Где-то есть город тихий как сон,
Пылью тягучей по грудь занесён.
В медленной речке вода как стекло.
Где-то есть город, в котором тепло...
Р. Рождественский
- Это слова из песенки славной, известной народу давно.
А если есть город, тогда вероятно на карте найдётся под стать и село. И раз уж о пыли зашла речь тягучей, то в это село можно нам заглянуть, где в летнее время, сухое и жаркое, она там доходит по самую грудь.
И это всё так: есть такое село, о нём я сейчас расскажу. Ведь сам там бывал и очами видал тягучую пыль, что по грудь. Потому как родился и вырос я в нём. Не раз доводилось летним мне днём пылюкой этой дышать, играться в ней вволю, друзей осыпать...
Да только так было уж очень давно. А ныне асфальтом закатано всё. И как не ищи в наши серые дни в крупных дозах та пыль - дефицит. Но в избытке её пребывало когда, то жилось веселей в те златые года - у детворы на неё аппетит.
...Среди хлебных полей вдалеке от морей приютилось родное село. Вишни, груши, цветы, тополя и кусты - всё в селе уж давно отцвело. И с утра до зари в тёмно-синей дали раскалённое солнце висит и огнём нестерпимым горит. Ветерок не потянет, воробей не чирикнет, приутихло, примолкло, - вокруг всё молчит. И под зноем палящим, как красотка нагая от поцелуев пьянящих, разомлев, мал и стар по тенькам прилегли подремать. А солнце на землю льёт света потоки - так душно, что трудно дышать.
Вдоль улочки тихой ничем не приметной избушки виднелись рядком. На лавочке кошка свернулась в калачик, и мух отгоняла хвостом. А подле колодца в поисках влаги скиталось цыпляток пяток. Вполсилы петух кукарекнул лениво, телёнок зевнул и умолк. В тени под забором лежала собака, дремала, свернувшись в кружок. И изредка ястреб пищал в поднебесье, зорко на землю глядел: не дремлет ли где-то цыплёнок оплошный, пригодный ему на обед. У ветхой горожи одной из избушек старушка звала поросяток домой. И те ковыляли неспешно к корыту, тянулись унылой гурьбой.
И снова всё стихло. Лишь в центре той улочки, пылью залитою, мальчишки, - Алексей и Сергей, - сполна перемазаны той самой тягучею от пят до ушей, счастливое детство, резвясь, проводили - и можно их было понять. Глазёнки светлы, голосочки звонки - им годиков где-то по пять. Штанишки в обеих чуть ниже коленок, - довольно одежды скромны. Такие похожие близняшки-братишки, как капли озёрной воды.
Лишь им только ведомы замки волшебные они возводили, трудясь. Дворцы создавали, башенки строили, и рушили всё, веселясь. И снова творили, и снова крушили, творили-крушили, смеясь. Да так вне себя от радости прыгали, казалось, что сладкою пыль им пришлась.
Но вот, подуставшие, они приземлились вздохнуть в лопухах под забор. И тут Алексей увидал, что по близости огромный растёт мухомор: и ножка высокая, и шляпка широкая - окраски ярчайшей он был. Такого красавчика нельзя не заметить им - и гриб тот сорвать он решил. Разломил пополам - для себя и Серёжки: по-братски его поделил. И к трапезе праведной с аппетитом невиданным каждый из них приступил.
В то время обеда на велике ехала по улице мимо ребят Ольга Ивановна - учительша местная - на ней был приличный наряд. Кофточка белая, юбка цветастая, платочек вокруг головы. Бровки подведены, глазки прищурены, вспотела от летней жары.
И только увидела, как те пацанята, - собою безмерно горды,- грязнущие, будто её поросята, мухомором наполнили рты. Она осерчала, как вкопана стала, потом завопила на них: «Алёша, Серёжа - нельзя это кушать! Выплюньте гадость ту вмиг!»
Тут наши герои, чумазые малые, в сторонку обед отложили. Громко в два голоса о покушении на их права детские училке они заявили. На ноги вскочили дружно, проворненько, весело словно индейцы тотчас, да в самую топкую пыль погрузились - выше пупка, ниже глаз. И звонко горланя, как на мамку папаня: «Дурноватая женщина ты!», гостя непрошенного пылью тягучею закидывать стали в четыре руки.
По правде признаться - хотя мне и совестно - картина гляделась потрясно. Алексей и Сергей, - развесёлые дети, - старались братишки прекрасно.
В мгновения считанные Ольга Ивановна, - стыдно вам даже сказать, - из прилично одетого сеятеля вечного, разумного, доброго, - здесь не прибавить, не взять, - превратилась в лицо непонятной национальности и сомнительного рода занятий. Она возмущалась, она и грозилась, а пыль всё клубилась, порхала, не выпускала её из объятий.
Через время какое-то придя в себя чуточку, осмыслила быстро она, что бегство скорейшее есть спасение лучшее, и здесь бесполезны слова. Схватила в мгновение велик трофейный свой, и резво поехала прочь. Её силуэт едва уж виднелся, похожий на серую ночь.
А братья, ликуя блестящей победе, забыли о пище своей. С энергией новой, в который раз снова, за дело взялись побыстрей. Как звёздным салютом, пылюкой тягучей они осыпали себя. При этом вкушая блаженство земное! - скажу вам по правде друзья.
И им позавидовал я!