Глава 5. Что бывает, когда вскрываются тайны.
За окном лупил нудный октябрьский дождь, шел всего лишь второй урок среды, жизнь ожидалась предельно скучная. Рикки была не в силах решить задачу, поэтому просто рисовала в конце тетради рожицы и вензеля. С ней сидел прилежный троечник Мухин, который из последних сил ковырялся с чертовой задачей. Аришка была далеко, да и позвать ее было бы чревато ужасами и кошмарами - у математички Наденьки сегодня было редкостно плохое настроение. Наверное, критические дни замучили.
- Ваше время истекло, - объявила Наденька. - Тетради мне несут...
Все подняли от тетрадей полусонные рожи. Кто - то, может, и сделал задачу. Наденька же не все тетрадки будет сейчас проверять. Как это у них называется - "выборочно". Выборочно Наденька перечислила:
- Кормаков, Андреев, Арутюнян, Смагина.
Опа! Америка, Европа, приехали. Рикки спокойно понесла свою пустую тетрадку. Наденька давно с ней в скандалы не ввязывалась. Ну, поставит пару, это еще не самое страшное в жизни.
- Что, Смагина, совсем интеллект растеряла? Задача - то пустяковая. Даже Андреев сделал.
Рикки пожала плечами.
- Одна любовь в голове, - презрительно сказала Наденька, - вы, как животные по весне, честное слово.
Рикки не возразила. На дураков не обижаются. Взяла тетрадку и пошла на место.
- Четверку в четверти не жди, дорогая моя, - вслед ей сказала Наденька, - за любовь в школе оценки не ставят.
- И ведь влепит тройку, сука, - сказала Рикки Аришке на перемене, - мне папан тогда всю плешь проест.
- Пойдем, покурим, - предложила Аришка.
- Перемена маленькая, не успеем.
- А мы за труды.
Здание "трудов" было во дворе школы, и примыкало к забору. За забором росли лопухи в рост человека. Там же валялись пустые банки из - под пива, драные пакеты и другой хлам. И девчонки со всей школы бегали туда курить. Правда, сейчас никого не было. Перемена маленькая, и дождь. Но Рикки и Аришка сделали - таки по пять затяжек. Сигареты были у обеих. Аришке Виталя покупал, а Рикки только вчера выдали карманные деньги.
Прозвенел звонок. Рикки и Аришка вбежали в вестибюль. Завуч подозрительно посмотрела на них, но ничего не сказала. Зато Карга разоралась почем зря. Карга вела русский и литературу, и запах табака чуяла за километр.
- Все! Мне надоело! Сегодня же скажу Любови Андреевне, чтобы позвонила родителям! Невозможно заниматься в этом классе, все девочки дымят, как паровозы. А вы, двое, вообще обнаглели...
Рикки не слушала. Вытащила из портфеля тетрадку и учебник. Здесь волноваться было не за что. Карга сейчас весь урок будет диктовать лекцию про Пушкина, и до звонка забудет про курево и про девчонок. Сто раз так было.
День тянулся невыносимо долго. На большой перемене девчонки заглянули в актовый зал. Но там было закрыто, никто не репетировал, с тех пор, как Москвич уехал, пацаны из ансамбля только лениво тренькали на гитарах, но настоящего ничего не исполняли. Солиста не было. И не было никого взамен.
Снова сходили покурить. Надо же как- то дожить до конца этого паршивого дня.
После уроков Рикки зашла к отцу в редакцию.
- Пап, можно почту посмотреть?
Папа беседовал с толстой тетей - корреспондентом по селу, и рассеянно кивнул Рикки. Рикки села перед компьютером. Аришка рядом. От Аришки секретов не было. Она смотрела, как Рикки включает Интернет, и читала вслед за ней письмо от Москвича.
"Риккуля, хай! Как ты поживаешь? До каникул совсем мало осталось. Знаешь, мои родаки приглашают тебя к нам в гости на каникулы. На несколько дней. Я тебе позвоню на днях. Главное, чтобы ты сама решила, а насчет предков не парься - моя маман обещала позвонить твоей. Все будет культурно. Мне бы очень хотелось, чтобы ты приехала. Сходим вместе в клуб, где я играю. Мои пацаны очень хотят послушать, как ты поешь.
Если, конечно, ты не захочешь, я по - любому на каникулах приеду в Дмитровск. Я очень по тебе скучаю, бэби. Беспредельно тебя хочу.
Надеюсь, твой папан не умеет ломать пароли и не влезет сюда, а? ;)
Я записался на курсы по дизайну. Вчера было первое занятие. Ведет такой чудик, по - моему, он гей. Или косит под гея. Но интересно.
Значит, пацаны не играют без меня? Обидно. Такая клевая была группа! И ты потеряешь навык, если не будешь петь. А в ДК есть группа? Костян говорил мне, что приехал какой - то чел, который создает в ДК группу. И Эди хочет с ними работать. Тогда тебе стоило бы с ними...
Погода фиговая, все время дождь, думаю о тебе, грустно :(
Kiss you, солнце. Все будет!"
- Поедешь? - тотчас спросила Аришка.
- Конечно! Если папа не упрется. Надо сказать Женьке, чтоб его мать отцу звякнула. Мать у меня не авторитет.
Рикки настрочила Москвичу ответ, отправила, и они пошли домой. Грустно покурили под дождем. И разошлись по домам.
Вечером Рикки составляла какую - то замороченную таблицу по литературе, когда в животе вдруг разорвался внезапный залп боли. Боль была такая резкая и страшная, что Рикки согнулась пополам и заорала в голос.
- Ты чего орешь, очумела? - крикнул Сашка. От испуга он уронил учебник. Прибежал Лорд и залаял. А Рикки заорала еще громче. Ударил второй приступ. Как ножом. Причем - раскаленным. Прибежали мать и отец. Отец взял Рикки на руки, понес на диван. Разогнуться она не могла. Когда немножко отпустило, она дала матери пощупать живот.
- На аппендицит похоже. Надо температуру померить, - сказала мать.
Принесли градусник, но тут Рикки согнуло в третий раз. Она была такая бледная, и так орала, что дольше ждать не стали - отец выгнал Москвич из гаража, отнес Рикки туда на руках, и втроем с матерью они помчались в больницу. Скорая помощь ехала бы часа полтора.
Хирург, с которым отец летом всегда вместе рыбачил, помял Рикки живот и сказал:
- Это не аппендикс. Не похоже, не та локализация боли, и живот мягкий. Надо гинекологию исключить.
- Какая ж у девчонки может быть гинекология? - сердито сказал отец.
- Игорь, они же полуголые шатаются на свои дискотеки! Все на свете простудить можно. Эй, кто там есть? Звоните Майе, и гоните машину за ней.
Пока врачиха приехала, Рикки еще два раза скрутило, и от боли она не совсем понимала смысл слова "гинекология". А потом поняла, и стало совсем хреново. До отделения на втором этаже ее подняли на лифте. Мать хотела зайти с нею в кабинет, но Рикки заорала не своим голосом:
- Не заходи, я стесняюсь! Не заходи!
