Как может замечательный скрипач знать, что он талантлив, если никогда не держал в руках скрипки?
История этого явления началась с самого момента моего появления на свет. Во всяком случае, для меня. Едва разлепив глаза, уставилась в пространство. Оказалось, что окружающий мир состоит из массы пересекающихся полосочек, разбегающихся куда-то вдаль. Я закрыла глаза в ужасе, поняв, что разобраться в них невозможно. Вскоре решила предпринять новую попытку и ещё раз воззрилась на мир. Увидела перед собой наполненную женскую грудь, и несколько лиц, смотрящих на меня с интересом. И тут мне стало ясно всё.
– Вот, ведь, угораздило, - подумала я. Ибо мир вокруг легко просматривался и просчитывался. Он делился на два пола - мужчин и женщин, с небольшими нюансами.
А поверхность проживания - на горы, моря, леса и равнины, также с некоторыми отклонениями.
Далее шли искусственные образования - дома, дворцы, хижины, семьи, сообщества, партии и объединения. Здесь колебания происходили изнутри.
И разграфлён он был на века, годы, месяцы, недели, дни, часы… и так далее.
Я заскучала сразу. И решила, что не останусь здесь, НИ ЗА ЧТО. Когда я в скучающем зевке открыла беззубый рот, мне быстро засунули в него напряжённый сосок с каплями стекающего молока. Я пыталась вырваться – меня спеленали. Хотела орать – мне затыкали рот пустышкой.
- Ну, погодите, - думала я, стиснутая всеми этими условностями. – Вот вырасту, сделаю всё по-своему.
Разлинованные заранее годы полетели своей чередой.
Сижу дома у своей подруги Инги. Мы ещё учимся в школе, в старшем уже классе. Наблюдаю за её движениями, бытом их семьи, любуюсь. Бывает же у некоторых – всё как в лучших журналах. Идеальная чистота, идеальная мебель, расставленная в соответствующем идеальном порядке. Из блестящих позолоченных краников в этом доме никогда не будет капать вода. И олицетворение здоровья, красоты и хозяйственности – Инга экспериментирует над плитой.
Кухня стала наполняться ароматом свежеиспеченных пирожков. Я принюхалась – ну так и есть, с луком перебор.
Она поставила передо мной красивое керамическое блюдо с благоухающими пирогами.
- Уже поостыли, ешь! Голодная, наверное.
Она добрая, эта Инга. Но доброта её видна мне насквозь.
Я отщипнула кусочек пирога, поднесла ко рту, прикусила. С луком я, как всегда, оказалась права. Мысленно я уже съела такой пирожок и была им сыта по горло. Хотя вряд ли кто другой и заметит. Но я его есть уже не буду. И больше часа здесь ни за что не просижу. Мне сведёт челюсти от скуки и однообразия. Побреду к себе.
Папа у меня художник, он всё время где-то ходит с мольбертом. Правда, ни одной его законченной картины я не видала. Впрочем, и самого отца - всего пару раз. Мама у меня косит под цыганку. Гадает на картах. И, разумеется, - не членам своей семьи. При таком их вечном отсутствии настрогать столько детей нужен особый талант. Я была седьмой и не последней. Жили мы в развалюхе под снос, где не работало ни одно устройство. Но я с удовольствием шла домой, ибо всегда было неизвестно, где же сегодня у меня будет спальное место. В школу я тоже любила ходить. После долгих прогулов. Когда многое казалось в новинку. К концу первого дня учёбы меня одолевала смертная скука.
Так и бродила я между домом, школой и Ингой.
- Давай, пойдём сегодня куда-нибудь? – предлагает разумная Инга, видя, что к пирожкам у меня интереса никакого.
- В какое-нибудь очень приличное место. Нам пора искать приличных женихов, - продолжает рациональная Инга, заглядывая мне в глаза.
Я пока не против приличного места.
- Подожди, не уходи! Я сейчас оденусь! – она скрывается в комнате.
А я и не собираюсь уходить, меня заинтересовало посещение приличного места.
Через двадцать минут она выходит нарядная и сияющая, как неразвёрнутая конфетка. Я поднимаюсь из-за стола. Она рассматривает меня критически. Я тоже гляжу на себя и пытаюсь это делать критически. Через пару секунд с гордостью поднимаю свой длинный нос. На мне тоже что-то есть! То ли клеточка с полосочкой, а, возможно, - горошек, я уже не помню. Она качает головой, щёлкает пальцами и выносит мне юбочку и пиджак. Одеваю с удовольствием. Такого у меня ещё не было.
