На дембель, пропади все пропадом (память)
Уезжают в родные края,
Дембеля, дембеля, дембеля.
И куда не взгляни, в эти майские дни,
Всюду пьяные бродят они.
Ох, что это был за дембель, какой был праздник. Триумф, фурор, победа! Если Вы не знаете что это такое, то даже не пытайтесь представить. Если же служили, то быстро плесните в рюмку и помяните святую матерь Демобилизацию.
Господи, свершилось! Неужели навсегда закончилось это дерьмо, именуемое службой Отечеству. Эти долбаные подъемы 45 секунд, марш-броски с полной выкладкой плюс малямба набитая песком. Стрельбы ночные и дневные. Строевуха (нам то она на черта) Христопродажная рожа старшины Волосовича.
Прощай умытая и сытая Чехословакия,- страна дождей, б..дей и велосипедов. Земля тебе пухом и Аллах тебе акбаром. Здравствуй немытая, но такая долгожданная и любимая Россия.
Н а военном аэродроме, прямо на поле нас выстраивают в две шеренги. По рядам идут «особисты», играющие роль таможни. Докапываются до всего подряд. У пацана напротив обнаруживают страшенный криминал,- два пласта «битлов» производства вражеской фирмы «Балкантон». Об колено, на две половинки. У кореша книга Ваньки Боккаччо, Декамерон. Особист смотрит на сей труд, как туземец из племени «сасидапоту» Стас объясняет, мол, история, эпоха возрождения, одобрено Совмином. Прокатило.
Выводят из строя Юрку Грачева из второй роты. Мы в шоке, вот это косяк. Найдены презервативы, зашитые под шеврон. Непростые кондомчики, а с сюрпрайзом. Если надуть, то получается лицо Лёни Брежнева, с меховыми бровями щекотушками. Пока Юра.
Огромный ТУ-154 уже стоит под парами. Команда в колонну по одному, документы в руке, к трапу бегом, аррш! Поднимаемся, на последней ступеньке кто-то поворачивается и, обращаясь ко всем, спрашивает, глядя на Замполита: - А чё, этот ублюдок тоже летит? Мелко конечно, да только чем еще тебе отплатить за заботы, ласковый наш.
Рассаживаемся по местам. В салон залетает бравый мужичек лет сорокапяти, стюарт. Ну, ясен перец, кто ж к нам бабу то допустит. Пристегнулись. Засвистели, кто там свистит, турбины? Да бог с ними. И дядька стюарт глядя на нас, радостных обалдуев говорит тепло, по отечески: - Ну, что сынки, домой! И врубает на весь салон «Back in the USSR» Ну это просто кувалдой в развилку, даже сейчас, по прошествии четверти века ощущаю эти слёзы.
Незаметно, за разговором и мечтаниями падаем на Челябу. Провалиться мне пропадом, а ведь это уже Родина. Землю в аэропорту не целуем, но ноженьки трясутся.
Снова шмон, но уже Советский, ленивенький. Да что там искать после особистов. А жизнь лежит под ногами, голая и беззащитная. Бредем в лавку трясти мошной. Пиво, водка, закусь. Раздавили по слегка,- хорошо! Взрослые мужики!
Вокзал гудит как улей. Шутка ли, два аэроплана верных сынов Отчизны к маме возвращаются. Грузимся в паровоз до Свердловска. Это город такой был, пока не переименовали. Стас прикинул (он у нас считать умеет) что порядка ста пятидесяти бухих рыл двигаются в сторону Пермь-таун. И началось. Такие катаклизмы железная дорога переживает два раза в год, и каждый раз некоторое время пребывает в ступоре.
Сразу же налаживаем тесный контакт с гражданским населением. Появляется любовь моя, Свердловская шестиструнка. Понеслась душа в рай. Мчится сквозь ночь поезд – призрак, мчится на Родину.
Среди ночи приперся пьяный прапор в голубых погонах и официально (рука под козырек) приказал нам прекратить шум и лечь спать. Фуфа, в полсилы бьет «куску» в репу и тот теряется до конца путешествия. Еще через час пришел пожилой начальник поезда и стал выключать свет. Фуфа с красноармейской рожей и глазами в кучу спрашивает у него:- Слышь батя, а когда здесь было последнее крушение поезда? – Дак почитай с войны не было,- не поняв юмора, отвечает нач. поезда.- Сегодня будет, с нехорошей улыбкой говорит Фуфа и наливает начальнику полный стакан «Сибирской» - Ну куды от Вас денешься паразиты, хохочет служивый и залпом, по-русски глушит водку.
Утром была головная боль и пересадка до Перми. В вагон – ресторане сбагриваем официанткам косметику и колготки купленные мамкам. Через пять минут сидим за столиком, жрем жареную картоху и запиваем её «Чашмой»
В Перми желаем друг другу всего, а сердце уже дома. На последние копья беру тачку, воином – освободителем подхожу к родному гнезду. Вот она березка, которую с Андрюхой сопляками сажали. Лавка с неизменными пенсионерами.
Подхожу к двери, не закрыто. На цыпочках крадусь по темной прихожей, отодвигаю шторку. В углу стоит диван, а на диване сидит самый родной и самый дорогой человек на свете, - Батя!