SMARIAORAPRONOBIS
С неимоверной скоростью вершина собора возносила душу на немыслимую высоту. Словно новый космос стал моим Домом-Dom'ом. Сколько я пробыла там, что там было со мной - со мною ли, да и было ли что-нибудь в привычном понимании, в том смысле, который мы вкладываем в прошедшее время?..
Мы не были в Падерборнском Соборе около года. Или больше? В прошлый раз, вроде, не заходили... Или всё-таки?
Медленно перекрестилась перед дверями, потом перед входом, потом на алтарь...
Там, где колыхались купола молитвенных огоньков, перед небольшим барельефом, вполукруг над которым вилась слитная строка, воздух искрился золотистой пылью вечности... Кроткая и всемогущая, божественно печальная женщина с навсегда просветлевшим лицом держит на коленях тело взрослого сына...
SMARIAORAPRONOBIS
Св. Мария, моли Бога за нас!
Вершина собора по-прежнему возносила меня вверх... Я ничему не удивлялась, наслаждаясь остротой ветра, холодившего мне кожу... Падерборнский Собор, вырастая выше неба, терял свои обычные краски и облик, превращаясь в один из тех многочисленных соборов, которые когда-то пленяли меня с различных улиц, открыток, кадров и страниц...
Внезапно я вгляделась вниз - город, вернее, игрушечно прекрасный городок с яркими крышами и пряничными домиками... Что-то подобное я видела днём, возвращаясь из Мюнхена... Плавно, словно огромная цветастая снежинка, опустилась на площадь... Ёлочный базар... Я выбрала небольшую и очень пушистую ёлочку - и, довольная покупкой, отправилась домой.
***
Это всё благодаря Манюне. Ну, её фонтанирующая страсть: сладчайшие признания в любви, бесконечные, с блаженным урчанием, обцеловывания рук, щёк, губ, груди - самозабвенные девчоночьи ласки...
И я вспомнила - вернее, никогда и не забывала, просто почувствовала с пронзительной болезненной силой... Точно так я любила в детстве свою маму. Точно так я и люблю её сейчас - вопреки отчуждению, непониманию, обидам, вопреки - канувшим, слава Господу, в прошлое - жесточайшим схваткам не до первой крови, а до полного уничтожения противника...
Мама. Мамуленька. Мамулечка. Моя мамочка... Никогда и никому я не делала так больно. И никто никогда не причинял мне таких мучений.
...Не говори, не нужно ничего,
Дай замереть, к твоей прижавшись коже.
И слаще нет дыханья твоего -
Оно на молоко твоё похоже...
Я написала маме столько строчек, я столько раз рисовала в своём воображении, как отдаю за маму жизнь, закрывая её собой...
Нам стало трудно вместе с моих 11-12 лет. Из-за неразделенного понимания - непонимания. Конечно же, моя мама всегда любила и любит меня, но почему так тяжело бывало мне от любви, так душно и горько...
А Манюня любит меня ещё той безмятежной любовью.
Люби меня так всегда, моя Манюня! Всегда! Я учусь от тебя этой восхитительно легкой, всепобеждающей детской любви - и, как прежде, обнимая свою маму, блаженно урчу, замирая от нежности.
"При определенных обстоятельствах время может идти с разной скоростью для разных объектов." В. К.
И даже иногда в обратную сторону.
Так уж вышло, что разминуться во времени стало обычным делом даже с собой.
***
Только в ужасно глупых хоррорах женщины и дети одни и по доброй воле отправляются в глубокие подвалы с непременно погасшим светом, неисправными фонариками, отсыревшими спичками и свечками без фитиля... При этом они придушенно верещат от каждого шороха и нездорово пучат глаза.
В жизни такого не бывает.
Я спускалась по своей самой кошмарной лестнице, какую только могло нарисовать моё воображение. Долго. Очень долго... С каждым шагом я всё ясней представляла себе то, что должна увидеть в самом её конце, где темнота сгустится до концентрации взрыва и станет абсолютно нечем дышать.
Нет, никакого страха не было - только полное осознание неизбежности, ожидающей в глубине.
Я лежала на раскрошенных влажных ступенях, раскинув руки и некрасиво вывернув шею. Волосы упали на глаза, рот раскрылся.
"Сейчас обязательно задену... Надо же - как неудачно, весь проход загораживаю" - досадливо думала я, отчаянно пытаясь обойти своё тело.
И точно - в какой-то момент моя нога, как ни старалась, но должна была была коснуться того, что преграждало путь... Но я совершенно ничего не почувствовала, моя нога просто прошла сквозь меня - никаких ощущений, никаких...
Теперь сюда, на ступеньку - скорей, скорей, дальше... Шаг за шагом я двигалась по направлению к выходу.
И вот уже первые проблески света, первое движение воздуха... Я бегу, почти почти лечу наверх, пытаясь удержать равновесие и не упасть.
***
"Ты это делала раньше, вспоминай! Ты это всегда делала без труда..."
- Легко сказать "вспоминай"...
Разбегаюсь и подпрыгиваю. И снова разбегаюсь - и снова подпрыгиваю.
- И что?!! Ну, вот ещё раз, и ещё, и ещё...
