Павел I. Книги 2-3 - Путь в ложу. Император

Павел I (гроссмейстер мальтийского ордена)
Книга вторая

путь в ложу

Ничто в мире не может противостоять объединенным усилиям достаточно большого числа организованных умов
Тейяр де Шарден – Ж. Маглуару

СОФИЯ ФОН ВИТТЕНБЕРГ-МОНБЕЛЬЯР
ВИЗИТ К ФРИДРИХУ II
...Как это славно,
Что я, сын умерщвленного отца,
Влекомый к мести небом и геенной,
Как шлюха, отвожу словами душу...
«Гамлет», акт 2, сцена 2
Екатерина старалась не напрасно: Павел, несмотря на свой спокойный вид, вновь находился в угнетенном состоянии духа. Узнав о своем жалком положении обманутого мужа, он в первые дни не мог избавиться от желания перечитывать вновь и вновь скандальные письма Натальи к Разумовскому. Это стало для него чем-то вроде самоистязания. Некоторые из них он разорвал, но другие, которые больше всего ранили его и подтверждали его разочарование, оставил. И особенно то, в котором любовник советовал своей подруге терпеть «урода». Уродом, конечно, был он!
Тогда он вставал с кресла и подходил к висящему на стене зеркалу, гримасничал перед ним, дышал на него, оставляя запотевшим...
«Раздражительность Павла происходила не от природы, – сообщил Павел Лопухин князю Лобанову-Ростовскому, – а была последствием одной попытки отравить его». Царевич боялся отравления и не ел блюд, которые готовил для него придворный повар. «Когда Павел был еще великим князем, – сообщает историк Шильдер, – он однажды внезапно заболел; по некоторым признакам доктор, который состоял при нем [лейб-медик Фрейганг], угадал, что великому князю дали какого-то яда, и не теряя времени, тотчас принялся лечить его против отравы. Больной выздоровел, но никогда не оправился совершенно; с этого времени на всю жизнь нервная его система осталась крайне расстроенною: его неукротимые порывы гнева были не что иное, как болезненные припадки, которые могли быть возбуждаемы самым ничтожным обстоятельством». Князь Лопухин дал классические описание этих припадков: «Император бледнел, черты лица его до того изменялись, что трудно было его узнать, ему давило грудь, он выпрямлялся, закидывал голову назад, задыхался и пыхтел. Продолжительность этих припадков не всегда одинакова». Но как только припадок проходил, верх брало прирожденное благородство Павла.
«Когда он приходил в себя, – свидетельствует князь Лопухин, – и вспоминал, что говорил и делал в эти минуты, или когда из его приближенных какое-нибудь благонамеренное лицо напоминало ему об этом, то не было примера, чтобы он не отменял своего приказания и не старался всячески загладить последствия своего гнева».
Его натура была склонна к доброте, и вся ложь и злость, жертвой которых он чувствовал себя, и все оскорбления, которым он подвергался, омрачали его поступки, его стремление к дружбе и жажду нежности. Нежность казалась ему редчайшим и прекраснейшим чудом на свете.
Ему казалось, он понял: слишком много доброты и жалости заставят его страдать еще больше. Он уже знал, что мать собирается снова его женить. И снова начнется комедия, которая только что закончилась мелодрамой?
Генрих, прусский посол в России, пребывал при дворе в Санкт-Петербурге, используя каждую мелочь для выполнения главного поручения Фридриха II – поддержания дружбы с российским двором. Смерть Натальи стала еще одним поводом для сближения. Принц Генрих, любезный по натуре, поспешил выразить Павлу уверения в своей дружбе. Екатерину он также осыпал любезностями, – и преуспел в выполнении главной задачи, да так, что открывшиеся перспективы превзошли его ожидания. Императрица дала принцу Генриху carte blanche1 в выборе невесты для своего сына. Несмотря на жизнерадостность принца и его искреннюю привязанность к царевичу, он прежде всего задумался о политических интересах своей страны и выгодах, которую она сможет получить от этого брака. Если выбор падет на принцессу из Берлинского двора, то Пруссия наверняка сможет установить с Екатериной прочный союз.
Он думал о своей внучатой племяннице Софии Доротее фон Виттенберг-Монбельяр. Когда Павел женился в первый раз, она была еще слишком юной для брака, и поэтому барон фон Оссебург не обратил на нее внимания, но теперь она наверняка станет для царевича прекрасной невестой.
Вернувшись в Берлин, принц послал виттенбергской принцессе приглашение как можно скорее приехать вместе с дочерью к королю Пруссии. Там будет находиться российский великий князь. Молодые смогут познакомиться. В своем старании сводник восклицал с явным волнением: «Ваша дочь не сможет найти более любезного и порядочного супруга, а теща – более нежного и уважительного зятя».
Павел, которого на этот раз держали в курсе событий, согласился приехать к королю. Возможность такого союза он воспринимал с равнодушной усмешкой. Ему было двадцать два, и он еще искал исцеления для своего разбитого сердца.
Через три месяца длинный императорский кортеж вышла провожать огромная толпа народа. Медленно и торжественно, как траурный катафалк, карета Павла пересекла столицу. Впереди скакала вооруженная охрана. Когда кареты была уже далеко от столицы, молчаливый пассажир достал из кармана своего редингота медальон, очень старую миниатюру, из которой выломали некогда украшавшие ее бриллианты. Павел жадно смотрел на единственный портрет отца, который он смог найти. Во время долгой поездки часто созерцал этот сувенир, эту память о детстве, это самое дорогое для него сокровище, и пытался разглядеть в полузабытом лице знак одобрения своей теперешней поездки. Он поклялся любить все, что любил его отец, и жить так же, как жил он, – до того дня, когда Господь поможет ему отомстить за них обоих.
Он глубоко вздохнул, ему, кажется, стало легче: все на свете предают и преследуют его, но он никогда не останется в одиночестве – покойный отец будет всегда рядом с ним.
Через несколько недель царевича принял в Берлине король Пруссии. Ему немедленно была дана личная аудиенция. Фридрих почти по-отечески обнял его.
Что знал Павел об этом монархе? Его эрудиция, его свободомыслие были хорошо известны, но если, скажем, эрцгерцогиня Австро-Венгрии Мария-Терезия считала Фридриха антихристом и извергом рода человеческого, то Вольтер посылал ему свои книги с уважительными посвящениями. Павел знал, что мать, по не известным ему причинам, демонстрирует этому странному человеку неуважение, и что, напротив, он был кумиром его отца. С этой мыслью он полностью доверился королю Пруссии.
Фридрих умел проникать в самые потаенные уголки сознания своих гостей, он всегда был осведомлен о мотивах их поведения, об их характере и слабостях. Он прекрасно понял беспокойство молодого человека. Его совсем не удивляло несогласие между Павлом и его матерью. Понимая, что он стал таким же кумиром для сына, каким был для его отца, Фридрих постарался ни в чем не разочаровать пылкую привязанность царевича. Он прекрасно понимал, почему Петр потерял императорскую корону – вместе с головой. Не одобряя жестокости по отношению к мужу (впрочем, вовсе не доказанной), он находил разумными почти все действия Екатерины после государственного переворота. Фридриху и не в чем было бы упрекнуть ее! Разорвав союз, заключенный с ним ее супругом, Петром III, она, однако, не возобновила военных действий, а вскоре заключила новый союз, почти тождественный прежнему; благосклонно приняв присягу российской короне Восточной Пруссии, она, однако, обеспечила Фридриху политическую поддержку перед лицом всей Европы... Впрочем, Его Величество дал понять Павлу, что желает избежать этой неприятной темы, равно как и не словом ни обмолвился о Наталье, поведение которой внушало ему только презрение.
Однако король сумел заинтересовать своего гостя, обсуждая военные вопросы; два часа подряд они сравнивали российскую и прусскую армии. Павел критиковал войсковую систему своей матери, а король, пользуясь этим, рассказывал о своих взглядах на тактические методы, армейскую дисциплину и военную подготовку. Он посчитал необходимым заметить:
– Ваш отец хотел изменить все это в вашей империи. Он проявлял необыкновенные способности в том, что касается вооруженных сил. Если бы он остался жив, он был бы великим солдатом.
Павел при этих словах сжал подлокотники кресла: он не мог скрыть охватившее его волнение.
– Сир, я почти не знал своего отца. Я видел его всего лишь несколько раз. Мне не было и девяти лет, когда он умер. Но когда я пытаюсь разобраться в невероятно сложном положении, в котором находится наша Святая Русь, я нахожу, что он был достойным государем.
Король только покачал головой и не сказал, что он на самом деле думал о Петре III. Напротив, он поддержал царевича:
– Россия вернулась к временам старушки Елисаветы! Но что же вы хотите, императрица все делает по-своему. Я давал ей советы, но она к ним не прислушалась. Впрочем, сейчас, насколько я знаю, она обращает внимание только на советы генерала Потемкина... Но все же, Ваше Высочество, играете ли вы какую-нибудь роль в правительстве?
Фридрих II прекрасно знал, что – нет, не играет. Но он хотел услышать это от самого Павла, тем самым вызывая его на откровенный разговор.
Природная недоверчивость заставила царевича некоторое время медлить с ответом, но потом он произнес:
– Нет, Ваше Величество. Моя мать удаляет меня от всего, что касается власти. У меня никогда не спрашивают совета, а если я все же пытаюсь узнать, в чем дело, мне сразу же закрывают рот...
Павел внимательно рассматривал просторную гостиную, где на полках стояли тысячи книг. Его взгляд остановился на бархатных занавесях, как будто он опасался, что за ними кто-нибудь прячется и может подслушать его слова.
Он пододвинул свое кресло к креслу Его Величества, и произнес глухим голосом:
– Моя мать ненавидит меня до такой степени, что я сомневаюсь, буду ли я ее наследником. Вы не можете себе представить, каким преследованиям я подвергаюсь.
Фридрих II, сделав вид, что в приливе чувств забыл о протоколе, встал и по-отечески положил руку на плечо Павла:
– Верьте мне, Ваше Высочество: вы – сын Петра Гольштейна и уже только из-за этого я считаю вас сыном, которого мне всегда хотелось иметь. Теперь вы можете рассчитывать на мою защиту. Позвольте мне дать вам несколько советов. Главное, не впутывайтесь ни в какие заговоры и во все то, из-за чего вас могут обвинить в борьбе против вашей матери. Она очень опасна. Измените свою жизнь, найдите счастье в браке. Живите подальше от разных интриг. Вы можете уехать в деревню. Подумайте об этом. В моей столице живет невеста, достойная вас. Позвольте мне убедить вас в этом...
– Человек высокомерный, надменный и жестокий! – сказал король Фридрих, когда за Павлом закрылась дверь. – Ему будет трудно удержаться на престоле! Не удивлюсь, если его постигнет та же судьба, что и отца...
Куракин, сопровождавший Павла в этом путешествии, настоял на визите к дяде принцессы Софии Доротеи, принцу Фердинанду, стоявшему во главе прусских масонов. Принц Фердинанд с особым вниманием принял наследника русского престола в своем замке Фридрихсфельде...
СОФИЯ ДОРОТЕЯ
Нехорошо по многим причинам, чтобы женщина приобретала слишком обширные познания. Воспитывать в добрых нравах детей, вести хозяйство, наблюдать за прислугой, блюсти в расходах бережливость – вот в чем должны состоять ее учение и ее философия.
Запись в девичьем альбоме Софии Доротеи фон Виттенберг-Монбельяр
#а следующий же день, 12 июля 1776 года, София Доротея фон Виттенберг-Монбельяр была представлена будущему супругу.
Была ли она хорошенькой? Мадам фон Оберкич, ее гувернантка, ручалась за правильность ее черт и прекрасный цвет лица. Тем не менее будущие жених и невеста с первого взгляда не слишком понравились друг другу. Молодая принцесса нашла малопривлекательным лицо человека, которого ей прочили в супруги. Она была выше его на полголовы. Это не нравилось ни ей, ни ему. Павел, в свою очередь, нашел ее полной, с блеклыми светлыми волосами. Взгляд тускло-голубых глаз показался ему невыразительным, и не произвел на него впечатления. Речь бедняжки не вызвала у него никакого интереса.
Тем не менее внутренний голос подсказывал царевичу, что эта женщина не создаст ему новых проблем. Доминантой его поведения было: «Ах, делайте теперь со мной все, что хотите!» В свою очередь и она сделала над собой усилие и улыбнулась этому молчаливому князю. Он не нравился ей, но она слышала, что беды, выпавшие на его долю, не ожесточили его сердца.
Несколько дней балов, роскошных праздников и загородных прогулок – и былой неловкости нет и в помине.
Павел после каждой встречи находил, что душа принцессы намного лучше, чем внешность. Ему удалось показать себя в выгодном свете, и его внимание тронуло девушку. В конце концов она забыла про его маленький рост, а курносый нос не раздражал уже ее так сильно, как в первый день. И София Доротея, отчасти покорная требованиям родных, отчасти влюбленная, позволила себя соблазнить.
София Доротея была на пять лет моложе царевича: она родилась 25 октября 1759 года в Штеттине, где тридцатью годами раньше появилась на свет ее будущая свекровь, императрица Екатерина.
Первые годы жизни были не слишком радостными. Тогда ее отец, Фридрих Евгений фон Виттенберг, был младшим в семье. Молодым он поступил на службу к Фридриху II Прусскому, который отдал ему в жены племянницу, одну из дочерей Софии Доротеи Марии, своей сестры. Софии Доротее-младшей едва исполнилось девять лет, когда ее дядя, правящий принц Виттенберга, подарил ее отцу жалкую толику своих владений, графство Монбельяр. Фридрих Евгений приехал в этот зеленый оазис со своей женой и четырьмя детьми практически без денег. Благодаря брату наконец исполнилась мечта его юности: у него был двор, конечно, очень скромный, но среди леса, а вдали, на линии горизонта, синела горная цепь Вогезов. Реки, очаровательная долина, в которой стоял небольшой дворец с восьмиугольной башенкой, и в его залах повсюду плели свое прозрачное кружево пауки...
Отец Софии Доротеи, хотя и не имел средств, был страстно увлечен строительством. Когда замок в Монбельяре перестал быть похожим на груду развалин и даже приобрел некоторое очарование, принц Виттенберг построил не менее миленькое жилище в Этюпе, рядом с дорогой в Бале. Там провела свое отрочество София Доротея. Она жила на природе, и это напоминало мечты Жан-Жака Руссо в Эрменонвиле: игры в жмурки в густых, заросших садах, прогулки среди полей, а вечерами, после скромного ужина, состоящего из молочных продуктов, несколько партий в фараон при свечах...
Все в этом воспитании, которое к тому времени стало уже довольно старомодным, спасало девушку от излишне честолюбивых планов на будущее. Однажды она узнала, что должна отказаться от брака с принцем Дармштадтским, невестой которого к тому времени она была. Ведь Ее Величество императрица Екатерина II, оказала ей величайшую честь, выбрав в жены своему сыну, наследнику Российского престола! Разве же она могла отказаться?
Обладая легким, дружелюбным характером, юная принцесса сразу же согласилась выполнить все, что от нее требовали; она отреклась от протестантства, а все остальные проблемы на удивление быстро уладил принц Генрих Прусский, который отнесся к этому браку не менее серьезно, чем к генеральному сражению в затянувшейся военной кампании. Сперва принцу Людвигу из Дармштадта пришлось отказался от своих прав на Софию Доротею. Затем архиепископ Платон ознакомил невесту с православной религией, и 26 сентября того же года она отреклась от кальвинизма, перед алтарем приняв имя Марии Федоровны.
Попав к российскому двору, София Доротея была шокирована распущенными нравами придворных, а паче того – альковными делами самой императрицы. Павел, которому давно уж опротивели слухи, ставившие его мать в один ряд с самыми известными мессалинами в истории человечества, чувствовал себя крайне неуютно: цинизм и роскошь двора лишали очарования жизнь и в столице, и в Царском Селе.
ИЛЛЮМИНАТЫ
...Этот век есть век приготовлений. ... Приготовления эти состояли в том, чтобы приготовить грязь и грязных людей разного рода, которые производят, производили и будут производить бесконечные несчастья и бесчисленное множество несчастных.
Екатерина – Гримму
Все исчезло: и чувство принципиальности, и целомудрие чести, для которой малейшее пятно было глубокой раной... Век рыцарства миновал, сменившись веком болтунов, экономистов и бухгалтеров; слава Европы потухла навеки.
Edmund Burke, «Reflection on the Revolution in France», 1790
Ученики тролля – а у него была своя школа – рассказывали всем, что сотворилось чудо: теперь только, говорили они, можно увидеть весь мир и людей в их истинном свете.
Г. – Х. Андерсен. Снежная Королева
# Их шпионы были повсюду, во всех слоях общества, – ученые и мудрые, простые и глупые, они лишь выглядели такими, в соответствии с инструкциями, чтобы оптимально решить свои задачи. Женщины и мужчины, юноши и старцы – все они знали, что ex mandato Dei licet occidere innocentem, furari, fornicari2. Общество, основанное на законе беспрекословного повиновения, могло употребить каждого из них для достижения любой поставленной цели, с безошибочной и фатальной точностью. Это были иезуиты.
С 1552 года, когда папа Юлий III издал беспрецедентную буллу, которая исключала орден Sacre Coeur de Jesus3 из юрисдикции местных и церковных властей и оставляла ему едиственный высший авторитет – авторитет генерала ордена, резиденция которого находилась в Риме, иезуиты приобрели колоссальную, пугающую, ужасающую власть. Кардиналы подчас трепетали простого монаха-иезуита. Но когда генералы ордена стали превращать пап в свои политические орудия, их именем наделяя себя неслыханными привилегиями, римский престол забеспокоился.
В 1773 году Рим обсуждал вопрос о закрытии творения Игнатия Лойолы4. Папа Климент XIII, не определивший своей позиции до разбирательства, скончался, будучи в полном здравии, накануне дня заседания конгрегации по рассмотрению злоупотреблений ордена. Кардинал Гарганелли, глава противников ордена, тут же издал бревэ Dominus ac Redemptor5, в котором, меча громы и молнии в адрес давным-давно запрещенного, но все еще живого масонства, запретил орден иезуитов. Однако окна и двери монастырей и коллегиумов, отмеченных эмблемой пылающего сердца, вовсе не заколачивались. На наследства – движимые и недвижимые – немедленно набрасывались торжествующие победу «просветители».
В Баварии секуляризацию иезуитского ордена вел курфюрст Максимилиан Иосиф с группой сановников-единомышленников. Одной из интереснейших задач было освоение и использование оставшейся от иезуитов системы народного образования. Реорганизация Ингольштадтского университета, создание нового университета в Мюнхене, реформа средней и начальной школы... Одним из деятельных сотрудников «просвещенного монарха» был профессор церковного права и декан юридического факультета Ингольштадтского университета Адам Вейсгаупт.
Однако его манили цели более масштабные, чем реорганизация системы образования. Власть, власть безграничная, власть над всем миром!6 Вейсгаупт видит путь к ее достижению в масонстве, но оно быстро его разочаровывает: отсутствие подлинной конспирации, пустота внутреннего содержания градусов, частые алхимические и спиритуалистические изыскания поражают и отталкивают его. У Вейсгаупта является желание основать новое, иное, на самом деле тайное общество. Сияющий, закаленный и отточенный клинок тайной власти впервые попадает в руки того, кто смог понять, насколько это оружие великолепно! Так маленькие дети могут долго играть пистолетом, не подозревая очень серьезного назначения этого вороненого куска металла...
Орден Иллюминатов был основан 1 мая 1776 года. Важнейшей чертой новой структуры было полное отсутствие в ней благородства, рыцарства, а также благодушия и легкой иронии над самим собой, столь характерных для масонства до сих пор. Вместо технологий вызывания духов бумаги иллюминатов содержали описания производства абортов, технологии подделки печатей, приготовления ядовитых духов и ядов, составления тайных чернил, шифровки... Главной технологией работы было получение хотя бы незначительного «компромата» (как сказали бы сегодня) на человека и вынуждение его к сотрудничеству, «платой» за которое является (ничего не стоящее ордену) сохранение его невинных секретов... Сотрудничество же было такого рода, что его тоже надо было скрывать, и – по принципу «коготок увяз – всей птичке пропасть» – лавина «грехов» громоздилась над человеком, раздавливая его непомерной тяжестью... Члены организации подчас были титулованными особами, занимали высокие посты в государственном аппарате и церковной иерархии. Современник событий, маркиз де Люше, называет в числе членов ордена герцогов Брауншвейгского, Готского и Саксен-Веймарского, принцев Гессенского и Саксен-Готского, курфюрста Майнцского, педагога Песталоцци, ряд послов, политиков, профессоров... В ордене состоял и писатель, который через четверть века создаст поэтическую трагедию о человеке, продавшем душу дьяволу...
Прекрасно знакомый со стилем работы иезуитов, Вейсгаупт понимал всю эффективность их тактики и приемов. Il fine giustifica i mezzi1, разве это не верно? А одним из самых известных средств ордена было знаменитое Jure, perjure, secretum prodere noli!7, – индульгенция, позволявшая лгать даже после juramentum de calumnia8. Мирабо, бывший членом ордена иллюминатов, писал, что «они копировали орден иезуитов, но ставили перед собой прямо противоположные цели». Какие? Своим адептам орден декларировал их как «разрушение жертвенников суеверия» и «сокрушение тираний», просвещение людей, наделение их счастьем и свободой, но эти декларации были очевидно противоречивы: «дать счастье», «дать свободу» – что это, как не contradictio in adjecto9?
Фактически речь шла об установлении тотальной власти ордена; ординарный профессор добивался власти над жизнью и смертью, честью и достоинством сотен и тысяч людей. «Наши люди, – требовал он от членов ордена, – должны быть предприимчивы, ловки, вкрадчивы... Ищите прежде всего знатных, могущественных, богатых... Иногда необходимо даже унизиться, чтобы получше овладеть человеком». Профессор отчетливо понимал, что одно из самых эффективных средств, неотразимо действующих на мужчину, – женская красота. «Никаким способом нельзя так сильно действовать на мужчин, как посредством женщин, – указывал он. – Следовательно, они должны быть предметом нашего главного изучения. Нам надо приобрести их хорошее мнение, намекать им на освобождение от подчинения общественному мнению, о возможности самостоятельности; освободиться от всяких стеснений будет большим облегчением для их порабощенного разума, еще более воспламенит их и заставит действовать для нас с усердием».
Вторым по значимости, после женского, было влияние священнослужителей, и вот Вейсгаупт стал утверждать, что у Иисуса Христа была «тайная доктрина», которую можно выудить из Евангелия, читая «между строк». Если это сделать, то осуществится, по словам Вейсгаупта, завет Иисуса – будет отменена религия, а на ее место встанет разум: «Когда, наконец, Разум станет религией всех людей, проблема будет решена». Для священнослужителей, согласных с этим, орден открывал новое широкое поле деятельности. «Вы не можете себе представить, какую сенсацию вызывает наша священническая степень. Самое замечательное – то, что известные протестанты и богословы-реформаторы, примкнувшие к иллюминизму, все еще верят, что в его религиозных догмах живет истинный дух христианства. О, человек, в чем только нельзя тебя убедить! Я никогда не думал, что стану основателем новой религии».
Создав собственный тайный орден, Вейсгаупт приступил к основной части своей программы: установлению контроля над масонством во всем мире. «Мне удалось глубоко проникнуть в секреты масонства, – писал он. – Я знаю их цели и включу их, когда будет нужно, в статуты одной из наших высших степеней. ... Мы должны всегда прятаться под вывеской какой-либо другой организации, – продолжает Вейсгаупт. – В настоящее время для наших высоких целей удобнее всего окутать себя плащом масонских лож... укрывшееся таким образом общество неуязвимо... в случае измены или преследования его главари не будут обнаружены, непроницаемая тьма укроет нас от шпионов и эмиссаров всех других обществ».
Первой, в 1777 году, через год после основания ордена Иллюминатов, под их влияние попадает мюнхенская масонская ложа Teodor zum guten Rat; иллюминаты реформировали ее, упростили церемониал, привлекли новых членов. «В ложе Теодора Доброго Совета в Мюнхене было несколько братьев с умом и сердцем, уставших от бесконечных колебаний, ложных обещаний и споров масонства, – писал Мирабо. – Руководство решило привить к своей ветви другую тайную ассоциацию, дав ей имя ордена Иллюминатов»... Благодаря деятельности Адольфа фон Книгге, Баадера, Ксавье Цвака, маркиза де Констанца, графа Савиоли и других энтузиастов иллюминаты получили большое количество приверженцев.
В конце 1779 года иллюминатом становится член ордена Строгого послушания барон Адольф фон Книгге, молодой человек двадцати восьми лет, ставший впоследствии писателем-моралистом. Он мечтал об объединении всего человечества в единый справедливый союз, без религиозных противоречий и войн, без национальных границ... Он считал, что для достижения этой цели достаточно «благого обмана» и строгой конспирации.
Два клинка не помещаются в одних ножнах: отношения между Вейсгауптом и Книгге стали обостряться, и в 1784 году Книгге вышел из ордена.
«Неужели невозможно направить самих масонов против иллюминатов, – заклинал маркиз де Люше, – показав им, что в то время, как они трудятся над сохранением гармонии и порядка в обществе, другие повсюду сеют семена раздора и готовят окончательное разрушение их ордена». И это не было гласом вопиющего в пустыне: мы слышим дружный хор современников, требующих того же... совершенно бессильный хор:
«Это заговор против христианства... заговор не только против королей, а против любой власти, против всего общества и даже против всякой собственности»...
Аббат Баррюэль, очевидец и исследователь французской революции.
«Было создано общество, поставившее своей исключительной целью искоренить все религиозные установления и свергнуто все существующие правительства в Европе»...
Профессор Джон Робинсон, генеральный секретарь Эдинбургского Королевского Общества.
«Исключительной целью [иллюминатов] является искоренение и уничтожение христианства и свержение всех гражданских властей»...
Иегуда Морс, американский священник и географ.
«Иллюминизм становится грандиозной силой. От него жестоко пострадают и короли, и народы, если предвидение и благоразумие не сломают эту страшную машину»...
Франц Карл Беркхейм, начальник полиции Майнца.
«...Масонское общество постигло науку управления, искусство господства над обществом, известные только им и никому другому из законодателей и философов в мире; я имею в виду не только, что они умеют опознавать друг друга по условным знакам к жестам, непонятным для посторонних, но и их удивительную систему, заставляющую всех мужчин, а, вероятно и женщин, строго хранить тайны общества. Если это искусство найдет применение для отказа от общепринятых норм общественного поведения и введения в них политики и неподчинения правительству, при дальнейшем сохранении тайны, то совершенно ясно, что эти знания и такие общества могут быть использованы для всех злых целей, которые уже давно подозревались».
Президент США Джон Адамс, 1798 г.
НОВИКОВ
Раз пробужденная любознательность требовала себе удовлетворения, быть может, даже с большей настойчивостью, чем в наше время, и жадно бросалась на всякую умственную пищу. Бесчисленное множество сочинений разного рода переводилось, печаталось и переписывалось людьми всякого звания. Все, что было тогда сколько-нибудь замечательного в числе произведений современной французской или немецкой литературы, можно смело искать в русском переводе.
С.В. Ешевский. Масонство в России («Русская старина», 1882 г.)
# российских масонов пока все оставалось по-прежнему.
За год перед тем русское масонство сделало одно из самых значительных «приобретений»: масоном стал Николай Иванович Новиков. Шестнадцатилетний Новиков в 1760 году «за леность и нехождение в класс» исключен был из «французского класса» университетской гимназии. Вскоре он поступил на службу в Измайловский полк, и в день воцарения Екатерины стал унтер-офицером – как часовой у подъемного моста измайловских казарм. В 1767 году Новиков был отобран для ведения протоколов в комиссии депутатов, разрабатывавших новое Уложение; сама императрица предписала «к держанию протокола определить особливых дворян с способностями». Он лично делал Екатерине доклады о работе комиссии. Выйдя в отставку в 1768 году, Новиков стал издавать сатирические журналы: сначала «Трутень», затем «Живописец», за ним – «Кошелек». Не удовлетворенный результатами этой работы, он приступил к циклу исторических изданий: «Древняя Российская Вивлиофика, или Собрание разных древних сочинений, яко то: Российские посольства в другие государства, редкие грамоты, описания свадебных обрядов и других исторических и географических достопамятностей и многие сочинения древних Российских стихотворцев»; «Повествователь древностей Российских, или Собрание достопамятных записок по истории и географии Российской»; «История о невинном заточении боярина А.С. Матвеева»; «Скифская история из разных иностранных историков, паче же из Российских верных историй и повестей, от Андрея Лызлова прилежными трудами сложенная и написанная лета 1692»... Материал для изданий Новиков черпал из древлехранилищ частных, церковных, а также государственных; доступ в них ему был открыт в 1773 году императрицей, поддержавшей издание «Вивлиофики» щедрыми субсидиями. Впоследствии Новиков выпустил 22 нумера «Санкт-Петербургских Ученых Ведомостей».
С 1775 года Новиков стал масоном, сначала – в ложе Елагина, затем нашел «истинное» масонство в системе Рейхеля, где «было все обращено на нравственность и самопознание». Совместно с М.Н. Муравьевым и И.П. Тургеневым, Новиков приступает к изданию «Утреннего Света» – журнала, где публиковались главным образом переводы из немецких и французских писателей, моралистов, пиетистов и мистиков. Куратор московского университета, масон Херасков, отдал Новикову в аренду университетскую типографию. В Москве Новиков органически вошел в круг масонов, в котором состояли В.И. Лопухин и С.И. Гамалея, И.Е. Шварц и И.П. Тургенев, князь и княгиня Трубецкие.
Обладая одной из самых значительных типографий в Москве, он посвятил свою жизнь изданию всей европейской религиозно-философской литературы, вышедшей за последние двести лет, начиная с работ Якоба Боме и кончая трудами Сведенборга и Сен-Мартена.
Осенью 1776 года рейхелевские и елагинские ложи сочли нужным и возможным слиться, объединив под своим управлением 18 лож. На уступки пошел Елагин: он отказался от английской системы в пользу шведско-берлинской. 2 октября 1776 года Елагин сообщает Великой национальной германской ложе, что счастлив видеть «во всей России одного пастыря и одно стадо». Впрочем, объединение это было промежуточным шагом, оно не удовлетворило почти никого. Князь Репнин заметил Новикову, что «истинное масонство скрывается у истинных розенкрейцеров, но их весьма трудно найти, а вступление в их общество еще труднее»... У розенкрейцеров, заметил далее Репнин, «скрываются великия таинства, а учение их просто и клонится к познанию Бога, натуры и себя». Последующая деятельность русских масонов идет под знаком «поиска истинных розенкрейцеров»...
«Отрицательное отношение значительной части масонов к Екатерине и симпатии к Павлу Петровичу, – указывает Г.В. Вернадский, – выясняются вполне определенно в конце 1770-х годов. 3 сентября 1776 года, при соединении Елагина с Рейхелем, великим поместным мастером сделан был гр. Н.И. Панин. Не прошло двух месяцев после того, как и внучатый племянник Панина и близкий друг Павла кн. А.В. Куракин был отправлен в любимую Паниным Швецию составлять истинную масонскую партию».
Князь Н.Н. Трубецкой, мастер ложи Осириса и бывший сторонник Рейхеля, не примкнул к союзу с Елагиным и в 1778 году соединился с Г.П. Гагариным «на некоторых условиях». Когда князь Александр Борисович Куракин был послан в Стокгольм для нотификации брака наследника престола с принцессой Софией Доротеей Вюртембергской, Гагарин и Трубецкой поручили ему привезти конституцию высших степеней шведской системы Строгого наблюдения. Секретарем этого посольства был известный масон Вильгельм Розенберг, брат Георга Розенберга, учредившего гамбургскую ложу Трех золотых роз.
Куракин с блеском выполнил поручение и получил эту конституцию, поставившую русское масонство в зависимость от Швеции и лично от главы шведского масонства, брата шведского короля, герцога Карла Зюдерманландского. В 1778 году в Петербурге был основан Капитул Феникса, или Великая национальная ложа шведской системы, а 9 мая 1780 года учреждена директория для управления подчиненными ей ложами. К Национальной ложе Гагарина принадлежали: шесть лож в Петербурге (Аполлона, Феникса, св. Александра, Пылающей звезды, Благотворительности и Горуса), четыре в Москве (Осириса, Трех мечей, Трех добродетелей и Аписа); далее ложа Трех секир в Ревеле, ложа Нептуна в Кронштадте, Военная ложа в Кинбурне и одна ложа в Пензе.
Обрадованный этим, герцог Зюдерманландский, при объявлении Швеции девятой провинцией ордена Строгого наблюдения, приписал к ней русские ложи. Это встревожило Екатерину, и она повелела петербургскому полицеймейстеру П.В. Лопухину определиться, нет ли в деяниях ордена чего противозаконного. В 1779 году сей функционер дважды посетил гагаринские ложи «для узнания и донесения Ея Величеству о переписке их с герцогом Зюдерманландским». По результатам проверок «осторожная монархиня... приказала высокопочт. брату Елагину закрыть» ложи Гагарина. Гагарин и Турчанинов10 уезжают в Москву и учреждают там новые ложи, – теперь уже в самом деле тайные, которые ведут работу по шведско-прусской системе. Центром русского масонства становится Москва: к шведской системе присоединяются здесь ложи Трех мечей, Аписа, Трех христианских добродетелей, работавшие раньше по английской системе, и Озириса, принадлежавшая к рейхелевскому масонству. К этому времени в Москве действуют ложи Клио (английская), Латоны (циннендорфская), Трех знамен, возглавляемая П.А. Татищевым (Стрикт-Обсервант) и, как свидетельствует Новиков, одна или две ложи «настоящих французских».
Екатерина пишет свою первую в серии, направленной против масонства, комедию «Тайна противонелепого общества» (1780 г.). Впрочем, до поры до времени она еще мирволит масонству, но когда видит, что масоны не просто заигрывают с великим князем, но делают ставку на его воцарение, – ее терпение иссякает... «Так как масонство привлекло к себе очень многих из самых знатных лиц, то это возбудило в императрице некоторое недоверие, в особенности потому, что князья Куракин и Гагарин были известные любимцы великого князя Павла Петровича, и она выразила свою щекотливость по этому предмету сначала сатирическими брошюрками, из которых одна называлась «Противо-нелепое общество», и потом, по поводу одной статьи, напечатанной в гамбургской газете, выразила так громко, что тогдашний обер-полицмейстер, бывший членом ордена, посоветовал нам оставить работы и покинуть прекрасно устроенное помещение ложи», – пишет Бебер, секретарь Великой провинциальной ложи России...
Впрочем, Екатерина нашла еще один ход, чтобы, как она надеялась, обезопасить себя от происков масонства. Она создала собственные, подконтрольные ей, ложи. Эксперименты с «карманным масонством», успешно, как ей казалось, начатые Елагинскими ложами, она продолжила в Польше. В 1779 году сын познанского воеводы Ян Ленинский, предъявив диплом Страсбургской директории, основал в Варшаве ложу Екатерины под Полярной Звездой (Stella Polari), работавшую по шотландской системе. Ложа была mit gnсdigster Erlaubniss1 названа в честь «просвещенной государыни – покровительницы вольного каменщичества в своем государстве». Впоследствии Страсбургский диплом новоиспеченного мастера оказался подложным, но к тому времени (февраль 1780 г.) Ленинский уже получил от лондонского Великого Востока подлинный диплом, утверждающий его ложу в звании ложи-матери. Нужно ли пояснять, что в числе функционеров ложи были сыновья русского посла в Польше графа Штакельберга?
На следующий год объединение польского масонства под крылом «императрицы-философа» завершил граф Игнаций Потоцкий, посвященный Великой лондонской ложей в высшие масонские степени. Он стал во главе созданной не без помощи Штакельберга Директории, в которую вошли представители главных лож края. Потоцкий стал Великим мастером объединенных лож Короны и Литвы, после чего, в марте 1784 года был официально открыт польский Великий Восток, объединивший практически все ложи Польши.
СЕМЬЯ
Привычка свыше нам дана:
Замена счастию она!..
А.С. Пушкин
#овая великая княгиня оказалась для Павла преданной и покорной женой. Наконец-то Павел мог радоваться: его скованный разум был свободен!
Царевич выглядел спокойным и уверенным. В милом обществе Марии Федоровны он нравился самому себе. Мнение о дворе молодых в Санкт-Петербурге вскоре изменилось. Все были удивлены гармонией, царившей в чете великих князей, демонстрировавших друг другу взаимную нежность! Казалось, сердце царевича, одинокое с самого рождения, обрело счастье. Возможно ли, что суровая судьба наконец смилостивилась над ним? Ведь он постоянно искал душевное тепло, любовь, надежду на выход из этого тягостного одиночества, пребывая в котором, он даже потерял смысл своей жизни! Но вот он больше не клянет свою участь! Его зависимое положение уже не кажется таким отвратительным, его не охватывают такие сильные приступы гнева, как раньше. Конечно, у него есть причины для бунта, но добрые слова жены могут успокоить его в мгновение ока.
Павел заставил себя забыть о личных обидах, хотя их было немало: оставаясь честным до конца своей трагической жизни, он признал за матерью ее благодеяния для российской империи. И все же он страдал оттого, что не мог принимать участия в созидательной деятельности. Он был отстранен от власти! Но благодаря вниманию и любви жены его негодование, которое прежде душило его, превратилось в меланхолию. Из судьи он превратился в жертву. По крайней мере, такое впечатление он производил на свое ближайшее окружение.
Путешествуя по Германии, и потом вернувшись в империю, Павел заметил ужасный беспорядок, царивший в армейской среде, в войсках, плутни офицеров, ту армейскую грязь, от которых страдала военная мощь империи. Должен ли он молчать? Он еще не принял решения. Но одно для него ясно: он не поддержит никакого заговора против правительства своей матери. И если все же кто-то организует заговор против императрицы, можно быть уверенным, что он тут будет ни при чем.
Как ему хотелось участвовать в государственных делах, в заседаниях Совета министров! Он ежедневно работал над проектами реформ, особенно тех, что касались армии, но держал свои записи в тайне. Чтобы к нему прислушались, необходимо стать хозяином в стране! Но сколько времени придется ждать этого?
Великая княгиня Мария Федоровна, несмотря на свою молодость и полное отсутствие политического образования, прекрасно понимала, что в душе ее мужа зияет пропасть, откуда порой вырываются звуки бури. Она боялась, чтобы он не стал жертвой собственных химер, и делала все, чтобы развеселить его, но не пустыми развлечениями, а умиротворенной, счастливой семейной жизнью. Ей удалось отвлечь его от размышлений о судьбах человечества, и занять более обыденными делами. Они вместе украшали собственное жилище. И в особенности спальню, с ее изумрудными колоннами, обитую белым дамаском с розовой вышивкой. Надо было приукрасить парадную спальню. Она была вся покрыта золотым шитьем, а на ее стенах висели полотна Рафаэля. Екатерина хвасталась, что лично подарила чете молодых около сотни картин.
На Каменном Острове, одном из лесистых островов Невы, у Павла был небольшой дворец. Мария Федоровна обустраивает это сельское жилище. Больше всего на свете она любит природу, сельскую жизнь, зелень и лес, которые напоминают ей о детстве, проведенном в Монбельяре, в Этюпе, где у ее отца был почти деревенский маленький двор.
По субботам чета великих князей принимает гостей в Павловске. Устраивают катания на санях, а когда наступает ночь – спектакли, комедии или балеты, которые часто проходят на свежем воздухе.
Здесь Павел мальчишкой, в сопровождении воспитателя Порошина, собирал цветы и травы для гербария. Потом выстроил два охотничьих домика, Крик и Крак, убегал в них из Петербурга, отлеживался от оскорблений... В 1978 году царица-матушка подарила Павлу сельцо Павловское на извилистых берегах речки Славянки.
От Царского Села Павловск с его очаровательным замком отделяет не больше пяти верст. Великая княгиня создала спокойную жизнь среди природы, навевающей сентиментальные мечты.
Дни проходят мирно, без происшествий, в спасительном спокойствии. Двор молодой четы состоит из одного господина Лафермьера, француза, который читает вслух и придумывает сценки для маленького театра. Есть Николай, прекрасный рассказчик, размышления и реплики которого всегда очень остроумны. Он объездил всю Европу вместе с Разумовским и живет в России вот уже восемь лет. Забавляет всех своими рассказами: они вызывают беззлобный смех и никого не утомляют. Никита Панин также постоянно бывает здесь. Часто устраиваются полуофициальные балы, на которые съезжаются гости, официально не принадлежащие ко двору великих князей.
Павел между тем еще глубже увлекается Мальтийским орденом. Это стало для него настоящей страстью. Он заставляет переодеваться своих камергеров в рыцарей эпохи крестовых походов, облачает их в кольчуги, а лошадей покрывает попонами и организует турниры. Мария Федоровна сияет от радости: и она и ее муж прекрасно себе чувствуют в этой обстановке.
Но вот наступают зимние холода и надо возвращаться в Санкт-Петербург. Любящая супруга слегка раздосадована, поскольку прекрасно понимает: несмотря на все ее усилия спасти Павла от навязчивых идей, его возвращение в окружение Екатерины, Потемкина и влиятельных придворных, всегда с презрительной усмешкой глядящих на Павла, вернет все на круги своя.
Навязчивая мысль о том, что он – проклятый князь, что у него украли власть, которая должна была перейти к нему по наследству, а воровка – собственная мать, с каждым днем все сильнее приводила Павла в отчаяние. Внутренний бунт заставлял его предвзято смотреть на любое распоряжение матери.
Мария Федоровна не одобряла этого. Но как ей вырвать супруга из плена навязчивых идей? Она и не осмеливалась на это! Княгиня полагала, – и для того были основания! – что метания Павла, на которое обрекла его тирания Екатерины, – это его защита. Именно они вызывали у Екатерины желание считать Павла всего лишь неуравновешенной, ущербной и нелепой личностью и не давали ей всерьез разгневаться на него. И потому Мария Федоровна догадывалась, что настраивать мужа против материнской власти стало бы роковой ошибкой.
Семейная пара, если не считать балов, развлечений, охоты, игр, праздников и придворных приемов, жила уединенно. Павел кроил и перекраивал планы реформ в армии, которой он только и мечтал командовать.
В постоянном смятении Павла были периоды успокоения, и тогда он обращался к творчеству французских писателей и философов. Вольтер не был его кумиром, в отличие от матери, но его восхищали великие умы прошлого столетия; среди своих современников он ценил Дидро.
В другие минуты его вечно беспокойный разум пытался совершить открытия в духовной жизни. Он ценил Монтескье и всерьез задумывался о чем-то вроде социального равенства. Проводил долгие часы в своем кабинете, размышлял, писал, перечеркивал и разрывал написанное, злился на самого себя, обхватывая голову руками: так сильно мучался от неспособности выразить все, что чувствовал.
Кто бы мог поверить, что этот ожесточившийся князь, которого неудовлетворенная жажда власти толкала на всевозможные крайности, был застенчивым человеком? Но Павел был именно таким, и особенно с теми немногими людьми, которые были ему особенно дороги.
АЛЕКСАНДР
#енее чем через четырнадцать месяцев после того, как она вышла замуж за великого князя, Мария Федоровна родила на свет прекрасного младенца. Роды сопровождались обычной для подобного события церемонией: императрица Екатерина, нетерпеливая, но довольная, находилась рядом с молодой матерью.
Павел часы напролет стоял у окна, повернувшись спиной к толпе придворных, которые окружали его мать. Он содрогался, вспоминая об участи, постигшей его первую жену – и горячо молился...
Внезапно его плеча коснулся паж:
– С позволения Вашего Императорского Высочества...
Царевич обернулся, и раздраженно взглянул на него.
Паж почтительно поклонился:
– Я имею честь сообщить Вашему Императорскому Высочеству о рождении сына. Императрица просит Ваше Высочество признать его...
Павел горько усмехнулся. Конечно! Появление еще одного наследника должно получить законное подтверждение; отец обязан признать сына перед всем миром. Павлом вновь овладела тревога: благодаря этому ребенку у Екатерины возникает возможность устранить его... Ребенка провозгласят наследником вместо него... и для этого ни у кого не должно возникнуть мысли, будто сын Марии Федоровны – незаконнорожденный...
Держа руку на эфесе шпаги, он прошел мимо шеренги придворных, склонившихся перед ним. Императрица уже держала новорожденного на руках. Наконец он стал отцом: это счастье так быстро подарила ему любимая супруга. Он смотрел на сморщенный комочек, который заходился криком: это в самом деле был его сын.
«Мое бедное дитя, – думал он, – пусть твоя судьба будет счастливее моей!»
От волнения у него слегка дрожали руки. Ему удалось вернуть самообладание и, гордо подняв голову, он смело взглянул в глаза матери. Потом, твердым голосом, в котором, несмотря на доброжелательность тона, звучали нотки презрения, он громко, чтобы все собравшиеся его слышали, произнес:
– Это мой сын!
Придворный священник, следуя протоколу, ответил: «Аминь». Павел только что сделал сверхчеловеческое усилие, чтобы скрыть радость и страх, одновременно переполнявшие его. Не мог он больше держать себя в руках! Нравоучительный вид благообразного бородатого попа стал последней каплей, которая переполнила чашу терпения. Он оттолкнул батюшку и быстро пошел к выходу, чтобы не слышать поздравлений придворных подхалимов.
Однако никто и не думал его поздравлять. Все прекрасно понимали, что преемственность трона теперь определена и Екатерина отныне будет обращаться с сыном еще более бесцеремонно, чем прежде. Павел не зря опасался решений, на которые она была сейчас способна.
История повторяется – и Екатерина так же, как некогда Елизавета, задумала передать престол внуку через голову сына. Она сочла, что семейство великих князей выполнило свой долг и теперь новорожденный принадлежит только ей.
Екатерина, казалось, забыла, что императрица Елизавета, когда родился Павел, поступила с ней точно так же. Она прижимала дитя к груди и восхищенно показывала всем послам, которые приходили поздравить ее с появлением внука.
Александр Павлович уже тогда очаровал всех. Сияющая от счастья бабушка в своей радости забыла, что у малыша есть родители, ее сын Павел Петрович и невестка Мария Федоровна, и им его наверняка очень недостает.
Как только чета великих князей приехала в Павловск, мрачное настроение Павла мало-помалу начало улучшаться. Жена нежно его любила и с каждым днем привязывалась к нему все сильнее. Вот о чем сообщает великая княгиня в своей переписке (особенно, в тех письмах, которые она посылала матери и которые, отправленные в величайшей тайне, останутся потом в архивах семьи Виттенберг):
«Здешний воздух свободы до такой степени благотворно влияет на меня, что трудно и вообразить; и телесно и духовно он так же прекрасно подходит для моего обожаемого мужа. Великий князь боится зимы не меньше, чем я. Это еще сильнее печалит меня, и когда он говорит мне о своих неприятностях, я сразу же забываю о собственных и делаю все, чтобы жизнь была ему в радость. В Петербурге надо быть настороже с императрицей; приходится терпеть унизительное общество Потемкина и его клики».
Марии Федоровне приходилось утешать даже собственную мать. В Монбельяре все шло наперекосяк. Князю Фридриху Евгению не хватало доходов на содержание даже крошечного двора, а рядом с ним вертелся профессиональный авантюрист Горси, советы которого постепенно вели к полному разорению. Между родителями несчастной княгини постоянно и по всякому поводу вспыхивали ссоры. Старший брат Фридрих из-за невыносимого характера постоянно попадал в скандальные истории, и Фридрих II грозился его выгнать. Сестры были уже на выданье: но где найти женихов для бесприданниц?
Мария Федоровна обратилась за помощью к Екатерине, поведала ей о материальных затруднениях своей семьи. Екатерина обещала – еще перед свадьбой – помогать будущей семье своего сына и, склонившись к уважительным, но настойчивым просьбам невестки, предоставила семейству Виттенберг ежегодный пансион.
Сообщая эту новость родителям, Мария Федоровна позволила себе намекнуть в письме, что им надо быть бережливее и, главное, прогнать из Монбельяра мошенника Горси. Она даже согласилась дать за свой счет этому подлому человеку пансион в две тысячи рублей при условии, что он уедет навсегда. Дочерняя любовь (или деньги русской императрицы?) сотворила чудо, примирив родителей между собой.
Эксперимент царевне понравился, и она решила «развить успех», действуя теперь через Павла. Не может ли он попросить императрицу о предоставлении привилегий в России монбельярским производителям ситца и торговцам этой тканью? Екатерина мгновенно поняла, куда клонит невестка, и отказалась создавать какую бы то ни было монополию. Она сказала, что в России построено достаточно ситцевых фабрик и нет необходимости покупать ткани за границей11.
У Павла напрочь отсутствовало терпение. По утрам он старался как можно раньше встать с постели, а вечером – лечь, торопился на прием при дворе, но, как только появлялся там, сразу же спешил уйти оттуда...
Мария Федоровна относилась ко всему этому с большой нежностью. Она искренне любила своего мужа, но чувствовала себя лишней в императорском окружении; монологи Павла о военных реформах, проблемах духовенства, различных политических союзах не привлекали ее внимания. Она ищет себе другие занятия, которые бы сделали уютным их домашний очаг. Она окружила себя писателями, поэтами и даже актерами. Она устраивала спектакли еще чаще, чем балы, до которых она была не слишком охоча.
ГУСТАВ III
#ороль шведский Густав III покровительствовал своему брату, герцогу Карлу Зюдерманландскому в развитии и организации масонства. В зале Стокгольмской биржи, в присутствии вольных каменщиков, король лично возложил на брата знаки достоинства «викария Соломона», облачил его в горностаевую мантию и обещал ордену свое покровительство. Влияние ордена распространялось даже на государственную жизнь Швеции: последующие шведские монархи принимали главенство над орденом по праву наследования.
Густав III приехал в Петербург в 1777 году инкогнито, как «граф Готланд». Помимо протокольных встреч с императрицей он рассчитывал наладить более тесные личные контакты с российскими масонами. Торжественные соединенные собрания по случаю этого приезда были проведены в ложе Аполлона.
Еще когда Куракин получал в Швеции конституцию высших градусов Строгого наблюдения, член шведского масонского капитула граф Левенгаупт выразил надежду, что «приезд нашего монарха в вашу страну будет много способствовать вашим масонским работам». Однако Густав III, целью визита которого было вбить клин между Россией и Пруссией (первая зарилась на граничащую с ней Финляндию, а вторая – на шведскую в то время Померанию), допустил дипломатический «прокол». Насмехаясь над Фридрихом II, разумеется, для того, чтобы польстить Екатерине, из которой хотел сделать свою союзницу, он совершенно забыл о пристрастиях наследника престола. Императрица, казалось, равнодушно относилась к злословию именитого гостя в адрес короля Пруссии. Но Павел, присутствовавший при разговоре, внезапно потерял терпение. Он почти выкрикнул в лицо Густаву:
– Горе, сир, тем, кто забывает об узах крови и дружбы, объединяющих людей!
Все трое – и Павел, и Густав, и Фридрих – были родственниками.
Король Швеции сохранил в душе горький осадок от этой встречи, а Павел в письме к прусскому королю Фридриху II подробно известил его о беседе с королем Швеции...
ИОСИФ II
#осле малоприятного визита короля Швеции в Россию приехал молодой император Австрии Иосиф II (инкогнито, как «граф Фалькенштейн»), сын и формальный соправитель Марии-Терезии с 1765 года, после смерти императора Франца I. Он хотел уточнить детали «Греческого проекта» Екатерины и наметить возможности сотрудничества стран. Иосиф II высоко оценил государственный ум Екатерины II.
Не менее высоко Иосиф II оценил и очаровательную Марию Федоровну, даже немного флиртовал с ней. Он пришел в настоящий восторг, о чем и написал Марии-Терезии: «Если бы лет десять назад я познакомился с принцессой, обладавшей таким же умом, такими же душевными качествами и такой же внешностью, как великая княгиня, я бы, не колеблясь, женился вновь»12.
Проводя много времени в обществе четы великих князей, император внимательно наблюдал за царевичем. Он заметил на его лице такую невыразимую скорбь, что понял без всяких расспросов: в отношениях сына с матерью царят зависть и недоверие.
Павел был дружелюбен к гостю, но отрицательно настроен к замыслам Екатерины и ее именитого визитера. С сожалением, переходящим в ярость, он видел, что мать отворачивается от Пруссии, чтобы объединиться с Австрией! Мария-Терезия просила Екатерину II о посредничестве в «картофельной» (ибо дело не дошло до сражений) войне за Баварское наследство с Фридрихом II, вторгшимся в Богемию. Екатерина откликнулась, и 13 мая 1779 года был заключен Тешенский мир, в котором Фридриху пришлось значительно умерить аппетиты.
Марии Федоровне пришлось проявить весь свой дипломатический талант. С одной стороны, нельзя было забывать о благодарности к Фридриху II, которому она обязана своим браком. С другой стороны, она должна помнить о сестре Елизавете, которую надо выдать замуж. А ведь Иосиф II предложил ей в мужья своего племянника Франциска, старшего сына Леопольда Тосканского...
Все эти интриги, хоть и были вполне пристойными, все же волновали Павла. Он не одобрял план союза с Австрией, поскольку считал его оскорбительным по отношению к Фридриху II, своему другу и другу своего отца. Вместе с тем он очень серьезно отнесся к приглашению Иосифа II посетить Вену вместе с супругой и друзьями...
ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ
#ридрих II, узнав о новых – австрийских – ветрах, задувших при российском дворе, отправил туда своего племянника и наследника, принца Фридриха-Вильгельма.
Екатерина приняла его со скрытой сдержанностью. Она называла его толстым увальнем. Но этот толстяк, с грубой чувственностью, из-за которой порой попадал в непристойные любовные приключения, был восторженным поклонником эзотеризма. Те загадочные вещи, которые Павел прежде слыхал от лощеного Панина, безукоризненно элегантного Плещеева, сдержанного Репнина, утонченного Куракина, – приобрели новые оттенки, когда о них заговорил чувственный и, на первый взгляд, простоватый – что называется, terre-a-terre13 – толстяк.
...Geheimnisvoll am lichten Tag
Lсsst sich Natur des Schleiers nicht berauben,
Und was sie deinen Geist nicht offenbaren mag,
Das zwingst du ihr nicht ab mit Hebeln
und mit Schrauben! 14 –
восторженно декламировал он. – В суть вещей можно проникнуть лишь духом, и обстоит дело так потому, что суть любой вещи – божественна. Бог – сердцевина любой вещи: если Бог лишь на мгновение оставляет попечение над вещью, она обращается в ничто, истлев мгновенным огнем. Творческое начало космического процесса, создающее и поддерживающее наш мир, именуется Fohat, властитель Огненного Тумана, – но также Бальдр, изначальный свет, умирающий и возрождающийся на переломе зимней стужи.
Суть вещей проявляется вовне часто весьма неожиданным способом. Есть камень, на изломах которого, как на скрижалях Божиих, проступают явственные знаки письма15. Но знаете ли вы, что и кристаллы сами суть не что иное, как сгустившийся в вещество потаенный смысл прежде них, от века существовавших рун? «Im Anfang war das Wort...»16, и руна hagel есть не что иное как монограмма Христа, – но также таинственное Feuerquirl1, олицетворение Бальдра, огненное колесо, вращением коего космос приведен в движение. Другим изображением Feuerquirl является руна gibor, или свастика, а последняя может быть получена из двух sig-рун, наложенных с поворотом друг на друга...
Павел скептически отнесся к этим излияниям, заметив, что вариантов толкования рун может быть столько же, сколько есть умов; что нет нужды выдумывать Fohat, когда есть Архитектон Вселенной; и что красоту природы лучше переживать в сердце, но словесные описания не только не помогают этому, но и способны разрушить истинность переживания, подобно тому как ничего не стоят бумажки-ассигнации, выпущенные вместо полновесной золотой монеты.
– Руны – духовное, небесное воплощение Feuerquirl, – ничуть не смутившись, продолжал Фридрих-Вильгельм. – Земным его воплощением является чаша Graal, средоточие вселенского огня. Грааль – тот сосуд, из которого Иисус в последний раз на Земле пил «вино нового завета», – разглагольствовал он. – В сей же сосуд Иосиф Аримафейский собрал капли крови распятого Христа, как о том не только Роберт де Борн трактует, но и апокрифическое Евангелие от Никодима сообщает. Рыцари, отвоевав Святую Землю, нашли эту чашу и создали орден рыцарей Грааля – для защиты угнетенной невинности. Грааль, скрытый на священной горе Монсальват, давал им волшебную силу, позволявшую справляться даже со злым волшебством. Однако они должны были молчать о принадлежности к ордену: открыв свое тайное имя, они теряли силу... Это – истина: в Вестминстерском аббатстве показывают печать короля Артура, гробница которого находится в Гластонберийском монастыре. Англия – страна священных чудес... В Дуврском замке можно увидеть череп Гавейна и плащ Кардока, в Винчестере – Круглый Стол (для того круглый, чтобы исключить неравенство), за которым собирались рыцари, Ланселотов меч...
– Трувер Кретьен де Труа о сем также повествует захватывающе, – вставил Павел. Разговор все более увлекал его.
– Хоть никто и не знает, где находится Монсальват, – заторопился Фридрих-Вильгельм, не желая, чтобы перебивали его заветные мысли, – но я думаю – во Франконии... Не та ли сие гора Kyffh колдунья Кундри – это Рисильда Злая; сам Парсифаль звался Luitward von Vercell и был канцлером при франкском дворе; а злой волшебник Клингзор – это человек дурной репутации из Капуи Ландульф, связанный с сицилийскими арабами и приносивший в нечистых своих опытах человеческие жертвы... Но замечательнее всего сама Чаша, символизирующая еще и женское лоно, также воплощающее огонь Вселенной. Царь-жрец, приблизившийся к сему сосуду вечности для Служения, не должен ли и сам чистотою крови обладать... Читали ли вы Годфрида фон Страсбурга? Его «Тристана и Изольду»? А Гартманна фон дер Ау?
– Долг повиновения и уважения по отношению к даме сердца, как существу более высокому, благородная верность единственной избраннице, – загорелся Павел, услыхав слова «Тристан и Изольда», – поклонение идеалу женщины независимо ни от каких обстоятельств, – вот высшее, что дало нам рыцарство! Принести sacramenitum fidelitas promittitur19 даме сердца и всю жизнь сохранять ей верность; защищать повсеместно слабых и обиженных – что может быть выше в этой жизни?!
Бедняжка, он любит и до конца жизни будет любить свою Вильгельмину, погибшую и погребенную, падшую и оскверненную Разумовским, – но все живую и невинную для него. Он не мог забыть, как влажно и горячо вспыхивали порой ее глаза на радостно обращенном к нему лице, не мог забыть ее искренних поцелуев – Боже мой, таких редких!..
– Les marriages se font dans les cieux1, – пробормотал Павел, чувствуя, как начинает щемить в груди тоска по Вильгельмине...
– Но в еще большей степени на небесах надлежит искать ключи наших судеб дальнейших, – подхватил Фридрих-Вильгельм. – И небеса не закрыты от того, кто знает пути к сверхнатуральному состоянию, в коем являет Бог людям, его достигшим, великую милость и чрезвычайные дарования! В сем состоянии ощутить можно не токмо соприкосновенность мирам иным, но и присутствие Святого Духа и самих ангелов Божиих. Толико благости Божией человек в сем состоянии вкусить может, что и от тварной оболочки ощутит себя освобожденным, понеже во Христа преобратился и суть один дух с ним, и блаженно в Боге пребывает...
– Ах, полноте, пожалуйста, – с досадой заметил Павел. – Я вовсе не то имел в виду...
Против культа женщины Фридрих-Вильгельм не возражал:
– Женщину воспевали Генрих фон Морунген, Вальтер фон дер Фогельвейде, Нейдгарт фон Рейенталь, граф Гуго Монфорский...
Ehret die Frauen, sie flechten und weben
Himmlische Rosen ist irdische Leben2!
И вот отчего Ich trinke gern aus dem frischen Quell3. Но amour aux dames, honneur aux braves20! Слышите ли вы еще один мотив – возможно, это лейтмотив! – в извечной мелодии рыцарства? – загадочно спросил он. – Это идея национальной чести!
Культ женщины, считал он, должен быть дополнен другим культом – культом расы и крови:
– Традиция сострадания ко всем без исключения слабым и несчастным весьма сомнительна. Разве Господь не призывает ab hoedis scindere oves21? Ибо несчастие сплошь и рядом не что иное, как наказание за собственный грех, а таковых сам Господь неоднократно22 предписывает исторгнуть в тьму внешнюю, где будет плач и скрежет зубов! Но что сей грех представляет собою? Солгу ли, если выскажу v вторично же он сочетался с земной, из ребра его соделанной Евой, и тем обрек порожденные поколения на ущербность.
Божественное начало в меньшей мере проявляется в камне, чем в дереве; в дереве – в меньшей мере, нежели в животном; и в животном в меньшей мере, чем в человеке, размышляющем о прошедшем и будущем, постигающем цели природы, исправляющим своей работой и изобретательностью несовершенства этой последней и бесконечно себя совершенствующем. Но, признав сие разделение, не должны ли мы и среди самих людей ввести дифференциацию? Есть люди и люди, и одни пребывают на нижних ступенях лестницы, ведущей в храм Мудрости, а иные, несравненно более совершенные, умные, прекрасные, нежели остальные, – имеют право входить в Храм; но и здесь к алтарю допущен лишь первосвященник...
– Это учение Гердера, – заметил Павел.
– Божественные существа одарены способностью продолжать жизнь, по желанию, на несколько столетий, знать и видеть события, происходящие в сколь угодно отдаленных местах и временах, нечувствительно менять вещи по собственному желанию... В нас, немцах, течет божественная кровь, и мы не вполне лишены способностей сверхъестественных даже теперь: у нас есть зачатки к сему необходимых органов. Франц-Йозеф Галль, ныне в Вене работающий, воскресил из праха пергаментного учение о развитии частей мозга, известное еще в Древней Персии. Он именует их тако: гипофиз и Glandulae pinealis, или шишковидная железа. Он обнаружил их в мозге, под черепом. Отбор чистой крови помог бы в полной мере способностями сими овладеть, о чем розенкрейцеры вполне известны. Джордано Бруно, посвященный в высшие таинства и живым за то отправленный на костер конклавом кардиналов, восклицал о сем: «О Юпитер, позволь немцам понять свою силу и они станут не людьми, но богами!» Allwissend bin ich nicht; doch fiel ist mir bewusst1, – воскликнул он, заметив, что Павел хочет что-то уточнить.
Павел слушал прусского принца, затаив дыхание.
Отчего Панин не говорил ему всего этого?
***
Павел часто встречался с принцем в своей библиотеке. Он слушал с возрастающим вниманием об исследованиях в области спиритизма, которым Фридрих-Вильгельм придавал огромное значение. Тайные учения, присутствие даже в повседневности таинственных сил, возносящих души к горнему, к божественному, производили на великого князя необыкновенно сильное впечатление...
– Auch die Todten sollen leben2, – заметил как-то Фридрих-Вильгельм, и в ответ на недоуменный взгляд Павла пояснил, что каноник из Гальберштадта Иоганн Христофор фон Вельнер, подготовивший немало книг для «Всеобщей немецкой библиотеки», хороший его знакомый, открыл поразительную вещь: духи умерших людей на самом деле живы и с ними можно войти в соприкосновение, получать от них бесценные сведения как о прошедших событиях, участниками которых они были, так и о устройстве мира загробного.
– Я присутствовал при подобных опытах, – смущенно заметил Фридрих-Вильгельм, – но, возможно, о них еще рано говорить...
– Маменька о штуках эдаких пиесу написала: в ней Калифалкжерстон, в коем легко узнать бывшего в Санкт-Петербурге недавно графа Калиостро, уверяет, что Александр Великий, мол, его посещал...
Фридрих-Вильгельм крепко поморщился:
– Верно, маменька ваша, императрица не довольно хорошо узнать успела сего почтенного человека?
– Напротив того, отзывалась о нем, как о негодяе, достойном виселицы... Взялся исцелить ребенка у купчихи, деньги та дала не считанные, а Калиостро купил под городом здорового ребенка... Вышел скандал, да, говорили, ничего бы и не было, если б Потемкин на спутницу Калиостро, очаровательную Лоренцу Феличиане, владевшую секретом вечной юности, глаза не положил...
Порой невольно, порой сознательно противореча во всем матери, Павел не мог и здесь однозначно принять ее точку зрения. Он был уверен, что духовидение – не одно лишь шарлатанство, а может быть, и не шарлатанство вовсе. Павел знал, что Джузеппе Бальзамо, сын палермского негоцианта, известный также как граф Феникс, Архат, великий Копт, Пелегрини и граф Калиостро, – алхимик и врач розенкрейцерской школы, астролог и физиономист – вступил в братство иллюминатов во Франкфурте-на-Майне и основал новые масонские ложи – Египетские – сперва в Курляндии, а потом во Франции, Германии и Англии. Могло ли это быть, если бы его учение зиждилось на песке?
Однако Павел спиритом не стал. Впрочем, это еще предстояло сыну его Александру.
***
Для Екатерины визит Фридриха-Вильгельма в первую очередь имел тот смысл, что сын, привязываясь к лицам, а через них и к политике Прусского двора, отдаляется от матери, не одобряет проекты ее союза с Австрией. Сын не желал понять, что для российской империи союз с Веной – важный шаг в сторону Константинополя! Давно вынашиваемый ею «Греческий проект» – ядро внешнеполитической доктрины России в конце 70-х годов, высоко оцененный Потемкиным, – предусматривал восстановление Византийской империи под протекторатом России...
Неужели Павел, не способный понять эти игры союзников, усложнит достижение ее целей? Екатерина, великая лицемерка, записывает, чтобы грядущие исследователи не усомнились в испытываемой ею горечи: «Вижу, в какие руки попадет империя после моей смерти: из России сделают провинцию Европы, зависимую от воли Пруссии... мне больно было бы, если моя смерть, подобно смерти императрицы Елисаветы, послужит знаком изменения всей системы русской политики».
Императрица вначале пренебрежительно отнеслась к наследному принцу прусскому, однако затем, ощутив некое неудобство, вынудила его уехать из Петербурга. Подверглись немилости императрицы граф Панин и князь Гагарин. Ей весьма не нравилось, что опальный цесаревич имел приверженцев, и их круг ширился. Впрочем, от политических опасений она была еще далека...
Между наследниками русского и прусского престолов установились дружественные и доверительные отношения, а также тайная переписка. Зашифрованные послания из Берлина передавал великому князю прусский посланник барон Келлер.
КОНСТАНТИН
# конце апреля 1779 года Мария Федоровна родила второго сына. Екатерина, которая была без ума от первого внука, так же пришла в восторг и от второго. Имя – Константин – ему дали с дальним прицелом. К тому времени, когда он станет совершеннолетним, в Константинополе, ныне Истанбуле, ему должен быть готов Византийский престол. На медали, выбитой в честь его рождения, изображена была Айя-Суфия, главная истанбульская мечеть, бывшая некогда православным храмом Святой Софии. Она даже в шутку говорила, что, будучи крестной матерью малыша, хотела бы выбрать в крестные отцы Абдула Хамида26.
Впрочем, до греческой империи в прежних границах было еще далеко. Пока Екатерина с Потемкиным набрасывали прожекты буферного государства – от устья Днепра и до самого Дуная. Было придумано и название для этой страны: Дакия.
Взгляды Екатерины на Турцию были гораздо более серьезными, чем ее манера говорить об этой стране: с легкой иронией, как раз так, чтобы не заинтриговать иностранных послов.
Для маленького Константина пригласили кормилиц-гречанок. В первые месяцы своей жизни он не должен был слышать другого языка, кроме греческого.
Императрица преуспела в первоначальном воспитании ребенка. Будущий великий князь Константин, если и не стал императором Византии, письма писал исключительно по-гречески, и прекрасно знал Платона, Софокла и Демосфена. У бабушки Екатерины теперь было двое обожаемых внуков: на первом месте все же стоял Александр, а Константин – на втором. Несчастные родители очень сильно страдали от разлуки с детьми. Марии и Павлу позволили быть вместе с сыновьями всего четыре дня. Как только жестокая императрица вновь забрала малышей к себе, она принялась жаловаться в своих письмах Гримму, своему любимому партнеру по переписке, что ей их испортили. По ее словам, родители были полны предрассудков и придерживались ошибочных взглядов на воспитание.
И вот она стала учительницей для своих внуков. Она придумала для них «бабушкин алфавит», где были указаны все великие события российской истории. Это произведение отпечатали не только в России, но также и в Германии.
Она оказалась просвещенной воспитательницей, сама была строгой, но ее уроки – интересными, а внуки – послушными учениками.