Майины дети учились в школе, сын - где - то в начальных классах, а дочка - в параллельном классе с Рикки.
- Давай, малыш, я тебе помогу раздеться, - успокаивающе сказала Майя. - Не бойся, ничего страшного.
Рикки сама стянула с себя джинсы (сейчас временно не болело), на секунду замерла и сказала Майе достаточно дерзко:
- Вы не имеете права моим родителям говорить про меня без моего разрешения! Такой закон есть. Я знаю.
- Да, конечно, конечно, - ответила врачиха, слегка напуганная таким тоном.
Конечно, это был не аппендицит. Майя нашла у Рикки воспаление придатков.
- Сейчас еще анализ сделают, посмотрим, какие там микробы...
- У меня не может быть микробов, - враждебно сказала Рикки, - у меня безопасный секс!
- Микробы у всех есть, а от простуды они активизируются. Даже у маленьких девочек такое бывает. А тебя надо антибиотиками поколоть.
Рикки было все равно, чем ее будут колоть, лишь бы врачиха матери не разболтала про безопасный секс.
Нет. Не разболтала. Честно помурлыкала с родителями про антибиотики, предложила Рикки положить в больницу. Но отец уперся. Его двоюродная сестра была медсестрой, уколы поколоть она сможет, пусть ребенок лежит дома, а не в таком неприличном для ребенка отделении. Тем более, в больнице было холодно, и отсутствовала какая - либо вода.
Мать, конечно, ворчала.
- Вот тебе - бегать зимой в мини - юбках! И сидеть на каких - то камнях и лавочках! Сколько я тебе говорила!
Но Рикки была счастлива оттого, что ей дали сверхурочные каникулы на десять дней. То есть, все противные контрольные перед концом четверти будут пропущены! Ради этого стоило потерпеть даже болезненные уколы. Она валялась дома одна, когда все уходили, мазала толстым слоем вишневое варенье на хлеб с маслом, и читала "Волшебник Земноморья". Даже дождь за окном казался уютным, когда не надо было идти в школу.
Аришка пришла после уроков с пакетом апельсинов и шоколадкой, рассказала все новости, и конечно, спросила - а как врачиха? Не растрепала родителям?
- Они не имеют права рассказывать! Нам больше четырнадцати лет, значит, мы совершеннолетние!
- Да тут такой город поганый, - сказала Аришка, - без сплетен жить не могут, уроды.
Когда отец возил Рикки на прием, она заходила потом к нему в редакцию и читала письма от Москвича. И писала ему. Потом его мать позвонила отцу Рикки на работу. Отец рассказал об этом вечером.
- Она спросила, можно ли Римма приедет к ним на каникулы. Сказала, что сводит их в Большой театр, у нее там знакомые работают, билеты легко сделают.
- Что ты ответил? - спросила мать.
А Рикки аж побледнела, ожидая этого ответа.
- Сказал, что она сейчас болеет, но если поправится - пусть едет, разве плохо?
Рикки захлопала в ладоши, и после этого настроение у нее все оставшиеся дни было просто супер. А тут еще Москвич позвонил вечером.
- Приедешь?
- Да, отец согласился. Если я поправлюсь. Но я точно поправлюсь. У меня уже совсем ничего не болит. Только жопа после уколов.
Москвич засмеялся и сказал:
- Я ужасно скучаю, Риккуля. Я тебе классный подарок купил.
- Да?! Какой?
- Не скажу. Сюрприз.
- Я целую тебя. Заочно, - сказала Рикки негромко.
- Скоро будет очно.
- Да.
- Да.
Всю ночь Рикки видела его во сне. И слышала его голос.
Назавтра Майя сказала ей сладким голосом:
- Анализ хороший, животик не болит, значит, пора тебя выписывать. Наверное, соскучилась по школе?
Ага. Ужасно, подумала Рикки. В гробу я видала эту школу. Но учиться оставалось четыре дня. На четыре дня можно и сходить.
И сразу сука Наденька испортила настроение.
- Ну, для тебя сюрпризом не будет, Смагина, что я тебе по алгебре выведу "три". Ты сама напросилась.
- У меня ни одной тройки нет! - крикнула Рикки. - И не было никогда! Давайте, я решу дополнительно, что там надо!
Наденька скроила такую рожу, что страшно охота было дать ей между глаз.
- Мне ничего не надо. Это тебе надо, Смагина. Ты, говорят, в архитектурный поступать будешь. Не знаю, как ты там учиться сможешь... с такой математикой!
- Ни в какой архитектурный я не собираюсь, - проворчала Рикки, - мне просто тройки в четвертях не нужны. Как можно пересдать, Надежда Алексеевна?
Наденька вопрос проигнорировала, чем еще раз доказала, что она сука. Рикки была в ужасе.
- Если у меня будет тройка, накрылась моя Москва медным тазом! - сказала она Аришке, когда они курили по дороге домой за "Сантехникой".
- Может, Любашу попросить, чтобы побазарила с ней? - спросила Аришка.
- Любаша в жизни за нас не просила, - стиснув зубы, возразила Рикки. - Тоже сволочь еще та!
- Тогда, может, к Антону подкатить?
Подкатили назавтра. Антон посмотрел на девчонок почти с ужасом:
- А у тебя только одна тройка? А четверок сколько?
- Нету у меня четверок в этом году, Антон Николаевич! - ноющим голосом сказала Рикки. - Все получились пятерки, только эта алгебра драная... Даже по геометрии пять, а алгебра...
- Я попробую, - сказал со вздохом Антон, - но не обещаю...
Ничего не получилось. Любаша подписала дневники в последний день учебы, и там был этот кошмар - одна - единственная тройка среди сплошных пятерок.
- Ну, это ты сама заслужила, Смагина. Надежда Алексеевна тебя предупреждала. У тебя было время исправить.
- Я же заболела, какое время у меня было! - крикнула Рикки.
- А вы, как классный руководитель, могли бы и наехать на Надежду Алексеевну, - сказала Аришка. - Вы никогда за нас не заступаетесь! Все за своих заступаются, а вы только против нас!
- Ты замолчи, Никифорова, - рявкнула обиженная Любаша, - ты здесь адвокатом не работаешь! На свои оценки полюбуйся! Скатилась до трех троек! Я не уверена, закончишь ли ты школу с твоими... интересами.
- Какие у меня интересы?! - Аришка вызывающе сощурила глаза. - Ну, какие?
- Мужики на мерседесах, - ехидно сказал Заяц.
И все заржали.
- А ты за свои слова отвечаешь, Заяц ты несчастный? Повторишь их в другом месте? - яростно спросила Аришка.
Заяц на это ничего не осмелился вякнуть, а Любаша начала стучать по столу, чтобы все замолчали.
- Ваши интересы нас не касаются, - сказала она, - раз вы себя считаете взрослыми, сами свои проблемы и решайте. А то помешались... на любви...
а потом из - за любви в больницу попадаете...
Рикки не очень поняла смысла этих слов, взяла свой несчастный дневник и пошла с ним в редакцию. У нее созрело два отчаянных плана. Первый был - просто купить второй дневник, поставить себе одни пятерки, а по алгебре - четверку, срисовать Любашину подпись и подать отцу. Но эта штука была рискованная. И тогда Рикки приступила ко второму плану. Разревелась и зашла к нему в кабинет со слезами.
