Совесть не применяется к тому,
что делается в пользу объекта;
в любовном ослеплении идешь на преступление,
совершенно в этом не раскаиваясь.
Зигмунд Фрейд
Нина пошла туда, куда было условлено посредством звонка с мобильника - а именно, в скверик около Киевского вокзала. Юльчик должна была ожидать там. Нина сразу ее увидела. Они уже встречались пару раз. Теперь Юльчик вызвала Нину в Москву для чрезвычайно важного дела - подписания договора с салоном мод "Силуэт".
Юльчик была не одна. Нина ужасно удивилась, потому что высокий парень во всем черном, стоявший за спиной Юльчика, был Санька. Да, именно Санька, а с ним, как потом увидела Нина, и его подруга Мэл. Мэл кормила голубей неподалеку, подбежала, когда Юльчик обняла Нину.
- Знакомься, мои друзья, - сказала Юльчик.
Нина улыбнулась Саньке.
- Я их знаю.
- Правда?
Юльчик не очень удивилась. Это мир ужасно мал, старая - престарая истина. Ты идешь в магазин, по пути натыкаешься на своего бывшего одноклассника, потом оказывается, что он женат на девушке, с которой ты подралась на дискотеке в Сочи. Или выходишь из ночного клуба покурить, и куришь в компании с девчонкой, которая жила с тобой в детстве на одной лестничной площадке. Все это происходит потому, что мир вовсе не круглый, а спиралевидный. И по разным кольцам спирали ходят одинаковые наборы людей.
- Нина - подруга Горлума и Эдика. Эдик выставлял свою графику вместе со мной, - сказал Санька, и тоже обнял Нину, - ну, и тусили вместе часто.
- Помню, - подержала Мэл, - мы с тобой как - то поменялись на дискотеке жилетками.
Был такой факт. У Мэл тогда была жилетка из джинсы и пестрого ситца, не шибко красивая, но креативная. А Нина свою жилетку сработала из пан - бархата, кружев и лохмотьев самого разного меха (от норки до кролика). Нина была тогда пьяная, и потом страшно о жилетке жалела.
- Значит, это избавляет меня от необходимости нудно представлять вас друг другу, - заключила Юльчик, - терпеть ненавижу эти псевдоэлитные условности! Ну, тогда поехали!
Даже видавший виды московский мент с интересом посмотрел на компанию из трех девушек и одного юноши. Юльчик была в черной косынке, с которой свисали на лоб золотые бусинки. На Мэл вместо пальто был короткий жакетик из какого - то подозрительного меха (типа старой собаки), под ним - джинсовые шорты (зимой!) и толстые колготки черной шерсти. У Саньки в левом ухе висела серебряная ящерица. Нина же превосходила всех: белое пальто до земли, белая широкополая шляпа, гимназические ботинки и боа из красных перьев. Рядом с боа сидел черный кот.
На самом деле эти четверо вместе звучали предельно гармонично - как хорошо отрепетированная музыкальная пьеса.
- Куда мы едем? - спросила Нина.
Юльчик уверенно вела свой высоченный джип, и посматривала из окна на мешанину людей и машин снисходительно и даже нежно.
- Ко мне. Пообедаем. Мэл и Саня тоже только что приехали. А потом погуляем до вечера. Все равно Регина из Нары приедет только в шесть.
Регина - это была арт - директор салона "Силуэт". Лесбиянка, конечно. Юльчик в основном поддерживала творческие связи с лесбиянками. Она сама была "би". В данное время жила с парнем. Парня звали Рома, он встретил гостей дома - запахами жарящейся экзотически - пряной еды и возгласом:
- О!
С этим "О!" Рома всех целовал, причем и Нину, которую видел впервые в жизни. Он был небритый, пропахший "Примой", но симпатичный. Повсюду в их квартире валялись тюбики с масляной краской, кисти, скребки. Нина поняла, что Рома - художник, как и Санька.
- Ромка, срочно дай выпить, - скомандовала Мэл, - чего погорячее. Типа чай, кофе!
Рома усмехнулся иронично над "чай, кофе" и принес бутылку с вьетнамским лимонным ликером. Рюмки Юльчик извлекла из странной тумбочки вроде бы красного дерева. Две рюмки были высокие и оранжевые, одна - белая с резьбой, и еще две - зеленоватые.