ГРАФ NORD
ПЛАНЫ
#акончился 1780 год. Дипломатический престиж русского государства был весьма высок. Турция признала ханом Шагин-Гирея, свидание с Густавом III обнадежило Петербург в мире на Балтике, Тешенский мир и «Декларация вооруженного нейтралитета» обеспечили русскому кабинету влияние в делах Европы; союз с Австрией гарантировал прочность южных рубежей; Лондону не удавалось втянуть Россию в войну за британские интересы.
Царевичу это радости не приносило. Он видел другое: сыновей, успехами которых он мог бы гордиться, у него «украли». Его терпение было на исходе. Собственно, даже независимо друг от друга отчаявшиеся родители искали бы какое-нибудь ежедневное занятие, чтобы не думать постоянно о том, как ужасно поступает с ними императрица. Случались моменты, когда несчастная Мария Федоровна не знала, как успокоить гнев мужа. Даже она сама, будучи истинной христианкой, покорно сносящей все удары судьбы, испытывала сильнейшее чувство разочарования.
Мария Федоровна, хоть и не осмеливалась говорить об этом, хотела навестить свою семью, увидеть милый ее сердцу Монбельяр, Этюп... А родственные привязанности звали великую княгиню в Вену, в Берлин. Павел не меньше ее мечтал уехать из Царского Села. С приятной грустью вспоминая о пребывании в Берлине, он мечтал увидеться в Вене с Иосифом II, который так дружелюбно предложил ему погостить у него в стране!
Но даст ли разрешение на поездку императрица?
Екатерина, через своих шпионов при дворе великих князей, знала о мечтах «господ Вторых». Но не все тут было просто... Отпуская за границу наследника престола, отстраненного тобою от власти, можно, абстрактно говоря, ждать его назад во главе иноземного войска, идущим отвоевывать свой престол. Это вовсе не входило в расчеты императрицы. Но возможно ли такое конкретно с Павлом? Екатерине слишком хорошо был знаком рыцарски-романтический склад его мыслей. Он уже побывал в Берлине, и, слава Богу, без особенных приключений... Если не считать таковым личное знакомство с принцем Фердинандом, стоявшим во главе прусских масонов, да завязавшейся там и продолженной здесь дружбы с другим масоном, наследником престола Фридрихом-Вильгельмом, этим толстым увальнем!
Второе: личные дружеские контакты Павла в Вене, безусловно, будут способствовать сближению с Австрией – и ослабят контакты с Берлином.
Екатерина намеривалась провести серьезные реформы в Совете министров. Отсутствие сына позволит ей в полную силу бороться с турками, не беспокоясь о том, что придется дать отчет сыну о политике, против которой он выступал. Панин, в бытность свою министром иностранных дел, яростно выступал против сближения с Австрией, за что и потерял свой пост. Потемкин одобрял ее планы...
...Все же Екатерина приняла огорченный вид, когда супруги пришли к ней просить разрешения на поездку.
Павел, как всегда, боялся, что мать ему откажет. Когда он говорил о своем намерении, у него дрожали руки. Она изобразила удивление и ласково сказала:
– Но, дорогое мое дитя, долгая разлука с вами глубоко печалит меня.
Эта неожиданная нежность заставила Павла, которому всегда хотелось быть любимым, искренне потянуться к матери. Та грустно улыбнулась, дала в конце концов свое согласие, добавив, что, надеется, разлука не будет слишком долгой!
Семейная пара, хоть и совсем недолго, была вне себя от радости. Уехать! Познакомиться с новыми странами и городами, где они смогут ощутить себя свободными, вдали от Петербурга, который принес им столько страданий!
Дни напролет они рассматривали карту Европы, которую Павел возбужденно расстилал на столе. Надо было наметить маршрут. Они решили не нарушать традиции, по которой все российские государи должны были посетить хотя бы раз в жизни пещеры священного города Киева. Затем они хотели отправиться через Польшу в Вену, а затем, побывав в Италии, выполнить приятный долг, некоторое время пожив в Монбельяре, в местах, дорогих Марии Федоровне. И через год они намечали вернуться назад.
Екатерина, под предлогом заботы о семейной паре, следила за всеми планами сына. Он захотел посетить Францию, и Гримм, который не прекращал переписки с Екатериной, был удостоен чести принимать царевича в Париже.
Павел без всякой задней мысли хотел побывать еще раз в Берлине, чтобы увидеться со своим другом и покровителем Фридрихом II, и поэтому намеревался остановиться в Пруссии. Екатерину это взбесило. Полный запрет отправиться к берегам Спиреи. Великая княгиня была очень огорчена. К чему этот запрет? Ее муж с горечью начинал угадывать игру императрицы. Погостить у нескольких европейских государей и не заехать к королю Пруссии станет настоящим оскорблением для того! Тем не менее запрет отменен не был.
19 сентября 1781 года, в воскресенье, Павел и Мария выехали из Санкт-Петербурга.
Императрица в переписке стала разыгрывать роль матери, заботящейся о благе и удобстве своих детей. Она отправила множество сердечных писем «детям»: у них все будет прекрасно, они смогут останавливаться там, где захотят, ведь она согласна потакать всем их капризам... С первых же дней, находясь еще в границах империи, августейшие путешественники постоянно получали настолько нежные письма, что, зная характер императрицы, уже совсем не верили им. «Возвращайтесь как можно скорее, из Плескова ли, из Полоцка, из Могилева, из Киева, из Вены; потому что в конце концов глупо, что мы страдаем от этой долгой разлуки»...
...А супруги были рады, что оказались в относительной независимости (которая, по крайней мере, не шла ни в какое сравнение с их жизнью при дворе), и мало-помалу забыли о своих страхах. Их воображением овладели пейзажи и города, мимо которых они проезжали. Это не только заставило их позабыть о мрачных дворцах и скучных парках Санкт-Петербурга: они получали удовольствие от самой поездки и были счастливы, что им не надо больше выставлять себя напоказ.
По категоричному желанию Екатерины, они оба путешествовали под псевдонимами. Везде, за исключением посещаемых ими королей, они называли себя «граф и графиня Северные (Nord)». Впрочем, их инкогнито выглядело достаточно прозрачным.
Мать дала Павлу печать, на которой была изображена полярная звезда. Щедрая царица не мелочилась: чета великих князей получила триста тысяч рублей на лошадей и экипажи и сто тысяч дукатов на карманные расходы. Проследили также за тем, чтобы свита была достойна царевича, а не просто графа. Кроме мадам Юлианы Бенкендорф, флотского офицера С.И. Плещеева и князя Куракина, великих князей сопровождали другие именитые дворяне. Мария Федоровна, которая увлекалась литературой, сразу же добилась того, чтобы с ними поехал поэт. На службу Их Высочеств поступил Клопшток27, немецкий поэт, который жил в России, но был тесно связан с Гете и Клингером28. В свите состояли князь Юсупов и любимая фрейлина великой княгини, Екатерина Нелидова. За ними следовали также слуги, врачи, повара, дегустаторы блюд и даже астролог, который должен был предсказывать все капризы погоды.
Как только в дорожной пыли исчезли статуи и парки столицы, как только Павел Петрович остался наедине с женой, он стал веселым и приветливым. Даже со своим окружением, за исключением нескольких неприятных ему персон, он обращается с непривычной мягкостью и очень предупредительно. Все признали, что он – милый светский человек, остроумный, даже галантный и приятный в общении.
ПОЛЬША
#есмотря на плохие дороги и ухабы, по которым тряслась карета, настроение Павла не портилось. Будучи впечатлительной натурой, он не остался равнодушным к задумчивым бескрайним лесам, деревья которых сбрасывали золотую листву, как будто платили осени свой долг.
Они проезжали через множество запущенных деревень, свидетельствующих о бедности страны. Города, населенные почти исключительно евреями, усиливали мрачное впечатление от голых полей. Иногда проезжали мимо хором какого-нибудь важного воеводы, построенных либо вне какого-то определенного архитектурного стиля, без истинного величия, – либо как копия Версаля!
Первая остановка была запланирована у Станислава Августа Понятовского, короля Польши, продолжавшего любить Екатерину всю жизнь, отдавшего ей на растерзание Польшу и презираемого за это своими подданными. Понятовский ожидал гостей в поместье Мнишков – Вишневце. Его Величество король Польши встретил гостей с небывалыми доселе простотой и обаянием. Его прием был более чем любезным: по словам самого царевича, он был сердечным.
«Граф и графиня Северные» не захотели посетить Варшаву, которая находилась слишком далеко от их маршрута. От короля Станислава они уехали в полном восторге. Тонкий психолог, Понятовский догадался, что сын Екатерины был вовсе не таким, каким ей хотелось бы его видеть.
Его Величество не без некоторого лукавства убедил царевича, что для того чтобы стать истинным патриотом, надо прежде всего быть настоящим россиянином. Оба они в течение долгой беседы позабыли о парадном тоне и придворном этикете, чтобы поведать друг другу о своих волнениях; король опасался, что под влиянием Екатерины в его стране вспыхнет революция; Павел не мог не согласиться с монархом. Он признался, что не имеет никакого влияния на императрицу, и, не доходя до прямых обвинений матери, пожаловался на ее деспотизм, из-за которого он страдал больше других.
На следующий день, сидя в карете, которая везла их на запад, он печально промолвил:
– Дорогая моя, как это отвратительно, когда одна нация угнетает другую. Но как этого избежать?
АВСТРИЯ
Страшная нравственная испорченность людей, стоявших у власти, не дает возможности ничего сделать для блага подданных. Об усердии, честности и добросовестности в управлении делами нечего было и думать, каждый старался выжиманием с подчиненных добыть средства, чтобы умилостивить начальство. Поэтому недовольство было общее, и поэтому императрица, как она ни скрывала это, страшилась взрыва. Она боялась всех – боялась даже собственного сына.
Иосиф II, император Австрии
#осиф II встретил гостей в Троппау, у самой австрийской границы, желая подчеркнуть, насколько он рад приезду наследника российской короны. Молодой государь был вне себя от счастья, поскольку предвидел возможность союза между Россией и его империей. Ему хотелось принять сына Екатерины с особой торжественностью: поднятые флаги, рукоплещущая толпа и крики «ура» никого не смогли бы оставить равнодушным.
«Великий Князь и Великая Княгиня, которых, при полном согласии и при дружбе, господствующими между ними, нужно считать как бы за одно лицо, – сообщает он своей матери, – чрезвычайно интересные личности. Они остроумны, богаты познаниями и обнаруживают самые честные, правдивые и справедливые чувства, предпочитая всему мир и ставя выше всего благоденствие человечества. Великий Князь одарен многими качествами, которые дают ему полное право на уважение».
Павел вовсе не старался специально испортить репутацию своей матери, о которой в Западной Европе сложилось мнение как о мудрой, благоразумной правительнице, покровительнице ученых и философов, выразительнице гуманистических идей. Но ему задавали вопросы о ней, – и он отвечал, заботясь лишь о том, чтобы ни в чем не солгать и, по возможности, смягчить выражения, найти какие угодно оправдания тому или иному ее поступку. Но это-то и оказывало неотразимый эффект! Репутация императрицы пошатнулась, – истории, которые и прежде просачивались из России и ужасали, оскорбляли слух пуритански настроенных монархов, получили подтверждение «из первых рук».
Одним из основных обвинений была даже не сама крайняя распущенность российского двора, «примером для подражания» в котором была императрица, а нежелание набросить на многочисленные альковные истории хоть какой-нибудь флер благопристойности. Это шокировало королей. Екатерина просила английского короля Георга III, отца большого семейства, пожаловать Потемкину орден Подвязки. Но кто такой Потемкин? Семинарист? Унтер-офицер? Король был потрясен этой бестактностью, и орден, разумеется, пожалован не был. Австрийская императрица Мария-Терезия, воинствующая моралистка, наивно решившая очистить свой двор от адюльтеров, называла Екатерину не иначе как «та женщина».
Впрочем, семейство великих князей было вне подозрений. Начиная с Троппо, поездка превратилась в триумфальное шествие. Остановки делали почти во всех городах. Провинции, через которые проезжали великие князья, посылали к ним своих представителей; как только становилось известно об их прибытии, войска салютовали в их честь; а сколько было организовано для них балов, представлений, выступлений, какие собирались толпы, чтобы поприветствовать их!
10 ноября поезд29 «графа Северного» прибыл в Вену. В первый же вечер им был оказан роскошный прием. В их честь организовали невиданный по своему великолепию ужин; затем последовали военные праздники, танцевальные вечера, маскарады и парады. Специально в честь этого визита в окрестностях Вены были проведены полномасштабные воинские учения.
Павел временами не мог прийти в себя от такой торжественности. Ему никогда бы не оказали такие почести в его мрачном дворце в России. Элегантность, утонченность и дворянская роскошь австрийского дома показались ему прекрасной сказкой. Мария Федоровна и Павел, выйдя на балкон дворца по просьбе императора, приветствовали толпу со слезами умиления на глазах. Какое воодушевление, какое гостеприимство! Иосиф II уже и не знал, чем еще ублажить царевича.
Он даже расспрашивал окружение царевича, свиту и слуг, чтобы узнать о его привычках, вкусах и пристрастиях. Во Флоренцию и Парму, Неаполь и Версаль30, полетели послания братьям и сестрам государя, в которых Иосиф II представлял августейших гостей из России как какой-нибудь импресарио своих звезд во время турне:
«Великий князь и великая княгиня обладают не только незаурядными талантами и обширными познаниями, но и сильной волей к знаниям и открытиям. Они хотят понравиться Европе, причем искренне и честно; можно полностью положиться на то, что они не разболтают доверенные им тайны, поэтому, чтобы сделать им приятное, достаточно лишь быть откровенными с ними. Они недоверчивы, но причина этого – в условиях их жизни, а не в их характере, и поэтому следует избегать всего, что может им показаться театральным и лицемерным».
Подобное внимание к нему, совершенно для него непривычное, оставило царевича в счастливом недоумении. Впрочем, постоянно испытывая ко всем людям не только недоверие, но и страх, Павел пытался отыскать потаенные корни такого пылкого гостеприимства, и – не мог! Причина была одна: Австрия хотела союза с Россией. Но так ли уж это плохо?
Мария Федоровна чувствовала себя как в раю, тем более, что император сделал ей приятнейший сюрприз: пригласил в Вену не только ее родителей, но и сестру Елизавету, просватанную за эрцгерцога Франциска Тосканского, племянника Иосифа II и возможного наследника австрийского престола Елизавета, неуклюжий пятнадцатилетний подросток, не отличалась ни красотой, ни обаянием. Иосиф II оплатил не только пансион девушки в монастыре салецианок, но и гонорары стоматологов, лечивших и выпрямлявших ее кривые зубки. Супруги Виттенберг с благодарностью приняли эту «материальную помощь», переданную им через канцлера Кауница.
– Bella gerant alii, tu, felix Austria, nube1! – повторил Павел слова трехвековой давности: венгерский король Матьяш Корвин, заметив, что Австрию расширяют не войны, а брачные союзы, не без юмора переделал стих Овидия.
Знал ли Иосиф, что к этому времени с матерью жены Павла, графиней Софией Доротеей Марией фон Виттенберг-Монбельяр уже «поработал» Клод де Сен-Мартен, глава ордена мартинистов, нашедший к тому времени связи с иллюминатами, и что для графини каждое слово Сен-Мартена было высшей заповедью? Возможно, и не знал. Но в том, что иллюминаты «охотились» на Павла, сомнения быть не может. В Лондоне Сен-Мартен установил контроль над князем Алексеем Голицыным. Его адептами в окружении Павла стали морской офицер Плещеев и дипломат Куракин. Куракин, вернувшись в Россию, завербовал в члены ордена Новикова, в числе заданий которого было установление контактов с Павлом.
Во всяком случае, весной 1782 года Павел присутствовал в заседании венской масонской ложи. Была ли это иллюминатская ложа? Многие исследователи в этом убеждены, как и в том, что именно здесь Павел принял посвящение в таинства ордена. Во всяком случае, в те дни и вплоть до запрета в 1784 году курфюрстом баварским, иллюминатские ложи были самыми крупными в Австрии, насчитывали десятки тысяч членов.
Ложа в Вене существовала с 1742 года; Франц Лотарингский, вступивший на престол в 1745 году, покровительствовал масонству; после его смерти в 1765 году Мария-Терезия преследовала масонов или делала вид, что преследует, так как муж ее относился к масонству лояльно. Иосиф II также не скрывал симпатий к масонству. С 1775 г Вена стала центром розенкрейцерства для масонов Австрии, Венгрии, Баварии, Виттенберга и Польши...
Иосиф II хотел дать для высоких гостей «Гамлета» – спектакль о наследнике престола, вынужденном искать линию поведения в отношении своей матери, убившей его отца. На русской сцене трагедия была запрещена. Кто-то из актеров заметил, что будет трудно играть, когда в наличии два Гамлета – один в зале, другой на сцене: «Лицедейство здесь, чем ни талантливее будет, тем более жестокой грубостию станет». Поскольку Павел попросил этой пьесы не давать, по соображениям, важным для него (попросту боялся, что скажет мать: по отношению к ней то была бы слишком большая дерзость, из ряда вон!), Иосиф спектакль отменил, а актеру, сказавшему не просто остроумную фразу, но допустившему дерзновенный намек на «Северную Семирамиду», вручил полсотни дукатов.
Павел был искренне благодарен Иосифу за любовь и доверие. Отныне он считал его одним из своих лучших друзей. Но достиг ли Иосиф главной цели? Павел по-прежнему не был в восторге от идеи союза двух держав, оставаясь при мнении, что союз с Австрией для России не выгоден. Во время приема в Шенбрунне, в гостиной, где собрался цвет австрийской аристократии, пришедшей поприветствовать его, он, не стесняясь, заявил, что Потемкин продался австрийцам.
В Вене Мария Федоровна заболела гриппом и уезжала из Австрии больная. До самого Нейштадта она жаловалась на ужасную головную боль и жар, которые никак не хотели спадать.
ИТАЛИЯ
#з Австрии во Флоренцию Павла сопровождал великий Герцог Леопольд. Он писал своему брату, императору Австрии Иосифу II: «Граф Северный, кроме большого ума, дарований и рассудительности, обладает талантом верно постигать идеи и предметы и быстро обнимать все их стороны и обстоятельства. Из всех его речей видно, что он исполнен желанием добра. Мне кажется, что с ним следует поступать откровенно, прямо и честно, чтобы не сделать его недоверчивым и подозрительным. Я думаю, что он будет очень деятелен; в его образе мыслей видна энергия. Мне он кажется очень твердым и решительным, когда становится на чем-нибудь, и, конечно, он не принадлежит к числу тех людей, которые позволили бы кому бы то ни было управлять собою. Вообще, он, кажется, не особенно жалует иностранцев и будет строг, склонен к порядку, безусловной дисциплине, соблюдению установленных правил и точности. В разговоре своем он ни разу и ни в чем не касался своего положения и Императрицы, но не скрыл от меня, что не одобряет всех обширных проектов и нововведений в России, которые в действительности впоследствии оказываются имеющими более пышности и названия, чем истинной прочности. Только упоминая о планах Императрицы относительно увеличения русских владений на счет Турции и основания империи в Константинополе, он не скрыл своего неодобрения этому проекту и вообще всякому плану увеличения монархии, уже и без того очень обширной и требующей заботы о внутренних делах. По его мнению, следует оставить в стороне все эти бесполезные мечты о завоеваниях, которые служат лишь к приобретению славы, не доставляя действительных выгод, а напротив, ослабляя еще более Государство. Я убежден, что в этом отношении он говорил со мной искренно».
По мере того, как карета подъезжала к берегам Средиземного моря, великая княгиня чувствовала себя лучше. Павел делал все возможное, чтобы развеселить жену. Голубое небо Италии, солнце и пальмы залечили их душевные раны и исцелили физическое недомогание. Они написали об этом императрице, а та посоветовала купить им климат, как покупают все остальное, и привезти с собой домой! Но эта милая ирония не трогала их сердца. Они проехали мимо Триеста, сравнив его с Петергофом, а затем сели на корабль и прибыли в Венецию 18 января 1782 года.
Несмотря на короткие зимние дни, «Королева вод» предстала перед августейшими путешественниками во всем своем очаровании. Безмятежная республика оказала им праздничный прием. Освещенные гондолы скользили по сверкающей глади вод; везде звучали любовные песни. Венецианцы удивили их «волшебными лодками» странной формы – гондолами; им показали собачьи бои и корриду. На всех каналах раздавались смех, музыка в их честь, для них сыпали конфетти и пели серенады, похожие на призывы наяд, готовых выйти из воды, чтобы удержать их.
Царевич без конца восхищался богато украшенными дворцами, тысячами мраморных мостов, всеми этими бульварами на воде с фасадами, покрытыми замысловатыми узорами из кораллов, куполами церквей и особенно базиликой Сан Марко. Он увидел в нем византийское влияние: мозаики, золотые купола, блестящие в вечерних сумерках, огромные изумруды, оправленные в серебро: все это сходство с Востоком, которое напоминало ему церкви Москвы, заставило его еще раз подумать о необходимости объединения всех религий в их стремлении к единому Богу. Мария Федоровна, разделяя его радость, не поддерживала его идеи о смешении обрядов.
Влажность лагуны не подходила для великой княгини, поэтому супруги решили не оставаться здесь дольше и отправились в Рим. Позже, в воспоминаниях, Мария Федоровна напишет Лагарпу (воспитателю Александра): «Этот прекрасный голубой небосвод, которым я любовалась, сильно волновал душу, но своды собора Святого Петра, казалось, успокаивали это волнение».
Затем их повезли в Пантеон, Колизей, Капитолий. В Ватикане, в базилике Святого Петра, им дал аудиенцию папа Пий VI. Он назвал их «моими дорогими раскольниками» и поцеловал в обе щеки Павла. Это лишь утвердило убеждения последнего в необходимости объединения сперва всех христианских церквей, а потом и остальных религий мира. Он помнил заповедь Панина: «Христос есть во всем, т. е. Христос может быть и в христианине, и в последователе иудейской религии, и в язычнике. Поэтому христианами должны называться не только те, которые приняли христианское крещение, но и все, имеющие в себе Христа».
Рим приветливо принял супругов, очарованных сияющим небом и ласковым климатом. Единственная неприятность: на одном из великолепных приемов, который римляне организовали в его честь, Павел, к своему неудовольствию, встретил княгиню Дашкову. Что она здесь делает? Не за ним ли следит?..
Царевич предпочитал блестящим и утомительным официальным приемам прогулки инкогнито по древнему городу и посещения старьевщиков. Покупая «антики», он решил, что близ Помпей ему удастся купить еще более интересные раритеты, и решил вернуться в Неаполь, il pezzo del cielo caduto in terra31. Он выглядел возбужденным, но веселым. Мария Федоровна была вне себя от радости. Она еще не разу не видела мужа в таком умиротворенном расположении духа.
Чета великих князей не учла, что в это время года в Неаполе проходил знаменитый праздник – карнавал. Было практически невозможно найти место в какой-нибудь гостинице, даже для наследника российской короны. Но это лишь увеличило желание Павла отправиться туда. Нашелся неаполитанец, который сдал им дом, слишком, правда, маленький для великих князей и их свиты. Павел сразу уехал на раскопки Помпей, которые начались всего тридцать лет назад. Его интересовали Геркуланум, Байи, Пестум, он даже захотел подняться на Везувий.
Женой короля Фердинанда I Неаполитанского была Мария-Каролина, дочь Марии-Терезии, младшая сестра французской королевы Марии-Антуанетты. Она напропалую изменяла мужу, а русским послом при этой малоприятной парочке был не кто иной, как граф Андрей Разумовский, тот самый друг-предатель, который совратил великую княгиню Наталью – Вильгельмину!
С этого момента веселый и праздничный город стал Павлу неприятен. В голову полезли одни лишь дурные мысли. Подходя к берегам залива, он с ужасом смотрел на крепость св. Эльма. Именно там несчастный Алексей, сын Петра Великого, скрывался в течение нескольких месяцев от своего отца и уехал оттуда прямиком в Санкт-Петербург – на казнь... А недавно отсюда же, из Италии, выманили какую-то самозванку Елизавету, претендовавшую на российский престол, и тоже отвезли в Петербург...
Мария Федоровна с отчаянием видела, что Неаполь ухудшил состояние Павла, что ее муж снова стал жертвой собственного страха, и поэтому решила, что необходимо срочно уезжать из этих мест... Павел оставил Неаполь с ощущением, будто он вечный пленник, человек, заранее обреченный на страдания.
Затем последовали Ливорно, Парма, Милан, Турин, Лион... И вот уже хорошо откормленные лошади несут княжескую чету прямо на Париж!
В Женеву чета великих князей заезжать не стала. Там вспыхнули мятежи, похожие на революцию. Да и зачем заезжать? Вольтера, «фернейского отшельника», более нет...
ФРАНЦИЯ
Новое – это хорошо забытое старое.
Роза Бертэн,
модистка Марии Антуанетты
#ересекая Альпы, они любовались величественным пейзажем, однако мощь скал и бескрайние горные хребты, покрытые вечными снегами, пугали их.
От Екатерины к ним постоянно приходили письма, полные материнской нежности, в одном из которых императрица, стремясь создать образ наступающей весны, употребила выражение: «здесь пахнет апрелем».
Франция принимала их с невероятной торжественностью. Все русское там воспринималось с восхищением. Мода требовала, чтобы восхищались всем, что напоминало о российских царях. Улицы, театры, лавки ремесленников, салоны и газеты соперничали между собой в восхвалении всего, что каким-то образом было причастно к государыне, которую уже тогда называли «Екатериной Великой» или «Северной Семирамидой».
Почти все вывески модных магазинов, как в провинции, так и в Париже, были посвящены России: «а ля российская императрица», «а ля Российская империя», «а ля русская дама», «а ля русский кавалер».
Волна любви Франции к России объяснялась причинами политическими. За океаном шла война, английские колонии в Америке начали бунт, требуя независимости, и Франция воспользовалась этим в своей борьбе против Англии. Она помогала повстанцам, а Россия, в свою очередь, оказывала моральную поддержку Франции. Павел восхищался страной, но Екатерина в переписке с сыном очень сдержанно и даже презрительно отзывалась о современной Франции, соглашаясь отдать должное лишь прошлому этой страны. Она сурово и в то же время банально отзывается о Марии-Антуанетте: «Пусть Господь благословит эту христианнейшую из королев, с ее помпонами, чулками и спектаклями».
Павел и Мария приехали в Париж под своими уже ненужными псевдонимами «графа и графини Северных» – их инкогнито уже никого не обманывало – 18 мая 1782 года. Их принял в своем дворце посол России, князь Иван Барятинский. Парижане, неисправимые ротозеи, бежали вслед за каретой.
Павел дрожал от нетерпения увидеть своими глазами знаменитый Версаль, о котором столько слышал. Он хотел у себя, в Петербурге, построить Город Солнца... На следующий же день после приезда в Париж, царевич, как простой путешественник, отправился в Версаль по дороге, по которой одна за другой ехали кареты. Ему удалось пройти неузнанным вокруг огромного дворца, который воплощал в себе архитектурную мысль целого народа. Так же, укрывшись, он присутствовал на параде кавалеров ордена Святого Духа и пришел от этого в восторг.
20 мая Их Величества король Франции Людовик XVI и королева Мария-Антуанетта приняли со всей торжественностью будущих государей России. Князь Барятинский представил Людовику великого князя, а графиня де Вержен подвела к королеве великую княгиню.
На Марии Федоровне было великолепное платье: широкое парчовое одеяние, которое по низу украшала кайма в ладонь шириной, вышитая жемчугом. Королева привыкла всегда быть в центре внимания, и потому чувствовала себя уверенно во время роскошных праздников. Появление при ее дворе великих князей России привлекло к ним столько внимания, что она почувствовала некоторую неловкость. Попросив мадам Кампан принести ей стакан воды, она заметила:
– Играть роль королевы в присутствии других монархов или тех, кто должен вступить на престол, намного труднее, чем среди своих придворных!
Разумеется, и в Париже Павла интересовали масоны. С 1770 года в Париже жил граф Сен-Жеpмен, третий сын князя Ракоци II, светский, блестяще образованный человек, о котором говорили, что он не только был в России во время воцарения Екатерины II, но и помогал ей – через Орлова – захватить трон; он же, согласно преданиям, назвал Наталье Петровне Голицыной три карты, при определенных условиях способные обеспечить безусловный выигрыш в карточной игре.
«Граф Nord» мог встретиться в Париже также с богословом и оккультистом Антуаном Куртом де Жебленом, членом масонской ложи Девять сестер, написавшим историю эзотерических учений от Адама до своего времени (Le monde primitif analyse et compare avec le monde moderne).
Мог он беседовать о масонстве и с четой французских королей, причем лишь в положительных тонах. Если бы даже Павел выразил беспокойство по поводу масонства, то Мария-Антуанетта могла бы ответить примерно так:
«Мне кажется, вы придаете слишком много значения масонству во Франции: оно не играет у нас такой большой роли, как в других странах, благодаря тому, что здесь все к нему принадлежат, и такие образом нам известно все, что там происходит. В чем же вы видите опасность? Я понимаю, что можно было бы опасаться распространения масонства, если бы оно было тайным политическим сообществом, а ведь это общество существует только для благотворительности и для развлечения; там много едят, пьют, рассуждают, поют, а король говорит, что люди, которые поют и пьют, не могут быть заговорщиками. Также нельзя назвать масонство обществом убежденных безбожников, ибо я слышала, что там постоянно говорят о Боге: кроме того, там раздают много милостыни, воспитывают детей бедных или умерших членов братства, выдают их дочерей замуж – во всем этом я, право, не вижу ничего дурного. На днях принцесса де Ламбаль была избрана великой мастерицей одной ложи: она мне рассказывала, как там с ней мило обращались, но говорила, что выпито было больше, чем спето; на днях предполагают там дать приданое двум девицам.
Правда, мне кажется, что можно бы делать добро без всяких таких церемоний, но ведь каждый развлекается по-своему; лишь бы делали добро, а остальное разве должно нас беспокоить?» 32
Ужин накрыли в главном кабинете Людовика XVI. Постепенно напряжение первой встречи сменилось дружеским настроением. Поскольку искренняя симпатия вскоре заняла место обязанностей королевского гостеприимства, Павел и его жена, тронутые подобным вниманием, раскрыли душу перед радушными хозяевами.
Здесь Павел впервые услыхал поразительное предсказание о судьбах Франции. Le clair-voyant Michael de Notr-Dam33, оказывается, в середине XVI века, после тщательных вычислений, предвещал: «Начало того года будет омрачено жестокими гонениями на христианскую церковь... И это произойдет в 1792 году. А ведь в этих годах каждый будет усматривать пришествие обновленной эры»34...
Королева не верила, что Нострадамус назвал точную дату: «У него там все так неопределенно...»
– Но ведь смог же он предугадать во францисканском монахе Феличе Пьеретти будущего папу Сикста V, а в Анри Бурбоне – будущего Генриха IV, – вставила хорошенькая фрейлина:
Кто суть Нотр-Дам? Злой дух иль шарлатан,
Иль дар ему великий Богом дан?
Ведь знаки тайные на землю небо шлет,
Быть может, он один их правильно поймет, –
так писал о нем волшебник слова, Пьер Ронсар, – закончила она, исподтишка взглянув на Павла.
«Центурии» принесли. Мария-Антуанетта наугад развернула книгу:
Свершилось! Один пятистам1 его предал.
Нарбонн! И ты, Солк! Чем зажечь фонари?
Ведь явь станет хуже кровавого бреда,
Монархия в зареве штурмов горит...
Юнцы короля оттеснили от трона,
Он гибнет – топор занесен с высоты...2
Прочитав эти катрены Нострадамуса, написанные два с лишним века назад, Мария-Антуанетта нервно вздрогнула и захлопнула книгу, однако тут же, улыбнувшись, заметила, что граф Нарбонн, министр двора3, безусловно, окажется на высоте призвания и не позволит зажечь в стране революцию, даже если для фонарей и не хватит масла... У него еще больше десяти лет на подготовку! Солк также безусловно порядочный человек...
Впрочем, видя, как расстроена королева нелепыми совпадениями, собеседники быстро увели разговор в сторону.
– Можно ли всерьез относиться к человеку, коего Франсуа Рабле, бывший у сего мэтра студиозусом, назвал «оракулом божественной бутылки». Сие – не более, чем бред горячечный, неумеренными возлияниями вызванный...
Постепенно симпатия уступала место дружбе. Павел все говорил. Королева понимала его возбужденное состояние и старалась успокоить. Марии Федоровне захотелось увидеть дофина, будущего Людовика XVII, который был еще младенцем. Она с такой нежностью смотрела на ребенка, что его мать захлестнуло волнение.
С этого дня пребывание великих князей при французском дворе стало просто замечательным. Принцесса де Пуа отвела их в покои, специально подготовленные для них на первом этаже. Марии Федоровне очень понравилась ее комната с клавесином, украшенная букетами цветов; в комнате мужа, страсть которого к сложным архитектурным композициям уже была известна здесь, среди прочих гравюр были развешены планы Версаля и Марли.
Граф Nord посетил Париж в ту пору, когда прекрасная Мария-Антуанетта, желая доставить себе все удовольствия, на которые может претендовать хорошенькая женщина, превратила двор в общество, а реформы г-на Неккера35 еще не ударили по друзьям королевы.
Праздники устраивались для российских гостей все чаще и чаще. Граф д'Артуа организовал концерт в Багатели, принц Конде – ночную охоту с факелами на землях Шантильи. Филипп Орлеанский также хотел устроить прием в их честь.
Сколько праздников и несравненных приемов: концерт в зале Мира, угощение в Трианоне, посещение Севра и Марли. Балы, из которых самый впечатляющий – в том же Трианоне. Знаменитая Роза Бертэн, имя которой осталось в истории благодаря тому, что она стала предшественницей великих кутюрье будущего, придумала для этого вечера кое-что оригинальное, но не слишком удобное: в прическу прятали «маленькие плоские бутылочки, изогнутые по форме головы, с небольшим количеством воды; туда опускали стебли живых цветы для сохранения их свежести». Впрочем, Мария Федоровна блеснула не менее оригинальной бижутерией: «У графини Северной была на голове птичка из драгоценных камней, на которую невозможно было смотреть – так она блистала. Птичка качалась на хитрой пружинке и хлопала крылышками по розовому цветочку...» Графиню Северную немного упрекали за излишнюю полноту, но все нашли, что она – очень приятная особа. А о Павле «Меркур де Франс» сообщал: «Русский князь говорит мало, но всегда кстати, без притворства и смущения, и не стремясь льстить кому бы то ни было».
Царевич попросил, чтобы ему представили модных писателей. Он встречался с д'Аламбером, а Бомарше воспользовался протекцией великого князя, чтобы добиться от короля одобрения «Женитьбы Фигаро». Было организовано чтение пьесы. Их Высочествам очень понравился настрой произведения, и они не преминули сообщить об этом автору.
«Комеди Франсез» показала в честь приглашенных спектакли «Меркурий-повеса» и «Охота Генриха IV». В Опере дали Рамо – «Кастор и Поллукс».
Ежедневные прогулки после обеда: Гобелены, Дом Инвалидов, Собор Парижской Богоматери. Отвешивая глубокие поклоны, перед именитыми гостями прошли все члены Парламента. Потом отправились в замки на Луаре, где везде им салютовал почетный караул.
Практически везде, где бывал великий князь, он производил прекрасное впечатление. В одном из своих писем Гримм сообщает, что «в Версале у Павла был такой вид, как будто он знает французский двор так же хорошо, как и свой». Он доказал это своими оценками, замечаниями, знаниями в области искусства и философии. Он похвалил полотна Жана Батиста Греза, хоть его детские головки показались ему несколько слащавыми, и Жана Антуана Гудона. Здесь он задержался дольше, медленно переходя от бюста к бюсту, от Руссо к Вольтеру... Он посетил академии, лицеи, оставляя повсюду о себе очень теплые воспоминания. Он не был похож на человека, который всего лишь делает вид, будто интересуется жизнью тех, к кому пришел в гости.
Конец пребывания во Франции был омрачен новостями из России: царице, благодаря санкт-петербургской полиции, удалось перехватить письмо, которое флигель-адъютант, полковник Павел Бибиков послал князю Куракину, человеку из ее свиты. Потемкина он аттестовал как «князя тьмы», обыгрывая прямой смысл его фамилии, Екатерину – как старую стерву, которой давно пора освободить престол для Павла... Бибикова лишили всех чинов и отправили в изгнание. (Князь Куракин также был сослан на житье в свою деревню Надеждино. Великий князь упросил мать позволить Куракину приезжать в Петербург – но лишь один раз в два года. Это произойдет позже – по возвращении в Россию.)
Павла вновь охватил страх. Он догадывался: мать сама сообщила ему эту новость для того, чтобы он понял – всякая критика, направленная против нее, повлечет очень серьезные последствия.
ВОЗВРАЩЕНИЕ
#упруги возвращались в довольно мрачном расположении духа.
Они пересекли Пикардию, приехали в Нидерланды. Посетили Заандам, где некогда Петр I обучался мастерству плотника. В августе «графы Северные» направились в Монбельяр. На родине жены Павел с удовольствием окунулся в жизнь немецкого бауэра. Месяц, проведенный в Монбельяре и Этюпе, принес истинную радость супругам.
Фридрих II пригласил посетить Пруссию; Павел отказался, боясь нарушить приказ матери. Поехали через Штутгарт и далее – Вену. Иосиф II не менее радушно, чем в первый раз, принял их. Но чем ближе становились российские границы, которые нужно было вновь пересечь, все сильнее и сильнее на Павла опускалась меланхолия. Она уже не отпускала его...
Павел все острее осознавал важность той роли, которую должен бы сыграть в истории, – и его пугала мысль, что он так никогда и не сможет овладеть властью. Мария Федоровна, восхищенная удачным путешествием и свиданием с родителями, не разделяла черных мыслей мужа. Она утешала его как могла. Но Павел страдал, и любая трудность в дороге будила в нем множество подозрений. Это было как наваждение: мне льстят, улыбаются, но разве хоть кто-нибудь со мной откровенен? Разве хоть кто-нибудь думает о том, что с самого детства в моем сердце не заживает рана?
ДОМА
#авел без назойливости, но и без лишней скромности рассказывал о путешествии. Императрицу раздражала уверенность, которую царевич приобрел во время поездки: чересчур избалованный европейскими государями, он вернулся со слишком высоко поднятой головой. Ему следует снова стать преданным и почтительным по отношению к ней, как и подобает сыну.
К этой первой досаде, вызванной их приездом, добавились и другие: почему Павел так непристойно отзывался о ней в Вене и Версале? A beau mentir qui vient de loin36? Он ничего не сказал в свою защиту. Были и другие упреки: счета расходов слишком велики, супруги злоупотребили ее щедростью. Екатерина принялась за невестку: Мария Федоровна привезла с собой невероятное количество роскошной одежды. Речь шла о двухстах коробках газовых тканей, помпонов, оборок, вышивок, кружев и всевозможных отделок. Счета мадемуазель Бертэн, модистки Марии-Антуанетты, потрясли императрицу. Может быть, для того, чтобы наказать путешественницу-транжиру, она издала указ, что оборки на платьях не должны превышать двух дюймов, и запретила высокие прически и перья в волосах. Екатерина заявила, что придворные дамы злоупотребляют роскошными нарядами и украшениями: это обходится слишком дорого. Указ поверг в смятение продавцов галантерейных товаров.
Мария Федоровна так и не открыла коробок с роскошными платьями. Ей было приказано вернуть все в течение нескольких дней. Граф Гримм, который (вовсе не бесплатно!) обеспечивал популярность Екатерины в Париже, разволновался; поссориться с мадемуазель Бертэн казалось ему худшим злом, чем, например, усложнение дипломатических отношений с султаном из Константинополя. Однако ловкий восхвалитель императрицы, всегда стараясь понравиться ей, вернул вскорости свой камзол и объявил, что поведение российского двора свидетельствует о великой мудрости: разве можно во время финансовых кризисов разоряться на барахло?
С позволения императрицы, супруги смогли, наконец, увидеться с детьми. Александр, которого бабушка боготворила, очаровывал всех своим умом и чувствительностью. Константин же был упрямым и независимым. Марии Федоровне так хотелось бы самой лелеять своих детей! Но боязнь того, что она может в чем-нибудь не понравиться своей свекрови, вызывала у нее чувство неловкости в материнских ласках.
Павел был все так же молчалив. Он видел, как постепенно угасает его старый друг и бывший воспитатель, граф Панин. Слава же Потемкина, напротив, тогда достигла своих вершин.

