Мысль материальна...

Жанна Марова
   Живущей в долгом и спокойном одиночестве Татьяне случайная гадалка сказала:
- Расстанешься с эгоизмом, – судьба подарит тебе мужа.
Татьяна сначала проигнорировала сказанное, затем слегка задумалась, и, вдруг, начала думать о муже постоянно: передвигаясь с тяжелыми сумками в заполненном транспорте, хлопоча дома между плитой, раковиной и холодильником, и даже засыпая ночью, и просыпаясь по утрам, готовя силы к новому, пока не прожитому дню. В тумане неизвестности начинал всё чётче проступать контур того мужчины, который мог бы остаться с ней рядом на всю жизнь.
   Он виделся непьющим, с постоянной работой, умным и добрым, к нему можно было бы прислониться, закрыть глаза и ощутить рядом не только тепло, но и верное доброе сердце. Хотелось, чтобы он был приятной благородной наружности, с хорошей речью, обязательно – с отличным чувством юмора, не лысый, не больной, желательно с автомобилем, так как поездки на дачу электричкой уже утомляли.
    Через несколько недель такой внутренней работы Татьяна уже совершенно ясно видела его облик. Она была согласна на мужа, более того – она желала, наконец, скорее видеть этот объект рядом.
 
     И однажды, поздним вечером, когда за окном громыхала гроза, а она стояла в мягких тёплых тапочках у раковины и до блеска натирала любимую кастрюльку, напевая о том, что «в небе парила перелётная птица», раздался продолжительный звонок в дверь. Счастливой радостью взлетело ввысь сердце. Ибо, там, за дверью стоял он, её идеал. Широко улыбаясь, мужчина её мечты наиприятнейшим в мире голосом сказал:
- Принимайте ваше «чудо».
    Но тут Татьяна увидела, что держит он за ворот какого-то забулдыгу, который не может прочно стоять даже на коленях, и с этого «чуда» вода стекает ручьями, образовав уже целую лужицу возле дверей. Сердце её упало в бездонный холод.
- Что это? Кто это? – чужим, враз осипшим голосом произнесла обалдевшая женщина и прислонилась к косяку, тоже, видимо, теряя устойчивость.
- Нехорошо в такой ливень отказываться от недошедшего до дому супруга – идеальный мужчина, встряхнув за ворот пьянчугу, спросил у того – квартира - один, два, три?
     Мокрое, уткнувшееся носом в угол создание, похожее на её идеал только отсутствием лысины, сразу вскинуло голову и, утвердительно закивав, прорычало
- Раз, два, три.
- Ну, вот, видите, всё сходится, – мужчина подбадривающе улыбался Татьяне, указывая на номер под её звонком. Он, по-прежнему держа за ворот, как тряпку, ввёз мужичка в их многоквартирный холл, показав всем хозяйкам этого этажа, как надо мыть пол на самом деле, потому что след от провезённого создания блестел идеальной свежестью.
     И пока ошарашенная Татьяна Петровна, не сумевшая отмежеваться от номера своей квартиры, заторможено наблюдала, как её мягкие тапочки разбухали на глазах от впитавшейся воды, «мечта» произнесла – «Ну, бывайте!» и, прощально помахав рукой, навсегда уехала в лифте.

    Стянув с неизвестного гражданина до уровня, не переходящего приличий, всё мокрое, бросив под него телогрейку, укрыв стареньким одеяльцем и оставив незваного гостя похрапывать в холле, она заперлась в квартире, оставив двери холла открытыми, надеясь, что, проспавшись, это «чудо» уберётся восвояси.
Она накапала в лафетничек с водой валерьянки, выпила залпом, уткнулась носом в уголок подушки, взмолилась «Господи! За что?» и вот, наконец, уснула.
    Сны, один другого тревожнее, бередили душу, заставляли вздрагивать и метаться по постели в поисках выхода.