- Всё правильно. Так и надо. Разбегаешься и подпрыгиваешь...
- И что?..
- Что-что - разбегаешься и подпрыгиваешь... Каждый раз перед прыжком и в прыжке стараясь запомнить малейшие ощущения. Важно отдавать себе отчёт, что именно в теле и в душе напрягается перед прыжком, что чувствуешь наиболее сильно, а что как бы неощутимо... И так же точно разобрать всё в прыжке.
- Ну?..
- Прыгай!.. Разбегайся - и прыгай. Думай. Чувствуй. Запоминай.
И вот на какой-то раз до меня начинает доходить, что один прыжок получается по времени более протяженным, а другой менее... Что при том самом "затяжном" прыжке мне инстинктивно удается через долю миллисекунды с момента отрыва от земли отбросить какие-то сдерживающие опоры, расслабиться и перенести всю себя в область макушки... Но только на крайчайший момент. Такой мимолетный, что я и понять-то ничего не успеваю - только замечатлеть вспышкой сердца.
- Ещё, ещё, ещё... Ты всё правильно делаешь. Это как ходить, это как плавать. Запомни, это как плавать... Не "как учиться на велосипеде или на машине", а как плавать и ходить... Ты всегда это умела, ты всегда это можешь... Ты просто забыла, что можешь. Пойми, научиться летать нельзя - можно только вспомнить состояние полёта. Вспомнить - и полететь.
Да, я не училась плавать, я сразу же поплыла, как только во мне проснулся ритм моря... Мне было 7 лет - с тех пор я "умею плавать". Плавать мне легче, чем ходить - от долгой ходьбы устают ноги. А от длительного плавания никогда ничего не устает...
- А дальше?
- Ты вспомнила?
- Почти.
- Прыгай снова - разбегайся и прыгай, стараясь запомнить всё, что чувствуешь в теле и в душе...
Разбегаюсь, прыгаю - и вместе с задержанным дыханием естественно и легко на какое-то кажущееся вязким и сладким, как мёд, время повисаю в воздухе...
***
...tempus tantum nostrum est...
Seneca
Таллинское время...
Наше время...
Ваше время...
Ну, и далее в том же духе...
А я считаю, нет никакого нашего-вашего-их-будущего-настоящего-прошлого... времени. Время есть только одно-единственное - непрерывное и универсальное, всехнее и всеобщее, ничем не ограниченное: ни расстояниями, ни единицами измерения...
Это мы сами придумали для времени всякие рамки, точки отсчета, имена и механизмы. Зачем? А потому что, едва начав взрослеть, становимся одержимы какой-то безумной манией самоуничтожения - словно заводим внутри себя бомбу...
И тикает внутри нас эта бомба - давая нам стимул концовости: от понедельника до пятницы, от субботы до воскресенья, от отпуска до отпуска, от заката до рассвета... Ага... от рождения до смерти...
Я уже много раз убеждалась, как восхитительно послушно и податливо время. Когда стрелки, радостно повинуясь всемогущему вдохновению, на моих глазах начинали крутиться в обратную сторону... Когда драгоценные секунды становились вечностью, а бессмысленно тягостные годы прессовались в мгновенья поп-корна... И только страх, суетливый и жалкий страх перед раз заведенными каким-то преступным умником часами, сжирающими молодость, здоровье и жизнь, лишает свободы бесконечного и безраздельного полёта...
Время - океан... Океан без границ... Океан без названия... Океан Силы... Океан Любви...
Он чем-то похож на Океан Лема... Чуткий и мудрый, он сразу откликается на доброту и мужество, самопожертвование и щедрость, награждая беспредельностью... Но неотвратимо поражает мелочность и трусость, нерешительность и хитрость, эгоизм и жестокость.
В каждом из нас есть что-то с мелководья... Каждый из нас стоит перед выбором - преодолеть свой страх глубины, довериться океану или доживать свой век в лягушатнике... Что может быть тягостнее ограниченности и безысходности!..
Не хочу. Не могу. И не стану.
Оно - моё, время. Навсегда. А всё ненастоящее унесёт солёный ветер... А то, что было и будет - оно просто ЕСТЬ.
***
Слово от рыжего кота
Вчера перед сном, перечитывая прозу Цветаевой, прочувствовала заново три вещи.
Первое, почему нерифмованные строчки поэта сильнее текстов даже очень талантливого писателя - и если писателю удаётся подняться над смыслом и формой, то он становится поэтом.
Второе, почему единственный настоящий писатель-женщина, кого я знаю лично - и кто, не будучи поэтом по причине неписания стихов - достигает поэтической силы слова и духовно-кровно неразрывен с Мариной Цветаевой. Хотя, конечно, неразрывна звучит более правильно.
И, наконец, почему так горько и отчанно плакала мама над раскаленными льдистыми гениальными-исповедальными строчками, приговаривая: это - я, это - я... это - ты, доченька, это - ты...
