Повесть.
Охранник для Богини.
Посвящается Милле Синиярве, написавшей замечательное эссе об Афродите.
Огромный красный шар стремительно садился на гребни волн, взбитых белыми барашками. И чем глубже погружалось солнце, тем море становилось спокойнее, принимая на мгновение владыку с достоинством равного. В знак этого водяные валы величественно направлялись один за другим к земной тверди греческого архипелага по солнечной дороге вровень с горизонтом, отливая изумрудом и опалами. И стоило первым из волн столкнуться с рифами – вечными стражниками островов, как величавость переходила в гнев, закипая и накрывая пеной остроконечные вершины подводных гор. И преодолев рифы, волны становились ласковыми и докатывали свои воды с легким шелестом к пологому песчаному берегу, в глубине которого искры от костра бросали вызов первым звездам.
У огня двое. Один загорелый до синевы старик, скорее похожий на высохшее дерево, а другой, молодой человек полный здоровья и сил, судя по камзолу, навешенному на эфес сабли – лейтенант французского флота. Отблески огня вырывают из темноты плетеную корзину. Стараниями мелких крабов растащить и спрятать в норки на песке остатки сыра, косточки птицы, фруктовую кожуру и рыбью чешую можно предположить, что обеденная трапеза собеседников сама собой перешла в ужин, как это иногда случается, учитывая галлон ракии (греческая водка – зам. авт), прикопанной в мокрый песок.
«Посудите сами, господин Дюрвиль», - старик подбросил хвороста в огонь, - появляющиеся на Солнце пятна еще в далеком прошлом наши рыбаки называли кознями дьявола. Стоило светилу сделаться ляписным, ждите беды – шторм неминуем! Я старый человек, живу по приметам, передаваемых предками из уст в уста, но не настолько глуп, чтобы не понять нечто такое, отличное от легенды. Вы образований человек, много путешествуете, общаетесь в свете, объясните мне это природное явление: появление пятен на солнце и обязательный ураган, который уже устроил свистопляску далеко в море, но скоро он будет и здесь.
– Ваше здоровье господин Корнчис, надеюсь не только мельник, но и хороший лоц--ман! - Дюмон Дюрвиль жадно выпил, проливая огромные порции за ворот белоснежной, шелковой рубашки. Старик послюнявил палец и поднял его к ветру, тяжело вздохнув, он поднялся и трусцой засеменил к зарослям мелкого кустарника, где верный старый осел, прикрыв глаза, наслаждался жвачкой.
«Эти магнитные бури устраивает светило. Стрелки часов и компасов начинают колебаться, но это полбеды, если у тебя хороший рулевой. Беда в том, как говорит наш док (корабельный врач – зам. Авт.), что уменьшается в мозгах кровоток и команда сходит с у—м--а….Лично я ни разу не видел «Летучего голландца», а вы, су—да—рь!» - Через пару минут мощный храп разносится на всю округу, заглушая цикады, шум прибоя и иные песни пока спокойного моря.
Повозка, сопровождаемая стариком, опирающимся на чужую саблю, словно костыль, тащилась по каменистой тропе в гору. Норд – вест резвился и хотел сбросить упрямое животное в пропасть. Дорогой камзол постоянно сползал со спящего лейтенанта, и золотыми шевронами норовил попасть под деревянные колеса торбы. Приходилось останавливаться и поправлять странную поклажу, от которой несло как от винной бочки. Ослик успевал передохнуть, пока старик вслушивался в ревущий ветер и грохот волн, затем перекресте себя, торчащие из повозки высокие ботфорты, дергал поводья. Трогались. Узкой, но сильной грудью, трудяга и вечный помощник по хозяйству медленно преодолевал ветер, и стрижа ушами на окрики старика тянул повозку.
«Я говорил, что Козни дьявола были на солнце, были ведь, поэтому и буря! Он мне про Летучего голландца, втолковывает! Но—но Родимый! Вон уже видать нашу мельницу, п-ше-л», - старик беспокойно всматривался в стелящиеся тучи над сопкой тучи, разрываемые всполохами зарниц.
Дюмон Дервиль безмятежно спал, как может спать в шторм настоящий морской офицер 23 лет отроду. Ветер задирал ворот рубахи, обнажая шрамы на сильном плече. Дуэли случались часто, но исключительно из-за воспитания следовать не внешним побуждениям, а внутреннему добровольному стремлению сохранять честь. Господин Дервиль видел сон: «Гарцуя на чистокровном арабском скакуне, он въезжает в Париж, когда диск солнца уже начал подниматься из-за черепичных крыш. Базарная площадь медленно оживает. Деревенские повозки десятками тянутся к воротам; бородатые крестьяне сидят, зевая, на овощных и мясных поклажах; молочницы с большими кувшинами веселые и озорные дразнят смуглых бородачей, обнажая на миг сосок или оголяя подол почти до желанного черного треугольника. Мужики грозят им пальцами, весело хохочут и просыпаются окончательно. На извозчичьих дворах чумазые мальчуганы моют дамбланши; сильные кузнецы раздувают меха и раскладывают инструменты. Появляются ранние покупатели. Еще час, другой и проснется Латинский квартал, куда едет лейтенант Дюмон Дюрвиль. Он знает, что как только немолодая служанка вернется с корзиной свежих фруктов, обязательно примет записку для госпожи. Немного погодя, сообщит, что мадам страдает мигренью и сможет принять господина офицера только в спальне. А это означает, что его давно ждут.