- Неразбитые остатки многочисленных сервизов, - показав на рюмки, сказала Мэл, - сколько воспоминаний! Аж во всем теле щемит. Ромка, наливай, етит твою мать! Я адски замерзла.
- У меня печка в джипе плохо греется, - извиняющимся тоном проговорила Юльчик, и опрокинула рюмку в рот без тоста.
Нина рассматривала этих чудных ребят, яркие и бледные картины по стенам, тибетские амулеты и резные курильницы, и все ей очень нравилось. Даже разнородные рюмки нравились. Даже невиданный ликер, от которого вдруг резко и сразу ослабели ноги.
Она поспешила сесть на край пуфика.
- А! По ногам шарахнуло! - засмеялась Юльчик. - Это такой особый ликерчик. Башку не туманит, а ноги отказывают.
Рома поставил низенький восточный столик, а на него - блюда с незнакомой, но очень достойной едой. Жареные пельмени с креветками и кунжутным маслом, овощная пицца, капустные котлеты с изобилием специй, которые благоухали всеми тайнами, радостями и ужасами Востока.
- Вы все вегетарианцы, что ли? - догадалась Нина.
Ей подтвердили догадку. За столом пился все тот же ликер с "обратным эффектом", в курильницах дымили романтические благовония. А сигарет никто не курил, кроме Ромы, он же выходил со своей "Примой" на балкон.
С балкона виднелись Воробьевы горы. Голубые и печальные в сильном морозе (почти сорок!).
Санька даже и ликера не пил.
- Нельзя? - спросила Нина тихонько.
- Алкоголь можно. Но лучше не нужно, - спокойно ответил Саня. - А меня и не парит особо...
Санька совсем другой стал, уверенный в себе, безмятежно улыбался и подкалывал безобидными шуточками то Юльчика, то Мэл. Девчонки огрызались не сердито. Нина чувствовала, что здесь пахнет не только благовониями из курильниц. Имелся очень мощный аромат взаимопонимания. Такой бывает только у сильно друг друга любящих и хорошо знающих людей.
Нервы расслабились, как в теплой ванне.
- Я видела твои модели, - заметила Мэл, - мне Юлька показывала фотки. Жестко! Такой классный удар по морде мелкой буржуазии!
- Я в политике не разбираюсь, - смутилась Нина, - я и не думала о таком... я просто делаю то, что душа требует.
- Значит, непростая у тебя душа, - серьезно сказала Мэл, - редкая, как шаровая молния.
Нина вдруг поняла, что до этого она могла всерьез поговорить о своем творчестве только с Никитой.
Вадим считал, что " чистое искусство широким массам не доступно".
Родители говорили: "это юношеские фантазии. Пройдет с возрастом".
Коллеги полагали, что Нинка Красовская " с легкой придурью, она же алкашка леченая, все дети начальников такие".
А эти чужие люди понимали Нину без лишних слов. Они твердо знали, зачем она делает модели одежды, почему она делает их именно такими, и для чего они нужны миру.
Никита почувствовал на себе пристальный взгляд, обернулся и увидел рядом со своей кабиной человека из сна или из прошлой жизни.
Молчал, не зная, что сказать. Человек опередил его.
- Никита Беляев? Я не ошибся?
- Нет, - ответил Никита.
- Я Рогов. Илья Николаевич Рогов, редактор "Светоча". Помнишь?
Никита с облегчением кивнул. И вовремя свернул налево, за кинотеатр "Альбатрос". Рогов был редактором районной газетки из Деревец. Там печатали Никитины первые, еще школьные опусы. Рогов очень Никиту хвалил, настаивал, что ему надо поступать в Литературный институт. Потом, видимо, кто - то из учителей рассказал, из какой семьи "литературный вундеркинд". И редактор про институт замолчал, только умолял писать новые статьи, и всегда присылал смешные гонорары - пятьдесят рублей, сто рублей...
- Ты, оказывается, в большой город перебрался...
- Да. А что в деревне делать? На пьяные рожи смотреть? - спокойно ответил Никита.
Рогов вдруг стал смущенно кашлять и расспрашивать - много ли Никита здесь зарабатывает, где живет, какие перспективы...