- Что такое? - всполошился он. Даже вскочил из - за стола.
- Вот! Смотри, что у меня получилось из - за болезни! Я просила задание, чтобы исправить, она не согласилась! Смотри! Ни одной больше четверки!
Отца вид пятерок и Риккиных слез впечатлил. Он даже еще слов обвинения в Риккин адрес не нашел, а она уже сказала:
- Найди мне репетитора, пап, я у этой Наденьки ничего не понимаю, у меня без нее может медаль выйдет...
Ради Москвича Рикки была согласна и на репетитора.
- Хорошо, - сказал папа, видя, как дочь искренне переживает (аж репетитора просит!), - я поспрашиваю. Иди домой, не плачь, в следующей четверти исправишь.
- Ну, что? - спросила Аришка безнадежным голосом.
- Йес! Я сделала это! - заорала Рикки. Прохожие обернулись испуганно. Рикки и Аришка схватились за руки и побежали вприпрыжку по улице.
На другой день отец рано утром отвез Рикки на машине в соседний городок, где был вокзал электричек, и откуда ходили поезда до Москвы. Москвич уже ждал около кассы. Рикки не стала при отце бросаться к нему на шею, но зато потом, в поезде, они сидели всю дорогу, не разнимая рук, и очень часто целовались долгими, возмутительными для других пассажиров поцелуями. Москвич мало изменился. Разве что проколол левую бровь и вставил пирсинг в виде шипа, нависающего над глазом.
- Круто, - сказала Рикки про шип.
Черный плащ и дьявольски - черные волосы были у Москвича прежние, с которыми Рикки его и полюбила.
- Я тебя сто лет не видел, - сказал Москвич, - только во сне. Я картинку такую нарисовал, как ты мне снишься. Дома покажу.
Жил Москвич где - то на Ленинских горах, ехали туда долго, разными транспортами, нарочно делали пересадки, чтобы посмотреть разные интересные места. Поэтому к Москвичу добрались только к четырем вечера, голодные, слегка подмоченные осенним мелким дождем, но довольные и веселые. Мать Москвича встретила их поцелуями в прихожей. Рикки ее видела несколько раз в Дмитровске раньше. Она уже никак не смахивала на дмитровских теток. Была стройная, интересно одетая, холеная. Судя по цвету кожи, загорала в солярии. И выглядела лет на десять моложе Риккиной матери, хотя на самом деле была на пять лет старше.
- Ой, Римма, какая ты хорошенькая! На кого же ты похожа? На отца, наверное? Он такой был в школе... с веснушками!
Она усадила их за стол и без всяких предрассудков налила им по хорошей рюмке красного. И себе тоже.
- Давайте, за встречу!
- Моя маман сроду бы мне вина не налила, - сказала потом Рикки Москвичу.
- У меня родители без комплексов, - сказал Москвич, - когда мне было семь лет, мы ездили отдыхать в Сочи. Так они со мной вместе на нудистский пляж ходили.
Потом пришел отец Москвича. На художника он был похож мало, как представляла себе художников Рикки, то есть, ни длинных волос, ни бороды. Москвич был вылитая копия отца. Разве что волосы у его отца были не черные, а русые.
- Приехала герл - френд? - спросил Сотников - старший. - Какая интересная! Не скажешь, что красивая, а глаз не оторвешь.
- Я тебе говорил, у Рикки очень живописная внешность. Типа женщин Дега...фигура, я имею в виду, - сказал сын.
Отец Москвича подарил Рикки удивительный браслет, собранный из всяких причудливых железок. Это один его друг смастерил, художник по металлу.
- А теперь мой подарок, - сказал Москвич уже в своей комнате. И показал Рикки то, от чего она восторженно завизжала - гитару в черном футляре.
- Женька! Обалдеть! Мне?! Но я же играть не умею!
- Ну, я тоже не умел. Научишься. Я поучу, а дальше сама догонишь. У тебя же слух идеальный.
Рикки поучилась бы прямо сейчас, но уж очень устала. Слишком долго они шатались по Москве. Переоценили свои силы.
Мать Женьки постелила им в одной комнате. Москвичу - в кресле - кровати, а Рикки - на диване. Диван был разложен на двоих. Едва родители ушли в зал и погасили там свет, Москвич перебрался к Рикки.
- Ты что?! Услышат! - прошипела Рикки.
В зале бормотал отчетливо телевизор.
- Мы тихонько. Да они ничего не скажут. Думаешь, они не понимают, что ли?
Да уж! Риккиным родителям такое безобразие и не снилось!
Целовались и обнимались вдесятеро дольше, чем раньше. Рикки просто растаяла от удовольствия. Раньше такого удовольствия не было. Может, оно и лучше, когда не каждый день видишься? Может, сегодня придет он самый - оргазм?
Он не пришел, но все равно было классно, нельзя описать, как классно. Рикки так и уснула на плече у Москвича. Проснулась, правда, уже одна. Ночью он благоразумно перешел к себе. Хотя - это было лишнее. Родителей уже не было, а на холодильнике висела записка: "Женя, Римма, завтрак на столе, обед на плите. Позвоните мне, если будете задерживаться".
- Послушай, у тебя королевская жизнь по сравнению со мной! - сказала Рикки, когда Москвич уже налил ей кофе. - Такие клевые предки!
- Тоже не всегда, - сказал спокойно Москвич, - когда разводились, и отец запил, не очень было здорово, а потом этот отчим... такое чмо... всегда хорошо ни у кого не бывает, Риммка.
Они поели, а потом был дивный день вдвоем: гуляли, ездили на Арбат, сидели в кафе. Вернулись домой, пообедали и завалились в кровать. Применили секс при свете дня. Потом, потные и изнеможенные, залезли вдвоем в душ. И в душе по очереди ласкали друг друга орально. Сначала Москвич Рикки, а потом обнаглевшая Рикки - Москвича. Такого еще не было. Условности исчезли. До самого прихода родителей они сидели в комнате Москвича голые, и Москвич учил Рикки играть на гитаре.
- Давай оденемся, что ли. Скоро мать приедет. Пойду ей свежий чай заварю.
Мать сообщила, что в Большой пойдут завтра, она уже договорилась. А сегодня Москвич повел Рикки в свой клуб. Предварительно он позвонил нескольким ребятам и какой - то Люсе.
- Что за Люся? - ревниво спросила Рикки.
- Девчонка одна, она в Консерватории учится, очень талантливая, иногда с нами играет.
- На чем?
- На скрипке.
- На скрипке?! В рок - группе?
- Ну, да. У нас есть нестандартные композиции. Для одной Люська даже парня с тромбоном нам приводила.
Клуб был недалеко, дошли пешком два переулка. Вывеска была небольшая, оригинальной формы, а сам клуб помещался наполовину в подвале. Назывался он - "Импрессия".
- Вечером это обычный ночной клуб, - пояснил Москвич, - а до девяти вечера нам разрешают здесь репетировать. Старший брат Бэри, нашего бас - гитариста - хозяин клуба. Иногда мы даже здесь выступаем. Но еще нечасто.