Приезжаем в Малый Зал Консерватории. Публика, конечно, разношёрстная, но таких забулдыг, как наши соседи, здесь нет. Зазвучала фортепьянная музыка. Она пронзила меня насквозь. Я была потрясена! Звуки сплетались и расплетались различными созвездьями, они дружили и ссорились, они парили одновременно на разных уровнях пространства, легко перебегая с одной орбиты на другую. Их ничто не сковывало! Я получала удовольствие. Наверное, - впервые в своей жизни. Но вскоре я начала прислушиваться и различила чёткие такты, разобралась в тональностях, ухватила за хвост тему. Держа кого-то за хвост, вы без труда познаете всё остальное. Я стала скучать. Начиналось новое произведение, а я уже слышала его финал. Точно так же я смотрела фильмы и читала книги. Мне было достаточно любого места, чтобы схватить всё.
В перерыве мы чинно гуляли по фойе. Я размышляла, оставаться ли на второе отделение. И, вдруг, к нам подходит ОН. Самый красивый, самый умный, самый воспитанный. От его одежды и манер даже Инга сразу обвисла на моей руке. А передо мной будто стоял магнит, который безудержно и навсегда тянул к себе. Если во мне и теплилось до этого что-то женское, то сейчас оно явило себя во всей полноте и раскрылось навстречу. Мы поулыбались, назвали наши имена и договорились о встрече после концерта.
Когда мы сели на свои места, Инга прошептала: «После концерта у нас с тобой дела в разных концах города». Я же её всегда знала. Да я не обижалась.
Я не претендовала ни на что.
Когда всё закончилось, и я стояла с Ингой, понурив голову, возле памятника Чайковскому, сзади раздался его голос. Самый приятный голос на свете. Они начали объясняться с Ингой. Выяснив, что нам в разные стороны, он сослался на то, что такую печальную и некоммуникабельную девушку, как я, надо обязательно проводить. Что он и вызвался сделать, подхватив меня под руку. Я спиной чувствовала Ингин режущий взгляд.
Мне было с ним легко, очень легко. Словно я была частью его, а он – моей. Мы улыбались друг другу.
- Но почему не Инга? – наконец произнесла я.
- С Ингой всё ясно и понятно. Будто прожил с ней уже лет сто. А вот ты совсем непредсказуема. С тобой не заскучаешь никогда.
Меня потрясло тогда это слово – НЕПРЕДСКАЗУЕМОСТЬ.
ОН стал крестником тому явлению, что появилось на свет вместе со мною и жило рядом, словно невидимый сиамский близнец.
И это потрясение, это чётко названное нечто, получившее, наконец, имя волновало меня сильнее, нежели ОН, шедший рядом и державший мою руку. Он гладил мои пальцы и рассказывал, как на концерте, среди сотни глаз всего зала он увидел мои глаза и пропал навсегда.
А я слушала и понимала, что это удивительно, когда рядом с такой красавицей, коей являлась Инга, выбор пал на меня. Я была длинная, тонкая и довольно смуглая. Фигура подростка, скорее – мальчика. Длинный нос и длинные ноги ничуть не украшали меня. Я была похожа на тёмный непривлекательный столб. Высокую опору для двух глаз. Вот глаза – действительно, многие про это говорили. Правда они плохо видели, я была близорука. Но некоторые, смотрящие в них, тонули напрочь.
ОН сказал, что не может без меня жить, и предлагал не медлить с оформлением брака. Я ухватилась за эту ниточку и быстро размотала весь клубок. Не жена я ему вовсе. Страшная и никудышная, бесхозяйственная и непредсказуемая. Последнее слово мне грело душу. ОН разлюбит меня и быстро бросит. Быть оставленной женой и страдать разбитым сердцем – это так тривиально. Это совсем не моё.
- Нет! – сказала я. – Ни за что.
И уехала от него в троллейбусе.
Инга со мной после этого поссорилась. Жалела, что сама не надела ту юбку с пиджаком. Негодовала по поводу моего поведения. Ведь ОН ей звонил и просил нас помирить. Назвала меня последней дурой, потому как ОН ещё и оказался чьим-то там сыном. Но мне всё это было уже не интересно.
Я меняла институты, легко поступая в каждый, так как, читая любой вопрос, уже видела его ответ. Но не доучилась ни в одном. Я не могла себя представить сложившимся инженером или законченным врачом.
Я остановилась на середине медицинской карьеры. Стала делать массажи и втыкать иглы китайским методом. Меня взяли даже в одну престижную клинику.
