Терские казаки. кн. 3

 Глава пятая.

 А бой на склоне горы не прекращался, грозя затянуться до наступления сумерек. На другой ее стороне притаился аул Гуниб – цитадель всех абреков во главе с имамом Шамилем, и нужно было прорваться туда, чтобы поставить окончательную точку в войне, терзавшей не одно десятилетие весь Кавказ. Панкрат успел продвинуться вглубь армии горцев очень далеко, со всех сторон его отряд окружали полчища воинов ислама, жаждущих разорвать на куски любого из казаков, кто надумал бы допустить хоть малейшую оплошность. Атаман, сознавая это, не уставал искать пути решения поставленной перед собой задачи, он знал, что если противник расправится с ним и с его товарищами, то войску терцов грозят суровые испытания. Вряд ли станичники смогут вырваться из горных теснин целыми и невредимыми. Такая же участь ждала бы и кавказцев, если бы они лишились своих руководителей. Но о врагах сейчас и собаки не брехали. Панкрат почувствовал, как рука с клинком, потяжелевшая от усталости, чиркнула вместо затылка противника по его ружью, закинутому за спину. Абрек отскочил и в ярости, смешанной со страхом, оскалил крупные зубы. Полковник собрался было снова бросить коня ему навстречу, когда внезапно возникшая мысль потревожила его голову, выхолощенную от всяких дум. Он скосил глаза на стодеревца, дравшегося рядом с ним, и будто впервые увидел на его спине точно такое же ружье, как и у горца. И тут-же приостановил рывок своего скакуна:
- Надымка, у тебя ружье заряжено? – сквозь шум битвы крикнул он станичнику, стараясь не терять из виду абрека.
- Вначале боя разрядил, - джигитуя шашкой, отозвался подхорунжий. – Что ты надумал, Панкрат?
Атаман, не отвечая Надымке, гаркнул терцам.
- Казаки, у кого ружье с боезапасом?
Никто из станичников не дал ответа, нужного Панкрату, как ни у кого не оказалось мгновения, чтобы развернуться в его сторону. Скоро и горец, с которым дрался он сам, втянулся в мясорубку. Вокруг стодеревцев кипела страстями настоящая бойня с мясниками, жаждущими разделывать на части тела людей прямо в седлах и сбрасывать их под лошадиные копыта, чтобы уже на земле они превратились в кровавое месиво. Полковник оттянул своего кабардинца чуть назад, его место сразу заняли двое станичников с шашками в руках. Они закрутили мельницу перед лицом сунувшегося было на них очередного абрека, изрубив того в мелкие куски, и не мешкая продвинулись вперед еще на несколько саженей.
- Надымка, скачи ко мне, - приказал атаман. – Гаврилка с Николкой, прикройте проход, чтобы в него никто не заскочил.
Подхорунжий, унимая запальное дыхание, направил хрипящего коня в сторону атамана. Было видно, что его лошадь припадала на переднюю ногу, скорее всего, она подвернула ее о чей-то труп. Но поменять ее на другую не было возможности, хотя вокруг носилось достаточно скакунов с вывороченными глазными яблоками.
- Снимай ружье со спины, - отдал новый приказ атаман.
Казак вытер о гриву лошади липкую от крови шашку и вложил ее в ножны, затем взял в руки оружие, сдерживая нервный зуд, со вниманием посмотрел на своего командира.
- Заряжай.
Надымка стиснул коленями бока коня, дрожавшего под ним как в лихорадке, затолкал в дуло заряд и снова прищурил черные глаза на Панкрата.
- А теперь посмотри вон туда, видишь, где знамя развевается? – указал пальцем полковник в сторону небольшого холма. – Там еще с десяток всадников собралось, все в нарядных черкесках и в каракулевых папахах.
Подхорунжий вскинул ружье на уровень плеча и прищурил один глаз, подлавливая на мушку далекие фигуры. Правая щека у него продолжала подрагивать от возбуждения. Наконец он заставил ствол замереть в одном положении и негромко сказал:
- Вижу тех абреков, Панкрат, кажись, один из них сам Шамиль, - станичник сморгнул ресницами, быстро протер глаза рукавом черкески и снова замер истуканом. – Вид у имама царский, наверное, предвкушает свою победу.
- Его надо убить, - коротко сказал атаман.
Надымка надолго приковался щекой к прикладу, палец правой руки у него привычно подцепил спусковой крючок. Казалось, прошла целая вечность, пока подхорунжий опять оторвался от прицела и повернул свое лицо к полковнику:
- Дюже далеко, Панкрат, саженей под шестьдесят будет, - признался он. – Никиту бы Хабарова сюда, он бы всех басурманских вожаков каждым выстрелом снял.
- А если бы здесь стояла пушка и наводчиком у нее был тот же атаман ищерцев, то хватило бы одного заряда, - с раздражением оборвал станичника Панкрат. – Целься и стреляй, тебе никто не мешает.
Снова потянулись мгновения, похожие на годы, спина у полковника то покрывалась испариной, то леденела от выступавшей на ней изморози. А вокруг продолжался танец жизни и смерти, выйти из которого суждено было не всем. Снова начало казаться, что две тысячи абреков сумеют в конце концов подмять под себя несколько сотен терских казаков. На место убитых воинов аллаха как из-под земли вырастали новые их орды, числом втрое большим. И у этих других черные глаза сверкали огнем, говорящим о неизрасходованных ими силах и о ненависти к пришельцам, бьющей ключом. Панкрат не спускал с Надымки серых своих зрачков, внутри которых стал зарождаться стальной блеск, он уже готовился сорвать со спины собственное ружье и тоже направить его на проклятый холм с Шамилем на вершине. Но атаман знал, что лучше Надымки в стодеревской сотне никто не стреляет, в том числе и он сам, и что этот казак брал призы на войсковых сборах в Кизляре, на которых присутствовал сам наместник царя на Кавказе. Полковник силой унимал ругательства, готовые прорваться сквозь сжатые зубы, еще крепче сжимая в руке ребристую рукоятку шашки. Наконец стрелок затаил дыхание, на какой-то миг показалось, что он окаменел, даже конь под ним перестал подергивать шкурой. Можно было ударить кулаком по его руке с ружьем и она со стуком упала бы на землю. И в этот момент палец стодеревца пришел в движение, казак плавно надавил на курок, чуть приостановился, словно выверяя последние доли, и окончательно утопил его под прикладом. Звук выстрела растворился в шуме боя, на него никто не обратил внимания, если не считать коней под двумя всадниками, запрядавших ушами. Надымка некоторое время оставался торчать истуканом, затем положил ружье поперек седла и развернулся к атаману:
- Кажись, зацепил я Шамиля, имам за черкеску схватился, - неуверенно сказал он. – А может мне показалось...
Панкрат, как только станичник нажал на крючок, вытянул шею по направлению к холму с мюридами на его вершине, ему тоже почудилось, что предводитель горцев покачнулся в седле. Но приглядеться попристальнее мешало мелькание в воздухе множества рук и клинков. И вдруг в один из моментов полковник увидел, как Шамиль пригнулся к гриве своего арабчака и стронулся с места, затем стал рысью подниматься к вершине горы по крутому ее склону. Скорее всего, там проходила тропа, ведущая в ставку или в аул Гуниб, родной для имама. За ним, стараясь поддерживать его за одежду, последовали телохранители и один из джигитов с гордой осанкой, в такой же, как у самого вождя, серебристой папахе и в белой черкеске. Наверное, это был верный Садо, мюрид из чеченцев. Второй горец из мюридской верхушки, Ахвердилаб, пока не трогался с места, вокруг него сгрудились трое абреков с квадратными телами и однобокий кровник Муса. Видно было, что спесь на их лицах слетела как пыль с ноговиц. Приспешники вождя стали одинаковыми с равнинными кавказцами, начавшими забывать, что такое достоинство горца и острый клинок. Между тем, на поле битвы ничего не изменилось, лишь незначительные штрихи говорили о том, что вот-вот должны были зародиться большие перемены. И тогда лавину этих перемен никто бы не сумел остановить. Кто-то из абреков, не вступивших еще в бой, дернул на себя уздечку и посмотрел вслед группе всадников, поднимавшейся в гору, кто-то бросился к холму за разъяснениями. Этих мелочей хватило, чтобы Панкрат расправил плечи и облегченно вздохнул:
- Попал ты, Надымка, еще как попал. Теперь победа будет за нами, - крикнул он стрелку, скосившему на него глаза. Затем привстал в стременах и гаркнул во всю мощь легких, так, чтобы услышали и свои, и чужие. – Станичники, Шамиль покинул поле боя. За мной, отцу и сыну!..
Возглас атамана имел все права затеряться в шуме боя и не произвести никакого впечатления, но терцы услышали его, они принялись рубиться с такой яростью, что привели противника в полное замешательство. Абреки все чаще стали оглядываться на холм, на котором до недавнего времени они видели фигуру своего предводителя. Там остался лишь один Ахвердилаб, верный друг Шамиля, из всех вождей только он пытался взять бразды правления в свои руки. Но каким бы храбрым ни был этот джигит, он был не в силах заменить собой имама, успевшего превратиться для кавказцев в икону. В самого Аллаха, принявшего человеческий облик. Тесные ряды абреков начали распыляться, удары сабель казались уже не такими мощными и стремительными. Скоро сплоченная лавина их превратилась в обыкновенное стадо баранов, покинутых своим пастухом. Горцы дрогнули, армия Шамиля перестала из себя что-то представлять.
- Николка, отрезай мюридам пути отхода, - приказал своему другу Панкрат.
- Туда уже Захарка прорвался, - откликнулся подъесаул. – Видишь, как он с казаками лихо подсек шамилевскую верхушку?
- А ты с другой стороны зайди, с тыльной...
Николка махнул рукой своим товарищам и ворвался в самую гущу абреков, разбрасывая их по сторонам, по его следу ринулись остальные стодеревцы. А Панкрат снова взялся высматривать кого-то из станичников, теснившихся за ним. Наконец он опять напряг горло:
- Федулок, кликни Митяйку и скачите к шелковцам с наурцами, что в засадном полку, пускай вступают в бой с обоих флангов, - он прокашлялся и добавил. – Накажите атаманам, чтобы они брали войско абреков в сапетку, тогда их меньше уйдет в горы. А малолетки пусть ударят по центру, мы им тут место расчистили.
- Понял, ненька Панкрат, - крутнулся юлой на месте шустрый казачок в лохматой папахе. – Митяйка, за мной!
Скоро оба затерялись между лошадьми без всадников. Панкрат кинул быстрый взгляд на абреков, готовых повернуть обратно, затем оглянулся на станичников, вертевшихся рядом ним. Вместе с подкреплением из стодеревцев с ищерцами, сумевшими прорваться к отряду, их было чуть больше полусотни. Он коротко приказал:
- За мной!
Когда до холма, на котором стояли мюриды, осталось саженей двадцать, полковник вдруг заметил, что Ахвердилаб властно махнул рукой и тронул поводьями своего ахалтекинца. За ним снялись с места квадратные родственники братьев Бадаевых вместе с Мусой, однобоким разбойником. Было ясно, что группа надумала уходить той же дорогой, которой перед этим проскакал Шамиль со своей охраной. Вокруг холма сплотилось много абреков, они образовали живое кольцо, встречая терцев, сумевших прорваться к нему, яростными атаками. И пробить эту стену, ощетинившуюся булатными клинками, не представлялось возможным. От подножия горы продолжали наступать шелковская с наурской сотни, каждый их шаг сопровождался оглушительным свистом. Отряду под началом походного атамана дышали в затылок малолетки, разгоряченные боем. Ищерцы Никиты Хабарова прорвали левый фланг армии горцев и теснили их к той стороне горы, которая обрывалась пропастью,с правого фланга абреков поджимали червленцы, ведомые сотником Савелием. Весь склон представлял из себя поле битвы, усеянное сотнями трупов, по нему словно пронеслась грязевая сель, укрывшая траву черными слоями. Лишь ближе к вершине светились изумрудом нетронутые луга, а еще выше сверкали в лучах заходящего солнца снежные вершины, на которые не ступала нога человека. Но эти красоты никто из людей, убивающих друг друга, не видел, для каждого из них было честью уничтожить себе подобного, превратившегося в один миг во врага.
Панкрат проследил взглядом до того места, где замыкалось кольцо из абреков, защищавших своих главарей. Оно как будто перекатывалось, удерживая мюридов за плотными своими стенками. Он вдруг приметил, как со стороны лугов сорвался отряд из двадцати примерно воинов, который он поначалу принял за горцев, уходивших с поля сражения. Но это оказались казаки под командованием Захарки. Полковник моментально разгадал план своего среднего брата, тот решил нанести удар по самому незащищенному месту в порядках противника, чтобы разорвать оборону и внести в его ряды еще большую сумятицу. Ведь горцы, завидев группу казаков, могли подумать, что путь к вершине отрезан и прорваться к дороге на другой стороне горы уже невозможно Теперь нужно было действовать быстро и решительно. Атаман подождал, пока малолетки смешаются со станичниками, которых он привел сюда, и поднял руку:
- Слушай мою команду! – хриплым голосом крикнул он. – Ружья к бою!
Молодые казаки перекинули ружья со спины на грудь, а старые начали торопливо забивать заряды в дула. У них это получилось споро и без проблем. Когда все было готово, Панкрат снова напряг свой голос:
- Целься!
Он протянул руку прямо перед собой, указывая на плотные ряды горцев, ожидавших, что терцы набросятся на них с шашками и поэтому ощетинившихся только саблями. Расстояние до них было не больше десяти сажен, никто уже не посмел бы воспрепятствовать обыкновенному их расстрелу. Многие абреки, рассеянные по склону, успели сбиться в кучи и намеревались покидать поле битвы, остальных связали боем казачьи сотни из других станиц. И горцы закричали, они проклинали неверных гяуров, испоганивших их землю своим присутствием, они клялись аллахом отомстить терцам и на том свете, на котором они будут главными над всеми. Но все было тщетно, клятвы с угрозами не касались слуха станичников, привыкших к ним с рождения. Казаки твердо знали, что по большому счету это только слова.
- Огонь!
Прозвучал дружный залп, в рядах противника образовалось множество брешей, сквозь которые можно было бы устремиться к вождям и расправиться с ними по своему усмотрению. Ахвердилаб с родственниками братьев Бадаевых и колченогим Мусой, метались в кольце, не зная, в каком из направлений спасать свои шкуры. Но Панкрат решил закрепить успех, чтобы потерь среди подчиненных было меньше.
- Пики к бою! – снова скомандовал он.
У старых казаков этого вида оружия уже не было, еще в начале боя они вонзили их в тела абреков и пошли в наступление дальше. Да и сами пики в круговерти схватки могли им только помешать. Малолетки же вступили в сражение совсем недавно, наконечники сверкнули над их папахами и опустились рядом с лошадиными мордами. Но план у атамана был совершенно другой, он и не думал пускать необстрелянных юнцов впереди закаленных воинов.
- Разойдись, - приказал он старикам, а когда они разъехались, обратился к недавно призванным в строевые юнцам. – На первую позицию выдвига-айсь!
Полковник закреплял на практике основы ведения боевых операций, которые были преподаны молодым казакам еще в военных лагерях под Моздоком и под Пятигорской. Те выбрались из-за спин своих старших товарищей и замерли в ожидании следующей команды.
- Рысью на врага, за мно-ой!
Панкрат выехал вперед и повел не пробовавших пороха юнцов на матерых абреков. Казалось, он решил самым жестоким способом приучить их к ледяному дыханию смерти и к виду человеческой крови. Но когда до горцев осталось не больше пяти сажен, атаман сделал отмашку рукой по направлению к ним, объятым страхом и пытавшимся ощетиниться саблями:
- Броса-ай!
Десятки пик взметнулись в воздух и полетели во врага, которому некуда было спрятаться. Раздались вопли раненных и очередные проклятия с обещаниями отомстить. А Панкрат уже подавал следующую команду:
- Разойди-ись!
Малолетки дружно разбежались, теперь из-за их спин вырвались конники, прошедшие крым и рым, с перекошенными от ярости лицами. Их не надо было подгонять командами, они знали, что нужно делать в первую очередь, выбирая каждый себе жертву из оставшихся в живых абреков. Это был прием, пришедший из глубины веков, он достался казакам еще от татаро-монгольских нукеров, когда дикие их орды были полновластными хозяевами не только на Кавказе, но и на всей необъятной – от Японского моря и до моря Тирренского - империи моголов во главе с чингизидами. В ту пору сами казаки входили в состав того войска, состоявшего из воинов многих национальностей, подвластного лишь одной ханской руке. Панкрат рванулся было к Мусе, пытавшемуся незамеченным выбраться из кольца, его щуплая фигура все реже мелькала среди участников сражения. Но на него набросились несколько дагестанцев, ошалевших от ярости, и он с двумя станичниками ввязался с ними в схватку. Подъесаул Николка сунулся к одному из Бадаевых, квадратное тело которого словно срослось с его лошадью. Лицо абрека, заросшее крашенной бородой с усами, искривила гримасса ненависти,смешанная со страхом,он взвизгнул по поросячьи и бросился на подъесаула, замахнувшись турецкой саблей. Николка легко ушел от наскока, сам в свою очередь занося шашку для удара, которую он ловко перевернул тупым концом. Он знал, что чеченец является кровником его лучшего друга Панкрата, поэтому не имел права к нему прикасаться. Зато он мог подогнать мюрида под атаманский клинок. Полоснув его тыльной стороной шашки по затылку, Николка схватился с другим горцем. Им оказался стройный даргинец, гибкий как лоза, но подъесаул и сам был копией своего противника. Между ними началась не схватка, а настоящая охота друг за другом, оба были такими ловкими, что причиной гибели одного могла бы послужить лишь усталость, накрывшая кого-то из них первой. Тем временем Панкрат сумел справиться с дагестанскими абреками и теперь коршуном кружился вокруг обоих родственников братьев Бадаевых. Он то наскакивал на них, заставляя тех защищаться изо всех сил, то вдруг отворачивал своего кабардинца вбок, показывая, что хочет выйти из схватки. И тогда чеченцы кидались за ним и набрасывались с обоих сторон. Полковник встречал мюридов яростным выпадом, каждый раз нанося им глубокие раны. Но острия их турецких клинков тоже не единожды коснулись его самого.
- Бирючье ваше племя, - рычал Панкрат, пожирая зрачками волосатые морды кровников. - Куда вы дели моего сына с моей сестрой?
- Ты их больше никогда не увидишь, - отбивая молниеносный удар его клинка, ухмылялся ему в лицо один из разбоников.
- Твоя сестра оказалась очень сладкой женщиной, - поддакивал родственнику второй бандит. – Она может стать для всех наших джигитов хорошей наложницей.
- Сына мы тоже изнасилуем в попу, а потом продадим в рабство, - смеялся гавкающим смехом первый. - А если будет хорошо себя вести, то мы вырастим его смелым воином и пошлем воевать против всех Даргановых.
- Шакалы, вы забыли, что только гора не сходится с горой, - не в силах был сдержать ярости Панкрат. – А человек всегда найдет своего обидчика.
- Вот мы и сошлись, казачий атаман, докажи, что ты самый смелый воин...
Наконец один из квадратнотелых всадников не сумел как надо осадить своего коня, видно было, что он успел потерять много крови. Лицо у него было бледным, а белые губы сомкнулись в одну полоску, сквозь которую прорывался рев издыхающего зверя. Панкрат отвлек ложным выпадом его двойника, так же измотанного замысловатыми казачьими узорами боя, и нанес завершающий удар. Голова врага в каракулевой папахе с темными разводами завалилась на одно плечо, а когда его лошадь отпрянула от испуга вбок, перекинулась на спину и раззявила лягушачий рот.