«Дорогой Дюмон, вы сводите меня с ума!» Но он не слышит голос возлюбленной и, стоя на коленях, нежно целует золотой пушок лобка в прорези распахнутого пеньюара. Далее сон ускользал и появлялся с новой картиной. Сразу за ее домом неспокойное море, словно на качелях бросает вверх-вниз обрывки черных парусов Летучего голландца. Дюрвиль один на этой скрипучей посудине несется к рифам. На вершине острова дед Корчнис машет ему руками: «Входа нет!» Но Дюмон не может найти пакет с сургучной печатью самого посла из Константинополя. «К черту пакет», - сухим губами шепчет лейтенант, пытаясь вернуться в спальню возлюбленной. Желание обладать этой женщиной огромное, но оно помеха дуэли, которую теперь ведет Дюрвиль с графом Д, Парже – мужем его возлюбленной. Глаза соперника налиты кровью, и пена с ослиных губ падает на булыжную мостовую улицы Кокильер. «О боже, у Д, Парже оказывается ослиная голова!» - Дюмон нырнул под самым эфесом шпаги графа и ударил локтем по огромным зубам……….
Любопытство подвело глупое животное. Ослик хотел убедиться на счет недавней винной поклажи в торбе и тут же получил сполна. Он зычно и с горькой обидой начал кричать. Лейтенант проснулся от этого крика, пытаясь сообразить, что происходит. Сознание еще цеплялось за сон, но пронзительный крик скотины и молния, сопровождаемая треском и громом, окончательно вернули молодого человека к реальности.
«Прости меня Дева Мария!» - Дюмон приподнялся и начал осматривать временное убежище. Огромный сарай, наполовину забитый сеном; наглухо закрытые ворота; оконце, за которым мечется непогода; сухо, не смотря на проливной дождь; флотский камзол, треуголка и шпага в ножнах аккуратно развешены на лестнице, ведущей в подволок сеновала. Осел перестал орать и стал задирать верхнюю губу, словно желает её осмотреть. Посредине сарая та самая торба, да в углу небольшой загон для трех коз.
«Да –с, это не таверна «Au parve diabl», но и на том спасибо. Ясно, что старику не хватило бы сил поднять 175 фунтов сплошных мышц, нанизанных на шестифутовый скелет и бедный Корнчис вынужден был оставить меня в сарае. И то верно, стоило ли так напиваться, когда дело не сделано!» –Размышлял Дюмон. В знак примирения решил почесать за огромным жестким ухом ослика. Тот не принял дружбы, рысцой убежал в дальнюю часть сарая поближе к насесту с курами, под которым стоял хорошо сколоченный ящик. Если крышка его и приобрела цвет куриного помета, то боковые стороны свежеструганных, толстых досок говорили, что сделан он недавно. Можно было предположить, там хранилось нечто, готовое к отгрузке.
Дюрвиль прислушался. Шторм стал утихать. «Слава тебе Господи, что старый грек, сославшись на приметы, не показал вчера утром проход через рифы к берегу. Окажись в такую бурю на якорной стоянке между островом и дугой остроконечных рифов, можно было погубить корабль, а с ним и мечту о получении разрешения от самого герцога Орлеанского на поход к берегам Антарктиды, на новейшем корабле Франции «Астролябии» - лучшем в мире из кораблей такого класса. Сейчас команда в безопасности. Моряки просто ушли из эпицентра шторма в открытое море». - Лейтенант улыбнулся, вспомнив, как старик пообещал провести корабль в бухту, но при условии обязательной и традиционной трапезы, якобы обязательной в качестве успокоения Персефоны – богине мертвых, забравшей к себе многие отчаянные головы на этих чертовых рифах. Так обед с целым галлоном ракии плавно перетек в ужин. «Лоцман пил мало, зато дорогой гость набрался хорошо!» - Новый крючок и нить событий стали вплетаться в кружева месячной давности.
Константинополь. Скромно меблированный кабинет посла Франции. Исключение, пожалуй, составляет огромный глобус, медленно вращающийся на оси под сухой рукой старика, и легко останавливаемый его усилием. Указательный палец показывает на точку, а огромный перстень закрывает целый остров. Лейтенант флота Дюмон Дюрвиль на почтительном расстоянии от хозяина кабинета не может видеть и соответственно предположить название острова. Ясно лишь одно Франция имеет свои виды на греческий архипелаг после освобождения его от Османской империи. Даже с такого расстояния в отблесках пламени светильников Адриатика узнаваема. Посол молчит, его черный фрак, и мужественный профиль худого лица в мерцании всего десятка свечей создают на светлом гобелене стен мефистофельский облик. Впечатление усиливает фон полукруга тени глобуса. В тот самый момент лейтенанту показалось, что сам дьявол стоит сейчас между планетой землей и ее спутником, нанизанным на материю вселенной. От нахлынувших чувств Дюмон даже вытянулся в струнку. Голос посла не громкий, но с ярко выраженными интонациями вывел из минутного оцепенения: «Рим – самец. Как все мужчины он любит распущенных, искушенных в постельных баталиях девиц, самок, баб, если хотите. Греция – настоящая женщина с большой буквы. Здесь преобладает женское начало с ее склонностью к платонической любви, поэзии, утонченным ласкам, где больше нежных слов, чем действий и попрания грубой силой божественного женского тела». – Посол замолчал и начал рассматривать земной шар, изредка бросая строгий взгляд на молодого офицера. - Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день за них идет на бой! Знаете, чьи это слова, лейтенант?
- Знаю, господин посол, это монолог Фауста.
- Я не ошибся в тебе мой мальчик, - голос потеплел. – Присаживайтесь, господин Дюрвиль. Вина?
- Нет, благодарю вас, извините служба!
