Глава 14. Ничего не будет.
Нужный дом находился прямо сразу около автобусной остановки. Их здесь был целый ряд, этих домов, хорошенькие, желто - белые, окруженные культурными палисадничками. И цвели в палисадниках пухлые пионы и жирная сирень.
Женька Челедин (или Челентано, впрочем, его давно уже никто так не звал) подошел к одному из подъездов и спросил двух молодых мамашек с колясками, сидящих на лавочке:
- Это дом два?
- Да, два, - отозвалась одна из мамашек.
- А Ирина Никифорова здесь живет?
- Никифорова? Нет такой. Есть Масенко Ирка.
- Ах, да, - воскликнул Женька, - точно ведь! Масенко! Четырнадцатая квартира, верно?
Аришка открыла ему дверь своей четырнадцатой квартиры и сначала не узнала. Посмотрела удивленно. И Женька бы ее не узнал, если бы наверняка не взял ее новый адрес у родителей.
- Жень, ты, что ли? - спросила Аришка.
Она и видела - то его всего несколько раз в жизни.
- Я, - ответил он. Не менее удивленный. Аришка была в халате. Конечно, халатик вполне модный - короткий, шелковый, с японскими узорами. Но представить Аришку в халате! К тому же, Аришка под халатом была беременная. Женька отчетливо помнил, что Аришка была беременная, когда он уходил в армию два года назад. Два года беременность длится только у слонов.
- Заходи, - скомандовала Аришка, - а я как раз обед сварила. Вовка сейчас придет. А я тебе пока рюмочку налью. Ты же с дороги, да?
Женька бросил свой пыльный рюкзак в коридоре. Пристальный взгляд вдруг прожег его, исходя откуда - то снизу. Это была маленькая девочка с хвостиком, как у редиски, на макушке. Она смотрела на Женьку из - за занавески, закрывающей вход в зал. И была вылитой копией Аришки.
Только теперь Женька догнал. Аришка была беременна по второму разу! Все очень просто, загадки стали рассеиваться.
Аришка усадила Женьку в кухне у окна, сама посмотрела в окно, поставила на стол водку, крабовый салат в мисочке, взломанную банку горбуши.
- Закуси пока, вон Вовка уже идет! Ты Рикки ищешь, что ли?
- Угадала, - сказал Женька, морщась от вылитой в рот водки, - я от нее писем сто лет не получал. Пацаны написали мне, что она ушла от Семашко, а потом и из группы. И из города уехала. Я, как с армии пришел, поехал к ее родителям в Дмитровск. Они сказали, что она им не пишет. Только тебе.
- Мне? Хорошо сказано - пишет, - Аришка усмехнулась невесело, - пишет СМСки! Раз в сто лет. Я ее видела в последний раз месяца три назад...
В это время в дверь позвонили, и Аришка пошла открывать. Женька уже был в курсе, что она вышла замуж за Вовку Масенко, то есть Масика, и они получили квартиру в этом военном городке. А почему Аришка сделала это после длительного романа с Виталей Паниным, да еще имея от него ребенка, было непонятно. Как жизнь переменилась за два года!
Сели обедать. Масик Женьку вообще никогда в жизни не видел, но отнесся дружески. Про Рикки сказал только:
- У нее всегда такой дурдом был в голове... Кто ее поймет, что ей надо...
Аришка налила парням по хорошей стопке, и стала рассказывать.
Женька заметил - у нее изменился темп речи. У нее стали другие глаза. Не прыгающие, чертовские, а спокойные. В спокойном состоянии они казались скорее зелеными, как море, чем синими. Красивое сочетание - зеленые, как море, глаза и смугловатая кожа.
- Она ушла от Артема вскоре после того, как тебя в армию забрали.
- Из - за чего?
- Залетела она и захотела аборт сделать. А Артем ребенка хотел. Короче, посрались страшно. Аборт она, все - таки, сделала. Но в группе они вместе петь уже не смогли. Рикки тут с какой - то продюсершей спуталась, которая давно ей предлагала сольную карьеру сделать. Поехала к ней в Москву.
- Я не слышал ни одной ее песни после тех, которые с "Четвертым измерением", - осторожно сказал Женька.
Он очень боялся совсем плохих новостей о Рикки. Таких слов как "наркотики" или "потеря голоса". Слишком у Аришки были грустные глаза.
- А ни одной и нету, - сказала Аришка просто. - Она сто мест уже сменила. То в группах каких - то бэк - вокал пела, то в ресторанах, то даже в кино снималась, кажется. Я ни разу не видала ее, Жень, за эти два года.
У Женьки сердце приостановилось, честное слово, от такой информации.
- А сейчас где она, знаешь?
- Вроде бы, в Москве. Присылала СМСку два месяца назад. Не знаю, до сих пор ли она там. Ее где только черти не таскали. И в Омске была, и в Харькове...
Аришка держала деликатность. Не спросила, а зачем Женьке Рикки. Так ищет женщину лишь тот, кто ее любит. Или Аришка знала, что Женька любит, или догадывалась.
- Она работает в клубе "Красный квадрат", это где - то в Кузьминках, сейчас я найду адрес.
Женька положил листок с адресом в карманчик рюкзака и застегнул карманчик на молнию.
- Ладно, Ирина, пойду я, спасибо тебе огромное.
- Посиди минут пятнадцать еще, - предложил Вовка, - автобус на Москву как раз пойдет. Чего на остановке торчать.
Сам Вовка побежал в часть. А Женька все - таки стеснялся спросить Аришку, что же случилось у нее с Виталей. Она сама сказала, глядя в окно:
- Я не могу говорить про Рикки плохо. Ей лучше знать, что делать. Мы разве ж хозяева своей жизни? Хочешь как лучше, а получается через жопу.
- Рикки нестандартная девчонка, - осторожно согласился Женька.
- А стандартных людей нету, - ответила Аришка с неожиданным вызовом в голосе, - я, может, тоже нестандартная! Мне, может, тоже неинтересно руками белье стирать! А только лучше стирать без машины Бош, чем чтобы об тебя ноги вытирали!
- Ты бросила того парня, с которым... от которого у тебя дочка? - спросил Женька. - Я мало знаю про это, извини.
- Я его любила. Наверное. Хотя там любить нечего, - грубо ответила Аришка. - А он меня - не знаю. Любил бы - женился бы, я так думаю.
- Значит, так и не женился?
- Больно надо! - сказала Аришка. - Больно надо, чтобы такие на мне женились! Просто у меня в голове тогда было два грамма мозга, я не понимала, кто человек, а кто - урод...