- Гяур, ты убил брата моего родного дяди.., - закричал вне себя от ненависти оставшийся в живых абрек. – Я изрублю тебя на куски и брошу на съедение бродячим собакам!
- А я оставлю тебя здесь, потому что мои кобели отвернут носы от твоего вонючего тела, - не остался в долгу Панкрат. – Говори, где вы прячете моего сына и мою сестру?
- Этого ты теперь никогда не узнаешь.
- Я заплачу русскими деньгами, если ты назовешь похитителей и укажешь место, где они держат Марьюшку с Павлушкой.
- А за моего родственника, убитого тобой, ты тоже рассчитаешься русскими деньгами? – зарычал абрек, глаза у него, налитые кровью, выкатились из орбит. – Как только я расправлюсь с тобой, я поеду и посажу на кол твоего сына с твоей сестрой.
Панкрат понял, что выродок в образе человеческом, пляшущий перед ним на коне, говорит правду. Если победа останется за ним, он так и поступит, потому что продолжает жить по первобытным законам свого племени. Но вокруг было много горцев, кто-то из них должен был знать о судьбе похищенных. А тейп Бадаевых почти весь состоял из кровников, значит, торг с ними был бесполезным.
- Выходи на круг, паршивый баран со шкурой в кизяках, - принял решение полковник. - Они свисают даже с твоей бороды.
- Русская свинья, я принимаю вызов, - поднял коня на дыбы родственник убитого мюрида. – Но знай, с тем проклятьем, которое я посылаю тебе, даже твой бог на небесах не примет тебя.
- Род Даргановых не брал первым греха на душу, - отпарировал Панкрат. – Это проклятье обернется против тебя самого!
- Пусть нас рассудит аллах!
- У нас есть свой Господь. Отцу и сыну!..
Два клинка скрестились в воздухе, истаяв тучами искр, гурдинская сталь ни в чем не уступала дамасской, разрубавшей железные доспехи как шкуру домашнего животного. Снова и снова вздымались они вверх,чтобы стремительно упасть вниз,нащупывая в защите противника малейшую лазейку, проскользнуть в нее и нанести врагу смертельную рану. И в который раз оказывалось, что на пути встречался все тот-же клинок. Сил у мюрида было побольше, ведь он не принимал участия в бойне, кроме того, физически он превосходил Панкрата, похваляясь широкими плечами и мощными запястьями под закатанными рукавами черкески. Сабля в пудовых кулаках казалась обыкновенной лозиной. Чего у него не было в достатке, так это ловкости и природной смекалки. Абрек обладал отменной реакцией, успевая отбить удар, но как только представлялась возможность напасть самому, он лез в драку напрямую, забывая о защите. Панкрат, сумевший подметить эту особенность, решил пойти на хитрость. В мыслях он уже отправил кровника вслед за его убитыми родственниками, примитивными как и он сам. Отскочив на несколько сажен, он окинул взглядом картину боя, выискивая главного виновника бед всей семьи Даргановых. Захарка, Петрашка и Буалок уже ввязались в бой, все трое пробивались в середину распадавшегося кольца, но перед их глазами вырастала новая стена, создаваемая абреками вокруг Ахвердилаба, правой руки Шамиля. К братьям со всех сторон спешила подмога из казаков из разных станиц, ведомых дядюкой Савелием и ищерцем Никитой Хабаровым. Но Мусы нигде не было видно, наверное, он умудрился проскользнуть за кольцо обороны и теперь устремлялся или по дороге в аул Гуниб, или спускался к реке, чтобы по ущелью направиться в одно из дагестанских селений и там переждать заваруху. А после, когда все закончится, снова вернуться в свою Чечню. Этого допустить было нельзя, главный кровник как никто другой должен был знать место, где разбойники прятали Марьюшку и Павлушку. Перед взором атамана встал образ его жены Аленушки, он знал, что она не находит себе места, на Павлушку она почему-то возлагала самые большие надежды.
Панкрат всосал воздух сквозь сжатые зубы и приготовился нанести завершающий удар, он сдавил коленями бока кабардинцу. Конь присел на задние ноги, готовясь прыгнуть туда, куда пожелает хозяин.Между тем массивный телом Бадаев тоже успел собраться,он решил встретить врага во всеоружии. И когда атаман бросился на него с шашкой, абрек взмахнул саблей так, чтобы выбить ее из рук нападавшего. Он воздел свой клинок и приготовился нанести удар под рукоятку. Но в этот раз он просчитался.Панкрат, показав,что готовится обрушить на противника свое оружие, левой рукой выхватил из ножен кинжал, наклонился в седле вперед и с силой метнул его в грудь абреку. И уже с разворота добил его коротким замахом шашки. Он пронесся мимо врага, еще не упавшего с седла, с презрительным видом, намереваясь сразу броситься вдогонку за Мусой. Увидел, как Петрашка с отвращением на лице рубит в капусту последнего из Бадаевых, оглушенного Николкой и слепо кинувшегося на него. Так убивают запаршивевшую овцу, могущую заразить все стадо. А вокруг кипела битва, она то вспыхивала, то угасала, но кровь литься не переставала и запах ее все больше возбуждал натянутые до предела нервы. Захарка с Буалком с разъяренными лицами наседали на группу горцев, принявшим круговую оборону, к ним готовился присоединиться сотник Савелий. Уже и удальцы Никиты Хабарова схлестнулись с телохранителями Ахвердилаба, окружившими лучшего друга Шамиля. Стало понятно, что здесь справятся без подмоги, тем более, что большая часть абреков повернула коней назад и той же лавиной, как вначале боя, устремилась теперь к вершине горы.
- Захарка, где Муса? – крикнул Панкрат среднему брату, когда тот выскочил из свалки перевести дыхание. – Я видел, как наш кровник поскакал наверх.
- Я его не заметил, Панкрат, - отозвался Захарка. – Но мимо нас он не сумел бы проскочить, весь склон был как на ладони.
- Сейчас этого колченогого среди них вряд ли отыщешь, - подключился к разговору и Петрашка, показывая на горцев, усеявших склон. – Не подался ли Муса к реке? Туда завернули человек давадцать абреков.
В это время к братьям прорвался наконец-то дядюка Савелий, рядом с ним грозно косились по сторонам два его сына. Скоро вокруг родственников начали собираться станичники, разгоряченные боем, они ждали дальнейших приказов, потому что враг еще был на виду и он пытался огрызаться.
- Дядюка Савелий, гоните с Никитой Хабаровым абреков до самого аула Гуниб, врывайтесь туда на ихних плечах, пока они не опомнились, - принял решение Панкрат. – А мы попробуем со стодеревцами и шелковцами обойти гору и ударить по змеиному гнезду с противоположного его конца. Заодно надо догнать проклятого Мусу, уже сколько раз уходил невредимым.
- Как заговоренный, - согласился сотник, он оглянулся на прибывающих станичников. – Добро, Панкрат, так и порешим. Хотя я тоже не отказался бы поставить и свою метку на кровнике всей нашей семьи.
Снова войско терских казаков разделилось на две части, большая из которых продолжила гнать горцев к вершине, а меньшая устремилась в ущелье. Когда станичники спустились к реке, Панкрат поднял голову, увидел, как по самой границе снегов тянутся цепочки верховых, похожие снизу на колонны мурашей. Они огибали склон, на другой стороне которого открылось небольшое селение с несколькими башнями по краям. Если бы казаки не вышли из речки,как только вынырнули из тоннеля, они могли бы проплыть еще немного и вылезти напротив высокогорного аула. Но прямой дороги туда не было, значит, ее следовало искать дальше. От разведчиков, ушедших вперед, прилетел легкий посвист.
- Что там случилось? – спросил полковник у Петрашки, следя за рукой одного из станичников, указывающего наверх. И сам догадался, о чем тот хотел предупредить.
- Отряд абреков карабкается в гору, они добрались почти до середины, - приложил руку ко лбу младший из братьев. – Кажись, братка, это наш Муса с оставшимися в живых мюридами, уж дюже у него фигура приметная.
- Присмотрись получше, - насторожился атаман. – Как они могут подниматься, когда тут не видно никакой дороги.
- Вон за тем утесом, что слева, та самая тропа и есть, - махнул Петрашка вперед рукавом черкески. – Хитер, этот чеченец, увидел, что наш отряд сорвался сверху, и решил спуститься вниз, а потом снова подняться в гору, но с другого края. Абреки к этому времени должны опомниться и занять оборону вокруг Шамилева гнезда.
- Если все так, как ты говоришь, тогда этот Муса точно из лисьей породы, - огладил светлую бороду атаман. – Батяка еще рассказывал, что абрек Ахмет Дарган, его отец, был таким же скользким, и если бы не мамука, то неизветно, смотрели бы мы сейчас на этот свет, или так бы и не родились.
- Я помню, она отвлекла этого Ахмета французской шпагой, которую подарил ей батяка, когда они возвращались на Кавказ из Франции, - подбирая поводья, кивнул младший из братьев. – А потом, когда он бросился на главаря банды и тот повернулся к нему, чтобы отбить удар, мамука шпагой проткнула чеченца.
- Вроде так, а может и по другому, главное, что с той поры у нас кровников – не сосчитать, - приподнялся в седле полковник. Обозрев рястянувшееся по дну ущелья войско,он громко скомандовал. – Казаки, у кого кони посвежее, выходи наперед.
Десятка два верховых устремились в голову отряда, где их поджидали трое братьев и их зять Буалок, успевшие перескочить на свежих лошадей, добытых в бою.
- Николка, принимай командование над станичниками и потихоньку подтягивайтесь за нами. А мы попробуем догнать разбойников. - приказал атаман своему другу подъесаулу. Он встряхнул плечами и дернул за поводья. – Отряд, за мной.
За утесом, скрывавшим обзор, открылась противоположная сторона горы, она оказалась почти отвесной. По самому краю петляла узкая тропа с редкими площадками на ней, которая вела к вершине. Лошадям приходилось подгребать передними копытами, чтобы удержать равновесие, потому что вся тяжесть их тел переместилась на задние ноги. И если бы сил у них было поменьше, то вряд ли они вскарабкались бы с седоками на спинах и на несколько уступов. А казакам нужно было еще приблизиться к группе всадников, уже подступавшим к крепости, обнесенной со всех сторон каменными стенами. Если абреки успеют спрятаться за ними, то выковырнуть их оттуда уже не получилось бы. Сойти с тропы тоже не представлялось возможным, потому что весь склон пестрел валунами, готовыми в любое мгновение покатиться вниз.
- Панкрат, а если пальнуть по ним из ружей? – высказал предположение Захарка. – Абреки как на ладони, при таком крутом подъеме они наверняка выдохлись.
- Мы тоже скоро остановимся, - ответил за старшего брата Петрашка. – Ко всему, им до своей крепости осталось рукой подать.
Панкрат долго не отвечал, поглаживая холку хрипевшего под ним от усилий кабардинца, он сто раз подумал о том, что если спешиться и пустить лошадей вперед, самим же уцепиться за уздечки с седлами, то подъем пошел бы быстрее. И опять отметал этот способ, сознавая, что казаки успели намахаться шашками до красных кругов перед глазами.
- Захарка, ты, видно, забыл, что страх прибавляет силы, после наших выстрелов этих горцев в гору как ветром понесет. А во вторых, где гарантии, что от грома не начнется обвал? – наконец нарушил он тишину, устоявшуюся среди терцев и тревожимую лишь натужным храпом лошадей. – Да и расстояние до мюридов не меньше трехсот сажен.
- Моли Бога, Захарка, чтобы абреки не надумали столкнуть вниз пару валунов, - поддержал полковника один из стодеревцев. – Тогда мы точно своих костей не соберем.
Как подтверждение сказанному, мимо отряда со свистом пронесся небольшой камень, за ним еще один и еще. Они падали чуть в стороне, даже не цепляя за обломки скал на склоне горы. Скорее всего, линия, по которой по закону природы они должны были лететь, проходила левее тропы.
- Накаркали, мать вашу так, - громко сказал старый казак, ходивший еще на французский город Париж. – Кому не терпится попасть под камнепад и вместе с ним кубарем скатиться вниз, пускай сходит с тропы и подставляет свою голову под валуны.
Эти слова заставили Панкрата вновь прикусить в задумчивости кончики усов, он подумал о том, что неплохо было бы отобрать пятерых терцев и пустить их вперед. Чем черт не шутит, а вдруг и правда у них получится задержать абреков,а самим за это время постараться подтянуться к ним. Похоже, это единственный вариант из всех, иначе погоня окажется бесполезной. Как только горцы достигнут стен крепости, их поддержат стрельбой из ружей защитники цитадели. Наконец атаман отдал команду на привал и повернулся к среднему из братьев:
- Захарка, отбирай пятерых казаков и попробуйте догнать Мусу, - он огладил светлорусую бороду. – Если будем двигаться в таком порядке, то мюридов мы только упустим.
Захарка, успевший соскочить с лошади, подоткнул полы черкески за ремень и повел глазами по всадникам. Выбирать долго ему не пришлось, вместе с Буалком к нему потянулись друзья детства. Видно было,что француз не желает ничем отличаться от терцев,не расставаясь только со шпагой.
- Ты бы погодил, Буалок, иначе твоя жена Аннушка, а наша сестра, с нас шкуру сдерет, - попытался было остановить его Панкрат. – Идите вместе с Петрашкой замыкающими, ему тоже надо еще учебу заканчивать.
- Я пойду с группой, - встал зять в позу обиженного. – Захар набирает добровольцев, я есть доброволец.
- Панкрат, чего бы и мне тогда тут крутиться, - поджал губы и младший из братьев. – Не брал бы меня в поход совсем.
- Ты уже срубил одного из Бадаевых! – сдвинул тот брови к переносице. – А у Буалка среди абреков и вовсе кровников нет.
- Кровники моей жены Анны и ее семьи есть и мои кровники, - снова не согласился с доводами полковника Буалок. – Атаман, я пойду с Захаром.
Панкрат сверкнул глазами, но говорить ничего не стал. Через несколько мгновений пятерка сухопарых терцов уцепилась пальцами за конские гривы, а пальцами другой руки за луку седел и быстро заперебирала ноговицами, в такт лошадиным ногам, по тропе, ведущей к цитадели имама Шамиля, примостившейся у самой границы вечных снегов. Кони, освободившиеся от всадников, веселее застучали копытами, их уже не так запрокидывало назад. Когда разведчики удалились на несколько десятков сажен, Панкрат забрался на спину своему кабардинцу и приказал:
- Вперед,станичники! Нам надо успеть к вечернему намазу абреков, чтобы застать их врасплох.
А Захарка не уставал понукать своего коня, он понимал, что теперь все зависит не только от выносливости казачьих лошадей, но и от того, сколько сил осталось у абреков, которых старалась догнать группа под его руководством. Среднего из братьев подталкивала вперед лютая ненависть к Мусе и ко всем абрекам за убитого отца, за украденную ими младшую сестру и за племянника Павлушку. Точно такие же чувства испытывал и Петрашка, хотя он мог уже удовлетвориться видом одного из поверженных им врагов. Буало полностью разделял состояние своих родственников. Он поразился, когда однажды почувствовал, что стал единым целым с дружной казачьей семьей и со всем сословием терских казаков. Такого единения с самим собой и с обществом, окружающим его, он не испытывал со дня своего рождения. Стало понятным, почему многие люди стремятся из просвещенного мира уйти в отшельники или жить среди первобытных племен, отказавшись от благ цивилизации. Здесь было проще и каждое слово имело истинное значение. Не надо было лгать, изворачиваться и выглядеть перед окружающими сто процентным месье, с солидным багажом знаний за плечами. Казаки были равны друг перед другом, они беспрекословно подчинялись лишь своим командирам, которые тоже являлись для них в первую очередь старшими товарищами. И француз всеми силами старался доказать преданность этому обществу, чтобы слиться с ним окончательно.
Захарка смахнул пот с лица и поднял руку, призывая группу ко вниманию, он увидел, что абреки, до которых оставалось не больше тридцати сажен, остановились и принялись готовиться к схватке. Наверное, они поняли, что не успеют добраться до стен крепости, не оторвавшись от преследователей. А до нее было еще саженей около восьмидесяти почти вертикального подъема, к тому же из бойниц в башнях не торчали дула ружей. Там начало твориться что-то непонятное. Со стороны, обращенной к более пологому склону, доносились выстрелы с громкими криками. Значит, казачье войско под командованием дядюки Савелия с ищерцем Назаром Хабаровым успело приблизиться к цитадели настолько, что ее защитники включились в оборону. Горцы сняли ружья с плеч и стали забивать в дула заряды, теперь им было все равно, стронется с места лавина из камней или нет, и в каком направлении она пойдет. Лишь один из них не остановился, он продолжал подниматься, его нескладная фигура распласталась по спине лошади, почти слившись с ней. Это был Муса, чеченский мюрид, сознававший, что пощады ему ждать не от кого.
Между тем, казаки взялись сбивать бурное дыхание и подворачивать полы черкесок, уже заправленных за пояса. Они готовились к стремительной атаке на врага.
- Захарка, абреков надо опередить, - сунулся к среднему брату Петрашка. – Если они начнут нас выцеливать, то перебьют всех как фазанов на току.
- Что ты хочешь предложить? – развернулся к нему тот. – Здесь даже спрятаться не за что, а если и мы начнем палить, то камни могут стронуться со своих мест.
- Получается, куда ни кинь, везде клин, - Петрашка дернул подбородком и сбил папаху на затылок. Блеск в темных глазах у него разгорелся еще сильнее. – Нам надо оставить коней на тропе, а самим перейти на склон и за валунами подобраться к горцам поближе.
- А если мы стронем с места лавину? На тропе хоть какой затишок.
- Тогда вернуться сюда и переждать этот камнепад.
- Пако рассуждает правильно, - включился в разговор Буалок. – Мы успели убедиться, что обломки летят сбоку от тропы, потому что хребет, по которому она идет, имеет изгиб.
- Значит, лавина, если она возникнет, пролетит и мимо станичников, которые поднимаются по склону за нами, - добавил младший из братьев.
Пятерка храбрецов, перескакивая от валуна к валуну, стала снова подтягиваться к абрекам. Казаки были видны как на ладони, но горцы, нацелившие на них ружья, оказались бессильными что либо сделать - защита у разведчиков была надежная. Не произошло и ожидаемого обвала, лишь несколько осколков вместе с громом от первых выстрелов сорвались вниз, не в силах увлечь за собой всю массу. Захарка, заметив этот факт, зарядил ружье и куницей заскользил между скальными обломками. Он приблизился к горцам настолько, что, казалось, еще один прыжок, и можно будет оказаться между ними. Но высунуться из-за камня было не просто, абреки лупили из всех ружей, выбивая пулями куски щебенки, с шуршанием улетавшие за его спину. Казак посмотрел по направлению к крепости и заскрипел зубами, кровник Муса почти добрался до основания угловой башни, он уже размахивал руками, чтобы защитники открыли ему ворота. С такого расстояния попасть по ущербному телу сумел бы разве что ищерец Никита Хабаров или Надымка, бравший призы на войсковых сборах. Но оба остались с дядюкой Савелием, они готовились с другой стороны горы на штурм ворот крепости. Средний из братьев дождался, пока абреки занялись перезарядкой оружия, затем быстро вскинул ружье на уровень плеча, прицелился и со злости влепил заряд в ненавистную фигуру Мусы, приподнявшуюся над седлом. До чеченца было не меньше восьмидесяти сажен, он находился вверху и поэтому за счет оптического обмана расстояние как бы сокращалось. Захарка не забывал, что братья оставили на кровнике свои внушительные отпечатки, ему тоже не терпелось довести их работу до конца. И вдруг он увидел, как Муса изогнулся назад и плашмя упал на спину своей лошади. Это было так неожиданно, что казак забыл спрятаться за обломок скалы с неровными краями. Он с удовольствием наблюдал, как из крепости выбежали несколько человек, они подхватили мюрида на руки и потащили его за ворота. И тут по лбу что-то чиркнуло, Захарке показалось, что он теряет сознание. Он привалился спиной к валуну с задней его стороны и провел ладонью по лицу. Вся рука оказалась в крови. А вокруг гремел гром, это разведчики начали в упор расстреливать своих противников, которым не за что было спрятаться. Скоро к нему добавились залпы от успевших подтянуться станичников, понявших, что лавина, даже если она и возникнет, все равно обойдет их стороной.