- Ну что же, похвально! - Посол налил в высокий бокал вина и начал его слегка раскачивать, чтобы рубиновые капли остались на поверхности тонкого стекла. Затем он поднес к усам бокал и, вдыхая божественный аромат, медленно заговорил. - В Древней Греции существовал культ тренированного тела. Эталоном красивого тела у греков стала скульптура Афродиты: рост – 164 см, окружность груди – 86 см, талии – 69 см, бедёр 93 см. По канонам греческой красоты прекрасное лицо сочетало прямой нос и большие глаза. Статуя богини любви Афродиты создана из белого мрамора (середина II в. до н. э.), по данным посольства Франции находится в Южной Греции на острове Милосс. Считается, что создателем её является скульптор Агесандр. Такого уровня работ у него больше нет. – Сделав, несколько маленьких глотков вина, он продолжал, - надо разыскать статую, лейтенант! В случае возвращения ее во Францию, вам гарантированы шевроны капитана «Астролябии» и поход к берегам Антарктиды под вымпелом герцога Орлеанского. На минуту представьте себе радость герцога, когда он увидит Афродиту в Лувре!
Глаза молодого офицера вспыхнули радостью: «Служу Франции, Сир!»
- Операция для команды корабля должна пройти под грифом секретности до прибытия на остров. Это приказ его превосходительства. Он обусловлен событиями в Адриатике. В соответствии с нормами международного публичного права произведения искусства принадлежат султану, даже в случае приобретения Грецией в ближайшее время автономии в составе Османской империи.
- Слушаюсь, господин посол!
- Подберите лучшую команду. Фрегат «Виктория» в вашем распоряжении, и примите этот подарок от меня, - посол взял со стола и протянул офицеру тяжелую книгу в кожаном переплете, - готовьтесь к отплытию и помните, что с этой секунды вы личный охранник богини. Это приказ герцога!
Серый рассвет неутомимо пробивался в большое окно, не смотря на коричневую драпировку тяжелых штор. Огарок свечи таял. Контуры рисунков и витиеватой латыни смазывались. Дюмон с трудом дочитал об Адонисе, так похожим внешностью в эротических иллюстрациях на него самого, и откинулся на высокую резную спинку кресла. Офицера разбудил вестовой, сообщив, что посол с минуты на минуту прибудет на корабль, готовый к дальнему походу.
Под полными парусами фрегат прибыл в назначенное место без приключений, не считая обменом выстрелами с турецким корветом из пушек. Острова греческого архипелага, добивались успешнее своей независимости в глазах мировой общественности от Османской империи, и состояние «ни войны, ни мира» в 1820 году, похоже, устраивала обе стороны и их союзников. Выстрелы произведенными кораблями в направлении друг – друга с «недолетом» отнесли к приветственным, и разошлись левыми бортами без последствий. Перед взором моряков открылись пепельно-синие склоны острова и жемчужно-бирюзовое море, неожиданно закипающее у рифов, словно у искусственного волнореза, сделанного рукой человека. Молчаливый норвежец, капитан фрегата, открыл сейф, достал из него сургучный пакет и произнес: «Господин советник посла, «Виктория» благополучно прибыла к острову Милос. Корабль вынужден встать на якорь в 15 кабельтовых и на курсовом 110 градусов от наиболее опасного из рифов, окружающих остров».
– Благодарю, вас господин капитан. Я ознакомлюсь с содержанием инструкции его превосходительства, и мы примем вместе с вами решение. Пока прошу вас выпить со мной бокал шампанского за удачный переход до места! Как вы сказали? – Милосс! Хорошее название ни то, что Лейсбос! – смеясь, офицеры выпили.
Воспоминания склонили ко сну, развалившись на охапке душистого сена, молодой офицер всхрапывал. Он не слышал, что деревня оживала перекличками петухов, блеянием коз, мычание коров, выкриками женщин относительно недавней бури. Восходящее солнце играло в жемчуге капель на ветрилах умытой мельницы. Её хозяин сидел на валуне поодаль покосившегося забора увитым лозой. Рядом в дрёме стоял верный осел. Старик вздыхал, набивая трубку, и вслушивался в крики из мусульманской части деревни. Так обычно оплакивали покойника. Разбрасывая ошмотья грязи, хорошей рысью к дому Корнчиса шел жеребец с юным всадником на спине. Бросив на ходу поводья, мальчонка лет десяти ловко соскочил прямо под ноги старика, и, коверкая греческие слова, сказал: «Деду, сам Мустафа заберет ящик по той цене, о которой договорились – триста драхма. Деньги привезут немедленно».
- А где, сам достопочтимый Мустафа? – Старый Корнчис раскурил трубку и заговорил на чистом турецком.
- У дяди Мустафы брат вчера утонул. Ищут, чтобы предать земле по мусульманскому обычаю уже сегодня. Хороший у вас рысак, дадите еще раз прокатиться?
- Жаль Мансура, старик перекрестился и не ответил на вопрос, лишь взглянул вслед красавцу с высокой холкой в яблоках, направившегося в конюшню к утренней порции овса.
- Ну, я пошел.
- Иди, только скажи Магде, пусть тебе даст мешочек муки, она знает какой, и разбудит того француза. Спит на сеновале, нагрузился вчера ракии до самых бровей. Да, не забудет принести ему легкого вина из погреба и сыра к завтраку. Я к морю! – Старик тяжело поднялся и начал запрягать осла.
Когда Магда вошла в сарай и увидела спавшего молодого человека, то почувствовала, что у нее закружилась голова. Возникло неистовое желание прилечь рядом и разглядывать бесконечно долго белое лицо с аккуратно подстриженными усиками, тонкий прямой нос, светлые волосы, раскинутые по крепким плечам, покрытыми шрамами. Она долго не могла оторвать глаз от красавца. «Вот, оказывается, каков этот француз!» - Сердце колотилось в груди, словно в беспамятстве девушка наклонилась над спящим, и едва коснулась пальчиком его высокого лба, молодой человек тот час открыл глаза. Она вскрикнула, роняя в сено и сыр, и горшок с вином, отпрянула к высокому колесу торбы.
