В этот вечер началась настоящая июльская гроза. Небо заволокло тучами, гремел гром и над деревней сверкали молнии.
Мы с Валерией сидели на веранде и слушали дождь.
-Надо же, настоящая гроза, - заметила она.
-Июль же, -ответила я. Самое время.
-Ты обеспокоена чем-то, - говорит она и всматривается в мое лицо.
-Да… У меня Ник сбежал гулять, а там такое… Знала бы, не выпустила.
--Да брось ты, вернется. Сейчас наверняка сидит в каком-нибудь разрушенном доме и ждет окончания дождя. Коты ведь тоже не хотят мокнуть.
-Да не за то я боюсь,, - раздраженно ответила я. Как бы он к соседям снизу не залез.
-А что плохого? Ты по-человечески объясни.
-Они котов едят. Делают из них то ли суп, то ли кашу, уж не знаю, что.
-Ты шутишь? – напряглась Валерия.
-Отнюдь, - покачала головой я. Говорит весь поселок, они уже так пятерых съели.
-Слухи, - заявила Валерия.
-Не знаю, слухи или нет, но я пойду посмотрю, - отрезала я. Нет ли у них моего кота., - сказала я и направилась к двери.
-Куда? – пробовала меня остановить Валерия, но я махнула рукой.
И выбежала во двор. Гроза была страшная.
Деревья гнулись к земле, молнии сверкали во все небо. Качалась сосна под окнами, угрожая упасть.
-Ник, Ник! – ору я, но мой голос тонет в грохоте грозы.
Спускаюсь на первый этаж, дергаю дверь – не заперто… Она легко открывается, с тихим шуршанием по полу.
Осматриваюсь – в темноте не видно, куда идти. Хоть я примерно и знаю квартиру, но все же в сумерках ориентироваться не умею. Осторожно включаю свет. Тут же опираюсь о стенку, чтобы не упасть. Вся дверь исписана кровавыми знаками. Там же непонятные цифры -24-62. Что они означают, я не знаю.
Тут я замечаю, какой в комнате спертый и тяжелый воздух. В нем витает запах чего-то липкого и противного.
Я иду дальше. И натыкаюсь ногой на что-то твердое. Присматриваюсь, с ужасом понимаю, что это – ошейник моего кота. Да, это он. И надпись, стразовая надпись на нем: «Lovely Kitten». Мой котик, котенок, что же они с тобой сотворили?!
Я кладу в карман ремешок и снова иду. Открываю дверь в следующую комнату, осторожно зажигаю свет… Пытаюсь подавить тошноту.
В комнате стоят бочки, до краев наполнены ржавой, липкой водой. Я догадываюсь, что это кровь. Старая, свернувшаяся кровь, смешавшаяся с водой. Рядом плита, на ней несколько кастрюль, перемазанные чем-то серо-красным.
По всей комнате валяются клочья пуха. Серого пуха.
Я узнаю его из всех. Это шерсть моего кота. Я не могу думать о том, что они сделали.
Я выхожу и иду, в страхе, в другую комнату, к счастью последнюю. Тихо щелкаю выключателем.
Грязная кровать из проволочной сетки, с нестиранным, наверное, лет десять, бельем. Вокруг нее валяются окровавленные бинты и шприцы. Клоки пыльной ваты.
Я выбегаю из комнаты, и, забыв погасить свет, несусь в коридор.
Только там я замечаю что-то темное в углу.
Подхожу ближе.
Это растерзанное тело моего Ника. Его некогда красивая шерсть местами выдрана, местами выпачкана его густой темной кровью. На месте ошейника – следы от веревки. Горло перерезано. И все, все в крови!
Я снимаю с себя длинный шарф, заматываю то, что осталось от моего кота, в него, и вылетаю из дома.
Забегаю на второй этаж, пинком распахиваю дверь и падаю в коридоре.
Обеспокоенная Валерия спрашивает:
-Что? Что ты принесла?
-Его больше нет, - хриплым, низким голосом отвечаю я.
И горько плачу. Потом разматываю шарф и утыкаюсь лицом в то, что было моим любимцем. Чувствуя кожей его еще теплую кровь, его дыхание жизни, не покинувшее теплую шерсть. Я зарываюсь лицом в его кровь, как в спасение…
За дверью гремит гроза.
Качается сосна.