Аришка говорила без всякой обиды. Даже весело. И глаза у нее при этом были совсем зеленые и с незнакомыми искрами.
- А по Рикки я скучаю, - сказала она, - мы же с детского сада дружим... боюсь, она наделает в сто раз больше глупостей, чем я...
И Женька поехал в Москву. Надо сказать, Москву он знал не очень, и бродил по вокзалам, станциям метро и незнакомым улицам весь вечер. Уже стало темнеть. А Женьке ни есть, ни пить не хотелось. Он бы и всю ночь бродил. Но "Красный квадрат" нашелся довольно быстро. Женька видал в этот вечер клубы и побольше, и поменьше. Так себе, средней руки внешний дизайн.
- Скажите, у вас работает Римма Смагина? - спросил Женька у охранника в ядовито - синей рубашке.
- Молодой человек, у нас вход только в фирменной одежде, - надменно сказал охранник.
Женька бросил беглый взгляд на свою запыленную толстовку, которая была еще доармейская, и слегка мала ему.
- Да я и не собираюсь заходить, мне Римма Смагина нужна!
Охранник бы так запыленную личность и проигнорировал, если бы не входящая парочка. Девица была слегка под балдой, зато в юбке от Армани.
- Римма? Это Рикки, что ли? Которая "Ночной полет" пела?
- Ну да! - закричал Женька. - Именно! Знаете вы ее?
- Щас вызову сюда, - спокойно сказала девица. И шагнула внутрь клуба, где были темнота, запахи восточных благовоний и резкая музыка без мелодии и какого - либо ритма.
Рикки вышла, и Женька не узнал ее. Ошалел и вздрогнул.
Худая, как драная кошка, высокая. Глаза обведены резкими полосками косметики. Но даже косметика не могла добавить ей возраста. Рикки выглядела даже меньше, чем на свои девятнадцать. Волосы были покрашены странным способом - тонкие белые и черные пряди чередовались и создавали на голове поразительный "дикий стиль". Одета Рикки была в безрукавку с железными погонами и обтягивающие брюки из лаковой красной кожи. В левой ноздре у нее сверкал пирсинг в виде кинжальчика.
- Женька! - сразу вскрикнула Рикки. Голос у нее был прежний - мальчишеский, чуть хрипловатый.
Челентано обнял ее и едва не заплакал. Цель была достигнута. Поиски закончились. Роальд Амундсен так не радовался, наверное, своему Южному полюсу.
- Рикки! Я уж думал, никогда тебя не найду!
- Пойдем внутрь, - сказала Рикки. - Я сейчас работаю. Но это недолго, до часу ночи. Пошли, пошли!
Она нахально провела Женьку в темноту и восточные ароматы, посмотрев на ядовито - синего охранника, как на пустое место. Посетителей в клубе было немало, но и свободные места имелись. Рикки посадила Женьку около самой сцены. Подозвала официантку в черном переднике с красным квадратом:
- Это мой друг, Элка! Самый лучший! Он голоден, как волк. Давай ему фирменное, и водки, и салат, короче, по полной программе!
Потом она чмокнула Женьку в плохо побритую щеку и сказала:
- Я пробежала работать, окей? Покушай, посмотри программу, а потом пойдем ко мне. Я тут рядом живу.
Женька до сих пор не ощущал голода, хотя ел в последний раз в полдень у Аришки. А после того, как увидел, чем занимается Рикки в клубе, ему и вообще есть не захотелось. Он ковырял вилкой отбивную и смотрел на нее. Девушка с голосом в четыре октавы сидела всего - навсего за пультом ди - джея и крутила диски. Объявляла их и делала миксы. Получалось это виртуозно, ничего не скажешь. Но это не работа для Рикки! Живой музыки в "Красном квадрате" вообще не было. Посетители танцевали странные прыгучие танцы на танцполе, окруженном матерчатой декорацией, разрисованной абстрактными фигурами ядовитых цветов.
Таких танцев Женька, проторчавший два года в военном городке под Курганом, еще не видел.
Что Рикки здесь забыла?
- Пошли, - сказала она, когда в час ночи ее сменил другой ди - джей, - тебе скучно было, да? Конечно, это для особой публики. К нам художники ходят, модели, фотографы... ну, и молодежь всякая, малец со странностями...
Она говорила это, пока они шли с Женькой через улицу. Рикки стала набирать код на подъезде. Дом располагался прямо напротив клуба.
- Я здесь хату снимаю, - пояснила Рикки, - вернее, комнату в двушке. В другой комнате две студентки еще живут. Но они сейчас умотали на практику... я одна.
Она разговаривала так, словно рассталась с Женькой только вчера. Речь ее приобрела некий особый московский выговор: быстро, уверенно, слегка на понтах. Но Женька кожей ощущал что - то неправильное и ненастоящее. Рикки открыла ключом дверь, и они попали в маленькую квартирку, которая сразу не понравилась Женьке. Пахло странно: какая - то смесь синтетических или химических запахов. Женька даже не мог бы определить, что это такое. Но так не может пахнуть в жилом помещении. Рикки включила свет, тихо матерясь себе под нос на неудобный выключатель.
- Да не разувайся ты! - сказала она. И первая подала пример, пройдя внутрь комнаты прямо в своих сапожках с железными набойками. Сапожки страшно стучали. Бедные соседи снизу, подумал Челентано!
Комната Рикки производила жуткое и отвратное впечатление. Даже мужики - холостяки живут чище. Пол был триста лет немытый. Конечно, если в обуви лазить! На открытой настежь дверце старого шифоньера висела всяческая одежда: джинсы, кофты, даже колготки и лифчики. Из всех ящиков шифоньера тоже торчала как попало запиханная одежда. На столе валялись вперемешку диски, дискеты, обкусанные булки, журналы и косметика. Постель вся разворочена, видимо, никогда и не застилалась. На полу около нее валялись две книги: "Испанская баллада" Фейхтвангера и "Дьявол и сеньорита Прим" Коэльо. Ноутбук был заляпан разнообразными пятнами, как будто на нем и ели, и пили. Но хуже всего была недописанная картина. Женька как глянул на нее, так и обалдел. На картине была Рикки. Совершенно голая, она сидела на своей развороченной постели, и ноги у нее были самым хамским образом раскинуты. Автор картины уделил самое большое внимание как раз нахально раскрытым частям. Вся картина была сделана грубыми и толстыми мазками. А самые яркие краски пошли на раскраску влагалища. Взгляд падал туда и только туда.
- Смотришь? - без грамма смущения усмехнулась Рикки. - Она недоконченная. Это мой бойфренд малюет, Севка. Рассчитывает продать ее хорошо.
