В наследство

Жанна Марова
У моей взрослой дочери возникли проблемы с мужем, я решила, что её сглазили, и стала среди своих знакомых искать выход на какую-нибудь бабушку - спасительницу. Вот тогда-то меня и поразил рассказ сослуживицы о многолетней проблеме отсутствия детей в семье её брата. Но после посещения одной бабульки, и внесения денег, причём львиная доля этих денег была собственноручно перечислена этой парой в детский дом, а не отдана в карман бабушки, и этот факт особенно меня подкупил. Так вот, бесплодная супруга, наконец, забеременела и благополучно родила ребёнка. Жила эта бабушка далеко, за Егорьевским и телефона не имела. Я тогда записала координаты «спасительницы» и обвела их жирным кружочком.
И сейчас, стоя на остановке и пытаясь откашляться от облака пыли и песка, посланного мне на прощанье завёзшим меня в эти чужие места автобусом, я разглядывала нарисованную схемку движения далее. Вдохновившись и призвав всех богов в помощь, двинулась вперёд. Прошла леском, повернула у озера налево, передо мною будто сама и развернулась тропинка, приведшая к бревенчатому, ещё крепкому дому. Метрах в десяти от него начинался уже глухой лес. Несколько грядок отделяли крыльцо дома от раскинувшегося поля, на котором ярко-жёлтые одуванчики быстро старились, отдавая на волю ветру свою многовековую суть. Кусты белоснежной сирени источали одуряющий аромат, придавая этой незамысловатой картине необыкновенную утончённость, которую усиливал непрерывный щебет птиц и сказочные стрекозы, летящие сюда с озера. Довершала экзотичность пейзажа сама бабушка, закутанная в пуховый платок, несмотря на жаркий день, стоящая в валенках на пороге. Никакого забора вокруг не было, собак – тоже.
- Здрасти, милая мая, специальна всех атвадила, табя ждала, – скрипуче, но распевно звучала старушка.
- Ну, знаем мы эти штучки, – подумала я, сказав
– Добрый день бабушка, здоровья тебе – и протянула ей высокую коробку с чипсами.
Мне говорили, что бабушке в подарок надо обязательно привезти хорошие чипсы. И сейчас, глядя на эту трезубую старушку, не могла понять, зачем ей чипсы. Прожив всю жизнь в Москве, я даже не представляла, что в наше время есть такие запущенные пенсионерки, которые позволяют себе ходить с беззубым ртом. Цвет лица бабульки был землисто-коричневатый, и в сочетании с совершенно седыми, не знающими ни красок, ни стрижек волосами эффект древней старости увеличивался. Хотя морщин она почти и не имела. Сходство с печёным яблоком было очевидно, но какое-то яблоко было гладкое, словно налитое своим непонятным соком.
Старушка немного щурилась, как будто пыталась увидеть там, вдали, за озером, нечто незримое, но когда она посмотрела на меня в упор, поблагодарив за чипсы, я заметила, что этим глазам, чистым и полным живого огня, позавидовали бы многие подростки.
- Правнукам эта маим, аталька чипсами и магу их парадавать.
Я удивилась, - такая всемогущая бабушка, а правнукам подавай только чипсы.
- Айда в избу. Чайка с вареньем, устала пади, - звучала тёплая и мелодичная хрипотца.
 Отметив её прямую спину, и резвую походку, я мучительно пыталась разгадать загадку. Если привести это творенье в порядок в смысле зубов и волос, получилась бы ещё хоть куда женщина.
И, неизвестно откуда взявшийся во мне внутренний голос, вдруг произнёс:
– А тебе нужна здесь интересная женщина? А самой ей это надо?
Я немного опешила, иногда, может, и всплывал во мне какой-то внутренний голос, но был он слаб и невнятен.
В избу мы уже вошли.
- Партрет-та дачуркин привезла? Лазать, искать её земную виду тяжка, враз душна мне.
Я поразилась не только вопросу, но и дому неразгаданной ясновидящей. Он состоял из одной квадратной комнаты, потолок поднимался вверх четырёхгранной пирамидой, повторяя контуры крыши самой избы. Посередине каждой из четырёх стен было по окну. Дверь с крылечком была сбоку, почти в самом углу. По углам и над окнами висели сухие букетики каких-то духмяных трав. В центре избы был круглый стол, накрытый белоснежной скатертью, за который мы и сели.
Я сразу достала фотографию дочери, у меня было много с собой фотографий: и Веры, и зятя, и новорожденного внука. Но бабулька не стала смотреть остальные, только одну, протянутую первой.
- Может, давайте я чай приготовлю, – сказала я, так как не знала чем унять своё волнение.
- А, давай, милая, давай! Самавар та гарячий вазля избы.
Я вышла на крыльцо, несколько летящих парашютов вечно живущего одуванчика десантировали на мой нос. Пока я пыталась от них избавиться и снять начинающийся зуд лёгким почёсыванием, раздались странные звуки:
- хка-а-а-рх, хка-а-а-рх, – в доме скрипуче смеялась бабушка.
- Что такое, бабуль? – спросила я, вернувшись в избу с самоваром.
- Эта всё Лушка, Лушка, ейны дела.
- Да, что вы, бабушка – почти уже разочаровано произнесла я, - мою дочку Верой зовут.
- А та Вера с ёлки штля к тебе упала? Из магазина принесена? Лушка – пятой ейнай кастёй была, така ахальница.
- Кем была, простите?
- Прабабка ея в пятам калене. Зуб та пятый на низу эх мутит Веру, эх, мутит.
Мои мысли тоже закружили в быстром темпе. Я вспомнила, что один зуб действительно создал массу проблем дочери, несколько раз оперировали даже кость челюсти. Но какой же зуб? Мобильная связь здесь не работала.
- Так это что? Каждый зуб – кто-то из предков? – спросила я удивлёно.
- И зуб, и павадки, и судьбина.
- Вроде, как карма? – вставила я, так как почитывала иногда эзотерические книги.
- Каль значит, как в кармане - да, не куда аттуда не дёрнишь.
- Так, а если зуб выдернуть? – углублялась я в рассуждения.
- Руки та саавсем развяжешь таму предку, каль ладный – да, а каль – не ладный?
- Да кто же ладные зубы дёргает? - я задумалась, тоже зачем-то посмотрела вдаль и сказала, – Так это прямо посчитать можно, который предок был каков?
- Низ – матери, верх – атцы, одна половина – материнска, друга – атца. Семь с каждай ветви.
- Получается, до седьмого колена, даже какая-то поговорка об этом есть, – рассуждала я вслух, - а восьмые, мудрости, это – кто?
- Так себя уже и ваяешь будущим деткам, судьбину закладываешь. Дак её та, судьбину, и аставлям в будущее, а не деньги, звания, и разну всяку движимость и видимость. Чай та пей, прастынет.
Мысли, словно подхватили меня хороводом, и, закружив, оставили в полном одиночестве в центре какой-то огромной площади. Словно стою я на непонятном возвышении, вокруг полно народа, но расстояние до них такое, что лиц не разглядеть, и должна я что-то сказать или сделать, все ждут в напряжении. Но что же мне надо делать? Чего же ждут от меня эти смутные тёмные массы? Почему мне так одиноко и откуда ждать помощи? Вокруг по сторонам – ждущие, снизу – твердь, только сверху и может что-то появиться. Туда и попробовала я направить своё внимание, тем более что верх мне казался таким высоким и зовущим. Но не смогла я ничего узреть там, на небе. Поняв, что это полный провал, мне и захотелось, чтобы помост рухнул и всё закончилось. Но тут я услышала распевный голос:
 – Ищи в себе, там, где воз дух проникает в твоё сердце, и верх поможет.
Я вздрогнула от ясности этого звука и посмотрела на бабушку, не понимая, она ли это произнесла, или опять внутренний голос.
Старушка смотрела сквозь окно в одной ей понятные дали, помешивая ложечкой чай, и молчала. А за окнами буйствовали сирень, одуванчики и птицы.
Тогда я тоже принялась пить чай со смородиновыми и малиновыми листками, пытаясь стряхнуть наваждение. От вкусного напитка внутри разлилась благодать.
- Как зовут-то вас, бабушка? – спросила я, хотя меня и предупреждали, что вопрос останется без ответа.
- Зачем граничить мя названием.
Я смолкла, сделала ещё несколько глотков, затем обречённо произнесла:
- Ехать мне надо, автобусы у вас редко ходят. Скажите, бабуль, как же с Верой?
- Есть у меня на Лушку узда. Наша правда будет.
- А муж-то как?
- Судьба сия мужа уже решена без Веры.
- А другой-то будет у неё?
- Забудь и думать.
- Так как же, бабуль?
- Веками девы да бабы ждали, да плакали, тем и мир держим.
- Жалко же дочку.
- Желание перекрёст вышнему плану.
- Тяжело одной-то ей будет с мальчонкой.
- Тяжелей, чем вынесет, не дают. Ступай.
Я сидела совсем раздавленная. Сделала попытку прислушаться к щебету неугомонных птиц, заслушалась, вдохнула растворённые в воздухе ароматы и, полностью смирившись, изрекла:
- Так в чём же будет наша правда?
- Браниться не будете. С мужем будешь ты.
- Платить-то, бабуль, тебе сколько?
- Как сама решишь.
- В детский дом?
- Нет, тебе туда, где престарелые.