    За плотными шторами уже светило солнце, когда Татьяна открыла глаза. В голове была хрустальная чистота и пустота, как после тяжёлой, но с результатом выполненной работы. Эмоций не было совсем. И с чего это она так разнервничалась? Она стала делать ровные, глубокие вдохи и прислушиваться к наливавшемуся силами внутреннему миру. И всё в нём стало прирастать к своим местам. Ошибкой было то, что умом она думала о будущем муже, головой трудилась над созданием облика, да ещё и с собственными интересами и желаниями. Забрасывала куда-то наверх свои эгоистичные мысли, наверное, и пространство они загрязняли и кому-то жизнь портили. Сердце её не участвовало, да и как оно могло участвовать, если она, втиснув грядущее в определённые рамки, перекрыла дорогу всем сердечным озарениям. И что же происходит в данную минуту? Лежит за дверьми какой-то незнакомый человек в непотребном виде и ему сейчас, однозначно, хуже, чем ей в своей удобной квартире. Она не знает, - кто он такой и как попал сюда, соответственно, никаких отрицательных эмоций в его сторону быть не может, положительные тоже пока не наработаны, и заранее вводить себя в определённую роль означает, что хозяином над жизнью станет вновь её собственное эго.

 Она вскочила с кровати, накинула халат и пошла умываться. Себе твердила только одно – главное, не настраиваться заранее, смотреть на жизнь шире, только так и можно понять все её послания.
   Закончив, наконец, водные процедуры и надев любимый хлопковый ансамбль, она тронулась к входной двери, внушая себе, что ей должно быть безразлично, есть там некто или его и след простыл. Она посмотрела в глазок, доступная ей часть холла была пуста. Открыла, наконец, дверь и выглянула на освещенную люминесцентным светом площадку. На полу валялась её телогрейка и старенькое одеяльце, на ручке одной из створок застеклённой двери холла висел пиджак, вторая створка была открыта. Отсутствие объектов в человеческом облике придало ей новых сил, она окончательно закрепилась в положении дальнего наблюдателя за всем происходящим и стремительно прошла на площадку к лифтам.
    У окна стоял не лысый мужчина среднего роста в мятых брюках, в рубашке навыпуск и смотрел во двор.
- Это вы нам ночной покой нарушили? – спросила звонко Татьяна из своих дальних далей.
    Мужчина обернулся. Лицо его, конечно, было помятым, волосы взъерошенными, но безобразным он не был. Он продолжал молчать, грустно глядя в пол.
   Татьяна, ощущая своё явное превосходство, двинулась к оккупированному окну. Он поднял на неё глаза, два прозрачных светло-голубых озерца внимательно осмотрели женщину и, так как, видимо, это он был мастер не зацикленного общения, а вдохновенного порыва, изрёк:
- А ты здесь самая активистка, что ли? Попортил я твои одеяльца, телогреечки, да? Ах, и премного вам благодарен, уж и простите вы ради Бога, ну, так скорблю об испорченном вашем вечере, пардон, я извиняюсь, – кривлялось, пытаясь расшаркаться это дитя природы.
    Татьяна, ждавшая искренних сожалений, опешила от такой наглости. И тут проснулся внутренний голос, радостно нашёптывая ей, что с речью и юмором у него всё в порядке. Она, поняв, что опять чего-то ждала, потому и попала впросак, расслабилась и насмешливо сказала:
- Да вы, оказывается, не только пьяница, но и нахал.
- Сегодня – да, - грустно и серьёзно ответил быстро меняющийся тип.
- А сегодня какой-то праздник, первое апреля или хэллоуин?
- Да что ты, правильная аккуратистка, можешь понять, если думаешь только о себе? – насмешливо вопрошал самозваный протрезвевший учитель жизни.
Внутренний голос стал призывать Татьяну думать быстрее. Второй раз за сегодняшнее утро она слышит о своём эгоизме, теперь и от конкретного лица. Даже если таким ночным бродягам видны её недостатки, то как же она вообще-то жила все эти годы. Наверное, ей надо в чём-то измениться, поэтому и прислали этого типа, но что же с ним делать?
- Хорошо, я думаю и о вас, – решившись, произнесла она, - рассола у меня нет.
- А чай горячий и раковина, чтобы умыться, у тебя есть? – веселясь над ситуацией, из каких-то своих глубин стучалась к ней чужая пока душа осипшим мужским голосом.
- Проходи, – вела его в дом Татьяна, совершенно не понимая, что же она делает. А внутренний голос нашёптывал, что будь бы это несчастная собака, она приняла бы участие в её судьбе без этого брезгливого содрогания.