- Видишь ли, мне в газету корреспондент нужен. Причем с возможностью продвижения на зам. редактора.
Никита возразил бесстрастно:
- У меня образования никакого нет.
- Да кто в районных газетах образование имеет! - заспорил редактор. - Ты бы только захотел! Я тебе направление устрою на журфак. И администрация города оплатит учебу. У нас это очень поощряется.
- Илья Николаевич, - вежливо сказал Никита, - у вас надо писать всякую дребедень. А я хочу писать только свое. Я пишу большой роман.
- О чем? - поинтересовался Рогов.
- О любви рыцаря к даме.
Рогов поперхнулся:
- Это неактуально, милый мой! Такой макулатурой все рынки завалены! Тебе о жизни писать надо. О деревне, о простых людях. И потом, ты же допишешь свой роман. А дальше?
Никита как будто проснулся. Уже Рогов сошел, сунув ему в руку визитку со своим телефоном. А он все сидел, замерев, и думал - а правда, что дальше - то будет? Когда роман кончится?
Никита не хотел, чтобы он кончался. Он хотел писать этот роман всю жизнь!
- Никита! Привет!
- Нинуля? Ты же в Москве!
- Я с Юльчикиного домашнего звоню. Слушай, как у тебя дела с романом?
- С романом? Пишу.
В первый раз он ей соврал. Он не писал. Он не хотел писать, как дама Мод счастлива с другим. А пускать в ход оружие Нина ему запретила. К тому же, Никита боялся, что роман быстро кончится. Он же не придумал, что будет делать дальше.
Поэтому он не писал, а резал из дерева. Вырезал ангела величиной с ладонь. Ангел был летящий, с волосами и овалом лица Нины. Самого лица опять не было.
- Я тут познакомилась с Мэл Дорецкой, это писательница. Подруга Юльчика. Она говорит, что могла бы порекомендовать твою книгу своему издательству. Но ей надо сначала прочитать ее.
- Она же не дописана еще, Нина!
- Пришли несколько глав. Отнеси Вадиму, у нас ноутбук есть. Он отсканирует и по электронной почте пришлет нам, сюда.
- Такие сложности из - за меня...
- Какие сложности, дело пяти минут.
- Я ничего в компьютерах не понимаю, Нина.
- И очень плохо, надо сразу на компьютере писать. Так и посылать легче - в журналы, в издательства. Отнеси Вадиму пару глав прямо сейчас.
- Сейчас поздно уже, Нина!
- Ничего, он не спит, и мы не спим, мы обмываем мой договор.
Никите было завтра на работу, а часы показывали полночь. Нина явно была пьяненькая, когда приказала ему идти к Вадиму, но разве он мог ей отказать? Встал, оделся и вызвал такси.
Такси ехало долго. Мороз. Таксисты греют двигатели по часу и страшно злятся на тех, кто шляется по ночам.
Никита позвонил в дверь. Открыли далеко не сразу, но ведь Нина сказал, что Вадим не спит. Значит, звонила ему!
- Ты?! - удивился Вадим. Только голову высунул в дверь.
- Совсем долбанулся, по ночам шатаешься?
- Нина сказала - вот это надо отсканировать и послать ей. Электронный адрес Юльчика у нее в почте.
- Ладно, - сказал Вадим. И, не открывая двери, взял листы.
- Завтра пошлю.
- Нина сказала - сейчас.
Вадим посмотрел на Никиту в упор и спросил:
- Ты к врачу не пробовал обращаться? До сих пор не догоняешь, что у тебя шиза прогрессирует? Нина ему сказала... Нина от жалости тебя терпит. Убожество!
Никита не от этих оскорблений встрепенулся. Он вдруг почувствовал аромат духов. Это были женские духи, но не Нинины. И алкоголем пахло от Вадима. Дорогим, изысканным.
- У тебя баба в квартире, - сказал Никита.
- Совсем ****улся? - зло спросил Вадим.
Слишком зло спросил. Никита сразу понял, что не ошибся. Рванул дверь за ручку к себе.
- А ну, открой!
- Да пошел ты!