РОЗЕНКРЕЙЦЕРЫ
Взвейтесь сердцами
Выше всех звезд,
Блещет пред нами
Розовый крест...
Гимн русских розенкрейцеров
МОСКВА
#еформу московских лож – введение розенкрейцерства – провели Новиков и Шварц, почти одновременно приехавшие в Москву в 1779 году: один из Петербурга, другой из Могилева. «Однажды, – рассказывает Новиков, – пришел ко мне немчик, с которым я, поговоря, сделался всю жизнь до самой его смерти неразлучным».
В Могилеве Шварц «держал молоток» в ложе, работавшей по Стрикт-обсервантской системе, ненавистной Новикову, и тот в течение почти двух лет «[о масонстве] с ним не говорил ни слова и крайне остерегался, чтобы и его говорить о том с собою допускать, потому что... почитал его Стрикт-обсервантом и по масонству его остерегался».
«Братья» учредили «сиентифическую»37, ложу Гармония, членами которой были лишь высшие функционеры подчиненных лож: князь Н.Н. Трубецкой (ложа Озириса, шведская система), Н.И. Новиков (ложа Латоны, шведская система), М.М. Херасков, И.П. Тургенев, А.М. Кутузов, князь Г.П. Гагарин (ложа Сфинкса) и другие. Шварцу было поставлено условие, «чтобы он об Стрикт-обсервантских градусах и не говорил». Затем членами ложи стали: П.А. Татищев (ложа Трех знамен, Строгое наблюдение), за которого просил Шварц; И.В. Лопухин и С.И. Гамалея... Место Великого провинциального мастера русских лож было оставлено вакантным (оно так никогда и не было замещено): «братья», по рекомендации Шварца, назначили его для наследника Российского престола. «Письмо герцога Гессен-Кассельскаго, в оригинале писанное Шварцу в 1782 году, доказывает их братскую переписку. Из него видеть можно, что князь Куракин употреблен был инструментом по приведению великаго князя в братство», – гласит записка без даты из «дела Новикова». Письмо не сохранилось.
Между тем Шварц должен был отправиться за границу как воспитатель сына П.А. Татищева, и члены ложи «Гармония» деятельность которых идет под знаком поиска «истинного розенкрейцерства»... поручают ему искать в Курляндии и Берлине «истинных актов». Летом 1781 года в Митаве у Иоганна Рудольфа фон Бишофсвердера, шталмейстера курляндского герцога, Шварц получает рекомендательные письма к немецким розенкрейцерам Вельнеру и Тедену: непременным условием использования рекомендаций было подчинение московских лож гроссмейстеру Строгого наблюдения принцу Фердинанду Брауншвейгскому.
Шварц, к своей радости, был посвящен Вельнером в розенкрейцеры, а 1 октября 1781 года он получил от генерал-штаб-хирурга Тедена грамоту на звание верховного предстоятеля теоретической степени ордена «во всем Императорско-российском государстве и его землях». «Главным надзирателем» в том же акте значился Новиков. В 1782 году на общемасонском съезде в Вильгельмсбаде русское масонство стало самостоятельной – восьмой – провинцией «Злато-розового креста», приором которой был назначен П.А. Татищев. В Москве был учрежден Провинциальный капитул (Директория) в который вошли П.А. Татищев, Н.Н. Трубецкой, Н.И. Новиков и Г.П. Гагарин.
«Пламенное желание доставить благо нашему отечеству, чуждая всякаго корыстолюбия братская любовь нашего любезнейшаго бр[ата] о[рдена] Ивана Григорьевича Шварца, и также подлинные орденские документы, в руках его находившиеся, дали [московским масонам] узреть орден в истинном его красотою своею все превосходящем виде; а наконец, по незаслуженному их счастию, удостоились они превышающаго и самыя великия награждения орденскаго объятия и благословения, они обоняют уже небесный и чистый и натуру человеческую оживляющий запах ордена, позволили уже им утолять жажду их к познанию из источника Эдемскаго, изобильно и непрестанно протекающаго от начала веков во все четыре конца вселенныя», – писал Новиков петербургскому масону Ржевскому 14 февраля 1783 года. – В отечестве нашем существуют уже спасительныя, истинныя и единственныя познания древнейшаго, единаго и святейшаго ордена».
Масоны широко распространяют свою деятельность во всех главных учебных заведениях: Московском университете, Шляхетском корпусе, Академии наук, делая их центрами пропаганды своих идей.
Рыцарские капитулы Фердинанда Брауншвейгского были вскоре «совсем брошены и связь с герцогом Брауншвейгским... совсем разорвана», тем более, что «вельнеров круг или ложа в Берлине розенкрейцеров и разных систем с кругом герцога Брауншвейскаго и между собою были не в согласии», – как показывали позже на допросах по делу Новикова Лопухин и Тургенев. Русские масоны воспользовались неразберихой в европейских ложах и сделали свой выбор, решив «оставить орден Тамплиеров и благотворных рыцарей, избрать орден Злато-Розоваго Креста, предавшись под начальство Вельнеру».
БЕРЛИН
Самое главное – это иметь не золото, а власть над теми, у кого оно есть.
Курий
#оганн Христофор фон Вельнер родился в 1732 году в семье пастора, получил богословское образование, в 1759 году был священником, затем каноником в Гальберштадте. Ярый «просветитель», он стал сотрудником «Всеобщей немецкой библиотеки» у Николаи, вступив к этому времени в масонскую ложу Строгого чина. В 1782 году Вельнер составляет компендиум «Обязанности членов Злато-Розового Креста старой системы», объявляя розенкрейцерство единственной высшей ступенью масонства: «Горе, горе, – восклицал он, – всем ложным светильникам, всем посланникам Сатаны, которые губят вас временно и вечно!»
В том же году Вельнеру удается принять в ложу под именем Ormesus Фридриха-Вильгельма, наследника Прусского престола.
В 1782 году на всемирном масонском конвенте в Вильгельмсбаде иллюминаты, назвав себя розенкрейцерами, по сути, поглотили орден «Строгого Наблюдения». Иллюминаты – пусть на время – смогли подчинить себе таких столпов масонства, как герцог Фердинанд Брауншвейгский и принц Карл Гессенский. В розенкрейцерском «Пасторском послании к истинным и подлинным каменщикам старой системы», вышедшем в 1785 году, розенкрейцерство названо «истинным орденом Иисуса», а его вожди – духовными отцами. Известно, что иллюминаты переняли все, что возможно, у иезуитов.
Засилие иллюминатов в ордене понравилось далеко не всем, и некоторые «братья», вопреки и общечеловеческим и масонским, более строгим, нормам нравственности, «вынесли сор из избы»: ряд монархов получил в это время письма с предостережениями против деятельности иллюминатов, в которых они были выставлены буквально извергами рода человеческого. Враги ордена внушили курфюрсту Баварии Карлу Теодору, что орден помогает в захвате Баварии австрийскому императору Иосифу II; одновременно пространный донос получил и Фридрих Вильгельм II Прусский. Эти доносы писаны придворным духовником баварского курфюрста Франком, иезуитом, по его собственным словам «изо всех сил работавшим над уничтожением иллюминатов во имя религии Христовой, для славы отечества, для спасения юношества».
Началась травля иллюминатов. В 1785 году баденский курфюрст арестовал Адама Вейсгаупта. В найденных при нем бумагах значилось:
«Все члены нашего общества, заветную цель коего составляет революция, должны незаметно, и без видимой настойчивости, распространять свое влияние на людей всех классов, всех национальностей и всех религий, должны воспитывать умы в одном направлении, но делать это надлежит в самой глубокой тишине и со всевозможной энергией. Работающий таким образом над разрушением общества и государства должен иметь вид человека, удалившегося от дел и ищущего только покоя: необходимо также, чтобы обрести приверженность горячих голов, горячо проповедовать всеобщие интересы человечества. Эта работа не может быть бесплодной; тайные общества, если бы они не достигли нашей цели, охлаждают интерес к государственной пользе, они отвлекают от церкви и государства лучшие и прилежнейшие умы.
...Все усилия монархов и монархистов помешать нашим планам будут бесплодны. Искра долго может тлеть под пеплом, но настанет день, когда вспыхнет пожар.
...Когда влияние наших многочисленных последователей будет господствовать, пусть лишь тогда сила явится на смену невидимой власти. Тогда вяжите руки всем сопротивляющимся, душите зло в корне, давите всех, кого вы не сумели убедить». Стиль этого документа заставлет подозревать подделку.
Не обещаниями высших знаний, но знанием некоторых неафишируемых деталей жизни людей comme il faut Бишофсвердеру и Вельнеру удалось привлечь в розенкрейцерство князей и графов, министров и генералов. Полностью подчинился их влиянию кронпринц, для чего Вельнер выступил в роли сводника. А когда Фридрих Вильгельм стал прусским королем – в 1786 году, – двор короля наполнили шарлатаны, духовидцы и алхимики. Библиотека короля – десятки тысяч томов – вмещала все изданные к тому времени оккультные и эзотерические произведения и массу аккуратно переплетенных рукописей. На многих из книг оставались пометки короля, что свидетельствовало: книги сии были не просто обоями, он их читал. Вельнер устраивал для Фридриха Вильгельма спиритические сеансы, в ходе которых можно было общаться с «душами умерших великих людей». Не нужно преувеличивать легковерия зрителей таковых сеансов: они лишь принимали некие условности игры в сем «театре одного зрителя», где все присутствующие – и «на сцене», своей работой, и «в зале», своим восприятием происходящего, воздействовали на одного человека, нашептывая ему то, чему он и сам хотел верить.
Не так ли легковерны и мы сегодня, на веру принимая декламации Клеопатры и Спартака, Кромвеля и Вашингтона, льющиеся с экранов наших «видиков» и кинотеатров, и почти забывая, что пышные многомиллионные эти постановки сделаны конкретными людьми под конкретные социальные и политические заказы, и призваны вызвать у нас совершенно определенные, точно просчитанные эмоции и убеждения! И уж, наверное, в тогдашнем спиритизме было не более мистики, чем в каком-нибудь сегодняшнем выступлении эстрадной дивы, заставляющей весь зал раскачиваться в экстазе в ритме ее оглушительных и бессмысленных песен.
В результате Бишофсвердер стал генерал-адъютантом, а Вельнер, возведенный в дворянское достоинство – министром юстиции, народного просвещения и духовных дел. Вельнер оставался обер-мастером Великой ложи Weltkugein.
«СИЛАНУМ»
Молчи, скрывайся и таи
И чувства и мечты свои...
Ф.Тютчев. «Silentium»38
Мы еще застали несколько стариков, принадлежавших к этому полуполитическому, полурелигиозому обществу. Странная смесь мистической набожности и философского вольнодумства, бескорыстная любовь к просвещению, практическая филантропия ярко отличали их от поколения, к которому они принадлежали. Люди, находившие свою выгоду в коварном злословии, старались представить мартинистов заговорщиками и приписывали им преступные политические виды... Нельзя отрицать, что многие из них принадлежали к числу недовольных; но их недоброжелательство ограничивалось брюзгливым порицанием настоящего, невинными надеждами на будущее и двусмысленными тостами на франкмасонских ужинах.
А.С. Пушкин
#варц умер в 1784 году. Его пост в российских ложах занял барон Шредер. Впрочем, к этому времени по всей Европе масонские и иллюминатские ложи стали закрываться, частично – по собственной инициативе, частично – по требованию властей предержащих.
В России работы Елагинских лож были приостановлены «по собственному побуждению провинциальнаго гроссмейстера и с согласия членов лож, но без приказания со стороны высшаго правительства; вследствие чего благочестивая императрица, чрез гроссмейстера ордена, всемилостивейше удостоила передать ордену, что она, за добросовестность его членов, избегает всякаго сношения с заграничными масонами, при настоящих политических отношениях, не может не питать к ним полнаго уважения». Однако «приказание» было – но со стороны совсем иного «высшаго правительства»: «отцы ордена» объявили силанум (молчание).
«Силанум в ордене есть такое время, в которое отцы и правители высокосветлаго и святейшаго ордена занимаются рассмотрением всей экономии его, – есть время, в которое они сего благословеннаго и райскаго древа обрезывают и отсекают увядающие и засыхающие отпрыски, а иногда и целыя бесплодныя ветви, время сие сколько для экономии ордена вообще весьма важное, столько и для всех отцов и в особенности для всякаго брата р[озенкрейце]ра страшное»... Страшное потому, что для тех, кто сам себя считает розенкрейцером, но кого «отцы ордена» сочли «бесплодной ветвью», кто не прошел, так сказать, инвентаризации, силанум становится вечным...
Он и стал для них вечным. Это, впрочем, вовсе не означало, что кого-то из них физически уничтожили: просто-напросто орден к ним никогда более не обратился. Он ушел не в игрушечное, а в самое что ни на есть подлинное подполье. И его членами стали отныне не легкомысленные князья и графы, а подлинные хозяева жизни – банкиры и промышленники, не испытывающие нужды ни в пышных камзолах с золотым шитьем, ни в скромном кожаном запоне39 каменщика.
Впрочем, масонские ложи успешно выполнили к этому времени свою задачу, сформировав «...круг людей, сложившийся в философских обществах и академиях, в масонских ложах, клубах и секциях... жил в своем собственном интеллектуальном и духовном мире. «Малый народ» среди «большого народа», или «антинарод» среди народа... Здесь вырабатывался тип человека, которому были отвратительны все корни нации: католическая40 вера, дворянская честь, верность королю, гордость своей историей, привязанность к обычаям своей провинции, своего сословия, гильдии. ... Здесь [все] решает мнение. Реально то, что считают реальным другие, истинно то, что они говорят, хорошо то, что они одобряют. Доктрина становится не следствием, а причиной жизни. ... Будучи отрезан от духовной связи с народом, он смотрит на него как на материал, а на его обработку – как на техническую проблему. Это выражено в символе масонского движения – в образе построения храма, где люди – камни, прикладываемые друг к другу по чертежам архитектора»41.
Обеспокоенные слишком долгим молчанием верховных лож, отвергнутые орденом масоны на свой страх и риск заседания продолжили. Никаких кар ни от кого не воспоследовало: так, нам известно о принятии в 1785 году «в ложи» доктора Багрянского, профессора Чеботарева и О.А. Поздеева42; последний в масонстве начала следующего века пользовался безусловным авторитетом как чуть ли не единственный розенкрейцер-мартинист прошлого века...
ИЕЗУИТЫ
L'habit ne fait pas le monde1.
#спех создания «карманного» масонства в Польше был использован Екатериной и в России. Ложа, основанная в 1784 году в Петербурге на средства государыни, присвоила себе название Императорской. Однако того успеха, как в Польше, не последовало; да и в Польше, – был ли там успех, или ее дурачили? Во всяком случае, Екатерина ищет иное, кроме противоядие деятельности масонов, и усматривает таковое противоядие в деятельности ордена иезуитов.
С конца XVII в. иезуиты имели школу в Москве, где воспитывались дети Апраксиных, Голицыных, Головниных, Долгоруких, Куракиных, Мусиных-Пушкиных, Нарышкиных... Екатерина получила при первом разделе Польши 4 иезуитские коллегии (Динабург, Витебск, Полоцк, Орша), 2 резиденции (Могилев и Мстиславль) и 14 миссий с доходом до 20 000 000 злотых. На следующий год кардинал Гарганелли (ставший папой Климентом XIV) распустил орден; иезуиты перестали существовать во всем мире, кроме России, где императрица, вовсе не собираясь etre plus catholique que le pape2 и несмотря на очевидный повод для секуляризации, тем не менее распорядилась оставить все как есть, при условии принесения иезуитами присяги, что и было выполнено. Епископом латинских церквей в Белоруссии назначен был бывший прусский гусар, затем капитан в литовских войсках, литвин и кальвинист, принявший католичество, Станислав Сестренцевич. Он смог не только добиться аудиенции у Павла Петровича, но и завоевать его симпатии...
В 1779 году в Полоцке, несмотря на протесты папы римского, было открыто новое иезуитское учебное заведение, на следующий год посещенное Екатериной.

ЕКАТЕРИНА ИВАНОВНА НЕЛИДОВА
# конце 70-х годов среди фрейлин великой княгини появилась одна очаровательная особа, возраст которой, как, впрочем, и царевны, приближался к тридцати. Благодаря своей скромности и уму Екатерина Нелидова вскоре завоевала симпатию великой княгини и стала ее любимой фрейлиной.
Она не обладала ни привлекательной внешностью и кокетством светских львиц. Известен ее портрет тех лет кисти Левицкиого, где она предстает перед нами если не строгой, то, по крайней мере, сдержанной. Она была скромна: ее не привлекали ни украшения, ни богатые туалеты, ни прочая мишура. Возможно с некоторым пренебрежением ее современники говорили о ней: «Она одна из тех, кто верит в добродетель».
Мадемуазель Нелидова была одной из лучших учениц Смольного института благородных девиц, который основала Екатерина. Она восхищалась великим князем Павлом, но не выставляла это напоказ. Как только Мария Федоровна осмеливалась критиковать своего супруга, она умело подчеркивала редкие качества царевича и даже ловко поддерживала его, когда тот оказывался неправ.
Мало-помалу, не вторгаясь в семейную жизнь четы великих князей, она обрела доверие обоих супругов.
Супружеская гармония, которой всегда отличался домашний очаг Их Императорских Высочеств, не была поколеблена той ролью, которую сыграла в их жизни эта фрейлина. Во всяком случае Павел начинает испытывать к ней симпатию и, будучи таким недоверчивым, находит в этой душе спасительное успокоение. Разговаривая с ней, он может не бояться осуждения или фальши. Чувствительная, не выносящая лести, которой осыпали каждый шаг императрицы, «маленькая смуглянка» (темноволосая и с довольно смуглым цветом кожи), как ее называли при «большом» дворе, сама много претерпела со стороны царедворцев.
Может, Екатерина Нелидова была Blaustrumpf43, завистливой, злой, некрасивой, и не могла привлечь к себе ни одного поклонника? Вовсе нет! Ее культура, полуфранцузская, полунемецкая, грациозные менуэты, всегда точные ответы, такт, изящество, исключительная вежливость, которая никогда не превращалась в подобострастие, происхождение (семья принадлежала к литовской аристократии) удерживали подле нее самые замечательные умы из императорского окружения. Екатерина Нелидова была загадочной личностью, а мечты, тоска по духовности спасали ее от людской пошлости.
Обращал ли Павел на нее внимание как мужчина? Если судить об этом по весьма спорным свидетельствам тех, кто видел, как развивается их дружба, то следует думать, что нет. Но узнаем ли мы когда-нибудь об этом наверняка? Царевич был настолько прямым в выражении своих чувств, так старался быть искренним в отношениях с другими, что это спасало его от банального стремления дать понять женщине, что она взволновала его сердце.
Многие наблюдатели отмечают противоположность характера и поведения великой княгини и Нелидовой, что привлекло великого князя к последней и дало ей возможность удержать его подле себя. Другие пишут об искренности фрейлины, а некоторым кажется, что ее не в чем было упрекнуть, а роль, которую она сыграла в жизни супругов, была благотворной.
Вспыльчивый характер Павла порой приводил жену в ужас. Нелидова в течение нескольких лет ограничивалась тем, что старалась примирять августейших супругов в их семейных ссорах. Некоторые утверждали, что они «жили втроем». Да, Екатерина Ивановна принимала участие в семейных заботах; но когда Марии Федоровне нашептывали на ухо, что ей длжно следить за «авантюристкой», что ее семейная жизнь находится под угрозой, Мария Федоровна выслушивала это не тревожась. Если что-то и было в этом «союзе умов», то лишь возможность для Павла беседовать с неожиданной фавориткой о своих мечтах и фантазиях. Ведь его жена интересовалась преимущественно земными проблемами и не любила витать в облаках.
По словам многих свидетелей, живших как в Гатчине, так и в Санкт-Петербурге, споры, примирения и ссоры Павла и фрейлины были похожи на бурный роман! Это заставило Екатерину дать Павлу несколько добрых советов, в ответ на которые тот послал ей полное негодования письмо: он возмущался злобной клеветой, «извращающей самую чистую дружбу» и защищал оскорбленную добродетель.
Фрейлина, в очередной раз оскорбленная в своем целомудрии, много раз покидала дворец великих князей. Злые языки утверждали, что таким образом она стремилась еще крепче привязать к себе царевича. Но одно из многочисленных писем Екатерины Ивановны Нелидовой, которое она послала своему «задушевному другу» великому князю, говорит нам гораздо больше, чем придворные слухи:
«... Я вам клянусь, что никогда не думала о подобных вещах. Разве я на вас когда-нибудь смотрела как на мужчину? Я никогда не придавала этому значения с тех пор, как подружилась с вами. Мне кажется, что вы – моя сестра»... Впрочем, в этом утверждении слышен и юмор...
В семье Павла продолжали появляться очаровательные княжны: сперва – Александра, которая станет женой венгерского палатина; Елена, будущая великая герцогиня Мекленбургская, затем – Мария, которая превратит Веймар в настоящий центр высокой культуры. Она соберет там лучшие умы своего времени и станет покровительницей Гете. Младшую, Анну, просил в жены Наполеон, но угроза будущего конфликта между Францией и Россией помешала этому браку. Она станет королевой Нидерландов.
Позже у Марии Федоровны родилась Ольга, которая умерла в раннем детстве. Дочь Екатерина, выходила замуж дважды: за вюртембергского короля Фридриха Вильгельма и принца Гольштейн-Ольденбургского Георга Петера. Последний сын великих князей, Николай, в 1825 году взойдет на трон после своего брата Александра I, поскольку Константин откажется от своих прав на престол. Еще один сын, Михаил, женился на Елене, принцессе Вюртембергской.
Считается, что в отношениях Нелидовой к августейшему другу не было корысти. Она даже обижалась, когда он пытался подарить ей что-нибудь ценное... Но лорд Витворт, посол Англии, упоминает о тридцати тысячах рублей, которые царевич предоставил Нелидовой для заключения коммерческой сделки. Можно ли обвинять ее в том, что она воспользовалась «императорской дружбой»? Разве не так же поступала и Мария Федоровна, оказывая протекцию монбельярским производителям ситца?
ГАТЧИНА
# июля 1783 года Екатерина подарила сыну роскошное имение недалеко от столицы, некогда бывшее во владении ее любовника Григория Орлова.
У Марии Федоровны, которая сумела придать сельское очарование имению в Павловске, появился еще один объект забот. Впрочем, имение в Гатчине совсем не походило на сады и буколические пейзажи Павловска. Эти земли, где жило почти пять тысяч человек, были покрыты холмами, у подножия которых расстилалось несколько озер.
Дворец тоже являл собой полную противоположность Павловскому: длинный и строгий фасад делал его похожим на казарму. Он казался скорее укрепленным замком, крепостью, а не жилищем для отдыха и развлечений. С каждой стороны главного здания, образуя полукруг, находились два огромных каменных строения. В этом слишком уж просторном дворце было множество залов, коридоров и лестниц, которые, перекрещиваясь между собой, вели на верхние этажи. Огромную залу для приемов украшала колоннада из каррарского мрамора. Повсюду – скульптуры, барельефы, бюсты. Главная зала со сводчатыми потолками была расписана копиями фресок Рафаэля.
Мария Федоровна снова увлеклась живописью, украшая их новое жилище картинами. Супруги воспользовались тяжеловесной пристройкой замка, чтобы создать и открыть там настоящий театр, а рядом с ним – «оружейную палату», а также – библиотеку в сорок тысяч томов. Великую княгиню вдохновляли воспоминания о путешествии во Францию, о Шатильи, свежесть и величавую простоту которого она пыталась воссоздать в Гатчине.
Павел, стал заботливым хозяином этого местечка, принялся обустраивать его, возводить там новые строения и создавать учреждения, предназначенные для селян.
В Гатчине кроме слуг Его Императорского Высочества жили также мелкие ремесленники, торговцы, крестьяне. Прежде всего царевич построил там больницу на сто коек, при которой находились аптека с полным набором необходимых лекарств и даже лаборатория. Затем появились школа, где могли бесплатно учиться все дети округи, немного спустя – суконная фабрика, обеспечивающая работой многих людей, и, наконец, часовня для католиков и протестантов, воплощающая экуменизм, давно ставший убеждением Павла. Некоторые крестьяне и слуги в Гатчине были не русскими, а финнами или уроженцами других стран, а он уважал верования каждого.
Мария Федоровна дважды в неделю, по понедельникам и субботам, устраивала балы. Не для того ли, чтобы задерживать приглашенных подле мужа каждый раз немногим дольше? Ведь столица находилась от них в сорока верстах, и гостей Гатчины просили остаться там еще на несколько дней.
Благодаря театру можно было развлекать спектаклями все это общество. На театре играли комедии; устраивал представления граф Григорий Чернышев. Из Парижа приезжали представители литературного мира. Так, именно к этому времени относится личное знакомство семейства великих князей с Лагарпом, который потом станет воспитателем наследника престола Александра, а еще позже – членом Директории революционной республики Гельвеция...
В этом году самым модным человеком в дипломатических кругах и среди петербургской элиты считался молодой и остроумный граф Сегюр, министр Людовика XVI, которого Версаль сделал послом при российском дворе. За притворной ветреностью он ловко скрывал на редкость острый ум, несравненную наблюдательность, способность рассуждать на самые различные темы и чувство юмора, благодаря которому он одной-единственной насмешкой ослаблял влияние своих оппонентов. Екатерина была от него без ума.
Однако господин де Вержен посчитал необходимым дать понять молодому дипломату в своих тайных депешах, что, если он хочет сохранить расположение императрицы, ему не следует относиться со слишком большим уважением к царевичу. Это предупреждение было своевременным, потому что еще в Версале граф Сегюр почувствовал искреннюю симпатию к Марии Федоровне и ее мужу.
С осторожностью истинного дипломата французский посол стал на официальных приемах общаться с царевичем в сдержанно-любезных тонах. Павел, прекрасно разбирающийся в подлинности чувств, понял, что Сегюр хочет ему добра. Он часто приглашал его в Гатчину, пока тот находился в России. Августейшие владельцы поместья откровенничали с ним, однако Павел, понимая, с каким обожанием относится к этому известному молодому человеку императрица, не раскрывал перед ним своих опасений и досад.
В последний год пребывания в России граф Сегюр, благодаря свойственным ему таланту и силе убеждения, победил опасения великого князя. Последний признался ему, насколько страшился честолюбивой политики Екатерины, которая вела Россию к неминуемым бедствиям; да, признаки этих бедствий она умело скрывала за показным богатством, но они существовали – уже!
Павел говорил с французским другом о трагическом конце своего отца, Петра III, которого так трусливо убили, и шепотом поведал, что боится возможного покушения на свою жизнь.
Сегюр внимательно слушал. С присущим ему красноречием он успокоил несчастного царевича, и тот ненадолго позабыл о своих страхах. Беседа происходила в отсутствие Марии Федоровны. Супруг не хотел лишний раз беспокоить ее.
– Ваша мать не враг вам, – уверял Сегюр. – Если бы она желала того, чего вы понапрасну боитесь, разве она позволила бы остаться Вашему Величеству рядом с Царским Селом, командовать двумя батальонами, которые находятся в вашем распоряжении, тогда как у нее для охраны есть только один? И позвольте мне заметить относительно ваших дурных предчувствий о вашей судьбе: боясь какой-то беды, мы сами можем накликать ее.
Но, несмотря на то, что ловкий дипломат умолял Павла успокоиться, тот оставался в плену собственной недоверчивости. Павел знал: здесь, в деревне, тоже есть своя anguis in herba44. Граф Сегюр поведал в своих мемуарах, что для царевича судьба всех свергнутых и убитых царей стала навязчивой идеей. Он блистательно рассуждал на самые разные темы, но, как только речь заходила о российской короне, то, несмотря на осторожность со стороны собеседника, становился боязливым и недоверчивым. В конце он всегда говорил, что, даже если и получит возможность взойти на престол, то это станет для него ловушкой: его быстро и жестоко свергнут.
ГВАРДИЯ И АРМИЯ
Кто сеет привилегии, пожинает революции.
К. Тилье
#авлу не нравилась армия матери, но в еще большей степени ему не нравилась императорская лейб-гвардия, beef-eating45, как по-английски называл он ее. Впрочем, царевич был не единственным, кто подметил эти недостатки. «Императорская гвардия, вне всякого сомнение, – наихудшее войско в государстве», – сообщает своему королю граф Стендиг, посол Швеции в Санкт-Петербурге. «Наши генералы вовсе не заставляли нас заниматься делами, а дворцовую охрану поднимали редко. Офицер, которого назначали камергером, получал право раздавать чины, которые обеспечивали молодежи, жадной до удовольствий, богатой и честолюбивой, головокружительную карьеру. Она принимала участие в играх, в танцах, посещала званые вечера, придворные спектакли, была допущена в святая святых императорских покоев. Перед молодыми людьми, не имеющими никаких личных заслуг, открывались все двери царского дворца, тогда как старые генералы, затерянные в толпе, томились в передней», – пишет в мемуарах князь Чарторыйский...
В Гатчине можно было заниматься только балами и смотреть спектакли, которые организовывала царевна для своего окружения. Павел, ощутив себя, наконец, полным хозяином в своем поместье, решил построить там свою «маленькую Россию». Почти ежедневно он с поразительной тщательностью создавал что-то вроде империи в миниатюре, из которой стремился убрать все злоупотребления и слабости, существующие в России «большой».
Что касается армии, он обратился за помощью к прусским инструкторам. Хотел ли он, таким образом, приблизиться к взглядам на армию своего отца, Петра III, который одевал своих солдат на прусский манер? Но, с другой стороны, к кому еще он, немец, мог обратиться за советом? Лучшие военные кадры находились при дворе Екатерины, где было легко дойти до самых высоких чинов. А что мог предложить он? Ничтожное жалование и намного более высокие требования... И тем не менее люди шли к нему. Прусский капитан, барон Штейнвер; саксонец, специалист по военной тактике, Каннабих; кавалерист, прусский гусар Линденер, двадцатичетырехлетний капитан Алексей Андреевич Аракчеев, усердный, верный долгу, пунктуальный, как часы, неутомимый, – и недавно еще по протекции Петра Ивановича Мелиссино обучавший арифметике детей Николая Ивановича Салтыкова, что несколько увеличивало его недостаточное жалованье... Вскоре Павел даст ему чин полковника. Он оказался самым верным слугой, преданным делу и лично великому князю.
В конце мая 1793 года из донских казаков был сформирован Казачий полк Гатчинских войск наследника цесаревича Павла под началом Андрея Семеновича Кологривова. В состав гатчинской кавалерии входил и казачий эскадрон двадцатитрехлетнего Евграфа Осиповича Грузинова.
Казармы, бараки, конюшни и гвардейские корпуса мало-помалу заполнили окрестности маленького городка. Если верить современникам, путешественникам, посещающим Гатчину, казалось, что они попадали в другую страну.
Почему Екатерина, не доверявшая сыну и боявшаяся его, не запретила эту «крепость», на которую Гатчина все больше походила с каждым днем? Дело в том, что военные фантазии царевича были, по ее мнению, громоотводом, разряжавшим его жажду властвовать, командовать.
А впрочем, чего ей было бояться? Все эти батальоны, одетые и снаряженные по воле Павла, казались ей детской забавой. Когда отдельные взволнованные (или притворяющиеся таковыми) придворные рассказывали ей, не без преувеличения, о развертывании военных сил в Гатчине, она выслушивала их с лицемерной серьезностью, достойной лучшей из комедианток. Но и граф Салтыков – гофмаршал при дворе царевича, заменивший покойного Панина, и князь Адам Чарторыйский, фланировавший между двумя дворами как настоящий дипломат, вместе с нею смеялись над этими враждебными намеками, которым суждено было растаять в пене дней. Екатерина, не слишком озабоченная чистотой своей совести, напротив, была рада новым увлечениям престолонаследника: пока он командовал, карал, награждал и воображал себя военачальником, он был далек от действительности и, конечно, не думал о том, чтобы жаловаться. Для нее – одной заботой меньше.
На праздничных балах, когда Екатерина торжественно проходила мимо коленопреклоненной толпы, Павел и Мария Федоровна, следуя строгому распоряжению, были обязаны идти после маршала Потемкина и занимали третье место в императорском кортеже. Им это казалось невыносимым.
В Эрмитаже более скромные вечера следовали один за другим, но Павел с супругой, находя разные предлоги, часто отказывались от них. На этих приемах судачили обо всем, что происходит в Павловске, о реальных или вымышленных событиях, нашептывали друг другу на ухо сплетни, порочащие чету великих князей. Дело дошло до того, что княгиня Дашкова (по крайней мере, она так пишет в своих мемуарах) перестала показываться при дворе Павла, поскольку боялась, что Ее Величество станет ее дотошно обо всем расспрашивать, и она приобретет позорную славу «доносчицы».
РЕЛИГИЯ
Отче вселенной, Ты, которому все народы поклоняются под именем Иеговы, Юпитера и Господа, Верховная и первая причина, скрывающая Твою сущность от моих глаз и показывающая мне только мое неведение и Твою благость, дай мне в этом состоянии слепоты отличать добро от зла и оставлять человеческой свободе ее права, не посягая на Твои святые заповеди. Научи меня бояться пуще ада того, что мне запрещает моя совесть, и предпочитать самому небу то, что оно мне велит...
Масонская молитва
#и отец, ни мать несчастного князя ни разу в жизни не испытали религиозного экстаза. Часто Екатерина говорила своим приближенным в доверительных беседах, что воспринимает православные богослужения как «кривляние»46.
Царевич, напротив, всей душой стремился к религии. Он отчаялся найти в повседневной жизни поддержку, которая помогла бы ему пережить свое подчиненное положение, дала бы объяснение сей странной судьбы, которая, вознеся его почти на самую вершину иерархии, обрекла держаться как можно дальше от трона под страхом смерти. С юности он молил высшие силы, чтобы они пришли ему на помощь и поддержали его в вынужденном бездействии.
В Боге он искал силу, надежду, утешение. Павел говел все посты, регулярно исповедывался и приобщался святых таин. Паркет перед иконами в спальне Гатчинского дворца был вытерт его коленами. Порочные нравы материнского двора и презрение важных вельмож к православным обрядам давали ему широкую тему для размышлений, после которых его душа рвалась в заоблачные выси. Он писал письма архиепископу Платону (покровителю московских масонских лож, и, возможно, розенкрейцеру, ибо при дворе Екатерины благословлял он иногда женщин не крестом, а свежей живой розой).
Принадлежал ли Павел к православной конфессии? Его мятущуюся душу будоражило все, что касалось сверхъестественного, божественного и непознанного. Он не мог не думать о других религиях, – знал, как важно религиозное самоопределение для любой нации. Он встречался с протестантами и католиками, мартинистами и розенкрейцами, иудеями и магометанами. Он видел, что все они свято уверены в истинности именно своего вероисповедания. Вновь и вновь он думал о каком-то вселенском экуменизме, в котором слились бы особенности всех конфессий... Подлинный Храм, считал он, может быть только всемирным.
Он помнил заповедь Панина: «Христос есть во всех – и в христианине, и в последователе иудейской религии, и в язычнике. Поэтому христианами должны называться не только те, которые приняли христианское крещение, но все, имеющие в себе Христа».
По мнению Марии Федоровны, это качество супруга уравновешивало его неуемное властолюбие, из-за которого он становился невыносимым даже для нее. Она поддерживала его молитвы, анализ собственных поступков, советовала читать душеспасительные произведения и потихоньку старалась сделать так, чтобы при их маленьком дворе всегда находились люди, обращенные к религии.
Впрочем, «платонические любовники» (так прозвали царевича и его лучшую подругу Катю Нелидову) любили предаваться размышлениям, их души были схожи, и они стремились к возвышенному, неподвластному мирской власти.
Павел прежде всего был философом. Он размышлял на возвышенные темы, упивался поисками мудрости. Скучал ли он? Никогда! Был ли влюблен в свои убеждения? Конечно! Гордость толкала его на любование собой. Он сравнивал свое поведение с поведением матери и окружающих себя людей. Не без наивности воображал, будто покорно сносит все удары судьбы. Но это было не так. Несмотря на свою бесспорную религиозность, он идеализирует себя, когда пишет одному из своих друзей: «У меня нет и не будет другой цели, кроме служения Богу во всем, что я делаю, и я страдаю смиренно». Поскольку вместо смирения большую часть времени в его душе бушевали мятежные страсти, он каждый день подолгу молился, внезапно достигал минутного экстаза, забывая даже о том, что стоит на коленях на полу своего кабинета. Однако это не могло вырвать из его сердца и беспокойного разума горький вопрос, который он постоянно задавал себе: «Я прожил больше тридцати лет и ничего не совершил...»
В Европе между тем, как грибы после дождя, появлялись и множились тайные общества, возбуждая его интерес к мистике. Бегство в ирреальный мир, как ему казалось, было единственным, которое он мог совершить.
...Врач Антон Франц Месмер обнаружил существование у живых существ особой энергии и научился применять ее для лечения больных. В 1783 году в Париже была основана масонская ложа «Всемирная Аврора», поставившая целью поддержать месмеризм. В работе этой ложи принимал деятельное участие Калиостро. Животный магнетизм был понят как способность живых существ воспринимать влияние других существ и предметов, а также небесных тел, и, в свою очередь, влиять на них. Была обнаружена и та невидимая аура тонкой сущности, доступная лишь ясновидящему оку, которая окружает все человеческие существа и переносит воздействия их друг на друга, – к несчастью, как правило, злые. Эта сущность отдает лишь то, что получила, являясь ретортой, в которой кипят те эманации живых существ, которые посланы в нее; если они низкие, то и реторта сия может вернуть лишь эпидемии – моральные, психические...
Больше других Павла интересовали масоны. В Англии их называли Free Masonry, во Франции – Franc Maєons, в Германии – Freimaurer. Это значило одно и то же: «вольные каменщики», ибо у них была одна задача: строить новый мир. Свободный мир, мир без предрассудков. Мир, подобный Храму. Красивый мир для красивых людей. Можно было спорить о деталях, но сама идея была неотразимой.
Павел развернул Писание на второй книге Паралипоменон, глаза привычно побежали по знакомому тексту:
И построил Соломон храм и кончил его.
И обложил стены храма внутри кедровыми досками; от пола храма до потолка внутри обложил деревом и покрыл пол храма кипарисовыми досками.
И устроил в задней стороне храма, в двадцати локтях от края, стену, и обложил стены и потолок кедровыми досками, и устроил давир для Святаго-святых. ...
В четвертый год, в месяц Зиф, [в месяц второй,] положил он основание храму Господа, а на одиннадцатом году, в месяце Буле, – это месяц восьмой, – он окончил храм со всеми принадлежностями его и по всем предначертаниям его; строил его семь лет...
О, как Павел чувствовал и понимал гордость древнееврейского царя, построившего храм Богу своего народа, давшего народу закон. Ничего не хотел он большего для себя: только храм, который ему предстояло строить, был гораздо больше. Это была вся Россия. И еще одно кололо его постоянной внутренней болью: власти у него не было. Храма-то, может быть, ему строить и не придется. Эту возможность отняла у него мать.
Франкмасонство, в рядах которого один за другим оказывались государи и творцы, ученые и генералы, затягивало его, словно черная бездна, от которой не оторвать глаз. Но оно разрушало самое идею монархизма. А он, ставя многое в вину матери, не мог и не собирался начинать против нее какую бы то ни было борьбу. Ни против нее, ни против идеи монархизма. И это отталкивало его от масонов.
Павел был импульсивен, но не в ответственных делах. Он колебался.
ПАВЕЛ – МАСОН
Ducunt volentem fata, nolentem trahunt47.
Сенека
#охранилась записка особой канцелярии министерства полиции, в которой указано, что цесаревич Павел Петрович был принят в масоны келейно, сенатором И.П. Елагиным в собственном его доме, в присутствии графа Панина. Поэтому нет необходимости излагать ритуал приема в масоны (желающий может лишний раз заглянуть, скажем, в «Войну и мир» Л.Н. Толстого) – ритуал не был соблюден.
Сохранились два портрета, на которых костюмы императора Павла имеют масонскую атрибутику. На одном из них Павел Петрович держит в правой руке золотой треугольник с изображением Астреи – почетный знак великих официалов. На другом – времен его путешествия по Европе под псевдонимом «графа Nord», написанном стокгольмским придворным живописцем, – он облачен в передник мастера шотландского обряда Строгого послушания.
Роль графа Никиты Ивановича Панина была настолько велика, что масоны посвятили ему хвалебную песнь:
Не чудно возложить оковы
На слабы смертных телеса,
Но взять под власть сердца свободны –
Прямые зрятся чудеса.
А если обладать душою
Того, кто участью своею
На свете превосходит всех,
С каким примером не умею
Сравнить великий сей успех!
О, старец, братьям всем почтенный,
Коль славно, Панин, ты успел:
Своим премудрым ты советом
В храм дружбы сердце Царско ввел...
Здесь царь, введенный в храм, по имени не назван, однако в 1784 году И.В. Лопухин написал иную песнь, где его имя звучит:
Залог любви небесной
В тебе мы, Павел, зрим:
В чете твоей прелестной
Зрак ангела мы чтим.
Украшенный венцом,
Ты будешь нам отцом!
Судьба благоволила
Петров возвысить дом
И нас всех одарила,
Даря тебя плодом.
Украшенный венцом,
Ты будешь нам отцом!
С тобой да воцарятся
Блаженство, правда, мир:
Без страха да явятся
Пред троном нищ и сир.
Украшенный венцом,
Ты будешь нам отцом!
Вряд ли Павел принимал активное участие в деятельности какой-то из лож: за ним тщательно следили шпионы Екатерины, и любая его активность в этом плане могла повлечь печальные последствия.
БАЖЕНОВ
#аналом, по которому масоны решили установить не бросающуюся никому в глаза связь с великим князем Павлом Петровичем, стал архитектор, руководитель работ по строительству Каменноостровского дворца Баженов. Крупный архитектор, выпускник Академии художеств, Василий Иванович Баженов возглавил в свое время перепланировку Кремля, строительство Царицына (усадьбы императрицы под Москвой) и других зданий (в частности, «дома Пашкова» – ныне старого здания Российской государственной библиотеки). В масонскую ложу он был принят Н.И. Новиковым, а с Павлом знаком еще с тех пор, когда тот был юношей...
На первый раз он привез «для поднесения» ему от Новикова книгу Арндта «Об истинном христианстве...» и «Избранную библиотеку для христианского чтения».
Великий князь принял подношение, но так, что Баженов, возвратясь в Москву, сказал «конфузно», что, дескать, принят был милостиво... Разговора явно не получилось: потому ли, что Баженов и для императрицы работы выполнял, и мог быть ее шпионом, потому ли, что цесаревич охладел к масонству...
В следующий приезд Баженов вновь привез Павлу Петровичу книги от масонов. Разговор получился еще неприятнее.
– Верно ли, что между масонами ничего худого нет? – спрашивал великий князь.
– Честью уверяю, Ваше Высочество, ничего нет худого!
– Может быть, ты и не знаешь, а которые старее тебя, те знают и самих себя и всех прочих обманывают? – с явным неудовольствием переспросил Павел Петрович.
– Клятвенно уверяю вас, Ваше Высочество, нет ничего худого!
– Бог с вами, только живите смирно, – заключил разговор наследник престола и отпустил архитектора.
***
В это время Новиков совершенно некстати для себя напечатал историю иезуитов, в которой вещи – и то далеко не все – были названы своими именами. Императрица лично распорядилась запретить эту «книжонку», а заодно и учинить проверку деятельности издательства. Новиков опубликовал множество книг теософско-мистического содержания, и Екатерина II предписала как испытать Новикова в законе Божием, так и провести ревизию изданных им книг, чтобы «не появлялись нелепые умстовования, не сходные с чистыми правилами православной веры». Получив от московского архиепископа Платона отзыв в том смысле, что в части нравственной Новиков не погрешает ничем, а вот книги, им выпущенные, в какой-то части «развращают нравы» и «подрывают религиозные чувства», императрица предписала издавать книги «до святости касающиеся» исключительно в синодальной типографии. 16 856 экземпляяров книг, изданных Новиковым, были, как заведомо зловредные, сожжены рукой палача.
Кроме того, Новиков на свой страх и риск перепечатывал некоторые учебники, изданные комиссией народных училищ. Он заявил, что делал это по распоряжению московского главнокомандующего Захара Чернышева, и не для прибыли, а чтобы в продаже было довольно дешевых учебных книг. Однако Чернышев уже умер и не мог подтвердить этих слов... Штраф заплатить все же пришлось.
Как бы то ни было, на этот раз отбиться удалось. В отношении императрицы к масонам наступила взрывоопасная тишина.
***
Практически в одно и то же время, с промежутком всего лишь в несколько дней, из жизни ушли два человека, сыгравшие очень важную роль в жизни Екатерины и Павла.
Первым был Григорий Орлов, обеспечивший императрице восхождение на трон в 1762 году. Екатерина порвала с Григорием Орловым в 1772 году; но в 1773 году он, один из богатейших людей России, подарил своей бывшей сиятельной возлюбленной один из самых крупных в мире бриллиантов, так и названный – «Орлов»48. В 1777 году Григорий женился на своей двоюродной сестре Катеньке Зиновьевой; в 1782 м году та, лечившись в Лозанне от бесплодия, умерла. Григорий сошел с ума и умер, не пережив жену даже на год.
И почти сразу же умер граф Панин49. Он до последнего часа не оставлял надежды быть полезным Павлу. Теплые отношения были взаимными, и Павел приезжал к умирающему Панину...