   Готовя на своей маленькой уютненькой кухоньке чай, она никак не могла понять, почему всё это делает и она ли это вообще. – Господи, сегодня же суббота, мне на дачу надо.
    Загадочный гость вышел из ванной посвежевшим и попросил утюг. Она, раскинув в прихожей гладильную доску, включила и утюг. В комнаты его пускать побоялась.
Так как и сама ещё не завтракала, она достала из холодильника и колбасу, и сыр, и шпроты, нарезала хлеба, разлила хороший крепкий чёрный чай по специальным чайным кружкам и выставила на стол коричневый сахар.
- Садись, заблудший юморист, - сказала хозяйка вполне оправившемуся гостю.
- Разрешите представиться, меня зовут Арсений. – Он, галантно склонив голову, поцеловал её руку, и, улыбаясь как герой-любовник, уперся в неё взглядом, в голубых озёрцах его глаз мутили воду чёртики.

     Да он ещё и артист, думала она. Вслух произнесла – Татьяна, Татьяна Петровна.
 - Так сразу видно, что ты учредительница, – сказал он, уже перевоплотившись в бесхитростного мужика, и полез за колбасой и хлебом.
  Он с явным удовольствием сделал пару глотков крепкого горячего чая и потянулся к сахару. – Это что, китайский? Нет, нет, коричневый – только фирмы Милфорд, – прочистившимся баритоном сказал неопознанный аристократ и, горделиво приподняв голову, повернулся к Татьяне своим чеканным профилем.
- Ёжкин кот, – стукнула она кулачком по столу, ибо эти сцены начинали надоедать. – Я всё поняла, ты до смерти надоел своей супруге, и она сбросила тебя с балкона.
   Упоминание супруги что-то сломало в его вдохновении, и он замкнулся, только молча жевал хлеб с сыром и смотрел в окно.
Она уже мыла посуду у любимой раковины, когда он допивал третью кружку чая, теперь и с шоколадкой.
- Не только ребёнок, но и сладкоежка, – констатировала она ситуацию вслух.
Артист выдохся и грустно молчал. Татьяне даже стало жаль его.
- Дела у меня сегодня, на дачу надо ехать, погода на улице превосходная. Преступление – летом сидеть в квартире, – продолжала она свои озвученные мысли.
- А у тебя и дача есть? – голубые его глаза посветлели небесной чистотой.
И её осенило:
 - А ты строить умеешь?
- Строил я когда-то дачу, думал, и пожить в ней доведётся, – задумчиво и искренне сказал Арсений.
- Дача у меня построена, а вот баня нужна, могу тебя нанять за проживание и питание, – говорила она, делая вид, что это немного шутка такая.
- Серьёзно? И клубника, малина и смородина там растут? – вдохновение поднимало голову и расправляло плечи.
- Всё растёт, сторожить это надо. Я поняла, ты хороший сторож для сладкого.
- Вот, наконец-то ты стала проницательной, аккуратистка.

   Они тряслись в электричке, она первый раз в жизни не тащила на себе никаких сумок, но тёмный внутренний житейски-умный червячок подзуживал, что она последняя дура, и связалась с бомжем, и обхитрит он её со всех сторон, и пустит нищей по миру. А то, светлое начало, которое просыпается возле сердца вместе с нашим дыханием, твёрдо говорило, что если не верить во всё самое лучшее, то никогда это лучшее и не сможет произойти, и она сама должна выбрать, что ей милее.
    И он тоже сидел рядом и думал о чём-то своём, кто знает, может как раз о том, что будет снова налаживать кому-то хозяйство без уверенности остаться в нём жить.