Сегодня страшная дата. День, когда жизнь миллионов людей раскололась на До и После. Для всех война начиналась по-разному. В этом небольшом отрывке из повести «Старые фотографии», которую я когда-нибудь допишу, я записала со слов моей мамы, как началась война для ее семьи.
***
Фотография красивого, темноволосого человека, в военной форме. Это первый муж моей мамы - Николай. Отец моих сестер. Они поженились в 1936 году. Его все любили – бабушка, дочери, сослуживцы. У него было много друзей. Порывистый, эмоциональный – душа любой компании. Из командировок приезжал с кучей подарков. И очень любил маму.
Война началась для них 22-го июня в 4 утра. Не объявлением по радио и речью Сталина, а бомбежкой. Муж, подполковник танковых войск, служил в Белостоке, в Восточной Польше, и мама с девочками жили с ним. В воскресенье с друзьями собирались ехать на пикник. Корзинка с пирожками и бутербродами стояла на кухонном столе. Будильник был заведен на 7 утра. Но утро, воскресное, теплое, радостное утро, с пикником, грузинским вином, веселыми друзьями не наступило. Сначала послышался гул. Сильный, как будто гудело само небо. Муж выглянул в окно. Небо было темным от самолетов. «Не волнуйся, Аннушка, это маневры» - так он сказал ей тогда. Но мама увидела, как он побледнел. Через минуту зазвонил телефон. А еще через пять минут он, одетый, стоял на пороге. Девчонки прыгали рядом и дергали его за руки. Они горевали, что им опять не удастся покататься на папиной военной машине. Он прижимал их к себе и смотрел на маму. Молчал и смотрел. Мама говорила, что уже тогда и он, и она, поняли, что видятся в последний раз. Так и запомнила его, подтянутого, бледного, на пороге их дома. А дочери его не помнят. Им было 2 и 4 года. Осталась одна фотография.
После войны пришло извещение: «Ваш муж пропал без вести» - было такое выражение. Тысячи женщин получили такие извещения. Не погиб, сражаясь за Родину, а «пропал без вести». Это было страшно, потому что дальше шли домыслы – дезертировал, сдался, предал. К их семьям, долго относились, как к семьям предателей. Власти не любили, когда что-то не было сосчитано. Погиб? А где тело? А если нет, то – сомнительно. Как будто можно было в те первые дни, в том страшном котле найти всех, кого разорвало бомбами, кого смяли гусеницы танков.
Во всех хрониках войны это так и называется - Белостокский котел. Я видела, как каменело горем мамино лицо, когда по телевизору показывали документальные кадры начала войны. Она каждый раз проживала заново то утро, первое утро войны.
Потом было долгое и трудное, под непрекращающимися бомбежками, возвращение из Белостока в Ярцево, к родным. Годы оккупации. Работа «на оккупантов». Чтобы выжили дети. На кухню брали только самых аккуратных женщин, говорящих по-немецки. Мама подошла. Оставляла девчонок с сестрой и работала по 12 часов за котелок горячей похлебки. Немецкие солдаты относились к ним по-разному. Кто-то приносил девчонкам яблоки и конфеты, а кто-то называл их «русскими свиньями». Когда Советская армия перешла в наступление, и участились бомбежки, немцы заставляли русских женщин и детей надевать белые косынки и сидеть на аэродроме, вокруг закоммуфлированных самолетов. Им казалось, что русские летчики, увидев женщин и детей, не будут бомбить. Но летчики выполняли свои задания. Ведь вождь сказал: «Лес рубят – щепки летят». Они были щепками. Мама рассказывала, что в эти страшные минуты молились все – и верующие, и коммунисты, и взрослые, и дети. Другой защиты не было – только молитва.
Немногим повезло остаться в живых.