ВОЙНА
История почти всегда приписывает отдельным личностям, а также правительствам, больше комбинаций, чем у них на самом деле было.
M-me de Staоl
КРЫМ
# 1783 году последний крымский хан – Шагин-Гирей – сложил с себя власть, получив за это годовое содержание в сто тысяч рублей. Крым окончательно перешел под юрисдикцию России. Лихорадочно возводились укрепления по правому берегу пограничной Кубани: ногайцы, абазины и черкесы волновались, подстрекаемые Портой, писали «магзары» – прошения о защите и покровительстве; в крепостях Сунжук-кале1 и Анапе высаживался турецкий десант.
В Крыму Суворов с двумя корпусами охранял побережье от турецкого вторжения, и то на горизонте, то у самых берегов маячили турецкие корабли... В Керчи, Кафе2 и других городах Крыма по ночам стали вырезать целые армянские семьи – до детей-малолеток включительно. Двух разбойников поймали: оказалось – местные татары. Идеология их была проста: «Армяне – враги мусульман и Аллаха!» Но раньше-то это не мешало жить бок о бок! Понятно было, что без внушений, а главное, денег Порты, здесь не обошлось. Потемкин предписал: переселить. Румянцев подтвердил: «Христиан, пожелавших в Азовскую губернию, отправляйте сходственно предписанию князя Григ. Алекс. Потемкина». Двадцать тысяч армян пришлось переселить за пределы не только Крыма, но и Едикульской орды. Ближайшее подходящее для их житья место квартирмейстеры Суворова отыскали аж у пограничной крепости Дмитрия Ростовского50.
Над Константинополем нависла реальная угроза. Война была неизбежной.
«ПОТЕМКИНСКИЕ ДЕРЕВНИ»
Vulgus vult decipi decipiantur! Vulgus vult decipi, ergo decipiantur51.
«#аказ» в свое время был собственноручно скомпилирован императрицей из трудов Монтескье, Бильфельда и Беккария. «Положение о губерниях» было списано, – и не ею самой, а секретарями Потемкина, под его же общей редакцией, – из наставлений остзейских баронов об управлении землями. На многие годы вперед выстраивалась сложная конструкция из губернаторов и полицеймейстеров, предводителей дворянства и прокуроров – так, чтобы один доносил на другого, тем ограничивая размах воровства внутреннего и не давая никакому бунту проистечь, – но и, главное, вздохнуть не давая миллионам теперь уж в полной мере сравненных со рабочим скотом крепостных.
Результат можно было и предугадать. Земледелие пришло в упадок, цены выросли чрезвычайно. Если в 1760 году, при Елисавете, четверть ржи на Гжатской пристани стоила 86 копеек, а в 1763-м, в начале правления Екатерины II, – 96 копеек, то в 1783 году она же стоила 7 рублей. В 1787 году наступила подлинная катастрофа.
«...Цены хлеба час от часу возвышались, и при бывших в двух прошедших 1785 и 1786 годах неурожаях не токмо до чрезвычайности дошли, но даже и сыскать хлеба на пропитании негде, и люди едят лист, сено и мох и с голоду помирают, а вызябший весь ржаной хлеб, в нынешнюю с 1786 на 1787 год зиму в плодоноснейших губерниях не оставляет и надежды, чем бы обсеменить в будущем году землю, и вящим голодом народу угрожает», – писал Щербатов в «Размышлениях о нынешнем в 1787 году почти повсеместном голоде в России». В другой работе – «О состоянии России в рассуждении денег и хлеба» – он дополняет наблюдения: «Московская, Калужская, Тульская, Рязанская, Белгородская, Тамбовская губернии, вся Малороссия претерпевает непомерный голод, едят солому, мякину, листья, сено, лебеду, но и сего уже недостает, ибо, к несчастью, и лебеда не родилась и оной четверть по четыре рубля покупают. Когда мне из Алексинской волости привезли хлеб, испеченный из толченого сена, два из мякины и три из лебеды, он в ужас меня привел, ибо едва на четверть тут четвертка овсяной муки положена. Но как я некоторым сей показал, мне сказали, что еще сей хорош, а есть гораздо хуже. А, однако, никакого распоряжения дальше, то есть до исхода февраля месяца, не сделано о прокормлении бедного народа, для прокормления того народа, который составляет силу империи...»
Не те заботы волновали императрицу! По ее повелению Сенат издал указ Потемкину о «поправке дворцов Южных» и «поставке на каждую почтовую станцию потребного количества лошадей и фуражу». На сие мероприятие отпускалось из казны десять миллионов рублей.
Той зимой Екатерина совершила знаменитое путешествие по России, дабы убедиться, что народ всюду благоденствует под мудрым ее управлением. Павла она с собой брать не собиралась: зная его скептицизм и отсутствие придворного такта, не сомневалась, что сие, при первом же обнаруженном им упущении, поведет к скандалу между ним и Потемкиным. А ведь скандал сей созерцать будут все приглашенные представители дворов иностранных, – император Иосиф II, французский посланник граф Сегюр, фельдмаршал Австрии принц Шарль де Линь... Напротив, она решила, что в поездке примут участие оба ее внука, девятилетний Александр и семилетний Константин, – один должен видеть страну, которая достанется ему, другой – приготовления к завоеванию страны, ему обетованной! Веселая трехлетняя Александра, ее красивая сестренка, которую бабушка называла «la belle Helene», и крошечная Мария, не вышедшая из колыбельного возраста, разумеется, оставались дома.
Мария Федоровна и Павел, обратясь к ее материнским чувствам, заявили в один голос:
– Ваше Величество, оставьте мальчиков дома! Вы так справедливы, так добры, у вас столь нежное сердце, что вы откликнитесь на просьбы отца и матери!
Екатерина стояла на своем. Она ответила:
– Ваши дети принадлежат вам, мне, но они также принадлежат и государству.
Павел, смирив гордость, обратился к Потемкину, человеку, которого он ненавидел, тому, кто хозяйничал в его стране и кому принадлежало сердце его матери, от кого он получал только угрозы, неприятности и обиды... Безуспешно!
Господь все-таки смилостивился над несчастными супругами: пока оба двора спорили по этому поводу, младший, Константин, заболел ветряной оспой; через несколько дней и Александр заразился этой болезнью. Несмотря на свою непреклонность, императрица вынуждена была ехать без внуков. «Я очень огорчена из-за того, что Александр и Константин не смогли отправиться со мной в путешествие, они тоже, похоже, разочарованы», – жаловалась императрица Гримму.
«Ее появления походили на радостные, посменные торжества; толпы народа окружали карету, воины в строю встречали, дворяне, прочие сословия наперерыв учреждали угощения: везде арки, лавровые венки, обелиски, освещения; везде пиршества, прославления, милость и удовольствия...», – писал Павел Сумароков. Принц де Линь сообщил, что каждый день путешествия знаменовался раздачей бриллиантов, балами, фейерверками и иллюминациями верст на десять в окружности...
В Мстиславле архиепископ могилевский Георгий Конисский встретил ее знаменитою речью: «Оставим астрономам доказывать, что земля около солнца обращается: наше солнце вокруг нас ходит»...
Труды Потемкина, блистательно продемонстрированные им во время этого путешествия, получили самую высокую оценку Екатерины. Впрочем, она никого не смогла обмануть. Император Иосиф был такого мнения: «Во всем сделанном больше эффекта, чем внутренней цены. Впрочем, так как здесь никаким образом не щадят ни денег, ни людей, все может показаться нетрудным. Владелец рабов приказывает – рабы исполняют. За работу им вовсе не платят или платят мало. Их кормят плохо. Они не жалуются. И я знаю, что в продолжение этих трех лет в этих вновь приобретенных губерниях вследствие утомления и вредного климата болотистых мест умерло пятьдесят тысяч человек. ... Крым лишился двух третей своего населения... После отъезда императрицы все чудеса исчезнут. Настоящая администрация, требующая постоянства, не согласуется с характером Потемкина». «Временщик» – так он понял Потемкина, а путешествие в «райский южный край» оценил одним словом – «галлюцинация».
Возродить разрушенный край нельзя было без казачества, которое, к счастью, искоренено было не окончательно. Прокламацией от 1(12) июля 1783 года Потемкин начал формировать «реестровое» войско: «Объявляю чрез сие из пребывающих в Азовской губернии, Славянской и Елизаветской провинции жителей, кои в бывшем войске Запорожском служили, что полковому старшине и армии капитану Головатому Антону препоручено от меня приглашать из них охотников к служению в казачьем звании под моим предводительством. Число сих казаков простираться будет конных до 500 и пеших в лодках то же число, которым определяется довольное жалованье и пропитание»...
Во время южного путешествия императрицы, в Кременчуге, «реестровые» казаки Антон Головатый, Сидор Белый и другие преподнесли ей адрес с просьбой о восстановлении казачества. 27 февраля (10 марта) 1788 года А.В. Суворов вручил кошевому атаману Сидору Белому войсковое знамя и знамена куреней, булаву кошевого атамана, войсковую печать... Земли же «в вечное владение» – Тамань, «остров Фанагорию со всей землею, лежащей по правой стороне реки Кубань, от устья ее к Усть-Лабинскому редуту так, чтобы с одной стороны река Кубань, с другой же Азовское море до Ейского городка» были пожалованы казакам лишь по окончании войны, в июле 1792 года.
В Тамани жить, вирне служить, границю держати,
Рыбу ловить, горилку пить: ще и будем багати!..
...Когда императорский кортеж вернулся в Санкт-Петербург, Павел обратился к принцу Шарлю де Линю. С нескрываемой горечью он вынес приговор:
– Вы все льстили моей матери, заставляя ее видеть то, чего нет на самом деле: армия, флот, не построенные города и поселения, которые перевозили вслед за ней.
Принц передал в мемуарах этот разговор, добавив:
«Горячий, непоследовательный, вспыльчивый, великий князь, возможно, когда-нибудь будет наводить страх. Он на редкость непостоянен, но когда хочет чего-то в глубине души, когда любит или ненавидит, то делает это упрямо и неистово. Горе его друзьям, его союзникам, его подданным!..»
ТУРЦИЯ
An nescis quantilla prudentia mundus regatur?52
Папа Юлий III
#урция была чрезвычайно встревожена честолюбивыми планами Екатерины, которая, совершив эту показательную поездку в качестве победительницы Крыма, дала понять, что она – опасная соседка, способная захватывать соседские земли.
Турция не стала ждать, пока Россия отмобилизует армию. Посол России в Константинополе Булгаков был брошен в крепость Семи Башен, начались 825 дней его заточения.
Императрица была довольна: агрессорами стали турки, ее позиция выглядела безупречной. Она даже не сочла нужным скрыть свою истинную цель: восстановление Византийской империи под российским протекторатом.
«Оттоманская Порта, утвердивши вечный мир с Россией, вероломно нарушила всю святость онаго... Мы полагаем нашу твердую надежду на правосудие и помощь Господню, на мужество полководцев наших, графа Румянцева-Задунайского и князя Потемкина-Таврического, и храбрость войск наших, что пойдут следами недавних побед, коих свет хранит память, а неприятель наш понесет свежие раны...»
Храбрость войск на самом деле имела место. Но полностью отсутствовала у властей предержащих, сиречь у Потемкина, впавшего в полное отчаяние и растерянность. Двенадцать свежих лошадей для курьеров стояли на каждом яме от ставки Потемкина до Петербурга, – личное распоряжение императрицы, потребовавшей «связи отменно скорой», – но возить им приходилось не рескрипты воинские, но цедулы частного лица, забывшего, что дела империи суть его собственные дела. Сей человек, из бездн на высочайшую вершину власти вознесенный единственно за мужскую силу свою – ее хватало не токмо императрицу удовлетворять, но и племянниц своих, девочек Энгельгардт, одну за другой портить, а равно и других особ бессчетно, – и более никакими талантами не располагавший, умолял позволить ему «удалиться в частную жизнь, скрыться...».
...Флот построен был в великой спешке и на деньги недостаточные – те, что остались от приема императрицы, коей пыль в глаза была пущена по полной программе. Того ради особого разбора с лесом не было, в дело, в противность возражениям мастеров, пускали бревна любые имевшиеся, а не отборные, выдержанные. И случилось то, что должно было случиться: суда, вышедшие в море противу турок, разметал первый же шторм. То, что не хватало пороха и ядер, что команд на суда полностью не набрали, что не было должных запасов провизии – сказаться просто не успело. Не пришел черед. Но сказалось бы непременно, если б не погиб флот...
«Матушка, я стал несчастлив, – в ужасе писал Потемкин Екатерине. – Флот Севастопольский разбит... корабли и большие фрегаты пропали, Бог бьет, а не турки. Ей, я почти мертв, я все милости и имение, которое получил от щедрот Ваших, повергаю к стопам Вашим и хочу в уединении и неизвестности кончить жизнь, которая, думаю, не продолжится...» У лакея – и мысли лакейские: не об армии думал он в сей момент, а с болью отрывал от души награбленные имения, понимая, что даны они были ни за что и резона оставлять их ему теперь у императрицы нет.
Еще более отчаянное письмо написал он Румянцеву, чая, что именно сей полководец займет его пост. Все показывало, что владелец полумира не годился бы и на должность приказчика в магазейне, и не по вороватости своей токмо, но по полной неспособности в роли хозяина «держать удар». Не станет преувеличением сказать, что и во всю войну победы одержаны были не благодаря распоряжениям и указаниям Потемкина, а несмотря на них, так что та хандра и гипохондрия, которой он месяцами предавался, не беря в руки ни одной бумаги армейской или флотской, способствовала, а не препятствовала победам русского оружия.
У Павла было свое представление о лицах, кои способны выполнить на юге роль полководца империи. Он дрожал от нетерпения доказать и матери, и самому себе, что не зря упражнялся с армией в Гатчине, и просил мать назначить его на какую-нибудь должность в войсках южного направления.
Екатерина, пребывавшая в шоке от конфузий и репримандов Григория Александровича, всерьез обдумывала просьбу сына, понимая, разумеется, что официальному наследнику престола, посланному на театр военных действий, вверяют под команду отнюдь не баталион. Она должна была решить, какова будет субординация между ее сыном и любовником, между наследником престола и генералиссимусом. Она знала, что Потемкин считает для себя унизительным замечать ее сына, а сын, в свою очередь, ненавидит каждого ее очередного любовника и что наследник престола считает все, сделанное Потемкиным для вящего блага империи, губительным для нее. Эти два человека относились друг к другу как злейшие враги.
Тем не менее перед царевичем блеснул луч надежды. Неужели мать в этот тяжкий миг, когда Юг грозит неисчислимыми бедствиями, сможет, наконец, понять и оценить его? Все эти дни он жил в нетерпеливом ожидании ответа. С женой и со своим окружением он только об этом и говорил.
При французском дворе, в союзе с Портой пребывавшем, считали, что замена Потемкина кем бы то ни было может переломить ход военных действий в пользу России. Худшего генералиссимуса для российской армии придумать было нельзя, и сей его талант высоко ценили в Версале. «В чем его волшебство? – слал Сегюр депешу министру иностранных дел Франции Монморену. – В гении, еще в гении и еще раз в гении». Министр и его посланник знали, что почта перлюстрируется чиновниками Екатерины, и тем не менее нашли способ отлично понимать друг друга.
Зная, что Павел требует от матери его направления в действующую армию, и считая это нежелательным и даже недопустимым, при подходящей оказии Сегюр, посол французский, коим императрица была совершенно очарована, показал ей письма к нему господина Сен-При, посла Франции в Блистательной Порте. Сен-При писал, что появление Павла в войсках вызовет ненужный восторг, что он при армии может стать императором в том прямом смысле, как слово сие римляне понимали. Сен-При считал, что императрица поступит неосмотрительно, если согласится на участие сына в этой войне. Грубый, совершенно не замаскированный маневр «в лоб», подсказанный отлично изучившим императрицу Сегюром, увенчался, как тот и предсказывал, полным успехом. Екатерина ответила на просьбу Павла категоричным отказом.
А тут и оказия в Кинбурне случилась, где Суворов Александр Васильевич над десантом турецким, высаженном на Кинбурнской косе, полную викторию одержал, завалив косу сию русскими и турецкими трупами, там Ушаков Федор Федорович при Фидониси разгромил Мульк-аль-Бахр53, капудан-пашу Эски-Гасана. Екатерина начала успокаиваться.
Однако и после отказа Павлу ход действий военных против воли привлекал его внимание. Вялое течение войны, а паче того овладение крепостью Очаков под командованием князя Потемкина, названное великой победой, вызывали у Павла сильнейшее разлитие желчи. Главным средством победы, видел он, служили солдаты русские, коими, словно фашинником54, заваливали рвы штурмуемых крепостей. «Ни за что погублено столько драгоценного народа, что весь Очаков того не стоит...», – признавал и Потемкин...
Триумфальная арка в честь светлейшего, пожаловавшего после очаковской победы в Санкт-Петербург, украшена была надписью из оды Петрова: «Ты в плесках1 внидешь в храм Софии...» Слова сии выбраны были со значением: Айя-Суфия была ныне главной мечетью Истанбула, а Софийский собор прежде был центральным храмом Константинополя.
Но сколько Екатерина ни говорила «халва», во рту слаще не становилось. Константинополь оставался недосягаемой мечтой. Военные расходы росли. Из пятидесяти пяти миллионов рублей, уже отпущенных на войну, Потемкин более или менее связно отчитался лишь за сорок один... Для продолжения войны нужно было лезть в долги дальнейшие...
Вот отчего она не сразу нашлась даже, когда на очередном приеме Павел, наследник, воскликнул с горечью:
– Не дерзостно ли мечтание о завоевании Bas-Empire, когда в полном объеме Bas-Empire2 внутри рубежей российских имеется!
Это была его давняя идея – внешние завоевания пресечь и порядок внутри страны навести. Екатерина вовсе не имела ничего противу порядка. Но она понимала, что нельзя, галопом на коне летя, одновременно сего коня кормить и чистить. А остановиться тоже нельзя было: скачку сию соревновательную выдумала не она вовсе, вокруг нее храпели, роняя пену с мундштуков, горячие жеребцы и кобылы Австрии и Пруссии, Турции и Франции, Швеции и Англии... Павел, затворившись в своей Гатчине, кою полагал малой моделью империи Российской, и наводя там свои порядки, сего-то как раз и не знал, не мог знать, ибо из скачки выключен был.
Зала примолкла, ожидая от императрицы меткого и убийственного для Павла ответа – столь же точного, как точен был вопрос. Рассказывать ему о скачках показалось ей неуместным. И оттого она лишь холодно и сухо процедила старую немецкую пословицу:
– Ich bin eben so klug, wie ich vordem war!55
Она рассчитывала на смех, но уже произнося эти слова, почувствовала, что la pointe de la sauce56 будет утрачен. Так оно и случилось: в зале на мгновение установилась недоуменная тишина, впрочем, сразу же прерванная торопливым подобострастным смехом и суетой церемониймейстера.
Екатерина жестом великой усталости провела рукой по лицу и что-то глухо пробормотала. Павел стоял ближе всех к императрице, но едва расслышал слова. Впрочем, он мог бы поклясться, что то была латинская пословица: «ad augusta per angusta»...
***
Ни утешения жены, ни терпеливая преданность Кати Нелидовой, которая всеми силами старалась успокоить его, не могли умерить гнев царевича.
Можно считать большой удачей для Павла планы короля Швеции, который собрал свои войска у северных границ России, пользуясь тем, что русская армия находится далеко на юге. Мать, которую, несмотря на ее внешнее спокойствие, очень волновала победа, позволила ему отправиться в Финляндию сражаться с врагом.
АДМИРАЛ ГРЕЙГ
Кончено время игры.
Дважды цветам не цвести.
Тень от гигантской горы
Пала на нашем пути.
...
Что ж, обратиться нам вспять,
Вспять повернуть корабли?..
Н.С. Гумилев
#ерцог Карл Зюдерманландский собирался «сделать десант на Красной Горке, выжечь Кронштадт, идти в Санкт-Петербург...». Корабли Балтийского флота тем временем готовились повторить экспедицию в Архипелаг, столь успешной и эффективной себя показавшую в прошлую турецкую войну. Часть кораблей уже ушла в Копенгаген, но адмирал Грейг с основными силами эскадры еще пребывал в Ревеле.
Самуил Карлович Грейг был мастером флотской ложи Нептун, куда входили почти все офицеры корабля, и членом ложи Капитула Феникса или, иначе, Великой национальной ложи шведской системы, непосредственно подчиняясь князю Гавриилу Гагарину, а опосредованно – герцогу Карлу Зюдерманландскому, тому самому, с чьим флотом он должен был сражаться. Может, оттого и шел шведский флот напролом, ничего не боясь, что знали шведы: не станет, не должен масон сражаться с масоном...
Но как же сам герцог Зюдерманландский? Ведь закон миролюбия масонов первым преступил он! Или время игры в масоны кончено?
Приказ императрицы был ясен: «Искать флота неприятельского и оный, найдя, атаковать».
Присяга масонская – еще яснее: «Не подыми руки своей на брата».
Бой произошел при острове Готланд. Почти вдвое слабейший, русский флот разбил шведскую эскадру, убравшуюся в гавань Свеаборга и блокированную там.
Герцог Зюдерманландский письменно обвинил адмирала Грейга, что русские моряки применили в бою у Готланда непозволительное оружие – брандскугели, т.е. зажигательные ядра. Ответы, возражения и оправдания Грейга его не интересовали.
Завершалась кампания на Балтике без адмирала Грейга. 23 сентября он внезапно, на фоне полного здоровья, заболел, а через пять дней, несмотря на усилия лейб-медика императрицы Роджерсона, его не стало.
Ложа Нептуна в Кронштадте устроила необыкновенно пышные похороны. «Все офицеры Балтийского флота получили в память траура золотые кольца с именем Грейга и датой его смерти», – свидетельствует В.Пикуль. Это было последним мероприятием лож шведской системы: Екатерина велела закрыть их.
ВОИНСКАЯ ЧЕСТЬ
– Ведь богатыри и рыцари были люди, и я человек же; отпустите меня, я наделаю великие и славные рыцарские и богатырские скосырьствы, каких еще очи не видали и слухом люди не слыхали...
– Пусть он едет; не взбесясь, собака не пропадает...
Екатерина II. Ироикомическая опера «Горе-Богатырь Косометович»
...Но тот, кто двигал, управляя
Марионетками всех стран, –
Тот знал, что делал, насылая
Гуманистический туман...
А.А.Блок. Возмездие
#устав III требовал вернуть Швеции провинции, отделенные от королевства со времен Петра I, и разоружить свои флоты. Шведы взяли Нейшлот и двигались на Фридрихсгам. Екатерина направила в Финляндию войска во главе с графом Валентином Платоновичем Мусиным-Пушкиным.
Одновременно она «дала добро» тайному Ордену Валгаллы Магнуса Спренгпортена, требовавшему автономии Финляндии от Швеции под российским протекторатом. Король Густав столкнулся с совершенно неожиданным для него массовым неповиновением среди финских солдат. Ему пришлось отступить...
К этому времени и относится первый у Павла Петровича опыт участия в реальных боевых действиях: ему все-таки удалось добиться от матери, чтобы она позволила ему приехать к войскам. Наконец-то! Павел очень серьезно желал показать, на что он способен, доказать свое мужество и, возможно, покрыть себя неувядаемой славой. Он успел побывать под вражеским огнем, увидеть, как рядом с ним убило трех человек. Но война выглядела совершенно не так, как он себе это представлял. И оттого вместо большой битвы, горячего боя, в котором он утолил бы свою жажду победы и славы, он весьма быстро добился ссоры с главнокомандующим, Мусиным-Пушкиным, который, впрочем, не хотел ему зла, но вынужден был выполнять императорские приказы, а уже потом – требования царевича.
Вопрос о характере ведения войны был сложнее, чем может показаться на первый взгляд.
«...Благо тому народу, который в минуту испытания, не спрашивая о том, как по правилам поступали другие в таких случаях, с простотою и легкостью поднимает первую попавшуюся дубину и гвоздит ею до тех пор, пока в душе его чувство оскорбления и мести не заменяется презрением и жалостью», – писал Л.Н. Толстой в «Войне и мире». Граф Толстой, делавший свои психологические зарисовки на материалах вовсе не первой Отечественной, о которой писал, а более поздней Крымской войны, застал уже в полном расцвете такой подход к бесчеловечному делу взаимного уничтожения друг друга двумя армиями; но и он ощутил, уже, правда на самом излете, некую проблему, некий иной вариант ведения войны, вариант, иронически названный еще в екатерининское время, именно в то время, о котором сейчас идет наше повествование, «войной в кружевах», – и Толстой вложил всю энергию благородного своего негодования в обличение этого варианта. «Мы играли в войну, – говорит он устами князя Андрея перед Бородинским сражением, – мы великодушничаем и тому подобное. Это великодушничанье и чувствительность – вроде великодушничанья и чувствительности барыни, с которой делается дурнота, когда она видит убиваемого теленка; она так добра, что не может видеть кровь, но она с аппетитом кушает этого теленка под соусом. Нам толкуют о правах войны, о рыцарстве, о парламентерстве, щадить несчастных и так далее. Все вздор. Я видел в 1805 году рыцарство, парламентерство: нас надули, мы надули. Грабят чужие дома, пускают фальшивые ассигнации, да хуже всего – убивают моих детей, моего отца и говорят о правилах войны и великодушии к врагам... Не брать пленных, а убивать и идти на смерть ... Война не любезность, а самое гадкое дело в жизни, и надо понимать это и не играть в войну...»
Подход этот в больших масштабах впервые явился в Американских штатах Англии, воевавших со своей заокеанской метрополией именно так: всерьез, ожесточенно, на уничтожение, in hostem omnia licent57, как говорили в античности. Именно американские колонисты впервые вместо различных «ордер-баталий», т.е. сомкнутых колонн и каре, продемонстрировали рассыпную цепь стрелков, не марширующих в полный рост, а применяющихся к рельефу местности, прячущихся в ложбинах и оврагах; вместо ярких, издалека видных мундиров – еще пока, правда, не хаки, введенное впервые англичанами в ходе англо-бурской войны, но уже по возможности блеклые и защитные цвета воинской формы; вместо капральских палок над спинами нанятых или насильно мобилизованных солдат58 – личный энтузиазм волонтеров, знающих, чт они потеряют в случае проигрыша сражения и чт приобретут в случае выигрыша.
Эффективность новой воинской тактики превзошла все ожидания, и она стала «триумфальным маршем» завоевывать признание во всем мире. Одной из первых стран, в которой стала приживаться новая тактика, была Россия. Уже Румянцев был полководцем-новатором, смело используя тактику рассыпного строя, маневр, предпочитая легкую кавалерию тяжелой, концентрируя артиллерию в крупные батареи. Взгляды свои на искусство воинское он изложил в «Инструкциях» (1761), «Обряде службы» (1770), «Мыслях» (1777). Новая тактика получила развитие в армии благодаря усилиям А.В. Суворова, на флоте – Ф.Ф. Ушакова, впервые «сломавшего строй» судов59. Здесь не было прямого заимствования; скорее нужно говорить о некоем «духе эпохи» и, несомненно, влиянии казачества южных степей, испокон веков культивировавшего традиции рассыпного строя, скрытности и маскировки. Произошли изменения даже в форме одежды: Суворов отказался от пудреных париков, косичек и прочих красивостей у солдат. Потемкин не возражал: так было дешевле. «Солдатский туалет таков, что встал да готов». Намасливать и пудрить косичку было некогда.
Однако следует понимать и то, что отказ от старых правил ведения войны, отказ, в перспективе, от правил ведения войны вообще (к чему мы сегодня и пришли, с «ковровыми» бомбардировками, химическим, бактериологическим, атомным и даже экологическим оружием), означал переход в бесчеловечном деле войны от видимости закона к беззаконию, от «честь имею атаковать Вас» к бесчестному «цель оправдывает средства». Нужно понимать хотя бы то, что резоны для неприятия новой тактики, резоны для защиты «войны в кружевах» у Павла Петровича, с его рыцарскими представлениями о ведении войны, были. Достаточно вообразить себе дворянскую дуэль, в которой один из противников, вместо того чтобы стать у барьера и ждать выстрела, залег бы за ближайшим пригорком и стрелял бы оттуда из АКМ на поражение (или, что менее смешно, но более актуально, в ночь перед дуэлью нанял бы киллера), чтобы понять, в чем здесь была реальная проблема.
Как бы то ни было, граф Мусин-Пушкин почти немедленно взмолился, чтобы Екатерина отозвала сына, что ею и было сделано.

КУТАЙСОВ
# это время в окружении Павла появился человек, благодаря тонкой лести и подобострастию сумевший добиться положения доверенного лица.
Этот человек, которого Потемкин привез вместе с другими солдатами восточной армии, был не просто некрасив: это был комичный урод, который постоянно так кривлялся, что невозможно было точно описать его лицо. Звали его Иван Павлович Кутайсов. В юности он был мусульманином, потом крестился. Умея прекрасно орудовать бритвой и расческой, он стал брадобреем сперва у русских капралов, затем – у значительных армейских чинов. Этот сводник и шантажист умел собирать, интерпретировать и доводить до сведения своих клиентов самые разнообразные новости, что, впрочем, всегда было профессиональным навыком восточных цирюльников. Великий князь не без колебаний принял его услуги. Бойкие речи Кутайсова, который был так же остроумен, как севильский цирюльник60, забавляли несчастного князя, все сильнее и сильнее впадавшего в уныние.
В его обществе, как ни поразительно, Павел стал забывать о своей постоянной боязни попасться на уловку шпиона. Он, разумеется, не раз и не два испытал этого человека и понял, что хоть у него и не закрывается рот, он умеет молчать когда надо. Его Высочество назначает Кутайсова главным камердинером в своих покоях.
Доктор Фрейган, француз, получивший диплом в Монпелье, стал личным врачом Павла. Интендантом гатчинских земель был назначен некий барон де Борк, который был еще хитрее, чем брадобрей-турок и который за два года своей службы в поместье украл триста тысяч рублей. Полковник Линденер, никчемный офицер, ограниченный и чванливый человек, поощрял причуды своего хозяина и старался извлекать выгоду из подозрительности Павла вместо того, чтобы его успокаивать.
Мария Федоровна молчаливо страдала среди подобного окружения, которое было не только нелепым и недостойным, но и опасным.
Вместе с тем к 1790 году при «малом» дворе в Павловске и Гатчине сложился круг людей, – Ливены, Бенкендорфы, Адлерберги, – которым в XIX веке предстояло стать придворной элитой.
ИНОСТРАННЫЙ ЗАЕМ
#а голову Павла свалились новые неприятности. Гатчина, Павловск, небольшой дворец на Каменном Острове требовали значительных вложений, которые превосходили его финансовые возможности. Императрица денег не давала. Супруги решили занять денег у друзей. Князь Куракин, к которому они обратились, порекомендовал им британского финансиста, хозяина придворного банка, и тот открыл им значительный кредит. Невдолге банкир сей, мистер Сютерленд, обанкротился и покончил жизнь самоубийством. На его документы был наложен арест, и тогда выяснилось, насколько значительны были займы Павла Петровича... Займы, которые он мог бы возвратить только в случае прихода к власти...
Стало известно также, что мистер Сютерленд предоставил огромные кредиты Потемкину и другим лицам. Екатерина, у которой во Европе была репутация самой щедрой женщины, была оскорблена до глубины души. Она могла простить своему фавориту, что он изменял ей с другими женщинами, она могла простить ему, что он без счету залезал в государственную казну и ее собственный кошель, – но иноземных займов она не простила ни фавориту, ни сыну. Она слишком хорошо на собственном опыте знала, как и зачем даются иностранные займы. И чего стоит тот, кто их берет.
Карьера Потемкина была сим закончена. Екатерина размышляла теперь только о том, как умненько отставить его от командования Южной армией; во главе этой чудовищной махины он представлял теперь только опасность.
Но и над Гатчиной man hrt wie die Wolken ziehen61.

ФРАНЦУЗСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ
Когда хотят сделать людей добрыми, мудрыми, свободными, воздержанными, великодушными, то неизбежно приходят к желанию перебить их всех.
А. Франс
ЛЕТО 1789 ГОДА
Знайте, что существует заговор деспотии против свободы, бездарности против таланта, порока против добродетели, невежества против просвещения... цель этого тайного общества – власть над всем миром... его цель – мировое господство... никогда еще подобное бедствие не поражало наш мир ... Неужели невозможно направить самих масонов против иллюминатов, показав им, что в то время, как они трудятся над сохранением гармонии и порядка в обществе, другие повсюду сеют семена раздора и готовят окончательное разрушение их ордена?
Маркиз де Люше. 1789 г.
...Хотя Бастилия не угрожала ни одному из жителей Петербурга, трудно выразить тот энтузиазм, который вызвало падение этой государственной тюрьмы и эта первая победа бурной свободы среди торговцев, купцов, мещан и некоторых молодых людей более высокого социального уровня.
Французский посол в России Сегюр. Мемуары
#о тучи сгущаются и за пределами Гатчины. Из Франции, из Версальского дворца, каждый день приходят новости; некоторым они кажутся захватывающими, но у большинства вызывают беспокойство. По стране прокатилась волна «муниципальных революций», т.е. создания выборных органов местного самоуправления. Собранные Людовиком XVI в Париже представители дворянства, духовенства и третьего сословия, формально включавшего всех остальных французов, – Генеральные штаты – заявили, что они – национальное Учредительное собрание и должны выработать конституционные основы нового политического порядка. Третье сословие заявило, что его права и интересы ущемлены, и оно намерено бороться, даже и при помощи силы, за свои попранные свободы и права. Горожане сокрушили оплот порядка старого – 14 июля пала Бастилия, что было за три года, 20 июня 1786 года, предсказано Калиостро: «на ее [Бастилии] месте будет площадь для народных гуляний», – писал он...
Та ночь расколола и лагерь аристократов: одни стали отказываться от своих привилегий, владений и присоединяться к делегатам от народа, объявившим о намерении провести во Франции реформы, другие...
Из Франции хлынули беженцы. Россия гостеприимно распахнула перед эмигрантами все двери, тем более, что их средства поначалу позволяли им вести светскую жизнь и принимать участие в развлечениях высшего общества. Нравственная атмосфера наэлектризовывалась. На охотах, балах и званых приемах то и дело можно было услышать клятвы «отомстить за происшедшее». Французские эмигранты принимали воинственный вид и заявляли о необходимости применить силу, чтобы навести порядок в их стране.
Франция отозвала графа Сегюра; новый посол Эдмон Женэ представлял новую, революционную Францию. Павел избегал Женэ. Он возненавидел этого человека, в апреле 1791 года продавшего свои часы и шпагу, чтобы, как он заявил, внести свой вклад в дело революции, Павел запретил ему появляться при своем дворе и пригрозил, что объявит лучшие столичные салоны опасными для империи, если они продолжат принимать этого человека.
Павел видел в революции, в la Declaration des droits de l'homme et du citoyen62 лишь попытку разрушить самые основы цивилизации, – порядок, уважение к высшим, сословную иерархию. Он наблюдал за всеми, кто приезжал из Версаля. Он был настороже и щедро, с поистине юношеским воодушевлением, помогал тем, кто бежал из Парижа, охваченного волнениями черни, поднимающей оружие против собственных господ и установившей в стране кровавый режим. Павел принял в Гатчине, кроме многих других, графа Валантена Эстергази, который официально ходатайствовал перед российским двором об интересах графств Прованса и Артуа.
Тревожнее всего было Павлу от того, что в революции участвовали иллюминаты. В ордене кроме Мирабо членами были Казот, Лавуазье (не только химик, но и генеральный откупщик), Робеспьер, Дантон, Бриссо, Кондорсе, Лафайет, Сийес, Дюмурье, ле Пелетье и ряд других виднейших деятелей революции.
В 1797 году, по горячим следам, Джон Робинсон доказывал, что существовал заговор иллюминатов против религии и европейских монархий, осуществление которого начали французские масонские ложи63. Тогда же иезуит Августин Баррюэль издал знаменитые Memories pour servir a l'histoire du jacobinisme64, где утверждал нечто аналогичное.
Мария-Антуанетта в 1781 году отнеслась к масонству весьма спокойно и даже сочувственно, как к обществу, «существующему для благотворения и развлечений». Ее подруга, принцесса де Ламбаль, была мастерицей одной из парижских лож. Но через девять лет Мария-Антуанетта переменила свое мнение. «Прощайте, дорогой брат, верьте нежности вашей несчастной сестры. Главное, остерегайтесь всякого масонского сообщества: этим путем все здешние чудовища стремятся во всех странах к достижению одной и той же цели», – писала она 17 августа 1790 года брату, императору Леопольду II.
Принцесса де Ламбаль была убита 2 сентября 1792 года.
Королева Мария-Антуанетта – 16 октября 1793 года.
Переменил свое мнение о масонах и Фридрих Вильгельм II. Вот что он писал курфюрсту Саксонскому Фридриху Августу III.
«Я сейчас узнал из достоверного источника, что одна из масонских сект, называющая себя Иллюминатами, или Минервалами, после того как ее изгнали из Баварии, с неимоверной быстротой распространилась по всей Германии и по соседним с нею государствам. Основные правила этой секты крайне опасны, т. к. они желают, ни более, ни менее, как:
1. Уничтожить не только христианство, но и всякую религию.
2. Освободить подданных от принесенной ими присяги на верность монарху.
3. Внушить под названием «прав человека» своим последователям сумасбродные учения, идущие наперекор тому законному порядку, который существует в каждом государстве для охранения общественного спокойствия и благополучия; этим воспалить их воображение, рисуя им соблазнительную картину повсеместной анархии, для того чтобы они под предлогом свержения ига тирана, отказывались исполнить законные требования власти.
4. Позволяют себе для достижения своей цели употреблять самые возмутительные средства, причем они особенно рекомендуют «аква тофана», самый сильный яд, который умеют отлично приготовлять и учат этому приготовлению других.
Поэтому, я считаю своей обязанностью, тайно оповестить об этом Саксонский Двор, чтобы уговорить его учредить строгий надзор над масонскими ложами, тем более, что это «отродье» не преминет раздуть повсюду пламя восстания, опустошающего ныне Францию, т.к. есть масонские ложи, в которые вкрались иллюминаты, чтобы заразить и их, несмотря на бдительность хороших лож, которые всегда ненавидели этих чудовищ.
Я, быть может, колебался бы дать такой совет, если бы не почерпнул свои сведения из очень хорошего источника и если бы сделанные мною открытия не были так ужасны, что, положительно, ни одно правительство не может относиться равнодушно к иллюминатам.
N.В. На Лейпцигской ярмарке предполагается съезд всех главарей иллюминатов для их тайных переговоров. Быть может, тут могли бы их переловить.
Берлин, 3 октября 1789 г».65
***
– Будь моя воля, имей я власть вашу, я бы усмирил Францию пушками, – заметил матери Павел.
– Вы плохо кончите, осмеливаясь думать, что с идеями можно бороться пушками, – возразила Екатерина.
– Но это решающий момент для самодержцев. Если они не договорятся между собой, чтобы прогнать из своих стран всех французов, подчиняющихся новым законам, которые установило Конституционное Собрание, я уверен, что не более чем за два года это зло охватит всю Европу.
Императрица, не выносившая малейшего вмешательства сына в дела короны, в этом случае возражать не стала; она была взволнована этим предсказанием, однако выжидала, не вмешиваясь в события.
Два сына царевича, напротив, как и большинство русской молодежи, были очарованы новыми политическими течениями, которые провозглашали расплывчатый идеал свободы. Не идя дальше невинных проказ, они усердно осыпали насмешками, передразнивали и порой даже оскорбляли некоторых хорошо известных людей.
Многие русские дворяне, и не из последних, подобно мальчикам, не видящим в пожаре ничего, кроме увлекательного фейерверка, окунулись во омут революционной Франции. Карамзин с глубочайшим интересом и не без удовольствия наблюдал, как «народ дает урок царям», – расхаживая по Парижу с трехцветной кокардой на шляпе. Граф Павел Строганов вступил в якобинский клуб «Друзья Закона»; любовница его, г-жа Тируан де Медикур, не являлась в заседания без сабли и пистолетов... «Лучшим днем моей жизни будет тот, когда я увижу Россию возрожденной в такой же революции», – воскликнул Строганов в день принятия его в клуб.
Екатерина II отнеслась к этому «баловству» достаточно мягко: граф Строганов был всего лишь отозван в Россию и выслан на жительство в одно из своих имений. При Александре I, другом детства которого он был, граф сделает блестящую карьеру, станет товарищем Министра внутренних дел...
Над Невой дует новый ветер. Екатерина спрашивает себя, что он принесет.
КАЗОТ
На буйном пиршестве задумчив он сидел...
М.Ю. Лермонтов
Mundus sunt nuda et aperta1!..
#ем летом Лагарп, воспитатель наследника российского престола, Александра Павловича, рассказал Павлу поразительную историю. Слушая ее, он невольно вспоминал события двенадцатилетней давности, когда в Париже, в салоне Марии-Антуанетты, читали «Центурии» Нострадамуса.
Известно, что салон г-жи Граммон, сестры Шуазеля, был, по сути, первым политическим салоном Франции, как салоны д'Эпине, Дюдеван, Леспинас имели литературный характер, а салоны герцогини Эгильон и г жи Гудето были философскими. Салон г-жи Граммон был, скорее, политическим комитетом, куда каждый являлся с отчетом о проведенной работе и где шло планирование государственных дел. Позже, перед самой революцией, таких салонов, скорее уж революционных клубов, стало гораздо больше: салон г-жи Неккер, где собирались Сиейс, Кондорсе, Талейран, аббат де Лиль, где блистала дочь хозяев, г-жа де Сталь; салон Богарне, в котором бывали Вольней, Сиейс, Бергасс, Манюель, Кабанис; салон г-жи Панкук, где завсегдатаями были Мармонтель, Соден, Лагарп, Фонтан, Баррер, не говоря уж о еще позже появившемся салоне г-жи Ролан, где бывала не только вся партия жирондистов, – но и Робеспьер...
В тот вечер в салоне г-жи Граммон был в гостях иллюминат-мартинист и писатель Жак Казот. Было чрезвычайно весело! Шамфор читал свои малопристойные анекдоты, но дамы слушали их не смущаясь, даже веером не прикрывались, хихикая. Потом беседа стала общей.
– Короли считают себя не просто богами, но чем-то выше богов. Le bon Dieu parait oublier tout ce que j'ai fait pour lui66, – это ведь слова Людовика XIV... Сыночек был не слаще. Во время той болезни Людовика XV, которая свела его в могилу, Лоррен, долго выбиравший наиболее подходящий глагол, употребил во врачебном предписании королю слово «надлежит». Король был так уязвлен этим выражением, что долго еще повторял: «Надлежит! Вы подумайте: мне – надлежит!», – ухмылялся Шамфор.
– Это болезнь всех королей: они считают, что кому-то нужны. Английского банкира Сейра обвинили в заговоре с целью похищения короля Георга III. Он заявил суду: «Я знаю, зачем королю нужен банкир; но зачем банкиру может понадобиться король?», – одобрил Кондорсе.
– А вы заметили, что у Мольера, который не щадит никого на свете, нет ни единого выпада против финансистов? – значительно заметил Мальзерб.
– Говорят, и Мольер, и другие литераторы получили на этот счет прямые указания господина Кольбера... – уклончиво пояснил Рушер, что можно было понять и так, что лично он никаких указаний не получал...
Однако очень быстро разговор перешел на женщин. Хохот стоял общий, так что даже трудно было понять, кому принадлежит очередная реплика:
– Г-н NN считал, что женщине нельзя сказать в три часа пополудни то, что можно в шесть вечера; в шесть – то, что можно в девять; в девять – то, что можно в полночь, и т. д. «Особенно тщательно, – прибавлял он, – следует выбирать при ней выражения в полдень».
– Любовь – прилипчивая болезнь: чем больше ее боишься, тем быстрее подхватишь.
– Но что сталось бы с людьми, если бы они покорствовали только разуму и не болели любовью? Сделаться отцом – значит обречь себя на бесконечные заботы в течение многих лет; кто из мужчин захотел бы этого? Да и какая женщина согласилась бы, имея разум, расплачиваться девятимесячным недугом за несколько минут эпилептических содроганий?..
– Но стоит женщине заболеть любовью, она уже неизлечима! Neque limner, amissa pudicitia, alia abnuerit67, это знал еще Тацит!
– Как бы плохо мужчина ни думал о женщинах, любая женщина думает о них еще хуже...
Пили за «ниспровержение предрассудков» и за «победу освобожденного разума»...
Шестидесятивосьмилетний патриарх Казот молчал.
– Что печалит вас? – спросил его кто-то.
Он ответил, что провидит в недалеком будущем страшные вещи.
Кондорсе стал вышучивать Казота, вызывая его на откровенность. И Казот, грустно улыбнувшись, сказал:
– Вы, господин Кондорсе, скоро должны будете отравиться, чтобы не пасть от руки палача...
Грянул дружный смех.
Когда отсмеялись, Казот поднялся. Бледное лицо его кривилось страдальческой улыбкой.
– Вас, Шамфор, – сказал он, – заставят вскрыть вены...
– Вы, – трижды повел он рукой, обращаясь к Бальи, Мальзербу и Рушеру, – умрете на эшафоте...
Герцогиня де Граммон, видя, что шутка затянулась и становится неостроумной, смеясь, перебила его:
– Но женщин-то вы пощадите?
– Женщины? – ужаснулся Казот картинам, открывавшимся в тот момент ему. – Вас, сударыня, повезут на казнь со связанными назад руками, в одной телеге со множеством других дам, не менее вас измученных и несчастных...
Настроение, вся атмосфера салона в этот вечер были безнадежно испорчены. Но госпожа Граммон, как хозяйка, попыталась спасти хоть что-нибудь, и потому мужественно сохраняла шутливое выражение лица.
– Вот увидите, – воскликнула она, обращаясь к поднимавшимся гостям, – что он и исповедаться перед казнью мне не позволит...
– Не я, сударыня, не я! – горько покачал седой головой Казот. – Они! – Он кивнул головой куда-то в сторону. – Последним человеком, которому перед казнью они позволят исповедаться, будет... король Франции... Но, может быть, они не всесильны, – пробормотал он.
Взволнованные и расстроенные гости стали расходиться.
Жак Казот был казнен 24 сентября 1792 года за попытку организовать побег Людовика XVI.
Пророчества Казота скоро стали сбываться. Вплоть до деталей. Получая из Парижа одно за другим подтверждения истинности страшного предсказания, Павел укреплялся во мнении, что само Небо попускает происходящему там68.
СМЕРТЬ ПОТЕМКИНА
Ach, mein lieber Augustin,
Alles ist weg!1
# октября 1791 года Екатерина узнала о смерти Потемкина.
– Зуб болит. Нужно рвать, – говорил он перед отъездом из армии, имея в виду нового фаворита императрицы, Платона Зубова. Но перед отъездом внезапно, среди полного здоровья, занемог. «Горестные его стенания сокрушали всех окружающих, 22-го сентября Его Светлость соизволил принять слабительное, а 23-го – рвотное. Сегодня в полдень уснул часа четыре и, проснувшись в поту, испытал облегчение. ... Его Светлость не узнавал людей, руки и ноги его были холодны как лед, цвет лица изменился».
Под Яссами, близ румынской деревни Пунчешты, наступила скоропостижная смерть.
Для Екатерины это имело только то значение, что на смену прежнему к ней придет новый любовник, к которому еще надо будет привыкнуть. А она уже не та: лицо, тело, руки и грудь, которые рассматривала в огромном позолоченном зеркале в своей спальне, не могли более вызвать восторга. Зеркало беспощадно показало ей траур ее женственности.
Еще раз она посмотрела на свое отражение в этом безжалостном зеркале. Оно лишь усилило ее тревогу. Несмотря на роскошь жемчугов, сияние бриллиантов, на несравненные украшения, несмотря на глаза, которые до сих пор завораживали живым огнем, ослепительный успех красоты и очарования захлестнули волны беспощадного времени: пришла ее старость.
Как только она согласилась принять нескольких человек из своего окружения, к ней сразу же приехала великая княгиня Мария Федоровна.
Екатерина смотрела на свою невестку если не пренебрежительно, то, по крайней мере, с чувством собственного интеллектуального превосходства. Мария Федоровна была женщиной среднего ума и доброго сердца; и одно и другое было, по мнению императрицы, недостатком.
Павел, врожденное благородство которого часто захлестывала болезненная подозрительность, не мог сказать всего, чего хотел, и не осмелился прийти к матери. Он понимал ту сильнейшую скорбь, которую она, должно быть, испытывала, но опасался недоброго приема. Он даже не последовал совету жены выразить сочувствие императрице. Павел чувствовал, что одно его присутствие будет для нее невыносимым.
В течение лет, пока Потемкин царил в сердце Екатерины и во всей Российской империи, Павел тратил все свои силы и ум на то, чтобы проклинать великого маршала. Теперь, с той же ужасающей наивностью, с которой он воспринимал почти все события своей жизни, Павел подумал, будто смерть великого воина поможет ему занять при дворе матери подобающее место. Ничуть не бывало! Екатерина, после нескольких дней демонстративных слез и отчаяния, обрела новые силы, чтобы продолжить комедию могущества, в которую превратилась ее жизнь, выбрав очередного фаворита с обольстительной внешностью.
И глупец Завадский, и безликий Корсаков, и красавчик Ланской (умерший от избытка ласк) были всего лишь пешками. Но теперь тайной вдове неограниченного властелина нужны были безумные любовные игры, способные лишить ее всех сил, чтобы она смогла забыть и об угрызениях совести и о страхе превратиться в безобразную старуху.
Платон Зубов с этих пор обрел власть над женщиной, которая больше не отдавала себе отчета в том, что в ближайшие месяцы она падет с вершин неограниченной власти и славы в пучину непристойности и безнравственности.
ЗУБОВ
Екатерина знала плутни и грабежи своих любовников, но молчала. Ободренные таковою слабостью, они не знали меры своему корыстолюбию, и самые отдаленные родственники временщика с жадностью пользовались кратким его царствованием. Отселе произошли огромные имения вовсе неизвестных фамилий и совершенное отсутствие чести и честности в высшем классе народа: от канцлера до последнего протоколиста все крало и все было продажно.
А.С. Пушкин
# течение двух лет Зубов довольствовался ролью любовника императрицы. «Кривой», как он называл Потемкина безо всякого почтения, сам уложил его в постель Екатерины, убежденный в том, что, за исключением любовных утех, этот красавчик будет держаться в стороне. Но, преодолев скорбь, государыня, находящаяся в постоянном беспокойстве по поводу своей женской привлекательности, попыталась влюбить в себя этого молодого человека, который годился ей в сыновья. Она падает все ниже, позволяет себе все больше непристойностей и, не обращая внимания на то, что подобная связь возмущает всех, движется к собственному краху.
Целыми днями Зубов валялся на диванах, покрытых мехами и надушенными шелками. Накрашенный сильнее проститутки, он принимал, поднявшись с постели, самых уважаемых вельмож империи. Каждое утро в его передней толпа придворных с надеждой ожидала взгляда, приветствия, одного-единственного слова от этого проходимца, переодетого одалиской. Перед ним отвешивали поклоны, ему несли просьбы, ходатайства, как будто он был настоящим султаном. Каждый знал: добиться малейшего продвижения по службе или получить самую незначительную милость от императрицы можно, лишь достигнув его согласия на это.
Ему отдавали почести. Дипломаты знали об этом и не боялись низко льстить ему.
Екатерина ошибалась по поводу собственного авторитета. Она думала, будто ее безграничной власти достаточно, чтобы допустить подобное поведение, можно сказать, стыд, по отношению к собственному двору. Ростопчин писал об этом своему знакомому: «Теперь значение имеет только воля господина Зубова».
Однажды она хотела вовлечь в беседу с Зубовым и своего сына. Раз за столом, обсуждая какой-то пустяк, она спросила – каково его мнение? Павел, явно желая уязвить мать, ответил, что с некоторых пор у него нет своего мнения:
– Мое мнение совпадает с мнением Зубова.
– Разве я какую глупость сказал? – сдерзил фаворит.
«Гамлет» выскочил из-за стола как ошпаренный. Почему он должен терпеть оскорбления от любовника своей матери?!
Ежедневно Зубову предоставлялись огромные денежные суммы. Он обогащался на глазах у всей страны с цинизмом, который приводил в бешенство министров, придворных, вельмож и слуг. Его семья получала с каждым днем все более значительные привилегии. Он прикрывал свой деспотизм щедростью императрицы, опаснейшей из ее слабостей. Братья, сестры, родственники, приезжие торговцы, допущенные в Санкт-Петербург, были осыпаны его «милостями» и богатыми подарками. Казалось, что отныне вся Россия принадлежит ему и он может распоряжаться ею по собственному усмотрению.
Среди всего этого окружения, потерявшего стыд и самоуважение, Павел оказался единственным человеком, который восстал против подобной трусости и непристойности.
С царевичем случались такие приступы ярости, что его жена приходила в отчаяние. Мария Федоровна страдала от мысли, что супруга подвергают такому унижению. Но что она могла поделать? Обращаться к свекрови было не только бесполезно, но и опасно. Она пыталась дать Павлу в Гатчине всю свою любовь, защитить его от унижений и оскорблений, которые еще больше ранили его и без того ущемленную гордость.
Ему уже сорок лет. Он, наследник грозной и могущественной империи, должен гнуть спину перед этим надушенным и похожим на женщину подонком, который грубил ему по всякому поводу. Супруги старались как можно реже появляться на официальных приемах и вечерах в Царском Селе.
Павел отлично знал, что многие насмехаются над его бедами и отчаянием. Оставаясь глубоко верующим, он часто молился и просил свою жену вместе с ним молить Всевышнего, чтобы тот положил конец его страданиям.
Екатерине было мало того, что она позволяла своему любовнику оскорблять сына. Через своих шпионов она знала, что Павел стал жертвой серьезной неврастении. Ей это показалось замечательной возможностью осуществить давнюю мечту, которую она лелеяла со времени своего восхождения на трон. Павел все время напоминал ей о ее нечистой совести и об отвратительном муже, Петре III, на которого он порой походил. Нельзя дать прошлому омрачить ее мысли и славу ее правления. Ее наследником не может стать этот болезненный и мрачный человек, который смотрит на нее с постоянным укором. Он не станет императором. Это невозможно. Она должна закончить свои дни с уверенностью, что этого не случится.
И вот она целыми днями просиживает за огромным столом своего кабинета, изучая документы из архивов Петра Великого, чтобы найти обоснование для своего решения. Не лишил ли ее великий предок прав на корону наследника, который казался ему недостойным?
Она с каждым днем все сильнее любит внука Александра, который к этому времени уже стал очаровательным и умным юношей. Он, а не его отец, должен стать будущим императором России!
ВТОРОЙ РАЗДЕЛ ПОЛЬШИ
В столице в честь новых присоединенных от Польши губерний – награды, чины, ордена, жареные быки и фонтаны вина для народа, балы, маскерады, фейерверк...
М.Н. Муравьев – С.М. Лунину
#о революция происходила и в непосредственной близости от границ России. Опираясь на подписанный в 1790 году прусско-польский договор о взаимопомощи, 3 мая 1791 года польский Сейм – Потоцкий, Малаховский, Чарторыйский – утвердил новую конституцию69: власть короля стала наследственной; исполнительная и законодательная власти были разделены, третье сословие получило своих представителей в Сейме. Была провозглашена свобода вероисповедания. Разве это не напоминало «ужасы Французской революции»?
Екатерина II побуждает шляхетскую оппозицию создать конфедерацию, названную Тарговицкой, в которой участвует, в силу жесткого ультиматума Екатерины, и король Станислав Август. Конфедерация обратились за помощью против Сейма к Екатерине. Австрия и Пруссия увязли в войне с мятежной Францией, и Екатерина весной 1792 года двинула войска на Варшаву, вместо того чтобы направить их в Париж. К лету вся территория Ржечи Посполитой контролировалась русской армией.
Имелись претензии на польскую территорию и у Фридриха Вильгельма II. 9 апреля следующего года был оформлен «второй раздел» Польши: Пруссия получила Гданьск, Торунь, Познань и другие польские города, Россия – Волынь, Подолию, Минскую область, – всю Восточную Белоруссию и Правобережную Украину, общей площадью свыше 250 тыс. кв. км; Ржечь Посполита становится вассальной территорией России, лишившись права на заключение международных договоров и объявление войн без ее санкции.
Этот захват был одной из причин восстания Косцюшко.
15 сентября 1792 года в Могилеве родился будущий наместный мастер ложи Соединенных славян, будущий пайщик игорных притонов Петербурга и сутенер гарема из учениц театральной школы, будущий создатель эффективной системы политического сыска, Леонтий Васильевич Дубельт. Эффективность созданной им структуры, по пословице contraria contrariis curantur1, проистекала из того, что она, по сути, была тайной масонской ложей, привитой на государственный ствол.
***
Косцюшко закончил созданную королем Станиславом Августом Рыцарскую школу кадетов, которую возглавлял масон А.К. Чарторыйский. В начале 1770 года Тадеуш отправился во Францию, где пять лет совершенствовал познания в фортификации, тактике, артиллерийском искусстве, архитектуре, рисунке, живописи, экономике...
Вернувшись в Польшу он получает жестокую сердечную рану: воевода Сосновский не желает видеть неустроенного и недостаточно высокородного шляхтича мужем дочери Людвиги. Тайное венчание? Оно не удается, и Косцюшко в 1776 году бежит в Америку.
Здесь молодой военный инженер оказывается «на своем месте». Победа под Саратогой, вклад Косцюшко в которую признали и друзья и враги, работа главным инженером крепости Вест-Пойнт... Им интересуется Вашингтон, его другом становится Томас Джефферсон. Б.Линкольн писал Конгрессу: «Полковник Косцюшко... снискал похвалы всех, под чьим командованием служил». В 1783 году американский Конгресс присваивает Костюшко звание генерала; он становится также членом «Общества цинциннатов» мастером которого был Георг Вашингтон, и кавалером ордена Цинцинната, девиз которого гласил: «Все отдал для защиты Отчизны»... Отчизной Косцюшко, впрочем, была Польша, а не Америка.
В это время в Польше начинаются волнения, и Косцюшко оказывается на родной земле. Король (по рекомендации Сейма) в 1789 году утверждает его в чине генерал-майора. И новая сердечная рана: браку 18-летней Теклы Журовской с 43-летним генералом воспротивился отец...
Костюшко становится одним из первых кавалеров ордена Virtuti Military70; вскоре Понятовский вступает в Тарговицкую конфедерацию, и Костюшко с другими офицерами подают, в знак протеста, прошения об отставке. Косцюшко бежит в Лейпциг, создает Эмиграционный комитет, налаживает контакты с революционной Францией, присвоившей ему (как и Вашингтону, Песталоцци, Шиллеру) звание почетного гражданина республики. Костюшко отправляется в Париж; в его «Мемориале о Польше» ставится задача «поднять в Польше всеобщую революцию». В принципе, французы не против, но конкретной помощи нет и не будет. Косцюшко бросается в Италию, ведет переговоры с посланцами из Варшавы, Литвы...

