождения женщина ждала пять с половиной долгих лет. Домой вернулась в июне сорок третьего.
Подробнее о трагической судьбе Наны Кашлявик можно прочесть в книге «Говорит и показывает Пермь».
Самое печальное, что первопричиной всех мытарств стал донос директора радиоузла А. Шаврина – агента по кличке Граф…
***
Трагический парадокс эпохи: заключённый Владимир Кабо, будущий учёный, лежит летним вечером на закатном солнце в дальнем углу ерцевской зоны среди травы и розовых цветов иван-чая, читает книгу Карсавина о культуре средневековья.
В это время Карсавин, блестяще образованный представитель старой русской интеллигенции, умирает в таком же лагере - ещё дальше на Севере…