Теперь Женька понял, чем это пахнет в комнате. Масляные краски, скипидар. И примешивающаяся к этому марихуана.
- Садись, - Рикки подвинула Женьке старое кресло. А сама села на кровать и стала очень похожа на свое изображение на картине. Правда, одетая. Но зато тоже сработана толстыми и грубыми мазками нечистых красок.
- Рассказывай! Как поживаешь?
- Да я только месяц, как из армии вернулся, - сказал Женька. - Еще ничего не успело произойти. Весь месяц тебя ищу.
- Ты подрос, - заметила серьезно Рикки. - Помню, до армии я стеснялась с тобой по улице пройти. Ты был мне по ухо.
Она засмеялась и, разыскав на столе шкатулочку из керамики, стала ловко сворачивать джойнт.
- А меня зачем искал?
Женька замялся. Посмотрел на Рикки и на секунду отвел взгляд.
- Мне Руслан написал, что ты с Семашко разошлась. Помнишь, мы говорили на моих проводах? Если, мол, ты с ним расстанешься, может, у меня будет шанс...
- Какой шанс? - спросила. Рикки в упор.
Женька прерывисто вздохнул и ничего не ответил.
- Будешь травку? - спросила Рикки.
- Буду.
Раскурили по косяку. Рикки предложила еще и кофе, но Женька отказался. Он порядком устал в дороге. И вообще не знал, как вести дальше разговор. Особенно в сопровождении марихуаны и кофе.
Рикки курила джойнт как обычную сигарету. Затягивалась неглубоко, но глаза ее почти сразу стали плавающими и печальными.
- Я понимаю, про что ты, - сказала она. - Типа, любовь да? Но я же тебя не люблю. Мы всегда были друзья, и только. Знаешь, Жень, я уже никогда никого не полюблю.
- Почему? - быстро и нервно спросил Женька. И весь подался вперед к ней. Стараясь не смотреть на похабную картину, которая стояла совсем рядом.
- А зачем? - Рикки затянулась глубоко и задержала дым. Потом вдохнула воздуха и воскликнула:
- Суперская трава, классно уносит, правда? Да потому, что мне это не надо. Мне надо в жизни только играть музыку и петь. Ничего больше мне неинтересно. Понимаешь, ничего!
- Рикки, - сказал было Женька, но Рикки перебила его:
- Подожди, не лезь, я объясню! Я не хочу, как Аришка, с младшим лейтенантом хрен без соли доедать! Я не хочу, как Эди, сидеть взаперти в коттедже с бассейном. И не хочу, как моя мать, вечно ходить на работу и дрожать за "положение в обществе". Ничего этого не хочу. Я даже когда сплю, слышу песни. Новые, свои собственные. Которые слушают все, которые крутят по всем каналам...
- Я тоже собираюсь заниматься музыкой, - сказал Женька. - Ты же знаешь, я со школы мечтал о собственной группе. Мы бы вместе могли...
- Нет! - закричала Рикки так. что Женька вздрогнул. - Больше никогда! Я с Семашко пела. Он зассал, как только стало понятно, что я популярнее, чем он. Я с другими бойфрендами пела. Все они... все хотят славы сами. А меня пихают то на бэк - вокал, то на клавиши...
Рикки приблизила лицо почти вплотную к лицу Женьки и тихо произнесла:
- Я ужасно устала... я не могу найти своего места... не могу ничего добиться, нигде ничего не получается, Женя!
Она отодвинулась, посмотрела вбок, и по ее лицу потекли беззвучные слезы. Женька не выдержал. Сел рядом с ней, обнял, прижал к себе:
- Не плачь, Рикки! Ведь мы совсем молодые! Все будет!
- Везде за деньги или за постель, - с отвращением проговорила Рикки, - отец мне сказал - на что хочешь дам денег, а на это не дам! Я с тех пор и не общаюсь с ними. На фиг нужны такие родители... А в постель меня не очень - то и зовут... не такая я Барби!
- Ты очень симпатичная, - сказал Женька совершенно искренне, - для меня - так лучше всех! Давай будем вместе жить, Рикки! Если не хочешь, не будем петь вместе. Просто жить.
- Я подумаю, - бессильно сказала Рикки. И шмыгнула носом по - детски. - Давай, иди в душ. Поздно уже, на фиг, а ты весь пыльный с дороги...
Женька вышел из душа и увидел Рикки уже без клубного прикида, в старой мужской рубашке и меховых тапочках в виде енотов с полосатыми хвостами.
- Ложись, - сказала она, - я пойду тоже ополоснусь.
Кровать была перестелена. Чистое белье, разрисованное алыми маками на нежно - зеленом фоне. Единственная в комнате кровать - и расстелена на двоих. Как это понять?
Пока Женька размышлял, Рикки вернулась из ванной. Косметику смыла, и стала вообще девчонкой из одиннадцатого класса.
- Ты чего стоишь? Ложись! Поздно уже.
И без капли стеснения скинула перед ним рубаху. Осталась в крошечных черных трусиках - стринг. Женька не успел ни возразить, ни удивиться. Рикки сама взяла его за руку и повлекла в свою кровать с наркоманскими маками. Женька за два года армии не имел ни одного интимного контакта. Только видел Рикки во сне, с ума сходил при мыслях о ней перед сном, пускал ее в пустые мастурбаторские фантазии и в красивые мечтания. Поэтому сейчас без единого слова обнял ее, и упал с нею на маки и зелень.
Она была худая, сухая и горячая. От кожи и волос пахло чем - то простым и цветочным. Как летняя трава в Деревцах.
Деревцы - такой пошлый городок, такое пошлое сравнение, успел подумать Женька.
- Погодь секунду, - прошептала Рикки, отдирая от себя его руки. - Презики возьму, они у меня в столе...
Девушка, которая держит в столе презервативы - это хорошая девушка?
Для Женьки она была лучше всех на свете.
Секс, правда, получился короткий, горячий, мокрый и слабенький. Женька был все равно, как десятиклассник, который впервые в жизни трахнул одноклассницу на вечеринке. Совсем не по - мужски получилось. Рикки вздохнула. Никак не оценила, но положила голову Женьке на плечо.
- Грустно, Женя, - сказала она, - мы все - как муравьи... ползаем по нашему дурацкому муравейнику, суетимся, спариваемся бессмысленно. А ведь где - то есть вселенская гармония...
- Есть, - несмело сказал Женька. И не посмел продолжить (после такого - то жалкого секса! Какая там гармония!)
- Найду я ее? Думаю, найду, - сказала Рикки упрямо. Сама себе, а не Женьке.