- Братука, ты раненный!? – услышал Захар восклицание Петрашки. – Скажи, братка, ты меня слышишь?
- И слышу, и вижу, студент, - улыбнулся средний брат. – И я попал в Мусу, Петрашка, абреки из крепости подхватили его под белые руки и потащили в башню. Наверное, отпевать станут.
- Молодец, Захарка, только давай я посмотрю, что у тебя с лицом, - не отставал младший из братьев. – Оно все в крови.
- А как ты хотел, на то она и война...
Захарка почувствовал, как кусок плотной материи прикрыл его лоб, затем материю отодрали и жестко прошлись ею от корней волос до самого подбородка. А вокруг разразилась настоящая гроза, она сверкала молниями, изрыгала гром, который метался в замкнутом пространстве между горами как в пустой бочке, норовя разорвать ушные перепонки. Этот гром носился от скалы к скале, набирая силу. Но эта музыка Захарку не пугала, он снова растянул губы в улыбке, показывая ряды белых зубов:
- Что там, Петрашка, цела моя черепушка? – крикнул он.
- Пласт кожи на место приложу и снова станешь как новенький, - с облегчением откликнулся тот.
- Тогда я сам управлюсь, а ты с Буалком и с другими разведчиками не упускайте абреков, иначе они добегут до крепости.
- Их почти всех посекли, братука, Панкрат накрыл разбойников залпом.
- Решился, значит, наш атаман, а говорил про какую-то лавину...
И в этот момент в валун что-то ударило со страшной силой, братья невольно отшатнулись назад, затем вскочили на ноги и не сговариваясь бросились к тропе. Вслед за ними припустили во главе с Буалком остальные разведчики, прятавшиеся за другими обломками. По склону горы, набирая скорость, понеслись острые камни,масса их все увеличивалась.Ружейные залпы давно прекратились, казаки прижались к самому гребню горы, который заканчивался пропастью.Если бы лавина с самого начала расширилась хоть на несколько сажен, она смела бы людей как лозинки. Но она расправила свой подол только к середине склона, который войско успело благополучно миновать, и обрушилась всей мощью на дно ущелья, заставив речку споткнуться, вскипеть бешенными бурунами. И все равно многие обломки скакали между терцами,срываясь в бездонную пропасть по правую руку от них. Они поднимали тучи песка и пыли, укрывая от глаз не только солнце,но и само небо.Из-за грохота ничего не было слышно, недавние враги побросали оружие, упали на тропу вниз головами, закрывшись ладонями. Перед лицом могущественной природы они представляли из себя всего лишь хрупкие создания, на которых она не обратила никакого внимания, хотя именно люди были виновниками обвала. Но что спрашивать с ребенка, разбившего чашку, он лишь нутром был в состоянии почуять, что мог бы порезаться об осколки.

 Глава шестая.

В одном из сталинских домов на Кутузовском проспекте в центре Москвы,в шикарной квартире на пятом этаже, царило тревожное оживление. Известие, только что принесенное молодым человеком интеллигентной наружности, было из ряда вон выходящим. Пожилая дама в парчовом халате, его мать, делала вид, что возится в спальне со своим гардеробом, рядом с ней пристроилась девочка лет двенадцати, ее внучка. Домработница забилась на кухню и погромыхивала там какими-то предметами. Она изредка высовывалась оттуда, чтобы проводить взглядом бегавшего взад-вперед по комнатам мужчину лет тридцати пяти, отца девочки. Он был одет в английскую тройку с бабочкой под воротником белой рубашки в черную полоску и не переставая размахивал руками. Из верхнего кармана темного пиджака в светлую полоску выглядывал угол накрахмаленного носового платка, а в манжетах поблескивали алмазные запонки. На лице его с карими глазами и большими губами топорщились аккуратно подстриженные черные усы, на подбородке, выбритом до синевы, обозначилась ямочка, говорящая о сильном характере. Мужчина собирался куда-то уходить,:
- У меня до сих пор не укладывается в голове, что мой друг Нечипуренко, с которым я учился еще в школе, сбежал к американцам. Этот тихоня подставил под удар не только меня, но и весь дипломатический корпус министерства иностранных дел, - изрыгал он потоки гневных слов, не обращаясь ни к кому конкретно, – И теперь обещанной вакансии в посольстве в Америке мне не видать как собственных ушей.
Миловидная женщина, наводившая вечерний макияж перед зеркалом в другой спальной комнате, вытянула округлое лицо, чтобы поточнее пройтись мягкой кисточкой под нижними веками.
- Ты считаешь, что тебя из Мадрида вызвали в Москву только по этому поводу?– водя рукой вверх-вниз, спросила она,
- Прости, дорогая, но других грехов я за собой не чувствую.
- Этот Нечипуренко сделал так специально? - в глубоком грудном голосе женщины наконец-то прозвучала озабоченность. – А не может ли его побег быть всего-навсего вынужденным выходом из игры? Так тоже поступают, когда насилие переходит границы дозволенного.
- Из какой игры, какое насилие?.. Ты думаешь, что ты говоришь? – вышел из себя мужчина. – Андрей Андреевич уже поставил вопрос перед членами Политбюро о предательстве этого человека, а комитетчики взялись за разработку операции по его физическому уничтожению.
- Боже мой, это так серьезно!? Он же был твоим лучшим другом! - замерла белокурая особа за полированным столиком из галицийского бука. Но лишь на мгновение. – И пускай бы себе бежал, незаменимых людей, как известно, нет.
- О, какое это счастье видеть тебя своей женой! - с сарказмом застонал собеседник. – А обо мне ты подумала?
- При чем здесь ты, сбежал Нечипуренко, пусть он за все и отвечает.
- Понятно. Если бы ты работала на каком-нибудь производстве, тебе бы вообще цены не было.
- Куда уж нам, у нас французская кровь в жилах не течет.
В зале зазвонил телефон, по тому, как он старался, можно было определить, что звонок был не рядовым. Женщина отняла ватный тампон от лица и попросила:
- Вадим, возьми, пожалуйста, трубку, ты разве не видишь, что я не укладываюсь в нужное время?
- Прости меня, дорогая, но я ужасно расстроен, - на ходу меняя направление в сторону одной из дальних комнат, скороговоркой сказал тот. – Мой голос может выдать мое душевное состояние.
Некоторое время женщина занималась своим лицом, но телефон не думал умолкать, привлекая к себе внимание остальных обитателей квартиры. Пожилая дама прошаркала в туалет, девочка вышла из спальни бабушки и прислонилась спиной к дверной лудке, домработница включила какой-то шумный электроприбор. Тогда женщина отложила свои косметические принадлежности и встала с пуфика:
- Дипломат, называется, - буркнула она себе под нос. – Места ему, видите ли, в Америке не достанется...
На том конце провода, вероятно были неполадки, в трубке шипело и трещало, невозможно было ничего разобрать. Переспросив несколько раз, кто и откуда звонит, женщина уже собиралась нажать на рычажок отключения, когда бархатистый тенор наконец-то прорвался сквозь шумы и вежливо попросил:
- Наташа, если ты меня плохо слышишь, то пусть подойдет Вадим. Может быть с ним я сумею настроиться на общую волну. У меня к вам обоим очень серьезное дело.
- Но я и правда ничего не понимаю, ваш голос мне тоже не знаком.
- Мадам, попросите, пожалуйста, к телефону товарища Ростиньякова, вашего супруга, - настаивали на том конце линии.
- Его сейчас нет дома, - особа пожевала губами и все-таки решилась переспросить. – А о чем вы, собственно, хотели с нами поговорить?
- О раритете, Наташа, о том, что он нашелся и его нужно срочно забрать.
- О каком раритете!? Кто вы, в конце концов?
В трубке снова возникла трескотня с другими шумами, голос незнакомца начал уходить куда-то вдаль:
- Я Харитон, ваш дальний родственник. Я оттуда... А сейчас нахожусь в Великом Новгороде, понимаешь?
- Не понимаю...
- А, досада! Я хотел бы продиктовать один адрес, очень нужный всем нам. Раритет нашелся, он в России и его необходимо немедленно забрать.
- Оттуда-отсюда.., - женщина раздраженно завела за ухо прядь волос. - Уважаемый товарищ, нам от чужих людей ничего не надо.
Звонивший помолчал, затем сказал несколько слов на незнакомом языке и начал закругляться:
- Хорошо, Наташа, я не имею права говорить по телефону то, что нужно, потому что.., - в трубке снова раздалась сильная трескотня. Когда она уменьшилась, абонент как бы все понял. – Я попробую связаться с вами оттуда и постараюсь все объяснить. До связи...
Миловидная особа нажала трубкой на рычажок, рассеянно посмотрела по сторонам. Заметив дочь, махнула ей рукой, чтобы она не попадалась отцу на глаза, и запахнула полу дорогого китайского халата из чистого шелка. Она уже снова усаживалась на пуфик перед зеркалом, когда с другого конца просторного зала спросили:
- Звонили из министерства?
- Ты считаешь, что тебе сразу предложат кресло посла в Америке,только что освободившееся?
- Я жду решения правительственной коллегии.
Женщина подцепила кисточкой немного тонального крема, но прежде чем нанести его на нижнее веко, она чуть повернула голову в сторону зала.
- Это был какой-то оттуда, у которого есть то, чего нет у нас, - она коротко хохотнула. - И он хотел предложить его нам, предварительно назвавшись нашим свояком.
- Откуда был звонок? – приостановил движение мужчина.
- Из Великого Новгорода, у нас с тобой там кто-нибудь есть?
- Может быть кто-то и был, во тьме прошедших веков...
Новенькая черная «Волга» в экспортном исполнении оторвалась от подъезда «сталинки» и понеслась по Кутузовскому проспекту, погружавшемуся в вечернюю мглу, в сторону Старой площади. Август подходил к концу, надвигался прохладный и дождливый сентябрь, поэтому в углу салона пристроились два японских зонтика. Шофер уверенно крутил баранку, мужчина и женщина, сидевшие на заднем сидении, смотрели в разные стороны, вызывая у него невольную улыбку. Скорее всего, подобную сцену ему приходилось видеть не один раз. Преодолев небольшой подъем, машина выкатилась на площадь и остановилась у входа в Министерство иностранных дел с фасадом, отделанным мраморными плитами, отполированными до зеркального блеска. Все здание было построено по типу кремлевских башен. Прежде чем выйти из салона автомобиля, Вадим повернулся к супруге и спросил:
- Кстати, куда подевался наш Панкрат?
- Этот вопрос надо было задать или твоей маме, или домработнице, я тоже вернулась домой буквально перед твоим приходом, - собираясь продвигаться к выходу, пояснила она. – Мальчику уже четырнацать лет и он давно привык решать свои вопросы самостоятельно.
- А все-таки, где он может проводить свободные вечера? – открыл дверцу Вадим.
- Наверное у Михалковых. У старшей дочери Никиты одинаковый с ним возраст и они нашли неожиданно для себя общие точки соприкосновения, - Наташа подала супругу руку и вслед за ним вылезла наружу. – Ты же знаешь, что большой теннис входит сейчас в моду, а они оба занимются у одного тренера.
- И все вечера наши дети проводят в спортивном зале, - усмехнулся Вадим, захлопывая дверцу.
- Я имела ввиду то, что теннис их общее увлечение, - одернула его собеседница. – К тому же отец Никиты, Сергей Владимирович, родом из Пятигорска, откуда были и твои предки.
- А вот это предположение более приемлемо, Панкрат души не чает в историях о терских казаках...
Возле высоких дверей массивного здания с гербом Советского Союза на фронтоне, украшенных звездами с серпами и молотами,стояли два комитетчика в гражданских костюмах.Вадим протянул одному из них удостоверение с вложенным в него приглашением на два лица, под пристальными взорами кагэбэшников супруги прошли в фойе. Среди пустых вешалок дежурила гардеробщица, она охраняла единственную на весь гардероб шляпу, принадлежащую министру иностранных дел.Увидев вошедших, старуха задержалась взглядом на женщине, на которой аквамариновыми расцветками отливало модное платье из синтетического материала, удачно подчеркивавшее соблазнительную ее фигурку. На шее у молодой женщины посверкивала скромная золотая цепочка, на запястье болтался тонкий золотой браслет, а на пальцах обеих рук можно было насчитать лишь обручальное кольцо девятьсот пятьдесят восьмой пробы, да золотой перстень с большим камнем, бывшими тогда в моде. Но и эти украшения своим блеском привлекали внимание блюстителей советского образа жизни. Вот и сейчас гардеробщица поджала тонкие губы и отвернула в сторону свой крупный нос.
- Громыко уже здесь, а он весьма жесткий человек, - негромко сказал на ухо супруге Вадим . – Я думаю, что в связи с неординарными событиями время дипломатического раута будет сокращено и мы вернемся домой пораньше.
- Тогда почему этот раут не отменили вообще, - пожала плечами спутница. – Ведь он был заранее оговорен в визитках и у его устроителей было на это время.
- Ты хочешь, чтобы весь мир узнал, как мы всполошились из-за какого-то перебежчика, пусть и в ранге советского посла в Америке? – воззрился на нее муж. – Этого не будет никогда,наша страна твердой поступью продолжит движение только вперед.
- К цели, намеченной великим Лениным...
Они поднялись по широкой мраморной лестнице в просторный зал, уставленный бюстами вождей революции и другими деталями советской атрибутики и устланный ковровыми дорожками, приглушающими звуки шагов. Людей собралось достаточно много, все они разбились на небольшие кучки и обсуждали сиюминутные проблемы. Навстречу вновь прибывшим уже спешил их старый знакомый с седой шевелюрой волос, больше похожей на львиную гриву, и с нашивками сотрудника дипломатического корпуса по обшлагам кителя и по его бортам.
- Ты уже знаешь, а я не стану вдаваться в разъяснения, - целуя руку Наталье и обращаясь к Вадиму, сходу заговорил он. – Скажу только одно, что министр иностранных дел решил вновь поднять вопрос о вылазках против Советского Союза сионистских организаций, засевших в Вашингтоне и в Нью-Йорке. Надо полагать, он сделает это в противовес побегу посла Нечипуренко к американцам.
- Уже известно, что это их работа? – приостановился Вадим.
- Так доложил на Политбюро Председатель КГБ товарищ Андропов. Не забыл упомянуть Юрий Владимирович и про Лондон, где находится главное гнездо этих мировых ястребов. Дело в том, что побег сотрудника такого высокого ранга позволит янки продолжить экспансию в развивающиеся страны. А нам достанутся лишь объедки ввиде кубов, пирамид и фигур несимметричных.
- Что ты хочешь этим сказать, Вячеслав? – обратила к советнику порозовевшее лицо Наталья, в ушах у нее качнулись простенькие на вид золотые сережки, привезенные мужем из Испании. – Ты стал говорить какими-то загадками.
- Он подразумевает Кубу, Египет и Афганистан, страны, кстати, тоже находящиеся в ранге развивающихся, - пояснил Вадим. – Египет мы почти потеряли, а вот от двух других нахлебников отделаемся еще не скоро. И это, дорогие мои друзья, вилами по воде писано. Да и сама затея послать их подальше весьма опасная, она способна затронуть экономические проблемы на всех континентах.
- Простите, товарищи, но зачем тогда и нам эти неправильные геометрические фигуры? – решила Наталья поддержать разговор на тему, не совсем понятную ей самой. Она твердо знала лишь одно, что мужчинам доставляло удовольствие растолковывать женщинам серьезные вещи. От этого они становились покладистее, что всегда приносило некую выгоду. – И зачем тем же американцам какие-то развивающиеся страны? Своих бывших африканских рабов мало, тех же нахлебников, так понадобилось прибавить к ним еще и людоедов из банановых республик?
Мужчины переглянулись, они понимали, что женщинам дипломатичность присуща весьма редко, они чаще высказывают свои мысли напрямую, хотя на первый взгляд это самые лживые существа на свете. Импонировало старым товарищам лишь то, что Наталья обращается к ним за помощью. В действие вступал непреложный закон природы - помогать слабым, и от него никуда невозможно было деться.
- Если хочешь, Наташа, я в нескольких словах объясню тебе принцип развития на земле всего человеческого рода, и докажу, что оно идет неправильным путем. - чуть наклонил свою львиную шевелюру Вячеслав. – До начала церемониалов еще не скоро и мы успеем пообщаться.
- Я с удовольствием тебя послушаю, - под снисходительную улыбку супруга, согласилась она.
- Начнем с малого, ты понимаешь, что обозначает слово экспансия?
- Конечно, это вторжение одних государств в сферы деятельности других.
- Это расширение сферы их влияния, что суть одно и то же, - кивнул советник. – А теперь перенесем этот термин на Советский Союз и на Америку.
- Мы экспансируем в другие страны социализм, американцы капитализм. Про это знает каждый ребенок в школе.
- Вот и вся проблема, Наташа.
- Прости, Вячеслав, но мне кажется, что это только начало разговора, - тряхнула взбитыми волосами собеседница. – С нашим социализмом ясно – равноправие и браство всех и вся, чтобы не было ни бедных ни богатых. Но зачем богатым американцам бедные страны?
- Капиталистам нужно сбывать свою продукцию, которой они стали производить больше, чем требуется им самим.
- И вот здесь кроется самое главное, дорогой Вячеслав, - с вызовом посмотрела на дипломата Наталья. – Чем эти люди, населяющие бедные страны, будут расплачиваться за их продукцию?
Служащий дипломатического корпуса посмотрел на собеседницу как на маленькую девочку, затем перевел насмешливый взгляд на Вадима. И ответил:
- Своими душами, Наташенька, - он снисходительно усмехнулся и добавил. – А еще природными ресурсами, которые у них не разработаны и лежат в земле без дела.
- Моей Наталье подобные ребусы не требуются, - попытался заступиться за жену Вадим.
- Нет, подождите, - запротетовала она. – Я хотела бы разобраться до конца.
- Кстати, друзья, этот конец, который ждет всех землян, тоже не займет в нашей истории много времени, - посерьезнел Вячеслав. – Вы хотите, чтобы я продолжил?
- Обязательно, - заинтересовались оба супруга.
- Кто стоит во главе капитала, вам известно.
- Сионистская мафия, с которой борется не только Советский Союз, - отрапортовала Наташа. – Ей противостоит весь прогрессивный мир.
- К слову, сопротивление сионистам многократно усилилось после Гитлера, как это ни парадоксально звучит, - приподнял плечи Вадим.
- Ну... пусть будет так, - не стала отрицать его супруга.