А я чувствовала себя какой-то уже другой, новой, поняв, что и бабуля прежней не станет, оставила на столе приличную сумму, встала и направилась к дверям. И случилось так, как это и бывает, проясняется недосказанное всегда у самого порога. Чётким, без хрипоты, голосом внеимённая бабушка изрекла:
- Живёте, люди, в искусственных схемах, а не в планах Вышеня, расплачиваетесь слезами.
- Так что же, бабуль, вообще нельзя ничего хотеть?
- Желанья нельзя надумать, их слышишь в себе не ниже сердца.

И вновь будто очутилась я в центре огромной, заполненной людьми площади, одинокая и отрезанная от всех невидимой преградой, глаза каждого были устремлены только на меня, напряжённая тишина ожидания висела в воздухе. И тогда я собрала всё своё внимание здесь, где проникает в сердце воздух, и вдруг, как потоком, окатило меня огромной радостью.
- Я люблю вас всех, люблю! – вдохновенно выкрикнула я, и голос мой охватил всё окружающее пространство, обрёл определённую плотность и растёкся плавно на каждого ждущего живительным, сияющим синевой, светом. Толпа удовлетворённо ахнула, и общая тёмная, прикованная к земле масса начала оживать огнями, и каждый, не увиденный мною доселе, горел отдельной яркой, как звезда, точкой. Получив энергию, эти точки, как искры, разлетелись, слившись с воздушным простором.
Моментально стала я какой-то легкой и невесомой, и отныне поселилась во мне светлая радость.
- Спасибо вам, бабушка!
И только три отдельно стоящие берёзки прошелестели вслед.