- Не для того мне бог дал такой голос, чтобы он пропал в муравейнике!
Наутро Женька все - таки спросил:
- Ты подумаешь над моим предложением? Насчет того, чтобы нам жить вместе?
Рикки честно сказала:
- Я уже подумала. Из этого ничего не выйдет.
- Почему? - спросил Женька с отчаянием.
- Потому что ты - не мой человек. Я тебя хорошо чувствую. И ты меня - тоже. Но мы не сливаемся в одну мелодию... Ну, я не буду тебе этого объяснять. Ты сам музыкант. Ты меня понимаешь.
- А я думаю, мы очень хорошо сливаемся, - возразил Женька. Рука его лежала на запястье Рикки. Прикосновение руки было ей приятно. Оно было твердое и теплое.
- Запиши мои телефоны, - сказала Рикки, - домашний и два мобильных... звони мне. Если я передумаю, я тебе сообщу. Ну, и вообще... будем общаться.
Женька так и не понял, зачем, она, собственно, переспала с ним. То ли пожалела. То ли она со всеми подряд стала спать.
А Рикки и сама не знала. После ухода Женьки ей стало так грустно и пусто на душе, что она оделась и пошла, куда глаза глядят. Сначала бродила по маленьким улицам и скверам, наблюдала, как дети плещутся руками в фонтанчиках. Ребенку, который у нее не родился, сейчас было бы больше года. Это она сама констатировала такой факт. Не то, что ей жалко было того ребенка. Просто почему - то после Женьки она подумала об этом.
Небо было синее - синее, зелень в скверах яркая. Рикки слышала внутри собственной головы неизвестную музыку, и думала, как классно она могла бы это спеть... Она сто лет не пела. Разве что дома или на дружеских вечеринках. Вспомнив вечеринки, она спустилась в метро и поехала к Севке, хотя он строго запрещал тревожить его без предупреждения.
Один раз Рикки застала его за страстным интимом с натурщицей. Натурщица была модель и посещала "Красный квадрат". Рикки не имела права обидеться, потому что Севка был ей не муж, не сват, и не брат. Она и не обиделась. Давно разучилась обижаться на мужской пол.
- Привет, Сева!
Севка не за интимом был, слава богу, и вообще, они с Лютиком пили вино, окна в студии были настежь, и пахло классно - летом и цветами. А не скипидаром и табачищем.
- А, Риккуля! - благодушно ответил Севка. - Откуда это ты?
- Так просто. Стало депрессивно на сердце, я взяла и приехала.
- А я тебе что, психотерапевт?
Впрочем, Севка поцеловал ее довольно нежно. Из многих уродов, посещающих "Красный квадрат" он был самый приличный. Вообще, у него к живописи было отвлеченное отношение. Он писал под настроение. Только эротику и только ради денег. Собственно, деньги ему папа и брат давали. Но иногда хотелось своих срубить. И тогда Севка делал очередной "шедевр" с голой натурой и легко продавал через салоны. У него там куча знакомых была.
- Хорошо, что пришла, Цветик, - сказа Севка Рикки. - У меня хорошая новость для тебя. Садись, я тебе тоже винчика накачу.
Рикки села к Севке на колено. Он был совсем не такой художник, каких представляют себе провинциалы. Красивый молодой человек лет двадцати четырех. Слегка неряшливый - может быть. Но без бороды и длинных волос. Скорее был похож на менеджера по продажам в недельном запое.
Вино оказалось сухое, что Рикки не очень любила. Но она выпила все до дна когда Севка сказал новость:
- Хаимович соглашается сделать клип с твоим голосом.
- Точно?! - всхлипнув от восторга, спросила Рикки.
- Стопудово. Андрюха договорился железно. Завтра можешь ехать на прослушивание.
И в подтверждение Севка достал из кармана джинсов мятый зелененький стикер с записанным телефоном Хаимовича.
А ведь Хаимович был знаменитый продюсер! Не какая - нибудь сраная Дилька Асанова, которая раскручивала втросортную попсу, подстилок второсортных банкиров. Хаимович делал имена реальным звездам! А Севкин брат Андрей работал у него помощником режиссера.
За что, если честно, Рикки и общалась с Севкой. Сам - то Севка был ничего не стоящим пустым местом. Второй Семочкин.
От радости Рикки нахлебалась с ребятами винища, потом еще и травы добавила, и весь день до вечера была расслоенно - безвольная, радостная. И думала - это Челентано мне счастье принес! Надо бы ему позвонить. Но лучше потом. А то удачу спугну!
Вечером, уже отрезвевшая, она выбрала себе прикид для поездки в Инфо - центр, где была студия Хаимовича. И показала его своей подружке Баттерфляй. Баттерфляй сочла, что для Хаимовича это мало сексуально. А Севка сказал - Хаимовича секс не интересует. Только бабки. А бабок на Рикки он сварит целый котел.
Пришлось и с Севкой спать и беседовать с ним на отвлеченные темы. Рикки едва дождалась утра.
День был хороший и радостный. Ехали через те районы Москвы, где было много клумб и скверов. Поэтому Рикки много улыбалась, и Хаимовичу тоже. Его, впрочем, больше впечатлил голос Рикки, чем ее улыбка. Он дал Рикки пропеть пару куплетов какой - то песни, совершенно простой. Но этого ему хватило.
- Я слышал "Ночной полет", - сказал он, - и, признаться, не верил, что это реальным голосом сделано. Думал, Семашкин голос разложили и компом обработали. Даже в Лондоне на экспертизу отдавал ваш диск. Нет, сказали, реальный голос!
Рикки засмеялась. На ней опять было много косметики, но веснушки проступали даже через тональник. И одета она была в замшевый коричневый топик с нашитыми красными и синими заплатками - абсолютно подростковый вид.
- Посмотри - ка ноты! - Хаимович положил Рикки на колени несколько листов бумаги. - И там же текст.
Рикки пробежала глазами ноты. Конечно, это было не так просто как то, что ее попросили спеть. Но и не сравнить с вариациями "Четвертого измерения". Текст оказался еще проще. Едва ли не попсовый.
Рикки удивленно подняла глаза:
- А в каком стиле будет клип?
- Еще сценария нет, - сказал Хаимович. - Думаешь, так просто все, да? Сначала будем сам сингл писать. А сценарий в разработке, и не я им занимаюсь - партнеры...
Рикки погрузилась в новую работу. Спеть такую чепуховину ей ничего не стоило, но писали едва ли не каждую строку по отдельности. Пробовали различное звучание. Стирали погрешности. Рикки даже не отсыпалась толком после суток работы в "Красном квадрате". Сразу неслась к Хаимовичу.
