Просто найти свою Музу Роман Свет жизни моей, глава 2

Елена Тюгаева
И если б дали мне в удел
Весь шар земной, весь шар земной
С каким бы счастьем я владел
Тобой одной, тобой одной...
Р.Бёрнс

Глава 2. Просто найти свою Музу

Этот день у Никиты был свободный. Она работал в графике "две смены - два выходных". И два выходных обычно протекали, конечно, лучше, чем в Оврагине, где он жил раньше, но даже более одиноко, чем там.
 В это утро дождя не было (редкость прямо!), и даже вылезло жалкое бледно - серое солнышко. Никита посмотрел на него с балкона, затушил бычок о перила и решил, что лучше съездить в Старый Парк.
 Парк был довольно далеко от квартиры Никиты. Но там очень хорошо складывались в голове всякие образы и идеи. Образов для гениального романа у Никиты в голове было битком набито. А вот идеи не было.
 Роман без идеи - не роман.
 Писать о своей жизни, как советовала Ирина Валерьевна, учительница литературы в Никитиной школе, было бы проще всего. Но совершенно неинтересно. Во - первых, не такую еще обширную жизнь он прожил. А во - вторых, мысли об этой жизни вызывали у Никиты чернущую тоску и желание повеситься.
 Когда он уехал из Оврагина в город, желание повеситься прошло, но тоска осталась.
- Я поеду в Парк, баба Таня, - сказал Никита квартирной хозяйке, - ничего не надо купить?
 - Если только яблочек, - сказала великолепная добрая баба Таня, - пироги задумала с яблоками испечь. В такую погоду - самое то!
 Никита согласился, что самое то. Взял с собой папку. В папке были: толстая тетрадка, ручка, сколько - то денег и свернутый квадратиком продуктовый пакет. Только очень причудливые люди носят в папке для бумаг деньги и пакеты. Но Никите было так удобнее, чем таскать в кармане кошелек. И никто ведь в его папку не смотрит. К сожалению...
 Баба Таня вернула его с порога и заставила взять еще и зонт. Классная была бабка, вряд ли у кого еще во всем этом городе имелась такая квартирная хозяйка.
 Пожалуй, кроме нее, о Никите в этом мире никто так не заботился.
До Старого Парка было пять остановок. Никита сел рядом с водителем. Водитель был приятель, с той же линии, где сам Никита работал. Далеко не все водители троллейбусного парка удостаивали Никиту своим внимание. Во - первых, слишком молодой. Во - вторых, из деревни. В - третьих, не пьет или как - то странно пьет. И сам странный. Это Никиту не слишком - то расстраивало. Водители говорили между собой о дачах и автомобилях, о сортах пива, и, пожалуй, еще иногда о политике. Ни одна из этих тем не прибивала.
- Сегодня народу до хера будет, - заметил Алексей, водитель, - перед праздниками. Все по магазинам будут носиться, жрачкой отовариваться. А ты куда с утра пораньше? Тоже за жрачкой?
- Да нет, - ответил Никита, глядя вперед, в мешанину автомобилей и людей на улице. - Я в парк.
 Алексей не спросил, зачем в парк днем, когда там только пенсионеры и мамаши с колясками гуляют. Он знал, что Никита странноватый, но предполагал, что тот просто куда - то собирается поступать, готовится к будущим экзаменам, а троллейбус водит временно. Поскольку водителям троллейбусов в этом городе дают квартиры вне очереди. Стимул такой. Работа очень нудная и непрестижная.
- А ты домой не поедешь на праздники? У тебя же там выходные попадают.
- Нет, - ответил Никита, - я никогда туда не езжу. А зачем?
Не для того он оттуда уехал, чтобы возвращаться.
 Конечно, некоторая тоска по деревне была. По зелени, например. Никита прошелся по аллейкам парка, и ощутил эту слабенькую тоску деревенского человека по природе. Вот пруд с утками и гусями, разве это пруд? Какой пруд был в Оврагине, мы в нем купались все лето напролет! Практически озеро. С чистой - пречистой водой. И ручьи в него втекали кристально - чистые. И стрекозы летали величиной с воробья.