Вот тут я развернулась. Я делала массажи, как Бог на душу положит, и втыкала иглы, куда Господь пошлёт. Самое удивительное, что пациентам это совсем не вредило. Некоторые даже окончательно вылечились, правда не от того, с чем пришли. Но людям всё это очень нравилось. Однажды меня всё-таки уволили. Кто-то подсмотрел, что я мечу иглы на расстоянии и не глядя. Но за это время я умудрилась выскочить замуж.
Он вошёл в мой кабинет нервным и дёрганным. И начал с того, что в его жизни всё так непредсказуемо!!! Я сразу поняла, что это моё. Бальзамом на его душу и тело легли все мои умения и вскоре мы поженились.
Его жизнь действительно была совершенно непредсказуемой. Он играл на гитаре и пел в какой-то группе, которая никак не могла найти себе подобающее место. Мы колесили в поездах по различным направлениям. Я никогда не знала, где мы будем завтра, вернётся ли он ко мне и каким вернётся. Я всегда с ужасом представляла, узнаю ли его вообще. И мне это нравилось. Стирать и гладить я любила всегда, вещи сразу становятся другими. А обедов муж и не просил никогда.
Однажды мы возвращались поездом в Москву из далёкого сибирского города. Там, в Москве их кто-то хотел прослушать. Ехали мы долго. Хоть он и редко вылезал из чужих купе, но всё равно. Он успел мне примелькаться.
И вот стою я у окна. Дышу воздухом. Мимо мчатся однообразные леса, и я начинаю понимать, что его непредсказуемость стала легко просчитываться и укладываться в определённые интервалы. Трезвый – не более двух дней. Чистый – не более двух часов. Весёлый – когда слегка пьян. Счастливый – никогда. Я поняла, что надо его как-то пристроить в жизни и побыстрее слинять.
Москва встретила нас сверкающей под солнцем брильянтовой россыпью следов дождя. Мы быстро сняли по комнате. В соседних домах. Как раз неподалёку от той клиники, где проводила я свои эксперименты. Конечно, я туда забежала. Забытое старое иногда дарит очень острые ощущения. Меня там помнили и даже просили вернуться. Их доставали не долеченные пациенты, возлагавшие на меня надежды. Передо мной выложили пачку писем. Безусловно, мне было очень приятно. Но повторно лечить я их не буду. Ни за что.
В дверях столкнулась с Ингой. Она искала помощи медицины. За эти годы она обросла многими болезнями и лишним весом. Мы обнялись и прослезились. Она потащила меня к себе вдохновлённая моими целительскими достижениями.
Я попала в комфортабельный, уютно обставленный и оборудованный по последнему слову техники рай, благоухающий ароматом родных пирожков. Я наслаждалась!!! Но более часа я не выдержу. Поэтому – к делу.
Пока я растирала и простукивала её спину, вокруг нас наматывал круги Ингин благоверный. Наверное, энергия поглощённых пирожков требовала выхода.
Выдавленная чрезмерной роскошью обстановки я, наконец, стояла в дверях. Мне уже пора. Завороженный моими пассами над Ингиным телом супруг следовал по пятам. Я спускалась по лестнице. Он шёл за мной. Похоже - перебрал он с пирожками. И уже на первом этаже фурией на нас обрушилась Инга. В ней кипело всё. Обида, заложенная ещё пятнадцать лет назад, не только выросла, но и буйно цвела. Её возвышенный в смысле громкости монолог меня потряс и дал пищу размышлениям. Я спокойно проглотила «идиотку», «дуру» и «выдру». Задумалась над фразой: «Да тебе ни один мужик даже не подарил золотой побрякушки». И была совершенно удивлена словами «не можешь жить по-человечески».
Я стояла на улице, повесив свой длинный нос. Сверху падали капли начинающегося дождя. Вот ведь оно как!
Я ступила на тропу мужчин и золотых украшений. Сразу очутилась в мягком кресле. Нога на ногу. Вокруг вьются мужчины, протягивая свои дары с оттиснутыми пробами, а в глазах – снять пробу с меня, и быстро. Я сразу потеряла ко всем мужчинам интерес. Навсегда. Странно. Может это потому, что у меня к золоту его никогда не было?
Дождь начал усиливаться.
И про умение жить. Это очень спорный вопрос. Если бы меня так обложили утварью, завалили мебелью и прихлопнули сверху вечно жующим типом, я бы сочла, что героически отбываю наказание. Сразу за грехи всего человечества.
Струйка воды скатилась за шиворот.