По ее мнению, было уже вполне прилично, и музыка, и голос.
Но Хаимовичу вдруг стукнуло в голову часть записи несколько исказить. "Добавить металла", как он сказал. Хотя песня была совершенно не "металлическая". И Рикки удивилась:
- На фига? Я могу голосом металл сделать, если вам надо. Только, по - моему, здесь он ни к чему.
Хаимович обратил к Рикки свое синтетическое еврейско - татарское лицо и вдруг заорал так, что Рикки зажмурилась:
- Давай, ты не будешь мне указывать, Пупсик, хорошо?! Хорошо?!
Рикки не столько обиделась, сколько испугалась. Впрочем, психов среди творческих работников она навидалась вдосталь. Пожала плечами, и отвернулась.
Процесс записывания затянулся. Рикки, впрочем, от этого не страдала. Ей заплатили аванс. Аванс был очень неплохой, и Рикки прикупила себе шикарные сапожки из английской кожи - ярко - малиновые, с бляшками в виде квадратов и стрелок. Остальные деньги положила на книжку. Была мечта купить новую электрогитару. Желательно японскую, которая, как Баттерфляй говорила - по цене автомобиля.
И вот в эти дни Рикки увидела на улице Эди. Не совсем на улице. У входа в галерею "Даная", где Севка время от времени продавал выставлял свои шедевры на продажу. Рикки с Севкой и еще четырьмя - пятью друзьями приехали сюда посмотреть новые работы и просто так потусоваться. Рикки была уже слегка пьяная, они с девушками бахнули по бокалу коньяка и вышли на улицу, потому что в галерее было ужасно душно и накурено.
Эди прошла мимо, Рикки не заметив, под руку с мужчиной. И Рикки могла поклясться, что мужчина был не Бока!
- Эди! - воскликнула Рикки. Без всякой надежды в голосе. Ей показалось, что она обозналась.
Эди обернулась. Это, в самом деле была она. Ни капли не изменилась - то же ослепительно - красивое лицо с восточными скулами, светлые волосы, свободно падающие на плечи, дивная фигура, простое ярко - зеленое платье в обтяжку.
- Рикки, - на одном выдохе сказала Эди. - Господи, я думала, что никогда в жизни не увижу тебя!
Они обнялись и стали визжать и вскрикивать. Московский художественный бомонд несколько брезгливо посмотрел на них. Такое поведение было не принято в бомонде. Сразу видно, две деревенщины!
- Пойдем скорее внутрь! Пойдем за наш столик! Поболтаем, расскажешь мне все! - закричала Рикки.
Эди обернулась к своему спутнику:
- Пойдем. Познакомься, Макс, это Римма. Познакомься, Рикки, это Макс.
Макс был высокий, симпатичный, можно сказать, даже красивый. Черные волосы в беспорядке падали на шею, а по бокам были короткие, нафиксированные воском. Не от мира сего товарищ. Где - то Рикки его видела? Или показалось?
Они шли внутрь, и Рикки висела у Эди на руке и радостно ее расспрашивала. В Эди что - то изменилось, а что - не сразу Рикки поняла. Сели за столик. Никого Риккиных приятелей пока не было. Девки остались на улице, Севка с парнями курил около барной стойки.
Рикки подозвала официанта:
- Еще два прибора! Что вы будете, Эди, Макс, я вас угощу!
- Мне мартини со льдом, - сказала Эди, - и ананас ломтиками.
- А господину Волкову "Черный русский", как всегда? - спросил официант.
И до Рикки сразу дошло, где она видела Макса. Его картина была продана недели три тому назад здесь же, в "Данае". Там были изображены сам Макс и девушка. Лицо у девушки было прозрачное, расплывчатое. Но Рикки даже тогда подумала - смахивает на Эди! Севка и его дружки еще сильно критиковали картину, потому что Макс был изображен одетым, а Эди - обнаженной. Это при том, что они обнимались страстно.
- Старые дешевые трюки, в стиле "Завтрак на траве", - сердито сказал Севка, - фигня какая - то... для новорусской буржуазии...
Это потому что картину купили втрое дороже его собственной фигни.
- Эди! - не выдержала Рикки. - Макс, значит, твой новый муж?
- Можно сказать и так, - тихонько улыбнулась Эди. И посмотрела на Макса медленным взглядом. Точно как на той картине. Классно этот Волков умел передавать взгляды!
- Я в Дмитровске сто лет не была, ничего ни про кого не знаю, - извиняющимся тоном сказала Рикки.
- Я тоже там сто лет не была, - спокойно ответила Эди. - Мы в Сергиевом Посаде живем. Дом там купили.
- Неужели Борька тебя отпустил? - в недоумении спросила Рикки.
Эди на короткий миг отвернулась и сглотнула, глядя в ресторанное фальшивое окно, изображавшее вид в Париж.
- Я от него убежала.
Помолчала и добавила:
- Он за мной погнался, была автокатастрофа, как прям в кино... ты разве не читала? Я книжку издала... "Ты уже идешь" называется. Там все описано.
- Убился, что ли, Борька? - в ужасе спросила Рикки.
Эди опять посмотрела в фальшиво - парижское окно:
- Да.
Потом она отхлебнула мартини, еще раз отхлебнула - побольше. И смогла рассказать Рикки о себе. Как познакомилась с Мэл Дорецкой (той самой Люськой!!!), как нашла через Интернет Макса Волкова, начинающего художника. Потом дописала книгу. И убежала от Борьки.
- Сначала мы жили у Мэл. Она ведь тоже с мужем разошлась, - сказала Эди, - а потом я книгу издала, получила гонорар. Да еще наследство после Бориса... Слушай, расскажи же, как ты? Я ничего не знаю о тебе! Как твоя группа? Какие у тебя новые песни?
Рикки почувствовала, как у нее горит страшным огнем лицо. Ей нечего было сказать Эди. Нечего. Совсем нечего. Эди сидела взаперти в коттедже под охраной. И вот она убежала из тюрьмы, нашла любовь и прославилась. А Рикки шлялась свободно по всему свету и чего добилась?
Рикки преувеличенно бодрым голосом рассказала про работу у Хаимовича, про будущий клип.
- Вот, - сказала Эди, вырвав из блокнота листочек, - это наш с Максом адрес. Это наши телефоны. А это телефон Мэл. Звони туда, не стесняйся, если будут трудности. Она умеет решать проблемы, причем чужие тоже.