- А вы не задумывались над вопросом, что станет с миром, когда к рукам приберут самый затерянный уголок на планете?- продолжал дипломат. - Ведь капитализм – это агрессия, и люди у его руля самые неуправляемые из всех, которых мы знаем.
- А вот здесь, Вячеслав, ты попал в точку, - снова признался его друг. – Чего стоят убийства глав государств и политических деятелей, включая тех самых царей с королями и их наследниками до и во время Первой мировой войны, и того же нашего Столыпина в дореволюционной России. Ради достижения своих целей эти люди не щадят никого и ничего, в том числе и собственных жизней.
- И куда прикажете от всего этого деваться? – со вниманием взглянул на своих собеседников дипломат.
- Вот как далеко мы шагнули! – округлила глаза Наташа. – Об этом я никогда не думала.
- А сионисты, между тем, уже задумывались и над этим вопросом, поэтому в противовес агрессивному капитализму Карл Маркс предложил прогрессивный социализм с последующим коммунизмом.
- Постойте, уважаемые, но здесь какая-то путаница, - попыталась собеседница подвергнуть сомнению последнее высказывание. – Выходит, что эти люди сами же себе и противоречат!?
Вячеслав подхватил обоих супругов под руки и повлек их в сторону буфета:
- Наташенька, это и есть та самая змея, закусившая свой собственный хвост, которую ты часто рассматриваешь на страницах эзотерических книг, - на ходу попытался он объяснить проблему женщине. – Этот символ говорит о том, что мир состоит из противоречий. И если люди во главе мирового сообщества стоят разумные, то в действие обязательно вступает аксиома, самая плодоносящая из всех – разделяй и властвуй.
- Разумные люди эти противоречия поддерживают искусственно, - добавил Вадим. – А чтобы тебе было яснее, подумай над тем, почему агрессивный ислам возник на земле примерно через шестьсот тридцать лет после якобы прогрессивного христианства.
- Отличный пример, - засмеялся Вячеслав. – И почему он появился вообще.
- Мне уже достаточно ваших туманных разглагольствований, - решила отмахнуться Наталья сразу от всего. – Я успела устать от вас обоих...
Официальная часть дипломатического раута, как и предсказывал Вадим, оказалась короткой. Министр иностранных дел, высокий молодящийся старик за семьдесят лет с приподнятым плечом и немного перекошенным на одну сторону лицом, обрисовал международную обстановку, более детально остановившись на побеге советского посла к американцам. Суть вопроса сводилась к тому, что это предательство не что иное, как последствия сионистской пропаганды, оно может осложнить отношения Советского Союза с ведущими мировыми державами, и что такой человек не имеет права на прощение. Затем Громыко оставил трибуну и спустился к дипломатам, тут-же окружившим его. Вадим с супругой и Вячеславом остановились немного в стороне.Наталья открыла было рот, чтобы прокомментировать откровение, услышанное из уст члена Политбюро, когда все трое заметили, что сам министр твердыми шагами направляется к ним. Она попыталась покрепче уцепиться за локоть супруга, но тот вежливо отстранился, успев шепнуть ей на ухо:
- Извини, милая, мне кажется, что Андрей Андреевич хочет сказать нам что-то очень важное.
Между тем долговязый глава советского дипломатического корпуса, исполняющий заодно и обязанности заместителя Председателя Президиума Верховного Совета СССР, приблизился к ним, он протянул руку Вадиму:
- Я рад видеть вас на этом рауте, - сухим голосом с глухими нотами в нем сказал он. – У меня к вам, Вадим Петрович, есть парочка вопросов. Так сказать, тет-а-тет.
Рука у Громыко была костлявой и холодной. Кивнув походя Наталье и стоящему рядом с ней Вячеславу, он направился к одной из колонн, Вадим последовал за ним. Не доходя до колонны, Андрей Андреевич остановился и развернулся к нему, как всегда, приподняв одно плечо вверх, рот у него больше обычного съехал на сторону:
- Вы, наверное, догадываетесь, почему мы решили отозвать вас из Испании, - начал он все тем же глуховатым голосом. – Кстати, как отреагировали Генеральные кортесы этой страны и сам король Хуан Карлос на откровенное предательство ведущего сотрудника нашего дипломатического корпуса?
- Кортесы отреагировали сдержанно, Андрей Андреевич, во взаимоотношениях наших стран изменений в худшую сторону ожидать не следует, - чуть наклонил голову с идеальным пробором Вадим. – От Хуана Карлоса я получил телеграмму, в которой выражается сочувствие по поводу происшествия с послом в Америке.
Вадим специально не стал называть Нечипуренко «нашим» или «советским» послом, чтобы не подчеркивать лишний раз его принадлежности к Советскому государству. Громыко уважал людей сдержанных и изъясняющихся коротко, он заложил руки за спину и сказал:
- Этого следовало ожидать, в самой Испании к власти рвется социалистическая рабочая партия, а это для нас пока кот в мешке, несмотря на общие мировоззрения, - министр покачался с пяток на носки и снова вгляделся в своего подчиненного. – У вас в роду, Вадим Петрович, были, как мне помнится, терские казаки и французские аристократы, не так ли?
- Абсолютно верно, - подтвердил собеседник. – Наш род пошел от терского казака Даргана Дарганова, взявшего в жены во времена войны с Наполеоном французскую дворянку. А чуть позже одна из их дочерей вышла замуж за французского герцога Буало де Ростиньяк, откуда произошла наша фамилия Ростиньяковы.
- И у ваших предков был свой особняк на Воздвиженской улице?
- Он и сейчас там стоит, правда, после революции его включили в реестр зданий, подлежащих заселению выходцами из рабочих и крестьянских семей.
- Не жалеете об утраченном?
- Как можно жалеть о том, чем никогда не владел? – пожал плечами молодой мужчина.
- А вот ваши прямые родственники во Франции с Швецией владеют не какими-то особняками пусть и на Воздвиженской улице, что недалеко от Кремля, но и рыцарскими замками с поместьями при них, - хитро прищурился Громыко. – Мы знаем, что у вас есть родные даже в Соединенных Штатах Америки. Кстати, вы когда в последний раз встречались с кем-либо из них?
- Простите, Андрей Андреевич, но судьба распорядилась так, что мы не виделись ни разу, - развел руками в стороны советский посол в Испанской республике. – Разве что поздравляем друг друга с праздниками, но все под контролем нашего комитета Госбезопасности.
- Про это не стоило напоминать, - пожевал сухими губами Громыко.
Вадим внутренне подобрался, он понял, что министр иностранных дел заново перелистал всю его биографию для того, чтобы принять то или иное решение. И теперь все зависело от того, что перевесит – его профессиональные способности или прошлое рода Даргановых. Конечно, можно было привести немало примеров, когда потомки тех же дворян занимали в руководстве страной ответственные посты, но в последнее время обстановка в государстве явно оставляла желать лучшего.
- У этого Нечипуренко в роду тоже были выходцы из дворянского сословия, из украинского, - после некоторого молчания заговорил Громыко. – Самое неприятное, что их имение находилось недалеко от того места, в котором прошло мое детство. В мои-то годы и такой удар...
Молодой мужчина расслабился, ему стало ясно, что чаша весов перетягивает не в его пользу. Если бы было по другому, Громыко не надумал бы акцентировать внимание на его происхождении, он остановился бы на ключевых вопросах мировой политики, имеющих большее значение в диалоге двух дипломатов. Но напоминать о своих заслугах, принесших родине немалые дивиденды, он не решился, опасаясь отрицательного результата. Андрей Андреевич имел привычку нейтрализовать хорошую защиту оппонента и тут-же переходить в более изощренное нападение.
- Это позор для всего нашего дипкорпуса, - чуть наклонив голову, вежливо сказал Вадим. – Примите мои сочувствия, уважаемый Андрей Андреевич, но сделать что-либо теперь вряд ли будет возможно.
- Наказать засранца никогда не поздно, его все равно достанут хоть в Штатах, хоть на дне океана, - вскинул подбородок Громыко. – Хоронить нас - коммунистов - рановато, тем более, весь наш социалистический строй, завоевания которого мы успели преподнести всему миру. Не успел Генеральный секретарь нашей партии немного прихворнуть, как крысы побежали с корабля... Но мы еще покажем, на что способны. - И добавил, собираясь уходить. – К этому вопросу мы с вами еще вернемся.
Сухопарая фигура с приподнятым плечом скрылась за колонной, загораживающей дверь в коридор здания. Вадим постоял немного и тоже пошел к жене и товарищу, следившим за его разговором с Громыко с пристальным вниманием. Он не знал, к какому вопросу обещал вернуться министр – то ли к теме его происхождения, то ли к методам наказания провинившегося посла, в груди у него поселился прохладный пузырек, начавший перекатываться там с места на место.
Раут закончился, дипломаты стали покидать основательное здание министерства на Старой площади и разъезжаться по домам. Уже в машине Вадим снова вспомнил о сыне Панкрате, подумал о том, что парень растет своенравным, не стремящемся добиться высоких целей.Его интересовали больше военные дисциплины, нежели естественные науки или тайны дипломатических изысков в международных отношениях. Было ясно, что он пойдет по стопам дедов и прадедов, в большинстве своем людей военных. Дочь Софья, которой исполнилось двенадцать лет, тоже тянулась лишь к тому, что лежало на поверхности, то есть, к поп культуре, к любовным романам типа «Анжелики» И хотя говорить об интересах девочки было пока рано, создавалось впечатление, что дети напрочь отвергают науку разуметь. А это означало, что передавать по наследству накопленный опыт, пусть маленький, но уже свой, было некому. Сделанный вывод удручал, Вадим терпеть не мог людей в погонах, считая их ограниченными особями, он мечтал разорвать порочный круг, будто железным обручем сковавший на долгие полтора столетия род Даргановых-Ростиньяковых. Тем более, что время на дворе диктовало другие условия. Сам он с трудом вывернулся из тисков наследственных генов, поступив назло многочисленным родственникам в престижное МГИМО, но не в суворовское или офицерское училища. И этот подвиг он совершил несмотря на то, что души не чаял в лошадях и в военной технике, и в юности часами пропадал на ипподромах с армейскими полигонами. Странно, но лишь женщины в их роду имели важные профессии, почти все они закончили высшие учебные заведения с уклоном на международные отношения, и все знали по нескольку европейских языков.
«Волга» притормозила возле лестницы, ведущей к парадному подъезду, у ступенек уже стоял сверкающий автомобиль, принадлежащий семейству Буденных. Из него вылезла вальяжная дама, внучка Семена Михайловича и бывшая супруга актера Державина, одного из героев кабачка «Двенадцать стульев». Членов обеих семейств связывали общие казачьи корни. Правда, маршал был все-таки из донских хохлов, не пощадивших перед взлетом на вершину власти своего соплеменника и земляка Думенко, первого командира Первой конной армии. Того командарма по доносу, в котором принимал участие и Буденный, герой Первой мировой и гражданской войн, расстреляли в подвалах ростовской тюрьмы. Но кто из бывших холопов, ошалевших от открывшихся настеж дверей во власть, вдруг распахнувшихся перед ними с оглашением революционных преобразований в России, не предавал никого и не продавал. У всех у них руки были по локоть в крови,и кровь эту они без зазрения совести сцедили на одного из самых жестоких своих вождей – на Сталина. На того человека, которого к власти сами же и привели.
- Господи, какая встреча, а я недавно о вас вспоминала, - всплеснула руками внучка командарма, она покосилась на Вадима и откачнулась к Наталье. – Милочка, вы слышали, что посол Советского Союза в Америке, этот Нечипуренко, переметнулся к американцам? Об этом передают радиостанции всего мира.
- Ну и пусть бегут, одним больше, одним меньше, - отмахнулась миловидная особа, никогда не терявшая самообладания. – Эти перебежчики ходят целыми делегациями вокруг американского посольства, они завалили просьбами отпустить их из Советского Союза весь Президиум Верховного Совета.
- Разве подобное допустимо? Ведь это же выражние презрения к своей родине!
- Им плевать на родину, они лезут туда, где лучше жить.
- Но так поступают только безродные космополиты!
- А вы думали патриоты побегут? У наших патриотов и здесь делов по горло, – усмехнулась Наталья. – Они мечтают о том, как бы сделать так, чтобы передовые западные технологии не прорвались через кордон и не перевернули в Советском Союзе все вверх дном.
- Так вы не осуждаете побег этого Нечипуренко к капиталистам? – наконец поняла смысл услышанного внучка легендарного командарма.
- Я уже сказала своему мужу, что незаменимых людей не бывает, - подставляя локоть под руку Вадима, покривила щеку собеседница. – Русский народ на таких людей не обращает внимания. А надо бы присмотреться к ним повнимательнее и постараться заинтересовать их на родине чем-то стоящим.
Машины сверкнули стоповыми фонарями и помчались по освещенному Кутузовскому проспекту, пустынному в это ночное время. Трое жильцов «сталинки» обогнули здание вдоль его фасада, вошли в слабо освещенный двор. Со времен революционных преобразований у советских людей появилась привычка – входить с черного хода хоть в свой дом, хоть в государственное учреждение. Скорее всего это напоминала о себе почти всеобщая холопская наследственность. При расставании возле лифта Буденная поцеловала жену Вадима в щеку и доверительно шепнула:
- На недельке я к тебе забегу, поделюсь одной очень интересной новостью, - она покосилась на мужа своей подруги, молча сопевшего рядом, и добавила. – Дело связано со скандалом в кремлевской больнице, в частности, с Брежневым и с Джуной Давиташвили, взявшейся его вылечить. Ну, этой экстрасеншей, то ли грузинкой, то ли сербиянкой. Надеюсь, ты будешь дома.
- У меня тоже есть одна новость.., - начала было Наталья и осеклась. – Потом созвонимся.
Время было позднее, спать не хотелось, и Вадим настроил свой японский телевизор на один из многочисленных иностранных каналов.Передавали новости на английском языке, картинки на экране сменяли друг друга не по советски быстро,сообщения тоже проскакивали шокирующие для человека из социалистического лагеря. Но для хозяина квартиры в самом центре Москвы они не представляли особого интереса, обычный дневной обзор западного образа жизни. И вдруг мужчина поймал себя на мысли, что заинтересовался кадрами, появившимися вслед за показом раненных советских солдат, воевавших в Афганистане. В Неву входили несколько шведских крейсеров под королевскими флагами, вскоре они встали на якорь и моряки заспешили на берег. Один из них, высокий стройный офицер с удлиненным лицом и с подстриженными черными усиками, показался знакомым. Вадим привстал в кресле и придвинулся поближе к экрану, но офицер исчез из объектива камеры так-же быстро, как в ней появился. Некоторое время молодой мужчина сидел в задумчивой позе, затем вскочил и подошел к книжной стенке.Вытащив из секретера альбом с фотографиями,он перевернул несколько страниц и остановился на одной из них, принявшись за внимательное ее изучение. Отметив что-то про себя, посмотрел в сторону спальни, в которой готовилась отойти ко сну супруга, побарабанив пальцами по обложке, он негромко позвал:
- Наташа, ты не можешь подойти ко мне?
- Я уже обвязала волосы полотенцем, - отозвалась она. – А что случилось?
- Повтори, пожалуйста, кто звонил перед тем, как мы отправились в министерство? Ты еще сказала, что он хотел предложить нам то, чего у нас нет.
- Я сама ничего не поняла, кажется, это был какой-то Харитон из Великого Новгорода.
- Из Новгорода или из другого города?
- Точно из Новгорода, а сам он приехал откуда-то оттуда.
- Ты ничего не путаешь?
- Я повторила тебе наш разговор слово в слово. А чем этот человек тебя заинтересовал?
- Он наш родственник.
- Он так и назвался, почти свояк, - засмеялась супруга. – Я едва удержалась,чтобы не нахамить ему в ответ.
- Это был Христиан Даргстрем, тот самый, от которого мы каждый год получаем поздравления с Рождеством Христовым и шлем ему свои ответные открытки.
- А как он мог попасть в Советский Союз? – высунулась из спальни Наталья, в полусонных глазах у нее возникло удивленное выражение. – Да еще приехать в Новгород, он же военный моряк.
- Значит, сумел, мало того, отыскал раритет, за которым весь род Даргановых гоняется уже полторы сотни лет.
- Прости, милый, о каком раритете ты говоришь? Тот Харитон тоже сказал мне, что он его нашел, и что его надо срочно забрать.
- Он и адрес называл?
- Нет, конечно, лишь повторил несколько раз, что разговор не телефонный. Кстати, этот свояк просил, чтобы к трубке подошел мой супруг, но ты сам предупредил меня, что тебя нету дома.
Вадим захлопнул фотоальбом и поставил его на место, он понял, что нарвался на крупную накладку, которые встречаются в жизни в самые неподходящие моменты. Вот и сейчас наступило то самое время. Во первых, на грани срыва было очередное его повышение по служебной лестнице, а во вторых, не была раскрыта важная информация от шведского родственника, не дополученная и по его вине тоже.
- Что ты молчишь? – окликнула его Наталья, продолжавшая стоять на пороге. – Этот... Христиан заверил, что постарается связаться с нами оттуда.
- Дело в том, что он пытался намекнуть нам на диадему работы итальянца Николо Пазолини, которую наши предки обещали вернуть во Францию.
- Не может быть! – округлила женщина от природы круглые глаза. – Мы повсюду ищем ее следы, а она пряталась у нас под носом... Но каким образом?
- Думается, что мой дед оказался прав. Лет двадцать назад на семейном совете он как-то сказал, что раритет надо искать в Великом Новгороде, потому что Дарган Дарганов, наш предок, при возвращении из Парижа заезжал туда в первую очередь, - Вадим опустился в кресло и закинул ногу за ногу. – Наверное вместе с другими драгоценностями, принадлежащими роду Скаргиных, он передал им и эту диадему.
- Тогда почему другие твои предки не отыскали следов еще до революции? – не согласилась с выводами женщина. – В те времена им было легче разыскивать сокровища, за их спинами никто с уголовным кодексом в руках не стоял.
Молодой мужчина помассировал лицо ладонями и уставился в одну точку.
- Скоре всего, ты права, - наконец заговорил он. - Даргановы два раза навещали Скаргиных в Новгороде и оба раза возвращались ни с чем. Что-то здесь с чем-то не стыкуется.
Наступила тишина, нарушаемая лишь негромкой работой телевизора, да шумом переносного вентилятора, разгоняющего душный московский воздух. Наталья, продолжавшая стоять при входе в спальню, поправила на голове полотенце и прикусила нижнюю губу:
- И все-таки меня волнует вопрос, как Христиан оказался в Советском Союзе? – выжидательно сказала она. – Мы знаем, что жена у него англичанка и что он военный моряк флота его Величества короля Швеции. Вряд ли таких людей ждет в нашей стране прием с распростертыми руками.
- Ты угадала наоборот, именно так его у нас и встречали. Он приплыл на крейсере, на котором служит, с дружественным визитом,- пояснил Вадим.–Они вошли в Неву и встали на якоре напротив Адмиралтейства. Минут десять назад я наблюдал его в английских телевизионных новостях.
- А ты не ошибся? – заинтересовалась Наталья. – Это был именно Христиан?
- Я сравнил его изображение с фотографией из фотоальбома, которую он нам прислал.
- Тогда надо срочно ехать в Ленинград и выяснять все тонкости этого дела прямо на месте. А вдруг и правда он был в Новгороде и нашел там диадему?
- Во первых, кто мне разрешит встречаться с ним, а во вторых, как он сумел побывать в том городе? Шведским морякам могут организовать экскурсии по историческим местам в Ленинграде в сопровождении своры кагэбэшников. Но не больше.
