Кондуктор была огромной. Неимоверно. И чрезмерно громкой. Буквально сминая всех и вся, она продвигалась по явно узкому для нее жерлу автобуса и все что-то выискивала, вынюхивала:
— Ну чё? Кто тут вошел мне в заднюю часть? А?!.. Признавайтесь-ка… Ну чё? Девочки, мальчики, я долго ждать буду?.. Кто здесь необилеченный?!
— …
— Кто?! Не слышу!
— А я и ничего не говорил, — возмущенно заявил Варёнин.
— А билетик ваш?
— Мой.
— Что мой? Где он?
— Кто? — уточнил Варёнин.
— Так, — начала вскипать Кондуктор. — Вы шутки, что ли, шутите со мной?
— Я? — округлил глазки под круглыми же очками Варёнин. — И в мыслях не держал. С вашей рубенсовской красотой вряд ли стоит шутить…
— Чё сказал? Чё ты щас сказал, костлявый? Я вот сейчас не поняла, — угрожающе прищурилась Кондуктор.
— Я мм… так сказать… комплимент…
— А я вот сейчас как дроболызну тебе между ребер, — тихо так и как-то даже задушевно пообещала Кондуктор. — Как тебе такой комплимент?
— Это риторический вопрос?
— Чё? Не поняла юмора?
— Это ничего, — успокоительно промямлил Варёнин, инстинктивно прикрывая портфельчиком солнечное сплетение.
— Да, ****ь, о чем с ней говорить, — сочувственно проговорил стоящий справа от Варёнина подвыпивший дедушка в потертой кепке. — Понаехали… И еще нам же хамят. Ты, сынок, послал бы ее лучше на хер…
— Ну ты, старый хер, — обратилась к дедушке Кондуктор. — Тебе чё больше всех надо… Предъяви билет!
— Да на хую я видал всю твою политику, — загадочно выразился дедушка, воинственно встряхнув кепкой.
— Материться будешь у себя в ***во-Кукуево, — неожиданно отчитала его квадратная женщина со сложною химической завивкой.
— Ну уж простите, разъебить вашу мать! — ехидно проговорил дедушка.
— Ладно… — задумчиво сказала Кондуктор. — Я еще вернусь, — пообещала она и принялась протаранивать себе путь в другой конец автобуса.
— Вот и ****юхай отседова, — вполголоса проворчал дедок в кепке.
— Да что ж это такое, — возмутилась квадратно-химическая женщина. — Не автобус, а ****ский дом какой-то.
— Вы, наверное, хотели сказать публичный дом? — опрометчиво решил поправить ее Варёнин.
— Если я говорю ****ский дом, — отчетливо выговорила Завитая, — значит, я это и имею в виду. Вы, может, меня еще и учить будете?
— Я…
— Я, между прочим, филфак закончила и кое-что…
— Простите, — поспешно оправдался Варёнин. — Так ведь сразу и не скажешь…
— Да на хую мы видали твой филфак, — радостно вмешался неугомонный дед. — Мы, ****ь, конечно, университехтов не кончали и шибко красивых слов не знаем… — внезапно он задумался. — Ну, *****, разве что ***жопная ****опроёбина... Только, дамочка, ебить вас за ногу, не надо лезть со своим ****ым филфаком в чужой огород.
«Дамочка» непонимающе уставилась на Подвыпившего.
— Ни хера не поняла?.. — на всякий случай уточнил тот и вдруг добродушно расхохотался. — Да я и сам забыл, о чем ****ил… — и все же он сосредоточился и попытался снова выразить свою мысль. — Я, ****ь, хочу сказать… Что я, *****, хочу сказать?.. Вот *****! Твою мать…
— Вы, вероятно, — решил помочь Варёнин развитию полемики, — желали бы обсудить проблему извечного ментального спора между интеллигенцией и простым, если вас, разумеется, не коробит эта формулировка, народом. Проблему, так сказать, культурного наследия речи. Я правильно понимаю вашу сентенцию?..
Ответа не последовало. Автобус напряженно затих и насторожился.