Одно радует. Процесс похудания у Инги уже включился.
Надо мной вдруг раскрылся большой зонт. Я оглянулась. Родное лицо и любимые глаза. Улыбается. ОН.
- Ну почему о твоём приезде я должен узнавать от других людей? Как живёшь? Я очень по тебе скучаю. Давай начнём всё сначала и по-другому.
Черты его лица стали мягче. И даже ещё благороднее. Меня обнимало само совершенство зрелого мужского возраста. Магнит никуда не пропал. Он так же сильно действовал.
ОН два раза развелся. Всё искал такую, как я. Странно, мне в это слабо верится. Но я вижу, что это так. Удивляюсь. Удивление сродни непредсказуемости. Мне очень приятно от этого.
- Так что ты мне ответишь? – заискивающе вопрошает ОН.
Я вижу перед собой идеального и единственного для себя мужа. У нас счастливая и гармоничная семья. И никогда он меня не бросит. Даже изменять не будет. Находился уже. Я растворяюсь в таком тихом семейном счастье.
И вдруг во рту начинается какая-то оскомина. Мне сводит челюсти. Я морщусь.
- Не… Не знаю, что сказать. – говорю в его полные надежд глаза. Вспоминаю не оставленного ещё мужа. – Мне надо бежать. Пока!
И вот мы в ночном клубе. Народу полно. Все ждут их выступления. Я нервничаю страшно. Это последний шанс сбыть бывшего непредсказуемого с рук. Видимо, я здорово перебрала. Пищи мне хватает только зрительно. Но не стоять же натуральным столбом. Я опрокидывала в себя рюмку за рюмкой.
Вот начали. Я наизусть знаю весь их репертуар. Сейчас, сейчас будет самое впечатляющее, именно после этого вступления.
Конечно, я сразу поняла, что происходит. Жующая, пьющая, смеющаяся публика и извлекающие звуки музыканты заранее уже находились в разных измерениях. Я ещё минут пятнадцать отслеживала направление движения этих плоскостей, в надежде, что они скоро пересекутся.
И на меня обрушилась тяжёлая правда. Всё тщетно. Они не пересекутся нигде.
СЕЙЧАС ИЛИ НИКОГДА. Надо мною опускался меч, который разрезает пространство на временные интервалы. И я выскочила из-под его удара. Выскочила прямо на сцену. Забыв про сброшенные под столом туфли, про размазанную от слёз тушь под глазами, про то, что не умею петь.
Публика ещё не разобралась, что за босое чучело в детском платьице выскочило перед ними. Музыканты остолбенело смолкли, видимо решили, что я сошла с ума. А я уже начала, пока без всякого микрофона. Я вытягивала из себя звуки, стараясь их подогнать ближе к своей врождённой охриплости, плавно взмахивала руками в надежде улететь навсегда и кружила по сцене на заплетающихся ногах. Ребята поняли, наверное - по словам, что это всё же их песни и тоже подключились со своей аппаратурой. Мне сунули в руки микрофон. Стало легче. Я держала его перед собой и понимала, для кого пою. Расплывающаяся перед моими близорукими глазами публика стала лишь ничтожным удалённым фоном. И я пела и пела, даже вошла в раж. Я удачно избежала взятия всех высоких и низких нот, переведя все их примитивные мелодии на три ноты среднего регистра. Я пыталась направить всю чувственность своих глаз в голос, сделать совершенно непредсказуемым ритм и каждое слово. Я медленно плыла по сцене, словно навечно покидающий воздух осенний лист. Я была уверенна, что живу последние минуты. И изливала всю горечь замкнутой и примитивной жизни этого мира, задавленного острыми углами условностей и преград.
Я закончила. Раньше, чем появилась оскомина во рту. Глаза мои ещё закрыты. Голова, продолжая круговое движение, идёт к плечу. Вокруг стоит гробовая тишина. И вдруг я расслышала какие-то знакомые, едва уловимые звуки. Они мне напомнили сегодняшнее возвращение в Москву и человека, открывшего надо мной зонт. Я ещё раз прислушалась и медленно открыла глаза.
Слёзы. Слёзы падали на тарелки и в бокалы. Я расслабилась и куда-то провалилась.
Рядом со мной звучат голоса. Я неудобно упираюсь лицом в какую-то стену. Я этого не люблю. Взбрыкиваю. Бьюсь лбом. Понимаю, что лежу лицом на столе.
- Смотри-ка, по-моему, у неё судороги.
- Да брось ты. Такие живее всех живых. Сейчас оклемается и подпишем с ней контракт.