Рикки рассталась с Эди и Максом, и было ей так паршиво и так не по себе, что она уехала к Баттерфляй без Севки, а Севке даже не сказала, куда делась. Он позвонил Баттерфляй в три часа ночи, когда Рикки, в раскатуху пьяная, рыдала, запершись в ванной.
- Хочешь, приезжай, забери ее, - ответила измученным голосом Баттерфляй, - она пьянющая и злобная. И пристает ко мне с лесбийскими ласками. А я не по этому делу, сам знаешь.
Севка приехал, Рикки забрал, и в такси был вынужден дать ей по морде, потому что она вырывалась, звала какого - то Женьку, и материлась, как сапожник. Потом дома ее долго рвало. Севка умыл ее и, голую и обессиленную, уложил в постель. Рикки уснула мгновенно. Севка не испытывал ни отвращения, ни удивления. Иногда и Рикки оказывала ему такую "первую помощь". У них были простые отношения не влюбленных людей, без иллюзий друг насчет друга.
Запись сингла приближалась к концу. Правда, Рикки уже с трудом узнавала в записи свой голос, до такой степени его изуродовали всякими компьютерными фишками. Музыка тоже была неживая, столько эффектов булькало, что местами голос сливался с мелодией.
- Я что - то ни фига не догоняю, Батти, - сказала Рикки подруге, - для чего надо было именно меня в этот клип приглашать. Такую херотень можно было из любого голоса слепить. Хоть из твоего даже!
- Тебе не все равно? - спросила Баттерфляй. И закурила лениво "Лаки Страйк" в серебристом мундштуке.
- Тебе же бабло упало с этого? И слава упадет. Хаимович делает звезд. Это известно всем.
Баттерфляй не была ни певицей, ни художницей, она вообще нигде не работала, ее до тридцати лет содержали богатые родители. Так проще, говорила Баттерфляй. Но Рикки предпочла бы без хлеба сидеть, чем зависеть от родителей.
Рикки успокоилась на какое - то время, а потом спросила Анжелку, ассистентку Хаимовича:
- А когда будут сам клип ставить? Мне же, наверное, надо будет отпуск на работе взять?
- Зачем? - удивилась Анжелка. - Ты в клипе не участвуешь, насколько я знаю.
- Как? - спросила Рикки. Она стояла перед Анжелкой и еще не понимала, чем чреват этот ответ.
- Ну, снимать - то будут Дейзи. Ты же ее озвучиваешь. То есть, голос твой, имидж - ее.
- Это как так? - Рикки пришлось выдержать некоторую паузу, чтобы догнать весь этот расклад.
- Значит, пела я, а по телеку будут крутить какую - то другую ****у? И все будут думать, что поет она?
Анжелка посмотрела высокомерно на Рикки. Смерила ее взглядом от черно - белых волос до малиновых сапожек.
- А тебе что, денег мало? Ты кто такая, чтоб тебя сразу в телевизор? А Дейзи - это дочка Брянцева. Доходит до тебя?
Рикки аж задохнулась от ярости. Секунд пять ее так колбасило, что она стояла перед сукой Анжелкой белая, как мел. Анжелка даже отошла на шажок назад. Кто ее знает, а вдруг с кулаками набросится.
А у Рикки сначала выскочили на щеках и шее красные пятна, а потом она заорала так, что в студию засунули головы людишки со всего коридора.
- Ах вы, ****и чертовы! Вы меня использовали, как рабыню, и рады до усрачки? Думаете, вам это с рук сойдет? Да я вам такое устрою!
И тут у нее хлынула из носа кровь, как бывало всегда от нервных потрясений.
- Олег, проводи ты девушку! - испуганно крикнула Анжелка. - Ей к врачу надо! Где здесь врач? Воды ей надо...
Рикки отпихнула руку Олега, охранника, и побежала в туалет. Там, закрывшись на крючок, долго пила воду и смачивала переносье, чтобы не лилась предательская кровь. Потом замывала пятна на джинсовке. А потом и ярость, и отчаяние схлынули уже. Осталось одно отвращение. С этим отвращением Рикки и вышла на улицу.
Здесь следовало позвонить кому - нибудь. Другу. Или родителям. Или кому бы то ни было, кто мог бы утешить, привести в себя.
Никого такого у Рикки не нашлось. Были Аришка, Эди, Челентано. Но всем им звонить по такому поводу было стыдно.
Она шла бессмысленно, пока не уперлась в какой - то парк. Там села на скамеечку под каштаном и сидела, свесив бессильно лицо к коленям. Мимо проходили люди. Внимания никто не обращал. Мало ли в Москве наркоманок?
- Насрать, Риккуля! - сказал Севка. - Бабло срубила, и ладно! Никто не узнает, что ты пела эту херню. Пусть подавятся!
Самому ему было стыдно - ведь как раз он подсунул Рикки эту лажу.
Рикки ничего почти не ела, не пила водки, зато беспрестанно курила траву. Пальцы ее пропахли травой, она сворачивала косяки даже на работе, за своим ди - джейским пультом. Была вялая и полумертвая. Ничего ей не было интересно.
Потом, слава богу, Баттерфляй навела ее на какого - то владельца ночного клуба, который заказал Рикки целый концерт. Никто там певицу Рикки не знал, но Баттерфляй в то время спала с этим владельцем клуба, и он согласился. Рикки немножко очнулась. Стала репетировать свои старые песни: "Синие лилии", "Школьный вальс" и так далее. Конечно, в клубе не было достойной группы, а клавишница играла с какими - то попсовыми мотивами. Но именно клавишница подкинула Рикки мысль.
- Слушай, у меня тут новая мелодия есть. Она бы под твои "Лилии" лучше покатила.
- Какая мелодия? - презрительно спросила Рикки. - Ты, что ли, сочинила?
Клавишница не обиделась. Она была девчонка оптимистическая, в отличие от Рикки. Травы не курила, в трагедии не впадала, зато имела завязки в музыкальном бомонде.
- Нет, не я, куда уж мне с грыжей! Вот. Послушай. Это Лика.
Она дала Рикки диск. И Рикки обалдела от мелодии, которая называлась "Летающий остров". Она прослушала "Остров" много раз, а потом легко переложила "Синие лилии" на этот мотив. И так и спела песню на концерте.
Концерт посетителям понравился, и владелец клуба пригласил Рикки выступить еще раз - в следующем месяце.
- Привет! - голос у Челентано в телефонной трубке был немножко смущенный, но радостный. - Я не звонил... боялся надоесть... как ты?
- Нормально, - сказала с достоинством Рикки, - вот, сольную программу сделала в одном клубе.
- Ты на работе сейчас? - спросил Женька.