- И все-таки необходимо найти какое-то решение.
- А в третьих, моя дорогая супруга, на сегодняшнем рауте в министерстве иностранных дел я услышал от Громыко, непосредственного своего начальника, прямое предупреждение о моем несоответствии с занимаемой мною должностью.
- Не может быть! – всплеснула руками Наталья. – У тебя нет ни малейшего взыскания.
- Зато я имею кучу родственников, разбросанных по всем уголкам земного шара, а мои предки владели особняком на Воздвиженской улице. Им наплевать, что этот особняк был экспроприирован властью рабочих и крестьян еще в революцию, для них сам факт того, что я являюсь выходцем не из их среды, имеет большее значение, нежели все мои спосбоности в сфере дипломатии, - собеседник с раздражением потер ладонью подбородок. – В данный момент лучше приткнуться в какой-нибудь уголок и ждать более удобных времен, нежели лезть на рога к матерым революционерам из нашего Политбюро. Сейчас я мечтаю только о том, чтобы сохранить за собой место посла в Испании, а ты предлагаешь мне ехать в Ленинград и разыскивать там Христиана Даргстрема.
- К тому же, не дождавшись от нас помощи, он мог прихватить с собой раритет, и тогда вам обоим, случись что, не удалось бы избежать встречи с органами, - молодая женщина передернула плечами. – Мне кажется, Вадим, тебе надо переждать сложную ситуацию и отложить любые контакты с родственниками на потом.
В просторном кабинете Леонида Ильича Брежнева, Генерального секретаря ЦК КПСС, стояла привычная тишина. Она поселилась здесь лет пять назад, после того, как хозяина прямо из кресла доставили в кремлевскую больницу под личный досмотр профессора Чазова. До этого случая только голые бабы на столах не плясали, а в холодильнике всегда можно было найти и выпить, и закусить. Но время нещадно брало свое, пыл Леонида Ильича угасал, вместе с ним пропадало стремление к работе. А с этими серьезными факторами, кардинально влияющими на близкое окружение, править огромной страной, раскинувшейся на площади в одну шестую часть мира, было категорически противопоказано, потому что с некоторых пор вслед за лидером вся страна тоже стала впадать в странную спячку. А может быть Леонид Ильич, сам того не подозревая, набрел на то единственное состояние, которое и было присуще русскому человеку на протяжении многих веков, так прозорливо подмеченное еще писателем Иваном Гончаровым, написавшим книгу про Обломова. Но сам Брежнев об этом своем новом качестве говна, плывущего по течению, не знал, он давно плыл туда, куда несла его медленная река жизни всех советских людей, обнаруженная им, и в которую он погрузился и сам.
Время подходило к шести часам вечера, Леонида Ильича начало клонить ко сну. Организм все чаще стал давать сбои, уходя из действительности без всяких таблеток, к тому же категорически запрещенных ему к приему старыми друзями-товарищами. Генеральный секретарь распустил губы и зафырчал через них, метясь носом в разложенную на столе сводку незавершенных недельных планов. За ним с укором наблюдал со стены портрет Ленина, вождя мирового пролетариата, всю жизнь спавшего меньше положенного. Дверь неслышно приоткрылась, в кабинет заглянул министр иностранных дел Громыко, отмахнувшись от одного из помощников, он прошел к столу и покашлял в кулак. Леонид Ильчич приоткрыл затуманенные сном глаза и сквозь мутную пелену принялся разглядывать человека, посмевшего потревожить его покой. Обычно помощники в такие минуты старались к нему не входить, не пропуская никого из сотрудников аппарата, раздувшегося за последние годы до неприличия.
- А-а, это ты, главный дипломат, - узнал он министра иностранных дел. – Как там с этим... с перебежчиком, не хотят американцы его возвращать?
- И не вернут, Леонид Ильич, - придвигаясь к столу еще ближе, признался Андрей Андреевич. – Весь капиталистический мир настроен против нас, боюсь, что борьба нам предстоит еще долгая.
- Выдержим, нам не впервой, - Генеральный секретарь протер глаза пальцами и окончательно отряхнулся от остатков сна. – Русский человек – он и создан для этой борьбы, а не будет ее, он заржа-жавеет. Вспомни этих, как их...
- Кого, Леонид Ильич?
- Да этих, новгородцев, что этого... Рюрика возвели на престол. Сами не могли справиться со своим буйным темпераментом, вот и призвали на правление варягов. С той поры и пошло, что ни царь, то иностранец. Я тоже украинец, да и ты, Андрей Андреевич, не совсем русский.
- Но у нас-то с вами одно название – славяне.
- Славяне, не спорю, да не русские. Славян этих знаешь сколько – чехи, поляки, сербы, хорваты... в общем, целая Югославия, - Брежнев вытер ладонью губы с белым налетом по углам и воззрился на посетителя. – Ладно, что там у тебя, выкладывай, да пора закругляться. Устал я, день сегодня какой-то душный.
- Конец августа, наверное дождь надвигается, скоро они зарядят до самого ноября, - раскрывая на столе папку с бумагами, мельком глянул в окно Громыко. – Я к вам, Леонид Ильич, все по тому же вопросу, кого мы утвердим на место этого Нечипуренко, будь он неладен.
- А мы разве с тобой в прошлый раз не обсуждали какие-то кандидатуры?
- Было дело, но к общему консенсусу мы тогда не пришли.
- Так давай приходить.
- Я предлагал Тарасова и Ростиньякова, - зашелестел страницами министр. – Тарасов у нас работает послом в Канаде, а Ростиньяков, соотвественно, в Испании.
- Я вспомнил, ты еще сказал, что этот Тарасов перешагнул рубеж шестидесятилетия, но со своими обязанностями он справляется неплохо.
- Даже хорошо.
- Вот пусть он на месте и остается, зачем ему Канаду менять на Америку, один хрен Американский континент. А этому Ростиньякову надо расти, твои слова, что ему всего тридцать пять, и дипломат он способный.
- Никто не спорит, Леонид Ильич. Вот только наши разведчики откопали в его биографии некоторые штрихи, не совсем, так сказать, положительные.
- Наркотики перевозил или боеприпасы?
- Ну что вы, Леонид Ильич, как можно говорить такие вещи.
- Тогда какие такие штришки? Говори, не стесняйся, ты сам всю жизнь на иностранцев пропахал.
- Я работал на Советский Союз.
- Я в том смысле, что на нас но у них, - Генеральный секретарь похмыкал себе под нос и снова обратился к министру. – Что там еще за штришки?
Громыко выдернул из кипы бумаг несколько нужных страниц, быстро пробежал их глазами и откашлялся:
- Вадим Петрович Ростиньяков оказался потомком терского казака Дарганова, женившегося во время войны с Наполеоном Бонапартом на французской дворянке Софи де Люссон и привезшего ее на свою родину, в станицу Стодеревскую на Кавказе, - на одном дыхании прочитал он.
- Ну и что вы нашли здесь плохого? – приподнял одну бровь Брежнев. – Ленин тоже был дворянином, а советская дипломатка Сашенька Коллонтай разъезжала по всему миру безо всякой чекистской охраны, хотя вначале была эсером и в роду у нее были контрреволюционеры.
- Леонид Ильич, дело в том, что когда эта чета покидала Париж, то у французов случилась кража весьма редких раритетов, в частности, золотой цепи с медальоном,принадлежавших одному из кардиналов и считавшихся их национальной святыней. Пропали и многие другие ценности, среди которых была диадема работы известного итальянского ювелира Пазолини.
- Драгоценности украл со своей мамзелькой этот казак Дарганов?
- По данному поводу до сих пор ничего не известно. Но в краже тогда подозревали банду из терских казаков, предводителем у которой была французская женщина. Вот постановление императора Александра Первого о проверках на всех дорогах Европы, ведущих в Россию.
- Если до сих пор неизвестно, то зачем поднимать лишний шум? – Генеральный секретарь нахмурился, нашарив среди бумаг паркер, постучал им по столу. – Эти сокровища не найдены совсем, или они остались у нас?
- От них и следов не осталось, то есть, наши органы не располагают никакой информацией.
- Галиматья какая-то, у терских казаков атаманом была французская Жанна Д,Арк... Кто в это поверит, и почему все решили, что сокровища украдены этой парой?
- Дело в том, что одна из дочерей казака Дарганова вышла замуж за французского аристократа Буало де Ростиньяк. Они поселились в Москве, в собственном особняке на Воздвиженской улице, приобретеннном Даргановым и его женой Софьей как раз во времена их возвращения из Парижа. Кстати, от союза дочери с тем французом начинается фамилия Ростиньяковы.
- А не мог этот Буало купить особняк на свои деньги?
- Сделка с прежним хозяином дома графом Заславским произошла на двадцать с лишним лет раньше, когда герцог Ростиньяк еще под стол пешком ходил. Кроме того, по данным, полученным из французской полиции, примерно в то же время дворянкой Софи де Люссон был приобретен во Франции замок недалеко от городка Обревиль, где был мэром ее родной дядя по фамилии Месмезон. Туда уехал жить ее младший сын Петр, женившийся на Сильвии де Эстель, тоже французской аристократке. Но и это еще не все.
- Хорош был казак. И сам женился на дворянке, и своих детей сумел пристроить за графов с герцогами, - пробурчал собеседник.
- Мне думается, что здесь постаралась его жена Софья де Люссон, она и среднего сына женила на родственнице шведского короля Бернадота.
- Да ты что! Тогда выкладывай до конца, если уж начал.
- До самой революции Ростиньяковы искали в России диадему работы итальянца Пазолини и еще какие-то драгоценности, якобы принадлежавшие их роду. Вот справка из царской сыскной полиции, в которой тайный агент сообщает, что члены их семьи по этому поводу два раза посещали особняк князей Скаргиных в Великом Новгороде.
- И Скаргины были замешаны в краже?
- У них у самих французы, когда были в России, реквизировали фамильные сокровища, а Дарганов их вернул, когда возвращался с войны домой.
- Благородный поступок, - Брежнев пошевелил бровями. – Но как он узнал, что эти сокровища принадлежат Скаргиным, и где их откопал?
- На первый вопрос ответ есть. В одном из донесений написано, что в семейной шкатулке князей Скаргиных оказалась записка с завещанием боярина Скарги, их родоначальника, - Громыко перелистал страницы. – А вот где терской казак ее нашел, об этом нет ни строчки.
Генеральный секретарь почмокал губами, достав из кармана сигарету долго на нее смотрел, затем понюхал и протянул собеседнику:
- Курить будешь?
- Я не курю, Леонид Ильич. Вы же знаете.
- Мне тоже запретили, а так иногда хочется затянуться, аж под ложечкой заноет, - он сунул сигарету обратно в карман и снова взял в руки паркер. – Давай подведем итоги, Андрей Андреевич, и мой первый к тебе вопрос, что ты от меня хочешь?
- Вашего совета, Леонид Ильич, - сложил бумаги в папку министр иностранных дел. – Пост главы советского посольства в Америке весьма ответственный, и назначать на него человека с подмоченной репутацией у меня нет желания.
- А с чего ты взял, что у этого Ростиньякова репутация подмоченная?
- Я только что прочитал вам сведения, которые мне предоставили органы государственной безопасности. Разве этого мало?
- Там нет ничего, - оставил в покое паркер Брежнев. – Все то, что происходило до революции, нас не должно касаться. Ты мне скажи, в советское время за этими Ростиньяковыми водились какие-либо грешки?
- У них есть родственники в странах капиталистического лагеря.
- Это не повод для отстранения от службы на государственном посту.
- Других сведений у меня нет, все они служили верой и правдой нашей социалистической родине, занимая высокие командные должности в советской армии.
Генеральный секретарь переложил документы на столе с места на место, затем достал носовой платок и вытер им лицо и шею. Взглянув в окно, нацепил на нос очки в золотой оправе и придвинул к себе одну из папок:
- Больше у тебя никаких вопросов ко мне нет? - подняв голову, поинтересовался он.
- Никаких, Леонид Ильич, тогда на неделе я занесу приказ о назначении Ростиньякова послом Советского Союза в Соединенных Штатах Америки.
- Хорошо, я подпишу этот приказ, - и когда Громыко забрал со стола папки, собираясь уходить, Брежнев добавил. – Андрей Андреевич, скажи там, чтобы ко мне больше никого не пускали, я еще немного поработаю.
- Я понял, Леонид Ильич, - согласно кивнул министр.
Громыко шел по коридору, устланному ковровыми дорожками, в сторону зала заседаний, в груди у него разрастался комок обиды. Впервые старый служака не сумел убедить своего выше стоящего товарища в том, что новая кандидатура на столь ответственный дипломатический пост не блистала чистотой. Годы поджимали и он боялся того,что с очередным провалом его самого могут незамедлительно отправить в отставку, несмотря на прежние заслуги. А что провал возможен, он чувствовал как зверь внутренним своим чутьем. Социалистическая система, возводимая в течении шестидесяти пяти лет под надрывный звон пупков советского народа, рушилась на глазах, крах ее был не за горами. И если не предпринять прямо сейчас решительных шагов, то она не продержится больше десятка лет. Брежнев за последние месяцы словно подталкивал эту систему к краю пропасти своими непродуманными действиями, кажется, маразм у него, которым он страдал и раньше, достиг своего апогея. К тому же Генеральный секретарь партии горстями глотал таблетки, запивая их чаще водкой, он не соблюдал никакой диеты, прописанной ему врачами, а жрал все подряд, не забывая при этом подначивать своих старых товарищей. А друзьями он окружил себя достойными, теми, с которыми поднимался к Олимпу власти с довоенного периода. Взять хотя бы Черненко, Устинова, или того же министра внутренних дел Щелокова. Никого не бросил в беде, не предал и не продал, а всех подтащил к себе. В этом его заслуга была велика, во всем остальном он не предсталял из себя ничего дельного. Тот же бестолковый Хрущев, только не размахивающий руками, не кричащий и не стучащий каблуком ботинка по трибуне ООН, а лишь более спокойный. Андрей Андреевич был выдвиженцем Сталина, их осталось из старой гвардии всего несколько человек, каким-то образом зацепившихся в стране за вершину власти.
Вот и сейчас навстречу ему шел своей кособокой походкой Михаил Андреевич Суслов, этот ярый приверженец жесткого контроля за всеми и за вся. Не зря русский народ придумал поговорку – заставь дурака богу молиться, он и лоб расшибет. Это выражение как нельзя больше подходило к внутренней сущности Суслова, выходца из беднейшей крестьянской семьи с Поволжья. При Сталине такие люди исполняли роль палачей, потому что за кусок хлеба с маслом, не доставшийся им внизу, из-за патологической лени вкупе с низким происхождением,они готовы были предать даже своих родных. Что и случалось в рабоче-крестьянском правительстве сплошь и рядом, начиная с революционного периода. Плоская фигура главного ревизора партии с плоской же головой больше походила на тень, нежели состояла из человеческой плоти. Но энергии, которая клокотала в этом тщедушном теле, могли бы позавидовать более молодые сотрудники аппарата властных структур. Громыко вытащил руку из кармана, собираясь протянуть ее своему соратнику, как вдруг заметил во всем его облике непривычную на первый взгляд надломленность. Михаил Андреевич стал походить на циркуль со сломанной ножкой, даже взгляд его бесцветных глаз был менее затягивающим и прожигающим одновременно. Прическа под Геббельса, над которой потешались все газеты мира, представляла из себя спутанный клок седых волос.
- Здравствуй Андрей Андреевич, - с усилием подал руку партийный функционер. – Ты идешь от Леонида Ильича?
- От него, - пожимая холодную костлявую ладонь, кивнул Громыко. – Как ты себя чувствуешь, Михаил Андреевич? Вид у тебя сегодня не совсем рабочий.
- Не обращай внимания, - слабым и высоким голосом отозвался собеседник. – Обычное недомогание.
- Может, в кремлевку позвонить, чтобы приехали и сделали укол?
- Они уже приезжали, - Суслов поморщился и собрался идти дальше. – Он у себя один?
- А я хотел зайти к тебе за советом,- словно не расслышал вопроса министр иностранных дел. – Пришел к Леониду Ильичу за согласованием кандидатур на пост посла в Америке, вместо этого предателя Нечипуренко. И не сумел доказать, что один из них представляет из себя фигуру весьма ненадежную.
- Кто таков? – насторожился Михаил Андреевич.
- Ростиньяков, наш посол в Испании. Весьма развитая личность и трудолюбивая, но у него за границей целая бригада родственников. А нынешнее положение в стране в политическом плане тебе объяснять не надо.
- Ростиньяков... Ростиньяков.., - нахмурил собеседник сплюснутый с боков лоб. – Вспомнил, на этого человека мне недавно из андроповского комитета приносили сведения. Отпрыск армейских генералов, имеющий родственные связи в капиталистических странах.
- Я так и сказал Леониду Ильичу.
- А что он?
- Дал указание, чтобы я подготовил приказ о назначении Ростиньякова послом в Америку.
- Он что, опять взялся за старое?
- Да нет, вроде трезвый.
- Решение Генерального секретаря нашей партии идет вразрез с партийными инструкциями, - попытался Суслов вновь обрести хищный облик, но застарелая болезнь не дала ему этого сделать, вернув в прежнее полусогнутое состояние. И все-таки он сумел вздернуть острый подбородок. – Ты правильно подметил, Андрей Андреевич, политическая обстановка в стране накаляется с каждым днем, сионисты не дремлют, они потихоньку прибирают к рукам наши средства массовой информации. Ты не слышал о последнем их изобретении в этой области?
- Нет, Михаил Андреевич, после предательства этого негодяя Нечипуренко у меня не осталось ни одной свободной минуты.
- Они додумались обводить все жизнеутверждающие постановления ЦК КПСС жирной рамкой, и каждому советскому еврею становится ясно, что эти постановления исполнению не подлежат. А ты сам прекрасно знаешь, что их активности позавидует любая подвальная крыса.
- Это невероятно, - у министра иностранных дел рот еще больше съехал на бок. – А куда смотрит Андропов со своими подчиненными? У него в руках сосредоточена такая власть, что сам Рональд Рейган позавидует.
- Юрий Владимирович старается как может, но со своей почкой он тоже не вылезает из кремлевки. Вдобавок, анкета у него, как ты знаешь, у самого подмоченная, он сам из тех же жидов, - Суслов облизал синюшные губы. – Я подозреваю, Председатель КГБ готов пойти на решительные меры, но только в отношении взяточников и чинодралов. А это не совсем то, что надо. Наши люди давно заслужили некоторого послабления, и в этом Леонид Ильич абсолютно прав.
- Взяточничество в России всегда занимало первое место, это повелось еще от татаро-монгольского периода, - согласился с собеседником Громыко. – Но я на его месте обратил бы внимание на другое. На Калининский проспект, к примеру, возведенный под руководством градостроителя из евреев.
- Что ты имеешь ввиду, Андрей Андреевич?
- В народе ходят слухи, что высотки на этом проспекте построены с таким расчетом, что между ними создается аэродинамическая труба.
- Вот как, никогда об этом не слышал, - Суслов все-таки сумел на мгновение обрести хищную позу. – И что-же делает эта труба?
- Она постепенно разрушает Кремль, потому что в ней создаются вихревые воздушные потоки, - приподнял одно плечо вверх министр иностранных дел. Со значением добавил, – Проспект имени Калинина имеет направление на Красную площадь.