«Не бойся милая, я здесь с разрешения хозяина, мельника Корнчиса. Звать Дюмон», – он потянулся к ней. – Ну, иди же ко мне, красавица, настоящая богиня!
Девушка спрятала свои руки за спину, зардевшись, закрутила головой и с криком: «Богиня там! Я просто Магда, внучка мельника!» – выбежала из сарая, показав в направлении загаженного курами ящика, на котором красноперый петух гордо расхаживал, клокоча о своих птичьих заботах.
Чувствовал себя лейтенант превосходно. Ночь, проведенная среди душистых разнотравий, явно пошла на пользу. Неожиданное появление девушки, странный диалог - все это в едином прозрении заставили вскочить и броситься к ящику. Перепуганный петух, взмахнув крыльями, устремился наутек под недовольный гомон подруг. Крышку ящика закрывал приличных размеров замок. Сначала Дюмон погнул вилы, потом чуть не сломал шпагу, пытаясь сорвать петли, и в отчаянии носился по сараю в поисках чего-то подходящего для взлома этого проклятого замка. Он словно слышал голос из ящика: «Спаси меня и ты станешь великим мой вечный Адонис». Рискуя запалить сарай, он выхватил пистолет из внутреннего кармана камзола и выстрелил. Грохот внутри крытого двора старой мельницы, поверг соседей в недоумение, и многие из них, просто задрав головы, начали всматриваться в безоблачное небо – не надвигается ли заново буря. Выстрел оказался точным. Каленый полуовал, крепко сдерживающий замок в петле, раскололся наполовину. Сунув пистолет за пояс, Дюрвиль поднял крышку и тут же закрыл. Без всяких сомнений в опилках ящика лежала статуя Афродиты. Когда он осторожно приоткрыл крышку еще раз, ему показалось, что Афродита улыбнулась, как бы показывая всем видом, что она бережно держит яблоко для своего спасителя. На пороге стоял турчонок рядом с Магдой. Держа на коленях шпагу, в руке незаряженный пистолет, Дюмон присел на корточки, упершись спиной в струганные доски ящика.
«Права, милое создание, Афродита действительно здесь, но не так и уж красива в сравнении с тобой. К тому же это просто мраморная статуя, холодная и бесчувственная, а из твоих прекрасных глаз катятся слезы, значит у тебя есть душа. Если меня вздернут за попытку грабежа, а возможно и грабеж, все это будет логическим завершениям моему грехопадению за вас милые женщины мраморные и живые». - Офицер прикрыл в раздумье глаза и не видел, что мальчуган рванул из сарая. - Послушайте, Магда, я выполняю приказ посла Франции. Статуя Богини красоты должна принадлежать миру, а не валяться в сарае, на заброшенном Богом острове.
- Не правда, наш остров не заброшен Богами, а восстановлен Афродитой, так гласит легенда. К тому же, она перешла дедушке как семейная реликвия, по наследству. Когда-то остров принадлежал семье Корчинс. Наступили тяжелые времена, дед вынужден был продать статую туркам. Сын местного богача, Мустафа собирается вывезти ее в ближайшее время на материк. Мустафа - образованный человек, он знает цену искусству.
-Благодарю, милая, утешила! Франция в освободительной борьбе поддерживала Грецию. Афродита принадлежала вашей стране по праву, потому что её изготовил грек во втором веке до новой эры, каким-то образом она стала достоянием вашего рода, и вот, пожалуйте – распродаем завоевателям сокровища мирового искусства! Хорош старик, ничего не скажешь! Между прочим, за эту сделку с Мустафой, твой дед может попасть под международный трибунал, на то у меня, как советника посла Франции, есть большие полномочия!– За оградой мельницы снаружи усиливались грозные выкрики, ржание лошадей, кто-то пару раз выстрелил в воздух.
Магда метнулась из сарая и тут же вернулась. Ее глаза стали еще больше и темнее от страха. Она бросилась в ноги к Дюмону и быстро зашептала, путая греческие и французские фразы: «Паршивый мальчуган, что был со мной, видел, как вы вскрыли ящик с Афродитой, и все рассказал людям Мустафы. Они искали, здесь неподалеку, Мансура, который погиб во время шторма. Мустафа приказал остановить поиски и всем броситься на задержания вора, который забрался в дом старого мельника. Люди в ярости, потому что нарушены традиции - покойник не предан земле в день успения. Бросай все, и бежим, я выведу тебя к морю!»
- Да финал, блестящий. Лейтенант французского флота, выполняя приказ, умирает за мраморную красавицу на руках настоящей красавицы. – Он подхватил девушку на руки и крепко поцеловал. – Спасибо тебе, дорогая Магда. Закрой ворота и некого без деда не впускай. Толпе скажи, что пьяный гость, которого везли вчера на торбе через всю деревню, хотел подстрелить петуха, да промахнулся. Я же пока забаррикадируюсь в сарае, на случай, если Мустафе вздумается проверить свою покупку. – Одним взмахом руки Дюмон перевернул торбу. Марта успела выскочить между нею и наглухо закрываемыми створками ворот сарая.
Входные ворота мельничной ограды уже трещали. Один из нападавших, под крики «Аллах – Акбар», взбирался на яблоню, чтобы спрыгнуть на крышу сеновала. В этот самый момент маленькое оконце сарая разлетелось вдребезги, и на землю упал увесистый замок – близнец прежнего, давеча ловко сбитый при выстреле.