Ну, да, о Марине Цветаевой можно думать и думать, рассуждать и рассуждать... Явление! Откровение! Ритм! Волшебство! Искренность на пределе жизни. Накал сердца до вспышки на солнце. Невероятная высота. Да, просто невозможно выразить её в слове лучше, чем это сделала она сама: в своих непревзойденных по честности и силе, человечности и божественности, по совершенству материнского звука и красоте мастерского штриха стихии её стихов и прозы.
Ну, конечно, о любви... Только Цветаевская любовь, которая от обожаемо чёрного Памятник-Пушкину, что измеряется в белых фарфоровых куколках-пальчиках, от рыжего кота, которому открыл форточку - и всё просто - да к той, что Татьяна-Онегин - безответной и безнадежной, мучительно-нереализуемой и бесконечно ускользающей... Нет! Эта любовь неправильная, твержу я себе, совсем неправильная - хотя и плодотворная. Но раз плоды приносит - да ещё какие! - то значит во всём этом есть смысл. По плодам их...
И сразу несжигаемой горечью: да ну, их - эти плоды... если последними строчками, обращенными к Мурлыге... была поставлена последняя точка. "Люблю тебя безумно." ...И всё. И ВСЁ...
Нет! Эта любовь неправильная. Но разве бывает правильная любовь? Мы выбираем себе жизнь, а любовь ещё никто себе не выбирал.
***
В 16 лет я чувствовала себя поэтом, но никто не чувствовал во мне поэта. Сейчас, вспоминая то время, я понимаю, что неправы были все. И я, и те признанные поэты, которые меня не признавали.
В моей коричневой дермантиновой тетрадке со стихами среди других была подчеркнута строчка, выстраданная мною до буквы.
Я пью твою безоблачную синь,
(Пью жадно. До беспамятства. До пьяна.
Ты небо мне сегодня подарил,
А я тебя вчера поцеловала...
Ну, и дальше там...)
Напротив подчёркнутой строчки стоял восклицательный знак и другая строчка: "Пью горечь тубероз", Пастернак. А на словах Елена Скульская сказала мне, что стихи мои вторичны. И вообще, что это - не стихи. Я не поверила ей, но страшно распереживалась.
Те мои строчки были строчками моих 16-ти неповторимых лет, но они не были вторичны по отношению к поэзии как таковой. И не только потому, что я ещё не читала Пастернака и не знала этой строчки про туберозы. И не только потому, что пить горечь тубероз и пить безоблачную синь - совершенно разные, в общем-то, занятия. И даже не потому, что от того, что где-то кто-то чувствовал что-то так же, как и ты, яркость и уникальность твоих собственных образов не тускнеет.
Поэзия, она всегда вторична:
Идея, слово, рифма, чувство, мысль...
И то, что непереносимо лично,
И вся неподражаемая жизнь.
И вкус любви, и веток колыханье,
И звук дождя, летящий изнутри...
Божественному ритму подражанье -
То, как мы дышим. Всё что мы творим.
То есть всё, написанное мной тогда, было моей маленькой личной поэзией. И всё-таки я никогда не была поэтом. Даже очень маленьким... Я и сейчас не поэт. Нет во мне этого запредельного накала, этой запредельной самосжигающей напряженности всей сути. Напротив - я считаю высшим достижением ровное легкое свечение и мягкое тепло душевного покоя... Но я стала писать почти настоящие даже с точки зрения настоящей поэзии строчки. И этот парадокс доставляет мне какую-то почти хулиганскую радость.
***
Безусловная мысль
Никто нас не знает по-настоящему - только Бог. А потому - всё, что о нас думают или говорят другие, только представления, только отражения о предмет тела и ореол души волн чьего-то восприятия. Волны - разные, помех в пространстве - множество.
А то, что думаем о себе мы сами - фантазии, которые услужливо создаёт сознание в угоду нашему эго, необязательно восторженные, часто и самоуничижительные, самоуничтожающие. И почти всегда неадекватные в силу невозможности быть одновременно объектом и субъектом наблюдения.
Люди ухитряются страдать и порождать страдания, сходить и сводить с ума, лишать себя и других жизни из-за представлений и фантазий.
А стоит только один раз убедиться в полнейшей тщетности болезненных попыток самоанализа и заведомом искажении сути анализом со стороны; стоит только предоставить место арбитра Единственному Судье, находящемуся по ту сторону от субъективности-объективности, от анализа-синтеза, от человечьей по-червячьи примитивной логики, от того, что мы называем попеременно добром или злом. Этот Единственный Судья не нуждается в фактах, обвинениях, защите, доказательствах, свидетелях... Он читает сердца, а всё остальное... Всё остальное - бульварное чтиво.
В какой момент человек останавливается, переводит дыхание и, наконец, понимает то, что множество раз видел и слышал, повторял другим и безрезультатно внушал себе.
Неважно что, неважно откуда, неважно о чем... Перефразируя Сатпрема, можно сказать, что в мире существует только ОДНА БЕЗуСЛОВНАЯ МЫСЛЬ. Её легчайший аромат мгновенно очаровывает душу истинностью. Неповторимой, несомненной, всесильной.
Так, должно быть, звучит вибрация Божественного Света. Таковая на вкус Амрита... Но это ещё даже не чудо, это всего лишь та спасительная нить, следуя за которой мы раньше или позже, но обязательно и непременно разглядим в тумане фантазий и отражений самих себя. И узнаем в себе
***
Мы с тобой одной крови - ты и я!
