– Ты малахольный, Каск, – заявила Карит твердо. – Ты ходишь в потемках и натыкаешься на углы.
Она снова уткнулась в учебник по математике для 2-го класса. А Каска молчал. Он ждал, что она выскажется. Он был уверен, что имеется в виду тот самый угол на втором этаже виллы, мраморный выступ с вмонтированным в него старинным зеркалом. Вилле около семисот лет, зеркалу – немногим меньше, а под мраморной облицовкой и кирпичной кладкой пролегают провода – часть общей компьютерной сети виллы и ойкумены. Но суть не в этом. Та женщина, которая (каким образом, никто до сих пор не знает) около десяти лет назад ушла в зеркало, исчезла. Цернт со смехом констатировал этот факт. Вместо этого зеркало иногда (как и раньше, по неизвестной причине) показывало картину природы. Степь. Ковыль. Жаворонки. Ярко-синее небо.
Каска плохо поступал с людьми. Карит (полное имя – Карит Антония Цинна), младшая сестра жены Каски, жила на вилле уже три года. За это время она насмотрелась. Ее мать раньше тоже покупала рабов. Но она никогда над ними не издевалась. Если партия молоденьких рабынь ее не устраивала, управляющий отвозил их обратно на рынок и там продавал. Каска же убивал и мучил своих невольников. У него страшная профессия, правда, – военный психиатр. Здесь на вилле под Кириком. В Греции, главная арцианска военная психушка. Здесь пытают и выясняют обстоятельства военных преступлений, мятежей, заговоров, диверсий. Каске, чтоб расслабиться, обязательно нужен кто-то, чтоб отвести душу. Так объяснил Цернт. Цернт три года назад похоронил мать Карит, Корнелию Цинну, и привез девочку сюда, сдал Каске с рук на руки, сказал, Каска – твой опекун, мол, слушайся его. Но Карит не слушалась. Она сама умела издеваться. По-своему.
Она ненавидела своих опекунов, Каску и второго, синеглазого, сердитого, именующего себя старшим братом. Хорош брат! Ему тридцать лет, а Карит всего девять. Если б он был братом, то ему было бы меньше, чем Карит. Она так и сказала, но никто слушать ее не стал. Отца у них не было.
Так вот. Когда они с Антонием (синеглазым) в прошлом году отвезли ее на лето в Арций, то она, чтоб не ехать обратно в Грецию учиться, спряталась в пещере под берегом Тибра. И сидела там всю ночь. А они ее искали. Орали, плескались, ругались матом. Утром они извлекли ее оттуда, но от усталости даже не выпороли. Теперь, через год, Каска наотрез отказался увозить Карит на лето домой. Она осталась в Кирике, ловила в парке бабочек, змей, ухаживала вместе с Эфиопом (рабом) за каскиным крокодильником. Ничего не читала, так что к осени забыла таблицу умножения и Каска заставил ее зубрить учебник за прошлый год.
Каска любил мальчишек. То есть, с какой целью он их покупает и что с ними делает, Карит прекрасно знала. Но не пыталась размышлять на эту тему. Этим летом на вилле их было шесть человек. Каска вообще не запрещал Карит знакомиться с рабами. Она сама избегала знакомств. Люди ее не интересовали. Зато мальчишки (от семи до тринадцати лет) сами заинтересовались ею. Они были наглые и распущенные на язык. И прямо спросили ее, кто она такая.
– Так ты не рабыня, да? – переспросил один, ибериец по происхождению, рыжий и черноглазый. – А ты не ошибаешься?
Карит пожала плечами.
– Ну откуда она может знать? – возразил другой, грек, тоже черноглазый, но смуглый и худой, как чертенок. Потом добавил раздумчиво: – Она не знает, – он кивнул. – Потому что она девочка. Вот она вырастет, и тогда станет рабыней. Хозяин с ней сделает… – и он добавил то слово, которого Карит не стеснялась, но предпочитала не слышать и не произносить. Она вздохнула.
– Я никогда не буду рабыней, – заявила она твердо. – И никто со мной ничего не сделает.
– Почему? – с интересом спросил рыжий.
– Потому что я – это я.
– Слушай, она дикая или невинная, как ты думаешь?
– И то, и другое, по-моему.
– Тогда ее дело гиблое, – рыжий сплюнул и перевел разговор на другую тему.
– Слушай, – обратился он к Карит. – Ты знаешь, где хозяин прячет таблетки?