- Ты всё же думаешь, что стоит? Она не похожа ни на кого!
- Ладно – ни на кого. Она не похожа ни на что! Недаром СЕГОДНЯШНИЙ ГОСТЬ хочет её увезти. Видал, как её предсмертный скрип выбил слезу у всего зала. Политики рыдали!!! Даже я утирал слёзы, вспомнив замученного в детстве котёнка.
- Ну, страшна она, конечно. Швабра взъерошенная красивей смотрится.
Я пытаюсь поднять лицо, чтобы хвастануть своими глазами. Я забыла, что они ещё не открываются.
- Держите ручку! Вот здесь, здесь расписывайтесь!
- Это что? – скриплю я отработанным уже тембром.
- Держите крепче ручку. Вас ждёт мировая известность!
Надо мной моментально загорается яркий прожектор всемирной известности. Ни одно моё движение и ни одно слово не остаётся не замеченным окружающей затемнённой толпой. Вокруг возгласы и писки. Ликование и грубая ругань. Мне сводит челюсти, и я зеваю. Одна часть толпы рукоплещет моему зевку стоя. Другая строчит отзывы, что я повторяюсь.
Прочь! Прочь от этой славы. Я съезжаю под стол, пробираюсь змеёй между ножками и ногами. Выпадаю наружу, под открытое небо. Я в задумчивости смотрю на свои шевелящиеся пальцы нижних конечностей и понимаю, что обувь и сумочка с документами, ключами, последними деньгами остались в замирающих звуках славы.
Но назад я не пойду. Ни за что.
Я мчу куда-то разными электричками, заработав на дорогу босым пением в одном из вагонов. В следующем - вдохновение меня уже покинуло. Но на дорогу или контролёров мне хватает.
Я прихожу в себя где-то в лесу. Мне так надо отдышаться. Первый день наслаждаюсь щебетом, шелестом и движением светила. Засыпаю с опаской. Вдруг всё это завтра повторится. Утро меня встретило проливным дождём. Сооружаю шалаш. Никогда этого не делала. Интересно.
Надоело. Шалаш получился только над головой. Засыпаю. Если и завтра будет дождь – рвану куда-нибудь ещё.
Продираю глаза не только от яркого солнца. Ибо надо мной стоят. ОН, мой бывший муж и продюсеры с контрактом. Интересно, как они все меня нашли?
Продюсеры отводят в сторону и начинают говорить о больших деньгах. Странно. Прошлый раз была только слава. Остальные тоже подходят и тоже говорят. Каждый – своё. Но в одном они сходятся. Я без них погибну и пропаду. Останусь голодной, холодной, без крыши над головой. Удивительно. Ни одно из этих ощущений никогда меня и не мучило.
ОН бьёт на семейное счастье. Бывший – на многолетние привычки.
Я топчусь в нерешительности на распутье. Я медленно кружу между этими ЦЕННОСТЯМИ. Я наматываю на себя их липкие нити. Постигаю, что ещё чуть, чуть - и я окажусь полностью связанной по рукам и ногам. И я резко шарахаюсь в сторону, как зверь, упредивший смертельный выстрел. Я несусь вперёд по полному бездорожью. Мне вслед кричат, что мокрая трава по пояс, что впереди – болото, что снега выпадет по уши. Мне всё равно. Может только над болотами и вырастают крылья? Я счастлива. Я наконец-то вырываюсь из пелёнок условностей и выплёвываю пустышку однообразной суеты. И бегу туда, вперёд, где есть для меня ещё хоть какая-то непредсказуемость. Сил у меня прибавилось. Глаза распахнулись ещё шире. Понимаю, что покидаю их навсегда. Прощаясь – оглядываюсь.
За мной, стараясь попадать в сотворённую мною межу, бегут СЛАВА и ДЕНЬГИ, СЧАСТЛИВАЯ ЛЮБОВЬ и РОДНЫЕ ПРИВЫЧКИ. Далее торопятся толпы всех, в них нуждающихся.
Они могут меня догнать!
Собираюсь с силами и делаю последний рывок. Сердце бешено колотится. Не чувствую под собой ног. Наверное, - я качусь. А, похоже – лечу.
Да, да, я лечу! И как в страшном сне вспоминаю всю эту историю. Я хочу её быстрей забыть. Поэтому сбрасываю её вам.
Не грустите!
Можем ли мы постичь глубину таланта ВЕЛИКОГО СКРИПАЧА, мощь его воздействия на нас, пока не подошёл он к своей скрипке и не взял в руки смычок?