Всё чаще задумываюсь о природе единства. Я не говорю сейчас о том чуде, которое преображает человека, вернувшегося в Любовь: ощутившего присутствие Господа, встретившего свою половинку... Я сейчас о чуде того родства, которым одаряет нас Бог к знакомым и незнакомым, к давно ушедшим и живущим ныне.
Я думала об этом ребенком, девушкой, взрослой женщиной - и знаю, что не перестану размышлять об этом никогда, потому что сам процесс постижения природы единства таит в себе бесконечные сюрпризы и находки, космически расширяет сознание, наполняет ни с чем не сравнимым блаженством и покоем.
Вот живут себе люди в разных странах, в разное время приходят в мир, ничего не знают о судьбах друг и друга - и вдруг... Попавшая на глаза строка или воплощенный образ, услышанная мелодия, обращенная навстречу мысль - и человек, жадно впитывая мысль, звуки, образы, слова, ощущает невыносимую по остроте сладость взаимности; испытывает то, что я для себя обозначила перетряхиванием собственной сути в поисках ключа. И совершается катарсис - от невероятного совпадения переживаний и чувств, от переосмысления опыта, разочарований, побед, потерь и поражений - души омываются слезами счастья.
Аристотель в своей "Поэтике" определил катарсис как душевную разрядку, испытываемую при сопереживании трагедии. Позднее катарсис стал синонимом душевного очищения от воздействия произведений искусства и природы, а также нравственных, духовных, религиозных потрясений (от доброты, красоты, любви).
То есть мы через сопереживание переживаниям, запечатленным в слове, цвете, движении, звуке..., становимся светлее, чище и легче - богаче и глубже, мудрее и милосерднее. И одновременно находим золотой ключ счастья! Ключ, открывающий все миры... Этот ключ универсален, он подходит к каждому сердцу: к сердцу человека и к сердцу огня, к сердцу кошки и сердцу инопланетного существа...
"Мы с тобой одной крови - ты и я!"
Магия единства всесильна. Проверено. Работает.
Надо только найти ключик счастья в своей душе.
***
Есть одна fairy tale, которая, как и все сказки - фантазия, воображение и мечта о том, что с нами... Я представляю себя в этой фантазии часто и по-разному.
Только в моей сказке сон красавицы - её монотонно истекающая жизнь по правилам спящего леса, а её пробуждение - осознание себя в новой реальности, когда время не течет, а вспыхивает золотыми искорками и кружится, и парит, и никуда не спешит, не уносится, не исчезает.
В сказке, когда красавица просыпается - близок конец, а в моей fairy tale - всё только начинается. Начинается каждый день с каждым Божьим утром, обнимающим нас. Начинается с каждой благодарственной молитвой, распускающейся в сердце. Начинается с каждого взгляда вокруг и в себя. Начинается с каждого слова, произнесенного с любовью. С каждого движения чувств, с каждого шага.
Господи! Как долго я спала, как долго...
Я катаю языком по нёбу сладость пробужденного волшебства, как драже малиновых облаков по небу, я смакую вечнозелёную терпкость вечности. Солнце опускается за горизонт, штрихи ветвей смыкаются наподобие сети, сгущается ветер...
Ты, мой спаситель, ты разбудишь меня нашей нежностью? Как бы глубоко я не спала, сколько бы времени ни прошло с тех пор, как я проснулась, la Belle au bois dormant.
***
Сегодня утром я уловила переходность времени из настоящего в прошедшее - физически и духовно. Величаво и непреклонно пространство выталкивало меня из сейчас и теперь в набухающие мгновеньями минуты грядущего часа.
Я пыталась когтисто притормозить лапами на манер своего кота, когда его подпихивают под спинку, но мне, как и котейке, это никак не удавалось.
В суете и хлопотах мало задумываемся об этой фатальной переходности, которая, судя по всему, и есть причина механической привычной жестокости, когда на смену поколениям приходят поколения или, верней, на смену поколениям уходят поколения - и словно никому никого по-настоящему не жаль.
Нет, жаль, конечно, но, в первую очередь, самых-самых близких. Хотя их тоже жаль как-то... с пониманием неизбежности, что ли. А больше даже и не их, наверное, а себя, которые без них. Ну, в общем, вы понимаете, о чём я.
"Отряд не заметил потери бойца..." А ведь в ностальгичном безумии этой строчки угнездилась нелепость философии всякого существования.
А и правильно, если жалеть - то всех, а как же всех жалеть: всё человечество, что ли? На протяжении всей всемирной истории? Да и по какой причине - из-за того, что все - временны, все уйдём? Но ведь ВСЕ же. Все... Кто - раньше, кто - позже.
Перед глазами картинка: я, жестокая восемнадцатилетняя сволочь, перетаптываюсь у самой кромки штормящего, как моё сердце, Чёрного моря и рыдаю изо всех сил, оплакивая предательство юноши, который бесподобно красиво поклонялся моей юной прелести в то лето. Мама, которая не умеет плавать, мечется по берегу и кричит сквозь рокот волн, умоляя меня остановиться. "Доченька, доченька, не надо!!! Всё будет хорошо!!! Если с тобой что-то случится, дедушка не переживёт (мама знает, что я безумно люблю моего деда Абрама, дед тогда ещё жив - Господи, какое счастливое время!..)".