Ребята были уже все в сборе. Постарше, чем школьный ансамбль в Риккиной школе. Все студенты, только Москвич и Бэри - в одиннадцатом классе. А Люське было лет двадцать или чуть побольше. Белокурая, худенькая, с острыми локтями, и очень странно одетая. Топик на ней был сшит из полиэтиленовых пакетов для продуктов с надписью "Мальборо". Юбка - из обычной ткани, но спереди - красная, а сзади - в черно - белую полоску. Ботинки на ней были на здоровенной платформе, обитой гвоздиками. Одним словом, странноватая девушка. Риккин отец сказал бы - типичная шизофреничка.
- Это Рикки, - всем говорил Москвич, - моя возлюбленная.
Кто в Дмитровске так сказал бы - моя возлюбленная?!
- Это Бэри. Это Жорик. Это Люся. Это Хомяк.
Парни бесцеремонно чмокнули Рикки в щеку. Люська не чмокнула. Но подмигнула весело:
- А ты совсем мелкая! Я думала, хотя б в десятом классе...
- Ничего, ты услышишь, какой голос у моей мелкой! - засмеялся Москвич.
Сначала, чтоб Рикки не стеснялась, ребята ей сыграли некоторые из своих композиций. Люська просто сидела и слушала. Ни на чем не играла.
- Споешь? - спросил потом Москвич у Рикки.
Она не стала ломаться, хотя порядочно стеснялась их. Взяла микрофон и спела "I'm loving you". Вещь была тяжелая, Жорик, игравший на клавишах, даже спутался вначале чуток. Тогда Люська встала с места, подошла к нему и живо заиграла вместо него. Даже ритм не сбился. И Рикки не сбилась. Допела до конца.
- Обалденный голос! - воскликнул потом Бэри. - Я в жизни не слыхал, чтобы девушка вытягивала Скорпов. Это прям нереально.
- Подожди, Бэри, - сказала серьезно Люська и посмотрела пристально на Рикки:
- Ну - ка, возьми верхнее си!
- Это как? - спросила Рикки.
- Ты что, совсем нот не знаешь? - удивилась Люська.
- Не знаю. Я не училась в музыкалке.
Люська усмехнулась, открыла скрипичный футляр, достала оттуда камертон. Ударила им и сказала:
- Самый верхний звук... пропоешь?
Да легко! Люська понимающе скривила уголки губ:
- Нехреново! А самый нижний? Слушай сюда!
Еще раз ударила камертоном. И снова Рикки повторила звук.
- Знаете, пацаны? - сказала Люська. - Я, конечно, могу и ошибиться, но, по - моему, это четыре октавы.
Рикки спросила:
- А это что такое?
- А это очень редкостный голос, которым можно спеть все, что хошь. Хоть рок, хоть оперную арию. Слушай, Джонни, приведи ее завтра ко мне в Консерву. Я ее Могилевскому покажу.
Люська написала Москвичу на клочке бумаги адрес:
- Завтра, к двенадцати. Я в восьмой аудитории буду. Только обязательно, слышали?
- Эта Люська - она кто? - спросила потом Рикки.
- Исключительная девчонка. Она, кстати, в Деревцах жила, это рядом с Дмитровском. Знает два языка. Пишет книги. Играет, на чем хочешь. Идеальный слух.
- А одевается так чудно - почему?
- Я тоже чудно одеваюсь? - спросил Москвич и засмеялся.
- Ты? Да. Всё, я поняла. Она не такая, как все, да?
- Все не такие, как все. Просто у некоторых людей более яркое восприятие мира. Ну, например, у кого - то идеальный слух. А у кого - то - художественные способности.
- А у кого - то - ни хрена нет, - сказала Рикки, - и таких большинство. И они стараются всех под себя подстроить.
- Элементарная зависть. И лень. Потому что, при отсутствии лени, из любого человека может получиться гений. Природа всем дает поровну. Но не все развивают.
Люська встретила Москвича и Рикки на крыльце своей Консерватории. С нею была еще одна девушка. Тоже светловолосая, в белом коротком пальто, белых сапожках на высоченном каблуке, в белой юбке - мини. И курила из белого мундштука дамскую сигарету. А Люська была вся в черном. Даже ногти на руках и помада на губах - черные.
- Это Джонни, это Рикки, - представила Люська, - а это Лика, моя подруга.
Лика довольно высокомерно посмотрела на Рикки:
- Вот у этого цыпленка четыре октавы?!
- Лика, не выебывайся, - строго сказала Люся. - Пошли, сама послушаешь.
Могилевский, преподаватель Люси и Лики, был, конечно, еврей, и, можно сказать, молодой - лет тридцати пяти. Но уже профессор. Музыковед и что - то там еще. Он тоже удивленно посмотрел на Рикки, которая скинула куртку на руки Москвичу, и выглядела в своей полосатой кофтенке и черных джинсах в обтяг стандартным ребенком 14 лет.
- Вы не ошиблись, Дорецкая, а? Как - то не впечатляет!
- А вы послушайте, Леон Юрьевич. Впечатлит.
Могилевский не предложил Рикки петь. А стал нажимать разные клавиши на рояле и просил повторить ноту. Клавиши были то белые, то черные. То из начала, то из конца. Потом по две подряд. Потом - одну высокую, другую - низкую. Рикки повторяла, и вид у нее был достаточно глупый.
"Прикалываются надо мной, небось, музыканты..."
- Да что там, и так понятно, - сказала Лика, перебив Могилевского, - четыре октавы, реально.
Схватила с рояля какую - то бумагу с нотными линейками и протянула Рикки:
- Вот это споешь?
Рикки посмотрела испуганно сначала на Москвича, а потом на Лику и Люську с профессором.
- Я не понимаю ноты.
- Совсем? - ошеломленно спросила Лика.
- И в музыкальной школе не учишься? - спросил Могилевский.
- Нет.
- А педагог по вокалу есть?
- Она из Дмитровска. Какой там педагог по вокалу? Это ж чертова деревня, как и мои Деревцы, - сказала презрительно Люська.
У Рикки вдруг слезы градом покатились, ей показалось - все смеются над ней. Люська немедленно схватила ее за руку и прижала к себе:
- Ты чего ревешь? У тебя офигенный голос, тебе учиться надо. Женька, у нее родители кто?
- Отец - редактор газеты. Мать - архитектор.
- Ну, так приличные же люди, - сказал Могилевский, - могут ребенку дать образование. Тебе надо в музыкальную школу пойти, девочка. Хотя бы пять классов чтобы было. А потом в училище. Училище - всего два года. А с ним и в Консерваторию поступишь. Ты в каком классе сейчас?
Они спрашивали Рикки, объясняли что - то, она была растерянная и ошарашенная, хотя уже не плакала. Могилевский даже дал ей свою визитку с телефоном:
- Звони, если понадобится. Я тебе всегда помогу.
Вечером (уже вернулись из театра) Рикки позвонила мать.
- Как дела, зайчик? Чем занимаетесь?