«Умница, Магда! Клянусь честью, я женюсь, Дева Мария на этой девушке! Помоги нам пресвятая Богородица заварушку окончить в нашу пользу!» – Выкрикивая клятвенные обещания, Дюмон быстро набросил замок в петлю громоздкого ящика и повернул ключ. Вернув торбу на место, он вложил шпагу в ножны и полез на сеновал. Едва преодолев последнюю ступень лестницы, Дюмон попал в темноту ниспадающей с подволока прочной ткани. Его тихо позвали. Это была Магда. Девушка проникла на крышу сарая со стороны сада, пока восемь молодых вооруженных парней ломились в сарай, двое возились с запертой калиткой под охраной колючих кустов дикой розы. Крепкий и коренастый Мустафа, держа в одной руке кривую саблю, а в другой руке винтовку с примкнутым штыком первым ворвался в выбитую дверь. Он сразу же бросился к ящику.
Из щели было видно, что Мустафа стоит на коленях перед замком, бормоча проклятия. Любопытный петух, склонив голову, тоже косится на ящик и резко клювом подбирает с земли несколько выпавших витиеватых стружек. Бешенство охватило турка. Победу над вором он сам обернул против себя и стал разбойником, потому что без разрешения ворвался в чужой дом, да еще и не один. Наладив приличного пинка мальчугану, виновнику его позора, Мустафа собрал вокруг себя земляков. Его речь была краткой: «Братья, вы должны подтвердить, что нарушение спокойствия в доме достопочтимого Корнчиса вызвано договоренностью с Магдой о краже ее, как моей невесты. Мельник знает, что по мусульманскому обычаю жених обязан повязать платок на голове суженной. Вы помните этот обычай - девушка, вступая в игру, прячется, сопротивляется, но сдается, платок повязывается, и только после этого начинаются приготовления к свадьбе.
- Щенок, исправляйся быстро и неси сюда первый попавшийся платок! – Пацан, вытирая слезы, вмиг исчез из сарая.
- Ты хочешь красиво выкрутиться из ситуации, Мустафа, поверив мальчонке, которого ты вознес выше родного младшего брата, - резко выступил вперед рослый подросток лет семнадцати. - Жениться?! Хорошее дело, а траур по дяде Мансуру?
- В сложившейся ситуации его вообще не следует искать. Кто сказал, что уважаемый Мансур утонул, а не ушел к дальним островам за сардинами вместе с Дмитриадисом, ведь его никто не объявил сегодня в деревне утопленником! – Голос Мустафы был спокойным, но в нем явно звучала угроза. - За молчание об истинных причинах вторжения в дом старого мельника обещаю каждому по дархме и трем обломом. Теперь за дело, ищите Магду, да заодно и хорошо наваляйте непрошенному гостю! - Толпа загалдела.
Не успел Дюмон опомниться, как девушка приподнялась на колени и крикнула: «Мустафа, ты не жених, а бандит! Будешь, судим по греческим законам, за то, что ворвался в наш дом вооруженным, сломав ворота. Деньги не спасут тебя, а Афродита уже принадлежит великой Франции! Мой возлюбленный привез соответствующие бумаги, по возвращении деда сделка будет расторгнута. Возвращаю твои деньги!» - Из-за полога показался сверток, перевязанный тонкой бечевкой.
«Сейчас порежу лягушачью пьянь на куски, которая радом с тобой, и брошу на съедения собакам, а потом толпа закидает тебя камнями, шлюха!» – Взревел турок и отсек рукав дорого камзола, мирно покоящегося на лестнице, ведущей на сеновал. Разъяренный Мустафа ловко начал подниматься по лестнице. Стоило ему на мгновение опустить глаза, как шпага из ножен исчезла в сене. Оставалось всего два лестничных пролета до подволока, как турок получил такой удар каблуком в лоб, что на миг отключился, а когда открыл глаза, то уже падал вместе с лестницей на голову друзей. Тот час Дюмон с обнаженной шпагой и не заряженным пистолетом спрыгнул на землю. Один из соплеменников Мустафы, сделавший выпад вилами в сторону уже крепко стоящего на ногах Дюрвиля, тут же поплатился. Пропустив соперника через неожиданно выставленную ногу, лейтенант сильно ударил противника рукояткой пистолета по голове. В последний момент падения Мустафе все же удалось спрыгнуть с лестницы и с силой рубануть саблей ненавистного француза. Видимо удар каблуком в лицо возымел существенное действие, иначе бы Мустафа рассек лейтенанта, увлекшегося смельчаком, вооруженным вилами. Лезвие сабли срезало оглоблю надвое, словно палку домашней колбасы. Одна половина оглобли больно ударила турка в плечо, он потерял равновесие и растянулся в торбе, раскинув ноги. Перебросив шпагу в левую руку, Дюмон резко развернулся на девяносто градусов, сделал выпад параллельный земле, вогнав шпагу на половину в пах Мустафы со словами: «Это Вам, сударь за испорченный мундир морского офицера!» - И вонзив шпагу по самый эфес, закончил фразой: «За оскорбление моей возлюбленной»!
Когда Кончирс, запыхавшись, семенил трусцой по тропинке к мельнице, над его головой в кустах миндаля понесся к берегу красный комочек и исчез далее в прогалах меж сосен, там же где ему пришлось оставить упрямого осла. Взволнованный старик и не сообразил, что это красная кофточка Магды погрузилась в сумрачный лес навстречу морю. Дед опушкой прибавил шагу мимо часовни с подвешенной пустой габбией. Он и в мыслях не мог предположить, что она могла быть очень скоро заполнена одним из двух его приятелей - Дюмоном или Мустафой. В железной клетке человек умирал от голода за преступления против личности и собственности. Береговой бриз в назидания жителям острова разносил зловония разлагающегося тела на всю округу. У ворот своего дома он понял, что шансов заполнить габбию у француза гораздо больше, увидев мертвое тело Мустафы на руках орущих собратьев. Начала собираться толпа. Впереди толпы бежал знакомый мальчуган, размахивая платком, и кричал: «Мустафа, хотел жениться на Магде, а гость в доме старого Корнчиса его убил за это. Да покарает Аллах неверных!»