Партийный функционер долго молчал, видно было, что он с удовольствием опустился бы в свое удобное кресло. Заостренное лицо его стало еще уже, вместе со впалыми щеками оно походило на колун, готовый обрушиться на головы виновных. Но мысль в глазах стального цвета давала о себе знать короткими пульсирующими отсветами:
- Ты знаешь, Андрей Андреевич, мне в эти росказни не очень-то верится, - наконец улыбнулся он своей неприятной улыбкой. – Просто эти высотки появились у нас впервые, вот и произвели они на людей такое негативное впечатление. Американцы застроили небоскребами весь свой континент. И ничего страшного.
- Я точно такого же мнения, Михаил Андреевич, - чуть наклонил голову Громыко. – О слухах, бродящих в народе, я рассказал тебе совершенно в другом смысле, ты меня понимаешь?
- Да, да, теперь я понимаю, - встрепенулся собеседник. – Эти слухи пора прекращать. Надо доложить об этом Брежневу.
- Вряд ли Леонид Ильич что-то предпримет, как я понял, сейчас ему только до себя. Когда я вошел к нему, он спал за столом и не обратил внимания на сведения, за которые раньше Сталин сослал бы в лагеря, - министр иностранных дел переложил папку с бумагами из одной руки в другую. - Я имею ввиду Ростиньякова, кандидатуру которого на должность посла в Соединенных Штатах Америки он даже не опротестовал.
Суслов передернул плечами, словно его обдала волна холода:
- Ну что-же, тогда пусть все остается так, как есть, заменить Генерального секретаря нашей партии нам сейчас некем, - со вздохом констатировал он.
- Давай признаемся хоть раз самим себе, Михаил Андреевич, - Громыко приблизил свое лицо к собеседнику. – Всем нам, его старым соратникам, это невыгодно.
Главный инквизитор Советского Союза вскинул водянистые глаза на партийного функционера сталинской эпохи, затем отвернулся и пожевал синюшными губами. Не проронив больше ни слова, он зашаркал по коридору, переставляя как костыли негнущиеся свои ноги.

 Глава седьмая.

Лавина сошла, подняв тучи пыли и песка, которые скрыли из виду солнце, уже цеплявшееся за ледяной зубец далекой горы. Все вокруг заволокла непроглядная темень, не видно было собственной вытянутой руки, не то что тропы под ногами. Последний каменный рык прокатился вниз по склону и все стихло, лишь на дне ущелья продолжалась усадка нового фундамента, да ревела река, пробивая с удвоенной энергией второе русло. Панкрат оторвал голову от земли и попытался сесть. Ноздри забила грязь,на зубах скрипел песок, но первая мысль у него была о том, что абреков, блокировавших наверху тропу, нужно уничтожить во чтобы то ни стало, иначе они дойдут до стен крепости и защитники поймут, что лавина могла пощадить и казаков. Тогда разбойничью цитадель взять с этой стороны не удастся никогда, если бы даже дядюке Савелию и Никите Хабарову сопутствовал успех и они сумели бы со своими сотнями прорваться к главным воротам. Нужен был отвлекающий маневр, который принудил бы абреков воевать на два фронта, тем самым распылив их силы. Об обратном пути войска терцов теперь не могло быть и речи, обвал стер со склона все очертания единственной дороги, по которой они пришли сюда. Панкрат пошарил рукой вокруг, наткнулся пальцами на голову своего коня. Он положил лошадь рядом с собой, как только камни устремились вниз, и послушное животное лежало все это время не шевелясь. Затем поднялся, всмотрелся вперед и увидел просветы между косматыми клубами пыли, продолжавшими оседать. Значит, солнце еще не успело зайти за гору и оставалась возможность довести дело до конца.
- Николка, - негромко позвал он лучшего своего друга, который всегда старался держаться при нем.
- Здесь я, Панкрат, - донесся снизу голос подъесаула. – Погоди маленько, ногу чем-то придавило.
Рядом зашевелился станичник,за ним еще один и еще.Вокруг закачались неясные тени, взявшиеся поднимать за уздечки своих скакунов. На тропе послышалось шумное дыхание и замерло возле атамана:
- Попали из огня да в полымя, - прогудел подъесаул Николка, отряхивая черкеску. – Что ты хотел, Панкрат?
- Надо идти Захарке на помощь, - продолжая всматриваться по направлению к вершине горы, сказал полковник. – Абреки, что засели наверху, не должны добраться до крепости.
- Ясное дело, - согласился станичник. – Если ее защитники почувствуют, что мы остались живы, то другой лавины нам уже не выдержать.
- Мы тогда и без всяких лавин никакие стены не одолеем.
- Про что и разговор, - прочистил горло подъесаул. Повернувшись туда, откуда пришел, он отдал тихую команду. – Тимошка, кликни свое отделение и вместе с ним на одной ноге ко мне.
В темноте возникло какое-то движение, возле Панкрата и Николки стали собираться казаки, слышно было, как они молча приводили себя в порядок. Дождавшись, когда суета прекратилась, Панкрат коротко скомандовал:
- За мной.
Он шел наощупь, осознавая, что если оступится в правую сторону, то полетит в бездонную пропасть, а если его поведет влево, он может споткнуться об осколок скальной породы или налететь на валун, только и ждущий, чтобы его подтолкнули. Наконец клубы пыли впереди немного разрядились,стали видны очертания тропы под ногами и сам гребень,по которому она поднималась. Еще через пару десятков шагов видимость улучшилась настолько, что можно было различить предметы на растоянии нескольких сажен. И вдруг Панкрат приметил силуэты людей сбоку тропы, они тоже явно куда-то торопились, держа направление, как и его группа, к вершине горы.
- Давай эти привидения пропустим, - дохнул Николка горячим теплом в ухо атамана. – Если это разведчики из крепости, то их сейчас лучше не трогать.
- А если уходят абреки, которых мы накрыли залпом из ружей? Их упускать никак нельзя, – засомневался полковник. Он негромко отдал приказ. – Приготовились...
Казаки потащили шашки из ножен, подошвы их ноговиц по кошачьи заскользили по тропе, полы черкесок не мешали движениям, они были подоткнуты за поясные ремни. Некоторое время группы двигались друг за другом, не сближаясь и не отдаляясь, Панкрат напрягал зрение, чтобы опознать противника раньше, чем тот обнаружит казаков, что-то привычное чудилось ему в повадках незнакомцев, в их умении не создавать шума вокруг себя. Он остановился, присел на корточки и сощурил глаза. И наконец узнал Захарку с перевязанной почему-то головой, за ним крались Петрашка с Буалком и остальными разведчиками. Они стремились к абрекам, лежавшим ничком на площадке впереди и еще не пришедшим в себя. Атаман облегченно провел рукой по лицу и усмехнулся. Он подумал о том, что жизнь имеет свойство продолжаться, у природы своя, а у людей совсем другая. Оглянувшись на подчиненных, дал отмашку рукой по направлению к крепости. Мимо проскользнули молодые станичники, за ними подтягивались старики. Но терцы опоздали делить пирог, потому что разведчики уже связали руки нескольким оставшимся в живых абрекам. И когда полковник добрался до крохотного пятачка, на котором они толпились, братья громким шепотом заявили:
- Панкрат, они ничего не скажут, в том числе и про наших Марьюшку с Павлушкой. Это те самые мюриды, которых Шамиль посылает во все концы Большого и Малого Кавказа, чтобы они поднимали горцев на газават против неверных.
- Четверых из них я знаю, они переходили на левый берег Терека и наводили смуту среди равнинных черкесов с кабардинцами и адыгами, - присмотрелся к горцам Николка. – Панкрат, на них крови больше, чем на простых абреках.
Полковник приблизился к мюридам, заглядывая каждому в лицо, но на заросших черным волосом лицах с миндалевидными глазами он сумел рассмотреть только одно – ненависть к окружившим их станичникам, смешанную с ожиданием скорой смерти.
- Казачий атаман Дарганов, тебе и твоим родственникам все равно не жить, - попытался осклабиться крупными зубами один из приспешников имама. – Твоего отца убили наши люди, они же захватили твою сестру и меньшего твоего сына. Теперь пришла очередь за тобой.
- Ты, что-ли, убьешь меня? – уперся Панкрат в горца зрачками стального цвета. – Ты способен только нападать исподтишка, и сейчас твоя душа колотится не в груди, а в твоих пятках.
- Я джигит и дагестанский мюрид! – попытался выпрямиться горец. – Мои соплеменники за меня отомстят!
Полковник постукал нагайкой по колену и коротко приказал:
- В распыл.
Казаки, успевшие подтянуться к передовой группе, как раз подвели коней, Панкрат вскочил в седло и повел войско по склону вверх, на прибежище предводителя всех кавказцев. Пыль еще не осела, солнце, едва различимое сквозь нее, все быстрее закатывалось за одну из горных вершин, и надо было успеть подступить под стены крепости, пока видимость позволяла нащупывать тропу. Атаман даже не оглянулся, когда позади, вслед за смачным хрясканьем шашек по телам горцев, раздался какой-то шум, подкрепленный резким возгласом станичника:
- Куда ты поскакал, дикая твоя душа, там же пропасть...
Через некоторое время тот-же голос подвел черту:
- Не вышло из джигита орла, так и полетел вниз, поджав по бараньи ноги под себя.
- Они джигиты только тогда, когда чувствуют свою силу, а как доходит до расправы, так ломаются в коленках, - согласился с выводом товарища его сосед.
Но подступиться к стенам крепости до захода солнца не получилось, светило зашло за вершину горы и окрестности погрузились в непроглядную ночь. Атаман прислушался к звукам, доносившимся с разных сторон. Лавина внизу успокаивалась, лишь изредка доносился оттуда стук, похожий на громкий выстрел – это какой-нибудь валун наконец-то занимал свое место. Из аула тоже все реже долетали гортанные восклицания и топот копыт, на левом его краю замирал бой. Значит, станичники под командованием дядюки Савелия и атамана ищерцев Никиты Хабарова не сумели разбить главные ворота и ворваться вовнутрь. Атака терцов с обоих сторон захлебнулась, продолжение ее откладывалось до завтрашнего утра, грозя новыми набегами абреков, получавшим передышку и возможность накопить силы. Панкрат перекинул ружье за спину и обернулся назад:
- Привал, станичники, - соскакивая с лошади, объявил он. – В этом аду мы только шеи себе свернем.
- А может направим к башням небольшой отряд разведчиков? – предложил Захарка. – Пускай бы они за часовыми последили, глядишь, к утру в обороне противника и бреши бы обнаружились.
Полковник ничего не сказал, за него ответил подъесаул Николка:
- Абреки уже костры запалили, - махнул он рукой по направлению к огням, разгоравшимся в ночи. – Вряд ли нам удастся подкрасться к ним незамеченными, да и самим уже ничего не видно.
Ночь прошла спокойно, лишь один раз показалось, что от стен цитадели Шамиля оторвался отряд из нескольких верховых. Они приблизились к лагерю терцов настолько близко, что дувший от аула ветер принес запахи лошадиного пота. Петрашка, поставленный во главе группы часовых, уже приготовился было отдавать команду на стрельбу по целям, едва различимым во тьме, но его удержал Буалок, находившийся рядом:
- Если мы откроем свое местонахождение, то на заре горцы встретят нас со стен дружным залпом, - - шепотом пояснил он. – Если это ихние разведчики, пусть убедятся, что лавина накрыла всех, а если кто-то из верхушки абреков собрался выбраться из крепости, то не стоит им мешать отправляться на тот свет.
Тени растворились в ночи как и возникли, все вокруг погрузилось в первозданную тишину. Лишь под утро снизу послышался какой-то шум, который вскоре затих. Панкрат приподнял голову от бурки и всмотрелся в темноту, по склону горы кто-то поднимался. Скоро несколько человек казаков остановились поодаль, один из них негромко позвал:
- Панкрат, к тебе вестовой от сотника Савелия Дарганова.
Полковник поднялся и направился к группе, он не мог понять, кто этот смельчак, сумевший пробраться к ним через каменный ад:
- Ненька Панкрат, я к тебе с донесением.
Атаман невольно похмыкал в усы, это был Надымка-герой, сумевший ранить самого имама Шамиля, но сейчас он обозначился только как гибкая тень, выдавая себя лишь голосом.
- Говори, Надымка, - приказал полковник.
- Сотник Савелий с атаманом Никитой Хабаровым решили ударить по крепости абреков с первыми лучами солнца, сигналом к атаке послужит ружейный выстрел.
- Ну и славно, мы их тоже тут поддержим, - огладил бороду Панкрат, он язвительно ухмыльнулся. – Вовремя ты с приказом успел, больше наши геройские станичники ничего не передавали?
- Прости, ненька Панкрат, сначала они просили меня узнать, остались ли вы живы после этой лавины, - виноватым голосом доложил казачок. - А уж потом объявить о своем решении.
- Да я не серчаю на их своевольство, молодцы казаки, так и надо делать, - помягчел атаман и поинтересовался. – Как ты сумел сюда пробраться?
- Я пошел не по дну пропасти, а верхом, козьей тропой, - пояснил Надымка. – По ней хотя и опасней, зато под ногами ничего не вихляется.
Вокруг одобрительно загудели, смелые поступки у терцев всегда занимали первое место. Панкрат обнял молодца и подтолкнул его к разложенной на камнях бурке:
- Располагайся, разведчик, с утра у нас будет трудный день.
Солнечные лучи еще не успели вырваться из-за зубчатой стены гор, они лишь упредили свое появление светлыми летучими тенями, а казаки уже вскочили в седла и продолжили путь к крепости, за стенами которой собралась армия Шамиля. Когда добрались до угловой башни, посветлело настолько,что стало возможным окинуть взором всю цитадель разом. Вокруг розовели снежные вершины гор, внизу продолжал клубиться непроглядный туман, он заполнил ущелье почти до самых бастионов крепости, едва не переваливаясь через них. Стены, сложенные из обломков скальных пород, возвышались над крутым склоном по всему периметру аула Гуниб саженей на пять, они служили как бы его продолжением. Со стороны хребта площадка с цитаделью на его вершине обрывалась пропастью, с другой стороны над нею нависала скала, покрытая льдом и отвесно упиравшаяся в небо. Узкая дорога вела к селению только с одного бока горы, она петляла по ее левому склону, более пологому, в конце все равно поднимаясь почти вертикально. Вчерашним днем казаки приняли там бой с абреками, из которого вышли победителями, там же осталась добивать врага и большая часть войска под командованием Савелия Дарганова и атамана Никиты Хабарова. Скоро оттуда донесся ружейный выстрел через мгновение усиленный дружным залпом из многих ружей, перешедший в набирающий обороты шум битвы. Отряд терцев подъехал к угловой башне, казаки взялись со вниманием присматриваться к бойницам. Они знали, что на каждом уровне в крохотных комнатах могли спрятаться до десятка горцев, вооруженных до зубов. Точно такая же картина не исключалась и за выступами стен, за которыми всегда прятались абреки с ружьями. Но сейчас там никого не было видно, зато стало хорошо слышно, как разгорается бой на противоположном краю селения. Выстрелы не прекращались, они слились в единый гул, помноженный на дружный вопль из многих глоток.
- Панкрат, я продвинусь вперед и попробую выманить абреков на себя, - подскочил к старшему брату Захарка. – Надо узнать, какая у них расстановка сил.
- Так они тебе ее и показали, - взялся снова покусывать кончики усов полковник, в голове у него начал вырисовываться какой-то план.
- Тогда пусть Захарка сделает по башне провокационный выстрел. Если горцы внутри, то враз все углы облепят, - вылез с подсказкой подхорунжий из шелковцев. – Или я сам подъеду поближе и лупану по воротам.
- А вот этого делать не следует, - Панкрат вдруг подобрался и перекинул ружье на спину, чем вызвал на лицах у казаков недоумение. – Пускай абреки поспят подольше, нам это только на руку.
- Я понял тебя, братука, - встрепенулся Петрашка, его кабардинец держался рядом с дончаком Буалка. – Защитники крепости подумали, что лавина смела наше войско в пропасть и как один перешли на оборону левой стороны крепости. Поэтому на стенах и в башнях никого не оказалось.
- Молодец, студент, но это лишь первая твоя догадка, а вторая заключается в том, что у этих мусульман подошел час утреннего намаза. Только разгадывать загадки я тебя все равно не пущу, - негромко сказал старший брат. – Николка, посылай разведчиков под бастионы, да поспеши, сейчас время для нас стало как золото. Станичники, ружья к бою!
Около десятка терцев стегнули нагайками коней и рысью приблизились к воротам, закрытым изнутри. Вокруг было по прежнему пусто, из башни тоже никто не показался. Один из разведчиков подтрусил к самой стене, вытащив из дорожной саквы смотанную в круг веревку с привязанным на конце крюком,он ловко закинул его в бойницу и прямо с седла стал карабкаться к узкому отверстию. Остальные подстраховали удальца ружьями, нацеленными на окна. Сухопарая фигура воина проскользнула вовнутрь башни, после чего наступила настороженная тишина. Она длилась недолго, вскоре оттуда раздался истошный вопль, затем звон клинков, заглушенный одиночным выстрелом. Шум нарастал, грозя перейти в нежелательный гвалт, скорее всего к защитнику, захваченному врасплох, кинулись на помощь его молившиеся товарищи. Эти звуки подхлестнули станичников, окруживших крепость, терцы разбежались вдоль периметра цитадели и пошли на ее штурм. Десятки волосяных веревок с петлями на концах, с крюками и даже обыкновенными камнями, одновременно перелетели через верх, стараясь обмотаться вокруг какого-нибудь выступа. По ним ужами заскользили молодцы в черкесках, в зубах у них в лучах утреннего солнца сверкали кинжалы. Вскоре выяснилось, что достойного сопротивления оказывать было некому, потому что основная часть горцев отправилась на защиту главных ворот, в которые уже стучалось войско терцев во главе с сотником Савелием и атаманом ищерцев. А оставшиеся абреки совершали утренний намаз на расстеленных на земле ковриках.
И вот уже заскрипели дубовые ворота,створки распахнулись,пропуская станичников на окраину аула Гуниб.Широкая улица и приземистые сакли с плоскими крышами по обеим сторонам показались вымершими, только у подножия башни и вдоль стен остались лежать несколько трупов горцев. Но эта картина продолжалась всего несколько мгновений. Навстречу казачьему войску с центральной площади крепости уже неслась лава абреков, она набирала ход, готовясь врезаться в передовые ряды терцев. Но вид у джигитов оставлял желать лучшего, стало ясно, что противник, неизвестно откуда свалившийся, застал их врасплох. Кто-то вздымал над папахой саблю, кто-то пытался на ходу зарядить ружье, а кое-кто выставлял вперед казацкую пику. Панкрат моментально оценил положение, он вскинул руку вверх:
- Целься!
Полковник подал команду только тогда, когда заметил, что казаки успели занять привычный для них порядок. Заранее заряженные ружья взлетели вверх и будто присохли прикладами к плечам. Защитники крепости приближались, они успели ослепнуть от ярости и от наглости казаков. И когда до их рядов осталось не больше десяти сажен, Панкрат сам нащупал спусковой крючок под прикладом своего ружья:
- Огонь!
И повторилась картина, привычная станичникам за множество битв с их участием, каждый раз принуждавшая сцеплять скулы крепче,чтобы не дать чувствам завладеть телами, успевавшими закостенеть от адского напряжения. Передние ряды горцев поредели, словно шальной ветер подхватил многих всадников, вырвал их из седел и швырнул тряпичными куклами под копыта лошадей. Задние ряды не сумели вовремя остановиться, они пронеслись вперед, сами оказавшись на линии огня. Панкрат тем временем успел поменять местами отстрелявшихся терцев с теми, кто еще не разрядил своих ружей. И снова грубая команда заставила казачьих скакунов со всадниками на их спинах замереть на месте:
- Целься!