ЦАРЕУБИЙЦЫ
Чтобы найти ключ ко всем революциям, начиная от убийства Карла I до убийства Людовика XVI, приходится всегда прежде всего обращаться к таинственным масонским братствам... Красная фригийская шапочка, которая в 1793 году стала эмблемою якобинцев, была также головным убором британских индепендентов при возвышении Кромвеля.
Ломбар де Ландр. Les Societes
Secretes en Allemagne
ГРОССМЕЙСТЕРЫ ТОЖЕ ОШИБАЮТСЯ
# первой половине века среди масонов было множество принцев «королевской крови». Один из них – герцог Шартрский, впоследствии Орлеанский, кузен короля, друг Дантона, Филипп Жозеф Эгалите, с 1771 года – гроссмейстер Великого Востока Франции. В декабре 1792 года он сложил с себя звание великого мастера. Слова, которые он при этом сказал, стоит привести: «Я поступил в масонство, которое являлось для меня залогом равенства в такое время, когда еще никто не мог предвидеть нашей революции; точно так же поступил в парламент, который я считал олицетворением свободы. Но с тех пор пришлось мне оставить эти мечты и обратиться к действительности. Не зная, из кого состоит Великий Восток (!), я считаю, что республика, особенно при самом своем возникновении, не должна терпеть ничего скрытого, никаких тайных обществ. Я не хочу иметь более ничего общего ни с не известным мне Великим Востоком, ни с собраниями масонов»...
Отставка его была принята 13 мая 1793 года, а через некоторое время он был убит.
Через два года к тем же выводам пришел герцог Брауншвейгский, гроссмейстер немецкого масонства. Распуская масонскую ложу в 1794 году, он писал со смешанным чувством горечи и удивления: «...Мы видим как наша постройка рассыпается, покрывая землю своими осколками; мы видим разрушение, и наши руки бессильны остановить его... Восстала мощная секта, которая, под лозунгами добра и человеческого счастья, творит темные дела и превращает счастье людей в свою добычу. Эта секта известна всем; известны как ее братья, так и ее имя. Это они подкопали основание нашего Ордена до полного разрушения; это они отравили все человечество и на несколько поколений направили его судьбы на ложный путь... они начали с опорочивания религии... и план подрыва всех общественных связей и разрушения всякого порядка виден в их словах и действиях... они вербуют сторонников во всех слоях общества; они обманули самых проницательных людей, скрывая ложью свои истинные намерения... их вожди хотят ни много, ни мало, как воссесть на тронах земли, после чего правительства народов будут действовать по указке их ночных собраний. Вот что было сделано и что продолжается сейчас. Но мы видим, что князья и народ не сознают, как и какими средствами творятся такие дела. Поэтому мы должны сказать им со всей откровенностью: злоупотребление нашим Орденом [масонством]... привело к тем политическим и моральным бедствиям, которыми полон сегодняшний мир. Вы, посвященные, должны присоединиться к нам и, возвысив свои голоса, показать народам и монархам, что заговорщики, отступники от нашего Ордена, они одни были и будут авторами этой и будущих революций... чтобы вырвать корни злоупотребления и ошибок, мы должны немедленно распустить весь наш Орден»...
ГУСТАВ III
Il n'y a que les morts qui ne reviennent pas, mais les rois et leurs esclaves sont incorrigibiles; il faut qu'ils disparissent71.
Бертран Баррер. Речь в Конвенте
24 мая 1794 г.
#Екатерина организует дипломатическое давление на революционную Францию, настаивает на скорейшем военном вмешательстве европейских держав в ход французской трагедии. Но когда военное вторжению во Францию было окончательно согласовано, в марте 1792, один из вдохновителей военной коалиции, австрийский император Леопольд II скоропостижно скончался в Вене. Через две недели, 16 марта, в Стокгольме, на балу, был смертельно ранен и другой инициатор похода на французских якобинцев – шведский король Густав III. 28 марта он умер от заражения крови: пистолет специально был заряжен обрубками ржавых гвоздей. Называли имена вельмож-масонов, бросавших жребий, кому придется быть убийцей: генерал Пеклин, Горн, Риббинг и Анкерштрем... Убийство свершил слуга Якоба Юхана Анкерштрема, «брат» Манеке. «Во время маскарада толпа заговорщиков окружила короля, и он был убит выстрелом из пистолета. Ввиду малолетства сына Густава регентом был назначен герцог Зюдерманландский, который приказал образовать комиссию для суда над Анкерштремом и его сообщниками. Но так как регент сам состоял членом их ложи, то и комиссия оказалась составленной исключительно из «братьев». Следствие тянулось поразительно долго, и, по-видимому, ни регент, ни судьи не торопились обнаружить убийц. Народ, однако, требовал их казни, и пришлось для успокоения общественного мнения приговорить Анкерштрема к смертной казни... Манеке же помогли бежать в Берлин, где он поселился под фамилией Шульца»...
А в начале апреля было получено секретное сообщение из Берлина о том, что в Россию выехал француз Бассевиль «с злым умыслом на здоровье Ее Величества». «В правящих кругах тогдашней Европы многие думали, что виновниками этих двух убийств (тогда считали, что австрийский император был отравлен) были якобинцы», – отметил М.М. Штранге в книге «Русское общество и французская революция 1789-1794 гг».. «Распространился слух, что французские демагоги рассылали подобных злодеев для покушения на жизни государей», – писал личный секретарь Екатерины II А.М. Грабовский в «Записках о Императрице Екатерине II». Ходили слухи, что мэр Парижа Петион держал пари, что к 1 июня Екатерины не будет в живых... «Не только в высших кругах общества, но и даже в народе была тогда молва, что якобинцы и франкмасоны, соединясь, умыслили отравить государыню ядом», – свидетельствует А.М. Тургенев.
Обнаружить Бассевиля полиции не удалось. Через четыре дня после распоряжения о его розыске, Екатерина II решила нанести российским масонам превентивный удар и отдала приказ об аресте Новикова и его окружения.
РАЗГРОМ МАСОНОВ
Я ошиблась, ... закроем наши высокоумные книги и примемся за букварь.
Екатерина
#Екатерина, воспитанная на трудах Вольтера, Дидро и д'Аламбера, смеялась над «соединением религиозных обрядов с ребяческими играми» в ложах масонов, над «обетами, чудачествами, странными и нелепыми одеяниями их». «Франкмасонство – одно из величайших сумасбродств, когда-либо бывших в ходу среди человеческого рода. Я, – замечала она, – имела терпение прочесть все их печатные и рукописные нелепости, которыми они занимаются, и с отвращением увидела, что сколько не смейся над людьми, они не становятся от этого ни умнее, ни просвещеннее, ни осторожнее. Все масонство – сущий вздор, и возможно ли, что после всестороннего осмеяния, разумное существо не разуверилось бы. Так и хочется послать к черту все эти глупости! Ну, возможны ли подобные нелепости, и неужели масоны не смеются, встречаясь друг с другом?..»
Однако с тех пор, как во главе масонов ей представился, – было то или не было, – сын и наследник ее Павел Петрович, она увидала и другое под «чудачествами» и «странными одеяниями» – вольномыслие, опасное лично для нее, для самодержавной ее власти.
Французская революция 1789 года перевела вопрос в практическую и очень серьезную плоскость. Весной 1791 года Екатерина приказала собрать точные сведения о мартинистах-иллюминатах...
...Зимой 1791-1792 годов Баженов в третий раз явился к цесаревичу. Павел был в великом гневе на мартинистов.
– Не смей о них и упоминать! – воскликнул великий князь. – Тебя я люблю как художника. Что ты сам мартинист – мне дела нет, но о них и слышать ничего не хочу, и ты рта не разевай мне о них говорить!
Возможно, великий князь знал, что, независимо от того, как дорого обойдется связь с масонами лично ему, масонам дороже всего обойдутся именно сношения с ним. А в том, что донесут, в деталях и с прибавлениями, – Павел не сомневался.
Он был прав. Когда весной 1792 года Новиков и люди его окружения были арестованы и началось следствие по делу московских мартинистов, следователей в первую очередь интересовали их связи с великим князем. Мать послала ему записанный масонами разговор его с Баженовым, с просьбой прокомментировать. Возвращая его, цесаревич писал: «...С одной стороны, этот документ представляет собою нагромождение бессмысленных слов, с другой – он составлен явно со злым умыслом. ... Только сумасшедший да дурак, я так полагаю, способен впутаться во всю эту историю без явно клеветнически-лакейских намерений». Иначе говоря – no comment, только длиннее. Екатерина заметила: «Приложенный пасквиль, у Новикова найденный, показано мною Великому Князю, и он, оный прочтя, ко мне возвратил с приложенной цедулою, из которой оказывается, что на него все вышеписанный пасквиль всклепал и солгал, чему охотно верю и нахожу вяще винным сочинителя онаго» 72.
Вторым по значимости делом Екатерина полагала очистить Москву от масонов, по поводу которых она уже сформировала себе резко отрицательное мнение. Для решения таковой масштабной задачи новым Московским главнокомандующим был назначен князь Прозоровский. Он пригласил «для производства негласного дознания» графа Безбородко73...
В лавках и типографиях найдено было до двадцати наименований книг, «скрыто продававшихся, хотя и запрещенных в 1786 и 1787 годах, и сорок восемь книг, печатанных без указанного дозволения». У купца Кольчугина, в кладовых гостиного двора и на суконной фабрике было найдено запрещенных книг, выданных в свет Новиковым, на сумму до пяти тысяч рублей.
По первым результатам следствия императрица, указом от 10 мая 1792 года, повелела доставить Новикова в Шлиссельбургскую крепость. Следствие было поручено Шешковскому.
«Вопросы списаны были очень тщательно, – свидетельствовал И.В. Лопухин. – Сама государыня изволила поправлять их и свои вмещать слова. Все метилось на подозрение связей с ближайшею к престолу особою1, прочее же было, так сказать, подобрано только для расширения завесы. В четвертом или пятом пункте началась эта материя, и князь Прозоровский, отдавая мне его дрожащею, правда, немножко, рукою, таким же голосом говорил: «Посмотрю, что вы на это скажете?» – «О, на это отвечать всего легче!» – сказал я и написал ответ мой так справедливо и оправдательно, [что] после много сие, конечно, участвовало в причинах благоволения ко мне оной высокой особы».
«Покойный Шварц предлагал нам, чтобы известную особу сделать великим мастером в масонстве в России, а я пред Богом скажу, – показывал на допросах князь Трубецкой, – что, предполагая, что сия особа в чужих краях принята в масоны, согласовался на оное из единого того, чтобы иметь покровителя в оном».
Мартинисты тщательно умалчивали о связях Павла с ними, но каждый по-своему, не сговорившись заранее, и оттого видны белые нитки. Размотать клубок не составляло бы труда. Но граф Александр Андреевич Безбородко не зря пользовался репутацией умнейшего и беспринципнейшего человека! Ловкая придворная вертушка, он предпочел этих ниток не заметить. Екатерине далеко за 60, она не вечна; случись что сейчас, императором станет Павел. И он спросит со следователей, если те будут слишком умны и докопаются до связей наследника с масонами!
Для императрицы же важнее важного было убедиться, что Павел чист пред ней, что он не злоумышлял ни на трон, ни на ее жизнь. Впрочем, она это и так знала! И следствие ее еще раз в этом убедило. Да, имя его использовалось в заговоре, но он сам к сему причастен не был. Императрица, не вникая, пропустила мимо ушей разноречие показаний и велела закончить дело закрытием масонских лож.
1 августа 1792 года императрица конфирмовала указ о заключении Новикова в Шлиссельбургскую крепость на 15 лет, что было смягчением «нещадной»74 казни, которой он повинен был в силу законов, «хотя он и не открыл еще сокровенных своих замыслов». В чем состояли сокровенные замыслы? Но разве не ясно? Ведь если они, заговорщики, пытались установить связь с Павлом, как наследником престола, дабы посягнуть на ее трон, то сие ipso facto же означало и покушение и на ее жизнь... Поговаривали также, что необходимые для сего предприятия средства Новикова получил, напечатав в Москве, в типографии своей, фальшивые деньги...
УКАЗ ИМПЕРАТРИЦЫ
Я не понимаю конца сего дела. Как ближайшие сообщники, если он преступник, то и те преступники.
Кн. Прозоровский – Шешковскому
«#нязю Прозоровскому
1 августа 1792 года.
Рассматривая произведенные отставному поручику Николаю Новикову допросы и взятые у него бумаги, находим Мы, с одной стороны, вредные замыслы сего преступника и его сообщников, духом любоначалия и корыстолюбия зараженных, с другой же – крайнюю слепоту; невежество и развращение их последователей. На сем основании составлено их общество; плутовство и обольщение употребляемо было к распространению раскола не только в Москве, но и в прочих городах.
Самые священные вещи служили орудием обмана. И хотя поручик Новиков не признается в том, чтобы противу правительства он и сообщники его какое злое имели намерение; но следующие обстоятельства обнаруживают их явными и вредными государственными преступниками:
I. Они делали тайные сборища, имели в оных храмы, престолы, жертвенники; ужасные совершались там клятвы с целованием креста и Евангелия, которыми обязывались и обманщики и обманутые вечной верностью и повиновением ордену Златорозового креста с тем, чтобы никому не открывать тайны ордена, и если бы правительство стало сего требовать, то, храня оную, претерпевать мучения и казни.
II. Мимо законной Богом учрежденной власти, дерзнули они подчинить себя герцогу Брауншвейгскому, отдав себя в его покровительство и зависимость, потом к нему же относились с жалобами в принятом от правительства подозрении на сборища их и чинимых будто притеснениях.
III. Имели они тайную переписку с принцем Гессен-Кассельским и с прусским министром Вельнером изобретенными ими шрифтами и в такое еще время, когда Берлинский двор оказывал нам в полной мере свое недоброхотство. Из посланных от них туда трех членов двое и поныне там пребывают, подвергая свое общество заграничному управлению и нарушая через то долг законной присяги и верности подданства.
IV. Они употребляют разные способы, хотя вообще, к уловлению в свою секту известной по их бумагам особы. В сем уловлении, так и в упомянутой переписке, Новиков сам признал себя преступником.
V. Издавали печатные у себя непозволенные, развращенные и противные закону православному книги и после двух сделанных запрещений осмелились еще продавать оные, для чего и завели тайную типографию. Новиков сам тут признал свое и сообщников своих преступление.
VI. В уставе сборищ их, писанном рукою Новикова, значатся у них храмы, епархии, епископы, миропомазание и прочие установления и обряды вне святой нашей церкви непозволительные. Новиков утверждает, что в сборищах их оные в самом деле не существовали, а упоминаются только одною аллегорией для приобретения ордену их вящего уважения и повиновения, но сим доказываются коварство и обман, употребленные им с сообщниками для удобнейшего слабых умов поколебания и развращения. Впрочем, хотя Новиков и не открыл еще сокровенных своих замыслов, но вышеупомянутые, обнаруженные и собственно им признанные преступления столь важны, что по силе законов тягчайшей и нещадной подвергает его казни. Мы, однако ж, и в сем случае, следуя сродному нам человеколюбию и оставляя еще время на принесение в своих злодействах покаяния, освободили его от оной и повелели запереть его на пятнадцать лет в Шлиссельбургскую крепость.
Что же касается до сообщников его, Новикова, статского действительного советника князя Николая Трубецкого, отставных бригадиров Лопухина и Тургенева, которых не только признания Новикова, но и многие писанные руками их заразительные бумаги обличают в соучаствовании ему во всех законопротивных его деяниях, то повелеваем вам, призвав каждого из них порознь, истребовать чистосердечного по прилагаемым при сем вопросам объяснения, и притом и получить от них бумаги, касающиеся до заграничной и прочей секретной переписки, которая, по показанию Новикова, у них находится.
Вы дадите им знать волю нашу, чтобы они ответы свои учинили со всею истинною откровенностью, не утаивая ни малейшего обстоятельства; и чтобы требуемые бумаги представили. Когда же они то исполнят с точностью, и вы из ответов их усмотрите истинное их раскаяние, тогда объявите им, что мы, из единого человеколюбия освобождая их от заслуживаемого ими жестокого наказания, повелеваем им отправиться в отдаленные от столиц деревни их и там иметь пребывание, не выезжая отнюдь из губерний, где те деревни состоят, и не возвращаясь к прежнему противозаконному поведению под опасением, в противном случае, употребления над ними всей законной строгости. А если кто из них и после сего дерзнет хотя единого человека заманить в свой гнусный раскол; таковой не избегнет примерного и жестокого наказания. Когда же они отправятся, донесите Нам; дабы потом могли Мы дать тамошнему начальству повеление о наблюдении за их поступками»...
БЕЛЫЕ НИТКИ
«#ружеское ученое общество», созданное Новиковым и Херасковым, было закрыто, Н.Н. Трубецкой, И.В. Лопухин и И.П. Тургенев отправлены в ссылку, масонские книги сожжены. Был ли тем самым уничтожен масонский орден?
Новикова обычно считают стоявшим во главе русского масонства. Но послушаем еще раз сделанное им следствию признание, дернем одну из тех белых ниточек, за которые следствие предпочло не тянуть: «Братство Розового Креста в России существует, сколько мне открыто было и известно, как находившемуся в нижних только градусах. Кто суть действительные из начальников, мне открыто не было, и я не знаю не только сих, но ниже того, который за моим первым или ближайшим, которого одного только и знать по введенному порядку в ордене я мог. В России первое основание сему братству положил профессор Шварц, который и был начальником здесь».
Лгал ли Новиков, в 1778 году достигший седьмого, т.е. рыцарского градуса? Или уместнее поверить ему, вспомнив заявление Филиппа Эгалите, гроссмейстера Великого Востока Франции: «Не зная, из кого состоит «Великий Восток»...
Другой масонский «руководитель», князь Никита Николаевич Трубецкой, говорит: «По неограниченной моей к Шварцу доверенности я тогда многое подписывал, не читая бумаг его».
Тургенев также был не более, как чье-то слепое орудие: «Говорится у нас, что тайну ордена не открывать никогда и никому: но как я сей тайны еще не получил, то и обязательства сего не давал» 75.
Таким образом, наказание постигло видных, но не игравших особой роли в делах ордена масонов, а «серые кардиналы», истинные руководители, остались на свободе. Шварц умер в 1784 году, за восемь лет до судебного разбирательства, его пост в российских ложах занял барон Шредер, но все шишки валятся на Шварца... Сношения с Берлином были и позже, туда, для подготовки к заступлению места Шредера, был послан друг Радищева А.М. Кутузов, – но и об этом хранится молчание...
Между тем в ходе настоящего следствия, буде оно состоялось бы, могли выясниться такие вещи, которые и для сегодняшних исследователей представляют неразрешимую загадку. Так, обнаружены были письменные исповеди (кои каждый масон обязан был представлять «наверх» не менее четырех раз в год) Коловиона, датированные временем после смерти Шварца. Коловион суть масонское имя Новикова, адресат его неизвестен; но почему в сих исповедях Шварц (Гарганус) предстает живым человеком? Коловион оправдывается, что не смог передать ему некоторые дела (что от него требовалось), так как означенный Шварц непомерно загружен!..
***
Новиков и наиболее активные члены «Дружеского ученого общества» были арестованы, кто посажен в тюрьму, кто выслан. Все масонские ложи в России были закрыты. Масоны, находившиеся в близких отношениях с Павлом, по приказанию Екатерины, были удалены от него. При дворе Павла остался только один Плещеев. Баженов также пострадал: он перестал получать заказы от двора императрицы.
Боялась ли Екатерина масонов? Гораздо меньше, чем давала понять, – но ей так было удобнее. Это работало на ее план – окончательно отдалить от престола сына.
А Шешковский между тем видит непочатый край работы, вспоминает, что случилось с Грейгом и мечтает достать акты воинских масонских лож, «ибо если в оных такие же правила есть, какие князю Репнину при вступление в орден предписаны, то едва ли удобны для воина»...
ФРАНЦИЯ
Мы добрых граждан позабавим,
И у позорного столба
Кишкой последнего попа
Последнего царя удавим.
Беранже
#аплыв в Санкт-Петербург французских аристократов резко возрос. Они порой рассказывали настолько невероятные вещи о господстве якобинцев, что царевич, перепуганный этими откровениями, утверждал: необходимо немедленно двинуть войска на Францию. Другие эмигранты были озабочены только тем, чтобы не умереть на чужбине от голода и холода, и искали прежде всего покровительства и должностей. Иные старались узнать пристрастия влиятельных придворных вельмож, чтобы польстить им и таким образом добиться особых милостей.
Павел настойчиво, не смущаясь тем, что это увеличивает пропасть непонимания, требовал от матери решительного вооруженного выступления против гнусных санкюлотов76. Граф Стендиг, посол при шведском дворе, сообщал, что царевич, если бы он мог действовать по собственному усмотрению, вооружил бы всю Россию, лишь бы вернуть французскому королю былую славу. Впрочем, Екатерина вовсе не бездействует. Весной 1792 года, когда Франция объявила войну Австрии, союзнице России, поверенный в делах Франции, господин Женэ, был выслан из Санкт-Петербурга. Русский посол во Франции И.М. Симолин подготовил бегство Людовика XVI: королю и членам его семьи были выданы русские паспорта. Королевская семья бежала с этими паспортами, но была схвачена в Варенне...
Немалую роль в вынесении королю смертного приговора сыграл Филипп Жозеф Эгалите, герцог Орлеанский. «Что я сделал моему кузену, – говорил Людовик XVI за день до казни священнику Эджворту де Фримонту, – что тот меня так преследует? Он больше достоин жалости, чем я...». Король Франции, названный «гражданином Капетом» был гильотинирован 21 января 1793 года.
Екатерина немедля расторгла торговый договор с Францией, закрыла русские порты для ее судов, наложила секвестр на товары в пакгаузах, интернировала суда. Графу д'Артуа, брату Людовика XVI, Екатерина вручает шпагу с девизом: «С Богом за Короля», передает миллион рублей на организацию сопротивления якобинской диктатуре... Екатерина признает «королем» Франции графа Прованского, брата казненного Людовика, пребывающего в Пруссии, куда и переезжает русский посол Симолин. В январе 1793 года Россия заключает договор о совместных действиях против Франции с Пруссией, Швецией и Англией. Летом в Северное море отправляется эскадра под командованием Чичагова.
В конце мая – начале июня 1793 года во Франции была установлена «якобинская диктатура» или диктатура монтаньяров. Робеспьер, Демулен, Сен-Жюст, Марат, Дантон и другие попытались ввести государственное регулирование экономики в условиях кризиса, что неизбежно привело их к политике государственного террора.
ТРЕТИЙ РАЗДЕЛ ПОЛЬШИ
#осстание началось 24 марта 1794 года в Кракове и охватило всю Польшу, Литву, Западную Белоруссию и Курляндию. Стремясь привлечь к движению крестьян, Косцюшко издал 7 мая 1794 года Поланецкий универсал, провозглашавший их личную свободу. В июне 1794 года городские низы Варшавы учинили в городе кровавую резню. Это не было еврейским погромом: напротив, евреи Б.Йоселевич и Й.Аронович создали в войсках Косцюшко еврейский кавалерийский полк.
В подавлении поляков приняли участие граф Румянцев-Задунайский, граф Суворов-Рымникский, генерал Ферзен. 10 октября, в битве под Мачеовицами, корпус Косцюшко был разбит, сам он ранен и взят в плен. 4 ноября Суворов штурмом взял правобережный пригород Варшавы – Прагу, вырезав тех, кто творил террор в июне. Через три дня столица капитулировала.
Станислав Понятовский 25 ноября 1795 года подписал отречение, пытался уехать в Италию или Швейцарию, но Екатерина приказала ему остаться в Гродно – под надзором генерал-губернатора Н.В. Репнина. Россия присоединила Курляндию и Польскую Литву, Пруссия – Варшаву, Австрия – Краков и Люблин. Ржечь Посполита исчезла с карты мира.
К англо-русскому договору о борьбе с революцией во Франции присоединилась Австрия. Но в этом же году Пруссия заключила соглашение с Францией, и русское правительство в такой обстановке не решилось отправить войска во Францию. Только флотилия вице-адмирала Ханыкова вошла в Северное море и присоединилась к англичанам.
Осенью 1796 года началось формирование огромного, 60-тысячного корпуса под началом Суворова, но в поход он так и не выступил – в России сменился император.
***
10 декабря 1794 года плененный и израненный Косцюшко оказался в Петропавловской крепости, но уже с лета следующего года он оказывается в Мраморном дворце Г.Орлова, где развлекается изготовлением поделок из дерева на токарном станке. Усилия лейб-медика ни к чему не привели: передвигался Косцюшко лишь на каталке. Тем не менее Екатерина рассчитывала использовать его в возможном конфликте с Фридрихом-Вильгельмом II: «Если толстый Вильгельм выпустит против меня своего дурака Мадалиньского, – я выпущу против него свою жалкую скотину – Косцюшко». Надзор за ним был установлен через Платона Зубова.

СЫН
МАЛЫЙ ДВОР
Великий князь повсюду видит происки Французской революции и на каждом шагу обнаруживает якобинцев. Однажды четверо бедных офицеров из его батальонов были арестованы только потому, что косички их париков оказались слишком короткими. Это заставило его подозревать их в бунтарских настроениях.
Граф Ростопчин – графу Семену Воронцову
#авел нашел идею, которая одна способна была расточить чад идей революционных: четкое и справедливое регламентирование всех жизненных отправлений и повседневный недреманный контроль за соблюдением регламентов сих. Нашел он и ту силу, которую можно и нужно противопоставить революционной силе – силу религиозных рыцарских орденов. Но для него начались мучения Кассандры, на пророчества которой не обращали внимания: так и его советы вызывали лишь улыбки и ироническое пожимание плечами.
Среди иностранцев, приезжающих в Санкт-Петербург, по-прежнему было много шпионов, распространявших свои чудовищные идеи. Но Павел ничего не мог сделать и только все более мрачнел с каждым днем.
Еще досаднее было, когда какой-нибудь капитан допускал небрежность в своей внешности. Конечно, из-за этого мир не рухнет; но, с другой стороны, почему бы не быть внимательнее к длине косичек, предписанной ведь уставом! Регламентирование всего предполагает и контроль за всем: и этим-то офицерам контроль сей, как предполагалось, вверен будет, но смогут ли они контролировать точно и беспристрастно, когда своим слабостям без зазрения совести попускают!
Оттого он их и отправлял в карцер. Легко ли ему было? Пребывая в сильнейшем гневе, с бешено бьющимся сердцем и налитыми кровью глазами, он едва сдерживал рыдания. Великая княгиня, если она оказывалась в эти минуты рядом, пыталась успокоить его.
– Маришка, вы лучше, чем я, но я так страдаю! Отвратительно, когда хочешь, но не можешь заставить других повиноваться, – ведь не мне они повиноваться должны, а цели благой и спасительной, мною провиденной!..
Легко ли было ей? Он не догадывался. Терпение Марии Федоровны, несмотря на ее добрый и преданный характер, подходило к концу. Но через три-четыре часа, проведенных в карцере, офицеры возвращались в полк – без каких-либо объяснений...
Еще недавно его ужаснейшие приступы гнева старалась умерить Екатерина Ивановна Нелидова. Но теперь она жила в своих апартаментах в Смольном и не могла – да и не хотела – вмешиваться.
Потом он принимался проклинать материнскую политику. Он грозил трону Екатерины и коронам европейских государей гибелью, если они будут слушать революционных каналий, которые повсюду распространяют ложные идеи, способные ввергнуть народ в пучину мятежа.
Екатерина же тем временем травила франкмасонов... Катастрофа, постигшая Новикова, Трубецкого, Лопухина, Тургенева, обернулась неожиданными проблемами в семье. Великая княгиня Мария Федоровна, женщина практичная и исполненная здравого смысла, не могла и не желала соответствовать выспренним духовным запросам Павла. Единственный масон, остававшийся при его дворе, Плещеев, напрасно предлагал ей лучшие, по его мнению, образцы масонской литературы: «Нет, мой добрый и достойный друг, – говорила она, – я никогда не позволю себе читать мистические книги; во-первых, я не понимаю их, и, во-вторых, я боюсь, что они внесут сумбур в мою голову».
Собственно, и самому Павлу Петровичу начинали наскучивать моральные сентенции Плещеева. Это не означало, что он стал менее религиозным человеком – в Гатчинском дворце, перед киотом, где он часто стаивал, погруженный в молитву, можно было видеть углубления в паркете, оставленные его коленями. По-прежнему страстно относился он и к обучению по прусскому образцу армии «гатчинцев». Но опальное положение при дворе матери и ужасы революции сделали характер его предельно мрачным и раздражительным. Для него потеряла свое обаяние масонская заповедь всеобщей братской любви; он приходит к убеждению, что «людьми следует править пушками и шпицрутенами».
АЛЕКСАНДР
Но когда же придет и мой черед [быть царем], тогда нужно будет стараться, само собою разумеется, постепенно образовать народное представительство, которое, должным образом руководимое, составило бы свободную конституцию, после чего моя власть совершенно прекратилась бы, и я, если бы Провидение благословило нашу работу, удалился бы в какой-нибудь уголок и жил бы там счастливый и довольный...
Александр – Лагарпу.
27 сентября 1797 г.
#тарший сын Павла походил на сказочного принца. Александр унаследовал от матери немецкую красоту. Высокий, со светлыми волосами, небесно-голубыми глазами и свежим цветом лица, и словно бы врожденными изяществом и галантностью, этот молодой человек очаровывал все свое окружение.
Екатерина, с первых дней его жизни, обожала этого ребенка. Она дала ему прекрасное образование. Он обладал живым умом, его ответы всегда бывали точны и остроумны. Ей повезло с Лагарпом, к которому она обратилась: водуазский философ сумел заинтересовать юного князя своими занятиями и позже стал его ближайшим доверенным лицом.
Лагарп, швейцарский республиканец и революционер, воспитывал будущего русского самодержца с 1783 года. «Юный Александр, – пишет С. Платонов, – вместе с Лагарпом мечтал о возможности водворения в России республиканских форм правления и об уничтожении рабства»77. Когда началась Французская революция, Лагарп не только с великим интересом, вместе со своим воспитанником, следил за ее развитием, но и принимал в ней активное участие, посылая из далекого Петербурга во французские повременные издания статьи, в которых обвинял и защищался, дискутировал и полемизировал, советовал и обличал... Да и Екатерина II читала и по параграфам объясняла любимому внуку французскую конституцию 1791 года...
Лагарп читал вместе с великим князем Демосфена и Мабли, Тацита и Гиббона, Локка и Руссо. Физику ему преподавал профессор Крафт, ботанику – Петр Симон Паллас, математику – Массон, русский язык – сентиментальный писатель и моралист М.Н. Муравьев. Противу сих преподавателей Павел ничего не имел. Но Закону Божию наследника престола обучал протоиерей А.А. Самборский, человек весьма светский и лишенный глубокого религиозного чувства, не умевший дать великому князю сильной религиозной и национальной основы. Воспитание сие казалось Павлу слишком отвлеченным для юноши, скользившим по поверхности его ума. Да и это воспитание рано прервано было женитьбою в 16 лет на 14-ти летней принцессе баденской Луизе...
Могло ли это понравиться Павлу? Ребенка увечили в духовном отношении у него на глазах...
Павел забывал еще одно. С юных лет Александр вынужден был лавировать между отцом и бабушкой. Нередко, присутствуя утром на парадах и учениях в Гатчине в неуклюжем мундире, он вечером должен был явиться среди изысканного и остроумного общества, собиравшегося в Эрмитаже. Необходимость держать себя пристойно в двух столь различных сферах, приучала великого князя к скрытности, а то несоответствие, какое он встречал между внушенными ему теориями и голой, русской действительностью, вселяло в него недоверие к людям.
***
Александр знал, что бабушка его боготворит. Будучи скрытным с юности, он понял ту важность, которую хотели придать его персоне. Его называли «Мессией1, обещанным российской империи». Каким императором он мог бы стать, если лишить его жалкого отца права взойти на престол, – думала императрица.
В 1793 году, вскоре после свадьбы любимого внука Александра и Луизы Баденской, в православии Елизаветы Алексеевны, Екатерина созвала ближайших вельмож на тайное совещание. Здесь она решительно поставила вопрос о лишении Павла права наследования короны в пользу своего внука. Несмотря на то, что решения принято не было, царица составила завещание о передаче власти в случае ее смерти Александру и начала кампанию по осуществлению этого проекта. Ей помогали Шуазель-Гуфье, Нассау-Зиген, Эстергази. В заговор пытаются вовлечь Лагарпа, известного республиканскими взглядами и либерализмом. Императрица вызвала Лагарпа к себе и обрисовала ему план действий. Не будет ли воспитатель Александра счастлив способствовать отстранению от власти князя, который является прирожденным деспотом? Всего-то и нужно, чтобы в ежедневных уроках, которые он давал юному князю, он ненавязчиво убедил Александра в необходимости подобных действий. От него требовалось всего лишь нарисовать юноше такой портрет отца, чтобы тот испугался за собственное будущее и согласился принять участие в заговоре.
Философ почтительно, но не без некоторого негодования отказался от исполнения задания, которое считал бесчестным. Екатерина не стала его задерживать. Молодой житель швейцарского департамента Во попал в немилость. Он прекрасно понимал, чего стоят «сожаления» Ее Величества, которые она выразила ему по поводу его отъезда, во время их последней встречи, 18 октября 1793 года.
С женой Павла дело обстояло проще – Екатерине удалось получить ее подпись на документе, лишающем Павла короны. Великая Княгиня долго скрывала от мужа предательство, но после смерти царицы оно, разумеется, открылось.
Тем не менее при дворе, чего, собственно, и следовало ожидать, у великого князя была своя партия. Граф Мусин-Пушкин, генерал, у которого с Павлом произошел недавно конфликт в Финляндии, открыто выступил против того, чтобы лишать великого князя прав на корону. И того же мнения – к великой досаде императрицы – был сам Александр. Пользуясь своей близорукостью, он всякий раз, когда императрица подсовывала ему компрометирующие документы, могущие способствовать лишению прав на престол его отца, притворялся, что не видел их.
Хотел ли Александр на самом деле получить корону отца? Внешне он был совершенно равнодушен к императорской власти, в разговорах с близкими горячо восклицал:
– Власть меня совершенно не интересует. Я предпочел бы уехать с женой в Америку, чем участвовать в этих семейных интригах.
Он пишет: «Придворная жизнь не для меня создана... Я чувствую себя несчастным в обществе таких людей, которых не желал бы иметь у себя и лакеями, а между тем они занимают здесь высшие места, как, например, Зубов, Пассек, Барятинский, оба Салтыкова, Мятлев и множество других, которых не стоит даже называть... ... Я сознаю, что не рожден для того сана, который ношу теперь, и еще менее для предназначенного мне в будущем, от которого я дал себе клятву отказаться тем или другим способом».
Екатерина зря затевала передачу престола внуку через голову сына: внук сразу же рассказал всю интригу отцу, Павлу, а возможно, и другим лицам. Так, в эти дни, последние перед сменой российского императора, он пишет полковнику Аракчееву, называя Павла «Его Величество»... Официально Павел – всего лишь «Высочество»; но Аракчеев не только не выражает недоумения, но и сам в переписке называет Павла «Величеством».
Историк Шильдер полагает, что Александр в те дни принес отцу присягу на верность; в тайну посвящен был Аракчеев... Тем не менее у Екатерины оставалось еще одно средство, чтобы утвердить на престоле своего любимчика, и Павел, видевший на своем веку немало смертей, причины которых ему были известны, не имел оснований заблуждаться на этот счет...
СМЕРТЬ ЕКАТЕРИНЫ
Sic transit gloria mundi78.
#сенью 1796 года Павел практически не появлялся при дворе. Его не было ни на праздновании собственного 42-летия, ни на торжествах по случаю дня рождения его супруги Марии Федоровны. Он заперся в Гатчине.
5 ноября Мария Федоровна устраивает для «малого» двора скромный обед на гатчинской мельнице. Бледный, измученный постоянным нервным напряжением, царевич все же старался участвовать в развлечении, которое устроила его жена. Держа в руке чашку чая, он пытался улыбаться, но смотрел на каждого из приглашенных испытующим взглядом, который выдавал его напряжение.
Внезапно прибежал мельник. Его возбуждение невозможно было описать. Несчастный крестьянин, в ужасе от того, что должен прервать обед своих хозяев, заикаясь, сообщил им, что в замке их ожидает гонец, у которого есть для них важнейшее сообщение.
Павел поднялся, из руки выпала фарфоровая чашка и вдребезги разбилась. Мария Федоровна бросилась к мужу. Супруги обнялись. И царевич шепнул на ухо жене:
– Дорогая, это, видимо, конец...
Вскоре супруги были на пороге дворца. Николай Зубов, брат наглого фаворита, подбежал к Павлу и бросился перед ним на колени. С бешено бьющимся сердцем царевич поднял этого человека, который своей огромной фигурой возвысился над ним. Тот широко перекрестился и пробормотал:
– С нашей любимой царицей, с Ее Величеством вашей матерью, случился апоплексический удар. Государь, Ее Величество императрица умирает. Врачи бессильны...
Павел ударил себя по лбу: этот жест он делал каждый раз, когда какая-то новость озадачивала его. У него в глазах блеснули слезы. Он только воскликнул: «Какое горе!», и тотчас же велел запрягать. Однако вечный страх теперь еще сильнее овладел им. Он не осмелился высказать Марии Федоровне мысль, которая неотступно преследовала его:
«Не ловушка ли это?»
***
Уже наступала ночь, когда Мария Федоровна и царевич сели в карету, запряженную восьмеркой лошадей, чтобы покинуть Гатчину.
В душе Павла само собой расцветало непривычное ему, неожиданное чувство – надежда. Он внезапно почувствовал, что его положение в ближайшем будущем может в корне измениться. Он забудет о своем вечном страхе и обретет власть, могущество, его личность станет священной для всех придворных. Все его существо дрожало от осознания этого. Встревоженная жена забеспокоилась: не сделать ли ему срочно кровопускание?
Был довольно сильный, даже для поздней осени, холод, безоблачное ночное небо усеяли звезды. Спокойствие пейзажа, чуждого людским тревогам, умиротворяло, и среди безмятежной тишины Павел постепенно пришел в себя.
Великая княгиня с трудом смогла произнести несколько слов:
– Павел, любовь моя, теперь пришло ваше время, не правда ли?
Из Санкт-Петербурга навстречу им слали депеши. При слабом свете фонаря читали последние новости: императрица, несмотря на тщательный уход, банки, английские капли, апоплексическую воду, так и не открывает глаз.
Вокруг их экипажа скакал эскорт военных, внушавший царевичу страх: он ни на мгновение не мог расстаться с привычкой отовсюду ждать беды. Николаю Зубову предложили подняться в карету, и он старался успокоить того, кого уже сейчас считал своим государем. Когда Павел избавился от волнения и почувствовал, что может говорить свободно, не заикаясь, он сразу же спросил его:
– Но, сударь, почему эту новость сообщили мне вы? Где мои сыновья, мои министры?
Едва переведя дыхание, Николай Зубов ответил ему, как сумел:
– Государь, великий князь Александр ждет вас в столице. Большая часть горожан сильно возбуждена, они расталкивают друг друга, чтобы бежать к вам навстречу и приветствовать вас...
Городские часы пробили пол-девятого, когда карета великого князя въехала во двор императорского дворца. Он казался охваченным пламенем, так ярко сверкали тысячи зажженных люстр. Странное смешение праздника и траура, печальной тишины и волнения охватила толпы, которые шли туда, где, как они уже знали, умирала их государыня. Гул, тени, отблески огней, крики ура! и рыдания – все это странным образом смешивалось в ночной темноте.
Царевичем внезапно овладело невообразимое нервное возбуждение, и он, ни на кого не глядя, выскочил из кареты и пробежал сквозь толпу, которая окружила его, как сумасшедший, взлетел по ступеням дворца, и, на минуту задержавшись в своей комнате, вошел в материнские покои.
Граф Ростопчин встретил чету великих князей на окраине столицы и приехал во дворец вместе с ними. Платон Зубов, всемогущий временщик еще вчера, в сопровождении вице-канцлера Безбородко, побежал к Павлу навстречу. Оба они опустились перед князем на колени.
Павел, пораженный внезапной покорностью, не знал, что делать. Нервные рыдания разрывали ему грудь. Но он понимал: ему нельзя терять самообладания.
***
Насильно Зубову мила
Старушка милая жила.
Приятно, понаслышке, блудно,
Вольтеру лучший друг была,
Писала прозу, флоты жгла
И умерла, садясь на судно.
И с той поры в России мгла,
Россия бедная держава –
С Екатериною прошла
Екатерининская слава!
А.С. Пушкин
Hab'ich nicht beschlossen und geendet
Hab'ich nicht geliebet und gelebt...79
Шиллер. «Текла»
Лежа в своей комнате, императрица уже никого не узнавала. Это aus dem letzten Loch pfeifen80, – «воздыхание утробы, хрипение, по временам извержение из гортани темной мокроты», – продолжалось давно и могло еще продолжаться неопределенно долго.
Павел распростерся перед ложем умирающей.
Прочитав длинную молитву и перекрестившись, он поднял голову. К нему приближались сыновья, Александр и Константин, оба одетые в гатчинскую униформу, которую они никогда раньше не осмеливались носить при императорском дворе, но которая одна была разрешена при дворе царевича. Появлялись новые и новые знакомые царедворцы, букашки, кружащиеся вокруг света императорской власти, – и все нашли время, не только на то, чтобы сегодня переодеться в гатчинскую, весьма похожую на прусскую, форму, но и на то, чтобы несколькими днями раньше заказать ее портным! Стало быть, они просчитали такой вариант развития событий, были готовы к нему! Павел не верил своим глазам.
Тогда он направился к рабочему кабинету, который находился рядом со спальней императрицы. Царевич и не подумал о том, что теперь придворные должны были, чтобы поприветствовать его, пройти через комнату, где лежала уже неподвижная, но еще живая императрица, и некоторых придворных, верно служивших Екатерине, такое неуважение могло оскорбить.
Со страхом, еще не вполне уверенный в своем праве на это, Павел изучал бумаги, лежавшие на столе его матери. Придворные заволновались, особенно те, кто знал о каких-либо секретных документах, которые могли бы заинтересовать нового императора. Канцлер Безбородко предоставил Павлу все документы Екатерины. «6 ноября утром, после того, как врачи сообщили, что нет больше никакой надежды, бумаги императрицы были опечатаны великим князем Александром, графом Безбородко и графом Самойловым, генеральным прокурором, в присутствии князя Платона Зубова», – сообщает «Камер-фурьерский журнал».
Как всегда, самых главных записей в официальных документах нет. Во время этой процедуры Безбородко, знавший тайну престолонаследия, обратил особое внимание царевича на один пакет, перевязанный черной лентой, и указал глазами на горящие дрова в камине. Пакет – завещание Екатерины передать престол внуку Александру в обход сына – превратился в пепел.
В павловские времена меж современников получил хождение памфлет «Разговор в царстве мертвых», написанный, очевидно, человеком, хорошо знавшим закулисье императорского двора. Екатерина II в означенном царстве мертвых упрекает Безбородко: «Тебе поручены были тайны кабинета, тобой по смерти моей должен был привесться важный план нашего Положения, которым определено было: при случае скорой моей кончины возвесть на императорский российский престол внука моего Александра. Сей Акт подписан был мною и участниками нашей тайны. Ты изменник моей доверенности и, не обнародовав его после моей смерти, променял общее и собственное свое благо на пустое титло князя».
Безбородко кается: «Павел, находясь в своей Гатчине, еще не прибыл, я собрал Совет. Прочел Акт о возведении на престол внука твоего: те, которые о сем знали, состояли в молчании, а кто впервой о сем услышал, отозвались невозможностью к исполнениям оного; первый подписавшийся за тобой к оному, митрополит Гавриил, подал глас в пользу Павла. Прочие ему последовали: народ, любящий всегда перемену, не постигал ее последствий, узнав о кончине вашей, кричал по улицам, провозглашая Павла императором. Войски твердили тож, и я в молчании вышел из Совета, болезнуя сердцем о невозможности помочь оному; до приезда Павла написал уверение к народу... Что мог один я предпринять? Народ в жизнь вашу о сем завещании известен не был. В один час переменить миллионы умов есть дело, свойственное одним только богам».
Как бы то ни было, Безбородко оказался единственным приближенным к императрице вельможей, которого Павел не только не отправил в отставку, но сделал его в 1797 году государственным канцлером, пожаловал титул светлейшего князя, наградил тридцатью тысячами десятин земли с девятью тысячами крепостных душ...
***
Le roi est mort, vive le roi!81
Как утопающий, оказавшись на поверхности воды, не может не вдохнуть, так и царевич не мог не взять в руки власть, которая обрушилась на него в день материнской кончины.
Он понимал всю смертельную опасность власти. Ему не хватало верного Аракчеева, единственного, кто мог бы обеспечить надежную охрану. Он послал за ним в ночь, а утром гатчинский полковник был уже во дворце. Его рубашка с дороги была забрызгана грязью. Павел дал ему свою. Аракчеев сохранил ту рубашку как реликвию, завернув ее в сафьян, и попросил, чтобы ее положили к нему в гроб.
Едва приведя себя в порядок, Аракчеев в сопровождении Александра появился перед Павлом. 7 ноября 1796 года Алексея Андреевича назначили петербургским комендантом. На другой день Аракчеев был произведен в генерал-майоры, четыре дня спустя награжден орденом Анны, а 5 апреля 1797 года, в день коронации, возведен в баронское достоинство.
Павел взял руку сына, вложил ее в руку Аракчеева и тихо произнес:
– Будьте вместе и помогите мне.
Лишь после этого граф Самойлов объявил:
– Господа, императрица Екатерина скончалась. Да здравствует император Павел!
Наступало 8 ноября, день Михаила-архистратига, сокрушившего в великой небесной битве восставшие против Предвечного полчища темных сил.


Книга третья
император
Мы, Павел Первый, Император и Самодержец Всероссийский: Московский, Киевский, Владимирский, Новгородский, Царь Казанский, Царь Астраханский, Царь Сибирский, Царь Херсонеса Таврического, Государь Псковский и Великий Князь Смоленский, Литовский, Волынский и Подольский, Князь Эстляндский, Лифляндский, Курляндский и Семигальский, Самогицкий, Корельский, Тверский, Югорский, Пермский, Вятский, Болгарский и иных; Государь и Великий Князь Новагорода Низовския земли, Черниговский, Рязанский, Полоцкий, Ростовский, Ярославский, Белоозерский, Удорский, Обдорский, Кондийский, Вишерский, Мстиславский и всея северные страны повелитель и государь, Иверския земли, Картлинских и Грузинских Царей и Кабардинския земли, Черкесских и Горских Князей и иных Наследный Государь и Обладатель; Наследник Норвежский, Герцог Шлезвиг-Голштинский, Стормарнский, Дитмарсенский и Ольденбургский, Государь Иверский и Великий Магистр Державного Ордена Святого Иоанна Иерусалимского и прочая, и прочая, и прочая.

НАЧАЛО
Нет дела, коего устройство было бы труднее, ведение опаснее, а успех сомнительнее, нежели замена старых порядков новыми.
Н. Макиавелли
АМНИСТИЯ
Краткое царствование Павла I замечательно тем, что он сорвал маску со всего прежнего фантасмагорического мира, произвел на свет новые идеи и новые представления. С величайшими познаниями, строгою справедливостью, Павел был рыцарем времен протекших. Он научил нас и народ, что различие сословий ничтожно.
Де Санглен. Мемуары
#аревич, которого постоянно отстраняли ото всех дел, которому противоречили и даже угрожали, становится императором всея Руси, несмотря на все злые силы, стоявшие на его пути. Тридцать четыре года разочарований, обид и неуверенности в том, что он когда-нибудь придет к власти – позади!
Оказавшись владыкой целой империи, всех этих народов, которые отныне подчинялись ему одному, Павел точно знал, что он хотел сделать. Чтобы история вновь начала свой ход с 1762 года, с момента, когда убили его отца, Петра III.
Два главных сообщника этого преступления жили до сих пор рядом с ним: обер-гофмейстер князь Баратынский и генерал-адъютант Пассек, губернатор Белоруссии; они должны исчезнуть. Их лишают всех полномочий и должностей и высылают в дальние имения.
Платон Зубов? Он сам попросил об аудиенции, чтобы вернуть свой жезл главного адъютанта. Да, он с презрением относился к великому князю, не упускал случая обидеть его, но... вины перед отцом на нем нет. Этот пока подождет. И Павел встречает его без малейшего упрека, просит служить дальше – главным инспектором артиллерии.
Граф Виктор Кочубей удивился подобному благодушию и позволил себе спросить нового императора:
– Ваше Величество, как вы можете настолько великодушно обращаться с человеком, который всегда унижал вас?
– Я взошел на трон своих предков, и поэтому должен вести себя как истинный христианин, первый долг которого – прощать оскорбления!
Павел был чрезвычайно впечатлительным и непостоянным. Княжна Ливен, свидетельствуя, что Павел часто бросался в крайности, становился мрачным, а его гнев не знал границ, отмечает: «В основе его характера лежало величие и благородство – великодушный враг, верный друг, он умел откровенно признаться в своей ошибке или несправедливости, умел прощать с величием, а свою вину исправлял с большой искренностью».
Другие любовники Екатерины – Завадовский, Дмитрий Мамонов... Толку с них... Пусть уезжают в свои деревни, и, пожалуй... с графскими титулами.
Алексей Бобринский, сводный брат. Сын Григория Орлова. Негодяй, транжира и лентяй, забытый матерью, влачащий жалкое существование в Ревеле. В Эстонии он женился на дочери балтийского барона, и никто о нем больше не вспоминал. Павел вызывает его в столицу, дает ему графский титул и генеральский чин, назначает командовать конным эскадроном. Кроме того дарит ему поместье, дом и много земель.
Всеобщую амнистию проводить рано, надо подготовиться, но немедленно – в первый же день своего царствования! – выпустить из Шлисельбургской крепости масона, издателя и философа Новикова. Новиков вышел «дряхл, стар, согбен»...
А другие масоны, те, что пострадали за него? Все, кто пребывал в столице, в тот же день ко двору вызваны и щедро вознаграждены. И.И. Трубецкому и И.П. Тургеневу разрешено выехать из деревень, куда они были сосланы и жить, где пожелают. Вышел указ о возвращении из Сибири сосланного туда в 1790 году Радищева. Он еще напишет свое eppur si muove82...
Баженов назначен вице-президентом академии художеств. Ему поручено подготовить проект Михайловского замка, собрание чертежей русских зданий для исторического исследования отечественной архитектуры и, наконец, представить объяснение по вопросу: что следовало бы сделать, чтобы сообщить надлежащий ход развитию талантов русских художников в Академии художеств.
Масоны торжествовали. Не рано ли?..
***
Павел был единственный Государь, искренно желавший восстановить престолы, потрясенные революцией; он один также полагал, что законность должна быть основанием порядка.
Графиня В. Я. Головина
Павел был против разделов Польши; но «отменить» их, восстановить независимость страны нельзя было без согласия Австрии и Пруссии. Тем не менее на второй день по воцарении Павел I расспрашивает лейб-медика о здоровье Косцюшко, а через несколько дней навещает его. Косцюшко присягнул на верность Павлу, и тот 12 декабря 1796 года издает Указ об освобождении поляков, участвовавших в восстании. Косцюшко уехал в Америку. Нужно ли говорить, что он нарушил присягу, сотрудничал с легионами Яна Домбровского и Князевича, сражавшимися в составе французской армии, вступил в Общество польских республиканцев...
Генерал Бонапарт, прибыв из Египта летом 1799 года, одним из важнейших дел полагает встречу с Косцюшко. Но найти общий язык им не удалось. После 18 брюмера Косцюшко объявил Наполеона «могильщиком республики».
***
Камердинер царевича Кутайсов стал обер-гофмейстером. Кушелев, Котлобицкий и Плещеев – личными адъютантами императора. Верный товарищ самых тяжелых дней Ростопчин стал генералом, а старый франкмасон, князь Репнин – фельдмаршалом... Два друга детства, братья Александр и Алексей Куракины, также получили высокие должности: первый стал вице-президентом империи, а второй – генеральным прокурором.
У Павла нет ни минуты отдыха. Тиски, сжимавшие его сердце, разжались. Отныне он может действовать, диктовать собственную волю, командовать! Стольким людям, над которыми издевалась императрица, нужно воздать должное!
Ему кажется, что все это – лишь сон. Он устремляется в столицу с нетерпением ребенка, только что получившего игрушку, о которой мечтал всю жизнь. Павел хотел превратить страну в прекрасный храм человеческого счастья – для тех, кто этого достоин. Труд решать – кто достоин, а кто нет – он целиком брал на себя.
ПЕРЕЗАХОРОНЕНИЕ
Не дай сгореть в неведенье: скажи,
Зачем твои схороненные кости
Раздрали саван свой; зачем гробница
В которой был ты мирно упокоен,
Разьяв свой тяжкий мраморный оскал
Тебя извергла вновь?..
Шекспир. Трагедия о Гамлете, принце Датском
#ридцать черных карет, каждая – шестернею цугом запряженная черными лошадьми, сопровождаемая одетыми в черное лакеями со смоляными факелами, в семичасовой вечерней ноябрьской темноте двинулись из Зимнего дворца в Александро-Невскую лавру. В одной карете везли обитый золотым глазетом гроб. В других – регалии, что присвоены были некогда Петру III. В иных ехали придворные, духовенство, причт, музыканты...
В лавре гробовщики подняли из могилы гроб Павлова отца, убиенного императора, и открыли его. Подняли шляпу-треуголку, и в свете факелов забелел череп с черными дырами глазниц, иные кости, обряженные в голштинский скромный мундирчик, перчатки, ботфорты... Убогий прогнивший гробик переставили в новый, роскошный, и перенесли его в церковь лавры.
Павел склонился над истлевшими костями отца.
– Я пришел, и мы встретились, – прошептал он. – Ausgelitten hast du, ausgerungen83...
Затем, решительно войдя в царские врата, Павел увенчал короной себя, а потом возложил ее на костяк Петра III, поцеловал венчанный прах отца и велел сделать то же своим детям...
С 19 ноября по 2 декабря по шесть капитанов гвардии каждые два часа сменялись в почетном карауле по сторонам гроба. Всем особам первых четырех классов указано было при сем присутствовать хотя раз, а многие и неоднократно приходили. Умерший император должен был получить погребение достойнейшее против первого, нищего и убогого.
2 декабря с небывалой торжественностью тело несчастного царя вынесли из лавры. Все полки столичной армии и гвардии, выстроенные шпалерами от Александро-Невской лавры до Зимнего дворца, произвели троекратную салютацию. Между шпалер шел весь город за останками монарха вслед за одетыми в траур придворными, министрами, членами императорской семьи и дипломатами. Корону, положенную на золоченую парчу, нес за гробом убитого им некогда государя Алексей Орлов84.
Колокола звонили во всех церквах.
В Зимнем дворце гроб Петра III был поставлен рядом с гробом Екатерины, ждавшим до сей поры своего захоронения. Павел захотел посмертным образом соединить своих родителей, как соединились когда-то тела их для того, чтобы дать ему жизнь... Барон Стендиг, посол Швеции, позже напишет об этом: «Что можно сказать об этой честолюбивой женщине, которая диктовала свою волю земным государям, а теперь лежит на глазах у всех рядом с мужем, которого приказала убить? Какой страшный урок дало Провидение всем порочным натурам!»
Отсюда похоронный кортеж в странной тишине, казавшейся еще более тягостной из-за снежной пелены, покрывшей дворцы и улицы столицы, направился к Петропавловскому собору. Многие свидетели безмолвной процессии, двигавшейся под ночным зимним небом при свете факелов и медленно приближавшейся к своей цели, дрожали не только от холода. Но никто не посмел сказать: «Кощунство»...
Вслед за гробами ехали царь, царица, великие князья, князья, маршалы и сановники. Эта впечатляющая процессия странным образом соединила убийц отца с будущими убийцами сына.
Император хотел, по его словам, завершить этой похоронной процессией всю эпоху, которую назвал отвратительной. Он заявил, что с началом его правления завершилась эра греха, продажности и лицемерия. В же те дни закончилась и его игра в милосердие. В первые же дни 1797 года Павел приказал: Платона Зубова – вон из службы. Пусть в свои литовские именья убирается! Отправил он в ссылку и многих других своих обидчиков. Царь потребовал вскрыть могилу Потемкина и развеять его прах.
ЯЩИК
Первый любимец, первый сановник, знаменитый вельможа и последний ничтожный раб, житель отдаленной страны от столицы – равно страшились ящика.
А.И. Тургенев
#авлу не на кого было опереться. Его опорой мог быть только народ, в интересах которого он и пытался действовать, но народ-то как раз «безмолвствовал», полностью отстраненный от какой-либо политической активности.
В первый же день своего правления, «желая открыть все пути и способы, чтобы глас слабого, угнетенного был услышан», царь велел поставить большой ящик у стены своего дворца. Туда могли бросать письма с жалобами и претензиями все его подданные. Ключ от этого ящика был только у государя.
Этот ящик – квинтэссенция романтизма Павла в отношении к царской власти. Вероятно, он думал, что к ящику потянутся несправедливо оскорбленные и обиженные, а он, получив точную, адресную информацию, подобно Гарун-ар-Рашиду, будет сеять справедливость... Эти убеждения всячески старались поддерживать в нем придворные.
На деле ящик никому и ничему не помог. В нем действительно ежедневно оказывалась масса писем – но только оскорблений, памфлетов и сатирических стихов дворян, не удовлетворенных политикой Павла, разумеется, анонимных. Крестьяне, коим закон запрещал жаловаться на своих владык, не писали; они и не знали о существовании ящика. Чтение всей этой скверной почты, в которой никогда не было ничего полезного, требовало каждый день долгих часов бесполезной работы. Целый год этот ящик оставался у стены императорского дворца, но, устав в конце концов от непрерывного потока людской глупости, Павел вынужден был убрать его.
СУВОРОВ
Ничто так много бед не создает
Чем добронравных бескорыстный гнет
Р. Тагор
Il y a quelque chose de plus cruel que la cruaute personelle – c'est la сruaute froide d'un systeme faux85.
Ламартин. Речь в Национальном собрании
#ех, на кого Павел мог бы опереться, он сам оттолкнул от себя.
Лица гвардейцев перекашивало при имени Павла, в элитных войсках империи царили враждебное молчание и озлобленная покорность. Но и армия, которая, казалось, не имела причин для недовольства Павлом, затихла в недоуменном ожидании. Даже Суворов, величайший маршал России, поразивший Европу гениальной боевой тактикой и беспримерным мужеством, кумир всей нации, герой польской и турецкой войн, выходивший победителем изо всех боев, не увидал в реформах нового императора ничего, кроме прусской формы.
Павел уважал великого воина и попытался завоевать его, сделать своим сторонником. Ах, не так, не так все надо было делать! Нужно было поручить Суворову и Репнину провести эту реформу, где-то, может быть, вскользь намекнув о прусской форме... Но у Павла не было опыта успешных придворных интриг. Он показал Суворову то, что считал готовым, – гвардейскую роту, которая прошлась перед маршалом строевым шагом, на прусский манер. И вместо одобрения, которого ждал, как мальчишка, услыхал жесткое, как удар кнута:
– Ваше Величество, соблагоизвольте услышать мои слова: есть порох и есть пудра; локоны – не пушки, палаш – не штык, и я – не пруссак, а чистокровный русский.
Павел не высказал своего негодования и удивления. Но 7 февраля 1797 года Суворов был выслан в свое имение. Павел знал: солдат существует не для пагубного беспорядка войны, а для караульной службы, для вытяжки, маршировки и для необходимого их условия – муштровки. «В мирное время у нас нет для него должности», – заметил монарх.
И он имел основания так говорить! Порядок, наводимый им в армии, ужа начинал давать свои результаты. Бездельники, видевшие в службе синекуру, были либо уволены, либо должны были принять наводимый в войсках порядок, отчетливость и единообразие. «Нельзя себе представить, не видевши, чем сделалась наша пехота в течение одного года. Я видел ту, которая стоила стольких трудов покойному прусскому королю, и я уверяю Вас, что она уступила бы нашей», – пишет в конце 1797 года Ростопчин в Лондон, С. Воронцову. «Императором Павлом I было обращено серьезное внимание на улучшение быта солдат, – указывает А. Керсновский в «Истории русской Армии». – Постройка казарм стала избавлять войска от вредного влияния постоя. Увеличены оклады, жалования, упорядочены пенсионы, вольные работы, широко до тех пор практиковавшиеся, были строго запрещены, дабы не отвлекать войска от прямого назначения. Вместе с тем награды орденами, при Екатерине – удел старших начальников и привилегированной части офицерства, распространены и на солдат: за 20 лет беспорочной службы им стали выдавать знаки св. Анны».
Павел переделывал страну под один ранжир, устраняя все местные особенности. Так, в атаманство Василия Петровича Орлова проистек Указ Павла I о распространении прав дворянства российского на донских помещиков и служилые чины.
ДАШКОВА
Я предпочитаю вызывать ненависть, творя добро, чем любовь, совершая зло.
Павел – барону Сакену. Февраль 1777 г.
#нягиня Екатерина Романовна Дашкова, директор Санкт-Петербургской Академии наук, контролировала научную и издательскую деятельность в стране. Под ее началом были изданы сочинения Ломоносова, шеститомный словарь русского языка и многие другие книги, действительно нужные стране, в отличие от большинства тех, которые издавал Новиков.
Однако Павел видел в ней лишь главную сообщницу покойной императрицы, которая помогла ей захватить престол. Он словно бы не хотел признать той трети века, в течение которой немало событий произошло, немало позиций и характеров поменялось...
В 1794 году в издававшемся при Академии журнале «Российский Театр» была опубликована трагедия Я.Б. Княжнина «Вадим Новгородский»,
...Погибни, злая мать,
То сердце варварско, душа та, алчна власти,
Котора, веселясь сыновния напасти,
Чтоб в пышности провесть дни века своего,
Приемлет за себя наследие его! –
восклицал ее герой. Пьеса вызвала гнев императрицы, и ясно почему: и она, и современники видели в этом тексте намек на политическую ситуацию, сложившуюся между императрицей и Павлом... Трагедия была изъята из обращения. Жестоко потерпел за нее Княжнин; выслана была в подмосковное имение Дашкова, где ее и застала весть о смерти Екатерины II.
Павел не счел нужным понять позицию Дашковой, оценить ее мужество. Тотчас по восшествии на престол он освободил Екатерину Романовну от всех ее должностей и приказал жить в новгородском ее имении.