— Так вот, — вдохновенно продолжил Варёнин. — На чьей стороне, так сказать, прерогатива употребления нецензурной лексики? Имеет ли право интеллигенция покушаться на народное всё? В конце концов, полемически перефразируя классика, мы можем задаться обобщающим вопросом: что мат грядущий нам готовит?.. — Варёнин сделал интригующую, как он полагал, паузу. — Я выскажу сугубо личное мнение. Весь этот давний спор — полная ***ня. Глоссарий мата издревле принадлежит к нашему ****ому всеобщему — я, ****ь, подчеркиваю всеобщему — наследию. И все эти копья только зря ломаются на хую, так сказать, истории. А История, мать вашу, она всегда права. И не надо здесь ****ить о прерогативе одного социального класса над другим. Просто интеллигенция несколько более культурно употребляет, простите, *****, за невольный каламбур, неупотребительные жаргонизмы. На хуя же? — возникает невольный вопрос. А для того, разъебать вашу мать, чтобы этот самый культурный слой не накрылся маргинальною ****ой. Но по свой ментальной сути она (интеллигенция) не менее — а, возможно, даже и более — ебанутая, ****анутая и, не побоюсь этого слова, хуевая!.. Стало быть, мы пришли к ёбаному консенсусу?..
В салоне автобуса царила гробовая тишина. Даже дедушка отвернулся к окну, делая вид, что отсутствует вовсе. Как класс.
— А чем ты можешь доказать, — неожиданно нарушила культурный шок химическая «дамочка», весьма непоследовательно обращаясь к Варёнину то на вы, то на ты, — свою принадлежность к народу? Что право имеешь?
— А не тварь дрожащая? — докончил за нее Варёнин, как-то стеснительно усмехнувшись.
— Да! — громко встрял Подвыпивший. — ****ить всяк не дурак. А ты, ёбте, делом докажи, что у тебя *** между ног, а не… а не…
— А не ментальное сознание, — подсказала Квадратная.
— Мм… Ну что ж… — перестал, насколько мог, сутулиться Варёнин и, сверкнув вдруг озорным огоньком из-под очков, выпалил:
— А давайте-ка, господа, выкинем кондуктора из автобуса.
— Что-что-что-что? — как-то избыточно удивилась Химическая.
— Да! — воскликнул Кепка. — Костлявый дело говорит. Бля буду!
По салону прокатилось одобрительное и радостное гудение. Все уже выискивали кондуктора, которая раньше умудрялась заполнять собою добрую половину автобуса, а теперь вот куда-то запропастилась. Вскоре раздались истошные вопли:
— Да вы чё?!.. Народ! Озверели?!.. Я жаловаться буду!
— Крути ей руки!
— Сзади! Сзади заходи!
— Давно пора. Всех достала!
— Угу-угу. Заебала народ своими «билетиками».
— Ой мамочки!.. Мать вашу!!!
— И наподдай ей еще, когда вылетать будет!
— Я всех вас… всех!.. потом!!! Поплачете у меня! Козлы-ы!!!
— Давай-давай! Как раз остановка…
— Вот так!!!
— Врежь ей! Врежь напоследок!!!
— Разъёбыши недоёбаные! Я всех вас!.. Еби-и-и-ить!!! Ва-а-а-а-а-а-а-а-а-ашу-у-у-у!!!!!!!!!!!!!!!!
— Ай, ****ь, как хорошо полетела…
— А что не едем-то?
— Да водитель не хочет.
— Братва, скидываемся! Рублей за триста поедет, как миленький!
— Да он, говорят, уже и за стольник согласен.
— Народ, быстрей! Пока не передумал!
— Давайте-давайте. А вы что, дамочка отлыниваете? Понемногу-понемногу. За всеобщее счастье надо платить… Вы серьезно? Полтинник? Вот широкая русская душа…
Уже через минуту, игнорируя безумные удары кондуктора, которыми она снаружи осыпала корпус автобуса, тронулись. Кондуктор поначалу еще долго трусила в хвосте автобуса, но так и не нагнала.
— Эх, — восторженно сказал кто-то. — Теперь хоть поедем, как люди.
— Наконец-то покой, — поддержали его.
— Благода-ать, — ласково и умиротворенно вздохнул Варёнин, достал из портфельчика джойсовского «Улисса» и с наслаждением погрузился в книгу.
2005