Станичники прильнули к прикладам, выбирая каждый свою жертву, они знали, что если кто-то промахнется, то пуля облетит вокруг горы и вопьется ему в спину. Так говаривали старые казаки, за плечами которых были походы не только с Суворовым и Петром Великим, но и с фельдмаршалом Кутузовым, победителем Наполеона Бонапарта. И когда вторые ряды абреков затанцевали на месте в ожидании нового залпа и в надежде на чудо, что кто-то из них останется жив, Панкрат спокойно отдал приказ:
- Огонь! Отцу и сыну...
Снова вопли и проклятия смешались с диким ржанием лошадей и с руганью горцев третьей волны. Копыта их скакунов споткнулись о тела абреков, упавших первыми, в то время как конники из первых рядов, оставшиеся в живых, бросились искать спасения в середине войска. Началась та самая свалка, во время которой раздавленных воинов оказывалось больше, нежели убитых. Это была беда всех кавказских с азиатскими армий. Если всадники из европейских стран продолжали движение навстречу противнику, стремясь поскорее покрыть пристрелянное расстояние и успеть нанести не менее сокрушительный удар, пока тот перезаряжает оружие, то кавказцы при первой опасности, как и большинство азиатов, старались унести ноги.
- Разойдись!– отдал полковник команду отстрелявшимся. Подождав, пока свежие силы займут места, тем же спокойным голосом приказал. – Целься!
В это время Петрашка, успевший вместе с Буалком проверить башню на предмет затаившихся в ней часовых, крикнул с верхней ее площадки:
- Панкрат, позади абреков собралась новая лава из них, она приближается сюда.
- Огонь! – махнул рукой атаман, словно не услышавший предупреждения своего младшего брата. – Разойдись!... Заряжай!...
Лишь после того, как терцы начали перестраиваться и щелкать затворами, он повернулся к Петрашке и громко спросил:
- А червленцев с ищерцами за второй лавой ты не увидел? Должны бы уже тоже прорваться в крепость.
- Братука.., - зачастил было студент, и сразу осекся. – Показались, Панкрат, другая лава абреков как раз от них и бежит, вместе со своим Ахвердилабом.
- Дядюку Савелия с нашими племянниками не видно? А еще Никиту Хабарова.
- Все там, Чигирька с Гришкой тоже. Сейчас бы их сюда, уж дюже работы для них много.
- Целься!.. Огонь!..
Обе лавы сбились в кучу на довольно широкой улице, горцы, осознав, что их обложили с обоих сторон, принялись носиться по кругу с выкатившимися из орбит глазами. В середине его закрутился еще один круг, только в обратном направлении. За ним еще и еще. Ничто уже не могло остановить это движение, которое было у них в крови как пятикратный намаз аллаху в течении дня или как заунывная мелодия горской песни. Они совершали такой ритуал, сколько себя помнили, при нем они входили в экстаз, неважно, были они пешими или верхом на лошадях.Таким способом они выгадывали нужное им время, чтобы пришло важное решение, кроме того, этот ритуал укреплял их боевой дух. Сейчас они носились под гортанные вопли и под размеренный топот копыт, в мирное время – под те же однотонные вопли и под грохот барабанов. Их можно было расстреливать как прибрежных куропаток, они все равно продолжали бы кружиться. Остановить это дьявольское движение способен был лишь из ряда вон выходящий случай.
И он произошел. Пока оба казачьих войска сдавливали свои тиски, собираясь учинить расправу над главарями, перед толпами горцев объявился всадник на белом коне. Он был в серебристой каракулевой папахе, в белой черкеске с серебряными газырями по бокам, за отворотами которой виднелась красная рубаха. Тонкую талию опоясывал наборный кожаный ремень, отделанный серебром, на нем висел кинжал гурда в серебряных ножнах, украшенный драгоценными камнями. Такой же была и сабля из дамасской стали, притороченная сбоку. На джигите были синие штаны, заправленные в ноговицы до колен, носки которых он вдел в серебряные стремена. В гриву лошади были вплетены разноцветные ленты, а на левой руке абрека красовался золотой перстень с огромным бриллиантом. Вопли со стрельбой прекратились как по мановению волшебной палочки, все головы, даже казачьи, повернулись в сторону всадника. Джигит поднял коня на дыбы и что-то громко крикнул, обращаясь к горцам. Те ответили ему нестройными выкриками, они все еще находились во власти магического круга. Тогда вождь повторил свой клич, и сразу воины аллаха принялись выравниваться,в руках у многих появились ружья,которые они стали поспешно заряжать
- Панкрат, это Садо, один из главных приспешников Шамиля, перстень, что на его левой руке, подарил ему сам турецкий падишах, - присмотрелся к джигиту Николка, он вскинул ружье и снова с досадой опустил его поперек седла. – Жаль, что я успел его разрядить... Абрека надо убить, иначе штурм крепости для нас может оказаться напрасным.
- Я тоже узнал чеченского мюрида, - спокойно кивнул головой атаман. – А напрасно только вороны каркают, да их никто не слушает.
- Откуда этот джигит вырвался? – невольно осмотрелся Захарка. – Улица только одна, и сакли кругом низкие, как на подбор.
- Крепость квадратная, она застроена ихними хатами как попало,а эта улица главная, - пояснил Николка, не переставая терзать на поясе мешочек с зарядами. – Наши терцы уже побывали здесь, когда возили Шамилю штабную цидулку, - он снова обернулся к атаману. – Панкрат, пока абреки в молитвенном своем дурмане, надо с ними кончать.
Но атаман застыл на месте, превратившись в каменное изваяние, лишь глаза у него уперлись двумя железными костылями в абрека в белой черкеске, не отрываясь от него ни на мгновение. Он тоже чего-то выжидал. И когда мюрид встал во главе горского войска, от которого осталась едва половина, чтобы повести всадников за собой, он поднял руку. Сотни ружей что с одной, что с противоположной стороны улицы, где сгрудились червленцы с ищерцами, примкнули прикладами к казачьим плечам, дула замерли на вертлявых фигурах абреков. Но было еще рано отдавать команду на уничтожение врага, да и противник не торопился ввязываться в новый бой или признавать свое поражение бегством. Из-за угла ближайшей сакли показались несколько верховых в белых черкесках и с зеленым знаменем в руках знаменосца. Возглавлял процессию сам имам Шамиль, он сидел в седле согнувшись, по сухощавому его лицу пробегали гримассы боли. За ним следовали телохранители и только после них покачивались в седлах самые приближенные мюриды. Их было много, в передних рядах переваливалась уткой бессмертная фигура Мусы, кровника семьи Даргановых. Как и Шамиль, он скрутился в три погибели, едва не касаясь конской гривы белым лицом. Петрашка уже слез с башни, вместе с Буалком они пристроились позади Панкрата с Захаркой. Завидев Мусу, студент вскинул ружье и направил дуло на кровника, палец привычно лег на спусковой крючок.
- Охолонь, еще успеется, - покосился на него старший брат. – Сначала посмотрим, что они нам предложат, а потом поступим по обстоятельствам.
- Я же в Мусу попал, - растерянно проговорил Захарка. – Часовые на своих руках вносили Шамилева прихвостня за ворота крепости.
- Кто в него только не попадал, - криво усмехнулся атаман.
- Панкрат, этого Мусу надо застрелить, иначе кровная месть между нашими семьями никогда не закончится, - не желал успокаиваться Петрашка. Буалок, пристроившийся рядом с ним, тоже нервно повел дулом по передним рядам абреков. – У него же двое сыновей подрастают, и у его сестры Кусамы еще есть парочка бирючат.
- Я сказал охолонь, один твой выстрел может погубить сотни казаков, - еще упрямее сдвинул брови на переносице Панкрат. – Убийство Мусы не положит конец кровавому обряду, у этого бирючины еще все впереди...
Между тем Шамиль подъехал к своему войску и по подсказке Садо развернулся лицом по направлению к башне, возле которой остановился Панкрат с братьями и станичниками. Рядом с ним пристроился Ахвердилаб, протиснувшийся из середины общей лавы, вид у него был не лучше, чем у раненного имама правоверных кавказцев. Черкеска во многих местах была порвана, на правой щеке чернел длинный шрам с запекшейся кровью. Но джигит продолжал расправлять плечи и гордо вскидывать подбородок, заросший черной бородой. Он был дагестанцем, поэтому не красил волосы на лице в красный цвет. Лишь один Садо из всех мюридов выглядел начищенным пятиалтынным, не принимавший участия в битве, он сумел сохранить первоначальный лоск. Но даже в трудном для абреков положении, он оставался всего лишь одним из помощников вождя горцев.
Шамиль тронул поводьями своего белого арабчака с коротким туловищем и с высокой холкой, проехав половину расстояния до казачьего войска, он остановился. Ни один из мюридов не осмелился пуститься вслед за ним, все они остались на своих местах.
- Атаман, тебе предлагают прибыть на переговоры, - перевел Николка молчаливые действия имама. – Ружье закидывай за спину, чтобы не вызывать у абреков лишних подозрений, остальное можешь оставить при себе.
- На переговоры ходят без оружия, - передавая ружье и саблю подъесаулу, проворчал полковник. – У Шамиля на поясе всего один кинжал.
- Еще бы не стараться быть благородными, - ухмыльнулся Захарка. – Мы у абреков, почитай, в их собственном доме, в который они запускают только гостей.
Но Панкрат уже не слушал, он направил своего кабардинца по середине улицы, чтобы быть у всех на виду. Когда он приблизился к Шамилю, то вскинул на вождя горских народов глаза, надеясь разглядеть на его сухощавом лице ответы на многие вопросы, и натолкнулся на абсолютно черные зрачки, похожие на зерна четок, вырезанных из агата. Они светились таким-же тусклым, словно отшлифованным, светом и лишь в глубине их бились отблески неугасимого пламени, бушевавшего внутри сухопарого тела. Казалось, что этим зрачкам мало топлива, они просили его еще, затягивая стоящего напротив них в огнедышащую утробу. Панкрат едва не сморгнул веками,магнетизм этого человека был безграничен, как и власть, которой он обладал, перед ним можно было только ползать на карачках, выказывая свою преданность и позволяя делать над собой все, что он захочет. Скорее всего, у кавказцев так оно и было, но Панкрат родился вольным казаком, начальников над ним не было отродясь. Полковник скрипнул зубами и взял себя в руки, в серых зрачках появился тот самый стальной блеск, который перешибал черные высверки глаз противника как пустотелые трубки от прибрежного чакана. Широкие плечи его развернулись еще больше.
- Зачем ты сюда пришел, атаман? – спросил Шамиль.
Он усмехнулся краями волевых губ и выпрямил свое поджарое тело в седле, покрытом золотым персидским ковриком. На голове у него серебрилась завитками каракулевая папаха из шкуры трех месячного ягненка.На тонком ремне на поясе, украшенном золотыми бляшками, покачивался кинжал в золотых ножнах и с золотой ручкой, отделанных драгоценными камнями, самым крупным из которых был рубин. На среднем пальце правой руки играл огнями в лучах утреннего солнца золотой перстень с вправленным в него большим бриллиантом необыкновенной красоты. На других пальцах тоже светились разноцветными огнями золотые перстни с камнями. Он повторил вопрос по русски с тягучим акцентом, как у всех кавказцев, для которых этот язык стал средством общения:
- Что тебе здесь надо, казак?
- А что нужно было тебе на левом казачьем берегу, что там до сих пор никому нет покоя? – насмешливо хмыкнул и Панкрат, он уже освоился и теперь выискивал во внешности врага слабые стороны, чтобы не промахнуться с отпором. – Кто тебя гонит на нашу сторону? Своей вотчины перестало хватать?
- На левом берегу Терека я бываю очень редко, - приподнял одно плечо Шамиль.
- Зато твои абреки гуляют по нашим станицам день и ночь.
- Я их туда не посылаю, я защищаю свою землю от московских царей, - лицо имама нахмурилось, он сдвинул черные брови. – А вот вы, казаки, этим русским служите, кормите их, поите, квартиры предоставляете, своих женщин господам офицерам отдаете.
- У нас нет различий по национальностям, кого наша скуреха выберет, того мы к себе и примем. Хоть кривоногого калмыка, хоть криворукого ногая, хоть злого чечена, - в свою очередь насупился и полковник. – Жилье мы русским предоставляем потому, что вера и язык у нас одни, мы служим русскому царю с его народом верой и правдой.
- А где же ваша казачья гордость? – презрительно сощурился Шамиль. – Какие вы русские, когда давно отмежевались от них, и сами называете их москалями, кацапами и сип-сиповичами?
- Они тоже не остаются в долгу, мы для них пугачи, разинцы, разбойники с большой дороги, да голь перекатная.
- Посмотри на себя, атаман, разве ты русский?– продолжал увещевать Панкрата влиятельный собеседник. – У москалей носы сплошь татарские – картошкой, характер плаксивый и трусливый, а ты вылитый горец, только говоришь по ихнему. Даже одежда на тебе горская, даже кинжал ты нацепил, подражая нашим джигитам.
Панкрат поймал зрачки вождя всех кавказцев и постарался отвести в сторону черную силу, прущую из них. Ему показалось, что он сумеет перебороть ее, потому что у него было что-то еще такое, чего не было у этого человека, обладающего недюжинной волей.
- Ты сказал правду, Шамиль, мы растеряли многое, что связывало нас с бывшей нашей родиной и с нашим народом. Даже обличьем мы стали похожи на тех, с кем рядом живем,- он расправил грудь и ворохнул плечами. – Зато дух у всех у нас остался прежним, каким ему и положено быть – он у казаков русский.
Оба всадника долго расстреливали друг друга глазами в упор, и если бы не дикая энергия первого из них, и не железное упорство другого, они бы не выдержали адского напряжения и давно сошлись бы в поединке. Наконец имам дернул большим кадыком на горле, по его щекам прокатилась гримасса сдерживаемой боли. Видимо, рана, которую он получил от выстрела в него Надымки, была очень серьезной. Он хрипло выдавил из себя:
- Зачем ты сюда пришел, атаман?
- За тем, чтобы ты прекратил набеги на казачьи станицы.
- Я не посылал в ваши станицы своих людей. А набеги никогда не прекратятся, разбойничьи группы мне не подвластны, - причмокнул губами вождь. – Кроме того мне известно, что они чаще нападают на военные обозы, нежели на мирные селения.
- У тебя плохие информаторы, Шамиль. А скорее всего ты врешь, потому что те самые группы из бандитов, якобы неподвластные тебе, входят в состав твоего войска.
Вождь абреков долго молчал, не отводя пристального взора от собседника. Затем, не отвечая на явное оскорбление, он повторил все тот-же вопрос:
- Что еще привело тебя в наш горный край?
- Я пришел сюда за своим сыном Павлушкой и за сестрой Марьшкой, - в свою очередь не отрывая взгляда от лица Шамиля, жестко проговорил Панкрат.
- Но твоих близких родственников в этом ауле нет, - криво усмехнулся имам.
- А где они?
- Я не знаю, что тебе сказать, потому что впервые об этом слышу.
- Пусть будет так, тогда я спрошу тебя по другому, - расслабленно улыбнулся и атаман. – За твоей спиной притаился среди абреков один чеченский мюрид, его зовут Муса.
Помедлив немного, Шамиль молча кивнул головой, видно было, что ему не нравились вопросы полковника. А тот продолжил:
- Это мой кровник, он враг всей семьи Даргановых. Я думаю, что его люди тоже участвовали в похищении Павлушки с Марьюшкой, и он должен знать все, - Панкрат повертел нагайку в руках. - Отдай его нам, он укажет место, где они спрятаны.
Шамиль прищурился и положил правую руку на рукоятку кинжала,крупный бриллиант в перстне на среднем пальце рассыпался множеством разноцветных лучей, другие камни отозвались ему такими же цветными искрами. Казалось, фигуру имама вместе с арабчаком накрыла небесная радуга. Но подвижные крылья горбатого носа и резкие складки по углам большого рта по прежнему не предвещали ничего хорошего:
- Ты забыл, казак, что горцы своих гостей не предают и не выдают, - негромко сказал он. – Ты хочешь, чтобы я нарушил законы наших гор?
- Муса из тех самых разбойников, которые тебе не подвластны, об этом ты поведал только что, - криво усмехнулся полковник. – А ты приютил его у себя.
- Он мой гость!
Шамиль на глазах превратился в окаменевшего горного орла, все черты его сухощавого лица с резкими морщинами показались вырезанными из гранита. Лишь черные зрачки не прекращали прожигать жгучими лучами противника, стоящего напротив него.
- Имам, если ты не отдашь Мусу, или я не узнаю, где находятся мой сын с моей сестрой, то я не оставлю тебя в покое. Хотя по доброму нам так и так не разойтись, - непримиримо нагнул голову атаман. – За моей спиной и по другое крыло твоего войска много станичников, у которых тоже накопилось достаточно вопросов к твоим абрекам. Они желают с них спросить за все разом.
Вождь кавказских народов стряхнул на ладонь из-под рукава черкески крупные четки и принялся их пересчитывать, горящий взгляд его вроде ненароком вильнул в сторону крепостной стены. Скоро оттуда донеслось как бы волчье тявканье, и тут-же сухопарая фигура имама стала размягчаться. Он равнодушно передернул плечами и неромко сказал:
- А ты и так отсюда не уйдешь,- он покривился от приступа внезапной боли и снова постарался улыбнуться. – Мне нужно было время, чтобы помощники собрали моих воинов по склонам гор и снова привели их под стены крепости. Они это сделали, отважные джигиты уже здесь.
Панкрат резко выпрямился в седле, заметил вдруг, что на казаков из-за каждой сакли, из-за каждого выступа в крепостной стене смотрят дула ружей. Впервые в жизни он пожалел о том, что оставил оружие у Николки, тогда можно было бы захватить Шамиля в плен и не выпускать его из своих рук до тех пор, пока терцы не выбрались бы из проклятых теснин. Сохранились бы сотни казачьих жизней и матери не оплакивали бы сыновей с едва пробившимися у них усами. Но и сейчас еще не все было потеряно. Увидев, что имам собирается возвращаться к своему войску, Панкрат процедил сквозь стиснутые зубы:
- Имам, наш разговор еще не окончен.
Вождь презрительно усмехнулся, он ничего не ответил, продолжая заворачивать морду арабчаку и подгоняя его каблуками ноговиц. И тогда Панкрат перехватил из его рук уздечку и дернул ее на себя, одновременно кладя правую руку на рукоять своего кинжала:
- Шамиль, ты не ответил на мои вопросы.
Предводитель абреков сверкнул бешенными зрачками:
- Что еще ты хочешь узнать? – прошипел он ядовитой змеей.
- Где мой сын Павлушка и моя сестра Марьюшка? – теряя над собой контроль, оскалился полковник. – Если ты ничего не скажешь, ты сам не уйдешь отсюда живым.
- А ты сможешь повести за пленниками свое войско? – брызнул слюной абрек.
- Говори, горный бирюк.
- Они уже на границе с Грузией.
- Куда вы их гоните?
- Никуда, атаман, твой сын и твоя сестра будут жить по горским законам, так же, как твоя жена-чеченка стирает тебе, казаку, твое белье и подтирает за твоими сыновьями русское говно, - по звериному ощерился главарь абреков. - Не одному тебе воровать горянок и плодить казаков, пора вашим женщинам тоже рожать горцев.