АННА ПЕТРОВНА ЛОПУХИНА-ГАГАРИНА
КОРОНАЦИЯ
Должен быть один человек, стоящий выше всего, выше даже закона.
А.С. Пушкин
# конце 1796 года, 18 декабря, появился манифест, в котором сообщалось, что коронация состоится в апреле следующего года.
Многолетняя традиция требовала, чтобы новый царь прожил некоторое время в старой доброй Москве, перед тем как его увенчают императорской короной. 15 марта весь двор переехал в священный русский город, в Петровский дворец, построенный Екатериной в окрестностях столицы, но вскоре стало понятно, что этот дворец слишком мал. В старом Кремле также не было достаточно просторных покоев, чтобы там свободно разместились царь и его слуги. Тогда Павел обратился к канцлеру Безбородко, известному своей любовью к просторным и роскошным апартаментам. Он как раз недавно приобрел в Москве внушительный дворец, вокруг которого был разбит замечательный парк. Император потребовал, чтобы парк вырубили, – он мешал проведению военного парада. Безбородко, обнаружив это, сообразил продать дворец императору.
27 марта нескончаемый кортеж потратил более восьми часов на то, чтобы проехать несколько верст, которые разделяли две резиденции. Павел скакал впереди процессии на белом коне Помпоне, подаренном ему еще во Франции принцем Конде. Знатные вельможи, высокие чиновники, будь они даже старыми, также должны были ехать верхом, соблюдая строжайший порядок. Но почти все они оказались плохими наездниками, и парад выглядел довольно жалко...
5 (16) апреля 1797 года состоялась церемония коронации. В этот день придворные должны были прибыть во дворец до пяти, а дамы – до семи часов утра. Павел переоделся в традиционную пурпурную мантию. Но потребовал, чтобы к его костюму добавили далматику (одежду восточных императоров). Этим дополнительным торжественным одеянием он хотел показать своему народу, что отныне является также главой церкви в своей стране.
Он собирался сам выполнить обязанности епископа, отслужить службу и прочесть молитвы, а также исповедовать членов своей семьи и окружение. Было даже заказано богатейшее церковное облачение. Однако Священный Синод воспрепятствовал сему, представив государю действующее более пятисот лет установление, согласно которому сии церковные таинства не могли совершать священники, женатые вторым браком.
Павел не осмелился преступить священные законы. Он не стал во время коронации кадить благовонные масла. При входе в святилище он, как надлежало, снял шпагу. Единственное, от чего он так и не отказался, так это от далматики. Восточное одеяние из пурпурного бархата, расшитое жемчугами, он надел поверх военной формы. В сочетании с армейскими сапогами оно смотрелось по меньшей мере странно...
Богослужение совершал Гавриил Петров, митрополит Новгорода и Санкт-Петербурга. Гавриил, в душе человек скромный и простой, довольствовался своим положением прелата. Император захотел восстановить для этого святого человека высокий сан патриарха. Более заботясь о своей душе и душах своей паствы, чем о мирских почестях, Гавриил двумя годами позже отказался от мальтийского креста и впал в немилость...
Впервые в российской истории в один и тот же день короновались император и императрица. Павел сам возложил на голову своей супруги маленькую диадему.
Перед концом церемонии император громко прочел в церкви «Семейное постановление», которое раз и навсегда устанавливало, что наследование престола должно проходить по мужской линии.
Тогда же государь приказал напечатать Статут российских орденов текущего царствования; ордена св. Георгия86 и св. Владимира87, учрежденные Екатериной, в него не вошли. Был опубликован манифест, который ограничивал барщину тремя днями в неделю и запрещал помещикам заставлять крепостных работать по воскресеньям.
ВИДЕНИЕ
Il n'est pir douleir,
Qu'un souvenir heureux dans
Les jours de malheur...88
А. де Мюссе. Ива
#огда двор после коронации возвращался в Кремль, царевич Александр, занявший место рядом с государем, размышлял об указе, только что подписанном Павлом I. «Отец в самом деле сошел с ума, – думал он. – Крепостные! Господи! Только ненормальный будет жалеть этот рабочий скот. Против отца восстанут все помещики в империи!»
Тем же вечером на императорской аудиенции в Грановитой палате, где были собраны лучшие из лучших, цвет государства, с Павлом случилось происшествие, которое в значительной мере определит судьбу всего его недолгого царствования, и которое он сам счел полной случайностью.
Судьба, наконец-то, была благосклонна к нему: скипетр и держава в его руках, корона увенчала чело. Как горячо приняли его москвичи! Кажется, сам Всевышний, сделавший теплым этот весенний вечер, взял под свою защиту его царствование... Взволнованный, улыбающийся император приветствовал придворных, по очереди представлявшихся ему... И вдруг обомлел. Нет, не от тяжеловесной византийской роскоши – от сияющих, восхищенных глаз, обращенных к нему...
Взволнованная юная девушка, присела перед ним в глубоком реверансе, который прибавил еще больше очарование ее лицу, миниатюрному бюсту и черным, как ночь, волосам... Это было не сходство: перед ним стояла воскресшая из мертвых Вильгельмина.
– Как ваше имя, барышня? – спросил он.
– Анна Петровна Лопухина, государь.
ЛОПУХИНЫ
#нне Петровне Лопухиной шла двадцатая весна. Она была дочерью сенатора Петра Васильевича Лопухина, принадлежавшего к одному из самых знатных родов Москвы, от его первого брака с Анной Левшиной. Мачеха же Анны Петровны, вторая жена Петра Васильевича, Екатерина Шечнева, имела до замужества связь с Безбородко. Роскошный дом Лопухиных стоял на Тверской.
Император мог считать, что случайностью была встреча с очаровательной девушкой, случайностью – то, что она столь похожа на Вильгельмину. Но это вовсе не было случайностью.
Роль семейства Лопухиных в исторических судьбах России, его генеалогия нуждаются в тщательном изучении. Большое семейство Лопухиных в свое время роднилось и с царями: царица Евдокия Федоровна, первая жена Петра I, была в девичестве Лопухина; генерал-аншеф Василий Авраамович Лопухин, оставивший сынов – продолжателей рода, но убитый в сражении при Гросс-Егерсдорфе, был ее родной племянник. Но не реже Лопухины с царями и ссорились: Авраам Лопухин был колесован Петром I, Наталья Федоровна Лопухина, славившаяся выдающейся красотой, образованием и любезностью, и затмевавшая на придворных балах Елисавету Петровну, была, по повелению «кроткия Елисавет», «по урезании языка бита кнутом и сослана в Сибирь» вместе с мужем и сыном.
Связь с масонами в семействе Лопухиных была традиционной. Даже П.В. Лопухин, петербургский полицмейстер, назначенный позднее генерал-прокурором, был масон; а что уж говорить о москвичах И.В. и П.В. Лопухиных, достигших розенкрейцерских градусов посвящения в московской «сиентифической» ложе «Гармония». И.В. Лопухин (Филус), еще в 1784 году написавший торжественную похвальную песнь в честь Павла, был одним из главных фигурантов по «делу Новикова» в 1792 году; ссылка его окончилась, он был награжден и обласкан в день воцарения Павла.
Лопухин, прекрасно зная духовные поиски и умонастроения Павла, подготовил трактат «Духовный Рыцарь», полностью им соответствующий. Книга была издана в 1791 году. «Все нам вопиет о естественности первенства, – писал И.В. Лопухин. – Все нам возвещает необходимость и пользу подчинения власти, коих взаимное действие есть душа порядка... Божественное единство, вселенною управляющее, освящает свое подобие в земных Царях и величеством их венчает»...
В трактат заложено было не только стремление высвободиться из-под «духовного гнета» и регламентации господствующей церкви, но страстное желание создать свою собственную церковь, – желание, вполне неоригинальное, кое создатель книги со всеми прочими основателями сект и религиозных течений разделил. «Духовный Рыцарь» Лопухина – это род церковного устава», – отмечает современный исследователь, – Не догматические разногласия, не мистика, не увлечение герметизмом отделяли масонство лопухинского толка от Православия, а один лишь сепаратизм ради сепаратизма». Но это был еще и мяч, подброшенный Павлу на ногу: это была та почва, на которой он мог бы возделывать нежно лелеемый им росток экуменизма...
Масоны следили за Павлом, они знали о нем больше, чем он сам о себе знал. Знали они и то, что Павел сохранил верность юношеским чувствам к Вильгельмине, затмить которую не смогла ни супруга, ни Катенька Нелидова. Им чертовски повезло, что в доме одного из высокопоставленных братьев обнаружилась девушка, как две капли воды похожая на Вильгельмину; но им и не повезло, ибо девушка, как будет видно из дальнейшего, оказалась с капризами, «с комплексами», как сказали бы сейчас.
Нашелся и человек среди ближайших к императору лиц – цирюльник, бывший камердинер, а теперь обер-гофмейстер, Кутайсов и сам давно искал, как положить конец влиянию Екатерины Ивановны Нелидовой, женщины, как он считал, чересчур строгих нравов, кем заменить ее... Вариантов для нелюбимых царских жен и брошенных фавориток при царском дворе было два: смерть или монастырь. Екатерину Нелидову ждал монастырь.
– Видите, как меня любят в Москве! – наивно похвастался Павел Кутайсову. – Отчего ж в Петербурге меня словно бы боятся?
Кутайсов, ни на мгновение не преставая быть придворным, а значит, интриганом, невинно заметил:
– В Петербурге чрез салоны государыни и m-lle Нелидовой всем известно, что доброе творят лишь эти дамы, а все злое – дело рук Вашего Величества; Москва же от них об этом еще не узнала, и Вас оценили, как Вы есть.
Павел не от него первого услыхал, что выглядит игрушкой в руках m-lle Нелидовой и супруги, и теперь пришел в неистовство, твердо решив, что с любыми разговорами о порабощении его воли будет покончено.
В Санкт-Петербурге Павел резко заявил Нелидовой, что «на помочах» у нее он ходить более не собирается. Вчерашнему «ангелу-хранителю» пришлось, шмыгая носом, уехать в замок свой Лоде. А вскоре следом туда приехал и ее родственник, получивший отставку губернатор Петербурга Буксгевден.
К супруге же для охлаждения причин за это время было предовольно-предостаточно. Не она ли, не Мария ли Федоровна, как-то сгоряча сказать посмела ему: «Пожилой вечный наследник»... Давно сие было, уж и забыть бы пора, а вот все не забывается. И теперь не забылось! Не с ней ли вместе мыкал он судьбу свою горькую, не ей ли знать, сколь больно было ему терпеть сие... Сколько ж презрения к неудачнику в тех словах незаслуженных...
В том, что Павел давно мечтал о хорошенькой девушке, которая бы преклонила перед ним колени, сомнений у Кутайсова не было. Но это не должно оказаться пошлой житейской комедией, эта встреча должна быть пронизана духом высокого романтизма, рыцарственности, «неизьяснимого благородства»... «Он, – вспоминает княжна Ливен, – нередко наезжал в Смольный монастырь, где я воспитывалась: его забавляли игры маленьких девочек и он охотно сам даже принимал в них участие. Я прекрасно помню, как однажды вечером в 1798 году, я играла в жмурки с ним, последним королем польским, принцем Конде и фельдмаршалом Суворовым. Император тут проделал тысячу сумасбродств, но и в припадках веселости он ничем не нарушил приличий»...
Возвращаясь с коронации из Москвы в Санкт-Петербург, каждый выходил из кареты со своими планами. Кутайсов мечтал о том, чтобы разжечь страсть государя к юной москвичке. А государь уже отлично знал, что не откажется от чувств, которые завораживали его. Перед его внутренним взором носился образ Анны Петровны, но думал он о Вильгельмине, и чувствовал себя средневековым рыцарем. In omni adversitate fortunae infelicissimum genus infortunii est fuisse felicem89, – подумал он словами Боэция, и возмутился этими словами. Неужели он не вправе счастье вернуть? Вернуть юность – иную, не омраченную тяжелыми думами. Сесть на горячего коня, и, преодолев все преграды, рассказать ей о своей рыцарской любви, стоя, с надеждой в сердце, у высокой башни, с которой она бы смотрела на него...
МИХАЙЛОВСКИЙ ЗАМОК
«Дому Твоему подобаетъ святыня Господня въ долготу дней».
Девиз на фронтоне Михайловского замка. По преданию, число букв этой надписи было равно числу лет жизни императора
#ою же весной, повелев снести Летний дворец, Павел лично заложил краеугольный камень нового замка. Замок средневекового вида, с башнями и подъемными мостами, должен быть окружен рвом... Возводился замок в честь Прекрасной Дамы, найденной, наконец, Павлом, в цвет красноватых перчаток Анны Петровны, бывших на ней при встрече. Назван он был в честь святого Михаила-архангела, сокрушившего древнего змия. Замок возводили с размахом: тысячи рабочих под руководством Винченцо Бренны посреди столицы громоздили чудовищную крепость. Ассигнованы были неслыханные суммы; отовсюду везли цветной поделочный камень, ткани для штофных обоев, бронзовое литье для внутренней отделки...
Над императорскими покоями, в чертежах, был отведен ряд комнат для Анны Петровны, куда вели потайные лестницы...
ТРЕУГОЛЬНИК С ОСТРЫМИ УГЛАМИ
#е прошло и двух недель, как в обществе распространился слух, что Его Величество император собирается возвратиться в Москву, причем императрица не будет сопровождать своего мужа. Большинство приняли это с некоторым недоумением – зачем? – но некоторые, бывшие «в курсе», – не без лукавой усмешки. В интендантстве, офицерских корпусах, во всех казармах, в салонах богатых горожан, государственных ведомствах и даже монастырях это стало главной темой для разговоров. Как?! Причиной «дополнительной поездки, совершаемой на благо престола», как была наименована, по совету Кутайсова, сия эскапада, было не подписание договора или «совет с народом», нет! Царь, известный своим мрачным и суровым характером, ехал сюда для того, чтобы устроить бал! Он, который больше всего на свете не любил танцевать, и предпочитал военные парады легкомысленным вечерам!
Называли и имя той, к ногам которой сей рыцарь новейших времен собирался бросить букет: Анна Петровна Лопухина. Если бы Павел пригласил барышню в Санкт-Петербург, это было бы похоже на приказ с его стороны. Неловко, невозможно... И он, забыв о документах, громоздящихся у него на рабочем столе, отправился к своей возлюбленной. Анна Петровна, понимая, что понравилась императору, не знала, что и думать, не верила своим ушам. Это было лестно, это волновало ее, но это дало и его окружению и всему городу повод для злословия...
...Граф Рибопьер, молодой французский эмигрант, недавно появившийся при российском дворе, пользовался благосклонностью государя. Он был известен своим безупречным воспитанием, веселым характером, а на его молчание можно было положиться. Кутайсов подошел к нему по просьбе Павла шепнул на ухо несколько слов. И когда знаменитый скрипач Диц поднял свой смычок и под сводами зала загремел вальс, граф Рибопьер склонился перед Анной Петровной Лопухиной, – и умчал ее в танце...
Когда оркестр заиграл быстрее, граф Рибопьер остановился перед царем, сидящим в большом позолоченном кресле. Он поклонился перед Его Величеством, а юная танцовщица присела в глубоком реверансе. Павел усадил ее рядом с собой. Потом он дал знак, чтобы танец продолжили.
Анна Петровна едва осмелилась поднять глаза на многочисленных гостей. Ей казалось, что в этой огромной зале все взоры устремлены лишь на нее. Ее августейший партнер мало разговаривал с ней, стараясь не слишком восхищаться ею перед этой толпой, следящей за каждым его словом и движением. И все же ему удалось сообщить смущенной девушке, что на следующий же день он нанесет визит ее родителям, разумеется инкогнито.
***
– Дитя мое, – говорил Павел, пытаясь взглядом своим найти взгляд девушки, – если Господь сделал меня императором, если я получил Божье помазание, то только для того, чтобы защищать мои народы и помогать им. Но вы ведь знаете не хуже меня, что в этом мире нет совершенства. Невозможно одному-единственному человеку, каким бы безупречным и могущественным он ни был, дать миллионам душ то, на что они надеются. Только Царство Небесное может одарить такой милостью...
Дитя, отнюдь, впрочем, не считавшее себя таковым, но захваченное водоворотом событий, чувствовало ужасную неловкость. Самое тяжелое было в том, что из жизни раз и навсегда исчезла ясность. Родные, близкие, домочадцы, словно не понимая, что речь идет о женатом человеке, в один голос требовали от нее быть покорной, послушной, уступать любым желаниям императора, угадывать их, – помня, что общение с лицами августейшими унизить не может, а лишь возвышает. «Пока лишь это, пока ничего больше!» Да, чувства и желания императора были изящны и деликатны, не заключали в себе ничего грубого или противоестественного, угождать им было легко, а порой и радостно. И тем не менее...
И тем не менее ситуация была предельно двусмысленна, и эта двусмысленность больно резала сердце Анны Петровны. Кто она, как называется этот пост при императоре? На что она может претендовать при живой, здоровой и еще красивой императрице, давшей империи и наследника престола и столько очаровательных детей? Как ей смотреть в глаза императрице? С этой точки зрения отношения с императором были, разумеется, тупиком, который, рано или поздно, закончится отставкой. И что тогда?
С другой стороны, у Анны Петровны до вчерашнего еще дня были свои чувства и желания, свои планы. Была уверенность, был, в конце концов, жених, с которым они помолвлены! Не был – он есть! Что ей сегодня делать со своей личной жизнью?..
Раз и навсегда покончить с двусмысленностью положения Анна Петровна могла, попросту сказав императору о женихе. Что в этом такого? Она даже обязана это сделать, в противном случае получится, что она что-то утаивает... Но она боялась ужасного гнева, который проявлял император, если ему что-нибудь не нравилось...
...Недавно князь Святополк-Четвертинский и этот несчастный Рибопьер, который, кажется, так недавно в танце умчал ее к престолу императора, имели между собою дело чести. О, сомнений не было – причиною всему была она. Точнее, то, что император ревновал ее к Рибопьеру. Несчастный молодой человек, единственный сын у матери, был ранен в руку, – и выслан за дуэль из столицы. Добро бы, если б так же был наказан и князь Святополк-Четвертинский, но нет – его император за дуэль сию приблизил к себе и обласкал... А каково ей?
Сегодня, в последний вечер своего пребывания в Москве царь пришел попрощаться с девушкой. Вскоре они увидятся вновь, поскольку он приказал предоставить в центре Санкт-Петербурга дворец для нее и ее семьи. У него было одновременно серьезное и довольное лицо. Он достал из кармана депешу и прочел отчет, в котором говорилось, что главнокомандующий, генерал Суворов, только что одержал значительную победу. Он был удивлен, что эта приятная новость оставила ее равнодушной. Он хотел разделить с ней свою радость, а она заметила, что ненавидит насилие, заговорила о страданиях солдат и мирного населения...
Он слушал ее и снисходительно молчал. Потом раздумчиво произнес:
– Возможно, это и справедливо. Я разделяю вашу неприязнь к тем, кто приказывает уничтожать людей из тщеславия. Но здесь другой случай. Я должен вести эту войну, поскольку она направлена против той черни во Франции, которая вообразила себя хозяевами мира. Речь не идет о завоевании какой-нибудь территории, а о том, чтобы покончить с угрозой, которая нависла над благополучием всей Европы, над всеми ее монархами. Увы! Список убитых и раненых каждый день приносит мне страдание...
Он достал из кармана бумагу. Она захотела взглянуть на нее.
Он дал ей развернуть этот длинный список, который она взяла дрожащей рукой.
И надо ж было тому случиться, что именно в этом списке, в числе легко раненных, был назван князь Павел Гагарин! Анна Петровна не знала что делать, руки ее стали холодеть... Организм сам решил дело, – она пошатнулась и потеряла сознание.
Павел позвонил, вошла камеристка, госпожа Жербер. Несчастную уложили на диван, расстегнули ей платье, распустили корсет, дали нюхательную соль... Павел держал Анну за руку и смотрел на нее.
Немного спустя она открыла глаза.
– Успокойтесь, – тихо произнес монарх. – Не хотите ли вы чего-нибудь? Может быть, стакан воды?
Она приподнялась, повернулась к нему. Ее хорошенькое лицо было залито слезами...
– Вы так добры ко мне, Государь! Я должна сказать вам...
Она мямлила, тянула, и все больше запутывалась: и назвать жениха, и не назвать его было теперь равно для него опасно... А, может, и для нее?
– Надо, чтобы вы узнали...
– Тише, Анюта, успокойтесь. Вы мне скажете об этом позже.
– Нет, Государь. Там, на этом проклятом листе, там, в числе раненных...
– Ваш родственник, конечно?
– Нет, Государь. Друг детства, – бросаясь, словно в омут головой, сказала она, не посмев, однако ж, произнести «любимый».
– Кто он?
«Так вот в чем дело! Hinc illae lacrimae!90 Вот в чем причина этой сдержанности, грусти; вот преграда, разделявшая их!» – Павел провел рукой по лбу, чтобы отереть выступивший пот и повторил свой вопрос:
– Я прошу вас, Анна Петровна, назовите его имя.
– Князь Павел Гагарин, – ответила она просто. И, чтобы предупредить приступ гнева своего гостя, добавила:
– Мы выросли вместе и вот уже три года помолвлены.
Павел взял ее руку и почтительно поцеловал.
– Сегодня же мой фельдъегерь, – сказал он, – отвезет в Италию приказ отправить князя Гагарина в Россию, как только состояние его ран это ему позволит.
ГАГАРИНЫ
#тец Павла Гагарина, князь Гавриил Петрович Гагарин – обер-прокурор 6-го департамента Сената, член Совета при Высочайшем дворе, директор Государственного заемного банка, президент Коммерц-коллегии – был родственником Паниных и издавна занимал одну из высших степеней в русском масонстве. Еще в 1776 году, победив в негласной борьбе в ложах Елагина, Гавриил Петрович и другие приверженцы и друзья цесаревича – князья А.В. Куракин, Н.В. Репнин – захватили в свои руки шведскую систему масонства. Однако через три года Елагин добивается у императрицы приказа о закрытии лож Гагарина в Петербурге, и тот перебирается в Москву. В 1783 году Гавриил Петрович стал одним из четырех членов Провинциального капитула, взявшего в свои руки все масонство России. Ему удалось отделаться легким испугом по «делу Новикова», хоть, разумеется, и он был лишен связей с двором цесаревича, при котором из масонов в ту пору оставался один Сергей Иванович Плещеев.
Со дня воцарения Павла акции Гагариных круто идут в гору. С 1799 года Гавриил Петрович становится гроссмейстером Великой национальной масонской ложи, префектом капитула Феникса, гроссмейстером московской матери-ложи Сфинкса...
***
Вернувшись с итальянского театра военных действий, раненый князь Павел Гагарин около месяца оставался в деревне у своего дяди.
Свадьба Павла Гагарина и Анны Петровны Лопухиной, фаворитки Павла I, состоялась в феврале 1800 года. Невский собор звенел всеми своими колоколами. Тщетно описывать роскошь этой церемонии, нескончаемый поток карет: на свадьбе были все двоюродные братья и сестры как со стороны жениха, так и невесты. В столицу приехали наследники самых известных фамилий в империи: генералы, послы, епископы, министры, а кроме того, все товарищи молодого генерал-майора и их прекрасные спутницы. Все знали о том, что Анна Петровна – фаворитка императора, но никто из собравшихся не видел в этом ничего, компрометирующего молодую невесту, служащего к ущемлению ее чести и достоинства. Свадьба эта громадными сливающимися отныне воедино под императорской эгидой кланами Лопухиных и Гагариных была оценена как несомненный успех обеих фамилий, как очередное значительное завоевание.
Разумеется, император briller par son absence91, он не мог присутствовать на церемонии бракосочетания. Но когда она закончилась и молодые вышли на церковную паперть, к их ногам были поставлены огромные корзины белых лилий, перевязанных широкой лентой цветов императорского флага... Но это было так... романтическая мелочь! В приданое молодым император назначил дом на Дворцовой набережной, архитектором которого был Джакомо Кваренги...
Злые языки тех, кто не был приглашен на венчание, осуждали белизну лилий, но в их язвительных улыбках, в выражениях лиц проскальзывала, вместе с недоброжелательством и иронией, плохо скрытая зависть.
Брак a trois92 с императором пошел на пользу карьере Павла Гаврииловича, служба которого, разумеется, проходила по преимуществу за рубежом. В 1801 году он становится посланником в Сардинии, с 1805 года – адъютантом при особе Александра I, в 1808-1809 годах – адъютантом для особых поручений при особе Наполеона. С августа 1812 года Павел Гавриилович – директор Инспекторского департамента военного министерства. В 1818 году он становится мастером петербургской ложи Орла Российского, с 1821 года – почетным членом ложи «Астрея» и союза Великих Провинциальных лож...
ТИРАНСТВА ИМПЕРАТОРА
Строгость от прихоти есть тиранство.
А.В. Суворов
РАЗВЛЕЧЕНИЯ ДВОРЯНСТВА
Ах, правда ли, Сальери,
Что Бомарше кого-то отравил?
...
А может, это сказка
Тупой, бессмысленной толпы... и не был
Убийцею создатель Ватикана?
А.С. Пушкин. Моцарт и Сальери
Нет большего подспорья для эгоистической жизни, как занятие искусством ради искусства. Деспот, злодей непременно должен любить искусство
Л.Н. Толстой
#ноготысячная орава бездельников десятилетиями жрала, пила и «предавалась изнеженности нравов» на государственный счет. Гвардейцы были телохранителями императоров и гарантами престола; но именно потому они имели возможность не только свергать и возводить на престол желательных им императоров, но и диктовать им желательные указы – «О вольности дворянской...», о запрещении крепостным жаловаться на своих помещиков и пр. Эти паразиты, лишь формально принадлежавшие к служилому слою воинов, со времен Петра I были подлинными хозяевами страны: они диктовали свою волю купечеству, они превратили крестьянство в безмолвных, не имеющих права пикнуть рабов, которых можно было сечь, насиловать, убивать – безответно. Сами же диктаторы отказались от всякой ответственности за что бы то ни было и окунулись в тот «вихрь наслаждений» – пиров, балов, спектаклей, охот и пикников, – который иные сегодняшние поэты и романисты считают чуть ли не идеалом российской жизни. Екатерина дала помещикам в 1765 году право ссылать крепостных в каторгу за предерзостные поступки, а с 1767 года – за жалобу на своего помещика... Это и называлось «Золотой век Екатерины». Дворянство, составлявшее чуть менее одной двенадцатой части населения страны, жило всласть – больше житья не было никому. Все остальные люди в стране были не субъектами, а объектами – владения, пользования, распоряжения, развлечения...
Какого рода были эти развлечения? Выколачивание недоимок к ним вряд ли относилось. Многие дворяне из всех видов специфически русских удовольствий предпочитали французское шампанское. Были масонские ложи – для большинства их членов поиск потусторонних миров являлся одним из возможных вариантов развлечения и рассеяния. Но было и другое. Jus primae noctis93, насилуемые «крепостные актрисы» со времен Лескова стали классикой94; но сие лишь цветочки, тем более, что далеко не у всех жертв насилие вызывало возмущение – порой его сопровождало даже и наслаждение, и возможность вывести детей «в люди», хоть эта мысль кому-то может показаться реакционной.
Развлечения были и пооригинальнее. Позволим себе обширную цитату из книги Александра Бушкова «Россия, которой не было: загадки, версии, гипотезы», автор которой ссылается на неизданный полностью Доклад императору Александру I о положении дел с крепостными крестьянами: «В домашнем тире российского помещика Струйского господа развлекались тем, что заставляли крепостных мужиков бегать на ограниченном пространстве и стреляли по ним из ружей и пистолетов пулями. Убивая насмерть. Струйский считается яркой достопримечательностью екатерининского времени. У себя в имении он оборудовал типографию, где издавал в роскошнейшем оформлении собственные бездарные стихи, – Екатерина любила демонстрировать эти книги европейским гостям, словно бы мимоходом упоминая, что эти роскошные фолианты изданы в глухой провинции, что, легко догадаться, символизирует просвещенность ее царствования. О домашнем тире Струйского, понятно, в обществе вслух не говорилось. Как и о его жуткой коллекции орудий пыток, старательно скопированных со средневековых образцов. Была у поэта-типографщика еще одна страстишка... Иногда он устраивал над кем-нибудь из своих крестьян суд по всей форме, а приговор был всегда одинаков: «запытать до смерти». За беднягу тут же принимались палачи, обученные обращению с «коллекцией», и останавливались, лишь когда жертва испускала дух». Это, к сожалению, все, что сказано о Струйских в интересной и умной книге. Но сказать о них можно больше.
Владимирский губернатор Николай Еремеевич Струйский, уехавший после отставки в свое пензенское поместье, известен не только по воспоминаниям И.М. Долгорукого («Все обращение его было дико, одеяние странно...»), но и по изумительным полотнам Федора Степановича Рокотова. Одно из них изображает юную и очаровательную супругу Николая Еремеевича, Александру Петровну Струйскую. Спокойные, округлые линии, холодный пепельно-серебристо-розоватый колорит... Поразительное своей красотой лицо, задающее загадку, не меньшую, чем джокондовская: оно серьезно, в нем нет непременной любезной улыбки, оно чего-то ждет от вас... Николай Заболоцкий, уже в XX веке, посвятил этому портрету стихотворение, по праву считаемое классическим:
...Ты помнишь, как из тьмы былого,
Едва закутана в атлас,
С портрета Рокотова снова
Смотрела Струйская на нас?
Ее глаза – как два тумана,
Полуулыбка, полуплач,
Ее глаза – как два обмана,
Покрытых мглою неудач.
Соединенье двух загадок,
Полувосторг, полуиспуг,
Безумной нежности припадок,
Предвосхищенье смертных мук.
Когда потемки наступают
и приближается гроза,
Со дна души моей мерцают
Ее прекрасные глаза95.
Знал ли Заболоцкий, кого, вслед за Рокотовым, воспевает? Откуда в стихотворении эти поразительные рифмующиеся строки: «Полувосторг, полуиспуг – Предвосхищенье смертных мук»? Неужели поэзия способна прозревать так глубоко?
Рокотов, крепостной князей Репниных, был выкуплен президентом Академии художеств И.И. Шуваловым. В 1761 году он пишет портрет великого князя Павла Петровича, а в 1765-м становится действительным членом Академии художеств и другом дома Струйских. Известен принадлежащий его кисти портрет Николая Еремеевича. «Ты, почти играя, ознаменовал только вид лица и остроту зрака ево, в той час и пламенная душа ево, при всей ево нежности сердца на оживляемом тобою полотне не утаилася», – писал Николай Еремеевич Федору Степановичу. (Из этого текста, в частности, можно понять, коим штилем стихотворения Струйского писаны были.) Фигура, изображенная на сем полотне, асимметрична, с кривой улыбкой и горячечным блеском глаз... В ней угадываются большее, чем болезненная причудливость, большее, чем невроз или истеричность, – угадывается какое-то Jenseits von Gut und Bsen96...
И возникают невольные вопросы: охотился ли несравненный художник Рокотов в «домашнем тире» доморощенного маркиза де Сада? Знала ли о существовании этого тира, о смертных пытках в замке своего господина, среднерусской «Синей Бороды», восхитительная Александра Петровна, неисчерпаемый источник вдохновения для все новых поколений российских поэтов?1 А может быть, она принимала в них участие и ее появление в зале, отведенном под «пытошную», было предвосхищеньем смертных мук для какого-то крепостного парня? Или она больше любила пытать девушек?
Откуда нравы сии могли пойти? Говорят, что на иные следственные дела Петр накладывал резолюции (как не вспомнить почтальона Печкина из Простоквашино): «Смертию не казнить. Передать докторам для опытов». Документальных ссылок нет. Ложь? Но вот свидетельство Шамфора: «Царь Петр I, будучи в Спичхеде, пожелал посмотреть, что за штука килевание2, которому подвергают провинившихся матросов; однако в порту не нашлось никого, кто заслуживал бы подобного наказания. «Возьмите кого-нибудь из моих людей», – предложил Петр. – «Государь, – возразили ему, – ваши люди находятся в Англии – следовательно, под защитой закона». Человек, готовый из любопытства отдать на муки и посрамление своего придворного, ни в чем перед ним в данный момент не виновного, способен, видимо, отдать осужденного его судом преступника для каких-нибудь «кунштов».
Впрочем, будем осторожны! Доклад императору Александру I о положении дел с крепостными крестьянами может содержать обычную клевету. Прецеденты таковые были. Герцог д'Эйен на полном серьезе рассказывал Людовику XV о приоре капуцинов, каждый день после заутрени убивавшем по монаху. Людовик предписал провинциалу ордена проверить сие донесение, тот нагрянул в монастырь, но по результатам переклички вся братия оказалась налицо...
Другой прецедент, один из самых громких, – «Синяя Борода»...
...Маршал Франции Жюль де Лаваль барон де Ре не убивал жен, как утверждает легенда, он всю жизнь нежно любил одну-единственную97. Занимался алхимией, искал «философский камень», пытался осуществить Grande Oeuvre98. В материалах суда, правда, зафиксировано, что он уничтожил «в угоду извращенным страстям» 140 отроков и отроковиц в подземельях замка Тиффож, но этот пункт обвинения не только доказан не был, но и не доказывался, в отличие от богохульства, колдовства, оскорбления святынь, сношений с дьяволом и злокозненной ереси, – грехов, уличать в которых инквизиторы были мастерами. Голословные обвинения в детоубийствах, с которых начался процесс, в дальнейшем все меньше интересовали инквизиторов, ибо не были подкреплены ни единой, ни прямой, ни косвенной вещественной уликой. А сам сыр-бор загорелся из-за того, что земли барона де Ре были заложены бретонскому герцогу. В том, что единственной задачей суда было округлить земельные владения герцога убеждает и то, что некромант Прелати и ведьма Мефре, в начале процесса обвиненные в том, что они поставляли младенцев99 и проделывали (вместе с обвиняемым) магические действия над ними, вышли из когтей инквизиции живыми и здоровыми. Видимо, они не были и подсадными утками – их тогда бы, по миновании необходимости, отправили бы на костер, как обычно делалось.
Так что, с одной стороны, неплохо бы уточнить: не были ли заложены земли Струйских, и кому.
А с другой стороны, что-то такое, возможно, и было... Чтобы легче догадаться, на что это могло быть похоже, обратимся к дням сегодняшним...
В «постсоветской» России на рубеже XXI века возник новый вид развлечения: тир «на лоне природы», в котором идет охота на эдаких прехорошеньких и совершенно голеньких симпампунчиков – крепостных девушек. Девушки по одной бегут меж довольно редких березок в укрытие. На них ничего нет, кроме прически и кроссовок. Люди, имеющие возможность оплатить это весьма не дешевое удовольствие, стреляют из винтовок с оптическим прицелом. Прицел нужен, чтобы лучше разглядеть детали анатомического строения жертв, по одной выпускаемых из загона; стрельба идет пусть и не в упор, но на расстояниях небольших, и без прицела можно легко обойтись; можно стрелять и от бедра. Иные, но это, конечно, гадкая jeunesse doree1, стреляют «из-промежду-ног», особым образом сев на винтовку верхом. Стреляют, разумеется, не пулями, а безвредным пищевым красителем, оставляющим нарядные кровавые пятна на атласной коже девушек, загоревшей в одних местах и молочно-белой или покрытой курчавыми волосиками – в других... Охота проводится днем, а вечером охотники и жертвы встречаются за ужином с шампанским, и расходятся по комнаткам охотничьего домика – довершать удовольствие...
...Поговаривают, есть уже женский вариант тира, где умудренные жизнью и униженные когда-то мужчинами матроны охотятся на крепостных юношей. Заряды там немного поэффективнее, но ни о жертвах, ни даже о серьезных травмах речи нет...
ГВАРДИЯ
Павел был первый противодворянский царь этой эпохи ..., а господство дворянства и господство, основанное на несправедливости, было больным местом русского общежития во вторую половину века. Чувство порядка, дисциплины, равенства было руководящим побуждением деятельности Императора, борьба с сословными привилегиями – его главной целью.
В.О. Ключевский
#ашкова скороговоркой как-то упомянула: «Гвардейские полки играли значительную роль при дворе, так как составляли как бы часть дворцового штата. Они не ходили на войну». Вся служба их состояла в несении караула в дворцовых помещениях, и сама возможность повседневного доступа к тем, от кого зависели все в империи назначения и производство в чины, позволяла быстро сделать карьеру. Довольно было дослужиться до гвардейского капитана, чтобы тотчас стать армейским полковником (при переводе в армию гвардейские офицеры автоматически «прыгали через чин») и иметь с полка доход в несколько десятков тысяч рублей. Впрочем, даже это не могло перекрыть всех преимуществ службы в гвардии; так, гвардейскому сержанту по штату в обозе полка отводилось шестнадцать повозок; армейский полковник располагал лишь пятью100.
«Накануне вступления Павла на престол из 400 тысяч солдат и рекрут 50 000 было растащено из полков для домашних услуг и фактически обращены в крепостных. В последние годы царствования Екатерины, офицеры ходили в дорогих шубах с муфтами в руках, в сопровождении егерей или «гусар», в расшитых золотом и серебром фантастических мундирах», – свидетельствует канцлер Безбородко.
Эти обыкновения, столь долго им виданные и тщательно обдуманные, Павел, став императором, решил искоренить. Первый же заговор «преторианцев» мог свергнуть его с престола и стоить ему жизни. И он начал реформы с гвардии.
«...Не успел вступить на престол, на третий уж день чрез письмо к генерал-прокурору, приказал обвестить везде и всюду, чтоб все, уволенные на время в домовые отпуски, гвардейские офицеры непременно и в самой скорости явились к своим полкам, где намерен он был заставить их нести прямую службу, а не по-прежнему наживать себе чины без всяких трудов. И как повеление сие начало, по примеру прочих, производиться в самой точности, то нельзя изобразить, как перетревожились тем все сии тунеядцы и какая со всех сторон началась скачка и гоньба в Петербург. Из Москвы всех их вытурили даже в несколько часов, и многих выпроваживали даже из города с конвоем...» Засим был проведен смотр офицерскому составу полков: все дворяне и «недоросли», числящиеся в штате, но отсутствующие в строю, были отправлены в отставку. Увольнялись и те, кто в строю числился, – «по делам их». Павел отправил в отставку 7 фельдмаршалов, свыше 300 генералов, более 2000 штаб- и обер-офицеров. Одновременно неслужившим дворянам было запрещено участвовать в выборах в органы местного дворянского самоуправления и занимать выборные должности в них. Были ограничены права и льготы, дарованные дворянам в 1785 году. За малейшую провинность могли и дворянства лишить, и в Сибирь сослать.
Павел сформулировал свое «l'etat s'est moi1»: «В России велик только тот, с кем я говорю, и только пока я с ним говорю». Фраза стала девизом русского самодержавия, только теперь воскресавшего после вековой эпохи диктатуры дворянства.
Аракчеев, вышедший из крестьянской семьи, разоренной провинциальными князьками, был возведен в чин военного коменданта Санкт-Петербурга. Он был очень доволен своим августейшим хозяином. Он тщательно расследовал каждую несправедливость, допущенную во времена Екатерины, и исправлял ее, следуя царскому указу.
Павел понимал, что восстановление попранной справедливости дешево ему не обойдется и от бывшей гвардии нужно обороняться гвардией новой, своей, гатчинцами. Страх погибнуть от шпаги, от яда, от измены был постоянной составляющей его бытия. И тем более делает ему честь, что он не пошел на поводу у своего страха. Князь Чарторыйский, свидетель восшествия Павла I на трон, утверждает, что топот сапог и бряцание оружия заставили забыть обо всей предшествующей роскоши. Костюмы, выражение лиц, походка присутствующих и их род занятий разительным образом отличались от обстановки предыдущего правления: дворец стал похож на гвардейский корпус. «Тотчас [по воцарении Павла] во дворце приняло все другой вид, – вспоминал и Г.Р. Державин, – загремели шпоры, ботфорты, тесаки, и, будто по завоеванию города, ворвались в покои везде военные люди с великим шумом».
Павел восстановил в 1799 году «кавалергардский корпус», расформированный им двумя годами ранее, со значением личной гвардии императора как великого магистра ордена св. Иоанна Иерусалимского. Все 189 служивших в нем дворян имели знак мальтийского креста.
Граф Брель, посол Пруссии, писал: «Император, желая исправить недостатки предыдущего правительства, все разрушает, вводит новый режим, который не нравится нации и который совсем не продуман... Недовольство дворян настолько велико, что не выразить словами. Неуверенность в будущем, боязнь потерять свою должность и страх перед постоянными нововведениями приводят его в отчаяние... Один Господь знает, чем все это закончится!»
Говорили, что император весьма придирчив на парадах. Да, он придирался, осматривая полки гвардейцев, придирался, оценивая: раскассировать или нет? Его взгляд, направленный на этих людей, не упускал ни одной детали. То он казался восхищенным, то на его лице удовольствие сменялось гневом и он надувал свои худые щеки. Он делал нетерпеливые движения, пожимал плечами или топал ногами, чтобы выразить гнев.
Санглен: «Павел хотел сильнее укрепить самодержавие, но поступками своими подкапывал под оное. Отправляя, в первом гневе, в одной и той же кибитке генерала, купца, унтер-офицера и фельдъегеря, научил нас и народ, слишком рано, что различие сословий ничтожно. ... без этого различия самодержавие удержаться не может...»
Он видел еще одну лазейку для гвардейцев: возможность сажать на трон «своих» императоров давала им неопределенность правил передачи престола, учрежденная Петром I. И он издал указ, по которому корона может переходить только по прямой линии, к наследникам, прежде всего мужского пола. Будь этот указ прежде, – может, и не случилось бы «дворцовых переворотов», потрясающих страну с начала века?
КАЗНА
Бери, большой тут нет науки;
Бери, что только можно взять.
На что ж привешены нам руки,
как не на то, чтоб брать?
Капнист. Ябеда
В это бедственное для русского дворянства время бесправное большинство народа на всем пространстве империи оставалось равнодушным к тому, что происходило в Петербурге – до него не касались жестокие меры, угрожавшие дворянству. Простой народ даже любил Павла...
Фонвизин
#азна была пуста, долги – неисчислимы. Русское государственное хозяйство встречало XIX век с 44 миллионами рублей101 внешнего и 82 миллионами внутреннего долга. Еще хуже было то, что казна разворовывалась и проконтролировать, как, кем и когда, было невозможно: asinus asinum fricat102. Но и здесь Павел – не сразу, но тем тщательнее обдумав, – нашел выход. В сентябре 1800 года он утвердил «Постановление о коммерц-коллегии». Хитрость органа сего, в отличие от предыдущих с похожими названиями, состояла в том, что более половины членов (13 из 23) не были государственными служащими, не были даже дворянами, или, во всяком случае, потомственными дворянами. Это были купцы и заводчики, люди, платящие налоги, а не проедающие их! Люди, привыкшие друг друга в делах контролировать и знающие, как это делать. Это было то, из чего во Франции разгорелся сыр-бор: власть, пусть пока только экономическая, – в руках третьего сословия. Люди, прежде политически бесправные, получали на выборной основе места в правительстве!
Учреждению этому, нацеленному противу дворянской диктатуры, сужден был краткий век – ровно тот же, что и самому Павлу I. Александр I на пятый день царствования – здорово, видно, кого-то допекло! – ликвидировал дело, выстраданное отцом: «...оставя в той коллегии членов, от короны определенных, всех прочих, из купечества на срочное время избранных, отпустить в их домы, и впредь подобные выборы прекратить». «Плешивый щеголь, враг труда»1 выполнял задание тех, кто привел его к власти. И по-прежнему городничие стали таскать купцов за бороды...
Император Павел, на деле осуществляя принцип salus populi suprema lex est2, решил «перевесть всякого рода бумажную монету и совсем ее не иметь» – ассигнации он считал одной из мерзостей предыдущего, екатерининского века. На площади перед Зимним дворцом устроили уникальное auto da fe: жгли ассигнации. Ветер раздул пепел, только что стоивший по номиналу свыше пяти миллионов рублей. Стоимость денег в карманах у жителей страны поднялась, но вряд ли хоть кто-то из них понял связь костра на Сенатской площади и этого повышения их благосостояния, как мало кто понимал, что, печатая не обеспеченные ничем бумажки, Екатерина II выступает в роли официального, безнаказанного фальшивомонетчика, нагло залезая в карманы своих подданных. Добрые граждане недоуменно пожимали плечами: «Деньги жжет! Ну, не идиот ли?». Донкихотского жеста никто не понял, рейтинг Павла, говоря сегодняшним языком, от этого не возрос, если не упал. Между тем в казне, откуда были взяты ассигнации, дыр хватало, и дворцовыми серебряными сервизами и иными вещами, переплавленными в монету, все их заткнуть не удалось...
В день коронации Павел издал указ, запрещающий барщину по воскресеньям и ограничил ее тремя днями в неделю. «Закон, столь решительный в этом отношении и не существовавший доселе в России, позволяет рассматривать этот демарш императора как попытку подготовить низший класс нации к состоянию менее рабскому», – заметил прусский дипломат Вегенер. Известны случаи, когда помещики были наказаны за неисполнение этого указа. Однако на Юге России, где до указа барщина ограничивалась двумя днями в неделю, он ухудшил положение крестьян.
Казенным крестьянам было дано самоуправление, по 15 десятин земли, сложено 7 миллионов недоимок, хлебная повинность, разорительная для крестьян, была заменена денежной из расчета 15 копеек за четверик хлеба. «...Нельзя изобразить, – пишет Болотов, – какое приятное действие произвел сей благодетельный указ во всем государстве и сколько слез и вздохов благодарности выпущено из очей и сердец миллионов обитателей России. Все государство и все концы и пределы оного были им обрадованы, и повсюду слышны были единые только пожелания всех благ новому государю». Чтобы сбить цену хлеба, император распорядился продавать хлеб по дешевым ценам из казенных хлебных магазейнов. Цена на хлеб сразу снизилась, но это был еще один удар по казне...
Из 36 миллионов русских, по словам Коцебу, по крайней мере 33 миллиона имели повод благословлять императора, хотя и не все сознавали это. А вот лишенные привилегий, те, кто имел повод ненавидеть его, – отлично все сознавали! Их мнения о Павле господствуют и по сей день! Будущий декабрист Поджио заметил: «Павел первый обратил внимание на несчастный быт крестьян и определением трехдневного труда в неделю оградил раба от своевольного произвола; но он первый заставил вельмож и вельможниц при встрече с ним выходить из карет и посреди грязи ему преклоняться на коленях, и Павлу не быть!»

«...ПАВЛУ НЕ БЫТЬ!»
АНГЛИЯ
Надо признать, что проводимые реформы никоим образом не рассчитаны на то, чтобы успокоить настроения в столице.
Лорд Витворт, посол Англии
#эра Чарльза Витворта, лучшего из слуг Его Величества короля Англии, не слишком-то беспокоил оборот, который принимали события в Санкт-Петербурге. Обладая безупречными манерами и репутацией, он был известен при дворе своими неограниченными финансовыми возможностями: Англия всегда готова была щедро платить тем, кто изъявлял желание поддерживать ее могущество в мире. Все, кто был ему нужен при российском дворе, – все были куплены и служили интересам Лондона. Но сейчас, в середине 1799 года, и подкупать никого особенно не надобно было: Витворт с интересом следил за развитием событий, платя лишь за информацию. Порой ему, напротив, приходилось охлаждать иные горячие российские головы, умышлявшие на императора, армию свою во главе с Суворовым, на чем горячо настаивал сам Питт, пославшего в Альпы.
Но, окорачивая зарвавшихся энтузиастов-аристократов, Витворт знал: энергия их в урочный час может пригодиться Альбиону. Шутка ли – несколько придворных партий искали ни более ни менее как смерти императора российского, полагая непозволительным и унизительным его отношение к дворянству. Молодые, но уж в чинах знатных дворяне, во главе с двадцативосьмилетним Никитой Петровичем Паниным (племянником в Бозе почившего Никиты Ивановича Панина, воспитателя Павла), составляли одну партию. Сей блестящий молодой человек был далеко не последней спицей в колеснице империи: Павел, по нежной привязанности к семье Паниных, меньше чем через год после своего восшествия на престол, в 1797 году, назначил Никиту-младшего, с которым они вместе воспитывались в детстве и германофилия которого была ему известна, послом России в Берлине. Панин пытался вовлечь Пруссию в антифранцузскую коалицию, но, не успев в том, дело сие оставил. Тем не менее в 1799 году он стал вице-канцлером империи.
Другая партия, из потемкинских «орлов» состоявшая, группировалась вкруг адмирала Мигеля де Рибаса103. Возмущенный тем, что Ростопчин, наводя порядок в делах при новом режиме, обнаружил его лихоимства и сообщил о них императору, сей неаполитанец наиболее удобными средствами для ликвидации царя полагал яд и кинжал; не возражал он и против того, чтобы лодка с императором невзначай перевернулась и утонула в Неве.
На стороне заговорщиков был и Виктор Кочубей, правнук известного по «делу Мазепы» Василия Кочубея, – сначала камер-юнкер при дворе Екатерины II, затем чрезвычайный посланник в Константинополе и – с 1792 года – граф, вице-канцлер при дворе Павла I, близко связанный с царевичем Александром. «В Санкт-Петербурге тюрьмы переполнены. Всеми овладела черная меланхолия. Никто и не знает больше, что такое развлечения. Оплакивать родственника – преступление. Приходить в гости к несчастному другу – значит вызвать ненависть властей. Все испытывают невообразимые страдания», – писал он своему другу, российскому послу в Англии Воронцову, еще одному стороннику радикальных мер в отношении императора.
Заговорщики собирались у Ольги Жеребцовой.
ОЛЬГА ЖЕРЕБЦОВА
Лопухин, сестра которого была замужем за сыном Ольги Александровны Жеребцовой, утвердительно говорил, что Жеребцова (любовница высланного Павлом I английского посла Уинтворта), получила из Англии уже после кончины Павла 2 миллиона рублей для раздачи заговорщикам, но присвоила их себе.
Е.С. Шумигорский. Император Павел I
#расавица сестра Платона и Валериана Зубовых ненавидела Павла I, который держал в изгнании ее братьев. Но паче ненависти была любовь к роскоши, и многие догадывались, что та роскошь, в которой живет это прелестное создание, оплачена английским золотом. Худенькая Арабелла Коуп, супруга сэра Чарльза Витворта, знала, что все дипломаты, для достижения целей своих, имели любовные связи в странах пребывания, – и в претензию к супругу по этому поводу не входила.
Ольга Александровна, владелица богатейших поместий Демидова с ловкостью фокусника жонглировала английскими гинеями. В них она видела возможность вернуть братьев – и отомстить Павлу за их изгнание. На вечерах у прелестной авантюристки сверкали люстры и лилось рекой шампанское, в ее гостиных собиралось самое модное петербургское общество. Генералы и дипломаты за бокалами дорогого французского вина вели беседы о новом повороте в политике царя.
Эти вечера украшали княгиня Доротея Ливен, графиня Головина и другие гранд-дамы. Здесь же встречались фон дер Пален, Никита Панин, адмирал де Рибас. Вино им подавала сама Ольга Жеребцова.
Однако не многие из собиравшихся здесь высоких чинов внушали сэру Витворту настоящее уважение. Весь пар у заговорщиков уходил в разговоры, и чтобы не развалился заговор, как карточный домик, нужен был ответственный человек, известный своей честностью, который занимал бы высокий военный или гражданский пост. Наибольшее уважение серьезностью и основательным подходом к делу внушал ему Петер фон дер Пален.
До самой весны 1800 года английский дипломат, ни в разговорах, ни в переписке, не проронил ни единого слова против государя, гостем которого был. А в конце мая 1800 года и вовсе был отозван в Лондон.
ПЕТЕР ФОН ДЕР ПАЛЕН
Уведомившись о всемилостивейшем помещении на высочайшей службе, прошу удостоить принять подобострастное приношение живейшей благодарности и купно всепреданнейшего уверения, что жизнь свою по гроб посвящаю с радостью высочайшей службе и для того перед лицом Государя повергаю себя к освященным стопам Вашего Величества
Фон Пален – Павлу I. 1 октября 1797 года
Quos vult perdere – dementat104.
Пословица
#танислав Август Понятовский пережил свою любовницу Екатерину II на два года. В феврале 1797 года Павел I пригласил его в Петербург. Его должны были, по приказу Павла, торжественно встретить в Риге, устроить королевский пир. Но Понятовский запоздал... И дворяне, уже оценившие деятельность Павла, продемонстрировали ему свое отношение. Пир дали опальному Платону Зубову, бывшему в городе проездом! Это значило, что дворянство объявило Павлу войну.
Принял бы Павел вызов, если бы знал, что это вызов? Скорее всего, да. Но он не придал эпизоду особого значения. Разжаловал губернатора Курляндии – и все. И забыл об этом.
Но ничего не забыл гордый и беспощадный с обидчиками, волевой и подобострастный одновременно граф Петер фон дер Пален, теперь уже бывший губернатор.
***
Людей надо либо жаловать, либо убивать. Середины для государя нет.
Н. Макиавелли
Пален, мелкий курляндский барон, был девятью годами старше императора и еще молодым поступил на службу в конную гвардию. Корнет в 1760 году, он отличился во время прусской кампании, откуда вернулся капитаном. Он был ранен при взятии Бендер в 1770 году. В 1787 году императрица подарила ему замок Экау в Курляндии. За несколько месяцев до кончины государыни его назначили губернатором Курляндии. Роковое чествование попавшего в опалу Зубова оборвало его карьеру.
29 сентября 1797 года, благодаря связям, барон фон дер Пален полностью прощен Павлом и приглашен в Санкт-Петербург. За него хлопотали наследник престола и императрица, Мария Федоровна! После двух лет опалы Павел простил фон Палену нанесенное ему оскорбление. Сердце несчастного императора, неистовое и благородное одновременно, вновь прониклось к нему дружбой и доверием. Под команду фон дер Палена были отданы конные гвардейцы императорского конвоя. Пален, обладавший ровным характером и достойным видом, прекрасно умевший скрывать свои мысли и чувства, меньше чем за год становится самым известным человеком в столице, добивается самых высоких почестей.
– Странно, я не слышал, чтобы о ком-нибудь говорили столько хорошего, как о фон дер Палене, – заметил как-то Павел II в кругу своих близких. – Я, видимо, недооценил Палена. Надо быть справедливым с ним.
С этого времени императорские милости так и посыпались на будущего убийцу. С марта 1798 года он был назначен, после Буксгевдена, генерал-губернатором Санкт-Петербурга. На пороге нового века – и на пороге убийства своего августейшего благодетеля, – он получил от него графский титул, андреевский105 и иерусалимский106 кресты.
Все нити управления страной и заговором находились в руках вельможного провокатора. Он держал в руках Орлова и Бенигсена, Голицына и Панина, Талызина и Чичерина, братьев Зубовых и Уварова, Татаринова и Мансурова... Пален знал, что Екатерина уговорила в свое время Марию Федоровну поставить подпись на документе, передающем престол Александру через голову Павла, – и та знала, что Пален это знает. Но этого Палену было мало.
ПАНИН
Этот молодой человек был очень холоден, мечтателен, увлекался мистикой, оккультизмом и страстно изучал магнетизм.
Г-жа Дивова. Мемуары
Я говорю вам, что во всей России не найдется ни одного человека, который был бы застрахован от несправедливостей и притеснений тирании, достигшей своего предела. Я готов рисковать собственной жизнью, чтобы вытащить государство из этой пропасти.
Граф Панин – полномочному министру России в Лондоне, графу С.Р. Воронцову
#икита Панин был настоящим светским львом: он прекрасно держался, был высокомерен и, одновременно, безупречно вежлив, а его короткие фразы всегда отличались небывалым изяществом. Его можно было встретить везде, где обсуждали важные дела, касающиеся безопасности государства. Сын генерала Панина, подавившего пугачевский бунт, молодой Никита с шестнадцати лет считал себя наследником дипломатических традиций, направленных на установление дружбы между Пруссией и Россией.
Он был еще почти подростком, но благодаря своей самоуверенности повсюду обращал на себя внимание. Его остроумные ответы, блестящее знание французского языка, на котором он писал и говорил безо всякого акцента, положили начало его блестящей карьере за рубежом. Властно давал распоряжения, его взгляд был тверд, лицо – бесстрастно, ходил очень прямо и спокойно высказывал неодобрение по поводу мнений любого человека, будь даже тот самим государем.
Своей холодной иронией, сухим тоном и надменностью, в которых, однако, никогда не проскальзывала открытая враждебность, он легко приводил в смущение и заставлял поверить в истинность своих слов.
В шестнадцать он женился на графине Софье Орловой, племяннице фаворита Екатерины, и, прослужив десять лет в конной гвардии, был назначен главным камергером и членом Коллегии иностранных дел.
Разумеется, он осуждал императора за его политику, которая, впрочем, многим казалась тогда нелогичной. Он жаловался на разрыв Павла I с недавними союзниками, который, по его мнению, неминуемо должен был привести страну к катастрофе. Месяц за месяцем его злость на императора все возрастала. Во-первых, потому что пост председателя Коллегии иностранных дел занимал Ростопчин, а ему очень хотелось получить это завидное место. Более того, Ростопчин мог заходить к царю в любой момент, а он должен был просить аудиенции. Зависть и амбициозное стремление превзойти всех своих коллег привели к тому, что его неодобрительное отношение к государю вскоре превратилось в ненависть к нему.
ЗАГОВОР РАССЫПАЕТСЯ!
#авел знал, что заговор существует: по сути, он существовал с самого начала и первой заговорщицей против него была его собственная матушка. Он всю жизнь прожил в условиях заговора против себя, и, если можно так выразиться, настолько к этому притерпелся, что не считал заговор чем-то роковым. Заговорщик был для него источником боли нравственной, отвратительным, подлым человеком, которого необходимо лишить милостей, – но не посланцем судьбы, и уж тем более не источником физической боли и смерти. Он не столько боялся яда или кинжала, сколько непонимания и, тем более, мятежного утаенного своеволия.
Разница была в том, что прежде у него не было возможности бороться с заговорщиками, а теперь они появились. И по мере того как император догадывался о врагах, он становился все более молчаливым, более жестоким; приказывал, чтобы полицейское наблюдение устанавливали почти за каждым домом. Доносы, правдивые или лживые, выслушивались всегда. Из-за денег, или желая просто отомстить соседу, многие горожане не гнушались клеветой и угрозами.
Законное желание порядка и справедливости, воплотившись в формы, неприемлемые для людей, источником роскоши которых была несправедливость, стало иметь вид личной неприязни и даже ненависти Государя к господствующему классу. Высшее общество – генералы, офицеры, интеллигенция, – свято убежденное не в том, что оно принадлежит к нации творцов, мыслителей и созидателей, – эта терминология в ту пору еще не сложилась, – а в том, что оными мыслителями и политическими деятелями являются, оскорблялось, когда их подлость, хамство и невежество выставлялись императором на всеобщий позор.
Везде, где собирались дворяне, независимо от частных интересов каждого, они были едины в желании «покончить со всем этим». Но далее разговоров и брюзжания дело не шло: не хватало какого-то окончательного импульса к действию.
Рассыпалась и хитроумная конструкция, которую так долго выстраивал граф фон дер Пален. Первым пришлось убрать адмирала де Рибаса. Государь вздумал приблизить его к себе, поручив ему доклады о состоянии флота, что могло обернуться назначением на должность командующего военно-морскими силами. И тут лукавый царедворец, кажется, дрогнул и собрался, выдав Павлу прочих заговорщиков, возвыситься за их счет...
Возможно, Палену это только показалось. Но на карте стояло слишком многое, рисковать было нельзя. В декабре 1800 года Рибас внезапно и тяжело заболел. Пален, ближайший друг, не только не отходил от его постели, но и не допускал к ней никого более, пугая возможной заразой. Видимо, он боялся, что адмирал проболтается... А через некоторое время католическое кладбище в Петербурге украсилось новым пышным надгробием.
Далее пришлось освободится от Панина. В случае успеха заговора он, молодой, энергичный, высокопоставленный чиновник, ничем не обязанный лично Палену, был для него намного опаснее престарелого де Рибаса, особенно после того, как Панин вынудил Александра принять решение об участии в деле, «столь сильно идущем вразрез с его чувствами». Панин стоял за регентство Александра при «недееспособном» родителе, а не за убийство Павла, а Пален отлично понимал, что у него будет меньше средств воздействия на Александра, чем у Панина.
Как-то Павел, остановившись перед портретом Генриха IV, с горечью воскликнул:
– Счастливый государь – он друга имел в таком министре, как Сюлли. У меня таковых нет.
Панин молча проглотил упрек. Пален, бывший тут же, немедленно придумал комбинацию. И чрез некоторое время Павлу сообщили анонимную остроту:
– Был бы Генрих Четвертый, а Сюлли найдутся.
Зная дерзновенное остроумие Панина, император не усумнился, что острота сия принадлежит ему, уязвленному низкой оценкой его министерской деятельности. Для отставки, впрочем, сего было недовольно, но Панин сам же и сделал под себя подкоп, наотрез не приняв перемен в отношениях с Францией... Он попал в опалу у императора и вынужден был уехать в одно из своих поместий, оставив пост в Коллегии иностранных дел.