- Мам, меня тут в Консерваторию отвели. Профессор меня слушал, сказал, как это, Жень? у меня в голосе четыре октавы, мам!
- Да, голосина у тебя с детства был, как из усилителя!
- Они все говорят, мне надо получать музыкальное образование.
- Тебе школу сначала закончить надо, ребенок мой глупенький! Ходили в театр?
Короче, мать это не заинтересовало, как Рикки и ожидала того.
- Может, отец лучше поймет? - спросил Москвич.
- Может, - вздохнула Рикки, - все - таки, он же журналист. Посмотрим...
Рикки привезла из Москвы гитару, браслет, программку Большого театра, визитку Могилевского, эмблемы ночных клубов, куда они с Москвичом ходили, кое - какие подарочки, которые купила Аришке и Сашке, брату. И джинсовую курточку, которую сшила ей Люська самолично. Куртка была длиной ровно до талии, и рукава у нее были ситцевые, в черно - белую полоску. А на карманах были нашиты шелковые листики марихуаны.
- Это что за кошмар? - спросил отец про куртку.
- Это на дискотеку ходить. Подруга подарила. Посмотри фотки, пап.
Из фоток были предусмотрительно спрятаны на дно рюкзака те, на которых Рикки и Москвич с приятелями курили травку (Люська, подлая, их щелкнула так!). Остальные были приличные: в фойе Большого, на фоне Третьяковки, в метро, в клубе с гитарами, около МГУ. Отец фотки похвалил, и гитару тоже и даже что - то сбренчал. Оказалось, он умел когда - то играть, но забросил это дело.
- Все играют по молодости. А потом надоест. Я тебе нашел репетитора, дочь. Сергей Владимирович, который у вас в старших классах информатику преподает. Будешь ходить к нему два раза в неделю. Он живет недалеко от редакции... старые дома, знаешь?
Рикки меньше всего сейчас хотелось слушать про мерзкую математику. И она сказала:
- А надо оно, пап? Мне сказали, что мне надо серьезно музыкой заниматься.
Она рассказала про Консерваторию, и про профессора, и про свои четыре октавы. Отец посмотрел на визитку и сказал:
- Риммуля, это несусветные глупости. Музыкальную школу ты закончить не успеешь. Тебе осталось три года учиться. Получится, что на это музыкальное образование ты потратишь лет двенадцать. И какой толк? Всю жизнь работать в какой - нибудь заштатной филармонии... они там копейки получают, и никто их знать не знает. Это несерьезная профессия.
- Но у меня очень редкий голос! Такой бывает один на десять тысяч, мне Люся сказала! Пусть он пропадет, да?
- Куда же он пропадет? Можно самодеятельностью заниматься. Ты же пела в ансамбле. И пой дальше.
Бесполезно было с ними разговаривать, Рикки решила отложить это на потом. Тем более, что сразу после каникул случился жуткий казус с Аришкой.
Как всегда, пошли в субботу на дискотеку. До середины дискотеки было все нормально, а потом прибежала Наташка Белякова, возбужденная и испуганная, и дернула Аришку за рукав:
- Сматывайся отсюда скорее!
- В чем дело? - спросила Рикки. А Аришка и спросить не успела. Через толпу танцующих пролезла к ней какая - то взрослая мадам в наброшенном на плечи дорогущем кожаном пальто и рванула ее за грудки так, что Аришкины бусы порвались и рассыпались под ноги народу.
- А ну, иди сюда, тварь ****ская, сейчас я с тобой побеседую!
Танцы мгновенно смешались и замерли, всем было интересно, все пытались окружить Аришку и Неизвестную.
- Да отвали от меня! - яростно закричала Аришка. - Убери свои лапы!
Но Неизвестная тащила ее на улицу, и Аришка, хоть и упиралась изо всех сил, все - таки оказалась на улице, потому что Неизвестная была старше, выше и сильнее. Рикки тоже выбежала за ними, и толпа девок и ребят - тоже. Здесь Неизвестная отпустила Аришкину кофту, зато так влепила ей по щеке, что все реально увидели разлетающиеся в темноте искры.
- Еще раз сунешься к моему мужику, я тебе башку оторву, мокрощелка паршивая!
Теперь Рикки поняла. Неизвестная была жена Витали Панина, Инка. Все знали, какая это гром - баба. Конечно, слухи до нее дошли. Этого следовало ожидать.
Аришка не заревела, а прыгнула, как кошка, и вцепилась всеми ногтями Инке в рожу. А дальше пошло страшное месилово - за волосы, за рукава, ногтями, коленками, каблуками. Парни ржали, не осмеливаясь разнимать взбесившихся баб. Рикки, Наташка и еще несколько девчонок пробовали оттащить Инку от Аришки. Инка конкретно побеждала. С Инкой была еще какая - то дама в дорогом прикиде, и дама расшвыривала девчонок и крыла их таким матом, что уши в трубочку заворачивались.
Кто - то привел из соседней кафешки мента. Мент попытался растащить дерущихся, получил от Инки кулаком в челюсть, охренел от такого напора и заорал:
- Щас всех в отдел заберу, если не успокоитесь, дуры ****утые!
Подруга Инки опомнилась и стала успокаивать Инку:
- Хватит, Инна, поехали домой, хватит этой засранке, теперь не скоро очухается!
Инка бросила Аришку.
- Еще руки распускаешь! - сказал ей мент. - Я в форме, между прочим! Вот заберу в отдел!
- ****ь мне конём твой отдел, - сказала Инка надменно к вящему восторгу толпы. И швырнула менту из кармана смятую пятихатку:
- На, за моральный ущерб тебе, гнида!
Села в свою ауди и, не закрыв еще дверцы, крикнула Аришке:
- А ты учти, сучонка! Еще только сунься к Витальке, я тебе ноги из жопы выдерну!
На Аришку смотреть было страшно: кофта лохмотьями, волосы взъерошены, губы, нос в крови, все лицо опухшее. Она ревела истерически, и не в силах была сказать ни слова. Рикки и Наташка потащили ее домой. Стали на углу умывать под колонкой, чтобы успокоилась.
- Подождите, девчонки, я сейчас, - она рванулась в единственную в городе телефонную будку, - я ему позвоню!
- Перестань, Ирка, дура! - крикнула Рикки, - тебе мало, что ли? Еще звонить туда?
Но Аришка все - таки позвонила, и дозвонилась. Инка еще, видать, не доехала, и Аришка, рыдая, что - то кричала в трубку. Вышла из будки слегка успокоенная.
- Все, - сказала она удовлетворенно, - сейчас он ее по стенке размажет. Он мне сам сказал.
- Ариш, - почти умоляюще сказала Рикки, - перестань ты с ума сходить! Эта Инка - она дочка какого - то бандита с Подмосковья. Твой Виталька потому на ней и женился, что за ней большие бабки и крыша. Будет он из - за тебя с ней разводиться?
- Конечно, - подтвердила Наташка, - ты ему для развлечения, а она - для дела.
- Вы ни хрена не понимаете в жизни! - крикнула Аришка. И снова захныкала.