 Но на этом приятные воспоминания заканчивались, и Никита сел на лавочку напротив статуи девочки с оленем. Он всегда здесь сидел. Открыл папку и стал писать. Думать не приходилось. Слова у Никиты всегда сами собой сыпались. Или скорее, лились. Сплетались в невидимые кружева. Ирина Валерьевна говорила - врожденный писательский талант. Это, как и абсолютный слух, встречается крайне редко. Хотя на этом свете любителей переводить бумагу - неисчислимо!
 На областном конкурсе сочинений в девятом классе Никита получил золотую медаль.
-Твое сочинение послали на российский конкурс, - радостно сказала Ирина.
 Никита тогда страшно удивился - такую ерунду?
- Давайте, я новое напишу, Ирина Валерьевна. То совсем слабенькое. Я над ним не думал даже!
 - Поопытнее тебя люди думали!
Опытные люди тоже прислали медаль. Нет бы лучше прислали приглашение в какой - нибудь вуз, сказал физкультурник Романыч.
- В такой помойке жить, как у этого Никитки дом - через два года после школы разучишься своё фамилие подписывать!
Физкультурник был мужик старый и прямой. А Ирина - литераторша была тоненькая в талии, молодая, ездила в деревенскую школу из города, и стеснялась говорить так, как Романыч.
- У него же мать пьет, постоянно на скотном дворе валяется пьяная... И отчим такой же. А родной отец в тюрьме сидит, - объясняли Ирине.
- Какой там литературный дар, - брезгливо говорила математичка Фролова, - пьяное зачатие! Два плюс два не соображает. Сами, наверное, пишете за него, Ирочка. Из жалости!
 Ирина Никиту, в самом деле, жалела. И брезговала, это очевидно было. Брала его тетрадки кончиками пальцев.
Никита и по ней иногда скучал. Но эта тоска была перемешана с кислым, как уксус, стыдом. Он в нее влюбился в одиннадцатом классе, и написал ей любовное письмо вместо домашнего сочинения. Потом три дня в ужасе ждал развязки. Развязки не произошло. Ничего Ирочка не сказала, совсем ничего. Лучше бы в морду дала. А в журнале за домашнее сочинение поставила пятерку. Как всегда.
 Никита дописал вторую страницу. В парке сегодня совсем немного людей. Но около фонтана, как обычно, торговали мороженым и пирожками. Никита дошел дотуда, купил два пирожка с изюмом и вернулся на свою лавочку. Третья глава получалась. Ни одного слова он не зачеркнул.
- А ты купи ноутбук, - как - то сказала Никите незнакомая девчонка, проходившая мимо.
 Никита от удивления аж подпрыгнул на своей скамейке. Он никому не говорил, что пишет, что хочет быть писателем. А девчонка (скорее, молодая женщина без возраста) вмиг доперла, что он пишет.
- Книги удобнее на компьютере писать. Легче редактировать.
Голос у нее был спокойный - спокойный, и весь вид - какой - то сюрреалистический. Волосы до пояса, и повязаны надо лбом чудным украшением из бисера. Юбка с бахромой и индейская замшевая туника. Никита даже подумал - иностранка, что ли?
- У меня писатели знакомые есть, я знаю.
 Она легко села рядом с ним, легко стала болтать, через две минуты Никита стал смеяться с нею и рассказывать ей о себе. Такое с ним очень редко происходило, потому что...
- ... у меня родители дрались все время, я, когда мелкий был, даже людей боялся из - за них. Они меня один раз на чугунок головой уронили...
- Я тоже говна от родителей наелась вдоволь... фигня, не стоит вспоминать всю эту фигню.
 Ее звали Юлия Олещук, но она предпочитала - Юльчик. Именно Юльчик и дала ему совет - гениальный по простоте, но попробуй его осуществи!
- Ты просто найди свою Музу. То есть, кого - то, кто захватит твою душу. И тебе будет хотеться для этого человека писать. Тогда идея сама собой получится. Идеи не выдумывают искусственно.
 Конечно, Юльчик была права. Никита сам давно это чувствовал. Но где же ее найти, Музу - то? Музы не валяются по дорогам.
 У Никиты даже девчонки не было.
 Страшно сказать - вообще ни одного секса в жизни не было. В двадцать четыре года это ненормально, наверное?
Юльчик жила в этом городе, но часто ездила по работе. Она со спокойной совестью сказала Никите, что она - лесбиянка. Никита только звонил ей иногда на мобильник. Спрашивал совета, как чего пишется в реальной литературе.