Не разбирая дороги, неслась Магда по молочному лесу туда, где рокот моря был сильнее. Единственная мысль о спасении Дюмона несла ее быстрее лани. Она торопилась еще и потому, что предатель – туман стелился уже и по лесу, и пляжу, и по начинающемуся отливу. Реальность приобретала размытые черты, то, приближая, то, удаляя странные предметы, лишь изредка легкий ветерок рвал молочную пелену, тем самым, давая возможность бежать еще быстрее в направлении маленькой рыбацкой лодки, специально построенной старым Корнчисом для внучки.
Подобрав, растрепавшиеся волосы, девушка спрятала узелок за камнем, что лежал на краю пляжа. Поблагодарив Господа, с силой толкнула лодку в море. Отлив подхватил смешную для него посудину и понес в кипящие воды рифов. Магда знала одну пологую вершину, которую можно пройти только при отливе. Из-за всех сил она старалась выгребать именно на нее, поминутно оглядываясь, потому что туман съедал береговые ориентиры, по которым дед учил преодолевать рифы. Сердце радостно забилось. Недалеко ударил гонг: «Это, конечно французский корабль, по силе и чистоте звука в бухте уже, как с полгода не было больших кораблей», - и девушка с силой навалилась на весла.
- Надвигается туман сэр!
- Вижу, не слепой опять придется уходить с заданной точки. - Ситроен, гак тебе в дышло, сколько ты можешь возиться с нижних концами штагов, удерживающих спереди стеньги фок-мачты, или тебе нравиться натирать яйца на бушприте?!
- Все готово сэр!
- Курс сэр?!
- Пять румбов вправо, ложимся под бейдевинд!
«Сэр, прямо по корме в тумане отчетливо вижу человека. Он машет нам красной тряпкой!» – Громко кричит марсовый с фок-мачты.
- Румпель в исходное! Убрать Бизань! Убрать Фок! Отдать якоря, шлюпку на воду. Записать в вахтенный журнал: «Человек за бортом!» - громко и четко в рупор прокричал капитан. Какофония из боцманских свистков, гонга, топота прогар по деревянному настилу палубы, крепкие флотские словечки нарушило мертвецкую тишь молочного моря.
Девушка, поднятая на борт фрегата была настолько взволнована, что постоянно твердила одно и то же, с той лишь разницей, что менялись языки - от турецкого и греческого - до французского и английского: «Бедный мой Дюмон в опасности. Все это из-за Мустафы и статуи, которую ему продал мой дедушка. Ведь это незаконно, и деда отдадут под суд, но он старый, не выдержит позора».
Лишь приличная порция рома, которую по приказанию капитана, кок прыснул в лице бедной Магде, позволила привести бедняжку в чувство. Из более- менее последовательного рассказа девушки с острова офицерам фрегата стало ясно, что их друг не вляпался в авантюру с неким Мустафой из-за женщин, как тому повелось, а действительно выполнил первую часть задания - нашел статую Афродиты. Единогласное решение о высадке десанта на остров было принято в течение одной минуты, но проблема состояла в том, кто проведет морской ял через опасные рифы. Спорили долго, пока Магда не сказала: «Никто! Мне доводилось в Англии, где я училась, совершать прогулку на военно-морском яле в кругу друзей. Ял слишком массивен и не пройдет рифы, тем более начался отлив. На моей лодке должны быть два храбрых офицера, таких как Дюмон Дюрвиль. Лодка легка, один сядет на весла другой багром в нужный момент оттолкнется от одного камня по моей команде. Сама я вплавь потяну веревку, указывая направление к единственному рифу, который сможем преодолеть, если ваш человек с багром окажется расторопным».
В кают-компании нависла тишина, нанизанная на задетое мужское самолюбие. Тишину нарушил спокойный голос капитана: «Магда – островитянка, она прекрасная пловчиха. Это первое. Второе, господа, взгляните в иллюминаторы - туман усиливается, соответственно риск возрастает в разы. Последнее, именно на этой скорлупе, как позволили здесь выразиться, девушка одна преодолела эти чертовы рифы, исключая господина Дюрвиля, но он добрался с корабля до острова на спасательном плоту. Где этот плот известно лишь Посейдону! План Магды утверждается! С девушкой следуют мичман Маркус, он наполовину грек - это важно в предстоящих событиях, к тому же обладает силой и сноровкой. Ему поручим багор. На весла сядет лейтенант Мадлен, он лучший стрелок корабля и прекрасный фехтовальщик. Помните, господа, последние соревнования на рапирах? Мадлен едва не победил самого Дюрвиля. Да-да, милая Магда, ваш возлюбленный был повержен на палубе, и если бы боцман, забирая бакштаг, резко не накренил фрегат, быть бы битому господину советника посла». – Девушка весело рассмеялась и чмокнула капитана в шкиперскую бородку.
Служанка сбивчиво на ходу рассказывала Корнчису о случившимся, пока они по винтовой лестнице поднимались в маленькую комнату, где мельник обычно хранил инструмент для ремонта нехитрого оборудования ветряной мельницы.
- Француз никакой не убийца, он защищал Магду!
- Я все равно не дал бы благословления на этот брак!
- Никакого соблюдения обычаев не было. Мустафа и его люди ворвались в дом, по навету того самого мальчонки, которому вы давали нашего коня.