ЦАРЬ-РЫЦАРЬ
Non nobis, Domine, sed nomini tuo ad gloriam!107
«АРИСТОКРАЦИЯ ДУХА»
L'enfer est pav® de bonnes intentions108.
#авел хотел быстро переменить всю жизнь России. Он знал, как это сделать! Нужно, чтобы у власти оказались chevaliers sans peur et sans reproche109, безупречные в Господних и его глазах. В них все должно быть прекрасно: мундир, выправка, готовность выполнить любую поставленную задачу. Их должна сплотить единая идея – без идеи возможно лишь то laissez faire, laissez passer110, бесстыдное и безоглядное разворовывание страны, которое было и при матушке. Идея, объединившая страну, была даже у исчадий ада, у якобинцев, казнивших Людовика XVI: liberte, egalite, fraternite111... Павел нашел идею, которую можно противопоставить якобинской, которая способна сплотить и очистить Россию: рыцарство! Благородное сословное неравенство против губительнаго якобинского равенства! Равнение по низшим, равенство в хамстве и подлости суть крах и разгром всей человеческой культуры; не демократизация, но аристократизация общества спасительна для сего последнего, и в этом лежит внутреннее духовное оправдание орденской деятельности...
Монарха, мечтавшего о рыцарской верности подданных, привлекала жесткая иерархическая дисциплина феодального ордена. Все русское дворянство должно было, по мысли Павла, преобратиться в таковой же... И каждый дворянин должен занять в ордене подобающее ему место; определить его могли лишь парады, соблюдение должного этикета в поведении, а засвидетельствовать принадлежность к данному именно месту должна подобающая форма...
Павел и в дальнейшем совершенствовал и оттачивал систему духовного диктата, призванную споспешествовать процветанию страны и счастью подданных. В 1799 году им были запрещены поездки молодых людей за границу для обучения, а для избежания самой надобности в таких поездках основан был Дерптский университет. В 1800 году был запрещен ввоз всяких книг и даже нот из-за границы, самый дух которой был пропитан революционными миазмами...
Вот только поймет ли это beschrсnkter untertanenverstand112? Да и православие не давало здесь ему ни простора для маневра, ни материала для выбора: оно никогда не имело военно-рыцарских орденов. Но в православной России, усилиями Екатерины II или попущением Божьим, существовали католические рыцарские ордена – иезуиты, иоанниты...
ИЕЗУИТЫ
#менно для того чтобы встретиться с иезуитами, Павел, совместно с великими князьями Александром и Константином, возвращаясь после коронации в Санкт-Петербург, заехал в Оршанский иезуитский коллегиум. Он хотел познакомиться с сорокасемилетним Габриэлем Грубером. Уроженец Вены, член «Общества Иисуса» с 1755 году, Грубер изучал естественные науки в Лейбахе. Когда Климент IV распустил орден, Габриэль бежал в Полоцк, стал педагогом в иезуитском коллегиуме. Обучая – учился, добавив к уже известным ему французскому и немецкому языкам итальянский, польский, русский...
Габриэль Грубер поставил перед собой цель – возродить орден иезуитов. Провинциал ордена и ректор коллегиума Вихерт, генеральный викарий Ленкевич, сменивший его на этом посту Франциск Каро преклонялись перед его энтузиазмом и энергией. Восхитился ими и Павел: встреча в Орше сблизила и даже подружила их.
Во дворец Грубер вошел как стоматолог: исцелив болевший зуб царицы. Однако при каждой встрече, в каждой беседе с императором он умудрялся продемонстрировать такую эрудицию, такую осведомленность в любых вещах на свете и одновременно такое желание быть полезным в любом вопросе, что скоро стал просто незаменим при дворе. Ведь не исцеление же зуба Марии Федоровны, в самом деле, Павел счел достаточным поводом для награждения его орденом Андрея Первозванного! Однако иезуит с горделивым смирением уклонился.
– Знаки светских отличий – не только суета и соблазн, но и опасность великая. «Что для меня было преимуществом, то ради Христа я почел тщетою»1, – говорит апостол Павел. Служить монархам должно, не задумываясь о возможных наградах, но только ad majorem gloriam Dei113.
Именно Грубер, а не отстраняемый им от дел Сестренцевич работал сейчас над проектом встречи папы Пия VII с Павлом I «в католических провинциях России». Нападение французов на Рим значительно продвинуло дело. Папа уже писал, что пребывание в России помогло бы ему «заключить союз церквей с государем, который является другом человечества и защитником угнетенных». В свою очередь Павел I, с подачи Грубера, хотел обсудить с папой вопрос о восстановлении распущенного ордена иезуитов, с тем, однако, чтобы он вел борьбу против развивающегося атеизма, а не с представителями других христианских вероисповеданий, как это было раньше. Собственно, сами эти «другие христианские вероисповедания» должны слиться в едином экуменистическом хорале... «Обнимитесь, миллионы!»114 – гремел в ушах Павла торжествующий гимн...
Павел, для того чтобы Груберу было где работать, передал иезуитскому духовенству санкт-петербургскую церковь святой Екатерины... При ней был создан «Дворянский коллегиум», через который прошли дети Барятинских, Вяземских, Гагариных, Голицыных, Прозоровских, Севериных, Строгановых и других лучших фамилий России. В этот коллегиум должны были отдать и А.С. Пушкина, но «подвернулся» Лицей...
...При Павле Грубер не смог добиться цели, но уже при Александре I Благословенном папа специальным бреве восстановил орден, и Габриэль был избран его первым генералом. Он погиб в 1805 году в Петербурге при пожаре, охватившем коллегиум, спасая бумаги ордена...
ПРОТЕКТОР ОРДЕНА
Русский император, не принадлежащий к католической церкви, но исповедующий схизму Фотия, сделался гроссмейстером Ордена религиозного и военного, имеющего первым своим начальником папу. Император Павел поразил Европу.
Аббат Жоржель
#авней мечтой Павла было объединить православие и римский католицизм. В союзе двух церквей он видел возможность их дальнейшего развития и процветания. Мысли эти его были широко известны. «Латинская» партия при дворе – Илинский, Потоцкий, Чарторыйский, Радзивилл и tutti quanti1, – старались споспешествовать Груберу в налаживании возможно более тесных контактов между Петербургом и римским престолом.
Несмотря на то, что с 1797 года в России были закрыты частные типографии и установлена строгая цензура для русских книг, император с каждым днем все более приобретал славу веротерпимого человека. Он создал в Сенате особый отдел, который ведал вопросами католической религии. Павел I принял при своем дворе Лоренцо Литта, папского нунция. Брат Лоренцо, Джулио Литта, был аккредитован при российском дворе Великим магистром Мальтийского ордена, Волынский приорат которого существовал в России с конца 70-х годов.
19 сентября 1792 года Конвент своим постановлением конфисковал все владения Мальтийского ордена во Франции; кавалеры ордена, как и другие французские дворяне, вынуждены были эмигрировать из страны. Император Павел I чуть ли не в первую очередь занялся орденскими вопросами. 4 января 1797 года, на третий месяц по приходе к власти, он подписывает Конвенцию с папским престолом об учреждении в империи великого приорства ордена госпитальеров св. Иоанна Иерусалимского (Мальтийского ордена), присоединенного к англо-баварскому «языку» ордена на место бывшего приорства польского. В этом документе Павел «подтверждает и ратифицирует за себя и преемников своих на вечные времена, во всем пространстве и торжественнейшим образом заведение помянутого ордена в своих владениях». Ордену были пожалованы «все те отличности, преимущества и почести, коими знаменитый орден сей пользуется в других местах, по уважению и благорасположению государей». На содержание российского приорства с его тринадцатью командорствами, положено было отпускать ежегодно из казны более 300 тысяч польских злотых; этот доход был «свободен навсегда от всяких вычетов». Сан великого приора и командоров должен был предоставляться лишь русским подданным.
Уже в ноябре 1797 года канцлер Мальты, которой, с одной стороны, угрожала Турция, и которая к тому же лишилась по различным причинам многих своих богатств, стал искать защиту у нового императора, чье усердие в делах веры не оказалось незамеченным. Напротив – оно было высоко оценено! Павел получил крест, который ранее носил Ла Валет, самый знаменитый из великих магистров ордена. Помимо креста гроссмейстер ордена Гомпеш передал Павлу мощи святого Иоанна, покровителя ордена, и чудотворный образ Божьей Матери Филермской. Тогда же Павлу I был поднесен титул «протектора Мальтийского ордена». Возлагая его на себя, император принимал обязанности следить за точным выполнением кавалерами ордена его законов и статутов; таковой надзор был лишь приятен императору, ибо «обязанности Мальтийских кавалеров всегда неразлучны с долгом каждого верного подданного к его отечеству и государю».
Мальтийский орден, по мысли русского императора, был тем ядром, вокруг которого, без различия вероисповеданий и национальностей, могли бы сгруппироваться все духовные и военные силы Европы, противостоящие якобинцам, разрушающим престолы и алтари, ниспровергающим законность и порядок. Не зря ведь орден так долго и успешно боролся против внешних врагов христианской Европы! Теперь же его задача – объединить все лучшие элементы в борьбе против революционного движения!
То, что в Мальтийском ордене религиозность была традиционно окрашена в мистические цвета, также импонировало Павлу, воспитанному в масонском духе. Тот город Солнца и счастья, который явился впервые перед воображением Павла-ребенка, теперь, для Павла-императора распахнулся в образ идеального всемирного рыцарского союза, в котором строгое христианское благочестие и выверенные веками нормативы поведения сочетались с безусловным иерархическим послушанием... Да, это можно было противопоставить разрушительным идеям, исходившим из революционной Франции!
ГРОССМЕЙСТЕР МАЛЬТИЙСКОГО ОРДЕНА
[Павел,] увидев измученных людей в каретах, послал узнать, кто приехал; флигель-адъютант доложил, что рыцари ордена святого Иоанна Иерусалимского просят гостеприимства. «Пустить их!» Литта вошел и сказал, что, «странствуя по Аравийской пустыне и увидя замок, узнали, кто тут живет...»115
Н.К. Шильдер. Записки
Законы царств, обряды веры,
Святыни – почтены в химеры;
Попран Христос и скиптр царей;
Европа вся полна разбоев;
Цареубийц святят в героев:
Ты, Павел, будь спаситель ей!
Г.Р. Державин
То, что звание протектора налагало не только на Павла, но и на Россию известные обязанности по отношению к ордену, стало ясно в июне следующего года.
Молодой французский генерал Бонапарт, по пути в Египет, 12 июня 1798 года без боя взял Мальту. Великий магистр Гомпеш, несмотря на то, что Бонапарт от имени Директории гарантировал ему сохранение всех орденских отличий и привилегий, бежал на континент, в Триест, а затем в Рим, где, впрочем, его святейшество и видеть его не пожелал.
Граф Джулио Литта, великий приор, явился ко двору Павла в Гатчине. И он, и его свита были, как то предписывалось ритуалом, в черных, с белым восьмиконечным крестом, запыленных плащах паломников, истомленных долгой дорогой. Преклонив колени, кавалеры смиренно просили приюта и помощи...
Павел, как протектор Мальтийского ордена, 15 августа 1798 года собрал капитул из орденских бальи и командоров российских приорств, чтобы судить Гомпеша. Позиция его святейшества римского первосвященника была доложена графом Джулио Литтой, великим приором, – он отказывал Гомпешу в праве на гроссмейстерский жезл. Члены капитула, виновные в сдаче острова без боя (бальи Турин-Фризари и Феррата, командор Буаредон де Ненсус, адвокат Мускатье и советник Бонаньи), также были разжалованы. Через несколько дней новым гроссмейстером ордена, с благословения римского первосвященника, был избран Павел I116.
В работе капитула участвовали посол Англии, лорд Витворт, и посол Австрии. Втянуть Россию в войну против революционной Франции было их основной задачей.
29 ноября 1798 года император Павел возложил на себя знаки нового сана: белый мальтийский крест, рыцарскую мантию, корону, был опоясан мечом. «Прокламациею, учиненною пред нами ноября в 29-й день, мы, приняв на себя титул великого магистра издревле столь знаменитого и почтения достойного ордена святого Иоанна Иерусалимского, высочайше повелеваем сенату нашему включить оный в императорский титул наш, предоставляя синоду поместить оный по его благоусмотрению», – писал Павел в своем знаменитом указе.
Возложив мальтийский крест на себя, Павел украсил ими и грудь ближайших из близких, своих соратников в многосложном труде перерукоположения117 российского дворянства. В числе первых получил этот крест в 1798 году Петер фон дер Пален, став великим канцлером Мальтийского ордена. Из рук Павла удостоились этого ордена в числе первых принц Конде (великий приор ордена), Куракин и Безбородко, ставшие почетными бальи, Чарторыйский, Радзивилл, Сен-При – новоиспеченные командоры... Получила мальтийский крест и Анна Лопухина, единственная дама, удостоенная такой милости. На фоне упразднения орденов Георгия и Владимира Мальтийский крест стал самой высокой и лестной наградой. Прием в мальтийские рыцари был открыт и для духовенства; в орден вступили даже некоторые епископы. Лишение же звания мальтийского кавалера, если таковое происходило, означало полнейшую опалу.
Стал ли Павел при этом подлинным, эзотерическим владыкой ордена? Сам Павел, вероятно, именно так и думал. Но мы можем позволить себе усомниться в этом! «Серым кардиналом» был кто-то другой. Вспомним, что даже святой равноапостольный император Константин, легализовавший христианство в Римской империи, в документах Никейского собора (325 год) поименован не более как 'episkopoV twn 'exoterikwn – «владыка внешних»...
Мальтийский крест Павел поместил на государственный герб, возложив его на грудь двуглавого имперского орла. Мало того, свой вензель Павел оформил в виде мальтийского креста, а тамплиерский девиз, подхваченный госпитальерами, – «Не нам, не нам, а имени твоему», – появился в это время на русских монетах. Папский нунций при русском дворе граф Литта немедленно с фельдъегерем отправил образцы монет в Ватикан.
Парадокс состоял в том, что сожженный заживо Филиппом Красивым гроссмейстер ордена, существовавшего под этим девизом, Жак де Моле, с костра проклял до тринадцатого колена род французских королей.
Но это был не единственный парадокс. Мальтийский орден долго и успешно боролся против магометан – извечных, как принято считать, врагов христианства. Ныне же корабли под флагами с изображением мальтийских и андреевских крестов сражались бок о бок с кораблями, флаги которых были украшены полумесяцем... Было ли это прегрешением, с точки зрения человека, путеводной нитью которого являлся, в частности, экуменизм? Было ли это прегрешением бльшим, чем вероотступничество Наполеона в Египте, все свои воззвания начинавшего словами: «Нет бога, кроме Аллаха, и Магомет – пророк его»?
Константинополь, ужаснувшись энергии молодого корсиканского генерала, одержавшего победу в Египте, обратился к России с просьбой о союзе. Павел колебался только до Абукира (1 августа 1798), где Нельсон пустил на дно почти все наполеоновские корабли. 22 декабря 1798 года царь Павел I и султан Селим III подписали договор о военной помощи, вводящий их в антифранцузскую коалицию. Адмирал Ушаков, проведя эскадру через Босфор, под окнами Сераля118, захватил Ионические острова. «Республика семи соединенных островов», созданная здесь, была кондоминиумом России и Турции.
Русский флот уж был готов овладеть Мальтой, выбив с нее французов, но англичане упредили их в осуществлении замысла сего... Собственно, захватив остров, Наполеон и не надеялся удержать его: перевес англичан на море и до Абукира был очевиден.
Но почему, отвоевав Мальту, англичане не вернули тут же этот остров его новоиспеченному гроссмейстеру, своему могущественному союзнику по коалиции? Или даже союз с Россией был им не так важен, как владение этой второй по важности, после Гибралтара, ключевой точкой Средиземного моря? Как бы то ни было, это дало понять союзникам Англии: собственные интересы она ставит выше любых союзов и договоров.
Антифранцузская коалиция оказалась на грани распада.
СУВОРОВ
#о договору с членами антифранцузской коалиции Павел обязался предоставить армию в шестьдесят пять тысяч солдат, из коих одиннадцати тысячам действовать надлежало в Нидерландах, а остальным – в Италии. Это было не так уж много: Австрия ставила под ружье двести двадцать пять тысяч человек, Португалия и Англия действовали всем своим флотом на морских коммуникациях злодейки-Франции. Союзники настаивали, чтобы русскую армию возглавил Александр Васильевич Суворов.
Высланный в свое имение Кончанское, Суворов был приглашен в Санкт-Петербург: «Граф Александр Васильевич! Теперь нам не время рассчитываться. Виноватого Бог простит! Римский Император требует Вас в начальники своей армии и вручает вам судьбу Австрии и Италии. Мое дело на то согласиться, а Ваше – спасать их. Поспешите приездом и не отнимайте у славы Вашей время, у меня удовольствие Вас видеть.
Пребываю к Вам благожелательный Павел».
Павел возложил на престарелого фельдмаршала большой крест ордена Иоанна Иерусалимского.
– Иди, спасай королей!
Этот великий солдат, имя которого стоит в ряду самых выдающихся национальных героев, не колеблясь, пошел в бой. Обладая беспримерным мужеством, Суворов одержал победу над французами в Кассано, на реке Треббия и в Нови. Через год после Бонапарта он триумфально вступил в Милан; освободил Мантую, и, меньше чем за два месяца – всю Италию, из которой изгнал французских захватчиков. Целью Павла было восстановление монархической власти по всей Европе под эгидой христианской церкви; Суворов был полностью согласен со своим императором. «Италия должна быть освобождена от ига безбожников и французов: всякий честный офицер должен жертвовать собою для этой цели, – пишет А.В. Суворов М.Ф. Меласу 8 апреля 1799 года из г. Валеджио. – Ни в какой армии нельзя терпеть таких, которые умничают. Глазомер, быстрота, натиск! – этого будет довольно!»
Русский генералиссимус хотел вести свои войска на Францию. Но 16 сентября Павел дал ему приказ перейти через Альпы.
Одна из задач, поставленная перед российской армией в Швейцарии, выглядела, по меньшей мере странно. «За неистовое и разнузданное поведение отнять орден Владимира» надлежало у Лагарпа, получившего орден сей, когда он был наставником старшего сына Павла, Александра. Далее предписывалось Лагарпа сего с фельдъегерем отослать в Петербург – для дальнейшего препровождения в Сибирь либо заключения в Шлиссельбургской крепости. Но ведь Лагарп давно не был школьным учителем на содержании царской семьи! Да, он был ярым сторонником французской революции, да, он интриговал, конспирировал во имя ниспровержения старого порядка в Швейцарии и возникновения «единой и неделимой республики Гельвеция». Но интриги-то сии кончились викторией, и Лагарп был ныне лицом отнюдь не частным, но одним из пяти членов Директории республики Гельвеции. Ведь это означало, что Россия в состоянии войны с Гельвецией находится!
А то позабыл Павел, что Лагарп старался возвысить отца во мнении сыновей, что он отказался от участия в замыслах бабушки лишить Павла трона в пользу Александра...
26 МАЯ 1799 ГОДА
# сей день генерал-фельдмаршал граф Суворов-Рымникский представляет государю императору рапортом, как особо отличившихся и достойных высших наград, генерал-маиора князя Багратиона и генерал-маиора Милорадовича, под туринскою цитаделью себя оказавших...
В сей день у наследника престола Александра и его супруги Луизы Марии Августы Баденской (в православии Елизаветы Алексеевны) рождается дочь (а у Павла I, стало быть, внучка), Мария Александровна.
В сей день выходит из печати «Герман и Доротея», сочинение славнейшего немецкого писателя Гете.
В эти дни, только что окончив иезуитский пансион, флигель-адьютантом Павла I становится прапорщик лейб-гвардии Семеновского полка, будущий масон (с 1816 года), участник подавления восстания декабристов, создавший Корпус жандармов и знаменитое Третье отделение собственной Его Императорского Величества канцелярии (в 1826 г.), Александр Христофорович Бенкендорф. Его бабка, Софья Елизавета Ригеман фон Ловерштерн, была воспитательницей Павла, а ее сын, Христофор – гражданским губернатором Риги.
В сей день в Москве, на Немецкой улице, во дворе коллежского регистратора Ивана Васильевича Скворцова, у жильца его маиора Сергея Львовича Пушкина родился сын Александр...
И потому именно эту дату предложил считать рубежом XVIII и XIX веков такой тонкий ценитель российской истории, как Натан Эйдельман.
***
Павел I уже начал понимать, что союзники предают его ради собственных интересов. Австрия не только не предоставила ему помощи, о которой они ранее договорились, но и мало-помалу увела свои войска с альпийских лугов. В то же время другой французский генерал, Массена, воспользовавшись бездействием австрийского эрцгерцога, опередил Суворова по дороге в Сен-Готард и знаменитой кавалерийской атакой обеспечил превосходство армии Бонапарта над ее врагами.
Граф Ростопчин и молодой Никита Петрович Панин, управляющие Коллегией Иностранных дел, не выносили друг друга, но каждый из них был по-своему честолюбив и пытался привлечь к себе императора. И тот, и другой ненавидели «французов-цареубийц». Панин отдал бы всех солдат империи, лишь бы свергнуть революционный режим. Так он говорил. Но не для того ли умирали солдаты империи, чтобы английским купцам гораздо удобнее во всех частях света торговать было, без оглядки на купцов французских? Несмотря на измену Вены, Панин остался верен союзу с англичанами и искал теперь заручиться поддержкой Пруссии, Швеции и Дании...

18 БРЮМЕРА ПАВЛА ПЕРВОГО
Я безумен только при норд-норд-весте; когда ветер с юга, я отличаю сокола от цапли.
Шекспир. Гамлет, акт II, сцена 2
КОЕ-ЧТО О СОСЛАГАТЕЛЬНОМ НАКЛОНЕНИИ
Если бы на другой день после Тильзитского мира гениальность Наполеона целиком заменилась простым здравым смыслом, он и поныне властвовал бы над прекраснейшей частью Европы.
Стендаль. Жизнь Наполеона
Если я добьюсь успеха в России, я буду владыкой мира.
Наполеон I
#стория – сказано давно и не нами – не терпит сослагательного наклонения, всех этих «если бы». Если бы у бабушки были бы пейсы, она была бы дедушкой! Но, сказав «если бы», мы вдруг получаем переворот настолько колоссальных пластов истории, что останавливаемся в недоумении: неужели судьбы мира в самом деле зависят от таких незначительных, на первый взгляд, обстоятельств? И роль этих обстоятельств – а сколько их и сегодня окружает нас! – только тогда приобретает свой подлинный смысл. Поэтому научно-художественная литература никогда не сможет отказаться от этого риторического оборота, предельным выражением которого стал «Институт экспериментальной истории» А. и Б. Стругацких.
Писатели любят вспоминать, что молодой офицер-корсиканец Наполеон Бонапарт за малым не записался в русскую службу! Судьба явно не хотела этого: за два дня до того, как будущий император Франции собрался искать счастья в России, вышел Указ, предписывающий волонтеров иностранных в русскую службу принимать непременно с понижением на один чин... В принципе, Бонапарт мог бы проглотить сей реприманд и прошения не забирать; но судьбе было угодно, чтобы он предпочел соблюсти свой решпект... А поступи он в службу русскую, и, может быть, вся история пошла бы по иному...
Курсивом здесь выделена фраза, в которой мы видим гораздо менее интереса, чем может показаться, но которую повторяют настолько часто, что мы хотели бы здесь объясниться с любителями оной. Тем более, что мы приблизились к рассмотрению действительно одного из ключевых моментов русской истории – тому сверхкраткому и усилиями лиц заинтересованных еще более укороченному эпизоду, в ходе которого Россия могла бы стать гегемоном на всем Евро-Азиатском континенте... Нужно для этого в тот момент ей было немного: найти общий язык с Францией.
Самое яркое, что может выдумать человек, которому желательно «переделать» историю, в связи, скажем, с принятием Наполеона в русскую службу – это вывернуть ее наизнанку: «нашествие двунадесяти языков» идет под командованием Наполеона, но не на восток, а на запад, решающее сражение происходит не под Бородином, а под Компьеном или Суассоном, горит не Москва, а Париж... Не хватает только, чтобы русские отступали из Парижа летом, мучаясь и погибая от жары119. «И чтобы не они ели павших лошадей, а их ели живые тигры», как заметила одна моя знакомая нежного возраста. Может быть...
Вывернув таким образом историю наизнанку, ее «творец» с удивлением замечает, что итог практически не изменился. И в том, и в другом случае, «стерев случайные черты», мы видим одно и то же: две разрушенные, в большей или меньшей мере выжженные страны на двух противоположных концах Европы. Сожжено также и все пространство между ними. И не так уж важно, куда шло нашествие и где произошла «битва народов»; важнее – кто с кем сражался, а здесь от перестановки слагаемых сумма не изменилась. Сумма эта оказалась в пользу третьих стран, в войне не участвовавших непосредственно, но организовавших ее и воспользовавшихся ее плодами. В данном случае – в пользу Англии.
Франция готовилась к войне с Россией с того времени, как Екатерина II осмелилась на раздел Польши, а Людовик, по своему безволию, допустил его. С этого момента Франции начинают на разные голоса внушать желательность и необходимость восстановления Польши, как «санитарного кордона» между Россией и Европой, кордона, в который входили также Швеция, фрагменты Австро-Венгрии и Турция. Но будь у Франции с Россией надежный союз, не нужен был бы и этот «санитарный кордон».
Россия, с ее ни с чем не сравнимым природным, ресурсным и человеческим потенциалом, веди она в Европе мудрую, то есть собственную, политику, а не шарахайся, в результате подкупа придворных чиновников, от чуждых ей интересов одного европейского союза к чуждым ей интересам другого европейского союза, могла бы стать владычицей Европы. Единственной державой, способной ей противостоять, еще в начале XIX века осталась бы только Америка. Тильзитский мир 1807 года был одним из самых мудрых решений двух держав; но проживи Павел полугодом дольше в начале века, и окрепший союз России с Францией сделал бы ненужным не только Тильзитский мир, но и нелепую, чудовищную войну 1812 года...
Вопрос – могло ли это случится?
Ответ – нет, не могло. Потому что были силы, заинтересованные, чтобы этого не случилось.
«Идеи становятся материальной силой, когда они овладевают массами», – заметил К.Маркс. Но идея становится материальной силой и тогда, когда она оказывается осмысленной и принятой как руководство к действию конкретным политическим деятелем. Законы общественного развития не безлики, – они действуют только через конкретных лиц, и во все времена идеи имеют свое имя. Например, идея мировой гегемонии Англии на рубеже XVIII и XIX веков носила имя «Уильям Питт». Главное – понять идею, все остальное – дело техники... А техникой этой Питт владел в совершенстве.
НАПОЛЕОН
...# осени 1799 года революция исчерпала себя, но готова была рухнуть в очередной виток кровавого террора. Вернувшись из Египта, Бонапарт застал легализованный якобинский клуб, вновь действующий закон о заложниках, восстание в Вандее... Пахло повторением 93-го года. Его не хотел никто. Наиболее влиятельный член правительства, Баррас, продавал республику Бурбонам и предлагал генералу Бонапарту выступить в роли приказчика. Не менее влиятельный Сийес продавал республику герцогу Орлеанскому, установив, правда, ширмы конституционной монархии, – и предлагал генералу Бонапарту стать коммивояжером. Генерал Бонапарт принял один и тот же товар – республику – у обоих; иначе ее принял бы Моро или Журдан. Наличие нескольких «собственников» лишний раз убедило его, что ни один, ни другой собственником сего товара на самом деле не является. Но поскольку скоропортящийся товар им был принят, он нуждался в chair a canon120 для его охраны, ибо то, что было ему вверено Республикой, он оставил в Египте... Под рукой оказался Лефевр, командовавший парижским гарнизоном и 17-й дивизией, человек, более храбрый, нежели умный, и потому – вполне подходящий... На его стороне оказался мастер политического сыска и провокаций Фуше, министр полиции; на его стороне оказался умный и вероломный министр иностранных дел Талейран...
9 ноября (18 брюмера по революционному календарю) 1799 года Наполеон разогнал Директорию, Совет пятисот, Совет старейшин и спас Францию от красной проказы, которая пожирала ее. Генерал Бонапарт, вроде бы ставленник тех парижских чудовищ, которые свергли и Бурбонов и физически уничтожили Божьих помазанников, против которого поэтому выступали и Павел I, и все европейские монархи, на деле оказался врагом якобинцев, героем, которого посланным Франции самим Провидением! Его гений и отвага остановили, обуздали и в конце концов уничтожили чудовищную Революцию. И сам он оказался менее ригористичным и более человечным, чем казалось поначалу: выяснилось, что первый консул ни на минуту не упускал из виду пустующий трон; оказалось, Наполеон мечтал положить начало династии королей...
Встал вопрос: как к этому относиться?
НЕМНОГО О ЛЕГИТИМНОСТИ – И ПОРЯДОЧНОСТИ
Брейский кюре несколько раз переходил из католичества в протестантизм и обратно. Когда его друзья удивились такому непостоянству, он воскликнул: «Это я-то непостоянен? Я склонен к измене? Ничего подобного. Мои убеждения всегда неизменны: я хочу оставаться брейским кюре».
Шамфор. Максимы
Трудно найти более проницательного и способного к размышлениям человека.
Сэр Чарльз Витворт, посол Англии в Санкт-Петербурге – о Павле I.
#аполеон не был «помазанником Божьим»...
Павел I лишился сна. Должен ли он оставаться защитником Бурбонов? Или ему не должно быть дела до Бурбонов, несмотря на личные встречи с казненными Людовиком, принимавшим его почти как брата, и Марией-Антуанеттой? Религия? Безумцы-революционеры сокрушали алтари, вводили нелепый культ «Верховного существа», равно чуждого всем конфессиям мира: Наполеон взял под свое покровительство религию и вернул священников к алтарям...
Разве он, Павел, не принимал постоянно всех этих несчастных аристократов, бежавших, преследуемых Террором, из Франции? Он оказал гостеприимство в графу Прованскому с его двором, выражал ему понимание, – разве у него нет обязательств перед ним?
И разве не входит данная ему Богом Россия в коалицию, возглавляемую Питтом, и поставившую целью низвергнуть узурпатора Бонапарта, вернуть власть законным Бурбонам? Для расторжения международного договора должны быть веские причины: есть ли они у него?
Идея монархизма неразрывно связана с легитимностью престолонаследования. Возложить на себя корону, не будучи Габсбургом или Бурбоном, Стюартом или Романовым, – не значит стать «защитником монархии», напротив, это значит – стать ее злейшим врагом. Имел ли Наполеон право на корону?
Иезуит Г.Грубер убеждал Павла, что после 18 брюмера во Франции появился король, «если не по имени, то по существу». Он демонстрировал копии документов, доказывавших, что род Наполеона восходит к средневековым властителям Тревизо. Наполеон родился 15 августа 1769 года в Аяччо, от Карло Бонапарте и Летиции Рамолини; Карло не раз представлял дворянство в выборных органах самоуправления Корсики. Старшая сестра Наполеона воспитывалась в Сен-Сире, – и одно это свидетельствовало, что Бонапарты принадлежали к старому дворянству...
– Но, главное, этот великий генерал – верховный страж порядка и уважения традиций. Своим конкордатом с папским престолом Наполеон вернул мир и спокойствие церкви, – был неистощим в аргументах Грубер...
Главным аргументом для Павла стало иное – то, что он видел своими глазами: Франция, стряхнув с себя революционный кошмар, под властью Наполеона приходила в норму.
Ненависти ко Франции у Павла не было и быть не могло: она относилась только к «революционному» духу эпохи, к тем преступлениям, которые совершались ежедневно во Франции «во имя свободы». Павел видел, что основные усилия Наполеона сводились к ограничению бесчеловечной власти дворянства над теми, кто обрабатывал землю, – то есть к решению вопроса, которым был озабочен и он, Павел. Он увидел, сколь могущественным может стать освобожденное от бесконтрольной власти чиновничества третье сословие, пути для освобождения которого в России отыскивал и он, Павел. И он видел, что все это дает быстрые и поразительные плоды: казалось бы, разоренная и истерзанная революцией страна обрела новые, неисчерпаемые силы, как только сосавшие из нее кровь паразиты частично перебили друг друга, а частично были вышвырнуты вон.
Последней каплей, заставившей Павла принять решение в отношении Наполеона, стала личная встреча с человеком, претендующим на роль «короля Франции в изгнании». Графа Прованского, брата казненного Людовика XVI, когда он был вынужден покинуть Пруссию, приютила Россия – со всем его двором: помимо дворца в Митаве он получал также пансион в двести тысяч рублей. Павел I, желая уяснить для себя, как ему в дальнейшем выстраивать политику в отношении нынешней и будущей Франции, почтил своим визитом высокого гостя. Нелепость, происшедшая там, долго не могла изгладиться из его памяти.
Уверенный, что высокий французский гость отдает себе отчет в сложившейся ситуации и может быть только благодарен России и ее императору, Павел, входя в гостиную, направился к стулу, стоящему во главе стола. Принц в изгнании за малым не оттолкнул своего благодетеля. Вынужденный сесть на соседний стул, он заявил слугам, несущим блюда:
– Как бы то ни было, вы обслужите меня первым; здесь король я!
– Votre majeste n'ont rien appris ni rien oublie!121 – воскликнул Павел, бросил салфетку на стол и не стал заканчивать завтрак: ему все было ясно.
Через некоторое время де Караману, представителю будущего Людовика XVIII122 при российском императоре, предложили уехать из российской столицы.
РЕШЕНИЕ
Кто предугадал ход событий на двадцать четыре часа раньше толпы заурядностей, тот двадцать четыре часа слывет человеком, лишенным самого заурядного здравого смысла.
А. Ривароль
# тот день словно кто-то специально перемешал все роли: пока сэр Чарльз Витворт, лорд и посол британской короны, пытался безуспешно найти общий язык с Ростопчиным, чтобы тот удержал императора от внезапного союза с Первым Консулом, Никита Петрович Панин, вице-канцлер Коллегии иностранных дел, не зная еще, насколько этот визит усложнит его дальнейшую работу, доложил царя о визите представителя Франции Дюмурье, победителя при Вальми, участника сражений с русскими на стороне поляков.
Павел I принял французского посланца.
Дюмурье привез официальный ответ Талейрана на требования, заключенные в ноте Его Превосходительства графа Ростопчина: все они показались Его Превосходительству Первому Консулу справедливыми и приемлемыми и он согласен выполнить их:
Мальта со всеми ее владениями будет возвращена Ордену Святого Иоанна Иерусалимского, великим магистром которого является император российский; государство Сардиния будет восстановлено в тех границах, какие существовали до вторжения французов в Италию, а его королю – возвращен престол; будут восстановлены в своих правах король Сицилии, курфюрст Баварии и герцог Вюртембергский.
Собственно говоря, возврат Мальты России для Наполеона был не более, чем широким жестом: захваченная Англией, она ему уже не принадлежала. Ответив «да» на этот и каждый из последующих вопросов, Бонапарт не только одержал дипломатическую победу над Англией, но и, зная от своих тайных наблюдателей, с какой честностью царь выполняет условия договоров и свои обещания, обрел в нем могущественного союзника.
С другой стороны, авторитет победителя египетских пирамид небывало вырос в глазах того, кого, казалось, было трудно чем-либо удивить.
У обеих стран – общий взгляд на определенные факты: Англия хочет подчинить своему влиянию всю Европу, разорить Россию, расторгнув торговые договоры с ней, помешать Парижу залечить свои раны и, благодаря своему спасителю, вернуть себе былое могущество. Надо объединяться, – противу непомерных притязаний Англии.
Союз с Францией казался Павлу, в сознании которого переплелись планы и мечты о защите, величии и добродетели как общественного, так и мистического свойства, милостью свыше.
Бонапарт сразу же выразил посланцу России самое горячее чувство симпатии и уважения к Павлу Петровичу, подчеркивая благородство и величие души, которые, по его мнению, отличают русского царя. Первый Консул приказал вернуть на родину все 6 000 русских пленных, причем им были сшиты за счет французской казны новые мундиры по форме их частей, выдана новая обувь, возвращено оружие. Эта никогда никем при войне не практиковавшаяся любезность сопровождалась личным письмом Бонапарта императору Павлу, в котором Первый Консул в дружественных тонах говорил, что мир между Францией и Россией может быть заключен в 24 часа, если Павел пришлет в Париж уполномоченное на это доверенное лицо.
«Ваш государь и я, – сказал Бонапарт генералу Спренгпортену, – мы призваны изменить лицо земли»123.
В августе 1800 года начались переговоры между Россией и Францией. Царь отправил в Париж не Ростопчина, наотрез не желавшего признать справедливость перемен в отношениях с Францией и потому отставленного от поста в Коллегии, а генерала Спренгпортена.
«Наполеон после этого первого успеха, – пишет далее Тарле, – решил заключить с Россией не только мир, но и военный союз. Идея союза диктовалась двумя соображениями: во-первых, отсутствием сколько-нибудь сталкивающихся интересов между обеими державами и, во-вторых, возможностью грозить (через южную Россию в Среднюю Азию) английскому владычеству в Индии».
Наполеону этот шаг дался не просто. Париж еще содрогался от «неподкупных», недобитых республиканцев, перед которыми он должен был отстаивать союз с самодержцем России, «тираном» в их терминологии, правящим на другом конце Европы. И он во всеуслышание заявил им:
– Павел Первый – великий государь!
Павлу приходится еще труднее. Не будет преувеличением сказать, что союз с Францией, понимание необходимости которого столь непросто далось ему самому, явился неожиданностью буквально для каждого человека из его ближайшего окружения. И он, доказывая справедливость принятого им решения, выдвигает один из наиболее убедительных, с его точки зрения, аргументов – Мальту:
– Я всегда старался быть на стороне истины и справедливости; долгое время я был убежден, что правда – на стороне противников Франции, длительное время угрожавшей праву, порядку и справедливости во всей Европе. Ныне же ясно, что в стране этой водворяется порядок. И это совершенно изменяет существо дел. Справедливость не может быть на стороне Англии, уже по той очевидной причине, что Англия аннексировала остров Мальту и отказывается вернуть его ордену. Между тем стратегическое положение острова сего, позволяющее контролировать весь бассейн Средиземного моря, таково, что аннексия его является серьезной государственной угрозой России, подрывающей и нынешнюю, и потенциальную ея мощь. Пребывать по прежнему в коалиции с державой сей, так переоценивающей свои интересы против интересов своих союзников, было бы непростительной ошибкой.
– Кроме того, – замечал он ближайшим из близких, – помазание Господне, как то мне свыше открыто, а с ним право на власть, – истинно почиет на том, кто мне не столько своей волей, сколько по велению свыше возвращает святой остров. Он – истинно монарх, но в нарочитой оболочке, и в том тайна и испытание для прозорливости всех ныне царствующих лиц. Англия же, оспаривающая Мальту у меня, подпала власти темных сил и терпима быть далее не может.
Отказ Англии вернуть Мальту был для Павла личным оскорблением. Точно так же вызывали его неприязнь, чтобы не сказать отвращение, попытки Австрии загребать жар в Альпах руками постоянно «подставляемых» ими под удары наполеоновских войск «чудо-богатырей» Суворова. В декабре Павел посылает Суворову требование возвращаться домой.
СМЕРТЬ ПОЛКОВОДЦА
Обстоятельства требуют возврата армии, ибо виды венские те же. А во Франции – перемена. Идите немедля домой.
Павел I – А.В. Суворову
Война 1799 года, в чисто военном отношении едва ли не славнейшая из всех, веденных Россией, была актом возвышеннейшего политического великодушия, бескорыстия, рыцарства в истинно мальтийском духе.
Н. Данилевский. Россия и Европа
«#ескорыстие и рыцарство в истинно мальтийском духе», коим так восхищен Данилевский, означало, что в войне той у России не было ровным счетом никаких собственных интересов. «Чудо-богатыри», как всегда, не спрашивая, за чьи интересы умирают, брали Милан и Турин. После побед при Треббии и Нови Суворов оказался у ворот Франции...
Суворов, как и его учитель – Румянцев, не скрывал своей враждебности к французской «просветительской» философии. Он отнюдь не был крепостником, но и не жаловал утопий Руссо и иже с ними, отдавая себе отчет в их антигосударственности. То, что происходило в революционной Франции, было отличной иллюстрацией к его представлениям о том, куда ведут эти утопии. Солдат до мозга костей, он умел побеждать, «умствовать» о том, зачем нужны победы, – не собирался. И вот Франция – перед ним. Что несет он туда? Свободу? Монархию? Порядок? Спасение Европы? Что даст это России? Под Кинбурном, Очаковом, Фокшанами, Рымником, Измаилом сие было понятно не только ему – каждому солдату. Даже в том, что происходило под Варшавой, можно увидеть какой-то смысл. Но здесь? Что даст успех в этой войне? Новые рынки сбыта? Сырье? Или благосклонную улыбку одного монарха другому на балу?
Суворов досадливо тряхнул головой. Солдату не должно умствовать! Солдат должен быть верен присяге и исполнять приказ!
Приказы, однако, становились все нелепее. Гофскригсрат австрийский вел себя так, что думалось: не на два ли фронта война идет? Велено было, армию поворотив, идти в Швейцарию. Но как идти? Провианта – нет! Мулов транспортных обещанных – нет! А впереди не что-нибудь – Сен-Готард; где-то там Корсаков и австрийцы, а Массена-то уже здесь!.. Уж, видно, кому-то платит в Вене Директория – и как бы не самому Тугуту124...
Впервые за время похода надев все ордена, фельдмаршал таить сего от войска не стал:
– Одна надежда – на Бога, да на ваше мужество и самоотвержение! Спасите честь России и ее Государя!
Бог и несравненное мужество солдата русского помогли и в этот раз. Были новые кровавые свалки, победами названные: при Сен-Готарде, при Чертовом мосте... Но не было от них радости. Что народному полководцу в княжеском достоинстве (князь Италийский), в чине генералиссимуса всех войск российских, что ему в ворохе высших наград Европы, если смысл в войне потерян...
И вот – новый приказ посреди неоконченной кампании, словно итожащий непростые раздумья и подтверждающий, что не было смысла в этой войне, что зряшными для России были и героизм солдат русских, и их жертвы: «Идите немедля домой».
Враг исчез. Революционное чудовище оказалось надежным союзником. Воевать стало не с кем. Солдат был более не нужен.
И он умер1.
***
Всторжествовал – и усмехнулся
Внутри души своей тиран,
Что гром его не промахнулся,
Что им удар последний дан
Непобедимому герою,
Который в тысящи боях
Боролся твердой с ним душою
И презирал угрозы страх.
Г.Р. Державин
В столицу возвращался величайший русский герой. Павел собирался встретить его триумфом, с колокольным звоном и салютацией, отвести покои в зимнем Дворце... Писал: «Приятно мне будет, если Вы, введя в пределы российские войска, не медля нимало приедете ко мне на совет и любовь».
В Кракове Суворов, ощутив себя весьма больным, оставил армию, поехал вперед ускоренно. После нечеловеческого напряжения, при армии его державшего, оказалось: здоровья вовсе нет. В Кобрин император послал к нему своего лейб-медика.
Пален видел: заговор оказывался под угрозой. Суворову уж в свое время предложено было участвовать в заговоре сем, но он отказался. Не было оснований думать, что на этот раз согласится. А помешать цареубийству он может! И Пален довел до сведения Павла I, что, не говоря уж о неоднократном и систематическом нарушении уставов воинских, Суворов, с Сицилийским королем породнившись, ни во что не ставит награды, коими отличил его Император...
– Более того, Ваше Величество, Суворов просит при дворе в австрийском мундире появляться...
Павел послал выговор полководцу: «Его Величество с неудовольствием замечает по возвратившимся полкам, сколь мало приложено старания к сохранению службы в том порядке, как бы Его Императорскому Величеству было угодно, и, следственно, видит, сколь мало они усердствовали в исполнении его воли и службы ... Во всех частях сделано упущение: даже обыкновенный шаг нимало не сходен с предписанным уставом».
Суворов только ахнул:
– Ему что, парики дороже голов? А каким шагом, если не на собственной заднице, мы в Швейцарии с гор в бездну съезжать должны были б? Однако ж съехали и тем честь русского войска спасли!
Он знал, – донесут каждое слово, и потому главнейшего не сказал. Дело здесь было не в косичках – в значительнейшем. Он собирался спросить у императора: коли можно в середине кампании, не достигнув целей ее стратегических, кампанию прервать и войска домой вернуть, – то нужна ли была вообще такая кампания? Он хотел спросить: за что погибли русские солдаты в Альпах? Он хотел спросить: если союзник ведет себя предательски и потери от нерасторопности его за малым не более чем потери от диверсий вражеских, то того ли союзника выбирать надо?
Он о многом хотел спросить императора. И знал – на вопросы те ответа дать император не сможет. И еще он знал, что император о вопросах тех – тоже знает.
Повторялась история с возвращением из Европы графа Nord; чем ближе был поезд к границе, тем суровее становился тон писем, – не нужно было более ничего Европе демонстрировать. Но то Екатерина встречала Павла. Теперь Павел встречал своего полководца.
Вернее, встречи не было никакой. Пришла только цедула:
«Генералиссимусу князю Суворову императорский дворец посещать возбраняется».
Пален и здесь расчистил себе путь.
ИНДИЯ
Я готов атаковать англичан там, где меньше ожидают. А владения их в Индии самое лучшее для сего
Павел – атаману Всевеликого войска Донского Орлову
М#ысли об Индии никогда не оставляли Наполеона, начиная от Египетского похода и до последних лет царствования. «После заключения мира с Россией, – сообщает Тарле, – Наполеон обдумывал – пока в общих чертах – комбинацию, основанную на походе французских войск под его начальством в южную Россию, где они соединились бы с русской армией, и он повел бы обе армии через Среднюю Азию в Индию».
Французский экспедиционный корпус предполагалось отдать под начало блестящего Массена.
Павел предназначил для этих целей двадцатидвухтысячный донской казачий корпус, с единорогами и пушками... Генерал Орлов, атаман донских казаков, должен был сосредоточить войска на исходных позициях под Оренбургом и двинуть их на Хиву и Бухару. Далее им предстояло идти на Индию. Выдвижение казачьих частей началось 12 января. Александр, придя к власти, немедленно остановил его.
АНГЛИЯ
У Англии нет постоянных друзей, как нет и постоянных врагов; у Англии есть лишь постоянные интересы.
Уильям Питт
Все, чем для прихоти обильной
Торгует Лондон щепетильный
И по Балтическим волнам
За хлеб и сало возит нам...
А.С.Пушкин
С#читалось, что разрыв с Англией великий вред заграничной российской торговле нанести бы мог. Дворянство российское в получении доходов с поместий, откуда вывозились хлеб и сало, корабельный лес, лен и пенька, – могло оказаться ущемленным. Но вдесятеро более убыточным разрыв тот оказывался для Англии, ибо если на русский хлеб покупатель всегда нашелся бы, то англичанам свои мануфактуры и чаи девать было бы некуда.
То, что товарооборот идет «в одни ворота», – было главнейшим секретом и волшебством торговцев английских. Русские лес и хлеб, вылежавшись в складских бунтах и пакгаузах, к лету стали бы только дороже. Но в лучшем случае остались бы на прежнем уровне цены на бирмингемскую шерсть и сукно из Ковентри. Чай же, привезенный с Цейлона сверхскоростными клиперами, оттого и прозванными «чайными», что на цене товара сего каждый день задержки непоправимо сказывался, обесценился бы в Плимуте. И уж совсем не известно, что стали бы делать торговцы щипчиками для куаферов из лучшей шеффилдской стали и фижм из уса китового, – в первые же дни разрыва торговых отношений с Россией.
Допускать сего нельзя было ни на один день!
Между тем 9 ноября – в день, новым французским календарем поименованный как 18 брюмера, – Павел денонсировал торговый договор с Англией, наложил секвестр на английские товары и корабли, находящиеся в России. На задержанных в русских портах английских судах арестовано и интернировано было более тысячи английских офицеров и матросов.
Павел не испугался принять сие решение. Он вообще теперь не желал ничего бояться. За день перед тем, 8 ноября, в день Михаила-архангела, сокрушившего в довременной битве полчища аггелов ада, исполнился срок предсказания, данного ему свыше, – что по благополучном истечении четвертой годовщины его царствования России, им возглавляемой, более ничто угрожать не возможет до скончания времен125.
Цена на пеньку на внутреннем российском рынке упала втрое.
Аристократию сие падение цен возмутило: откуда теперь брать деньги на дворцы и экипажи, празднества и слуг? Да уж не сошел государь с ума?
Сегодня нам известно, что перевороты делают не голодные люди, а те сытые, которым хотя бы три дня пришлось побыть голодными. Тогда это было еще неизвестно.
Вопрос отношений с Россией стал для Англии вопросом Messer und Gabelfrage126. Квартер пшеницы на Ливерпульской бирже, недавно еще стоивший 47 шиллингов, стал резко дорожать. К середине марта 1801 года он будет стоить 148 шиллингов – впрочем, это будет пиком, после начнется снижение цен...
...Флот Нельсона двинулся на Ревель и Кронштадт.
ПАЛЕН
Я всю жизнь свою хожу
Вдоль по острому ножу;
А теперь мое житье
Знать, взошло на острие.
С. Наровчатов. Василий Буслаев
В#есь последний год Пален находился в непрестанном нервном напряжении, едва ли не превышающем человеческие силы. Вести сложный, многозвенный заговор, в котором любой участник, будучи чем-то обойден, может предать, донести; вести прямые дела городского генерал-губернатора; вести часть дел государственных по своему положению при императоре; тщательно взвешивать все кадровые назначения, давая ход лишь своим людям и отставляя от дел враждебных и вредоносных, – и при этом постоянно иметь вид самого искреннего покоя и благодушия, неотразимо действующий на Павла, – поистине, для сего нужно в особой какой-то форме быть отлиту, не так, как прочие люди. Павел, император, с его неврастенией и истериками, страхами и подозрительностью – тот и половины б таких нагрузок не выдержал, сошел с ума бы. Собственно, он и сошел с ума. А Палену все сие легко давалось, как дыхание!
Союз с корсиканским генералом, усиление которого полным ходом шло летом 1800 года, обсуждали по-разному, но чаще всего с неприкрытой враждебностью. Англофилы уходили в отставку, высшие посты в правительстве России занимали люди с профранцузской ориентацией. По удалении графа Ростопчина вице-канцлером стал известный масон и давний друг Павла князь А.В. Куракин.
Генерал-прокурором был назначен Обольянинов, также масон. Русские масоны, по своим каналам зная, что Павлу грозит опасность, старались погубить Палена, но от него, столь сумевшего расположить к себе императора, отскакивали все стрелы.
Некий молодой человек, в гневе отосланный Павлом в Вену, дабы удалить его от двора, дрался там на дуэли. Пален не включил этого известия в свой доклад, и Обольянинов донес государю о сем сокрытии, заметив:
– Если о таких вещах Вашему Величеству не докладывают, могут умолчать и о важнейших.
Павел вздумал проучить Палена через его жену, первую статс-даму, отказав ей от двора, – но это лишь более озлобило Палена и заставило его действовать еще энергичнее.
Зная от обоих масонских кланов – и от Лопухиных, и от Гагариных – о мрачной роли Палена, Анна Петровна не уставала предупреждать Павла о грозящей опасности, но Пален, словно заговоренный, выходил сухим из воды. Анна Петровна вынуждена была замолчать, видя, что дальнейшие ее усилия могут повести лишь к охлаждению к ней Павла.
Секрет неуязвимости Палена был прост. Павел, с раннего младенчества лишенный отца, всю жизнь искал рядом мудрого, спокойного, простого и уверенного в себе человека, который сию роль мог бы выполнить. Прежде он обрел такого человека в Никите Панине; теперь, когда Панин был давно мертв, Павел видел этого человека в Палене. Неподдельные спокойствие, покой и благодушие, которыми даже в самых сложных ситуациях дышал весь облик Палена, были для него самой лучшей броней ото всех попыток уронить его в глазах императора.
Теперь эта броня ему была особенно нужна: разрыв торгового договора с Англией делал положение критическим и нетерпимым. Начался отсчет последних месяцев жизни Павла.
КАДРЫ РЕШАЮТ ВСЕ
Группа наиболее уважаемых людей страны, поддерживаемая Англией, поставила себе целью свергнуть жестокое и позорное правительство и возвести на престол наследника Великого Князя Александра, который по своему возрасту и чувствам подает надежды. План выработан, средства для исполнения обеспечены и заговорщиков много.
Петер фон дер Пален – генералу Свечину
Minister fallen wie Butterbrote: gewhnlich auf die gute Seite127.
К.Л. Берне
#ужно было возвратить в Петербург, дабы привлечь к участию в заговоре, Зубовых и Беннингсена.
«Тогда, – повествует сам о себе Пален, – я придумал следующее. Я решил возбудить сострадание Павла к печальной судьбе офицеров, исключенных со службы... Я бросился к его ногам. Он был не прочь от романтизма и через два часа двадцать курьеров были разосланы во все стороны, чтобы вернуть всех, кто был уволен или исключен со службы. Так были возвращены, среди сотен других, Беннингсен и Зубовы».
Одним из аргументов Палена было предсказание, что после четырех лет царствования Павла России ничто не сможет угрожать. Пален же отводил глаза императору от весенней даты коронации и смещал акцент на ноябрь, когда умерла Екатерина и на престол взошел Павел. Вот и теперь – он успел окончить к началу ноября строительство Михайловского замка. 8 ноября, в день архистратига Михаила, замок был торжественно освящен. Шпалерами стояли войска от Зимнего дворца до Михайловского замка, было торжественное шествие, был молебен, был гром пушек...
Указ об амнистии приурочили к этой ноябрьской дате: «Всем выбывшим из службы воинской в отставку или исключенным, кроме тех, которые по сентенциям военного суда выбыли, снова вступить в оную, с тем, чтобы таковые явились в Санкт-Петербурге для личного представления нам». Милость императорская распространялась также и на статских чиновников. Уже 17 ноября Платон Зубов, ссылаясь на сей указ, просится «на верноподданническую службу государю, побуждаясь усердием и верностью посвятить ему все дни жизни и до последней капли крови своей». Похожие прошения подают Николай и Валериан Зубовы. В дальнейшее трудно поверить: 23 ноября Павел назначает Платона Зубова директором Первого кадетского корпуса; 1 декабря – Николая Зубова шефом Сумского гусарского полка; 6 декабря Валериана Зубова – директором Второго кадетского корпуса.
Впрочем, чтобы подстраховаться, Платон Зубов просит у Кутайсова руки и сердца его дочери. Бывший цирюльник, польщенный тем, что зятем будет бывший любовник императрицы, человек, еще недавно всесильный при российском дворе, соглашается – и чаша весов, когда на нее плотно ложится гирька Кутайсова, склоняется в нужную сторону.
На военных складах Санкт-Петербурга приключилась крупная кража. Дело обыкновенное: когда в России военные не крали целыми складами? И когда это не сходило виновным с рук? Но здесь дело было особое, и военный комендант города Аракчеев явно проявил преступное медление и халатность в расследовании. Впрочем, докладывая дело, Пален особо просил, зная давнюю дружбу императора к сему человеку, чрезмерного наказания ему отнюдь не назначать. Павел, благодарно улыбнувшись тонкому и все понимающему Палену, распорядился всего лишь отправить Аракчеева в его поместье.
После Ростопчина этот человек был самым честным и надежным защитником Его Величества. Больше у императора защитников не было. Они все были либо удалены из города, либо выведены из игры.