- Ты зато до фига понимаешь. Как ты домой сейчас пойдешь, тебя предки порвут, как Тузик грелку, - сказала Рикки.
- Идемте ко мне. У меня родители в гостях, пока никого нет, мы ей хоть кофту зашьем как - нибудь, - предложила Наташка.
Девчонки пробовали прикладывать к Аришкиным синякам бодягу и крем "Спаситель". Чуть - чуть улучшилось, но все равно видно.
- Ладно, я пойду, - сказала мрачно Аришка, - навру чего - нибудь...
В школе в понедельник только и говорили, что про драку Аришки и Инки. Аришка сказала родакам, что была общая драка, на их компанию, мол, наехали какие - то деревенские.
- Все равно до них сплетни дойдут, - сказала Рикки настороженно.
- А мне насрать, - ответила Аришка. Она ходила по школе в своих синяках, кое - как замазанных тональным кремом, мрачная, и все время думала о чем - то. А в четверг, когда Рикки и Аришка шли со школы, их окликнули из машины, стоящей в стороне, у хлебного ларька. Это был Виталя. Аришка бросилась к нему в машину, напрочь забыв про Рикки. Впрочем, из мерса уже крикнула:
- Поехали, мы тебя до дома подкинем!
- Не, не надо, я к отцу в редакцию! - вежливо ответила Рикки.
Она даже не стала потом объяснять Аришке всю глупость ее поведения. Аришка сама сказала:
- Мы теперь будем в будние дни встречаться. По субботам эта сука его пасет.
- И сколько ты так собираешься с ним встречаться? - спросила Рикки холодно.
- Пока мне восемнадцать не стукнет, понятное дело!
Ой, дура! Но объяснить ей что - либо было невозможно. А на следующей неделе Инка позвонила родителям Аришки. Следила она за мужем, или кто - то снова доложил ей, неизвестно. Но Аришку отец изметелил армейским ремнем. Скандал слышала вся улица, тем более, что Аришка вся в слезах убежала из дому к Рикки. Рыдала у Рикки в комнате, пока Риккин отец разговаривал по телефону с ее отцом. Призывал его к сдержанности.
- Ты не обижайся на папу, Ира, - говорила Риккина мать, подавая Аришке стакан с водой, в которой развела валокордин, - он тебя очень любит. Просто он переживает из - за тебя...
Короче, заученные слова, которые Рикки уже слышала в свой адрес. Потом за Аришкой пришла ее мать, пообещавшая редактору и его жене, что больше Аришку "воспитывать" не будут. А отец сказал Рикки:
- А это правда - про Ирину и Панина?
- Я не знаю, - сказала Рикки, - может, сплетни.
- Куда катимся! В четырнадцать лет! - воскликнул отец.
Он не сказал пока Рикки, чтобы с Аришкой не водилась. У него были свои представления о благородстве. Типа, друзей надо поддерживать в трудную минуту.
Аришка ходила бледная, как больная, ничего ей было не в радость. Гулять ее не пускали. Рикки сидела вечерами одна, бренчала на гитаре, читала книги, сочиняла в уме письма Москвичу. По средам и пятницам ходила к Сергею на математику.
Виталя Аришке не звонил, не появлялся, похоже было, что все закончилось.
И тут вся эта мерзость, которая где - то в мировом пространстве, видимо, долго копилась, хлынула на голову Рикки. Когда она совершенно этого не ждала. Наоборот, было все на мази. Позвонил Москвич, получила пятерку по алгебре.
- Римма! - сказала мать, едва вошла домой после работы, - мне надо у тебя кое - что спросить.
Лицо у матери было чудное, Рикки удивилась. Никогда такого лица у нее не видала. Странное такое выражение. Очень неприятное.
- Спрашивай, - ответила Рикки.
Мать положила сумочку, повесила пальто, разулась - все молча. И вошла следом за Рикки в ее комнату.
- Ты чего такая чудная, мам? - удивленно спросила Рикки.
Мать достала из своей сумочки какую - то бумагу и протянула Рикки:
- Читай!
Рикки оторопело прочитала:
- История болезни. Смагина Римма, 14 лет. Заболевание: оофорит. Половая жизнь: нерегулярно, с 14 лет...
После этого Рикки замолчала непроизвольно. Рот высох. Губы не шевелились.
- Значит, вот как? - спросила мать. - Значит, ты меня обманывала все это время?
- Кто тебе дал эту штуку? - спросила Рикки.
- Дали в больнице. Я потребовала. Я имею право, ты мой ребенок!
- А зачем ты это потребовала? - вызывающе спросила Рикки.
Теперь она дрожала с головы до ног, кровь била в виски, ощущение было - что сейчас все вены разорвет от напряжения.
- Затем, что мне на работе сказали... что вся школа про тебя болтает...и вся больница! Врачи, учителя! Я чуть со стыда не сгорела! Боже мой, какой кошмар! Не думала, что дождусь такого...
Мать села на стул и закрыла лицо руками. Рикки стояла, вся красная, злая, дрожала и думала, что вот сейчас, сию секунду, умрет...
- Ты должна пообещать мне, что больше не будешь общаться с Женей, - сказала мать, - слышишь? Я не хочу, чтобы ты в девятом классе пошла на аборт. Пообещай, и я ничего не скажу отцу. Будем знать я и ты.
- Мама, - сказала Рикки отчаянным голосом, - я не могу такого обещать! ни за что! Говори, кому хочешь! Хоть президенту письмо пошли! Я не брошу Женьку!
И она страшно заревела. А одновременно с ней заревела мать.
- Ты готова обидеть маму ради чужого мальчишки! Ты опозорила родителей на весь город! Мне стыдно будет ходить по улицам! А папа! Они работает на такой должности!
- Вы чокнулись на своих должностях! - закричала Рикки в два раза громче матери. - Вы меня за человека не считаете! Как будто я ваша вещь! Вы мне не даете учиться музыке... вы меня вечно контролируете... вы еще в мою любовь будете свои носы совать!
Под эти крики вошел в прихожую отец. Открыл ему Сашка, который уже несколько минут с интересом слушал из коридора вопли матери и сестры.
- Вы что тут кричите на всю улицу? - спросил отец. Мать с ревом протянула ему чертову историю болезни. Рикки выхватила историю из рук у отца и яростно изорвала на куски.
- Римма! Это что за дикие выходки! - закричал отец.
- Там было написано, что она... что она...
Мать не могла договорить, и Рикки дерзко крикнула:
- Что я веду нерегулярную половую жизнь с 14 лет, да! Мне наплевать, что он будет знать, если ты так!!!
- Да как тебе не стыдно.., - не успел начать отец.
- Да! Мне не стыдно! Ни хрена мне не стыдно! Я чужие истории болезней не читаю! И вашей половой жизнью не интересуюсь!
Отец дал ей такую пощечину, что Рикки от неожиданности упала на диван и дико завопила.
- Игорь! Не бей ее! - с ужасом закричала мать.
Редактор и сам растерялся от своей несдержанности. Рикки рыдала, мать что - то объясняла ему, а потом оба наперебой стали орать на Рикки.