Солнце немного осмелело, окрепло, и потрогало своими лучами Никитину тетрадку. Как раз он закончил третью главу, и можно было ехать домой, на обед.
Баба Таня готовила ему, как родному внуку. У нее, собственно, были родные внуки. Но они были где - то далеко, в Сибири, и никогда не приезжали, потому что билеты дорого стоят. Бабе Тане было скучно, и она взяла к себе Никиту. У Никиты родная бабка пила на пару с матерью, поэтому баба Таня нравилась ему несравнимо сильнее.
 Она бы обиделась, если бы Никита опоздал на обед.
 В троллейбусе опять был Алексей (маршрут все тот же), и снова он рассказывал о чем - то. Мелькали слова: моя, магазин, братан, бухло. Такой набор слов Никите с детства был знаком, и с того же времени опротивел. Для романа он не годился. Он смотрел на улицы, где в сером солнце копошились люди. Тысячи людей бродили там, и среди них - ни одной Музы.
 Кстати, Музой не обязательно должна быть женщина. Мужчина тоже может быть, но Никите казалось, это отдает какой - то голубизной.
Два голоса затараторили над головой у Никиты, и сначала он даже не слушал особо.
- ... селедка, блин! Ты хоть чистить ее умеешь?
- Не ссы, почистим. На крайняк твоего заставим.
- Мой еще хуже меня не умеет.
-... лягушка, ёлки, какая добренькая сегодня...
- ... а ты думала, как? Плохо иметь маму - начальницу?
- ... только бы дождь не ливанул! Всю малину испортит...
- ... три дня потом все равно дома сидеть...
 Влезли еще пассажиры, и два девичьих голоса (один - нежный, второй - как мальчишеский), на несколько минут смешались с воплями кондукторши Галки:
- Оплачиваем проезд! Предъявляем проездные!
- ... зато я за эти дни закончу свой эксклюзив. Вадим уезжает, а меня вовремя Муза посетила...
 Никита аж вздрогнул, обернулся и увидел обладательницу нежного голоска. Это она сказала про Музу. Точно, она. И точно, Никита уже раньше где - то ее видел. Во сне? Или в кино, в массовке?
 У девушки были странного серебристого оттенка пепельные волосы. Волосы падали на плечи десятками мелких косичек. Это были не пошлые африканские косички, которых до фига на серых российских улицах. Косички переплетались яркими зелеными и синими шнурками. И глаза у девушки были синие, а в них скакали как бы два живых хрусталя. На девушке было удивительное экзотическое пончо, расшитое разноцветными квадратиками. А на плече удивительного пончо сидел черный кот в красном ошейнике.
 Кот, однозначно, Никита уже видел девушку с котом!
- Мальчик, глаза сломаешь, - весело сказала вторая девушка, с мальчишеским голосом и мальчишеской стрижкой.
- Здравствуйте, - сказал Никита, глядя прямо в прыгающие хрустали девушки с котом и косичками.
 Как он осмелился - то это сказать...
- Привет, - ответила девушка без смущения, - как поживают твои апельсины?
- Какие апельсины? - удивился Никита.
- Ты что, его знаешь? - удивилась и девушка с мальчишеской стрижкой.
- Которые ты рассыпал, - спокойно объяснила девушка с котом, - он рассыпал апельсины, когда налетел на меня около палатки! И я их собирала и вытирала своим платком, прикинь, Полька!
Девушка с мальчишеской стрижкой засмеялась.
- Офигеть, близкое знакомство!
- Можно, - спросил Никита, чувствуя, что рот у него сохнет и каменеет, - можно узнать ваше имя?
Девушки переглянулись. На фарфорово - бледных щеках девушки с котом выступил нереальный, прямо эльфийский румянец.
 Ошибиться было нельзя. Это она - Муза. Он еще тогда ее запомнил, с апельсинами. Но не видел румянца, а это важно - его видеть.
- Меня зовут Нина, - ответила Муза, - а вот ты, Мальчик с апельсинами, как - то странно выражаешь свои мысли. Ты не маньяк, часом?
- Я? Нет, что вы!
 Никита брякнул это и покраснел страшным образом. А девчонки стали хохотать на весь троллейбус.
- Еще бы! Какой маньяк сознается! - кричала подружка Музы.
