Пару дней назад
в интернет-новостях
сообщалось о смерти
семимесячного Димы,
которого мать
буквально заспиртовала.
"Взрослые, оставшись на земле, умолите Господа о Рае
Для детей, что умерли уже, не познав любви, греха не зная.
Пусть Он призовет их души в Рай, где сады ветвятся в нимбе света,
Что дарует вечность для любви - той, что на земле для них уж нету".
(Людмила Солма)
-Здоров, соседка! .. О-о-ой!!! – Нинка-станочница неосторожно навалилась на деревянный частокол и чуть не съехала вместе с ним в соседкин огород. – Че, Игнат, что ль, опять запил? Хоть бы забор починили, содралась вся в кровь.
Тетка Валя разогнула спину, бросила охапку сорняков в кучу и пошла, переваливаясь на варикозных ногах, к веранде. Нинка проводила ее хищным взглядом неудовлетворенной сплетницы. Постояла, подумала, подобрала подол, чтоб не нацеплять репьяхов, и решительно двинулась за соседкой вдоль забора. Калитка у них сроду не запиралась.
-Я чтой-то сказать хотела, - она метнулась помогать: подхватила эмалированный таз с водой, который тетка Валя пыталась поднять сама. – Куда его? Отак от в огород, что ль? Ну давай, нахыляй.
Вода вперемешку с землей хлынула грязным потоком под грушевое дерево. Тетка Валя молча сполоснула таз под краном - ржавой трубой, торчащей из-под земли на границе двора и огорода. Поставила его у крыльца рядом с кастрюлей, полной абрикосов, села на ступеньку и принялась по одному отделять мякоть от косточек. Нинка потерла ушибленный локоть и примостилась рядом.
-Слыхала, что твоя опять учудила?
Из Нинки пёрла информация. Круглые ее щечки полыхали румянцем, а в маленьких глазках блестел нетерпеливый огонек. В далекой своей юности Нинка была тонкая и с лица почти красавица. Мать с отцом мечтали сделать из нее балерину и приставили к станку в балетной школе. Балериной побыть не сложилось, а вот обидное дополнение к имени - «станочница» - наглухо прикрепилось ввиду легкомысленного поведения.
Солнце подбиралось к зениту. Где-то за дворами не вохотку лаяла собака.
Нинка не замечала, как хватала один оранжевый шарик за другим, яростно выколупывала из него косточку и швыряла в приготовленный таз.
Тетка Валя молчала, интересу никакого не проявляла.
- Взашей меня прогнала со двора, слышь?! - не утерпела Нинка. - Не пригнись я в самое вовремя, так она б меня отем дрыном и пригрела б насмертушку. Ты все ж таки мать, уразуми дитя свое неразумное. Всю жизнь по-людски по-соседски жили, пока твоя не въехала до Вовки. Нынче и его не узнать. Удвох выпивают на пару.
-Не нуди по дворам, так и гнать не будут, - наконец, отозвалась тетка Валя.
Нинка только этого и ждала.
-Да ведь я что, я ж не для себя! Я ж по-соседски! Узнать, как жизнь, мож, надо чего иль поговорить... А зачем же сразу дрыном? Прошу у ней ребеночка показать – народила полгода как, а кто его видел? Спит, говорит, и всё. Сколько спать можно?!
-А тебе какая боль? – вздохнула тетка Валя.
Тяжело вздохнула. Нинка даже насторожилась, огонь в голосе притушила и зашептала:
-А от такая! Верно люди бають: чтой-то чёрное в ейном доме творится. Отакое вот, как сажа, чёрное, замешаннное на кровушке...
- Та тю на тебя, ей богу! Не надоело побрехеньки разносить?
Тетка Валя бросила нерасщепленный абрикос в таз с расщепленными, грузно поднялась и пошла, сгорбившись, в дом.
-Я – побрехеньки?! От попомни мое слово: спохватитесь, да уже и поздно будет!
Ближе к сумеркам, чтоб не так заметно, тетка Валя пошла задами к дочкиному дому. Раньше во дворе бегал кобель, так совсем не пройти было. Нынче тихо: пес отыскал лазейку в заборе, вырвался на свободу, да так и пропал. А другой живности дочка не заводила. Тетка Валя не стала сразу заходить в дом, а подошла к тому окну, где, она давно усмотрела, была детская спаленка.