- Я завтра же пойду в суд и напишу заявление на этого козла Сотникова! Пусть его посадят за совращение малолетних! - кричал отец.
- Только попробуй! - заявила Рикки. - Я от вас снова убегу! В жизни не найдете! Ненавижу вас! Как вы меня достали!
Родители сначала онемели от таких слов. Потом стали кричать друг другу. Свои мнения по этому поводу. Свои обвинения друг другу в том, что девчонка разбаловалась до такой степени. И свои соображения, как с ней поступить. Среди этих соображений были: "...сейчас позвоню его родителям, пусть они готовятся к суду", и "ее надо сдать в интернат" и "будет выступать, запру ее на чердаке".
Если бы Рикки была в себе, она, возможно, нашла бы умные аргументы, чтобы им возразить. Но сейчас она только могла рыдмя рыдать и дорыдалась до истерики.
- Слушай, дай ей чего - нибудь успокоительного, она воет на всю улицу. Еще соседи скажут, что у нас тут пьяный дебош, - велел отец матери.
Когда мать притащила свой вечный валокордин, он сам первый отхлебнул из стакана. Рикки пить отказывалась, пока мать не стала гладить ее и уговаривать:
- Не плачь так, малыш, перестань, выпей, тебе плохо станет...
Такие слова и действия - удар ниже пояса. Рикки стало жалко и маму, и папу, и возникло страшенное чувство вины.
Может, в самом деле все это было ужасно нехорошо - с Москвичом?
Она выпила зелье, и еще несколько минут вздрагивала и всхлипывала, а мать вовсю пользовалась ситуацией. Изощренный психологический садизм.
- Ну, все, успокойся, моя маленькая. Не надо так переживать. Ничего страшного не случилось. Я тебя люблю, папа тебя любит...
Рикки не помнила, на какой минуте этой пытки она сдалась. Возможно, тогда, когда к ней подключился отец. Потому что Рикки, как и положено, по Фрейду, любила больше отца, хотя ближе была с матерью. Итак, кто - то из двоих взрослых садистов сказал:
- Мы ему сами позвоним и скажем, чтобы оставил тебя в покое. И забудем все это. Ничего не было. Хорошо, Риммуля?
И Риммуля сказала - хорошо.
Уже назавтра она поняла, что сделала. Проснулась после черного страшного сна. Голова гудела. Лицо было опухшее, веки болели от долгих слез. Рикки села в постели и тотчас увидела "Мою любовь", которая висела у нее над столом. И фотки из Москвы, которые она сама налепила в художественном беспорядке. И тотчас вспомнила, как отец звонил вчера вечером в Москву. Он говорил с Женькой культурно, сдержанно, конкретных слов его Рикки не слышала. Ее мамочка в это время гладила и обнимала.
- Господи, что я наделала! - в ужасе сказала Рикки вслух. Вскочила с постели, пошла по дому. Лорд бросился к ней с визгом. Рикки машинально погладила его. Ни души не было. Будний день. На часах - девять утра. На холодильнике записка: "Римма, в школу не ходи, поспи, я звонила Л.А. и сказала, что ты приболела. Целую".
"Целую" и завтрак на столе, к которому была специально вытащена банка вишневого варенья (самого любимого Рикки) - были очередные психологические приемы и методы воздействия. Рикки было горько и больно. Она думала о Женьке и о родителях, и медленно сходила с ума. Еще чуть - чуть, и у нее началось бы раздвоение личности. Пересилив себя, она пошла в ванную и умылась. Есть, конечно, не смогла. Вместо этого оделась, и, немного еще приторможенная, но одновременно и напряженная предельно, вышла из дому.
До больницы было далеко, а уже выпал снег, и было довольно холодно. Рикки ничего не замечала. Дошла расстояние в два километра за десять минут.
В поликлинике перед кабинетом с надписью: "Женская консультация" сидела очередь из десяти иди двенадцати теток. Рикки встала в стороне, около терапевта, потому что даже нечаянное стояние или сидение около этой консультации немедленно становилось известно каждой собаке в Дмитровске, и тотчас сочинялись жуткие сказки. Дождалась, пока из кабинета вышла тетка, и решительно шагнула вперед всей очереди.
Очередь завопила: "Куда? Почему?", но Рикки уже все на свете было по фигу.
- Римма? - удивленно спросила Майя. - Ты одна? Что, снова боли?
Рикки не поздоровалась. Стояла в куртке и со сжатыми кулаками. И Майя отшатнулась, раньше, чем Рикки заговорила - от одного выражения ее лица.
- Это вы моей мамке отдали мою историю болезни? Я вас по - человечески просила, или как?
- Я ничего не отдавала! - занервничала докторша. - История уже в архиве была, наверное. Я ничего не знаю, Риммочка.
- Я про вас напишу в министерство, - сказала Рикки, - пусть вас с работы выставят за разглашение врачебной тайны! Если я сейчас приду домой и повешусь, вы спокойно жить будете?
Повернулась и выбежала из кабинета, шарахнув дверью так, что тетки хором ахнули. Но Рикки было насрать на теток, она бежала по лестнице, и ничего вокруг не видела, в ушах у нее гремело, она не сразу услышала, что ее зовут.
- Римма! Да Римма! Стой!
Она остановилась. Бежала за ней медсестра из Майиного кабинета, Лёлька. Лёлька была молоденькая, хорошенькая. И Рикки ее знала. Лёлька была подругой Эди, пока еще Эди не вышла замуж и жила в Дмитровске. Они часто встречались в гостях у Эди, и даже пару раз пили в ДК вместе вино.
- Стой, вот чума!
Лёлька дышала тяжело, но стала тараторить тут же, негромко, чтоб никто не слышал:
- Римка, ты не гони на Майю. Она не трепалась, это сто пудов. Это Надька.
- Какая Надька?
- Сельвинская. Которая училка. Она как раз тогда к нам таскалась, когда ты болела. Все истории лежали у Майи на столе, она их принесла из отделения, оформлять их надо, понимаешь?
- Ничего я не понимаю, - враждебно сказала Рикки.
- Слушай сюда, что ты так психуешь сразу! Надька вечно к нам таскается, у нее то, ****ь, выкидыш, то месячные болезненные, Майя говорит ей - ты бы нервы сначала в порядок привела... Короче, лечила она опять свои месячные, а Майя тут уехала на семинар. И сказала мне - придет Сельвинская, отдай ей вот рецепт. Она пришла, и пока я рецепт искала, сидит на Майином стуле, и читает, что на столе лежит. А там твоя история была. Она еще спросила: "Это Смагина, которая редактора дочка?" Ты знаешь, я не врубилась, говорю - не в курсе я, это из отделения бумаги... Она такая говорит: " Вот и учи таких, шлюхи малолетние!"
- Думаешь, Надька моей матери сказала? Она ее даже не знает!
- Блин, ну ты ребенок еще! Надькина тетка с твоей матерью вместе работает, в одном отделе, даже я знаю.
- Все понятно, - сказала Рикки, и пошла вниз по лестнице.
- Римка! Ты глупостей всяких не делай, ладно? - Лёлька все бежала за ней и жужжала, как муха. - Майе прям дурно стало от тебя. Она, ей - богу, ни при чем. Ну, хочешь, я буду виновата. Дай мне по морде, если легче будет...