- Меня Никита зовут, - сказал Никита. Еще глупее, и хохот девчонок усилился. Уже все троллейбусные бабки смотрели на придурочную троицу с сильным недовольством.
И тут троллейбус заскрипел по всем швам и остановился.
- Наша! Наша! - закричали Муза и ее подруга. И рванули к выходу.
 Никита понял - сейчас она уйдет, и все, он снова потеряет ее, кто его знает, может, навечно потеряет. Он выскочил за ними, забыв напрочь про обед и бабу Таню.
 Они шли с кучей пакетов и свертков по людной улице, пропихивались между прохожими. А Никита за ними бежал.
- Смотри, Полька! Он за нами гонится! - закричала Нина. - Шандец! Точно - маньяк!
 Полька остановилась, обернулась всем корпусом к Никите и агрессивно выставила кулаки:
- Тебе какого хрена надо, а? Может, нам мента позвать? Или друзьям нашим звякнуть? Они тут, недалече... выйдут, глаза на жопу тебе натянут. Или жопу на глаза.
- Я не хотел ничего плохого, - сказал Никита. И умоляюще посмотрел на Нину.
- Я объясню. Вы в троллейбусе сказали - меня Муза посетила. Вы пишете стихи? Прозу?
- А твое какое дело? - грубо спросила Нина. И опять покраснела. Никита ощутил ледяные мурашки на спине и на шее.
- Я сам пишу, - сказал он. - Я работаю, вообще - то, водителем троллейбуса. Вот на этой линии. Но я пишу роман. Хотите, я вам расскажу?
- Не хотим, - Полина решительно отпихнула Никиту плечом. - Пишешь - иди себе и пиши. Отвали от нас по - хорошему.
 И добавила - для Нины:
- Типичный шизик. Прям как вчера из Кащенко сбежал.
И потащила Нину за руку.
- Подожди, - сказала Нина, оборачиваясь. - Смотри. Он в самом деле чудненький какой - то. Давай его с собой возьмем?
 Полина посмотрела на Никиту пристально.
- Ну... если только народ посмешить...
 И вручила бесцеремонно Никите все свои и Нинины пакеты:
- Неси. Хоть польза от тебя будет! Писатель...

Никита чувствовал себя на самом верхнем из семи небес. Он шел справа от Полины, но Нина была рядом, и преимущественно она с ним разговаривала.
- А о чем роман?
- О страсти, - коротко ответил Никита. - Есть ли пределы страсти. И все ли ей дозволено.
 Он мог бы пересказать сюжет, но как - то это было не к месту. Полина посмотрела пристально:
- А тебя уже печатали где - нибудь? Ну, в газетах там, в журналах?
- В районной газете только, - растерянно сказал Никита. - Но у меня призы были...говорили, у меня талант есть.
- Таких писателей, - насмешливо сказала Полина, - в базарный день на пятачок большой пучок! Все хотят писателями быть... трактористом, небось, никто не хочет работать!
- Я работал трактористом, - сказал Никита, - целых шесть лет.
- Ну, и работал бы дальше!
- Перестань, Полька, - строго сказала Нина, - чего ты такая агрессивная? А ты мне дашь почитать свой роман, Ник?
 Она сразу стала звать его "Ник", и сразу стала разговаривать с ним особенным голосом. Чуть пониженным. Как бы интимно. Как бы в секрете от всех. Так она разговаривала с ним и потом, когда вся компания собралась, и двинулась в Карьеры.
 Карьеры были в трех километрах от города. Там росли сосны, а под соснами имелись чистые полянки. На этих полянках горожане повадились по всем праздникам устраивать пикники. До Карьеров ехали в пригородном автобусе, битком набитом, вонючем и грязном. Но компании было по фигу, они всю дорогу хохотали, особенно, когда автобус страшно подскакивал на кочках и ямах. Никита уже в автобусе понял, что Нина может быть его Музой, но ни в коем случае не возлюбленной. У нее имелся Вадим. До Карьеров она ехала, сидя у Вадима на коленях. Полина тоже сидела на коленях у парня по имени Шурик, но сразу было видно, что Шурик ей - просто приятель. А Нина и Вадим шептались всю дорогу, и улыбка у Нины была серебристо - расплавленная. В Карьерах они и целоваться начали. Сначала - беглыми поцелуями, на ходу. Это пока девушки готовили еду. А потом, когда уже все сидели на бревнах около костра, поцелуи сделались тягучими, жаркими и ужасно бесстыжими.