Борьба у двери длилась несколько жалких секунд. Жалких - со стороны Вадима. Никита отпихнул его и ворвался внутрь. От контраста жары после мороза или от волнения его страшно трясло.
Марина, редакторша с телевидения, взвизгнула, когда увидела его. Он был бледный, как смерть, и с дикими глазами.
Ей даже показалось, что глаза у него светятся в темноте, как у зверя.
- Вставай! Пошла отсюда! Тварь!
- Вадим! - крикнула Марина.
Вадим не успел вмешаться - Никита схватил ее за запястье и выкинул из кровати. То, что голая, ему было безразлично. Он включил свет. И от света зажмурились и Марина, и Вадим.
- Ты не много на себя берешь, придурок?! - крикнул Вадим. Однако он не смел замахнуться на Никиту, потому что уже получил около двери кулаком под глаз. Удар грозил испортить имидж как минимум на неделю. Если синяк еще можно замазать, то лишиться зубов Вадиму не хотелось.
Поэтому он вынужден был стерпеть одевание рыдающей Марины на глазах у чокнутого Никиты. Нашел ее очки на тумбочке. Никита заметил, что очки лежали около Нининой заколки в форме ракушки. И ярость его усилилась вдвое. Он дождался, пока Марина уберется, и сказал Вадиму, еле сдерживаясь:
- Я тебя все равно убью. Ты сволочь. Сволочи не должны засорять этот мир.
- Слушай, не тупи, - перебил его Вадим, - будь ты мужиком хоть пять минут! Я люблю только Нину. Эта очкастая даром мне не нужна. Она сама за мной бегает. А папаша ее - директор канала...Ты не рассказывай Нинке. Зачем ей нервы дергать?
- Ты - моральный урод, - сказал Никита, - до тебя даже не доходит, какие мерзости ты произносишь.
- Думаешь, я не понимаю, что ты в нее втюрился? - презрительно спросил Вадим. - Только на хрен ты ей нужен! Подумай сам. У тебя же ни кожи, ни рожи. И чего ты добиваешься? Ну, давай, позвони ей! Пусть запьет... тебе приятно, чтоб она мучилась? на, позвони!
Взял с тумбочки мобильник и протянул Никите.
Никита посмотрел на него с отвращением. Сказал через плечо уже в дверях:
- Пошли ей тексты, она ждет.
Никогда в жизни Никите не было так плохо. Он пошел до дома пешком, чтобы несколько остыть. Снег скрипел и был жесткий, как камень. Адская холодина, а Никита шел без шапки, в бушлате нараспашку. Баба Таня ахнула, когда увидела его на пороге.
- Никитка! Уши - то отморозил!
Никита только сейчас очнулся, стал трогать уши - ничего не чувствуют. Звенят от прикосновения. А дальше была такая боль, что он, не сдерживаясь уже, плакал. Баба Таня возилась с ним, мазала уши каким - то жиром, ругалась на Никиткину дурость.
- Лучше б пил! Ей - богу! Разве можно таким чудным на свете жить?!
Уши горели нечеловеческой болью, а Никита ее и не чуял. Он не от этого плакал.
Нина проснулась поздно, часов в одиннадцать. На этот раз не Снежок разбудил, а Мэл. Вошла и подергала Нину за пятку:
- Вставай, эй! Мы уже по делам сходили, а ты все пухнешь!
- Я привыкла спать допоздна, - извиняющимся тоном сказала Нина, - у меня работа с десяти.
Мэл улыбалась во весь свой немаленький рот. Нина вдруг подумала, что лицо у Мэл нестандартное, скулы выступающие, рот большой, но эта ассиметрия создает необъяснимую привлекательность. Красота не всегда правильна. Наоборот, все неправильное волнует. Море, горы, джунгли - все это на редкость неправильно и слеплено как попало.
- О чем мечтаешь с утра? - спросила Мэл.
- Размышляю о красоте.
- О красоте?!
- Я же красоту создаю. Только не такую, которую все видят. А такую, которую надо выкапывать из - под слоя человеческих предрассудков.
- Эх! - сказала Мэл, и плюхнулась на кровать в ногах у Нины. - Глупая ты девка! А ты бы шила кофточки с рюшечками. И все были бы в восторге. И бабло срубала бы, и никто дурочкой не обзывал бы...