- Отстань, Лёля, - сказала Рикки, - по морде щас другая схлопочет.
Рикки вошла в школу. Была сонная тишина, четвертый урок, или даже, еще третий. Рикки посмотрела расписание. Искала математику, кабинет номер двадцать семь. У Наденьки был какой - то шестой класс.
И опять она там орала, на пол - коридора слышно.
Рикки шагнула в класс без стука и малейшего промедления. Дети испуганно обернулись.
- Смагина? Тебе чего? - не особо даже сердито спросила Наденька.
- Можно вас? - спросила Рикки.
- Ну, говори, что тебе?
- Лучше для вас будет, если не при всех, - сказала Рикки.
Наденька офигела:
- Ты как со мной разговариваешь, а, дрянь? А ну, пошла отсюда, пока я директора не позвала!
- Выйди в коридор, - уже почти крикнула Рикки, - а то получишь при всех!
Мелкие дети сидели тише воды. И разинув рты, наблюдали. Наверное, девяносто пять процентов из них мечтали, чтобы Надька получила в табло при всех.
Надька шагнула к Рикки и вытолкнула ее за дверь. Силенок у нее, как у всех истеричек, было немало. Но Рикки обернулась и прямо в дверях влепила ей оглушительную и страшную затрещину.
А роста они были уже одинакового.
- Не будешь лезть в чужие истории болезней, сука! - крикнула Рикки. И бросилась бежать. Сзади стоял неописуемый гул. Школа такого за все свое существование не видала. От Риккиного крика распахнулись двери других классов. Кажется, Надька рыдала, а кто - то их учителей орал вслед Рикки:
- Смагина, стой! Стой!
Рикки бежала до самого выхода. Вышла на заснеженную улицу. Лицо охладилось, и бешенство малость улеглось. Но сердце стучало по - прежнему со страшной силой.
"Теперь меня выгонят из школы. И родители сдадут меня в интернат. Ну и наплевать!"
Она прибежала домой, ужас не оставлял ее, рвал на части, она сбросила куртку, и, не снимая ботинок, побежала в свою комнату. Там быстро, дрожащими пальцами, набрала номер телефона Эди. Трубку взяли быстро. Мужской голос, но не Бокин.
- Дом Паниных. Вам кого?
- Эди, - растерянно сказала Рикки.
- А кто ее спрашивает?
- Римма Смагина.
- Эди с Борисом уехали в Москву. Перезвонить им?
- Нет, не срочно, - упавшим голосом сказала Рикки и положила трубку.
Села на диване, подтянула колени к груди, сжалась в комок. Все тело била дрожь. Как температура, ей - богу. Хотела еще позвонить Москвичу, но подумала - он в школе. Родители его на работе.
Пустота. Дрожь. В это время затрезвонил телефон. Рикки взяла.
- Римма! - крикнула мать. - Ты зачем в больницу ходила? Мне Майя Алексеевна звонила... ты зачем с ней скандалишь, она тут не при чем!
Рикки молча положила трубку. И больше не брала. Потому что явно матери или отцу сейчас позвонят из школы. Вот это будет полный ****ец.
Поскольку Рикки прокрутила в уме все возможные картины будущей жизни: вечером - снова скандал, потом ее заставят извиняться перед тварью Наденькой, потом ее не будут выпускать из дома, она будет умирать медленно от тоски по Москвичу и по Аришке, но не умрет, потому что еще молодая - ей осталось только ускорить этот процесс. И заодно избежать ненужных мучений. Она прошла в зал и открыла шкаф, где лежали запасы лекарств. Легко нашла таблетки, которые прописывали отцу от бессонницы. Пошла с ними на кухню, вытряхнула все таблетки в ладонь. А потом стала глотать их по две - три штуки (таблетки были крупные), запивая водой. Пока не выпила весь пузырек. Таблеток там было штук тридцать.
Все! Дело сделано, до прихода Сашки из школы еще не менее трех часов. Он и внимания не обратит, что сестра спит. Смоется на свой хоккей.
" А когда придут родители, я буду уже дохлая. Мне будет все по фигу, и пусть потом орут, сколько хотят".
Она включила телек, чтобы не сидеть в страшной тишине, но не смотрела его. Просто закрыла глаза и лежала молча. Зазвонил телефон.
- Не буду брать, - сказала Рикки вслух. - Пошли все в сраку.
Телефон снова зазвонил. Лорд требовательно залаял, пришел и посмотрел на Рикки. Типа: возьми трубку, чего валяешься!
- Пусть звонят, Лордик! Меня здесь нет, - шепотом сказала Рикки, обняла Лорда за шею и тихо заплакала.
Потом позвонили еще раз, минут десять спустя. Снова Рикки не взяла. А потом постучали в дверь. Особым стуком: три коротких удара, потом еще два, отдельно. Так стучали условно только Аришка и Рикки. Рикки не смогла Аришке не открыть Встала и пошла к двери.
- Ну, мать, ты даешь! - воскликнула Аришка с порога. - Всю школу кверху жопой поставила! Ты за что ее, а? Она у директора сидит. Уже всю валерьянку ей споили из медпункта.
Аришка сбросила куртку, ботинки и прошла за молчаливой и бледной Рикки в зал.
- Что случилось - то, Рикки?
Рикки вяло рассказала про все. Аришка сказала агрессивно:
- Ну, и хрен с ней, так ей и надо, суке противной! Ничего тебе все равно не будет! Мы с Натахой пошли под дверь подслушивать к директору. Так она там орала: мол, в милицию заявление напишу! А директор ей говорит: у Смагиной такие родители, зачем нам скандал на весь город... Если б я Надьке в бубен дала, меня бы живо из школы выкинули! А тебе только нотации почитают.
- Да, наверное, - безучастно сказала Рикки.
- А от Женьки ты зря отказалась, - продолжала Аришка, - вот я не отказалась от Витальки! Пусть они что хотят... это моя жизнь! Он вчера мне звонил вечером с Москвы. Сказал, приеду, буду снова тебя около школы ждать.
Рикки не слушала, сидела неподвижно и смотрела в одну точку. Аришка еще что - то говорила, а Рикки уже и не слышала. Мозг словно заморозился. И веки стали тяжелые и колючие. Во рту было жутко горько.
- Рикки, ты чего?! - заметила, наконец, Аришка. И вскочила с места. Дернула Рикки за плечо. Рикки бессильно уткнулась ей носом в живот.
- Что с тобой, Римка? - закричала перепуганная насмерть Аришка. Рикки была белая, как бумага, неживая, губы еле шевелились, глаза закрыты.
- Я таблетки выпила...
- Какие?
- Не знаю... отцовские.
- Много?!
- Все...
Потом Рикки уже говорить не смогла, упала как тряпка, на спинку дивана, лежала, и, как показалось Аришке, уже не дышала. Аришка с ревом бросилась к телефону:
- Игорь Валерьевич! Это Ира! Едьте быстрей домой, Римка чем - то отравилась, уже неживая лежит!!!
(продолжение следует)