Никита, как не ругал себя мысленно за это, чувствовал ревность. Ну, чего тебе чувствовать ревность, девчонка тебе никто, ты ее видишь второй раз в жизни, и она живет в другом, неизвестном тебе мире, абсолютно параллельно от тебя?
- Ты чего не пьешь? - спросил чернявый парень, Эдик.
- Я не пью, - ответил Никита.
- А почему? Болезнь какая - то?
- Перестань, Эдик, - капризно сказала Белокурая. (Ее все так звали - Белокурая, реального имени Никита так и не узнал). - Про болезни - за столом!
- Когда русский человек не пьет - это крайне подозрительно, - сказал Эдик с легким наездом, - тем более, я его не знаю. Может, он мент, и пойдет докладывать, что мы употребляем легкие наркотики?
 И он демонстративно стал мастерить из пластиковой бутылки так называемый "бульбулятор".
- Брось! - лениво сказала Полина, - он глючный, но безобидный. Книжку какую - то пишет...
 Никита покраснел ужасно, тем более, все на него уставились. Все - с интересом, а Эдик - презрительно.
- Писатели - все пьяницы, - со знающим видом сказала Белокурая.
- Значит, малый просто закодировался, - беззлобно заключил Вадим (Нина опять сидела у него на коленях), - это не криминал. Отвали от него, Эд.
Эдик раскурил в горловине бутылки серо - зеленую смесь, и протянул бутылку первому - Горлуму.
Нина удивленно посмотрела на Никиту, и от ее глаз, в которых обитали живые хрустали, вся его дурацкая стеснительность исчезла, и он сказал:
- У меня плохая наследственность. У меня четыре поколения предков - алкоголики. Мне опасно пить, вот я и не пью.
 Все просто обалдели от такого признания. Горлум даже дымом подавился.
 Никто не прокомментировал. Никто не задал ни одного вопроса. Пока Вадим не уехал. Ему надо было в какую - то командировку, на три дня, как он сообщил всем.
 Нина уже заранее знала, что он уедет. Но после того, как он ушел на остановку, она как - то поблекла, серебряное сияние от нее пропало. Она вяло глотнула противного дыма из бульбулятора, от второй порции отказалась, и только пила вино - в два раза быстрее, чем остальные девушки.
 Никита подсел к ней. Не совсем рядом. Но ближе, чем раньше.
- Нина, - сказал он, - вам грустно?
- Да, - сказала она. - Мне очень грустно. Налей мне еще вина.
- Вино не спасает от грусти, - сказал Никита.
 Нина повернула голову и посмотрела прямо ему в глаза. Странно - лицо ее не казалось пьяным. Просто было очень бледным и с рассеянным взглядом. Она была где - то далеко. В своем эльфийском мире, туда трактористов не пускают.
- А что спасает?
- Творчество, - Никита ответил очень уверенно. Он это знал точно.
- Вы же тоже пишете...
- Я ничего не пишу, - возразила Нина, - кроме дурацких сценариев для детей, это по работе. Я делаю одежду.
- Одежду? - переспросил Никита.
 Как же он не догадался, ёлки! Ни одна женщина в этом городе не одевалась, как Нина.
 Нина слабой ладонью погладила Снежка.
- Да. Я делаю модели. Рисую, а потом шью, вяжу. Я только обувь пока не умею шить. Хочу научиться. А не у кого.
 Сердце у Никиты заскакало от радости.
- Я знаю, у кого! - воскликнул он. - У меня есть знакомый!
 В Оврагине был Васильич, который умел шить модельную обувь. Когда - то он жил в Москве и шил обувь на заказ для богатых райкомовских теток. Потом заболел туберкулезом и уехал в Оврагино, к сестре. В Оврагине он не шил модельной обуви, а только пил по - черному и подбивал, кому требовалось, каблуки и подметки.
- Вы что делаете на праздниках? Я могу вас отвезти к нему.
 Нина с еще большим интересом придвинулась к Никите.
- Слушай, поехали сейчас, а?
- Прямо сейчас?
 Никита был поражен. А Нина уже встала и сообщила компании:
- Друзья мои, мы вас покидаем.
- Куда? - закричала Полина. - Ты куда собралась с этим замороченным типом? Он, может, тебя расчленит за первым поворотом!