Оборачиваюсь со злым холодным лицом - и говорю маме чудовищные вещи, которым оправданием служит не моё идиотское страдание, а мой идиотский тогдашний эгоизм, который выжигался уже настоящим горем больше десяти лет: "А что дед! Он уже пожил своё."
...И вдруг по какому-то благословенному наитию вместо того, чтобы в очередной раз попытаться притормозить, я делаю упреждающий прыжок вперед. В конце концов, не всё же мне упираться, сдирая когти, лучше уж самой - и поскорее. Только цепь вдруг размыкается. Да, да, и я уже - не очередной потерянный боец, а наоборот совсем. И воевать, и тормозить, инстинктивно оттягивая конец, уже не нужно.
Эту новую реальность, для которой не придумано игры, как для старой - ну, помните: 9 стульев и 10 человек, кто-то остается без места - и так пока не останется никого. Так вот, эту новую реальность ещё предстоит назвать, для неё ещё предстоит придумать игры, знаки, символику. Но она есть! Да и всегда, конечно же, была. Просто обнаруживали её только те, кто предпочитает не ждать, пока..., а ничего не боясь, взметнуться в упреждающем прыжке.
***
Когда я маленький, когда я молодой...
Мне, как всегда, не хватает времени. Как всегда!
Но я не собираю его в альбомы, не высушиваю на веревочке, чтоб как-нибудь к пиву, не консервирую в банки про запас, не складываю в коробочки, ящики или на полки пылиться без пользы.
Ещё детьми мы говорим: "Когда я был маленький, то..." имея в виду, что случилось с нами чуть раньше.
А уж когда становимся девушками-юношами...
А уж потом, став взрослыми, к этому ещё добавляем: "Когда я был молодым..."
Ну, и так далее.
Вот брела я недавно по своей дорожке - между морем и солнечным небом - и подумалось мне... А что если говорить не "когда я был маленьким или когда я был молодым, то...", а немного иначе.
"Когда я маленький, то..."
или
"Когда я молодой, то..."
Чувствуете разницу? :)
***
Настоящий мир
Настоящие воины никогда не разделяют мир на войну и мир. Точно так, как настоящие невоины не разделяют мир на мир и войну. В этом залог воинской настоящести - в том, что воюют, сохраняя мир - в душе и в уме; и залог настоящести невоинов в том, что те живут в мире, сознавая и оберегая его хрупкость.
Милосердие. Милость (доброта, понимание, помощь) сердца. Жалость. Желание (потребность) проявить сострадание лаской, добротой. И там, и там - разделение боли другого, смягчение боли, сочувствие. И не столь важно, какими словами это выражать - да и выражать ли вообще словами...
Словами можно воевать, можно ткать покой, можно баюкать, ласкать, созидать пространства... Но слова без внутреннего заряда - шелуха без зерна, они не насыщают духовный голод, не сохраняют мир, не устраняют насилие. Именно поэтому в медитации, в действенной молитве сила не в слове, а в той вибрации души, которая возникает при чистоте и бескорыстности устремления. Тогда и слово становится полновесным, а если не слово, то движение, не движение - так взгляд, не взгляд - так дыхание...
Мысль - зерно слова, мысль - мир, заряд слова, путь спасения и сохранения. Слова - одежды, оболочки мыслей, знаки мыслей.
Какими бы словами мы ни пытались охарактеризовать милосердие и жалость - это всё путь доброты. А доброту никогда ни с чем не перепутаешь. От неё всегда мир, даже в войну. Доброта не для себя - она для других. Но пока в самом себе не засияет её тихий свет, её живительное тепло - нечего будет передавать людям и миру.
Сияние доброты - оно от того мира, что незыблем, от Господа в сердце. Вот так и получается: мир в душе - доброта к миру - мир в душах - доброта...
***
Голубка
Она неторопливо ковыляла по самой кромке моря, увязая в набухшем песке. Белая, с несколькими сизыми пятнышками, маленькая голубка. Почему-то не возникало никаких сомнений, что не голубь, а именно голубка. На обеих лапках поблёскивали два колечка, словно обручальные - с людьми, с жизнью... Народа на пляже было пока мало - ещё утром взбитые сливки туч плотно зарывали солнце, но потихоньку подтягивались семьями и по одному-двое - и точно так, как голубка, неуклюже увязали в теплом, пропитанном вчерашним дождем песке.
Вдруг голубка опустилась в углубление неподалёку от нашего покрывала и склонила головку. Нас разделял друг от друга примерно метр... Мы, растянувшись на животах, смотрели на неё и гадали, отчего же она сделала привал - устала и решила отдохнуть, вознамерилась отложить яйца в неожиданном месте, а может, с нами пообщаться...
Наши вполне позитивные мысли, за исключением, конечно, предположения о яйцах - потому как помешать голубке мы не могли, но было бы очень грустно знать, что её яйца оказались отложенными в песок у самого моря... - прервались, когда проходящий мимо немец сказал:
- Бедная голубка... умирает.