Карит подтвердила, что знает.
– Принеси, а? Нам и себе. Кайфанем.
Карит опустила голову. Конечно, за это ей влетит. Но, с другой стороны, так хотелось доказать этим двоим, что ее положение не то, что их, и что она все может.
Карит влезла по стволу платана в окно каскиного кабинета. Мальчишки ждали внизу и, как ей показалось, смотрели на нее с одобрением. В ящике письменного стола она отыскала флакон с надписью «циклодол». Выглянула из окна:
– Лови!
Рыжий ибериец поймал зелье и, не стесняясь, облизнул толстые, розовые, потрескавшиеся от жары губы. Карит спустилась вниз.
Таблетки разделили поровну. По десять на человека. Запили водой из родника. Было очень жарко. Стрекотали кузнечики. Трава пахла, небо пахло. Листья деревьев повисли и млели от жары. Двое мальчишек тоже оцепенели. Они сидели рядом, прямо и недвижно. Их глаза округлились, зрачки стали огромными, а лица жалкими. Они смотрели в пространство и, казалось, это состояние было единственным, которого они хотели. Это было все, чего им было надо от жизни. Острая, нестерпимая жалость охватила Карит. Такой жгучей жалости еще никогда она не испытывала ни по отношению к матери, ни по отношению к пропавшей навсегда рабыне, Лит, которую Цернт продал после смерти Корнели. Карит тяжело задышала. «Жалко, жалко, жалко!» – стучало сердце. «Больно!» – кричал мозг.
Вечером ей с трудом удалось заснуть. Утром она проснулась с подушкой, покрой от слез. Что, конкретно, ей снилось, она не помнила. А через два дня разразился скандал. Каска обнаружил пропажу таблеток, а рыжий парень признался хозяину во всем и выдал Карит.
Карит вызвали в библиотеку. Она села в кресло и насупилась. Каска ходил сзади и пил из стакана валерьянку. За столом сидели арцианцы, серьезные, и что-то читали. Никто ее ни о чем не спрашивал. Потом один поднял голову и задал вопрос:
– Цинна, вы понимаете, что воровать нельзя?
Карит кивнула. Каска продолжал ходить и нервно потягивать из стакана. Валерьянка неприятно пахла, видимо, он бухнул туда целый флакон настойки.
– Тогда почему вы это делаете?
– Ничего, ничего. – убежденно заявил Каска. – Пусть ворует. Пусть пьет наркотики. Чего еще ждать, а? От этого волчьего потомства?
– У-у! – Каска замахнулся стаканом. – Так бы и расшиб голову.
– Что тебе нужно на втором этаже, Цинна? – ласково и спокойно спросил Цернт. – Ты следишь за Каской? Зачем?
– Она следит, как я перехожу из тени в свет, – Каска хмыкнул и поставил пустой стакан на стол. Сидящий рядом арцианец поморщился от резкого запаха. – Выясняет, не привидение ли я.
– Ну и как? – опять ласково и дружелюбно вопросил Цернт.
Карит убежденно помотала головой:
– Нет, он не зомби.
– Да как ты смеешь?! – взвизгнул Каска. – Обратите внимание, господа. Я кормлю этого ублюдка. Я его лечу. Воспитываю. Заставляю учиться. А он подозревает меня черт знает в чем. Черт знает в чем! Еще год назад эта дама утверждала, что я по ночам превращаюсь в волка, бегаю по парку и вою.
Сидящие за столом с трудом сдерживали смех. Каска оставался серьезным и раздраженным. Тот, первый арцианец, опять задал вопрос:
– Но теперь вы так не думаете?
– Нет.
– Ну и ступайте с богом. Учитесь. Не воруйте больше. Нельзя, – арцианец примирительно кивнул и уткнулся носом в бумагу. Карит продолжала сидеть.
– У вас что-нибудь к нам? – спросил первый.
– Да.
– Мы вас слушаем.
– А можно… можно мне попросить за двух людей. Рабов.
– Чьих рабов?
– Каскиных.
– Об этом просите у Каски.
– Нет, – Карит опять энергично помотала головой. – Он меня слушать не станет.
– Чего ж вы хотите для этих рабов? – спросил тот, что сидел с краю и до сих пор не участвовал в разговоре. В его тоне чувствовались усталость и раздражение.
– Я хочу, чтоб Каска их продал.
– Ну-у, – лениво заметил другой, у которого глаза искрились смехом. – А мы думали, что вы потребуете для них свободы.