- Разве ваши джигиты не крали наших скурех?
- Случалось.
- У нас с Айсет вышло полюбовно.
- Горянка не имеет права выходить замуж за иноверца, это противоречит законам шариата, - вскинулся Шамиль. - Муса сказал, что он успел подыскать твоей сестре хорошего жениха, а твой сын будет воспитываться в тейпе братьев Бадаевых, убитых тобой, - он гортанно закончил. – Таков закон наших гор и никто не вправе его нарушить.
Словно неведомая сила отбросила полковника назад, он вдруг увидел перед собой сумасшедшего, возведенного на вершину власти кем угодно, только не человеческим разумом. Мусульманский имам, призванный своим богом укрощать животные страсти соплеменников, сам проповедовал кровную месть. К тому же в начале диалога служитель аллаха солгал, сказав, что впервые слышит о сыне и сестре собеседника, выкраденных его подчиненными. Эти два поступка показались из ряда вон выходящими, обрывающими в корне рассуждения о мире и дружбе между казаками и горцами. Панкрат приготовился вытащить кинжал из ножен, он уже нацелился схватить абрека за черкеску и воткнуть лезвие ему под сердце, когда Шамиль вдруг извернулся и первым нанес удар походным ножом, спрятанным в правом рукаве черкески. Инстинкт самосохранения и на этот раз спас жизнь атаману, заставив его уклониться назад. Острие вошло в предплечье, расшивая черкеску до самой спины. Сколько раз Панкрат благодарил судьбу за то, что она наделила его мгновенной реакцией, какой обладали и его родители. Не единожды сшибался он в подинках с горцами, всегда выходя из них победителем. Вот и сейчас он умудрился распрямиться пружиной и проткнуть кинжалом одежду Шамилю, успевшему всадить каблуки ноговиц под брюхо своего арабчака. Лезвие пропороло ему бок и тут-же белогривый скакун за один прыжок преодолел расстояние в несколько сажен, вынося своего хозяина из опасной зоны. На помощь имаму уже спешили его мюриды, разрывавшие свои рты в правоверной ярости. Из-за укрытий раздались первые выстрелы, они были еще не точными, а лишь только прицельными. Но полковник знал, через мгновение ситуация изменится до неузнаваемости, и тогда на небольшом пространстве между саклями станет властвовать одна смерть. Он поднял кабардинца на дыбы и развернул его на задних ногах в обратную сторону, затем пригнулся к холке и помчался к своему войску:
- Укладывайте коней на землю, станичники, - крикнул он.
Приказ атамана был исполнен моментально, Панкрат увидел, как терцы, положив лошадей, сами спрятались за из крупами. В стволы загонялись патроны, приклады прижимались к плечам. Войско терских казаков, окружившее армию абреков, тоже заняло круговую оборону. Атаман сунулся в самую гущу соплеменников, подсекая нагайкой передние ноги кабардинцу и падая рядом с ним. Он успел вовремя, горцы приготовились к атаке, их первые ряды уже стронулись с места. А выстрелы из-за укрытий не прекращались, они переросли в единый залп, от которого некуда было спрятаться. То один казачий конь, то другой вдруг вскидывался над дорогой и с утробным ржанием падал обратно. Дальше медлить было нельзя.
- Казаки, к бою!
Голос атамана перекрыл все другие звуки, показалось, что он разразился ревом раненного зверя. Так оно и было на самом деле, потому что ущемленное самолюбие не давало полковнику обрести прежнюю форму. Он поймал на мушку джигита в белой черкеске, выскочившего перед лавой горцев, нажал на курок и сразу крикнул станичникам, окружавшим его со всех сторон:
- Огонь!
Джигит вскинул руки над головой и упал на спину скакуну, сбросившему его как ненужный груз. Раздался дружный залп из казачьих ружей, за первым последовал второй, за ним третий, а горцы все не могли взять разбег. Воины аллаха, как только их товарищи начали падать под копыта коней, снова сбились в кучу, норовя каждый спрятаться внутри нее. Мюриды опять забрались на возвышение и оттуда пытались командовать абреками. Но громкие приказы редко долетали до ушей правоверных мусульман, их как всегда устраивал один легкий успех, который приносили им внезапные и стремительные набеги. Не помогли и подоспевшие к ним товарищи, засевшие за стенами крепости и за углами саманных саклей. Ритуальный круг, остановленный было джигитом Садо, возобновил свое бесконечное вращение.
- Захарка, я поведу станичников в атаку, а ты с Николкой будешь прикрывать наше войско с боков,- крикнул полковник своим помощникам, – Лупите по абрекам, засевшим за стенами, со всех ружей, чтобы они не поднимали головы.
- Понял, братука, - заторопился с исполнением поручения Захарка. – Петрашка с Буалком, бегите обеспечивать тыл.
Часть казаков под командованием Захарки развернула ружья в сторону хижин, другая под руководством Николки направила их на крепостную стену. Слаженные действия обоих привели к тому, что залпы горцев прекратились, перейдя в одиночные выстрелы. Панкрат поднялся на ноги, с силой потянув на себя уздечку. Его кабардинец вскочил с земли, подкидывая на спину своего хозяина.
- Казаки, шашки во-он! С места галопом, впере-ед! – первым вырывая из ножен клинок, подал команду атаман.
С противоположной стороны улицы донесся пронзительный свист, это дядюка Савелий с Никитой Хабаровым тоже повели в атаку червленцев с ищерцами. Что с одной, что с другой стороны до врага было не больше семидесяти сажен, применять огнестрельное оружие было уже ни к чему, потому что кони пролетали это расстояние моментально. В ослепительных лучах солнца, успевшего оторваться от горных вершин, засверкало множество клинков, словно казачьи папахи накрыла вдруг стылая лавина, превратившая прозрачный воздух над ними в куски льда. Два людских потока стремительно надвигались на третий, крутившийся юлой, чтобы сшибиться с ним и поглотить его в смертельном водовороте. Но в последний момент отряд мюридов сорвался с места и понесся в проулок между саклями, увлекая за собой всю армию абреков. Горцы вздымали скакунов на дыбы и устремлялись в узкую щель между заборами, возведенными из осколков скальной породы, не могущую пропустить всех сразу. Дикие вопли вперемежку с визгами животных огласили пространство, это острые края камней сдирали с лошадей шкуру, заодно выворачивая всадникам конечности. Между тем, терцы соединились, они насели на последние ряды абреков, не успевших влиться в проход, полосуя их шашками направо и налево. Панкрат заметил Никиту Хабарова, работавшего клинком без устали, видимо, яма в селении Цахтуры с разложившимися трупами, в которой он побывал во время своего плена у разбойников, превратила его в беспощадного их врага. Сейчас он тоже не замечал никого и ничего, снося головы и вспарывая спины направо и налево. Оторвать его от этого занятия могла теперь только окончательная победа на противником. Атаман перевел взгляд на дядюку Савелия, рубившегося вместе со своими сыновьями в самом центре казачьей лавы, но и сотник вряд ли бы внял его слову. Тогда он протиснулся к своему другу Николке и крикнул:
- Николка, отзывай стодеревцев с наурцами и скачите вдоль улицы. Между саклями должен быть еще один проход.
- Ты хочешь перехватить абреков, чтобы они не успели выбежать за стены крепости? – догадался подъесаул.
- Надо связать их боем, - не стал вдаваться в подробности полковник. – А тут управятся червленцы с ищерцами.
- Ясное дело, Панкрат, а шелковцев бы следовало отрядить на ихних стрелков, засевших за стенами. Уже достали, проклятые.
- Сам об этом подумал...
Две сотни станичников разом прекратили атаку и галопом помчались за Николкой вдоль улицы, их место тут-же заняли терцы из других станиц. Если бы мюриды были поумнее в военном деле, они могли бы завернуть своих воинов и, воспользовавшись тем, что врагов стало меньше, нанести им сокрушительный удар. Но они первыми покинули поле боя, возглавив бегство всей своей армии. Большая часть горцев все-таки сумела пробиться на другую улицу, остальные развернулись лицом к терцам и взвыли высокими голосами. Они поняли, что вырваться из кольца вслед за товарищами им уже не удастся, к тому же вход в проулок завалили горы трупов с остатками одежды на заборах, забрызганных кровью. Абреки приготовились к последнему своему броску, они заголосили бирюками, попавшими в охотничьи силки.
- Никита, отсекай горцев от проулка, надо их окружить, - приказал Панкрат атаману ищерцев, наконец-то приблизившемуся к нему.
- Мы их почти обложили, - смахнул Никита Хабаров пот с лица. – Дядюка Савелий подвернет чуток левый фланг червленцев, и абреки окажутся в казачьей сапетке.
- Тогда расстреливайте их как стадо паршивых баранов.
- Понял, Панкрат.
- А я попробую догнать Шамиля, пока он не ушел за стены своей крепости.
- Если достанете супостата, не порешайте его без меня.
- На кругу судить будем...
Полковник перелетел через завал из трупов людей с животными, которые усеяли весь путь до второй улицы. Видимо смертельно раненные абреки деражались в седлах до последнего, выпадая из них вместе с каплями жизни, покидавшими их тела. Конь то и дело поджимал ноги, стараясь не наступить на мертвых. Наконец он выскочил из коридора, ощетинившегося острыми углами, и остановился на середине дороги. Рядом с атаманом замерли догнавшие его Захарка с Петрашкой и Буалок. Все разом уставились в противоположную стену крепости с воротами, распахнутыми настеж, видневшуюся далеко впереди, они знали наверняка, что этот путь должен обрываться пропастью. Абреки влетали в узкие створы и пропадали из глаз, будто сигали вниз. Спешили покинуть аул и горцы, прятавшиеся за башнями, вливаясь по ходу движения беглецов в их нестройные ряды.
- Куда это они направляются? – недоуменно приподнял плечи Захарка. – Мы сами видели, что за стенами крепости глубокая пропасть.
- К тому же, ущелье накрыла лавина, вместе с тропой по его краю, - дополнил рассуждения среднего брата Петрашка. – Там не то что человек – черт ногу сломает.
- Не иначе аллах горцам крылья подарил, - осклабился один из казаков, унимая бурное дыхание. – Мы считали их за людей, а они оказались птицами.
За спинами терцев послышался дробный топот копыт, это галопом приближался отряд под командованием подъесаула Николки, посланный Панкратом искать второй проулок. Станичник на всем скаку осадил коня и обратился к атаману:
- Панкрат, может попробуем Шамиля догнать? За крепостью ему деваться некуда.
Полковник со свистом всадил шашку в ножны и с досадой прохрипел:
- Я думаю, Николка, что с погоней мы с тобой опоздали. В том направлении как раз и пролегает главная ихняя дорога, - он криво усмехнулся. – А мы посчитали, что она бежит по левому склону горы, который самый пологий.
- Да еще с гнездом имама на ее вершине, - наконец-то откликнулся и Буалок. – Братья казаки, нам остается только проверить наши догадки и заняться подсчетами, что нам принес этот поход.
- Вот.., чистый француз, кому что, а ему надобны одни деньги, - сказал себе в бороду Петрашка, потом развернулся к свояку. – А Павлушку с Марьюшкой где теперь искать?
- Именно это я имел ввиду, Петрашка. Догнать Шамиля мы теперь вряд ли сможем, зато пленных у нас наберется на целый полк, - развел руками Буалок. – Вряд ли горцы откажутся от выгодного размена. А еще надо проверить аварские сакли и расспросить здешних жителей со всем пристрастием.
Панкрат тронул поводья кабардинца и ходким галопом поскакал вдоль улицы, он понимал, что надежда вызволить из плена меньшего своего сына с младшей сестрой тает как сумерки в горах, сразу переходившие в ночь. Знал он и о том, что изловить кровника Мусу и его господина, имама Шамиля, теперь будет практически невозможно. А ведь всего несколько мгновений назад они были в в руках казачьего атамана, сумевшего разбить армию абреков. Что стоило набросить на их шеи волосяные арканы и под страхом смерти заставить рассказать все как есть, заодно пообещав отпустить на волю, если они передадут мальчика и девушку в его руки. Целыми и невредимыми. И пусть бы потом с третьим имамом Дагестана и Чечни разбирался сам русский царь, зато кровник не ушел бы никуда, атаман расправился бы с ним по законам гор. Жаль, что судьба соглашается улыбнуться человеку всего один раз в жизни, потом она издевается над ним как ей нравится. Все время кажется, что эта хозяйка в твоих руках и никуда от тебя не денется, на самом деле она как та блудливая скуреха – и поманит, и покажет, а покушать не дает. Так и вихляешься неприкаянный рядом с ней, лишь под конец осознавая, что в сущности ничего не добился.
Вот и сейчас трудный поход, стоивший немалых человеческих жизней и невероятных усилий со стороны казаков из нескольких левобережных станиц, грозил оказаться бесплодным. Расправа над родственниками братьев Бадаевых была не в счет, этих увальней можно было подстеречь и возле собственного дома в их родном ауле. Разгром армии абреков тоже не вызывал особой радости, горцы скоро оправятся и с еще большей яростью станут нападать на казачьи станицы, на военные обозы и одиноких путников, сея смерть и заливая все вокруг потоками крови. Их не учит поражение на поле брани, они, как дети, все равно будут совать пальцы в огонь.Таков их менталитет,а значит, характер, от которого зависит сама судьба. Полковник подскакал к концу улицы и выехал за ворота крепости. То, что открылось глазам станичников,остановившихся за ним, не поддавалось описанию. Прямо возле конских копыт разлилось море плотного молочного тумана, оно кипело, всплескивало волнами, бросая их к самым стенам крепости. Горная тропа ныряла в это море и через несколько шагов пропадала в нем. В лучах полуденного солнца комковатая его поверхность переливалась радужными оттенками, словно белую пену прошили нитями из драгоценных металлов. А вокруг вздымались в небо и растворялись в голубизне острые пики с таким же голубоватым льдом, покрывавшим их. Казалось, они выходят за границы земного пространства, достигая того загадочного края, где цветут вечные сады и живут не ведающие страха люди. И странно было чувствовать себя на краю этого величия в полном боевом снаряжении. На некоторое время воцарилась тишина, затем кто-то из казаков восхищенно протянул:
- Красота-а... Я с подобным еще не встречался, хотя облазил все вершины Большого Кавказа.
- Это горячие воды выходят на поверхность и, охлаждаясь, превращаются в пар, - пояснил ученый Петрашка. – Этот пар заполнил пропасть под нашими ногами, отсюда такая картина.
- Но мы пришли сюда не за этим, - перебил его Николка. – Надо попробовать пойти следом за абреками.
- Которые устроили нам засаду за первой скалой, - усмехнулся Захарка. – Горцы в этих местах ориентируются как станичные кобели на казачьем базу.
Атаман долго теребил в руках ручку нагайки, оплетенную кожаными ремнями, он понимал, что средний брат сказал правду и в то же время его не оставляла мысль о том, что любое дело нужно доводить до конца.
- Ненька Панкрат, давай мы с Петрашкой и Буалком пробежимся по тропе, - подал голос из-за его спины Надымка. – Если по ней пройти будет невозможно, то мы сразу вернемся.
- Абреки уходят, Панкрат, - поддержал малолетку Петрашка. – А вдруг нам повезет.
- Попробуйте, - неохотно согласился атаман. - Но если почуете опасность, тогда со всех ног назад.
Как только всадники погрузились в густое молоко, он продвинулся вперед и напряг слух. Снова все вокруг обложила тишина, нарушаемая лишь позвякиванием конской упряжи. Она продолжалась недолго, позади раздался дробный топот копыт, к воротам вылетела группа казаков во главе с дядюкой Савелием и его сыновьями. За ним показался Никита Хабаров с ищерцами.
- Конец пришел абрекам Шамиля, - направил сотник коня к атаману. – Никто из них достойного сопротивления не оказал.
- Всех порубили? – повернулся к нему Панкрат.
- Около сотни горцев оставили в живых, из тех, кто сложил оружие и добровольно вызвался показать хаты своих мюридов, - дядюка Савелий обернулся назад и подозвал к себе терца, ведущего на поводу лошадь, навьюченную поклажей. Когда тот приблизился,с гордостью вскинул подбородок. – Гляди, что мы в сакле у имама Шамиля раскопали.
Он протянул руку и отбросил с поклажи иранский ковер,взорам окружающих открылся дубовый сундук, окованный медными пластинами. Сотник вместе с верховым поднял крышку и заставил своего коня отступить назад. Из глубины короба полыхнуло золотое сияние, простреленное во всех направлениях разноцветными искрами. Казалось, это разверз нутро колодезь, доверху наполненный драгоценностями. Искры осыпали станичников, окруживших сундук, с ног до головы, они взлетали вверх и опадали вниз, смешиваясь с искрами на поверхности молочного моря, они фонтанировали, разгораясь все ярче в лучах солнца, достигшего зенита.Терцы невольно разразились восторженными восклицаниями, редко кому из них приходилось любоваться подобными сокровищами. Лишь Панкрат едва уловимо улыбнулся, он отвел взгляд от сундука и с надеждой обратился к сотнику Савелию:
- О Павлушке с Марьюшкой узнать ничего не удалось?
Дядюка Савелий захлопнул короб и только после этого ответил:
- Никто ничего не знает, Панкрат, - он поправил папаху и подмигнул. – Но надежды терять не следует, теперь у нас и пленные есть, и драгоценностей немеряно. У Никиты Хабарова еще парочка таких кладов.
- Все будет в порядке, Панкрат, - подтвердил атаман ищерцев. – Даст Бог разберемся и с этим делом, было бы на то наше желание.
В этот момент со стороны тропы, уходящей в туман, донеслись приглушенные выстрелы. Они повторились еще раз и еще. Терцы перекинули ружья на грудь, навели дула на дорогу. Наконец откуда-то снизу послышался топот копыт, из тумана выпрыгнули Буалок, за ним Надымка и наконец Петрашка. У Надымки по щеке растекалась струйка крови.
- Ненька Панкрат, абреков нам не догнать, - подъехал он к атаману. – Тропа узкая, она петляет по самому краю пропасти и нужно растягиваться в цепочку, чтобы по ней проехать.
- Мало того, за каждым поворотом Шамиль оставил засаду, - дополнил Петрашка рассказ Надымки. – Они спрятались за выступами и лупят по любой тени, которую приметят.
Буалок засунул нагайку за голенище ноговицы, затем забросил ружье за спину и только после этого высказал и свое мнение:
- Дело в том, что копыта лошадей подкованы, железо цокает по камню и звук опережает наше движение, - он запахнул полы черкески, не забыв поправить и шпагу. – Горцы сначала слышат этот звук, а уж потом видят тени. И начинают стрелять наугад.
- А вам и вовсе из-за этого тумана ничего не видно, - включился в разговор подъесаул Николка. – Мало того, абреки на этой тропе знают каждый поворот, вам же она не ведома.
Панкрат метнул недобрый взгляд в ту сторону, откуда вернулись разведчики и заставил кабардинца переступить ногами. Терцы терпеливо ждали его решения, они понимали, что атаман не сделает необдуманного поступка, потому что отвечает за их жизни. И когда полковник осадил своего коня назад, чтобы повернуть на дорогу, ведущую снова в аул, они приладили ружья за плечами и приготовились тронуться следом за ним.
- Еще свидимся. Если мы до логова Шамиля добрались, куда царским войскам хода нет, то до другого дома имама всех правоверных мусульман доберемся и подавно, - за всех пообещал Надымка, стройный как молодая раина и юркий как лесной хорек. – Хоть и закрыт он пока от нас вечными туманами.