Мы разом встрепенулись и стали повнимательнее присматриваться к голубке. Что-то и в самом деле с ней происходило неладное. Она лежала, неловко завалившись на бок, и не делала никаких попыток взлететь... Что же нам делать?!! Земные, человеческие методы бессмысленны, если пришёл её час... Только Бог может совершить чудо. А что можем мы!..
Мы в тот момент не помнили, что на нашей кухне висит история из книжки "Sai Baba erzaehlt":
Ein kleiner Vogel legte seine Eier ans Meeresufer... (Маленькая птичка снесла яйца на берегу моря...)
Но дело даже не в этой забытой нами истории, а в том, что на той бумажке с 23-го ноября 2005 года пребывает картинка, на которой Свами на правой ладони держит ту самую голубку, которую нам так нужно сейчас спасти...
Мы трое - а сколько ещё таких же, как мы, в чьих сердцах вспыхнула жгучая нежность и отчаянная мольба... - мы стали единым существом молить Господа: Помоги... Спаси, сохрани, помилуй!
Сколько времени мы так молили - и было ли время в это время подвижно, а может замерло на космических весах... В какой-то момент в груди словно щёлкнуло что-то - и вся тяжесть и горечь от собственного бессилия перед болезнью, немощью и смертью рассыпалась звонкими серебряными капельками... А голубка всё лежала, изредка поглядывая в нашу сторону... Слезы ещё катились по щекам, но внутри уже было сладко и спокойно.
...Мы не удивились, когда спустя пару минут голубка завертела головкой, встала, почистила пёрышки - и бойко зашагала по пляжу, подбирая крошки еды и расправляя крылья. Она шла и шла... А мы смотрели ей вслед... Мы не увидели, но мы знали, что она теперь обязательно взлетит - и будет легко и радостно кружить и танцевать в небесах столько, сколько ей отпущено на этой земле.
Wir alle sollten von diesem kleinen Vogel etwas lernen... (Мы все должны бы кое-чему поучиться у этой маленькой птички...)
***
Прощение
Готовлю обед. Рудя пришёл за завтраком... Булочки уже испеклись, вода забурлила... Сын насыпал молотый кофе, а я, желая помочь, пока он достаёт булочки из духовки, заливаю крутой кипяток. Заливаю воды на см выше, чем нужно, чтобы добавить в готовый напиток примерно 50 г концентрированного молока. Рудя любит именно так. А я оплошала... Жду взрыва - и получаю.
- Ну, что ты наделала!!!
- Прости, пожалуйста. Ты же знаешь, хотела помочь, не рассчитала...
- Кому нужна такая помощь?!! Вот - теперь буду пить невкусный кофе из-за тебя. Не лезла бы лучше!
Чувствую себя по-настоящему виноватой: настроение у Руди испорчено, а я, я... попадаю в прошедшее время...
Конечно, ерунда, ну, подумаешь, не 50 г добавит, а 35 г... Но для Руди эта пустяковина кажется невероятно важной: ну, чтобы кофе был именно таким, как он хочет.
...Папа что-то в очередной раз делает для меня - я не могу рассмотреть с расстояния в четверть века. Мелочь какую-нибудь, а может, что-то важное... Да, нет, скорее, папа стоит и мерзнет, ожидая в 5 утра трамвай, который идет на железнодорожный вокзал, чтобы проводить меня на 6-часовую "Чайку"...
Ему потом надо к восьми на работу, но я не думаю, что отцу уже за 50, что он ради меня каждый понедельник просыпается в 3 утра, чтобы успеть собрать меня в Тарту, приготовить мне завтрак, упаковать его с собой, а после ещё и самому побриться и собраться... И всё только для того, чтобы я поспала подольше, чтобы разбудить меня в самый последний момент, в полпятого...
Злая от недосыпа, за что-то ругаю отца - он молчит, изредка приговаривая: "Хорошо, Зиночка, в следующий раз я учту... Ну, прости меня, родная!.."
...Или папа заходит ко мне в комнату вечером, держа в руках вымытое яблоко. Я брезгливо шарахаюсь:
- Ну, почему у тебя вечно мокрые руки?!! Неужели нельзя вытереть полотенцем?!!
- Доченька, прости, торопился, не успел...
- Это же противно, теперь надо идти в ванную и вытирать это чертово яблоко. Уж лучше б сама себе вымыла и вытерла, - мстительно провозглашаю я, отрывая задницу от тахты и отправляясь за полотенцем.
Конечно, я знаю, что руки у папы мокрые потому, что он постоянно хлопочет - чистит, моет, прибирает, ремонтирует, а кухонное полотенце быстро намокает... Но какое мне дело до этого... Папа - вечен, вечны его вечно мокрые, покрытые шрамами руки, его вечно тревожные глаза, его вечно влажный от усталости лоб с поредевшими поседевшими волосами...
Вжимаюсь головой в дверцу кухонного шкафа и давлюсь судорожным рыданием...
Рудя ворчит:
- Ну, вот, я теперь ещё и виноват...