- Ну, Мэл! - протянула Нина с улыбкой. Она понимала, что Мэл прикалывается.
- Я тоже детективы писать не умею, - сказала Мэл, - не дано быть легко устроенной и богатой...Пошли кофе пить. Санька уже варит.
Санька кофе не варил. Он рисовал волосяными линиями на листе бумаги Снежка. Снежок сидел в грациозной позе на подоконнике. И словно бы осознанно позировал.
- Классный кот у тебя, Нинка, - сказал он, не глядя на девушек, - прям египетская статуэтка. Где ты его взяла?
- Нашла котенка в подъезде, - пожала плечами Нина, - он был слепой и беспомощный. Кто - то бросил умирать. Я его из пипетки выпоила. Детской смесью "Нутрилон". То есть, я как бы его мама.
- Забавно. А ведь он породистый, - сказал Санька, - пейте кофе, там, на столе. Я вам еще бутербродов настрогал.
Мэл и Нина стали пить кофе, и Мэл сказала, что прочитала две главы, которые Вадим прислал ночью.
- Юльчик скинула на принтер. Они рано уехали. Ей на встречу, Ромка к заказчику подался. Она знала, что мы тоже рано встанем.
- А вы куда ходили? - поинтересовалась Нина.
- Мы - в "Спасибо, нет!" Это центр такой, реабилитация бывших наркоманов.
- А что? - Нина испуганно покосилась на Саньку.
Санька преспокойно рисовал, как бы не слышал.
- Да нет, все окей. Мы консультировались насчет ребенка.
- У вас ребенок будет? - с радостью спросила Нина.
- Нет еще. Нам надо узнать, когда уже можно будет. Интоксикация же конкретная. Героин, он имеет тератогенное свойство для хромосом.
Нина испугалась таких слов, и больше не осмелилась спрашивать. Мэл сама продолжила:
- Сказали - еще пару месяцев подождите, и будет можно. Сперма обновляется каждые три месяца.
У Нины скулы чуть покраснели, а Мэл и Саньке все было по барабану. Один рисовал, вторая болтала ногой и самозабвенно говорила:
- Итак, про роман. Роман потрясающий. Жуть, конечно, жилы - нервы тянет на манер Достоевского. Но стиль какой - то свой. Ни у кого такого не встречала. Он в порядке?
- В плане? - не поняла Нина.
- Не шизик?
- Не знаю, - задумчиво ответила Нина, - вроде, не похож. Хотя... есть кое - что очень странное. Нельзя рассказывать.
Глотнула кофе, подняла глаза на серьезную и спокойную Мэл, и сказала:
- Ладно. Сейчас расскажу.
Санька перестал рисовать. И они с Мэл посмотрели друг на друга, когда Нина дорассказала.
Нина впервые увидела странную - престранную вещь. Телепатию. Мэл и Санька обменивались мыслями через взгляды. Это было настолько заметно, что Нина спросила:
- Как у вас это получается?
- Мы - дело десятое, - ответила Мэл (она поняла, про что Нина), - а вот у тебя как получается так?
- Как?
- Вляпываться в такие истории.
- Я же не знала в первый раз.. про Сашку. А во второй раз я была в аффекте. Понимаю... все это неправдоподобно.
- Не то слово. Страшную жизнь ты проживаешь, бэби. Хуже даже, чем я.
Нина опустила глаза. Видимо, она не до конца понимала про свою жизнь.
- Во - первых, Никита твой не просто чокнутый, - сказала Мэл, - он чокнутый из - а тебя. То есть, по жизни он нормальный. А из - за тебя долбанулся. Запомни: в мире нет опасней преступника, чем безумно влюбленный. Помнишь бессмертный опус Шекспира про негра и блондинку? В конце концов и твой Никита тебя придушит, как куренка.
- Думаешь? - Нина поёжилась.
- Легко.
- Что же делать?
Мэл вздохнула и подперла подбородок острым кулачком:
- Надо подумать, блин. А впрочем, что думать? Он по тебе с ума сходит, пока ты не с ним. Будешь с ним, будет не дурацкая любовь, а чистая Гармония.
- Но я хочу быть с Вадимом, - ответила беспомощным голосом Нина.