«Фу, наконец!» - Старик тяжело дышал. - Дюмон откройте, это я Корнчис! Времени в обрез, начался отлив. Мы уходим, иначе уже завтра вас посадят в пещеру до суда и вызовут властей. Суд у мусульман скорый и послезавтра окажетесь в габбии!
- Это местная тюрьма?
- Да открывайте, черт побери! Когда покажу её, вам будет не до смеха!
Повозившись с ломом, француз открыл обшитую железом дверь: «Мы уходим в море вместе с Афродитой?!»
- А зачем она мне нужна, коль единственный покупатель отправился на встречу с Магомедом, денежки у меня. Пусть все считают, что вы подрались из-за Магды. Одно условие лейтенант, на корабле я получу все необходимые документы, что добровольно сдал статую французским властям.
Обложив статую Афродиты подушками, завалив мешками с мукой по верх досок, покрывающий торбу, впрягли в нее жеребца и медленно тронулись со двора. Корнчис шел рядом с повозкой, а сзади в одежде служанки, сгорбившись, семенил Дюмон Дюрвиль. Под широкой юбкой пришлось спрятать за ремень шпагу и обрез. Редкие прохожие греческой части деревни в тумане и не могли заподозрить, что дело здесь не совсем чистое, но приветствовали старика, полагая, что тот везет муку родственникам служанки, которые проживают в мусульманской части острова. Это было видно и по женщине в парандже.
У Мадлена затекла шея, но он с силой налегая на весла, держал в поле зрения красную кофту Магды. Больше на ней ничего из одежды не было. Уговор был простой - преодолевают риф и дают возможность ей одной выбраться на берег, где у нее спрятано платье. По ее сигналу ставят лодку в заводи пляжа, и бегом через лес спешат к мельнице на выручку Дюрвилю. Девушка, обмотав пояс веревкой, плыла к пляжу острова. Вскидывая над водой голову, она старалась держать направление на сопку, где молнией расщепило самую близкую к лесу сосну, таким образом, выводя лодку на риф, который следует обогнуть, если сильный мичман Маркос справиться с багром и во время столкнет лодку в проход между двумя остроконечными вершинами, трудно видимыми в молоке тумана. Лейтенант Мадлен греб сильно. Магда почти не чувствовала столь необычного для женщин пояса.
«Деду, дадите прокатиться на коне, когда вернетесь?» – Вездесущий пацан неожиданно оказался у повозки. - Мустафу не жалко, он сильно обидел меня. Сейчас его похоронят и пойдут искать в лесу француза. А куда ещё податься с острова?! Так дадите прокатиться? - Мальчуган резко взмахнул перед мордой коня, тот дернулся, и внутри торбы послышался стук.
«Конечно, дам по возвращению, приходи. Туман рассеется, и забегай, - как можно ласковее пробурчал старик. Малый внимательно посмотрел на служанку, наклонившуюся поправить подол юбки, и во всю прыть помчался через кустарник лимонника. Дюмон узнал турчонка, и можно было предположить, что тот неспроста быстро ретировался в глубь острова. Оставалось одного прибавить ходу. Дорога пошла под уклон, и резвый конь все норовил пойти рысью, но высоко задирал голову, косил налитым кровью глазам на сильную барышню, взявшую его под уздцы .
Лодку бросило в водоворот. Магда почувствовала, слегка ослабленная веревка натянулась так, что перехватило дыхание. Мадлен резко табанил, а мичман, лавируя багром, удерживал равновесие и наносил точечные удары в расщелины рифов.
- Правую на борт, левую табань! – Заглушая рев волн, Маркус подавал команды и с силой отталкивался от скал. Трещины по борту с лихвой принимали шипящую воду, но лодка упорно держалась в проходе между рифами. Мадлен сделал три подряд коротких и мощных гребка, и спокойная бухта приняла их с миром. Мичман рухнул в лодку и быстро начал вычерпывать из неё воду. Магда вынырнула и увидела, что опасность позади, а впереди, в просвете тумана любимого деда и служанку, стягивающую с себя юбку, под которой показалась шпага. Стало нестерпимо весело! «Это же Дюмон!» - Чуть не захлебнулась от смеха, глотнув жгучую порцию соленой воды. Легко освободившись от веревки, девушка поплыла к берегу. Он услышала, как с лодки прозвучал выстрел, и начала загребать сильнее.
Турки, во главе с младшим братом покойного Мустафы, прячась за соснами, стреляли из ружей в направлении то появляющейся, то исчезающей в тумане повозки. Дед Корнчис быстро выпряг коня, словно молодой влетел на взмыленную спину и хорошим галопом, поскакал подальше от поля боя. Дюмону укрыться, как за торбой, было на пляже негде. Стрелять из обреза по лесу дело не только бесполезное, но и глупое. Он молился и ждал рукопашного боя. Неожиданно прозвучал оружейный выстрел с моря, затем еще один. Дюрвиль обернулся и увидел, как из тумана к нему бежит полуголая Магда. Упала в объятия, зашептала: «Любимый, дорогой, живой, сзади твои друзья лейтенант Мадлен и мичман Маркус!»
Пуля ударила в торбу, там послышался глухой звон, разбитой чашки. Магда уже натягивала юбку, за которой сползал Дюмон к камню, когда вторая пуля, а затем и третья прицельно попали в повозку.