- Нет, сынок, я виновата.
- Нет, я.
- я.
***
Папа-Воробей
Лето, конечно, пришло. Но как-то не очень в себе уверено это лето... Я в нём больше уверена - вчера не захватила зонтик, например, и поплатилась: попали с Амушей под дождь. Накапало на нас не то чтобы прямо ужасно, но на парочку мокрых кошек мы здорово тянули - это уж точно. Спасались под навесом автобусной остановки. Манюня наслаждалась купленной в специальном киоске по пути свежей булкой с вкуснейшей рыбной котлетой, салатным листом и кетчупом внутри, а я собирала с её грудки и коленей крошки. Для птичек.
Птички просекли это дело - и поналетели с радостным чириканьем откуда-то сверху и сбоку. Ради такого количества страждущих дочь выделила целую восьмушку булки, аккуратно объев с неё оранжево-красные следы. Она почему-то решила, что воробьи не станут есть кетчуп. Но я знала, что воробьи едят хлеб с любым намазом, а также сыр, колбасу, мясо, картофель, торты с кремом, яйцо с майонезом и даже форшмак... Опыт.
Наше особое внимание привлек один самый худенький, взъерошенный и шустрый птах. Он казался самым деловитым и бесстрашным - ближе всех подлетал за самыми крупными кусочками, чаще всех попадался на глаза. И вдруг мы заметили, что он не ест, а только собирает в клюв крошки. Как насобирает полный клювик, летит прочь, а вскоре возращается снова.
"Этот воробышек потому не ест, что крошки для своих детишек и жены собирает и в гнездо относит."
Мы стали подкидывать Папе-Воробью побольше крошек... И вдруг через какое-то время он позволил себе съесть несколько крошек прежде, чем в последний раз набить клювик и улететь к своим...
Надо же, пару минут назад, завидев поджидающих корма воробьев, слетавшихся на жующую Амуню, я подумала: "Птички... Их родители не так любят своих детей, не так заботятся о них, как мы, люди... И тут мне такой вот живой пример. А может, и так - просто у птиц в этом смысле больше мудрости, их любовь не так привязчива и не так тяжела, как бывает человеческая родительская любовь. Они самоотверженно выращивают своих птенцов, а после, когда у детей окрепнут крылья, дают свободу летать."
Про кошку, фиалку, солнце и человека
Однажды кошка, чей мех мог сравниться цветом с небесами, а глаза сиянием - с солнцем, гуляя в лесу, увидела маленькую фиалку с золотой сердцевинкой. Цвет фиалки был ярче цвета кошкиной шкурки, зато глаза кошки сияли ярче оранжевой сердцевины фиалки. Они надолго замерли, не сводя друг с дружки глаз и сердцевинки. А потом обе подняли к небу мордочку и лепестки... Кошкины глаза расширились, а фиалка поникла, но не от грусти, а от того, что пришло её время...
Фиалка жила гораздо меньше кошки, но и кошкин век не сравнится с веком звезды по имени Солнце, как и срок жизни звезды не сравнить со Вселенной...
И только человек, глядя на фиалку, кошку, небо и солнце не может не думать о себе и о времени...
Про творчество, про облака и булки
Однажды ветер катал себе и раскатывал облака по небесной доске, да и вылепил из них соблазнительные пышные булки. Булки подрумянились солнечными лучами - и поплыли, а люди ходили под этими булками, сидели, мечтали и глотали слюнки. Не только те, кто были реально голодны, но и те, кто просто тосковал по чему-то такому огромному, свежевыпеченному, ароматному, сдобному и домашнему.
Надо же, думали люди, ведь это всего лишь облака. Но сколько ни говори облака, а во рту возникал непередаваемый вкус сдобы, а у некоторых даже - намазанной сливочным маслом и вареньем. Всё верно, закат заливал пышные бока облаков малиной.
Вот что наделал ветер своим вдохновением.
Про то, когда нас разделяет суша, вода, воздух, время
Однажды на одном берегу сидели люди и смотрели на другой берег, где тоже сидели люди и смотрели. Между берегами была вода, по воде плыл пароход с людьми, которые смотрели по сторонам. На одной стороне они видели один берег, а на другой - другой. Тем, кто сидел на берегу, было мало что видно, да и тем, кто плыл - тоже. Тогда все достали кто что и стали смотреть кто сквозь или через что. Оказалось, что ни воздух, ни вода, ни суша, ни люди особенно не отличаются одни от других. Всем интересно, кто там вдалеке, у всех есть голова, руки-ноги и (или) всё, что положено (осталось от того, что положено) иметь человеку. Но никто даже сквозь самый сильный бинокль или самые волшебные очки не мог разглядеть тех, кто раньше жил на этих берегах, плыл когда-то по этой воде. Или тех, кто когда-нибудь будет жить на этих берегах, будет плыть по этой воде...
Про желтые листья, зеленую траву, пробивающуюся сквозь камни, и рябину
Однажды я бежала куда-то из августа, замечая только алые бусины, склоняющие ветви рябин. Нарвать бы потихоньку и наварить волшебное варенье из без-разницы-каких-яблок и августовской ярчайшей рябины. Когда-то где-то я попробовала это варенье в первый раз и даже раздобыла рецепт. Вкус, цвет, запах варенья из красной рябины и все-равно-каких-яблок был не просто изумителен, сказочен. Рецепт никуда не делся, рябины на деревьях полным-полно, яблоки созрели всякие разные...
