На первом курсе после летней сессии поехала в спортлагерь в Псковскую область. Жили в школе на берегу большого красивого лесного озера. Дни проходили в кроссах, спортивных играх, байдарочных состязаниях, а вечера - у костров, затянувшихся далеко за полночь. Каких только песен мы ни пели, ведь то время было пропитано авторской песней. Но больше всего заряжали песни Высоцкого, которые пели мальчишки, стараясь хрипеть изо всех сил: «Парус, порвали парус…».
Когда я вернулась домой, схватила старую мамину гитару, самоучитель и начались попытки-пытки. Пальцы немели, болели, ногти пришлось постричь, терпежу не хватало…
В то время предложили мне поработать на Красносельском заводе пластмасс, где раньше пластинки граммофонные изготавливали. Я согласилась, тем паче, на воздухе, да на озере, чем не отдых, думаю. А работать-то пришлось в три смены, сдельно.
Разобралась быстро что к чему, обнаружила реле времени, да подсократила технологический цикл. Стаканчики, и мыльницы стали быстрее отливаться, и когда форма раскрывалась – были горячие и мягкие. Я очень осторожно снимала их, словно куличики, с выпуклой части формы, мягкий ещё литник легко срезался, и я осторожно складывала изделия в коробку, а тем временем отливался уже новый стаканчик. Когда в проходе между машинами появлялся технолог, я быстро возвращала реле в нужное по технологии положение.
Трудно было ночами, когда между 3 и 4 часами утра начинаешь отключаться. Засыпая у литьевой машины, я билась головой в ограждение. Заметил электрик, пошутил, я тоже с черным юмором ответила на шутку, дескать, вот-вот отольётся стаканчик с глазками, с моими глазками.
Тогда он начал мне анекдоты "травить". Смены у нас совпадали и мы быстро подружились, особенно, когда я пожаловалась, что семиструнка меня не слушается. Тут выяснилось, что парень владеет инструментом. После смены, вместо сна, мы с ним на мансарде мучили гитару. Задал он мне упражнения, и я мучилась уже самостоятельно.
Аккорды стали получаться, а соединить их в мелодию или ритм какой-то не удавалось, слишком медленно передвигались пальцы с одного на другой. Особенно со звёздочки на лесенку. Получаться стали простые ритмы, где больше септов. И вот я решилась показать достижения.
Юрка-электрик пришёл неожиданно раньше назначенного времени, и я ещё спала после ночной в бигуди.
От смущения, я забыла про бигуди и в таком виде стала показывать «технику» аккомпонимента. Он так обрадовался, что мне удалось справиться с пальцами, что схватил меня на руки и подбросил вверх! Я врезалась головой в низенький потолок мансарды, и металлические бигуди дали о себе знать. От боли я схватилась за голову и вспыхнула от неловкости - бигуди! Снимала с прядей дурацкие железки чуть не плача, а он хохотал. Наверное, у меня был очень обескураженный вид. Тут мама предложила нам чаю и разрядила обстановку.
Через месяц мы уже казались друг другу знакомыми с детства и почувствовали, что это начинает переходить границы дружбы. Юра был старше меня значительно, ему было 24 года, а мне 17, но беда крылась в другом…
Однажды, он пришёл ко мне с бутылочкой сухого лёгкого вина и с целой корзиной яблок, и сказал, что ему трудно поверить, но он стал отцом! И только теперь рассказал, что он женился после армии сразу, и вот Адочка - его жена ушла сегодня в роддом и уже через час родила девочку. Он долго смотрел мне в глаза таким потерянным взглядом, который я запомнила навсегда. Ещё он сказал, что если бы мог только представить, что есть на свете такая близкая душа, как я, то никогда бы не женился.
Я молчала, потому что в том возрасте умнее всего было молчать. Он меня поцеловал в щеку и ушёл, почти убежал. А я стала играть на гитаре что-то своё, протяжное, а потом пела, и это были первые мои собственные песни.
Мы по-прежнему в ночную смену травили анекдоты, и нам было легко вместе. Мы думали, что так будет всегда. Но лето кончилось, и я вернулась домой, в Питер, началась учёба, тренировки, а телефона у нас в коммуналке не было. И как-то пришло письмо от него, что он рядышком, в областной больнице, что ему сделали операцию и ему можно, только чуть-чуть, коньяку и всё…
Я купила шкалик коньяку, взяла с собой мою подругу Нину, на случай встречи с родственниками, и гитару. Нашла его сразу. Он лежал в палате очень бледный, почти как простынь. Оказалось, что ему удалили большую часть желудка из-за рака, что это ещё не всё и будут ещё в кишечнике резать и сшивать, а пока в боку дренаж сделан для отвода шлаков.
У меня всё заболело внутри, точно это я разрезанная вся. Соседи по палате вышли, мы налили по граммульке и, не закусывая, выпили. Он нам предлагал фрукты, но мы постеснялись взять из больничной передачи.
Мы с Нинкой посадили его в подушках, он взял гитару и запел. Щёки у него порозовели. Мы тоже стали подпевать его весёлую песню о рыбаке и рыбке: «Бабка гнала самогонку, старый тоже не грустил. В море он с моторной лодки рыбку неводом ловил…»
Пришли врач с медсестрой и капельницей. Похвалили и сказали, что если так пойдет, то он скоро поправится. Нас доктор проводил и предупредил, что на днях новая операция и нельзя будет приходить. Что он будет в реанимации. Когда я пошла навестить после второй операции, у него сидела жена, я ждала во дворе, когда она уйдёт. Но она так и не ушла, ушла я. Потом мне сказали в справочном, что его выписали домой. Мне показалось, что слишком быстро. Писем не было, на заводе его рассчитали, а где они жили, я не знала, на конверте его письма не было обратного адреса.
Когда я стала взрослее, то подумала, что надо было познакомиться с женой, что в этом не было бы ничего плохого.
Мне хотелось верить, что он поправился, хотелось подтверждения, но я не умела тогда быть без комплексов, да и сейчас не умею.