- Да, в "Красном квадрате".
- Я около стою. Можно, я зайду?
- Конечно. Всегда тебе рада.
Женька зашел, и Рикки посадила его рядом с собой за пульт. Оставалось двадцать минут до конца ее смены, и это время Рикки и Женька почти не разговаривали. Музыка сильно орала. Рикки рассеянно взяла с пепельницы косяк, сделала пару глубоких затяжек и протянула косяк Женьке.
- Не, не буду, спасибо, - ответил он. Он заметил, что у Рикки после затяжек мелко дрожали пальцы. Ему это не понравилось.
Когда они вышли в ночную прохладу, Рикки сказала:
- А я думала, что ты домой уехал...
- Куда? В Деревцы? Чего там делать, спиваться? Я здесь, в Москве.
Рикки посмотрела на него рассеянно:
- Учишься, что ли?
- Нет, работу нашел. Знаешь дискотеку "Бродвей"?
- Знаю.
- Я там звукооператором устроился.
- Ди - джеем тоже? - немножко презрительно спросила Рикки.
Ей стало не по себе. "Бродвей" была огромная дискотека. Популярная. Не то, что ее "Красный квадрат" - пристанище для чудиков.
- Нет, звукооператор - это кто по технике. Я, кроме того, миксы им пишу. Команда там классная. Пацаны давно хотели группу организовать. Только солиста хорошего не было. Теперь по утрам репетируем.
Рикки молча открыла свой подъезд, потом квартиру. Ничего не говорила. Чувства зависти у нее от природы не было. Ей было физически больно, хотя Женька не хвалился - просто рассказывал.
Он два месяца в Москве - и у него есть группа.
- Кофе сделать? - спросила Рикки, как всегда, не разуваясь в своем свинюшнике. Женька сказал мягко:
- Сделай.
Поганая картина с голой Рикки исчезла. Видимо, уже продали. В остальном бардак только усилился. Женька едва нашел место, где сесть. Место оказалось только на кровати.
- А как у тебя дела? - спросил Женька.
Рикки включила электрический чайник и насыпала по кружкам мерзкий дешевый "Нескафе".
- Да ничего, вроде бы. Сейчас сольный концерт сделала. Правда, в ночном клубе... зато все свои песни. Старые еще, помнишь, "Лилии", "Новый берег"...
- Есть успех? - спросил Женька.
Рикки пожала плечами.
- Вроде как есть. Но реальный успех - ведь это когда есть диски. Мне бы продюсера своего...
- Рикки, - предложил Женька, - у нас нет певицы. Ты же знаешь, я не пою. А с тобой мы уже играли. Может, попробуем? В "Бродвее" бывают разные люди. И продюсеры тоже. Может, нас заметят...
Рикки сморщилась.
- Сто раз я это пробовала уже, Женя!
- А еще раз? Может, с нами лучше получится?
Она налила кипяток в кружки. Молча подала ему его порцию черной бурды.
- Сахар нужен, бери.
Он насыпал себе сахару, а она, заметил, пила горькое кофеиновое пойло без сахара. Зато с косяком.
- Рикки, - осторожно сказал Женька, - ты сильно много куришь травы! Я недавно узнал... Артем Семашко, его пацаны из "Четвертого измерения" в клинику положили. Он подсел на кокс конкретно.
- Думать надо, - сказала Рикки презрительно, - у него этот кокс последнее время был вместо завтрака!
Она сказала это равнодушно. Ей дела не было до того, кого, кажется, любила...
"А уж до меня и подавно нет", - с тоской подумал Женька. Но упрямо продолжил:
- А Леонардо, помнишь, брат Барби... умер от передоза.
- Надо же! - тихо сказала Рикки. - Молодые дураки, до чего себя доводят... но от травы не умирают. На нее подсесть невозможно, Женька.
- Я знаю. Но она со временем перестает уносить.
- Фигня! Фигня! - с отвращением сказала Рикки, но задавила косяк в пепельнице. - Не все равно, от чего сдохнуть? От "белого" или от тоски?
Женька не знал, что ответить. Взял ее руку, пропахшую анашой, и поцеловал. Рикки первые посмотрела на него в упор. В глаза ему.
- Давай, что ли, сексом займемся, Женька? Все же лучше травки...
Он не смог бы отказаться. Он это спал и видел. Хотя не знал, зачем Рикки это сейчас предлагает. Чтобы сбежать от тоски не в марихуанный туман, а в адреналин от бессмысленного секса?
- Рикки! Я люблю тебя! Я тебя на самом деле люблю. Я не вру тебе. Ты же чувствуешь...
Он бормотал это быстро и безумно, и так же быстро и безумно целовал ее шею и соски грудей. Она молча вздыхала и не отвечала ничего. Но обнимала Женьку за плечи, он не был ей противен, он, может, даже нравился ей?
Он старался. Как мог нежно ласкал ее тело, худое и жаркое. Она сама обвила ноги вокруг его талии. Ей хотелось ближе, сильнее, жарче! И Женька зажегся от этого огня, и не просто любил ее, он ее пронзал и расплющивал, так что Рикки вскрикивала - от боли или от восторга, она сама бы не смогла объяснить.
Ноги ее ослабели. Раскинулись врозь. Потом снова сомкнулись у него на талии жгучим поясом.
- Еще, еще, Женя! - крикнула она.
Женька схватил ее, подкинул вверх, так, что ее щиколотки оказались у него на плечах. Он держал их, ее тоненькие детские щиколотки, и гнал, что есть силы, и пот с его лба капал ей на грудь.
- Ай, ай! - крикнула Рикки. Женька не слышал этого крика. Зато ощутил судорогу, которая ее тряханула. Точно током. А потом Рикки заплакала. Уронила голову набок, и слезы полились у нее вместе со слабым и нежным детским плачем. Женьку так пробило от этого плача, что он себя не помнил. И кайфа своего физического не запомнил. Лежал, обессиленный, на Рикки и плакал с ней вместе, продолжая целовать ее.
Кажется, они так и уснули.
Утром Рикки была задумчивая. Не улыбалась никак - ни горько, ни сладко. Смотрела на Челедина серьезно, словно впервые в жизни его увидела.
- Я сегодня работаю в ночь. - сказал Женька. - Я тебе позвоню, лапик, ладно? Утром, как освобожусь.
Она вздрогнула. От "лапика", наверное. Севка ее так не называл. И давно уже она не хотела, чтобы называл ласково хоть кто - либо.
- Хорошо, - согласилась она.
