Когда Иннокентий Абрамович громко и истошно завопил, было уже поздно.
Однако Машенька на всякий случай сказала:
— А может, его еще можно спасти?
— Вряд ли, — глубокомысленно нахмурился Потапов. — До него не выживали, и он не выживет.
— Хрр… Ё-о-о-оу-у-у! — ненамеренно вставил свою реплику Иннокентий Абрамович, уже почти прощаясь со всеми присутствующими.
— По-омянем душу убиенна-аго-о-о! — протянул нараспев отец Илларион, крестясь в сторону Иннокентия Абрамовича.
— Рано еще, батюшка. Рано, — спокойно сказал граф Гоберидзе.
— И почему «убиенного»? — резонно, но как бы в пустоту заметила Машенька, изящно выплюнув головку желтой горьковатой ромашки. — Гадость-то какая, — поморщилась она.
— Обычное дело, — хмуро констатировал Потапов, переминаясь с ноги на ногу. — Не он первый…
— А вам бы все позлорадствовать, позубоскалить, — быстро-быстро и очень угрожающе защебетала Тамара Георгиевна Кляйн Фон Ашенбах. — А ведь Иннокентий Абрамович, между прочим, — герой войны. Он за вас… — она даже поперхнулась, откашлялась, но продолжила: — Да, за таких вот как вы, прости Господи, в плену у красных… полтора года… на воде и хлебе! Да что там говорить!.. И вот теперь, так бесславно…
— Был человек, и нет человека, — снимая картуз, невозмутимо изрек Потапов и закурил пахучую папиросу, тактично отбросив обугленную спичку не в сторону Иннокентия Абрамовича, а в противоположную.
— Умб-умб-хрра-а-а-а!.. Умб… — нарушил стройный диалог последний, напрасно пуча глаза и обреченно размахивая конечностями.
— А он вообще-то был ничего… — ностальгически-ласково улыбнулась Машенька. — Ну… как мужчина.
— Не стыдно? — по-прежнему крестясь, грозно укорил ее отец Илларион.
— А откуда, девочка моя, — тихо и вкрадчиво начала Тамара Георгиевна Кляйн Фон Ашенбах, однако было ясно, что еще чуть-чуть и она вновь взорвется, — тебе это известно? А, откуда? Откуда, а?! А?!!
— О-о-оу-ё-о-о-о-омм! — добавил к вышесказанному Иннокентий Абрамович.
— Не кричите на меня… — как-то замедленно и жалостливо произнесла Машенька. — Я, может, его…
— Что?! Что?!! — запальчиво каркнула Тамара Георгиевна Кляйн Фон Ашенбах. — Любила, да?! Это ты хочешь сказать, милочка сероглазая?! А может, убила? Может, это ты его убила?!! Ха-ха-ха!!! — она густо покраснела, затем побелела и вдруг рухнула оземь.
— Ничего-ничего. Это с ней бывает, — немного стеснительно объяснил всем барон Кляйн Фон Ашенбах, доставая из нагрудного кармана пузырек с нашатырным спиртом.
— Был человек… — еще более мрачно, чем дотоле, констатировал Потапов, тактично отбросив докуренную папиросу не в сторону Иннокентия Абрамовича и Тамары Георгиевны Кляйн Фон Ашенбах, а в другую.
— Да прекратите вы, наконец? Это отвратительно, — спокойно сказал граф Гоберидзе и кинул в Потапова ослепительно белую лайковую перчатку. — Это вызов, — добавил он на всякий случай.
— А-а-а-а-абррр!! Умб!!! — как бы окончательно прощаясь, хрюкнул Иннокентий Абрамович.
— Господа, его больше не видно… — изящно всплеснула Машенька нежными ручками.
— Да-а… — задумчиво проговорил Потапов, разглядывая предмет, удивительным образом оказавшийся у него на лице. — А вода-то нынче холо-одная…
2007