- Ну, знаешь, дорогая! - сердито крикнула Мэл. - С одной жопой на семь ярмарок не поспеешь!
Нина не сразу узнала, что Никита сидит на больничном со своими ушами. Сначала, конечно, она провела дивный вечер с Вадимом: послушала его новости, рассказала свои, выпили привезенный из Москвы мартини, позанимались любовью в душе.
На другой день сходила на работу, подарила Лягушке вторую бутылку мартини, позвонила всем своим: Анне, Эдику, Белокурой.
Потом только - Никите. Конечно, она в первую очередь хотела позвонить именно Никите. Боролась с этим желанием целый день, как бросающий курить - с позывами на затяжку. Мэл сказала ей: "А ведь ты сама к нему неровно дышишь. Но тебя сдерживают условности. Глупо такой чумовой бабе иметь условности".
Нина ни за что не соглашалась, что она неровно дышит к Никите. Даже в самой глубине себя.
Она любит Вадима, потому что он красивый, простой и может поддержать.
Никита на поддержку не способен, он сам в этом мире на соплях держится.
- Никита, ты? Привет, ты выходной сегодня?
- Нет, - глуховатым голосом ответил он в трубку, - я приболел.
- Что с тобой случилось?
- Уши отморозил, когда ты в Москве была.
Нина удивилась. В жизни не слышала, чтобы взрослый человек уши морозил!
- Я сейчас к тебе приеду, хочешь?
Она купила ему в Москве банку редкостного кофе. Перемолола его дома и повезла.
- Спасибо! Ты очень наблюдательна. Заметила, что я кофе люблю...
- Если бы я не была наблюдательна, - с улыбкой сказала Нина, - я бы не сочиняла одежду. Одежду делаешь, только наблюдая за людьми. Ведь она - тайное выражение засунутых внутрь желаний...
- Это как? - Никита достал пакет с печеньем, банку вишневого варенья. И поставил чайник на газ.
Нина грела руки над батареей и Снежка посадила около, чтобы согрелся.
- Просто. Вот ты любишь шарфы. Шарф скрывает шею. Шея - это основа головы, то есть разума. Прячешь свои мысли от людей и в то же время пытаешься привлечь людей к своим идеям.
- Да, - сказал Никита, - ты замечательно это все выразила.
Нина посмотрела на него внимательно и сказала:
- Я все рассказала Мэл. Про твои... наши... два убийства. Она очень высоко оценила твой роман. Но она сказала, что ты очень опасен для меня, и мне следует сделать выбор.
- Какой?
- Мне надо или остаться с тобой, или ты меня со временем тоже убьешь. Она так считает.
- Нет, - почти равнодушно ответил Никита, - я тебя не смогу убить. Ты - свет жизни моей. Если свет погаснет, мне незачем будет жить.
- Мэл думает, что я тоже тебя люблю.
- Она права.
Нина встала и возмущенно взмахнула рукой:
- Почему вы все думаете, что разбираетесь во мне лучше, чем я сама в себе, а? Профессора какие все, Фрейды хреновы!
- Но это очевидно, - пожал плечами Никита, - ты общаешься со мной. Ты интересуешься мной. Доверяешь мне. Ты ложишься со мной в постель. Что же это, если не любовь?
Нина взяла Снежка и стала нервно гладить его.
- Это симпатия.
Никита вздохнул и подумал: "Если бы я мог ей рассказать... но я не смогу наступить ей на сердце. Лучше пусть она любит его, только бы не пила и не мучилась".
- Хорошо, закроем эту тему. Налить тебе чаю?
Они пили чай, и Нина рассказывала про Москву, про Регину, Мэл, Саньку. Чай был с ромашкой и мятой. Успокаивает нервы, хорошо сочетается с вишневым вареньем. Дает ощущение тепла и тишины.
За один этот чай с Ниной Никита продал бы душу черту. Даже секса не надо. Чай с ромашкой - заменяйте им секс, только партнер по чаю должен быть для вас светом вашей жизни.
Нина думала, что Мэл ошиблась. Чтоб Никита ее придушил? Никогда. Она для него вместо воздуха. А он для нее - вместо брата, наверное. Если исключить секс.
Нина секс чаем заменять не умела.
(продолжение следует)