- Не расчленит, - уверенно ответила Нина. - Я тебе позвоню, Полич. Не психуй.
Никто больше не возразил. Компания была пьяная. И вообще недружная, как Никита понял. Каждый на своей волне.
 Они шли с Ниной через сосновый воздух, по красной хвое, и Никита понимал, что он уже поймал Музу, что готов теперь писать ночи напролет.
 Показывать такого рода волнение - стыдно. Оно сродни сумасшествию.
- А куда нам ехать? Надо возвращаться в город? - спросила Нина.
- Нет, мой знакомый в Оврагине живет. Это в Деревецком районе. Но на этой трассе мы можем поймать автобус.
По времени оказалось - автобус как раз скоро пойдет.
На остановке было видимо - невидимо народу. Нина не нашла, где сесть. Отошла чуть в сторону и села на поваленное дерево. Никита сел с нею рядом. Ему было по фигу, что весь народ на остановке пялится на них. Особенно негодующе - на Нинин наряд.
- Мне нравится, как вы одеваетесь, - сказал Никита.
- Не ври, - ответила Нина, глядя в горизонт, - никому не нравится, как я одеваюсь.
- Мне - нравится. Вы похожи на женщину не из нашего времени. Или не из нашего мира.
- Еще скажи - тебе нравится, что я с котом хожу.
- Да, - упрямо подтвердил Никита, - кот придает загадочности. Знаете, я выбрал вас своей Музой. Я вас давно искал.
- Никакая я не загадочная, - сказала Нина, - я безвольная. За меня всегда все решают другие. Родители, сестра, приятели. Такие Музы не бывают.
Подошел автобус. Толпа с остановки ломанула внутрь. Никита ввинтился между тетками с сумками и студентами с тубусами. И втащил Нину за руку. Их стиснуло и прижало друг к другу - живот к животу. Нина посмотрела в лицо Никите (снизу, поскольку была ниже его на голову) и засмеялась:
- Какая, к черту, Муза! Я чувствую, как у тебя стоит...
Никита покраснел страшно. Даже уши и шея вспыхнули. Не знал, что ответить.
- Прости, - сказала Нина, - не обращай на меня внимания. Я пьяная.
- Давайте, я кота подержу, - сказал Никита.
- Он у чужих не сидит. А ты классный. Такой воспитанный. И не скажешь, что из деревни.
 Потом она внезапно, прямо стоя, уснула. Люди невольно держали ее со всех сторон спинами и плечами, и она не падала. А Никита смотрел ей в лицо - усталое, белое, как бумага, с фиолетовыми тенями вокруг глаз. И ему было так сладко и страшно, как никогда в жизни.

Когда вышли из автобуса, Никита с удивлением заметил, что начинает смеркаться. Уж конечно! На часах было полчетвертого, для ноября - это поздновато. Он слишком забылся, и не сообразил, что теперь будет проблематично вернуться назад.
- Ты чего? - спросила Нина. Она сонно осмотрелась и пробормотала удивленно:
- Ой, ё - моё, где это мы?
- В Деревцах, - виноватым голосом сказал Никита.
- Это чего такое?
- Это город такой маленький. Районный. Отсюда можно доехать до Бадьянова. Это большая деревня. А оттуда - немного пройти - и мое Оврагино. Только, я думаю, лучше назад вернуться.
- Почему? - спросила Нина.
- Потому что потом не будет автобуса. Я полный дурак. Привез вас сюда так поздно. Отсюда последний автобус - в пять вечера.
- А там негде переночевать, в твоем Оврагине?
- Есть где.
- Ну, а в чем проблемы? Мне завтра не на работу. У меня вообще три дня свободных.
 Никита посмотрел на нее ошарашенно и медленно сказал:
- Нина, вы неописуемая девушка. Я так счастлив, что встретил вас.
- Я занята, - ответила Нина с легкой улыбочкой, - у меня есть Вадим. Я его искала всю свою жизнь. Нашла.
- Я ни на что не претендую, - спокойно проговорил Никита.
Они взяли билеты на пригородный автобус. Публика на Деревецком вокзале смотрела на Нину вылупленными глазами. Она совершенно спокойно сидела на лавочке, а потом даже положила голову Никите на плечо. Она не разболтанная, подумал Никита. Она непосредственная.