11 МАРТА 1801 ГОДА
En Russie le gouvernement est un despotisme mitige par la strangulation128.
M-me de Staоl
Когда собаку хотят убить, говорят, что она бешеная.
Пословица
СПИСОК
Lex est quod notatum129
Н#ужно было иметь тончайший нюх на людей. Князья Долгорукий, Волконский: они приятели престолонаследника, им можно обещать высокие должности при новом царе. Котлобинский, Малютин, Кологривый: это бывшие гатчинские унтер-офицеры, их в дело приглашать не надобно. Уваров, командир конных гвардейцев: согласен. Талызин, командир Преображенского полка, адъютант Его Величества: дело на мази. Даже серб Депрерадович, командир Семеновского полка, пользовавшийся исключительным доверием царя, ставит свою подпись.
Братья Аргамаковы, плац-адъютант и комендант Михайловской крепости: старший из них мог в любой момент заходить к государю и представлять ему отчет о событиях и волнениях в городе...
С каждым днем число заговорщиков в списке увеличивалось.
Списку сему, по замыслу Палена, отводилось много функций. Первая, очевидная для всех, – по списку сему, в случае успеха, будет делится пирог государственный. L'absents ont toujours tort1.
О второй – держать каждого из заговорщиков в узде – догадывались многие. Для сей надобности, чтобы никто не усумнился, что речь идет не о подписке на званый обед, в титуле списка аккуратным почерком был обозначен его смысл. Но мало кто понимал, до какой степени он оказывался в руках Палена, поставив свою подпись.
То, что Пален вовсе не собирался брать на себя лично кровь государя императора, понимали все. Но он не хотел рисковать собою совершенно – ни во время переворота, ни во время подготовки к нему. И список Палену нужен был еще и для того, чтобы все его действия были абсолютно законными в глазах государя императора. Но, значит, недоуменно спросит читатель, император должен знать о существовании списка сего?.. Разумеется! А вы как думали? В назначенную Паленом минуту, то есть непосредственно перед переворотом (а коль обстоятельства заставят, то и в любую минуту) список сей должен был лечь на стол государю. Зная, что ленивость и медление обыкновенны для человеков обыкновенных, Пален собирался наглядно продемонстрировать заговорщикам, что не от радости, а по великой нужде прыгают караси на сковородке. Il est peu de distance du Capitole н la roche Tarp®ienne2, как говорил Мирабо, они должны помнить это!
Но для этого ему нужны были еще две подписи. Со второй проблем не должно было случиться, что и подтвердилось впоследствии: Мария Федоровна поставила свой росчерк, лишь только увидав первую. Но вот этой первой Пален добиться никак не мог.
Там должна была стоять подпись цесаревича.
«МОЛОДОЙ ПОМОЩНИК КАПИТАНА»
У меня нет надежд в настоящем, я уповаю на утешение в будущем. Наша жизнь то же самое, как ежели бы мы с вами очутились на корабле, капитан и весь экипаж которого принадлежали бы к народу, языка которого мы не понимаем. Поднялась страшная буря, и вдруг капитан сошел с ума и по капризу своему бросает за борт одного за другим матросов. Скоро все мы будем погублены этим сумасшедшим, который вместе с нами погубит и весь драгоценный груз корабля. Одна надежда на спасение, если молодой помощник капитана, к которому весь экипаж преисполнен доверия, возьмется за руль. Его нам о том надлежит заклинать...
С.Р. Воронцов – Новосильцеву
Он знал – и не хотел знать.
Пален – об Александре
Ц#аревич Александр был образцом светской любезности. Этот молодой человек, красоту которого отец считал недостаточно мужественной, вызывал восхищение у всех камер-фрау, княжон и жен послов; некоторые шептали, прикрывшись веерами: «Вот какой император нужен России. Пусть дойдут до Бога наши слова!»
Его жена, великая княгиня Елизавета, довольно незаметная, то также перепуганная свекром, окружала себя молодыми людьми, которые осмеливались враждебно отзываться о монархе. Александр относился к ней с легким презрением, настолько легким, что его скорее можно было назвать снисходительностью. Как-то он вздумал похвастаться перед друзьями-гвардейцами формой ее груди и при них стал расстегивать корсаж... Елизавета убежала в слезах. Впрочем, Александр, Елизавета и Адам Чарторыйский жили в браке a trois и не делали из этого особенной тайны.
Наследник престола еще от бабки, Екатерины, слышал, что он более достоин престола, чем отец. Поэтому его было сравнительно легко убедить и в том, что император Павел, его батюшка, – несомненно, душевнобольной, и в том, что речь идет всего лишь о регентстве при государе, которому, после дворцового переворота, будет гарантирована спокойная и почетная жизнь в любимом Михайловском замке.
Но даже это не могло подвигнуть его поставить подпись свою в страшном списке. Он был уверен: все сладится само собой. Если дворяне каким-то там образом свергнут или ограничат его батюшку, трон его не минует.
Пален, через руки которого проходила вся корреспонденция, показывал ему страшные письма: попади они в руки императора, покатились бы головы. Но и сие не пугало наследника: вряд ли Пален покажет эти письма батюшке, а что он против совести идет, письма эти утаивая, так это его дело.
И даже тот, приводимый Паленом, аргумент, что если не поспешат они сами, то другая какая группа заговорщиков обойдется с батюшкой его намного жестче, его не смущал: во-первых, он в эту другую группу не верил, а во-вторых, что ж с того, что и обойдется? Его-то руки будут чисты, а другого наследника где ж они возьмут?
Тонкий и умный механизм, заложенный Павлом в указ о престолонаследии, действовал, эффективно охраняя престол и выбивая оружие из рук преторианцев.
И Пален решил разладить этот механизм.
Он прямо сказал императору, что заранее трепещет, видя трон в руках женоподобного, изнеженного франта, коему воспитатель его, Лагарп, в душу вложил идеи не токмо республиканские, но даже якобинские.
Имя Лагарпа подействовало. Подействовало и слово «якобинцы». Павел сознался, что и сам так думает. Светские успехи, загадочный вид и близкие отношения Александра с неблагонадежными людьми внушали ему серьезные подозрения.
– Однако ж замешан ли он прямо в заговоре противу отца и императора?
– Боюсь сказать, Ваше Величество!
– Говорите!
– Обвинение слишком страшно, чтобы быть голословным. Дайте мне время, и я найду улики!
Павел затрепетал... Улики против родного сына, умышляющего на жизнь отца!
Он не стал ждать улик и в феврале выписал из Германии племянника Марии Федоровны, 13-летнего принца вюртембергского Евгения. Принц приехал, и Павел, обнаружив к нему необыкновенное расположение, высказал намерение усыновить его и даже намекал на возможность для него занять русский престол, с устранением от последнего Александра Павловича...
Это подействовало! Александр поставил свою подпись.
Более того, он предложил Палену воспользоваться для переворота ночью с 11 на 12 марта, поскольку именно в ту ночь третий баталион его полка, Семеновский, должен был охранять Михайловский замок.
Теперь все было готово.
Впрочем, нет – не все.
ЖЕРЕБЦОВА
С#эр Чарльз Витворт, уехав в Англию, оставил своей любовнице, Ольге Александровне Жеребцовой, значительную сумму денег, и хоть прямо цель сего депозита названа не была, всем, в дело сие посвященным, было ясно: для подкупа необходимых людей.
Ныне, когда сроки окончательно определились, Пален, весьма встревоженный, посетил Ольгу Александровну. Предметом его беспокойства была забота о ее безопасности: императору стало известно что-то весьма серьезное о порочащих ее связях с Витвортом – не как с человеком, но как с дипломатом, представителем короны, с которой начата война.
Драгоценнейшая Ольга Александровна должна покинуть город – иначе даже он, Пален, не может гарантировать ей безопасность, хоть, разумеется, и примет все необходимые меры.
Ольга Александровна, нимало не взволновавшись сей новостью, заметила, что она и так собиралась за границу. Беспокоило ее только одно: как быть с суммами денежными, оставленными Витвортом на общее дело?
Пален, совершенно не затруднившись, предложил в хранители кассы себя, ибо не известно еще, как долго продлится подготовка заговора и скольких людей нужно будет умасливать. Ольга Александровна сочла его наиболее подходящим, после себя, человеком для этих целей, и шкатулка с фунтами стерлингов, гинеями и соверенами из ее комода перекочевала в просторный карман его форменного сюртука, удобно улегшись там и тяжестью своею как бы даже несколько согревая бок...
...Весть о смерти Павла Ольга Александровна получила на балу у прусского короля. С восторгом объявив новость всем, находившимся в зале, она так скандализовала общество, что в 24 часа была выслана из Берлина. Уехав в Англию, она некоторое время была любовницей принца Уэльского, будущего короля Георга IV...
НАКАНУНЕ
– А что делать, если тиран окажет сопротивление?
– Когда хочешь приготовить омлет, надо разбить яйца.
Граф Пален – офицеру-заговорщику в ночь с 11 на 12 марта 1801 г.
П#авел и без предупреждений Палена, верхним чутьем, слышал, что на него надвигается что-то страшное. В последние дни даже сам Пален, за которым он чувствовал себя как за каменной стеной, начал его пугать. Он написал приказ начальнику тайной полиции – вызвать как можно скорее в Санкт-Петербург из их имений сих двух: Аракчеева и Ростопчина. Только они смогут предупредить возможное убийство.
Узнав об этом, Пален понял: сейчас или никогда. И твердым шагом направился в рабочие покои государя императора.
Павел сидел над бумагами. Мерный ход часов, казалось, подчеркивал полную тишину. Царь поднял голову и взглянул на графа. Впервые он применил к своему доверенному лицу такой же способ моральной пытки, какой применял к визитерам, которым не доверял, – молчание. Чем дольше длилось молчание, тем сильнее государь делал вид, что не замечает графа. Но крутил вокруг пальца перстень с сапфиром: этот жест означал, что он едва сдерживает ярость.
Пален так описывает состоявшийся далее диалог в своих мемуарах:
«Вдруг он спрашивает меня:
– Господин фон Пален, вы были здесь в 1762 году?
– Был, Государь!
– Так вы были здесь?
– Да, Государь! Но что Ваше Величество хочет сказать?
– При вас ли произошел переворот, лишивший отца престола и жизни?
– Я был свидетелем этого, но не участвовал в этом, я был очень молодым унтер-офицером Кавалергардского полка, но почему Ваше Величество ставит мне этот вопрос?
– Почему? Да потому, что хотят возобновить 1762 год!
Я затрепетал при этих словах, но тотчас овладел собой и сказал:
– Да, Государь, это хотят сделать: я это знаю, ибо сам принадлежу к заговору.
– Что вы говорите?
– Да, Государь, я принадлежу к этому заговору и должен делать вид, что принадлежу к нему: мог ли бы я иначе знать, что замышляется, если бы не делал вид, что принадлежу к заговору. Но будьте покойны. Вам нечего опасаться: я держу все нити заговора».
Странным образом многие исследователи желают видеть в том, что список заговорщиков попал в руки Павла, некую нелепую случайность, а в Палене – суетливого глупца, лихорадочно отыскивающего место, куда бы понадежнее список страшный спрятать. Ничего этого не было. Граф Пален сам, недрогнувшей рукой, положил список заговорщиков на императорский стол:
– Я знал, Государь, что в течение нескольких месяцев готовился заговор с целью убить вас. Чтобы быть в курсе всего и спасти вас, мне недавно пришлось сделать вид, что я присоединился к кучке этих негодяев.
– Но почему вы мне об этом не сказали раньше? – произнес Павел с чувством огромного облегчения.
– Именно потому, что у меня не было прямых доказательств, не было списка негодяев. И, простите ли меня, Государь, за дерзость, но я боялся, что если откроюсь вам, ничего на руках не имея, ваши подозрения относительно меня, моей искренности, свяжут мне руки...
Павел не мог не признать справедливости этого аргумента. Да, Пален обманывал его, но кто, какой пурист сможет сказать, что это – не классический случай обмана во благо?
– Как, однако, осмелиться мне показать вам, Ваше Величество, этот список, – продолжил меж тем после небольшой паузы Пален, – не боясь разорвать вам сердце?
Павел I поднялся. Он доверчиво приблизился к лживому другу, как будто хотел попросить у него прощения за то, что подозревал его, и прошептал:
– Разорвать мою душу, друг мой! Сколько лет я уже живу за гранью того зла, которое мне хотят причинить. Мне ль привыкать, что самые близкие на меня же и умышляют...
Он повернулся к столу и взял список. В глаза ему бросились знакомые имена, знакомые подписи... Он чуть не задохнулся, у него из глаз покатились слезы. Он простонал:
– Моя жена! Мой сын! Александр во главе чудовищного заговора! Что я им сделал?
Но сразу его вновь охватил всепобеждающий страх, и он почти выкрикнул приказ:
– Я хочу, чтобы еще до начала Пасхи все заговорщики, начиная с императрицы и царевича, были заключены в Шлиссельбургскую крепость и казнены за государственную измену.
К Палену опять вернулась его властность и он позволил себе не согласиться с императором:
– Государь, Пасха наступит еще не скоро. Необходимо, чтобы ваш приказ был выполнен как можно быстрее. Ждать дольше – значит вызвать у заговорщиков подозрения в том, что их разоблачили, и тем самым дать им возможность бежать.
– Я вас понимаю, Пален. Действуйте как можно быстрее. Пусть будет так.
– Я восстановлю порядок в России, Государь!
– Подумать только, я чуть было не счел вас одним из предателей. Вы меня спасаете, Пален.
Теперь никто в России не был могущественнее Палена. Успех – и он в первых рядах тех, кто возвел на престол нового императора, более того – сам новый император у него в руках! Поражение? Оно может прийти лишь к заговорщикам, а разве он к ним принадлежит? Напротив, у него прямой приказ Павла на арест лиц, дерзко умысливших на трон и Отечество, и поименно ныне известных императору. Ужели он остановится перед тем, чтобы арестовать их? Не только арестовать, но и перевешать не затруднится!
«Среди тех, – сообщает Бернгардт, – которые хорошо знали Палена, было распространено мнение, что он замышлял в случае неудачи переворота арестовать Великого Князя Александра вместе со всеми заговорщиками и предстать перед Павлом в роли его спасителя».
В том, что он очень серьезно просчитывал такую возможность, убеждает простое обстоятельство: курьеры за Аракчеевым и Ростопчиным были посланы без малейшей задержки. Не дай Бог, что-нибудь сорвалось бы – и чем он, в чьих руках была, в частности, почтовая связь, эту задержку мог бы оправдать?
ДЕНЬ
# марта ранняя весна подарила жителям Петербурга ясное, безоблачное небо: холодное, но многообещающее солнце золотило купола, колоннады, фонтаны и многочисленные городские сады. Даже Михайловский замок, возвышающийся, подобно крепости, над улицами столицы, не выглядел таким мрачным и тяжеловесным со своими подъемными мостами и водяными рвами.
В замке царь давал ужин, за которым следовал концерт. Пела знаменитая мадам Шевалье, французская актриса, о которой говорили, что она должна занять освобождающееся место Гагариной.
Монарх, которого всегда очень трогал ее голос, теперь почти не слушал певицу и, было видно, что ее вокализы только раздражают его.
У него было недовольное выражение лица.
На ужине присутствовали императрица, два старших сына, молодая принцесса Виттенберг, княгиня Ливен, граф фон дер Пален и некоторые другие. Мария Федоровна делала огромное усилие над собой: казалось, она пытается скрыть страх. Александр также молчал. Он замкнулся в себе, у него был до странности хмурый и отсутствующий вид.
– Что с вами сегодня, Ваше Высочество? – спросил его царь.
Александр сослался на легкое недомогание, которое лишило его голоса. Однако он напоминал человека, вернувшегося из далеких миров.
– Вы должны непременно обратиться к нашим врачам; легкое недомогание может быть признаком серьезной болезни. Завтра вы будете чувствовать себя лучше, если последуете моему совету.
Вечером на стол впервые подали новый фарфоровый сервиз, украшенный видами Михайловского дворца. Император с такой радостью смотрел на него, что даже не удержался, охваченный ребяческим восторгом, поцеловал несколько блюдец и воскликнул:
– Я никогда не переживал таких приятных мгновений!
Ужин протекал в расслабленной обстановке, которую, кажется, создавал один государь. Он шутил даже с председателем Коллегии мануфактур, князем Юсуповым, жалуясь на плохое качество зеркал, украшавших его гостиные:
– В них я все время вижу свое лицо перекошенным, – говорил он с притворным недовольством. – Шея словно бы свернута...
К десяти часам вечера он ушел, попрощавшись со своим окружением гораздо приветливее, чем обычно.
ВЕЧЕР
К#огда Анна Петровна попросила разрешения уйти, она обняла царя и он спросил ее:
– Вам не кажется, что этот дождь предвещает беду?
Он встал, приблизился к окну, приподнял занавеску. На улице стояла непроглядная шелестящая тьма, и в ней колыхались огоньки свечей – «видимое небытие». Словно крыло невидимой птицы взмахнуло рядом с императором, и он на мгновение очутился в другом вечере, четвертьвековой давности, когда маленький мальчик Павел мечтал об отнятом у него матерью городе солнца. Вот он, этот город, за окнами, и принадлежит он, как мечталось тогда, ему, – но нет той радости, которую предчувствовал маленький мальчик. А видимое ничто за окнами осталось, оно, как и тогда, дышит таинственной жутью, и по-прежнему колышутся там огоньки свечей... – Вовсе нет, Ваше Величество. Это обыкновенный весенний дождь, – ответила Анна Петровна на вопрос, о котором он уже позабыл.
Подходя к низкой двери, чтобы подняться к себе в покои по тайной лестнице, Анна Петровна взглянула на кровать императора, рядом с которой стояла шпага, словно для защиты от постоянных врагов. Она подумала про себя: «Как наивно... Разве шпагой защитишься от этой махины, нависшей над его головой?..»
Все, что она знала о заговоре, позволяло ей думать, что в одну из ближайших ночей случится непоправимое несчастье. Она не раз уж говорила императору, что Пален предает его, что Пален – участник заговора противу престола, но в ответ Павел лишь начинал сопеть и цедил сквозь зубы: «Вы ничего не понимаете, сударыня!» Этим вечером она не хотела еще раз получить тот же ответ. Но, охваченная недобрыми предчувствиями, она готова уж была кинуться к императору, сказать что-то вроде:
– Государь, вы устали, вы чувствуете себя одиноким. Хотите, чтобы я села в это кресло, немного побыла с вами, пока вы будете спать?
Но перед ее внутренним взором мелькнула тень г-жи Шевалье, – и она не сделала этого. Кроме того, она знала, что любые непредвиденные новации, любые отклонения от заведенного порядка прежде всего вызывают у Павла тревогу.
– Пусть этой ночью вам приснятся приятные сны, – сказала она и направилась к двери.
***
Он видит – в лентах и звездах,
Вином и злобой упоенны,
Идут убийцы потаенны,
На лицах дерзость, в сердце страх.
А.С. Пушкин
Le li®vre aime н etre roti vif...130
Пален, хоть и знал, что никто и ничто теперь не сможет остановить чудовищные жернова, начавшие молоть историю, головокружениями отнюдь не страдал. По его приказу, в ту ночь были закрыты все заставы Санкт-Петербурга, прибывающих – Пален был уверен, что их будет немного, – велено было задерживать до утра в кордегардиях при заставах. Мера эта вовсе не была лишней: одна из застав задержала в эту ночь спешившего на спасение царя Аракчеева...
Уже в конце дня ни одна душа не могла войти в город. Только конные офицерские патрули объезжали квартал за кварталом с приказом задерживать всех подозрительных без различия чинов и званий – для этого были подняты казармы Преображенского полка, которым командовал Талызин.
По главным улицам Санкт-Петербурга ходили пешие военные патрули. Поздним вечером шел дождь. Мерным шагом два батальона направлялись в сторону Михайловского замка.
Вооруженные солдаты шли, не понимая, что означают эти маневры; группы офицеров, которые подходили к ним, были очень возбуждены, рассеянны и вообще вели себя как-то странно. Что происходило? Пелена ночи скрывала драму. Неужели английские эскадры, которые уже несколько дней находились в Балтийском море, вошли в Финский залив и направили свои пушки на Санкт-Петербург?
У генерала Талызина опустошили много бутылок шампанского. Братья Зубовы методично напивались. Главное, не стать пьяными настолько, чтобы выпивка помутила разум. Но все же достаточно, чтобы позабыть о своем долге и уничтожить единственную преграду для своих честолюбивых планов и алчности: этого сумасшедшего, который не дает им жить в свое удовольствие, этого государя, которого не уважают даже собственные сыновья и от которого сбежала жена, как будто боясь его жестокости...
Около десяти часов приехал генерал Леонтий Леонтьевич Бенигсен, друг фон дер Палена, специально вызванный им в Петербург. Ему сообщили план переворота. «Моим первым вопросом было: кто стоит во главе заговора? Когда мне назвали это лицо, тогда я, не колеблясь, примкнул к заговору».
БЕННИГСЕН
Такое положение дел, такое замешательство во всех отраслях правления, такое всеобщее недовольство, охватившее население не только Петербурга, Москвы и других больших городов империи, но и всю нацию, не могло продолжаться ... надо было рано или поздно предвидеть падение империи.
Бенигсен – генералу Фоку
В 1773 году 28-летний Левин Август Теофил Бенигсен, принадлежащий к старинному графскому роду вступает в российскую службу – премьер-майором в Вятский мушкетерский полк. Через 14 лет он становится полковником, и тогда становятся заметнее великолепная профессиональная выучка, хладнокровие, храбрость офицера: бригадиром он становится через три года, а еще через четыре, в 1794-м – генерал-майором... Его назначают начальником штаба у Валериана Зубова, главнокомандующего в Кавказском походе против Персии. Задача – не только посадить на шахский престол «своего человека», но и создать сеть торговых факторий на южном берегу Каспия, «чтобы повернуть к Петербургу часть индийской торговли, которая притягивается Лондоном». После взятия Дербента Левин (Леонтий Леонтьевич) Бенигсен не только получает высокие награды, но и становится владельцем более чем тысячи душ в Литве и Белоруссии.
Конец 1796 года прервал успешно начатое дело. Павел I прекращает поход, отдавая приказы о возвращении «через голову» Валериана Зубова, родного брата ненавидимого им фаворита Екатерины, и его штаба; Бенигсен и Зубов с ужасом видят, что им предоставлено защищать Дербент и Каспийское побережье голыми руками... Впоследствии Леонтий Леонтьевич не мог простить Павлу срыва сего успешно начатого похода...
Вернувшись в 1797 году в столицу, Бенигсен получает чин генерал-лейтенанта: лично против него Павел ничего не имеет. Однако отставка Зубовых влечет и его отставку: Бенигсен удаляется в свои литовские имения. А здесь – полное неблагополучие: пятидесятидвухлетнему генералу приходится, чтобы защитить свое имущество, обороняться от нескольких судебных исков...
Поэтому он с радостью принял предложение Палена принять участие в перевороте, призванном привести в порядок российские государственные дела. «Бенигсен, – пишет Гете, – длинный Кассиус вышел в отставку генерал-лейтенантом, пытается опять поступить на службу, получает отказ, собирается в понедельник 11 марта уехать, граф Пален удерживает его и отправляет к Зубовым»131.
***
Генерал Бенигсен был тем, кто нанес последний удар; он наступил на труп.
Наполеон (на острове Святой Елены)
Когда пастор произнес слова: «Наш владыка, в ночи, когда был предан...», умирающий со стенаниями и вздохами приподнялся и снова упал, ясно сказав: «Ах, да, господин пастор, в ночи, когда был предан», – и испустил дух. Пастор рассказал своему преемнику, моему кузену, ныне еще здравствующему, что ничто его так не захватывало, как эти переживания у смертного одра старого генерала фон Бенигсена.
Боденштедт, немецкий писатель
У#же стояла темная ночь, шел дождь...
Павел I не мог отличить один звук от другого. Капли дождя, падающие на крыши домов, гул ветра в ветвях деревьев – за всем этим может скрываться странный шум. У него так сильно болела голова! Но завтра все будет в порядке. Он успокоился при мысли, что дал приказ Палену арестовать всех заговорщиков.
Он разделся, поеживаясь, лег на свою узкую походную кровать и вскоре крепко заснул.
Должно быть, ему снился дурной сон, поскольку он поворачивался с боку на бок. Внезапно, он проснулся от приступа страха. Что происходит? Его только что разбудил крик гусара. Он резко встал с кровати. Надо бежать! Бежать из этого дворца, из города, через бескрайние степи, бежать из России, собрав все силы, которые остались в его еще живом теле...
В этот момент он забыл о том, что был в ночном колпаке и длинной рубашке. Главное, исчезнуть из этой проклятой комнаты. Выхода не было ни за прекрасными гобеленами, подарком Марии-Антуанетты, ни за огромными картинами, висящими на стенах. Комната Анны Петровны? Дверь была заперта. Спасти его могла только испанская ширма, которая стояла рядом с камином. Он стал за нее, наклонив голову. У него так билось сердце, что ему казалось, этот стук может выдать его. Он перекрестился, затаив дыхание.
В комнату вошел Платон Зубов, вошел – и попятился. Генерал Бенигсен буквально втолкнул его в комнату. За ним последовали остальные заговорщики.
Бывший фаворит Екатерины выругался, как извозчик. Он крикнул:
– Птичка улетела!
Действительно, походная кровать была пуста: на ней было только откинутое одеяло и еще теплые простыни. Неужели жертва ускользнула?
Но вот из-за облаков показалась луна, луч которой осветил испанскую ширму. За ней Бенигсен заметил ноги императора.
– Le voila!1 – воскликнул он.
Ширма немедленно отлетела в сторону. Даже не успев крикнуть, так и оставшись стоять на месте, несчастный Павел I оказался в кругу офицеров, которые дрожали не меньше, чем он. Зубов, у которого зуб на зуб не попадал, пробормотал:
– Вы арестованы, Государь.
– Я? Арестован? Вы сошли с ума!
С первого этажа послышался шум. Кто-то идет на помощь августейшей жертве? Резкий поток воздуха задул свечу, которую держал в руках Зубов. Шум становился угрожающим.
– Полумеры ничего не стоят, – сухо и деловито бросил Зубову Бенигсен. И вышел в коридор – разобраться, что там за шум.
У Павла вырвался крик последней надежды:
– Пален! Пален! На помощь...
Удар табакеркой в висок оборвал крик. Потом двое убийц стали душить шарфом человека с уже проломленным черепом...
УТРО
Век новый! Царь младой, прекрасный...
А. Пушкин
Острый угол зубовской табакерки, казалось, был гранью новой, счастливой эпохи.
М. Цейтлин. Декабристы
Quel beau r®gne aurait pu ^etre celui de l'Empereir Alexandre132!
Наполеон I
Л#еонтий Леонтьевич Бенигсен, генерал-кондотьер, приглашенный под конкретное убийство, вернулся в комнату, где главный негодяй ждал исхода своего преступления:
– Le mal est fait...133
Пален, не поднимаясь с кресла, сказал:
– Для народа, для императорской семьи – апоплексический удар1.
Узнав, что стала вдовой, императрица Мария Федоровна слезинки не пролила. Она лишь попыталась заявить свои самодержавные права: «Ich will regieren!»2, но робко отступила, когда Бенигсен холодно буркнул ей: «Не ломайте комедию, мадам!» Впрочем, он тут же подал ей руку, и императрица-вдова спустилась с лестницы и дошла до кареты под руку с убийцей своего мужа.
Кто-то из придворных обратился к Александру:
– Ваше Величество...
До него не сразу дошло. Потом он понял – отец мертв, – и закатился в истерике.
– Ведь вы знали, – мягко склонился над ним Пален, – что завтрашний, – собственно, уже сегодняшний! – день нес вам либо заточение, либо гибель. Он принес вам престол. Зачем здесь слезы?
– Вы клялись, что отец останется жив, что будет лишь опека!
– Не все выходит, как задумано... Я, впрочем, не был в спальне императора, я охранял вашу матушку от непредвиденных эксцессов, – заявил фон дер Пален и вдруг, удивясь сам себе, что оправдывается, – в чем? перед кем? – впервые за эти годы позволил себе не сдержаться:
– Довольно быть мальчишкой!.. Извольте царствовать!

ЭПИЛОГ
Часто даже не полезно знать, что произойдет в будущем: ведь это несчастье – сокрушаться о том, чему нельзя помочь, и не иметь последнего и, однако, всеобщего утешения – надежды.
Цицерон
Единственный урок, который можно извлечь из истории, состоит в том, что люди не извлекают из истории никаких уроков.
Б. Шоу
Тот, кто не помнит своего прошлого, осужден на то, чтобы пережить его вновь.
Д. Сантаяна
К#огда в Париж пришла весть, что Павел задушен в Михайловском дворце, Бонапарта охватил яростный гнев:
«Англичане промахнулись по мне в Париже 3 го нивоза, но они не промахнулись по мне в Петербурге», – сказал он.
Он считал трагедию, происшедшую в Санкт-Петербурге в ночь с 11 на 12 марта, одним из самых серьезных поворотных пунктов мировой истории – и своей собственной судьбы. Уже пребывая на острове св. Елены, сверженный император сказал доктору О'Меара:
– Если бы Павел Первый остался жив, вы бы потеряли Индию. И я бы не оказался здесь...
В России оценка происшедшего была диаметрально противоположной. Дворянство российское охватила «всеобщая радость»... К вечеру 12 марта раскуплено все шампанское в петербургских лавках, – счастливые граждане империи поздравляют друг друга. Было решено, что лишь в сей день закончился XVIII и начался XIX век! Державин пишет оду «На всерадостное восшествие на престол императора Александра Первого, случившееся двенадцатого марта, когда солнце в знак Овна, на путь весны, вступило и началось новое столетие 1801 года»:
Умолк рев Норда сиповатый,
Закрылся грозный, страшный зрак...
Народ же, не успевший за эти четыре года слегка начинавшейся оттепели даже ощутить ее, так и остался в оцепенении. Для него не наступило никакого нового века...
ОГЛАВЛЕНИЕ
пролог252
1754 ГОД
Книга первая. наследник
БАБКА15
МАТЬ А ВОЙНА А ВОСПИТАТЕЛИ А ВОКРУГ ПРЕСТОЛА А СМЕРТЬ ЕЛИСАВЕТЫ
ОТЕЦ29
ИМПЕРАТОР ПЕТР III А ПЕРЕВОРОТ: ЕКАТЕРИНА А ПЕРЕВОРОТ. ПЕТР III А ПЕРЕВОРОТ. ПАВЕЛ. А ГРАД НЕСРАВНЕННЫЙ
МАТЬ45
ЮНЫЙ РЫЦАРЬ А КОРОНАЦИЯ А ДЕЛА ДЕРЖАВНЫЕ
ЮЖНАЯ ГРАНИЦА РОССИИ56
ПОЛЬША А РУМЯНЦЕВ А КОНФЕДЕРАТЫ А ХАСИДЫ А УМАНСКАЯ РЕЗНЯ
«УТУШЕНИЕ...»
ГОРИЗОНТЫ СРЕДИЗЕМНОМОРЬЯ71
ТУРЦИЯ А ЧЕРНОГОРИЯ А СТЕФАН МАЛЫЙ А МАЛЬТА
GENUѓJAHRE78
ЛЮБОВЬ А УРОКИ А СОВЕРШЕННОЛЕТИЕ А МАСОНЫ
ВИЛЬГЕЛЬМИНА ФОН ГЕССЕН-ДАРМШТАДТ93
СВАДЬБА А СЕМЬЯ А ПОТЕМКИН А ЗАПОРОЖСКАЯ СЕЧЬ
САМОЗВАНЦЫ100
ТЕНЬ ОТЦА А МЯТЕЖ А РАЗУМОВСКИЙ А СМЕРТЬ
«КНЯЖНА ТАРАКАНОВА» А ФЕДОР АШ
Книга вторая. путь в ложу
СОФИЯ ФОН ВИТТЕНБЕРГ-МОНБЕЛЬЯР120
ВИЗИТ К ФРИДРИХУ II А СОФИЯ ДОРОТЕЯ А ИЛЛЮМИНАТЫ А НОВИКОВ А СЕМЬЯ А АЛЕКСАНДР А ГУСТАВ III А ИОСИФ II А ФРИДРИХ ВИЛЬГЕЛЬМ А КОНСТАНТИН
ГРАФ NORD140
ПЛАНЫ А ПОЛЬША А АВСТРИЯ А ИТАЛИЯ А ФРАНЦИЯ А ВОЗВРАЩЕНИЕ А ДОМА
РОЗЕНКРЕЙЦЕРЫ152
МОСКВА А БЕРЛИН
«СИЛАНУМ» А ИЕЗУИТЫ
ЕКАТЕРИНА ИВАНОВНА НЕЛИДОВА157
ГАТЧИНА А ГВАРДИЯ И АРМИЯ А РЕЛИГИЯ А ПАВЕЛ – МАСОН А БАЖЕНОВ
ВОЙНА167
КРЫМ
«ПОТЕМКИНСКИЕ ДЕРЕВНИ» А ТУРЦИЯ А АДМИРАЛ ГРЕЙГ А ВОИНСКАЯ ЧЕСТЬ А КУТАЙСОВ А ИНОСТРАННЫЙ ЗАЕМ
ФРАНЦУЗСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ177
ЛЕТО 1789 ГОДА А КАЗОТ А СМЕРТЬ ПОТЕМКИНА А ЗУБОВ А ВТОРОЙ РАЗДЕЛ ПОЛЬШИ
ЦАРЕУБИЙЦЫ186
ГРОССМЕЙСТЕРЫ ТОЖЕ ОШИБАЮТСЯ А ГУСТАВ III А РАЗГРОМ МАСОНОВ А УКАЗ ИМПЕРАТРИЦЫ А БЕЛЫЕ НИТКИ А ФРАНЦИЯ А ТРЕТИЙ РАЗДЕЛ ПОЛЬШИ
СЫН194
МАЛЫЙ ДВОР А АЛЕКСАНДР А СМЕРТЬ ЕКАТЕРИНЫ
Книга третья. император
НАЧАЛО201
АМНИСТИЯ А ПЕРЕЗАХОРОНЕНИЕ А ЯЩИК А СУВОРОВ А ДАШКОВА
АННА ПЕТРОВНА ЛОПУХИНА-ГАГАРИНА206
КОРОНАЦИЯ А ВИДЕНИЕ А ЛОПУХИНЫ А МИХАЙЛОВСКИЙ ЗАМОК А ТРЕУГОЛЬНИК С ОСТРЫМИ УГЛАМИ А ГАГАРИНЫ
ТИРАНСТВА ИМПЕРАТОРА214
РАЗВЛЕЧЕНИЯ ДВОРЯНСТВА А ГВАРДИЯ А КАЗНА
«...ПАВЛУ НЕ БЫТЬ!»221
АНГЛИЯ А ОЛЬГА ЖЕРЕБЦОВА А ПЕТЕР ФОН ДЕР ПАЛЕН А ПАНИН А ЗАГОВОР РАССЫПАЕТСЯ!
ЦАРЬ-РЫЦАРЬ226
«АРИСТОКРАЦИЯ ДУХА» А ИЕЗУИТЫ А ПРОТЕКТОР ОРДЕНА А ГРОССМЕЙСТЕР МАЛЬТИЙСКОГО ОРДЕНА А СУВОРОВ А 26 МАЯ 1799 ГОДА
18 БРЮМЕРА ПАВЛА ПЕРВОГО233
КОЕ-ЧТО О СОСЛАГАТЕЛЬНОМ НАКЛОНЕНИИ А НАПОЛЕОН А НЕМНОГО О ЛЕГИТИМНОСТИ – И ПОРЯДОЧНОСТИ А РЕШЕНИЕ А СМЕРТЬ ПОЛКОВОДЦА А ИНДИЯ А АНГЛИЯ А ПАЛЕН А КАДРЫ РЕШАЮТ ВСЕ
11 МАРТА 1801 ГОДА244
СПИСОК А «МОЛОДОЙ ПОМОЩНИК КАПИТАНА» А ЖЕРЕБЦОВА А НАКАНУНЕ А ДЕНЬ А ВЕЧЕР А БЕННИГСЕН А УТРО
ЭПИЛОГ252
1 «Чистая карта», т.е. свобода действий, свобода выбора. Термин восходит к тем анонимным разрешениям на аресты людей, которые давал близким ему лицам кардинал Ришелье; впрочем, к этим же временам восходит и французская пословица «carte blanche – cartes serrшes», т.е. в вольном переводе, «с чистой картой шутки плохи»...
2 С Божьего соизволения позволительно убить невиновного человека, украсть, предать (лат.).
3 Святого Сердца Иисусова.
4 Настоящее имя Иниго Лопес де Рекальдо (1491-1556) – основатель ордена иезуитов.
5 Господин и Искупитель.
6 В XX веке еще один кровавый виток стремления к мировому господству начнется тоже в Баварии, в Мюнхене...
1 Цель оправдывает средства (ит.).
7 Клянись и лжесвидетельствуй, но не раскрывай тайны! (лат.).
8 Обязательство «говорить правду, одну только правду и ничего, кроме правды» (лат.).
9 Противоречие в определении (лат.).
10 Мастер стула в одной из гагаринских лож.
1 Со всемилостивейшего позволения (нем.).
11 Утвержденный Екатериной II Таможенный тариф 1766 г. носил ярко выраженный протекционистский характер, защищавший отечественную промышленность. Он полностью запрещал ввоз товаров, «коими в изобилии в собственном государстве довольствоваться можем»; наоборот, товары «коих произращение или заводы в государстве еще не начиналось» вообще освобождались от ввозных пошлин. Ситца в России хватало. Сегодняшний Таможенный тариф далеко ушел по пути прогресса от этих наивных представлений XVIII века!
12 Первая его жена, Изабелла Пармская, внучка Людовика XV, умерла от оспы в 1763 году, а вскоре от той же болезни умерла и вторая его жена, Мария Жозефа Баварская, после чего Иосиф дал обет не вступать более в брак.
13 Земной, приземленный (франц.).
14 Таинственна в сиянии дневном
Природа свой покров сорвать не позволяет
Не вынудить у ней винтом иль рычагом
Что духу твоему она не открывает! (нем.). Гете. Фауст.
15 Пегматит, или «письменный гранит»; узоры, напоминающие буквы, образованы крупными кристаллами шпатов и слюды.
16 В начале было Слово. См.: Иоанн, 1:1.
1 Огненный вихрь (нем.).
17 Мифологическое понятие.
18 Сложный каламбур: Held – герой, но Hell – ад (нем.).
19 Присяга на верность.
1 Браки заключаются на небесах (франц.).
2 Женщинам слава! Искусно вплетая
В жизнь эту розы небесного рая
Узы любви они сладостно вьют (нем.). Шиллер. Достоинство женщины. Пер. Т.Спендиаровой.
3 Я охотно пью из свежего источника (нем.).
20 Любовь – дамам, честь – храбрецам! (франц.).
21 Отделять овец от козлищ (Матф., 25:32).
22 Семь раз: Матф., 8:12; 13:42, 50; 22:13; 24:51; 25:30; Лк., 13:28.
23 Народную (нем.).
24 Неравный, унизительный брак.
25 Ср. арабское Лейли – «ночь».
1 Я не всеведущ; я лишь искушен (нем.).
2 Мертвые тоже должны жить (нем.).
26 Абдул Хамид I – султан Турции (1774-1789 гг.), вынужденный выполнять условия весьма выгодного для России Кючук-Кайнарджийского мирного договора.
27 Клопшток Фридрих Готлиб, писал на библейские и национально-исторические сюжеты, наиболее известна поэма «Мессиада»; горячо принял французскую революцию.
28 Клингер Фридрих Максимилиан (1752-1831), нем. писатель, с 1870 г. живший в России. Именно его драма «Sturm und Drang» дала название движению штюрмеров. Написал философский роман «Жизнь Фауста».
29 Ряд карет, следующих одна за другой.
30 Мария-Антуанетта, супруга Людовика XVI, была младшей дочерью Марии-Терезии Австрийской, т.е. родной сестрой Иосифа II.
1 Пусть воюют другие, а ты, счастливая Австрия, заключай браки! (лат.). Ср. bella gerant alii, Protesilaus amet (Овидий. Героиды, XIII:84); другие воюют, Протесилай предается любви.
31 Кусок неба, упавший на землю (итал.).
32 Из ее письма к сестре Марии-Христине от 27 февр. 1771 г.
33 Ясновидящий Мишель Нострадамус (франц.).
34 Послание Генриху II (послесловие к Центурии VII).
1 «Совет пятисот» – известный верховный орган времен французской революции.
2 Центурия IX:133-136, 141-142. Пер. Вяч. Завалишина.
3 Предаст Людовика XVI этот человек, будучи военным министром Франции.
35 Министр финансов.
36 Вольно тому врать, кто издалека приехал? (франц.).
37 От «scientific» – научный.
38 «Молчание».
39 Фартук.
40 Т.е. всемирная. Православная церковь также именует себя «кафолической».
41 Cochin Augustin. Les societes des peases et la democratic. Paris, 1921.
42 В «Войне и мире» Л.Н. Толстого он назван Баздеевым.
1 Одежда не делает монахом (франц.).
2 Быть бльшим католиком, чем папа римский (франц.).
43 Синий чулок.
44 Змея в траве (лат.). О скрытой, но смертельной опасности.
45 Откормленные говядиной; зажравшиеся мясом (англ.); прозвище английской лейб-гвардии.
46 Во время долгой пасхальной службы она велела ставить себе на хорах церкви столик и потихоньку от молящихся раскладывала там пасьянсы.
47 Слышащего ее зовы судьба ведет, не слышащего – тащит (лат.).
48 Бриллиант «Орлов» (1943/4 карата) украшает вершину русского скипетра. Он происходит из Индии, где служил глазом одной из статуй Брамы. Был собственностью персидского шаха Надира, после убийства которого похищен французским гренадером и приобретен графом Орловым за 45 000 рублей.
49 31 марта 1783 г.
1 Новороссийск.
2 Феодосия.
50 Будущий Ростов-на-Дону.
51 Толпа хочет быть обманутой, так пусть же обманывается!
52 Разве ты не знаешь, как мало нужно ума, чтобы управлять миром? (лат).
53 Владыка морей.
54 Пучки хвороста.
1 Аплодисменты.
2 Bas-Empire означает как Восточно-Римскую (Византийскую) империю, так и «византизм», т.е. коррупцию государственного аппарата снизу доверху, продажность чиновничества, взяточничество.
55 Буквальный перевод – «я все так же мудра, как и до этого [совета]» (нем.) – резко обедняет подлинный смысл немецкой идиомы; гораздо точнее был бы перевод вроде «не учите дедушку [бабушку] кашлять», который императрица и имела в виду.
56 Смысл остроты (франц.).
57 По отношению к врагу позволено все (лат.).
58 От «сольди» – мелкой монеты, представлявшей собой дневное жалованье наемника.
59 Британский адмирал Бинг, первым «сломавший» линию кораблей, был повешен за это, а не за исход сражения.
60 Фигаро, персонаж комедии Бомарше.
61 Слышно было, как тянутся тучи (нем.), т.е. наступила тревожная тишина, готовая разрешиться грозой.
62 Декларация прав человека и гражданина (франц.).
63 Proofs of Conspiracy against all the Religions and Governments of Europe, carried on in the secret meetings of Free-Masons, Illuminati etc. by John Robinson, Edinburg, 1797.
64 «Мемуары к истории якобинизма».
65 Цит. по: Башилов Б. «Златой век» Екатерины II.
1 Мир обнажен и открыт! (лат).
66 Господь Бог, кажется, позабыл все, что я для него сделал (франц.).
67 «Женщина, хоть раз позабывшая о стыдливости, уже ни в чем не откажет» (лат.).
68 Пророчество Казота передавалось из уст в уста, а опубликовано было впервые в 1806 году, в «Посмертных сочинениях» Ж. – Ф. Лагарпа, воспитателя наследника российского престола Александра Павловича.
1 Ах, мой милый Августин, все прошло, все! (нем.).
69 Близкую по объему прав конституцию Россия получит лишь 17 октября 1905 года.
1 Клин клином вышибают (лат.), буквально – противоположное противоположным излечивают.
70 «Воинская честь»; высший военный орден Польши.
71 Только мертвые не возвращаются, а короли и их слуги неисправимы; они должны исчезнуть (франц.).
72 Цит. по: Шумигорский Е.С. Император Павел I и масонство.
73 Безбородко А.А. (1747-1799) с 1775 – статс-секретарь Екатерины II, затем – руководитель (после смерти Н.И.Панина в 1783 г.) коллегии иностранных дел. «При нас ни одна пушка в Европе без нашего позволения выпалить не смела», – заметил он как-то. С 1784 г. – граф, второй человек в империи после Потемкина, один из богатейших русских вельмож. Горячий сторонник Монтескье.
1 Имя Павла в ходе следствия не было названо. Говорили о некой «особе» – «оной», «высокой», «известной»...
74 Смертная.
75 Клятва эта могла бы привести в восторг Тома Сойера: «Клянусь, во имя Верховного Строителя всех миров, никогда и никому не открывать без приказания от ордена тайны знаков, прикосновений, слов доктрины и обычаев франкмасонства и хранить о них вечное молчание, обещаю и клянусь ни в чем не изменять ему ни пером, ни знаком, ни словом, ни телодвижением, а также никому не передавать о нем, ни для рассказа, ни для письма, ни для печати или всякого другого изображения и никогда не разглашать того, что мне теперь уже известно и что может быть вверено впоследствии. Если я не сдержу этой клятвы, то обязываюсь подвергнуться следующему наказанию: да сожгут и испепелят мне уста раскаленным железом, да отсекут мне руку, да вырвут у меня изо рта язык, да перережут мне горло, да будет повешен мой труп посреди ложи при посвящении нового брата, как предмет проклятия и ужаса, да сожгут его потом и да рассеют пепел по воздуху, чтобы на земле не осталась ни следа, ни памяти изменника». Однако, как видим, можно было быть масоном – и не давать этой клятвы?
76 Буквально – бесштанники. Кюлоты – короткие панталоны до колен, непременная принадлежность аристократического костюма того времени.
77 Этот либерализм остался в Александре навсегда. «Мы не расставались до двух – трех часов утра, беседуя о самых различных предметах; обычно мы рассуждали о политике и философии. Он человек весьма образованный и придерживается либеральных взглядов; всем этим он обязан полковнику Лагарпу», – писал Наполеон о встрече с императором Александром в Тильзите.
1 Мессия – посланный вышними силами спаситель своего народа.
78 Так проходит слава мира (лат.).
79 Я ль не все покончила с землею? Не любила, не жила ли я? (нем.). Пер. Ап. Григорьева.
80 Стоять одной ногой в могиле, дышать на ладан (нем.).
81 Король умер, да здравствует король! (франц.).
82 А все-таки она вертится! (итал.); слова Галилея.
83 Ты умер, ты отстрадал (нем.). Рейценштейн К. Лотта у могилы Вертера. 1775.
84 Алексей Орлов был в числе тех офицеров, от которых Павел, боясь их и понимая силу их авторитета, потребовал присяги в первые часы после смерти Екатерины, буквально, когда ее тело еще не остыло. После перезахоронения Петра III Орлов был отпущен за границу, до 1801 г. он пребывал в Германии, затем вернулся в Россию, где и скончался в 1807 г.
85 Есть нечто более жестокое, чем личная жестокость, – это холодная жестокость ошибочной системы (франц.).
86 Военный орден св. великомученика и Победоносца Георгия, высшая военная награда России, учрежден в 1769 г., девиз – «За службу и храбрость». Орденский крест или четырехконечную звезду носили на желто-оранжевой ленте с тремя черными полосами. Восстановлен в 1801 г.
87 Орден св. равноапостольного кн. Владимира учрежден 22 сентября 1782 г. в день 20-летия правления Екатерины II, девиз – «Польза, честь и слава». Восьмиконечную звезду с чередующимися золотыми и серебряными лучами носили на черной ленте с красной полосой. Восстановлен в 1801 г.
88 Нет хуже муки той,
Чем в горестные дни
Сон вспомнить золотой (франц.). Пер. В.Рождественского.
89 При всех превратностях судьбы самое большое несчастье – это воспоминание о былом счастье (лат.).
90 Так вот отчего эти слезы! (лат.).
91 Блистал своим отсутствием (франц.).
92 Втроем (франц.).
93 Право первой ночи (лат.).
94 «...убрать обреченную девушку после театра «в невинном виде святою Цецилией», и во всем белом, в венке и с лилией в руках символизированную innocence [невинность] доставляли на графскую половину»... Лесков Н.С. Тупейный художник.
95 Заболоцкий Н.А. «Портрет».
96 По ту сторону добра и зла (нем.).
1 «Твои глаза – как два тумана / Как два прыжка из темноты. / Каким путем, каким обманом / В двадцатый век прокралась ты?»
2 Протаскивание провинившегося на длинной веревке под килем судна.
97 Он женился на своей кузине, породнившись через нее с будущим королем Карлом VII. Но любил он не ее, а «Орлеанскую Девственницу», Жанну д'Арк, телохранителем которой состоял до ее сожжения.
98 «Великое делание», превращение свинца в золото.
99 Некрещеный младенец, который один только и мог подойти для людоедской потехи, стоил в то время в бедняцком квартале Парижа не свыше пяти-шести ливров, как о том свидетельствуют материалы процесса над ювелиршей ла Вуазен, к услугам которой обратилась в свое время мадам де Монтеспан, с помощью «черных месс» пытавшаяся вернуть расположение «короля-солнце» Людовика IV... Впрочем, произведя криминальный аборт, потребность в чем в те времена не иссякала никогда, можно было младенца получить и бесплатно...
1 «Золотая молодежь» (франц.).
100 См.: Леонов О., Ульянов И. Регулярная пехота.
1 «Государство – это я» (франц.). Фраза Людовика XIV.
101 «Тех» рублей, когда на один-два рубля можно было купить соболью шубу, корову...
102 Осел об осла трется (лат.): рука руку моет.
1 Выражение А.С. Пушкина.
2 Благо народа да будет высшим законом (лат.).
103 Того самого, чье имя получила улица в Одессе.
104 Кого [Господь] захочет погубить – лишает разума (франц.).
105 Первый и высший орден Российской империи. Девиз – «За веру и верность». Восьмиконечную звезду с изображением андреевского (косого) креста (с 1800 г. – двуглавого орла) носили на голубой муаровой ленте.
106 Так назывался почетный знак мальтийского ордена св. Иоанна Иерусалимского.
107 Не нам, не нам Господи, а имени твоему во славу (лат.). Девиз ордена тамплиеров.
108 Ад вымощен добрыми намерениями (франц.).
109 Рыцари без страха и упрека (франц.).
110 Пусть все идет своим порядком (франц.).
111 Свобода, равенство, братство (франц.).
112 Ограниченный ум подданных (нем.).
1 Флп., 3:7.
113 К вящей славе господней (лат.).
114 Шиллер Ф. К радости.
1 Тому подобные (ит.).
115 Цит. по: Парнов Е.И. Мальтийский жезл.
116 По уставу ордена избирать Великого магистра могли лишь рыцари, не менее тринадцати лет состоявшие в ордена и не менее трех лет воевавшие во его славу; по умолчанию предполагалось – они избирали магистра из своей среды. Кроме того, Павел был православным и женатым вторым браком.
117 Термин Бориса Башилова.
118 Султанский дворец в Истанбуле.
119 «Для русских существует лишь одна преграда, а именно знойный климат. За три года они в своей молдавской армии потеряли от болезней тридцать шесть генералов и сто двадцать тысяч солдат», – пишет Стендаль в «Жизни Наполеона».
120 Пушечное мясо (франц.).
121 Вы, Ваше Величество, ничего не забыли и ничему не научились! (фр).
122 Людовик XVII, сын казненного короля, умер в 1795 году.
123 Цит по.: Тарле А.Е. Наполеон.
124 Военный министр Австрии.
1 Фраза Л.Н. Толстого – о М.И. Кутузове.
125 Екатерина II скончалась и Павел был провозглашен царем в ночь с 6(17) на 7(18) октября 1796 года. Однако напомним, что коронация Павла состоялась лишь 5 (16) апреля 1797 года; до четвертой ее годовщины он не дожил совсем немного...
126 Вопрос ножа и вилки (нем.), т.е. жизненно важный вопрос.
127 Министры падают как бутерброды – обычно лицом вниз (нем.).
128 В России образ правления – это самовластие, ограниченное удавкой (франц.).
129 Закон – это то, что записано нами (лат.).
1 Отсутствующие виноваты (фр).
2 Невелико расстояние от Капитолия до Тарпейской скалы (франц.). Тарпейская скала – место казней в древнем Риме.
130 Заяц любит, чтобы его зажаривали быстро (фр). Из поваренной книги.
131 Цит. по: Эйдельман Н. Твой XVIII век.
1 Вот он! (франц.).
132 Каким прекрасным царствованием могло бы быть царствование императора Александра [I] (франц.).
133 Зло совершено (франц.).
1 «Апоплексический удар в висок», – так почти сразу же была иронически перефразирована официальная версия.
2 Я хочу царствовать! (нем.)