«Внучек, Санечка», - беззвучно позвали губы.
Шторки плотно задвинуты. И днем задвинуты, и ночью...
Постояла, прислушиваясь: тщетно. Заставила себя подняться по высокому кирпичному крыльцу. В доме тихо. Или лучше уйти? Мало что станочница, стахановка эта, сдуру наплетет! Но та комнатка с закрытым окном, где внучек в кроватке, уже привязала и не отпускает. Взглянуть одним глазком, а тогда уж и домой.
Тетка Валя топталась у двери, не зная, как поступить.
Через боковое окошко увидела, как в кухню вышла дочь Светлана. Надо стучаться да заходить, а то, чего доброго, подумает, что за ней следят. Готовит молочную смесь. Значит, Санечка не спит, и, может быть, ей дадут с ним понянчиться. Она бы его покормила. И спать уложила. И песенку на ночь спела.
Рука уже хотела постучать несмело, но... не постучала. Потому что глаза увидели непонятное. Дочь взяла со стола початую бутылку водки и прямо из горлышка плеснула чуть в бутылочку малышу. Тетка Валя потерла рукой глаза – старая, то слезятся, то пленкой их застилает - может, обманули? Нет, так и есть: водки – внучеку. Рука, что готовилась постучать, припала натруженной ладонью к губам, задержала вскрик.
- А-а-а, явилась! – повернулась Светлана на распахнувшуюся дверь. – Чего пришла? Кто тебя звал? У, все равно что спугнутая наседка, взъерошенная!
Из глубины комнат донесся детский плач. Нет, не плач, а попискивание щенка, хиленькое и такое уставшее! От него сердце в груди так и зашлось, вот-вот развалится, немощное, на трухлявые куски.
-Света, дочка, - тетка Валя протянула к ней руки. – Отдай мне его! Ты молодая еще, погуляй, поживи для себя. А я Сашеньку подниму.
-А-а-а, - укоризненно затянула дочь. Поискала глазами сигареты, нашла на плите пустую пачку. – Скотина, опять мои сигареты скурил. - Это к сожителю Володьке относится. Поковырялась в полной окурков баночке из-под майонеза, отставила, не найдя подходящего. – Понадобился, значит? А когда меня из дома пузатую выставляла на улицу, на люди, тогда, значит, не нужен был? На позор выставляла! А я-то тебя как любила! И верила... Чего опять пришла? Я говорила, не ходи сюда? Не видать тебе моего сына, поняла?
Плач в детской оборвался. И сердце оборвалось. Тетка Валя отпихнула дочь, толкнула крепкой рукой на табурет, а сама кинулась в дом. Где у них эта детская? В одной комнате торчат ноги в носках, это Володька спит пьяный. Направилась в другую.
На кровати нашла крохотное тельце, закутанное в застиранные простыни. Личико плакало, сложившись в гримасу обиды, но из раскрытого ротика не вылетало ни звука. Тетка Валя выпростала его, взяла на руки и сразу положила обратно: Сашенька совсем не держал голову, а в ручках-ножках силы было ровно столько, сколько в увядающем подснежнике. И вот этому дитю с прозрачной кожицей, весом не больше трех килограммов - полгода!
-Света, - упавшим голосом позвала мать. Дочка стояла в дверях, воинственно уперев руки в бока. – Так ты его что, с самого рождения кормишь водкой?!
- Он так лучше спит. Посмотрела – проваливай!
- Горе какое... Побойся бога, доченька! Отдай мне его. Что было, то быльем поросло. Отдай мне его!
За спиной дочери замаячила сонная рожа сожителя.
...Тетка Валя вышла из дочкиного дома приголомшенная. Навроде как голову залили до отказа водой и заткнули пробкой, и кроме воды в той голове ничего больше нет, одна немота.
За двором ее поджидала Нинка-станочница, выследила таки.
-Ну, что там у них? Вальк, ты чего молчишь, Вальк? Видала дитёнка? Да что это с тобой?
Тетка Валя побрела вверх по улице: там, за углом – больница.
«Спасите моего внука», - сказала первому, кого увидела в белом халате.
Вместе со «Скорой» вернулась к проклятому дому.
Но Санечку не спасли. Помер от смертельной дозы алкоголя.
0,4 промилле, сказали врачи.