Радуга тоже красивая и загадочная, но она простая, явление природы, и все...
От Бадьянова надо было идти пешком через лес. Нина оглядывалась, как будто на другую планету попала.
- Знаешь, Ник, - сказала она, и сама над собой засмеялась, - я ведь никогда в жизни не была в деревне.
- Ничего ты особенно не потеряла, - Никита непроизвольно перешел на ты. Потому что тут перед ними поблескивала черная, как мазут, лужа. Другого способа обойти не было. Никита легко подхватил Нину на руки и понес. Кот предупреждающе зашипел, но увидел, что хозяйку без всякого вреда опустили.
- Вот, - сказал Никита, улыбаясь, - я спас твои каблучки. А больше луж не будет Мы сейчас через лес пойдем.
- А в лесу чисто?
- Он сосновый. Хвоя под ногами. Поэтому очень чисто.
Нина поднимала голову к кронам сосен, впитывала глазами цвет фиолетового неба и рассеянно улыбалась. Никита подавал ей руку, когда требовалось обходить коряги.
- В таком настоящем лесу я тоже никогда не была.
В своем странном одеянии, со своими разноцветными косичками, Нина выглядела в лесу совершенно сюрреалистически. Никита подумал это, а вслух не сказал. Своими мыслями он не владел. Они скакали в голове, как мячики. Но ощущение от этого было до того приятное...
Нина вдруг засмеялась и сказала:
- Слушай, у тебя такое выражение лица... как у моего Снежка, когда он сметаны обожрется!
Никита тоже засмеялся.
- А у тебя тоже блаженство в глазах.
 Нина вдруг взяла его за руку и так пошла дальше, не расцепляясь.
- Знаешь, Ники, мне ужасно нравится идти с тобой по лесу. У меня пропадает весь мой черный эмоциональный фон.
- А от чего он черный?
Нина вздохнула, как ни странно, с облегчением.
- Я страдаю без видимых причин. От самой себя. У меня нет характера, силы и вообще ни фига нет.
- У тебя талант, - серьезно сказал Никита, - ты, может, великим модельером будешь!
- Никем я не буду. Я всю жизнь за папой с мамой живу. А они считают, что у меня должна быть солидная профессия. Педагог - это солидно. А все эти модели и эскизы - глупости.
- У меня родители вообще алкоголики, - возразил Никита, и отпихнул с дороги трухлявый сук, чтобы тот не попался Нине под башмачки, - я взял и уехал от них. Разве ты не можешь квартиру снять и жить отдельно?
- У меня есть квартира, - ответила Нина, - мне тетя ее оставила, когда в Израиль уехала. Я не могу одна жить, понимаешь? Нет, ты не понимаешь. Я не умею принимать решения. Такое зло берет! Родители ни капельки меня не понимают. А я не умею без них жить. Потому что... у меня масса зависимостей. Если никто не будет меня гонять, я буду пить, курить, вообще чёрте что делать. Ужасно. Я пробовала. Потом вспомнить тошно.
- Не верю, - сказал Никита.
Нина посмотрела на небо в просвете между соснами. И глаза у нее слишком сильно заблестели:
- Хреновая из меня Муза.
 И тотчас запрыгала на месте и радостно замахала руками:
- Смотри, орел! Я никогда живого орла не видела!
- Это не орел, - задрав голову, поправил Никита, - это сокол. Здесь орлы не водятся.
 - Все равно. Я никогда сокола не видела. Я думаю, это хорошая примета.
И Никите хотелось, чтобы хорошая была... Его распрыгавшиеся мысли немножко собрались, и теперь он чувствовал, какие это сладкие мысли, райский вкус просто. Предвкушение счастья, вот. Так он сформулировал это. И подал Нине руку, спустившись впереди нее на тропинку, бегущую вниз с холма.
Лес кончился. Нина и Никита стояли на краю пологого холма. Ниже был овраг, через овраг - тощий мостик, потом снова спуск, и там - деревня.
- Вот. Это Оврагино. Я здесь родился.
Нину поразил цвет неба над Оврагиным. Оно было лиловое, с растекшимися снизу алыми подтеками заката. Крыши домов и сараев отражали красный свет.
- Как красиво! Когда я избавлюсь от всех своих дуростей, Ники, я продам свою квартиру и куплю дом здесь, в твоем Оврагине.