«Держи обрез. При нападении на тебя жми на курок. Он взведен. Я мигом. Ребята скоро подоспеют. Они поймут, что единственной крепостью на этом чертовом пляже наша торба!» – Словно ящерица лейтенант слился в молоке тумана с белым песком. Когда Дюмон смотрел вслед удирающему старику на своем резвом коне, прозвучал выстрел, и по его вспышке было не трудно догадаться, что смельчак из турецкого отряда ближе всего к повозке и наверняка спустился из сосняка в заросли кустарника. Лейтенант не ошибся, подкравшись сзади, он нанес свой коронный удар в промежность лежащего стрелка. Пуля просвистела над головой со стороны пляжа, это порадовало – значит, ребята рядом с Магдой, теперь она в безопасности. Продвинувшись вперед, Дюмон увидел пред собой еще одного убитого. Выстрелом ему снесло полчерепа, и кровь струей наполняла тюрбан. Третий, поднявшись во весь рост, бросился к лесу, подавая команды. Пришлось запустить в него шпагой, словно копьем, и пронзить шею беднягу насквозь. Это был младший брат Мустафы.
Лейтенант услышал крики со стороны пляжа и обернулся. Туман рассеялся, и рукопашный бой предстал перед ним во всей ужасающей красе. Семеро крепких турецких парней под прикрытием оружейного огня с леса, дрались против двоих французов. Спина к спине офицеры отчаянно защищались. Стремглав Дюрвиль бросился на помощь товарищам, одновременно произведя два выстрела из двуствольного ружья прихваченного в кустарнике. Мадлен был легко ранен, но владел левой рукой также лихо, как и правой, выстрел Дюмона был точен. Со словами на устах: «Да здравствует Франция!» - Дюрвиль пробился к повозке.
Повсюду были разбросаны мешки с мукой; крест накрест торчали доски от торбы; сама она была перевернута, рядом валялась рука Афродиды с яблоком Адониса. Магды не было. Краем глаза Дюмон видел, отбиваясь от двух турков, что девушка, накрыла своим телом статую. Лейтенант, резко развернувшись, поймал на приклад винтовки кривую саблю, и с такой силой нанес удар в лицо ногой, что старый турок упал навзничь под ноги товарищу, который, запнувшись, оказался нанизанным на штык. Поблизости разорвался пушечный снаряд и оставшиеся в живых турки побежали к лесу.
В гавань гордо и величаво входил фрегат. За штурвалом стоял Корнчис. Он был хорошим мельником и отличным лоцманом, и никогда за долгую жизнь не был предателем. Орудия левого борта, сделали залп из двадцати четырех фунтовых орудий в направлении леса, и беспорядочная стрельба прекратилась. Старик, прикрыв жилистой ладонью глаза, бросил привычный взгляд на солнце. Оно было ласковым без присутствия дьявола. Лоцман улыбнулся и уверено переложил руль на пять румбов влево…….
Песчинки, смешанные с мукой дуновением ветра скользили по идеальной форме полуобнаженной статуи богини к ногам, задрапированным живописными складками одеяния. Трое офицеров застыли перед Афродитой, словно в почетном карауле. Магда стояла на коленях и плакала, поглаживая острые куски мрамора изувеченного предплечья, при этом тихо шептала: «Прости нас, что не смогли уберечь твои божественные руки».
Эпилог:
Тихо и прохладно в 74-м зале на 1-м этаже галереи Сюлли в Лувре. Я, не отрывая взора, смотрю на Афродиту Милосскую, и чувствую, что при всей идеальности форм тело богини поражает своей изумительной жизненностью.
Позади меня слышится тихий голос: «Главная черта, представляющая особую привлекательность этого произведения, - это этическая высота образа. В эллинистическую эпоху, когда в многочисленных изображениях Афродиты подчеркивалось прежде всего чувственное начало. Автор Афродиты Милосской сумел подняться до осознания идеала высокой классики, когда красота образа была неотделима от его высокой нравственной силы». Оборачиваюсь, и наши взгляды встречаются. Молодая женщина, приветливо протягивает руку: «Магда! Аспирант кафедры культурологии».
- Валерий, морской офицер.
- Вы тут поворкуйте, я подожду в другом зале. – Старушка, чуть прикрывает слезившиеся глаза, в знак понимания и одобрения, и не спеша, направляется к выходу.
Сноски по тексту:
«Au parve diabl» - название таверны «У дьявола» (фр.)
Дархма и облом – денежные единицы – крупная и более мелкая.
БАКШТАГ - попутный косой ветер, между полным (фордевинд) и полуветром (галфвинд), и сам путь, ход, курс корабля этим ветром, почему и в бакштаг идут штирборт или бакборт, правым или левым галсом, смотря по тому, с правой или с левой стороны ветер.
*БЕЙДЕВИНД - курс парусного судна, при котором его диаметральная плоскость составляет с направлением ветра угол менее 90 град. Идти бейдевинд - идти почти при противном ветре, дующем несколько справа или слева от носа.
*БИЗАНЬ МАЧТА (от нидерл. mast) судовая, вертикальная металлическая или деревянная конструкция на палубе. Кормовая мачта , следующая за грот мачтой называется бизань мачта.
*БУШПРИТ - наклонный деревянный круглый брус, выступающий впереди носа корабля, один его конец закреплен на корабле. Вместе со своим продолжением - утлегарем служит для крепления нижних концов штагов, удерживающих спереди фок-мачту и ее стеньги.
*ГАЛС - (голл. hals), курс судна относительно ветра (например, судно идёт правым галсом., когда ветер дует в правый борт судна).
*СТЕНЬГА -брус, служащий продолжением мачты; фор-стеньга -стеньга фок-мачты.
* ТАБАНИТЬ – грести веслами назад.
ФОК-МАЧТА - передняя мачта.
*ФРЕГАТ - терхмачтовое судно с прямым парусным вооружением.
*ШТАГ - снасть стоячего такелажа, расположенная в продольной осевой (диаметральной) плоскости судна и удерживающая спереди одну из деталей рангоута.