День у нее был свободный, и Рикки бродила по улицам, ела мороженое в каких - то кафешках. А потом, сидя на бордюре фонтана, вдруг позвонила Аришке.
- Привет, привет! - закричала Аришка радостно. - Ты как? Ты где? Ты видела Женьку Челедина?
- Ариш, привет, - растерянно сказала Рикки, - ты еще не родила?
- Нет, мне еще месяц ходить, - ответила Аришка.
- Ты, как родишь, позвони мне, обязательно, ладно? Я приеду. Мы с Женькой приедем.
Аришка спросила тем хитрющим голосом, который был у нее в школе:
- А что у тебя с Женькой, Римка?
- Пока ничего, - честно ответила Рикки. - У меня пока все как - то пусто. И в музыке тоже.
После звонка Аришке, однако, стало уже не так пусто. Рикки пошла домой. И странный прилив энергии вдруг заставил ее наводить порядок. Это для Рикки было совсем нетипично. Она разобрала весь страшный срач, который накопился за полгода. Повыбросила объедки, корки, пустые банки. И при этом пела! А она очень давно не пела просто так.
- Римма, - сказала Баттерфляй, и даже по телефону Рикки поняла, что у нее испуганное лицо, - ты чем занимаешься?
- Я? - Рикки как раз мыла полы, стоя на коленях. - Так. Ничего. Убираюсь дома.
- Приедь в клуб к Мите, пожалуйста. Там разборки какие - то возникли с музыкой...
- Разборки? Какие разборки?
Рикки бросила тряпку в таз.
- Я не в курсе точно. Митя мне звонил. Сердитый, ужас. Приедь к нему, Римма!
Митя, любовник Баттерфляй и владелец клуба, редко бывал "сердитым, ужас". Обычно он был такой меланхоличный пухлый хомяк. С таким можно спать только за бабло. И общаться - тоже.
- Риммка, ёб твою мать! - крикнул Митя, едва Рикки на порог ступила. - Ты чего меня так подставила? Башка твоя баранья соображает что - нибудь, или последние мозги прокурила?
- Что я сделала?
- Ты ди - джей или так, притворяешься? Ты зачем чужую музыку используешь? Хочешь, чтоб меня под суд отдали?
Рикки поняла. Ведь "Синие лилии" она пела под мелодию Лики.
- Я же не пишу ее на диск, - сказала она растерянно - И не на большом концерте выступаю. Здесь простой клуб. Мы всегда в клубах так делали... А что, кто - то возбухал?
- Возбухали, еще как! Приперся вчера адвокат этой Лики, или как ее там. Типа, она в Америке, но он защищает ее права... Короче, сваливай пока с моего клуба. Пусть эта история подзабудется, потом я тебя снова позову.
Рикки пошла домой на ватных ногах. Смотрела на горизонт, закрытый высотками, автомобилями и рекламами. И ей было уже абсолютно на все наплевать.
- Женя, - сказала она в телефон, сидя на краю газона, - мою программу закрыли.
Женька сразу уловил странные апатичные нотки в ее голосе.
- Я сейчас приеду. Иди домой, Рикки. У меня кое - что для тебя есть.
Он привез курицу, вермишель, какую - то еще жрачку, и объявил Рикки. что они сейчас сварят куриный суп.
- На фига? - брезгливо спросила Рикки. - Если голодный, пойдем, в кафешку сходим. Здесь есть хорошая, напротив.
- Я не хочу в кафешке. Я варю классный суп. Не помнишь, разве? Когда у Руслана жили, все по моему супу западали.
- У меня горе, а ты со своим супом дурацким.
Говорила она, впрочем, без всяких эмоций в голосе.
- Я использую отвлекающие методы, - сказал Женька. И вытащил из пакета еще и кастрюлю. Как он сильно подозревал, у Рикки не было ни единой кастрюли в ее берлоге. - Давай, рассказывай!
Рикки рассказывала тем же апатичным неживым голосом. А Женька мелко резал лук и морковку. Курица кипела сама по себе.
- Эта та Лика, которая замужем была за Леонардо? - спросил Женька.
- Не знаю. Если та, то я с ней несколько раз общалась. Мне дали диск. Фотографии на нем нет. Вернее, есть, но там какая - то баба голая спиной сидит со скрипкой на краю ванны. Лица не видать.
- Ну, блин! - крикнул Женька - Это она и есть. Эта фотка по всем элитным журналам ходила.
- Я не в курсе. Я тогда, наверное, в Омске жила.
- Сними с курицы пену, - сказал Женька, - и не грузись из - за чепухи. Будем свою группу делать.
- Нет, Женька, - сказала Рикки, снимая покорно пену, - ничего не получится.
- Почему не получится? Ты же говорила, что телефон Эди у тебя есть. Она сделает тебе тексты. Музыку вместе сработаем. И все будет!
- Ничего не будет! - ответила Рикки. - Я хронически неудачливое чмо. Я никому не нравлюсь. У меня нет сценического имиджа. Короче, я позвоню, наверное, отцу, и попрошу, чтобы он меня устроил в какой - нибудь журнал в Москве. Буду критические статеечки писать о музыке.
- Херню не говори, Рикки, - строго сказал Женька.
- Нет, я серьезно. Есть такая профессия - музыкальный критик. Я в музыке разбираюсь. И будем с тобой жить. Другую квартиру снимем, поприличнее. Ребенка родим.
- Ты чего с утра обкурилась? - спросил Женька и пристально посмотрел на Рикки.
- Ничего я не обкурилась! Просто ничего из моей музыки не выйдет! Никогда! И хватит из - за нее нервы мотать. Не железные, в конце концов.
- Надо попробовать еще, - упрямо сказал Женька, - тебе даже двадцати лет нет.
- Я себя чувствую, как будто мне семьдесят. Я уже ничего не хочу. Меня тошнит от всей этой музыки...
- Сделай перерыв. Съезди в гости к Эди. Хочешь, вместе съездим?
Рикки подняла на Женьку глаза, полные слез. И вдруг прижалась щекой к его животу. Он инстинктивно обнял ее.
- Женя, - сказала Рикки слабым голосом. - Я устала. Я с ума схожу. А ты - хороший. Ты - как мой Женька Москвич. Ты веришь в переселение душ? Может, это он ко мне вернулся в виде тебя? Я сегодня с тобой такой оргазм получила, как никогда и ни с кем.
- Рикки, - сказал Женька, погладив ее по двухцветным волосам, - тебе надо отдохнуть. Каникулы тебе нужны, понимаешь? Давай сделаем тебе каникулы!
Рикки промолчала. Глотала слезы. Обнимала его одной рукой за пояс.
(продолжение следует)