Останавливаюсь в другой реальности перед медитирующей полосатой кошкой с белыми пятнышками на мордочке, белым платочком на груди и в белых носочках. Кошка сидит на камнях, сквозь камни зеленеет травка, а опавшие листья, успевшие вымокнуть и высохнуть, пророчат близкую осень. Сажусь рядом с кошкой и думаю о том, что когда-нибудь в моей реальности у меня непременно будет кошка и я сварю своё волшебное варенье из августовской алой рябины и все-равно-каких-яблок.
Про сон
Однажды большая дикая кошка заснула на дереве. Место было выбрано удачно, лапы уютно подложены под щеки, дерево изгибами своего ствола повторяло контуры кошки, но она спала недолго и не очень сладко. Что мешало кошке в полную силу насладиться сном? Может, голод, может, свисающий хвост, может, ещё что - мы этого не узнаем, конечно. А кошки, которые живут с человеком - большие, не очень и маленькие, с диким, полудиким и - что крайне редко - даже вовсе не диким нравом, которые засыпают на шкафах и в креслах, на мониторах и клавиатурах, на завалинках и лужайках и только где не... спят, как правило, всегда очень сладко. Даже если и недолго. Даже если в самой неудобной позе, даже голодные, даже со свисающим хвостом. Это видно по блаженному выражению морды кошки, но вот причину кошачьего блаженства по выражению морды не увидать.
Может быть, все дело в человеке? В том восхищении, преданности, служении и нежности, которыми он окружает любимую кошку. И кошка, купаясь в волнах человеческой нежности спит всегда сладко. И не только кошка.
Про дождь с утра и про утро с дождя
Сегодняшнее утро началось с дождя. И люди на улицах вместо того, чтобы доставать зонтики, целлофан, газеты и прочие защитные средства, дружно полезли за розовыми очками. У кого-то очки были исправные - и тогда серая муть превращалась в изумруд, рубины, сапфиры, аметисты, янтарь... У кого-то очки были не очень, треснувшие или даже совсем поломанные и наспех подкленные скотчем крест-накрест - и тогда муть оставалась мутью... А я вот забыла свои розовые очки дома, и поэтому видела просто дождь, просто небо, просто траву и просто облака.
Но я люблю дождь - а потому и картина утра дополнялась во мне цветом и светом.
Пусть утро начинается с дождя или снега, с песни, улыбки, поцелуев... главное, чтобы внутреннее солнце пореже затягивало серой мутью.
Про свет, красоту и тревогу
Однажды первого сентября стало понятно, что осень уже.
И небо стало выше и прозрачнее, и солнце - дальше и холоднее, и дождь - увереннее в себе и неотвратимее для тех, кто в нём.
"Человек и кошка" всё чаще "плачут у окошка", а ранее манившие и притягивающие картины воды и суши, обрамлённой растительностью, и населённые всевозможными существами и минералами, выглядят всё тревожней. Мы впитываем в себя тревоги осени - и они, соединяясь с тревогами нашего сердца, превращаются в грусть, тоску, а порой и чего-то другое похуже. Но ведь и летом бывают тревоги, и весной... Но тревоги весны и лета не так нам даются, как тревоги осени и зимы.
Попробуйте впитывать тревогу воды, суши, неба вместе со светом - пусть его и немного. И соединяйте не только с тревогой вашего сердца, но с его бесконечным светом. И вы почувствуете сразу, как вместо печали робкая пушистая радость начнёт щекотать вас сначала кончиком своего хвоста, а после заполнит собой все самые неуютные пустоты вашей жизни.
Про маленьких любимиц
Наверное, у каждого уже есть или скоро будет своя маленькая любимица - трогательное, озорное, чувствительное, любящее и очень любимое создание. В нежной природе которого кроется огромная космическая сила - да, та самая, что, по словам Данте, "движет Солнце и светила..." Любимицы - они, конечно же, совершенно необязательно все должны быть маленькие размерами, и, например, кроткими - то есть я знаю одну маленькую, но крупненькую в силу своей природы и несколько строптивую любимицу, но разве от этого кто-то стал меньше кого-то любить? Я бы даже сказала наоборот.
Так вот однажды я задумалась всерьез, а почему всё, что особо любимо, мы видим как бы в образе детеныша: котеныша, щенка, зайчиньки, ребенка. И почему я своего старого кота всегда называю котенком. Не присюсюкивая, а с чистой совестью. И кажется, поняла. Самое высшее проявление чувств на земле к тем, кого мы выпестовали - неважно, выкормили своим молоком, своим духом-сердцем, своей нежностью. К тем, в ком воплощаются наши самые прекрасные мечты и фантазии, наши самые прекрасные, яркие, сильные чувства. Оттого-то любимых мы, как и детей, тоже всегда-навсегда видим и чувствуем в каком-то смысле котятами, щенками, зайчиками, детьми.