– Нет. Они еще маленькие. Я просто хочу, чтоб Каска их продал. Иначе он их убьет.
– Это те субъекты, с которыми вы весело провели время?
Карит кивнула.
– Ну, в самом деле, их стоит продать. И остальных тоже. Каск. Ты развращаешь воспитанницу. Держи свое кодло подальше от ребенка. Либо продай, в самом деле.
Каска молчал. Карит обернулась и посмотрела на него. На его смуглом красивом лице застыла гримаса отвращения. Угол губы дергался. А в ярко-карих, обычно веселых и ласковых глазах, было столько нечеловеческой брезгливости, что Карит подумала, его сейчас вырвет.
– Каск, мне можно идти?
– Можешь.
Вокруг виллы было полно зомби. Это потому, что Каска периодически закупал на рынке людей, подозреваемых в колдовстве. Он специально интересовался этим вопросом. Но, обычно, не мог за ними уследить. За ведьмаками, зомби, аотерцами. Они сматывались только так. И зачастую изыскивали для этого совершенно немыслимые способы. Вроде той ведьмы, которая десять лет назад ушла в зеркало. Прислонилась к стеклу и исчезла. Это факт. Зато потом говорили многое. Говорили, что этот выступ на втором этаже манит к себе, как магнит. Что женщина возникает в зеркале внезапно, обычно ночью, в неверном свете факела, горящего напротив. Мол, вместо себя самого видишь эту бабу. Некоторые умудрялись с нею беседовать. Например, Цернт. Когда на вилле появилась Карит, Цернт предупредил Каску, мол, осторожней. Ребенок может так напугаться, что потом ей уже ничего не объяснишь. Но Каске некогда было следить. Скоро он убедился, что наследница имени и состояния Цинны относится к сверхъестественным явлением по-свойски. С пониманием. Что она скрытная и себе на уме. Что она много знает. Мать-то, Корнелия, сама была непонятно кто. Занималась физикой, теорией сингулярности. И напичкала мозги ребенка высшей математикой, кантовской философией, Фрейдом. А таблицу умножения, простую таблицу, Карит вызубрить не в состоянии. Рассуждает о геометрической прогрессии и высчитывает, сколько будет шестью шесть.
Каска бродил по комнате и ждал, что Цинна расколется. Расскажет ему про зеркало. Но Карит угрюмо молчала и продолжала зубрить. Каска был убежден, что ведьма исчезла из компьютерного угла в результате общения с его подопечной.
Карит видела это лицо в зеркале вместо своего несколько раз. Женщина плебейской внешности, полная, рыхлая, в старом синтетическом халате в блеклый цветочек. Она смотрела на Карит с нескрываемой злобой, но мало ли. Не хочешь общаться, не надо. Мне какое дело?
– Дочка.
– Да?
– Подойди ко мне.
Карит не испугалась, но удивилась. Чего ей надо? Молчала бы себе. Она подошла к зеркалу. Карит смотрела спокойно и пристально, а колдунья почему-то отошла и села за стол в глубине очень странной комнаты. Оклеенные цветастой бумагой стены. Пальма в углу. Какой-то странный аппарат в другом углу, похожий на дисплей компьютера, но, видимо, что-то другое. Занавески на окнах. За окнами – день. А в том мире, в котором в данный момент находилась Карит, была глубокая ночь.
– Дочка, идем ко мне.
– Зачем?
– Здесь лучше.
Карит пожала плечами. Ведьма молчала, странно сгорбившись в кресле за круглым столиком.
– Так ты идешь?
– Если приглашаете, – с готовностью ответила Карит, про себя уверенная, что это невозможно. Она стояла, вплотную прислоняясь к зеркалу. И наблюдала то, что происходит там. А там происходили странные и неприятные вещи. Ведьмак упала со стула и умерла. На глазах Карит, как в ускоренной съемке, тело ее сгнило, распалось до скелета. Обои на стенах полиняли, слезли клоками, рассыпались, все обветшало, разрушилось, стены, дом, город. На месте жилища ведьмы возникла степь. Ковыль. Солнце. Жаворонки. Ярко-синее небо. Смотреть на это было одновременно весело и тоскливо. Тот мир, в котором погибла цивилизация, был на диво хорош. Гораздо лучше того, в котором билась и вымирала цивилизация арцианцев. Карит отошла от зеркала.
А через неделю компьютерный угол с зеркалом снесли по приказу Каски.